- Не лез бы ты, Степа, со своим "бессознательным", - сказал Мишенька. - Это принято называть по-другому. То, что Юра пытается ответить на вопрос "почему?", а потом на вопрос "почему я спрашиваю почему?..." действительно, обычное свойство мышления. Такие свойства, Паша, Кант, например, "категориями" называет. Термин такой, его философы придумали. Юра, вот, страдает из-за того, что мыслит категориями. "Почему" - это категория причинности. Не бывает ничего, у чего причины бы не было. В общем, "категории" это как "архетипы"... А "нуминозное" - его философы любят называть "вещью в себе"...
      - Да что мне с того, что это так называется! - заорал Юра. - Хоть жопой назови! Ты просто скажи мне - почему я пытаюсь понять "почему"?!! Почему все это?! Ну!..
      Мишенька только ухмыльнулся и пожал плечами.
      Юра обвел всех взглядом, помолчал, потом, уже спокойно, спросил:
      - Вот, например, появился передо мной очередной абсурднейший образ: стоит красивая, простая-простая такая, девушка Лариса. С руками. С ногами. Слушает внимательно... А почему?!
      Лариса, уже с минуту тихонько стоявшая в дверях, засмеялась:
      - Густав Майринк, "Ангел Западного Окна", цитата: "И вновь возобладало во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием, национальной болезнью русских..." - извините...
      Подмигнув Юре, она убежала - ее опять хором звали Костя и Илья.
      Юра пожал плечами. Степан Самойлович, сидевший низко свесив голову, вдруг пробормотал что-то, почмокал губами. "Сейчас у него упадут очки. Ну и упадут... А может - и не упадут. Может они на веревочке".
      Мишенька стал разливать водку. Она почему-то не лилась.
      - Извини, - сказал Паша. - Мне кажется, что в бутылке уже ничего нет. Так и оказалось. Все, кроме Степана Самойловича, встали и осторожно, хватаясь, чтобы не упасть, за стены и мебель, двинулись в комнату.
      В полутемном коридоре у вешалки стояла Лена, держась одной рукой за рукав своего плаща и бессмысленно глядя куда-то в угол, на сваленную кучей обувь.
      - Лена пришла! - радостно закричал Паша.
      - Она уже приходила, - поправил его Мишенька. - Раньше!
      Юра хотел спросить Лену, что опять стряслось, почему она такая хмурая, но она вдруг, закрыв лицо руками, убежала в ванную и заперла дверь изнутри.
      В комнате было теперь совсем темно, торшер выключили, только в своем углу сидели Лариса, Костя и Илья - в мерцающем свете пустого телевизионного экрана они, почти касаясь друг друга лбами, разглядывали что-то на полу. И вдруг - захохотали. Илья просто завыл от смеха, Костя повалился на спину и задрыгал ногами.
      Ни Зои, ни Сережи, конечно же, в комнате не было.
      Не было больше и водки.
      Мишенька лег на диван. Паша, опрокинув что-то на столе, втиснулся в кресло. Юра, сев в ногах Мишеньки, закрыл глаза. Теперь, с закрытыми глазами, начал медленно вращаться он сам - на этот раз уже в другую сторону, по часовой стрелке.
      - Кошмар, - испуганно вскрикнул вдруг Паша.
      Помолчав, объяснил дрожащим голосом: - Совсем вдруг страшно стало: помните, я говорил, что мои родители - на самом-то деле совсем чужие люди, взявшие меня из роддома. Но ведь как они могли узнать тогда, кого им брать? Все младенцы - они же на одно лицо. Они запросто могли перепутать... Вдруг они взяли не меня? А я - так и остался там!..
      - А еще - знаешь, что может быть? - вяло, не открывая глаз, спросил Мишенька. - Вдруг твой папа - сексуальный маньяк, страшнее Чикатило... Его дети ведь тоже ни о чем не догадывались. И вот твой папа сейчас, ночью...
      - Баррикады на улицах Сараево. - громко крикнул Костя, они втроем опять, совершенно по-идиотски, захохотали.
      "Дерьмо", - мысленно произнес Юра. Ни о чем, так, вообще. Абстрактно. "Дерь-мо. Мо-дерь... Дерь-модерь-модерь..."
      Вошла заплаканная Лена, включила показавшийся после темноты ослепительным свет, нашла под креслом свою сумочку: - Я пошла, - мрачно сказала она. - Опять... дела дома. Извините... - у нее дрожали губы. Она выбежала из комнаты, хлопнула входная дверь.
      Освещенная комната показалась огромной. Откинувшись на спинку дивана, Юра медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Всюду торчали цветы ("Оранжевые, как те орхидеи. Которые теперь - неизвестно где..."), прямо напротив - полка с большими яркими книгами. "TOLOUSE-LAUTREC" - прочел Юра большущую надпись на корешке. На французском. Вспомнил, что Зоя собирается уезжать, страшно выругался про себя. Потом поглядел немного на вазочку с недоеденными грибочками. Отвел глаза и увидел свой потерянный дипломат. Вернее - просто точно такой же, Зоин.
      "Театр абсурда! Страшный театр абсурда... Всюду вокруг". Опять захотелось плакать.
      - Из гарнизона не уйдем, заявили офицеры в Латвии! - опять заорал Костя. И опять - взрыв отвратительного, животного хохота. "Все потихоньку сходят с ума..." Паша и Мишенька даже не пошевелились. Мишенька только пробормотал что-то во сне.
      "И ужас этого абсурда невыразим, - закрыв глаза, думал Юра, поглаживая рукой дипломат. - Это так страшно, что никакие слова не подойдут. Какими словами можно выразить, что... что..."
      - Инфляция ищет новые жертвы! - простонал, корчась от смеха Костя. Лариса - уже только тихонько повизгивала...
      "Существует ли Бог? Что обозначается этим словом?.. И почему он тогда... такой?" - попробовал, блуждая взглядом по комнате, подобрать слова Юра. Слова показались ему не менее неприятными, чем и все вокруг. "Существует. Ли. Бог. Бог. Существует. Ли". Каждое слово звучало как-то мерзко. "Бох!.. Бох!.. Су-сче-ству-етт... Ли-и-и..." Юра опять закрыл глаза.
      "Разве это я закрыл глаза? Мои веки состоят из белка, воды, еще чего-то такого. Все электрончики и протончики носятся по своим орбиткам, каждый по каким-то своим законам. Теперь переместились по своим траекториям в другое место. Разве это я сделал?" Он опять открыл и закрыл глаза. "А даже если сказать, что я: что от этого изменится?"
      В голове родилась новая фраза: "Мы все умрем. Мы. Все. Умрем." Ему опять захотелось плакать. "Мы все умрем". Лозунги к первомайской демонстрации.
      "Человек, товарищи, все равно не может мыслить иначе, чем он это может делать! Он обречен на это!" Ур-а-а!..
      Юра вдруг представил себе их коробочку-комнату - одну из тысячи в этажерке-здании, представил себе их дом на краю огромного грязного города. Этот город: пятнышко плесени на гигантской, ползущей куда-то тысячелетиями плите Среднерусской возвышенности... Эту плиту - кляксу на кожуре гигантского вертящегося глобуса... Горошинку Земли, вертящуюся вокруг крошечного Солнца. Миллионы таких песчинок-звездочек, скукожившихся в червячок-галактику. Пришла курица и склевала всех червячков.
      "Мы - обречены - жить - здесь". Юра опять стал вращаться, быстрее, чем в прошлый раз. "Мы. Здесь. Жить. Обречены".
      Вспомнился тупой заголовок из газеты на кухне: "Один на один со Вселенной".
      - Один. На один. Со Вселенной! - как проклятие произнес Юра вслух.
      Костя, Лариса и Илья от этого захохотали. Голос Ларисы, осипший от смеха, раздался вдруг совсем рядом: - Ты тоже играешь?! Как здорово! Пойдем, - она взяла его за руку. Рука у нее была теплой. - Ох!.. Один на один со Вселенной!.. Не могу... У-у-у...
      Открыв глаза, Юра удивленно уставился на Ларису. Та вытирала слезы. Юра понял, что и у него щеки - мокрые от слез.
      - Ну, пошли! - Лариса потянула его за руку. Юра встал.
      Костя и Илья перебирали газеты. - Каждому дагестанцу по пистолету! заорал радостно Илья, Лариса запищала от восторга.
      - Он с нами будет играть, - сказала она, переведя дух.
      - Правила знаешь? - засмеялся Костя. - Берешь газету. Представляешь себе как мужик трахает бабу. И читаешь: "Министерство связи расколото надвое". А?! - все захохотали. Юра ошалело молчал.
      - Или вот: "Возрождение российских единоборств"! Юра улыбнулся. Потом засмеялся. И смеялся с этой секунды не переставая.
      "ООН предъявляет ультиматум Багдаду!"
      "Куда вложить ваучер?"
      "Наслаждение от подлинного искусства".
      - А вот так? - вытирая слезы, сказал Юра. Взяв с полки книгу он прочел (наугад! честно! Вы, конечно, не поверите, но вправду наугад!):
      "Бытие определяет сознание"...
      От воя и хохота проснулись Паша с Мишенькой. Они морщились, хлопали глазами и ничего не могли понять. Пришла Зоя - тоже с заспанными глазами.
      - Вы что, сдурели?.. - улыбаясь, спросила она. Ответить ей никто не мог, все только тихонько всхлипывали. Мишенька и Паша удивленно молчали.
      Лариса наконец поднялась с пола, куда недавно опять упала, обняла Зою, зачем-то поцеловала, еще раз засмеялась. Потом сказала:
      - Да, Сережа извинялся, ему завтра дочку в сад отводить, рано-рано...
      - А я заснула! Представляете? Слышь, Юра, пошла понюхать твои гладиолусы, или как их там? Задумалась...
      - А вот еще, - сказал Юра. - "Гегель перевернул диалектику с ног на голову..."
      Костя, Илья и Лариса плакали, у них болели от смеха животы.
      - И Ленка, что ли, ушла? - спросила Зоя у удивленных Мишеньки и Паши, пока остальные валялись по полу.
      - Схватила сумку и, чуть не плача, убежала. Что там у нее?..
      Зоя махнула рукой. - Пойдемте, чаю, что ли, попьем?..
      Степан Самойлович еще спал, поджав под стул ноги, сложив руки на животе и свесив голову набок. Во сне он улыбался, хмурился, бормотал что-то. Все тихонько расселись вокруг. Степан Самойлович подвигал вдруг руками и ногами, сказал: - Нет, я быстрее... - опять улыбнулся.
      - Степа, а Степа? - Зоя потрясла его за плечо. Степан Самойлович сразу открыл глаза, удивленно огляделся. - Чаю не хочешь? С тортом, спросила Зоя.
      - С тортом?.. - он еще ничего не понял. - С каким тортом?
      - Чаю. С тортом.
      - Хочу, - неуверенно сказал он. - А я тут уснул, похоже. Фу... Так о чем ты говорил, Юра? О том, что человеческое сознание устроено...
      Юра засмеялся. Степан Самойлович очень удивился.
      Паша опять спросил у Зои: - Так что с Ленкой-то?!.. Мы помочь ничем не можем?.. Серьезно.
      - Да нет. У нее... - Зоя не могла понять, рассказывать, или нет. Потом засмеялась. - Только вы ей не говорите, ладно? Она психует жутко, просила, чтобы я молчала... Пришла, в общем, сегодня самая первая, мы с ней выпили здесь на кухне. И вдруг она посмотрела на чайник - и как подскочит! Вспомнила, что электрочайник дома не выключила. Помчалась домой. И оказалось - что выключила...
      - И вот из-за этого - она так раскисла? Ох...
      - Вначале - из-за этого. А потом - еще хуже... Она засомневалась... Ну, в общем, что, все-таки, выключила. Не была уверена.
      Все замолчали.
      - Можно ее понять, - сказал наконец Паша. - У нас однажды такой чайник за два часа прожег крышку стола и потом еще два ящика. Почти до полу опустился...
      Степан Самойлович посмотрел, оглянувшись, на закипающий чайник и недовольно, с осуждением, покачал головой.
      Юра, оглянувшись, тоже взглянул - и засмеялся. Сам не мог понять почему. Паша, Мишенька и Степан Самойлович удивленно смотрели на него. Лариса не выдержала первой, прыснула и тоже засмеялась. Посмотрев на нее, заулыбались и Костя с Ильей.
      - Да, случай - серьезная вещь, - вздохнув, сказал Мишенька. - Но, с другой стороны, против судьбы не попрешь... Понятие судьбы...
      Юра, перегнувшись пополам, обхватив себя за плечи руками, смеялся, крутил во все стороны головой. Мишенька обиженно замолчал. Юра вдруг вскочил, поднял палец. - Еще идея! - закричал он, вытирая слезы. - Другую игру вспомнил!..
      Выбежав из кухни, он тут же вернулся с какой-то книгой.
      - Объясняю. Все видели, как в книгах принято обозначать пропуски в цитатах? Идет цитата, потом - там где пропуск - три точки, потом опять дальше, да? В точности так же - и нецензурные выражения, например: "п", три точки, "а", да? Точки - по количеству пропущенных букв. Значит, очень легко можем восстановить все пропуски в цитатах! Ну вот, например: "Процесс бля смыслообразования неподвластен закону бля причинности, равно как бля и всем прочим."
      - А мы по-другому играли! - закричала Лариса. - Вместо запятой вставляли слово "боком", а вместо точки - "раком".
      - Проверяем, - засмеялся Юра. Все затаили дыхание.
      "Смертность человека боком употребляемая в качестве примера абсолютной боком непреложной истины боком ставит многих скептиков в тупик раком раком раком." Извините, тут в конце три точки...
      - Бля!.. - хором крикнули Костя, Илья и Лариса, а чайник присвистнул.
      У КОГО ЧТО
      для чтения вслух
      Идет как-то заяц по лесу. Вдруг ему навстречу - тигренок.
      Говорит: - У меня - полоски.
      Заяц подумал и отвечает: - Уши.
      Тигренок дальше пошел. Встречает он слоненка, тот говорит:
      - У меня - хобот, вот, смотри.
      - А у зайца - уши, - отвечает ему тигренок.
      И добавляет: - Полоски!!!
      Слоненок идет своей дорогой, навстречу ему паук. Говорит слоненку: - У меня - паутина.
      Слоненок ему отвечает: - У зайца - уши. У тигренка - полоски.
      Потом подумал и говорит: - Хо-о-бот!
      Паук дальше пошел, видит - навстречу ему тот самый заяц. Заяц увидел паука и говорит: - У меня уши!
      Паук в ответ: - Знаю! У зайца - уши. У тигренка - полоски. У слоненка - хобот.
      А потом про себя: - Паутина!..
      Заяц дальше пошел. Ему навстречу опять тигренок, подошел и говорит: У меня - полоски!!!
      Заяц отвечает: - У зайца - уши. У тигренка - полоски. У слоненка хобот. У паука - паутина! - и добавляет: - Уши!
      Тигренок кивнул и дальше пошел. Встречает слоненка. Слоненок ему: - У меня - хобот!
      Тигренок отвечает: - У зайца - уши. У тигренка - полоски. У слоненка - хобот. У паука - паутина! У зайца - уши!
      Подумал, и опять про себя: - Полоски! Полоски! Полоски! - и на спине их показывает.
      Слоненок, запомнил. Идет дальше, а навстречу ему - опять паук! Подошел и говорит: - Слоненок! У меня - паутина! Ты запомнил?
      Слоненок ему в ответ: - У зайца - уши, у тигренка - полоски, у слоненка - хобот, у паука - паутина. У зайца - уши! У тигренка полоски!!!
      И потом добавил: - Хобот!
      Паук дальше пошел. И опять, во второй раз, повстречал зайца! Тот сразу говорит ему: - У меня - уши!
      Паук отвечает: - У зайца - уши, у тигренка - полоски, у слоненка хобот, у паука - паутина, у зайца - уши, у тигренка - полоски. У слоненка - хобот.
      И добавляет: - Паутина!
      Заяц дальше пошел. Ему навстречу - тигренок, в третий раз! И сразу кричит: - У меня полоски!
      Заяц отвечает: - У зайца уши, у зайца уши. У тигренка полоски, у тигренка полоски. У слоненка - хобот, у слоненка хобот. У паука паутина, у паука паутина. - И добавляет: - Уши!!! Смотри, тигренок, какие уши!
      Тигренок встречает слоненка, тот опять свое: - У меня - хобот!
      Тигренок в ответ: - У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши! У тигренка полоски, у тигренка полоски! У слоненка хобот, у слоненка хобот! У паука паутина, у паука паутина!..
      Собрались они все вечером на поляне, сели в кружок:
      - У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши, у зайца уши... - говорит тигренок.
      - У тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски... - говорит слоненок.
      - У слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот... - говорит паук.
      - У паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина... - говорит заяц.
      Вдруг подходит к ним медведь и как зарычит:
      - Что за галдеж?!!
      Тут они все и замолчали.
      ОДИН ИСТОЧНИК И ОДНА СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ МАРКСИЗМА
      Сидит как-то Иммануил Кант и пишет письмо Ницше, вдруг в дверь стучатся. Он спрашивает: "Кто там?", не отвечают, только какое-то взволнованное пыхтение. Выглядывает - а там стоит медвежонок Винни-Пух и дрожит. Набрался смелости наконец, говорит: - Здравствуйте, Иммануил Кант, меня зовут Винни-Пух!.. - от страха даже зажмурился.
      Кант очень удивился, говорит: - Заходите, Винни-Пух, чем обязан в столь поздний час?
      Винни испугался еще сильнее, говорит: - Ой, а вы уже спать собрались?
      - Что вы, - отвечает философ, - заходите, заходите, раз уж пришли. У вас, наверное, какие-то вопросы ко мне?
      А сам улыбки сдержать не может, хоть и неприлично над гостями смеяться. Винни тоже разулыбался, лапки о коврик вытер, вошел в кабинет, примостился на краешке скамеечки, а начать боится. Кант сел напротив в вольтеровское кресло, глядит на него внимательно. Решил издалека начать: - Вы к нам издалека приехали? - говорит.
      - Нет, что вы, не волнуйтесь! Я так просто, мимо проходил. Я только спросить чего-то хотел.
      - Спрашивайте, спрашивайте, что же вы, боитесь словно! Я с вами с удовольствием побеседую. Вы такой необыкновенный гость, вероятно расскажете много интересного!
      - Я? - испугался Винни-Пух. - Я ничего не знаю. Я просто... А так я пойду... Мне нужно тут...
      Слезает со скамеечки и, перепугано пыхтя - к дверям!
      - Да стойте же!.. - Кант ему кричит. - Какой вы стеснительный! Ведь вы, похоже, медведь, а такой трусишка! Садитесь вот сюда на диван, чай сейчас подадут...
      - С вареньем?..
      Винни-Пух остановился у самых дверей, почесал лапой ухо и задумался.
      - Конечно, конечно с вареньем! У нас в Кенигсберге варят замечательное варенье. И мед есть, тоже очень вкусный! - смеется хозяин. Ему все это ужасно понравилось, такой необычный гость!..
      Винни-Пух подумал немного и сказал: - Ладно. Я остаюсь.
      Он влез с лапками на скамеечку и спросил: - А варенья хватит? - как будто волновался, не стесняет ли он хозяев. - И меда хватит?..
      Он определенно повеселел и освоился.
      Подали чай. Кант внимательно наблюдал, как Винни-Пух ест смородиновое варенье и все больше удивлялся. Даже улыбаться перестал.
      - Очень вкусное варенье. - сказал Винни. - Мое любимое. Как здорово, что оно у вас завалялось.
      - И мед тоже очень вкусный, я очень люблю такой мед, - сказал он через несколько минут, вылизывая блюдце. - А сгущенка у вас в Кенигсберге тоже есть?
      - Нет, - ответил Иммануил Кант. - Сгущенки у нас не бывает.
      Он ждал, что же спросит у него такое чудо. Винни сидел и молчал. Потом побарабанил слегка по столику, опять задумался. Потом вдруг сказал:
      - Да, это плохо, что у вас в Кенигсберге не бывает сгущенки... Опять, оперев голову на лапы, задумался о чем-то, потом посмотрел на часы, вскочил со стульчика и сказал: - Ну, мне пора. Спасибо, было очень вкусно!
      - Вы же хотели что-то спросить у меня?! - воскликнул удивленный философ. Такого оборота он не ожидал, даже рассердился немного.
      - Да? - очень удивился Винни-Пух и почесал ухо. - Вы уверены?.. уточнил он на всякий случай. Кант молчал.
      - А вы не знаете, о чем это я хотел вас спросить? - попытался выкрутиться Пух. Он очень расстроился. Вечно с ним приключались такие истории.
      - Ну, может быть, о смысле жизни?.. Или об ограниченности человеческой способности адекватного отображения мира?..
      - Вот-вот!!! - обрадовался Пух. - Именно! Об этом самом, ква-кватном кружении! Очень сложный вопрос. Но вы знаете, я, кажется, догадался, как оно там!.. - он почесал себя за ухом. - Вот когда чай пил, да. Очень, очень сложный ответ! Да. Спасибо еще раз! Заходите как-нибудь!.. Буду рад!..
      Когда Винни-Пух ушел, Кант пошел на кухню, съел полное блюдце варенья, но все равно настроение у него не улучшилось, ночью он бредил и помер.
      ПРЕДЫСТОРИЯ СКАНДАЛЬНО ЗНАМЕНИТОЙ ЭКСКУРСИИ В БУРЯТИЮ
      ВОПРОС: Признаете ли вы
      свое преступно-моральное
      разложение?
      ОТВЕТ: Есть немного...
      В этом я виноват...
      (Из протокола допроса)
      Регистрация участников затянулась. Антон Васильевич Сорокин подошел к окну покурить. Через минуту рядом с ним остановилась высокая рыжеволосая женщина в строгом черном костюме. Она закурила "Марльборо", улыбнулась Антону Васильевичу и спросила:
      - Ну и как вам это? - она обвела взглядом холл гостиницы, где прохаживались, негромко беседовали, просто сидели в кожаных креслах, перелистывая учредительные документы, пожилые, очень солидного вида люди. Уже, наверное, человек сто!
      - Никто, похоже, не думал, что столько народа соберется. Регистрация уже полчаса назад должна была закончиться...
      - Как вы думаете, много самозванцев?
      - Я читал где-то - там высмеивали цифру 720 человек, - что это как со штурмом "Зимнего" было - с каждым годом все больше героев... А на самом деле... Минимум, вроде бы, по материалам следствия - человек девяносто. А максимум... Ну, если прикинуть физиологически... Впрочем... Не знаю, не знаю! - Антон Васильевич улыбнулся, женщина вскинула брови и тоже громко засмеялась. У нее были ослепительно белые, ровные зубы. Если бы не лучики морщинок в углах зеленых глаз, никто, пожалуй, не дал бы ей ее лет стройная, чуть даже худощавая, но с очень красивой фигурой... Антон Васильевич, отводя взгляд, почувствовал какую-то странную перемену в настроении. Вся эта затея как-то незаметно переставала казаться ему глупой.
      - Антон Васильевич! - улыбнувшись, представился он. И неожиданно добавил: - Можно просто Антон.
      - Оля, - улыбнулась в ответ женщина. - Ольга Егоровна Остапенко.
      - Вы замужем? - опять неожиданно для самого себя спросил Антон Васильевич.
      - Ого!.. - Ольга Егоровна засмеялась.
      - Сам удивляюсь. - признался Антон Васильевич. - Наверное... э... обстановка располагает.
      На этот раз они засмеялись вдвоем, оглядываясь на прохаживающихся по залу людей.
      Ольга Егоровна махнула рукой: - Пойдемте, - сказала она, беря его под руку. - Кажется, уже начинают.
      Легкая и изящная рука, Антон Васильевич сквозь рукав ощутил ее тепло.
      Зал был почти полон. Они нашли два места в последнем ряду, у выхода. Почти сейчас же на сцену поднялся президиум.
      - Интересно, их выбирали по старшинству? - тихонько спросила Ольга Егоровна.
      Гул постепенно стих. К микрофону подошел седой полковник, летчик. Откашлявшись, он громко произнес:
      - Дорогие братья и сестры!..
      Остальные слова слышны уже не были - в зале поднялся крик. Кто-то выбежал из зала на сцену и пытался отнять у полковника микрофон, кто-то кричал, встав в проходе.
      Ольга Егоровна, покачивая головой и улыбаясь, оглядывалась во все стороны. Антон Васильевич смотрел на ее лицо, шею, руки и тоже улыбался.
      Полковнику удалось, наконец, перекричать зал. Услышав слово "списки", все немного поутихли.
      Списки участников пообещали раздать сразу после обеда.
      - Слово предоставляется специально приглашенному для прояснения методов идентификации участников консультанту из Академии МВД...
      Старичок в тройке вышел к микрофону и стал говорить что-то совершенно непонятное, тихо, монотонно... В зале опять стало шумно.
      Антон Васильевич положил ладонь на руку Ольги Егоровны, та ничего будто и не заметила. Потом, все так же вглядываясь в лица вокруг, накрыла его ладонь своей, тихонько погладила.
      - Знаешь, много красивых лиц. Неожиданно много... - сказала она.
      Антон засмеялся - в эти секунды он восхищенно разглядывал ее лицо в профиль. Ольга взглянула на Антона, поняла в чем дело, тоже засмеялась и, на секунду сжав крепко его ладонь, повторила: - Правда! Кроме меня - смотри сколько еще симпатичных людей!
      Сидевшая перед ними женщина оглянулась и улыбнулась: - Я тоже как раз об этом думаю! - невысокая, восточного типа, немного широкоскулая, черноволосая, полненькая, она заметила вдруг их соединенные руки. Удивившись на какую-то долю секунды, она тут же опять, еще сильнее, улыбнулась, взглянув им каждому в глаза.
      - Я думаю, - опять раздался громкий голос полковника, - что сейчас продолжать смысла нет!..
      Раздались одобрительные возгласы.
      - Будем сегодня до обеда работать... э... по секциям! Назовем это так. Те, кого интересуют формальные моменты - остаются здесь. Фарид Мухаммедович, - старичок-криминалист поклонился, - подробно ответит на все вопросы... Геномная дактилоскопия и все такое прочее...
      Остается ли кто-то, понять было сложно - встали, зашумели, пошли по проходам к выходу. Ольга и Антон тоже встали.
      - Остальные, - продолжал полковник, - могут получить необходимую информацию в холле - там сейчас развешиваются стенды. Будет стенд юридической секции. Стенд секции психологической помощи...
      В холле было шумно и тесно. То и дело попадались улыбающиеся лица. Антон и Ольга, взявшись за руки, пошли в сторону лифтов.
      - А меня Галина зовут! - услышал Антон знакомый голос у самого уха и одновременно почувствовал на талии чью-то руку. Это была их соседка по залу.
      - Не возражаете, если и я немного к вашему кавалеру попристаю? весело спросила она у Ольги.
      Та засмеялась в ответ, поцеловала ее в щеку и представилась:
      - Оля! А наш кавалер...
      - Антон! - гордо ответил Антон, поклонился и, обхватив своих спутниц за плечи, проследовал по холлу, раскланиваясь со встречными парами. Его девушки хохотали, встречные столь же церемонно кланялись в ответ; многие, впрочем, сразу не выдерживали и начинали хохотать, прежде, чем кланялись...
      А вообще в холле теперь смеялись уже практически все.
      - Музыку бы сюда! - сказала Ольга.
      - И шампанского!.. - добавила Галина.
      - Сделаем, - ответил Антон, крепко прижимая их к себе.
      - Мне давно так не хотелось праздника, как сейчас.
      На послеобеденное заседание они не пошли. Ольга, разметав свои рыжие красивые волосы, спала - она уснула прямо на ковре. И во сне она не перестала улыбаться. Антон накинул на нее покрывало с кровати, чтобы не продуло, подложил под голову подушку. Галина, сидя голышом на подоконнике, загорала.
      Степа и Катенька хохотали в ванной. Вторая Катенька целовалась на кровати с Еленой Кирилловной.
      Полковник Винокуров - так, оказывается, его звали - стоял, тоже голый, обняв Антона за плечо, и прищурившись смотрел, поверх склоненной Галиной головы, в окно на дрожащую от потоков горячего воздуха панораму Москвы.
      - Какая дымка над городом, - говорил он негромко. - У нас в Бурятии - даже в Улан-Уде - такого никогда еще не бывает... Ну а в горах! Ох!.. Ты видел когда-нибудь буддистский храм на фоне восходящего сиреневого солнца?
      Антон отрицательно покачал головой.
      - Всем устрою экскурсию! Как у нас хорошо, братцы, сестрички вы мои! - он погладил Антона по плечу и поцеловал Галю. Потом еще. Отпустил Антона, обнял Галю за плечи, взял на руки, не переставая целовать, пронес по комнате, положил на кровать рядом с Катей и Еленой Кирилловной, сам лег рядом. Антон сел на пол, осторожно погладил спящую Олю по голове. Тихонько сидящий в углу у стены голый старичок спросил шепотом: - Выпьете?
      Антон Васильевич кивнул.
      Старичок - Захар Тимофеевич - протянул ему запотевший бокал. Антон Васильевич подсел к Захару Тимофеевичу поближе, положил голову ему на плечо.
      - За вас, молодых, - грустно сказал Захар Тимофеевич.
      - Да бросьте вы! Не горюйте, ведь не в этом счастье.
      Захар Тимофеевич засмеялся: - А все равно хотелось попробовать, думал: вдруг - вдруг! - еще что-то получится... Да что вы переживаете за меня так?!. - он с силой хлопнул Антона по колену, - Все же отлично!.. Отлично! Господи... - он улыбнулся, откинув голову и закрыв глаза.
      - Правда, - Антон Васильевич посмотрел на Ольгу, потом улыбнулся, посмотрев на Катю, Елену Кирилловну, Галю и полковника Винокурова, обнимавшихся вчетвером на кровати. - Вы посмотрите, ведь правда же - так хорошо... Я никак не могу во все это поверить. Это должно бы быть... казаться... каким-то... А я - смотрю, и так легко на душе, как, кажется, еще никогда не было. Понимаете?
      Захар Тимофеевич улыбался. В дверь осторожно постучались. Полный высокий бородач из соседнего номера и две худенькие женщины, одна, та, что повыше - брюнетка, в белых трусиках, другая, пониже - блондинка, совсем без ничего; и у каждого в руках по бутылке шампанского, пришли познакомиться с новыми родственниками.
      Солнце уже садилось за новостройки, когда полковник Винокуров предложил все-таки спуститься в зал.
      Теперь там стоял тихий гул, мужчины, перегибаясь через ряды, жали, знакомясь, руки, женщины целовались в щечку. Кто-то вышел на сцену, сказал:
      - Ну, это... А теперь можно и познакомиться, гм... - и, подождав, когда стихнет хохот, стал читать список.
      Все, посмеиваясь, принялись по очереди вставать, раскланиваться.
      - Вот: это, - комментировала Галя, - хирург; это - журналистка; Стеклов Петя - токарь и классный шахматист... Вот! Вот! Я говорила Сережа... ("Сережа, сексопатолог", - поклонился высокий седой мужчина. Все тихонько завыли, сосед Антона Васильевича, бизнесмен Савельев Юра, корчась от смеха, сполз с сиденья. "Нет, правда сексопатолог..." - сквозь смех выдавила Галя).
      Директор школы. Завмаг. Отставной майор. Еще один. Домохозяйка, мать пятерых детей. Архитектор..
      - Откуда ты все это знаешь? - удивился Антон Васильевич.
      - Про многих я и больше знаю, - улыбнулась Галя.
      Вернулась Оля, беседовавшая у входа в зал с каким-то симпатичным мужчиной ("Корнилов Игорь Савельевич" - как раз представили его; "Художник" - дополнила Галя). Оля села Антону Васильевичу на колени.
      - Смотри! - улыбнувшись, сказала она и показала налево. Старичок Захар Тимофеевич скромно отмахивался от окруживших его людей, улыбался, те доказывали ему что-то, один возбужденно махал руками, потом привстал на стул, жестом позвал кого-то из другого конца зала. Подошла пышнотелая, необыкновенно красивая женщина ("Нинка!" - улыбнулась Галя), засмеялась, выслушав того, кто ее позвал, и стала разговаривать с Захаром Тимофеевичем. Они сели рядом, Захар Тимофеевич, улыбаясь, отвечал ей что-то, потом посмотрел на высокую грудь Нины. Нина что-то, улыбаясь, объясняла Захару Тимофеевичу, тот скептически покачивал головой. Сидевшие рядом с интересом слушали, иногда смеялись.
      - Дорогие братья и сестры!.. - у микрофона, улыбаясь, опять стоял полковник Винокуров.
      Все опять захохотали, стали обниматься друг с другом.