Глава двенадцатая

— Клаус! — воскликнула Вайолет. — Клаус, не делай этого!

Мастер Флакутоно развернулся, как ошпаренный, его глаза-бусинки злобно сверкнули поверх хирургической маски.

— Вот те на, остальные лилипуты, — сказал он. — Как раз вовремя, чтобы посмотреть на несчастный случай.

— Это не несчастный случай, — сказала Вайолет. — Вы специально это делаете!

— Не будем мелочиться, — сказал мастер, употребляя выражение, которое здесь означает «спорить по пустякам».

— Вы сами все это подстраиваете! — закричала Вайолет. — Вы заодно с доктором Оруэлл и Ширли!

— Ну и что из того? — спросил Мастер Флакутоно.

— Дельюни! — закричала Солнышко, что означало нечто вроде: «Вы не просто плохой мастер, вы еще и отвратительный тип!»

— Не знаю, что ты имеешь в виду, малолетняя лилипутка, — сказал Мастер Флакутоно, — да и знать не хочу. Клаус, счастливчик, продолжай, пожалуйста.

— Нет, Клаус! — воскликнула Вайолет. — Нет!

— Кьюту! — выкрикнула Солнышко.

— От ваших слов мало проку, — сказал Мастер Флакутоно. — Видите?

И Солнышко действительно увидела, как ее босой брат направился к бревну, словно сестры к нему не взывали. Но Вайолет на брата не смотрела. Она смотрела на Мастера Флакутоно и думала обо всем, что он сказал. Жуткий мастер был, конечно, прав. От слов двух незагипнотизированных Бодлеров проку было мало. Но знала она и то, что некоторые слова могут помочь. Книга, которую она держала в руках, между жжжжаниями рассказала ей, что есть такое слово, которым Клаусу подают команды, и такое слово, которое его разгипнотизирует. Старшая Бодлер поняла, что Мастер Флакутоно наверняка подал команду, и старалась вспомнить все, что он говорил. Он обозвал Клауса «негодником», но едва ли «негодник» то самое слово. Он сказал «бревно» и сказал «толкай», но и это скорее всего не то. И она с отчаянием поняла, что командой может быть любое слово, какое угодно.

— Хорошо, — сказал Мастер Флакутоно, когда Клаус подошел к бревну. — А теперь, именем лесопилки «Счастливые Запахи», толкай бревно на полотно пилы.

Вайолет закрыла глаза и постаралась собраться с мыслями — здесь это выражение означает «вспомнить, каким именно словом могла быть подана команда». Мастер Флакутоно непременно произнес его, когда Клаус устроил первую аварию, в результате которой Филу сломали ногу. Вайолет вспомнила, что тогда Мастер Флакутоно сказал: «Ты, ты, счастливчик лилипут, будешь управлять станком», а Клаус сказал: «Да, сэр» — слабым, загипнотизированным голосом, таким же, каким он говорил перед тем, как уснуть накануне ночью. — Егу, — испуганно взвизгнула Солнышко, когда жжжж пилы стало еще громче и резче. Клаус толкнул бревно вверх к пиле, и глаза Чарльза еще больше расширились: лезвие стало врезаться в дерево, приближаясь к тому месту, где он был привязан.

Вспомнив фразу Клауса «Да, сэр», которую он пробормотал, прежде чем уснуть, Вайолет поняла, что, должно быть, случайно сама произнесла заветное слово. Она снова собралась с мыслями, чтобы целиком вспомнить их тогдашний разговор. Клаус назвал свою младшую сестру не Солнышком, а Сьюзен и потом спросил, станет ли утром ему лучше. Но что ответила ему она, Вайолет?

— Толкай, толкай, счастливчик лилипут, — сказал Мастер Флакутоно, и Вайолет в мгновение ока все поняла.

Счастливчик.

— Счастливчик! — закричала старшая Бодлер, не давая себе труда спрятать слово в предложение, как делал Мастер Флакутоно. — Оттолкни бревно от пилы, Клаус!

— Да, сэр, — спокойно сказал Клаус, и Бодлеры-сестры с облегчением увидели, что он оттолкнул бревно от вращающегося лезвия в тот самый миг, когда оно уже вот-вот должно было распилить ноги Чарльза. Мастер Флакутоно резко развернулся и впился в Вайолет глазами-бусинками. Она знала, что он знает, что она знает.

— Счастливчик! — рявкнул он. — Толкай бревно обратно к пиле, Клаус!

— Да, сэр, — пробормотал Клаус.

— Счастливчик! — крикнула Вайолет. — Оттолкни бревно!

— Да, сэр, — пробормотал Клаус.

— Счастливчик! — гаркнул Мастер Флакутоно. — К пиле!

— Счастливчик, от пилы!

— Счастливчик, к пиле!

— Счастливчик, от пилы!

— Счастливчик, к пиле!

— «СЧАСТЛИВЧИК!» — пророкотал новый голос от двери, и все — включая Вайолет, Клауса, Солнышко и Мастера Флакутоно — обернулись. Даже Чарльз изловчился и, скосившись, увидел доктора Оруэлл, которая появилась в дверях вместе с Ширли, скрывавшейся за спиной гипнотизерши.

— Мы заглянули, дабы убедиться, что все идет благополучно, — сказала доктор Оруэлл, указывая на пилу черной тростью. — И я очень рада, что мы это сделали. Счастливчик! — крикнула она Клаусу. — Не слушай своих сестер!

— Какая хорошая формулировка, — сказал доктору Мастер Флакутоно. — Я бы до этого никогда не додумался.

— Именно поэтому вы всего-навсего мастер, — высокомерно ответила доктор Оруэлл. — Счастливчик Клаус! Толкай бревно к полотну пилы!

— Да, сэр, — сказал Клаус и снова начал толкать бревно.

— Клаус, пожалуйста! — воскликнула Вайолет. — Не делай этого!

— Джайс! — потребовала Солнышко, что означало: «Не порань Чарльза!»

— Доктор Оруэлл, пожалуйста, — взмолилась Вайолет. — Не заставляйте брата делать этот ужас!

— Да, я знаю, это действительно настоящий ужас, — сказала доктор Оруэлл. — Но будет еще ужаснее, если бодлеровское состояние достанется таким соплякам, как ваша троица, а не нам с Ширли. Мы намерены разделить его поровну.

— За вычетом издержек, Джорджина, — напомнила ей Ширли.

— Разумеется, за вычетом издержек, — согласилась доктор Оруэлл.

Пила снова стала врезаться в бревно, и ее жжжж стало еще громче и пронзительнее. На глазах Чарльза выступили слезы и потекли на веревки, которыми он был привязан к бревну. Вайолет посмотрела на брата, затем на доктора Оруэлл и от расстройства уронила тяжелую книгу на пол. Ей было до смерти нужно слово, которое разгипнотизирует Клауса, но, какое именно, она не имела ни малейшего представления. Команда произносилась много раз, и Вайолет, конечно же, могла вычислить, какое слово повторялось неоднократно. Но разгипнотизирован-то Клаус был всего один раз, после аварии, в которой Филу сломали ногу. В тот миг, когда Клаус стал объяснять рабочим значение слова, Вайолет и Солнышко поняли, что брат снова стал нормальным, но кто знает, какое слово заставило его перестать исполнять команды Мастера Флакутоно? Вайолет перевела взгляд со слез Чарльза на слезы, появившиеся на глазах Солнышка, а роковое событие все приближалось. Казалось, еще миг, и они увидят, как Чарльз умирает страшной смертью, после чего их, без сомнения, вверят заботам Ширли. Им столько раз удавалось буквально в последнюю минуту спасаться от козней Графа Олафа, и вот теперь, казалось, наступил час его — или в данном случае ее — кошмарного торжества. Из всех положений, думала про себя Вайолет, в которых они оказывались, это самое удручающе неправильное. Самое удручающе неорганизованное. Самое удручающе чрезмерное. Самое удручающе невероятное. И стоило ей вспомнить все эти слова, как она вспомнила и слово, которое разгипнотизировало Клауса, слово, которое могло спасти им жизнь.

— Непомерный! — закричала Вайолет как можно громче, чтобы заглушить страшный шум пилы. — Непомерный! Непомерный!

Клаус заморгал, затем огляделся по сторонам, словно не понимая, как он вдруг очутился тут, на лесопилке.

— Где я? — спросил он.

— Ах, Клаус, — сказала Вайолет с облегчением, — ты здесь, с нами!

— Пропади ты пропадом! — сказала доктор Оруэлл. — Он разгипнотизировался! Откуда ребенку известно такое трудное слово, как «непомерный»?

— Эти сопляки знают массу слов, — сказала Ширли своим ненатурально высоким голосом. — Они книгочеи. Но мы еще можем устроить аварию и выиграть состояние.

— О нет, не можете! — закричал Клаус и шагнул вперед, чтобы отвести бревно с Чарльзом от пилы.

— О да, можем! — сказал Мастер Флакутоно, снова ставя ему подножку.

Вы, возможно, подумаете, что такой трюк срабатывает максимум два раза подряд, но в этом случае ошибетесь, поскольку Клаус снова упал на пол, ударившись головой о груду скребков и маленьких зеленых пачек.

— О нет, не можете! — закричала Вайолет и шагнула вперед, чтобы самой отвести бревно с Чарльзом от пилы.

— О да, можем! — сказала Ширли своим до нелепости высоким голосом и схватила Вайолет за руку.

Мастер Флакутоно тут же схватил ее за вторую руку, и старшая Бодлер оказалась в ловушке.

— О, туной! — крикнула Солнышко и поползла к Чарльзу. На то, чтобы оттолкнуть бревно от пилы, сил у нее, конечно, не хватало, но она подумала, что сможет перекусить веревки и тем самым вернуть Чарльзу свободу.

— О, да можем! — сказала доктор Оруэлл, вытягивая руки, чтобы схватить младшую Бодлер.

Но Солнышко была начеку. Она быстро раскрыла рот и изо всей силы укусила гипнотизершу за руку.

— Гак! — взвыла доктор Оруэлл, употребив выражение, которого нет ни в одном отдельно взятом языке.

Но затем она улыбнулась и употребила выражение, которое звучало по-французски: «Епgarde!» («Защищайся!»). Как вам, быть может, известно, «Еn garde» — это выражение, которым люди пользуются в тех случаях, когда хотят объявить о начале поединка на шпагах. Злобно улыбаясь, доктор Оруэлл нажала на красный драгоценный камень на набалдашнике своей трости, и с ее противоположной стороны появился сверкающий клинок. Мгновенно трость превратилась в шпагу, острие которой гипнотизер нацелила на младшую бодлеровскую сироту. Солнышко была всего лишь младенец и шпаги не имела, но она имела четыре острых зуба и, глядя прямо в глаза доктору Оруэлл, открыла рот и нацелила на эту презренную особу всю четверку.

Шпага всегда издает громкий звяк, ударяясь о другую шпагу — или, как в данном случае, о зуб, — и каждый раз, когда я его слышу, он напоминает мне про поединок на шпагах, который не так давно мне пришлось иметь с одним телевизионным монтером. Однако Солнышку этот звяк напоминал лишь о том, как не хочется ей быть искрошенной на куски. Доктор Оруэлл вертела тростью-шпагой перед Солнышком, Солнышко вертела зубами перед доктором Оруэлл, и вскоре звяк! стал почти таким же громким, как шум пилы, которая продолжала вгрызаться в бревно, приближаясь к Чарльзу. Звяк! Дюйм за дюймом, все ближе и ближе подходило лезвие пилы к Чарльзу, пока не оказалось на волосок от его ноги (здесь выражение «на волосок» означает «совсем крошечное расстояние»).

— Клаус! — крикнула Вайолет, стараясь вырваться из лап Ширли и Мастера Флакутоно. — Сделай что-нибудь!

— Твой брат ничего не может сделать! — сказала Ширли, мерзко хихикая. — Он только что вышел из гипноза и еще слишком сонный, чтобы что-нибудь сделать. Мастер Флакутоно, давайте потянем разом! Пусть у нее затрещат подмышки!

Насчет подмышек Вайолет Ширли была права, но насчет Клауса она ошибалась. Он только что вышел из гипноза и был совсем сонным, но не слишком сонным и кое-что все-таки мог сделать. Беда в том, что он просто не мог придумать, что делать. Клауса отбросило в угол со скребками и жевательной резинкой, и если бы он двинулся к Чарльзу или Вайолет, то наткнулся бы прямо на поединок доктора Оруэлл и Солнышка, к тому же, услышав очередной звяк! шпаги о зуб Солнышка, он понял, что будет серьезно ранен, если попробует проскользнуть между дуэлянтами. Но кроме звяк Клаус слышал и другой шум, более громкий и резкий, — шум циркулярной пилы — и с ужасом видел, что ее лезвие добралось до подошвы башмака Чарльза. Компаньон Сэра пытался отодвинуть ноги, но они были слишком туго связаны, и мелкие кусочки подошвы уже сыпались на пол лесопилки. Еще мгновение, и лезвие покончит с подошвой Чарльзова башмака и примется за подошвы Чарльзовых ног. Клаусу необходимо было что-то изобрести, чтобы остановить станок, и изобрести немедленно.

Клаус пристально посмотрел на лезвие циркулярной пилы, и у него замерло сердце. Но все-таки как же Вайолет это делает? Механика не слишком интересовала Клауса, по сути своей он был читателем, а не изобретателем. Он просто не обладал поразительными изобретательскими способностями Вайолет. Он смотрел на станок и видел просто смертоносный механизм, но знал, что если бы Вайолет находилась в этом углу лесопилки, а не растягивала подмышки в лапах Мастера Флакутоно и Ширли, то нашла бы способ выйти из создавшегося положения. Клаус решил представить себе, как его сестра приступила бы к делу, и постараться следовать ее методам.

Звяк! Клаус огляделся в поисках материалов для изобретения, но увидел только скребки и зеленые пачки жевательной резинки. Он разорвал одну, сунул в рот несколько резинок и стал яростно их жевать. Выражение «тянуть резину» не имеет ничего общего с резиной и относится к чему-то такому, что может застопорить действие чего-то другого. Клаус жевал и жевал в надежде, что липкость жевательной резинки сможет затянуть работу циркулярной пилы и застопорить смертоносное действие ее лезвия.

Звяк! Третий зуб Солнышка ударился о клинок шпаги доктора Оруэлл, и Клаус быстро выплюнул резинку на руку и изо всех сил метнул ее в станок. Но, не долетев до станка, резинка с мокрым хлоп упала на пол. Клаус сообразил, что в резинке слишком мало веса и поэтому она не долетела до цели. Комок жевательной резинки, так же как перо или лист бумаги, далеко не забросишь.

Хуккита… хуккита… хуккита! Машина стала издавать такие громкие и резкие звуки, каких Клаус еще никогда не слышал. Чарльз закрыл глаза, и Клаус понял, что лезвие, должно быть, коснулось подошвы его ноги. Он схватил целую пригоршню резинки, сунул ее в рот, но не знал, сумеет ли разжевать достаточное количество резинки, чтобы сделать достаточно тяжелое изобретение. Не в силах и дальше смотреть на пилу, Клаус посмотрел вниз и, когда его взгляд упал на скребки, понял, что кое-что изобрести он все-таки сможет.

Посмотрев на лесопильное оборудование, Клаус вспомнил время, в течение которого он испытывал скуку куда большую, чем за все время работы на «Счастливых Запахах». Это на редкость скучное время выдалось очень давно, когда еще были живы Бодлеры-родители. Клаус прочел книгу о разных породах рыб и попросил родителей отвезти его на рыбалку. Мать предупредила его, что рыбная ловля — это одно из самых скучных занятий на свете, однако отыскала в подвале две удочки и согласилась отвезти его на ближайшее озеро. Клаус надеялся, что ему удастся увидеть разные породы рыб, о которых он прочел в книге, но вместо этого они с матерью сидели в лодке посреди озера и весь день ничего не делали. Сидели они очень тихо, чтобы не спугнуть рыбу, но не было ни рыбы, ни разговоров, да и вообще ничего интересного. Вы, возможно, подумали, что Клаусу вовсе не хотелось вспоминать такое скучное время, тем более в разгар кризиса, но одна деталь этого на редкость скучного дня оказалась теперь крайне полезной.

В то время как Солнышко сражалась с доктором Оруэлл, Вайолет сражалась с Мастером Флакутоно и Ширли, а Чарльз сражался с пилой, Клаус вспоминал ту часть рыболовного процесса, которая называется «забрасывание». Забрасывание — это процесс использования удочки с целью закинуть леску на середину озера с дополнительной целью поймать рыбу. В случае с Клаусом и его матерью забрасывание не дало результатов, но сейчас Клаус не рыбу хотел ловить. Он хотел спасти жизнь Чарльзу.

Средний Бодлер быстро схватил скребок и выплюнул резинку на его конец. Он планировал использовать клейкую жевательную резинку как своего рода леску, а скребок — как своего рода удочку с целью закинуть резинку на пилу. Изобретение Клауса было больше похоже на комок резинки на конце металлической пластины, чем на удочку, но Клауса не заботило, на что оно похоже. Его заботило одно: сможет ли оно застопорить пилу. Он набрал в легкие воздуха и забросил скребок именно так, как мать учила его забрасывать удочку.Хлоп! К восторгу Клауса, резинка протянулась над доктором Оруэлл и Солнышком, которые все еще продолжали сражаться, как леска протягивается над поверхностью озера. Но, к ужасу Клауса, резинка не попала на пилу. Она попала на веревку, которой был привязан к бревну извивающийся Чарльз. Видя, как Чарльз извивается под своими путами, Клаус снова вспомнил про рыб и решил, что его изобретение все-таки удалось. Он собрался с силами — а за дни работы на лесопилке сил у него прибавилось, — обеими руками вцепился в свое изобретение и потянул его на себя. Клаус потянул скребок, скребок потянул резинку, резинка потянула бревно, и, к великому облегчению все троих бодлеровских сирот, бревно сдвинулось в сторону. Сдвинулось не очень намного, сдвинулось не очень быстро и, уж конечно, не очень грациозно, но все же сдвинулось. Ужасный шум смолк, и лезвие пилы теперь рассекало только воздух, поскольку бревно было уже довольно далеко от станка. Чарльз смотрел на Клауса, и из его глаз текли слезы, а когда посмотреть обернулась Солнышко, то она увидела, что Клаус тоже плачет.

Но когда Солнышко обернулась, чтобы посмотреть, доктор Оруэлл воспользовалась случаем. Взмахом своего огромного уродливого сапога она повалила Солнышко на пол и прижала ее ногой. Затем, стоя над младенцем, подняла шпагу высоко в воздух и рассмеялась громким, ужасным, рычащим смехом.

— Уверена, — сказала она, гогоча, — что на лесопилке «Счастливые Запахи» несчастный случай все-таки произойдет.

И доктор Оруэлл была права. Несчастный случай на лесопилке все-таки произошел, несчастный случай с летальным исходом — здесь это выражение означает «несчастный случай, который кого-нибудь убивает». Как только доктор Оруэлл собралась пронзить своей шпагой горло Солнышка, дверь лесопилки отворилась и на пороге появился Сэр.

— Что здесь, в конце концов, происходит? — рявкнул он. И доктор Оруэлл в полнейшем удивлении обернулась к нему. Когда люди приходят в полнейшее удивление, то иногда делают шаг назад, а шаг назад иногда может привести к несчастному случаю. Что и произошло, ведь, отступив назад, доктор Оруэлл наткнулась на полотно работающей пилы, и кошмарный несчастный случай действительно произошел.

Глава тринадцатая

— Ужасно, ужасно, ужасно, — говорил Сэр, тряся облаком дыма, которое окутывало его голову. — Ужасно, ужасно, ужасно.

— Совершенно с вами согласен, — сказал мистер По, кашляя в носовой платок. — Когда сегодня утром вы мне позвонили и описали ситуацию, она показалась мне настолько ужасной, что я отменил несколько важных встреч и сел на первый же имевшийся в наличии поезд до Полтривилля, чтобы лично разобраться в этом деле.

— Мы это очень ценим, — сказал Чарльз. — Ужасно, ужасно, ужасно, — снова сказал Сэр.

Бодлеровские сироты сидели на полу в кабинете Сэра и, снизу вверх глядя на взрослых, которые обсуждали ситуацию, недоумевали, как они могут говорить о ней так спокойно. Слово «ужасно», даже если его произнести три раза подряд, не казалось им достаточно ужасным для описания случившегося. Вайолет все еще дрожала, вспоминая, как выглядел Клаус, пока был под гипнозом. Клаус все еще трясся оттого, что Чарльза едва не распилили на доски. Солнышко все еще трепетала оттого, что едва не была убита в поединке с доктором Оруэлл. И конечно, все три сироты содрогались оттого, как доктор Оруэлл встретила свой конец, — здесь это выражение означает «натолкнулась на полотно циркулярной пилы». Дети были в таком состоянии, что едва могли слово вымолвить, не говоря уже о том, чтобы принимать участие в разговоре.