Глава двенадцатая

Делать предположения — вещь опасная и, как всякая опасная вещь, которую вы делаете (например, изготавливаете бомбу или бисквитный торт с клубникой), может навлечь на вас крупные неприятности, стоит только совершить малейшую ошибку. Делать предположения означает попросту испытывать уверенность в чем-то, хотя у вас мало или вовсе нет никаких доказательств вашей правоты. И вы очень быстро убеждаетесь в том, что это ведет к крупным неприятностям. Например, однажды утром вы просыпаетесь и делаете предположение, что ваша кровать стоит на своем обычном месте, хотя у вас, по сути, нет доказательств этого. Но стоит только вылезти из постели, как вы обнаруживаете, что кровать, скажем, плывет в открытом море и вас неминуемо ждет крупная неприятность. И все это из-за неправильного предположения. Так что сами видите: лучше строить поменьше предположений, в особенности по утрам.

Однако в утро общеобразовательных экзаменов бодлеровские сироты находились в таком усталом состоянии, и не только из-за бессонной ночи, проведенной в подготовке к экзаменам и выделывании скобок, но еще и из-за предыдущих девяти бессонных ночей, проведенных в пробежках, что от усталости высказали кучу предположений и все до единого неправильные.

— Ну вот и последняя скобка. — Вайолет потянулась и расправила усталые мышцы. — Теперь с уверенностью можно предположить, что Солнышко не потеряет работу.

— А ты теперь знаешь все истории мистера Реморы со всеми подробностями, а я — все измерения для миссис Басс, — Клаус протер усталые глаза, — так что думаю, с уверенностью можно предположить, что нас не исключат.

— Нилико. — Солнышко зевнула, раскрыв усталый ротик. Скорее всего она хотела сказать: «И ни одного ни другого из тройняшек Квегмайров не видно, значит, с уверенностью можно предположить, что их часть плана удалась».

— Верно, — подтвердил Клаус. — Я предполагаю, что, если бы они попались, мы бы об этом уже услышали.

— Я тоже так предполагаю, — согласилась Вайолет.

— Я тоже так предполагаю, — послышался противный издевательский голос, и дети с испугом увидели стоящего у них за спиной завуча Ниро, который держал в руках толстую стопку бумаг. Помимо высказанных вслух предположений, они к тому же про себя предполагали, что они в лачуге одни, но, обернувшись, к своему удивлению, увидели не только завуча Ниро, но и мистера Ремору и миссис Басс, которые стояли у входа в Сиротскую лачугу.

— Надеюсь, вы занимались весь вечер, — сказал Ниро. — Я велел вашим учителям устроить сверхтрудные экзамены и приготовил для пробивания сверхтолстые листы бумаги. Итак, начнем. Мистер Ремора и миссис Басс будут по очереди задавать вам вопросы, пока один из вас не даст неправильный ответ, и тогда вы оба будете отчислены. Солнышко, ты сядешь сзади и будешь пробивать бумагу по пять листов сразу, и, если твои скобки, сделанные вручную, не справятся с работой, ты будешь уволена. Так, всё. Такой музыкальный талант, как я, не может весь день тратить на экзамены. Я и так уже потерял массу времени, вместо того чтобы репетировать. Начинайте!

Ниро швырнул ворох бумаг на кипу сена и сверху — степлер, то есть машинку для прокалывания бумаг. Солнышко со всей доступной ей скоростью подползла и начала вставлять скобки в степлер. Клаус поднялся, не выпуская из рук записные книжки Квегмайров. Вайолет обула шумные башмаки, а мистер Ремора прожевал кусок банана и задал первый вопрос:

— В моей истории про осла сколько миль пробежал осел?

— Шесть, — быстро ответила Вайолет.

— Шесть, — передразнил Ниро. — Ведь это неверно, так, мистер Ремора?

— Нет, ответ верный. — Мистер Ремора снова откусил кусок банана.

— Какой ширины, — спросила миссис Басс Клауса, — была книга в желтой обложке?

— Девятнадцать сантиметров, — мгновенно ответил Клаус.

— Девятнадцать сантиметров, — передразнил Ниро. — Это неправильно, не так ли, миссис Басс?

— Нет, — возразила миссис Басс, — правильно.

— Так, попробуйте еще раз, мистер Ремора, — скомандовал Ниро.

— В моем рассказе про гриб, — спросил мистер Ремора у Вайолет, — как звали повара?

— Морис, — ответила Вайолет.

— Морис, — передразнил Ниро.

— Правильно, — сказал мистер Ремора.

— Какой ширины была грудка у куры номер семь? — спросила миссис Басс.

— Четырнадцать сантиметров пять миллиметров, — ответил Клаус.

— Четырнадцать сантиметров пять миллиметров, — передразнил Ниро.

— Правильно, — отозвалась миссис Басс. — Вы, оказывается, оба отличные ученики, хотя и спите на последних уроках.

— Прекратите заниматься болтовней, — вмешался Ниро, — и скорей провалите их. Мне еще не приходилось исключать учащихся, и мне не терпится это сделать.

— В моей истории про самосвал, — продолжал мистер Ремора, в то время как Солнышко начала пробивать стопку толстой бумаги, делая из нее брошюры, — какого цвета были камни, которые он вез?

— Серые и бурые.

— Серые и бурые.

— Правильно.

— Какой глубины была керамическая кастрюлька моей мамы?

— Шесть сантиметров.

— Шесть сантиметров.

— Правильно.

— В моей истории про горностая какой был его любимый цвет?

Общеобразовательные экзамены продолжались до бесконечности, и если бы я стал перечислять все нудные и бессмысленные вопросы, задаваемые мистером Реморой и миссис Басс, вы бы заснули прямо сейчас, использовав эту книгу как подушку, а не как занимательную и поучительную повесть, способную принести пользу юным умам. В самом деле, экзамены оказались такими скучными, что бодлеровские дети в обычных обстоятельствах и сами, наверное, подремали бы во время тестов. Но сейчас они не смели и думать об этом. Один неправильный ответ или непробитый лист бумаги — и Ниро исключает их из Пруфрокской подготовительной школы и отдает прямо в лапы подкарауливающему их Учителю Чингизу. Поэтому все трое трудились изо всех сил. Вайолет старалась вспомнить все детали, которые перечислял Клаус. Клаус старался вспомнить все измерения, которые выучил сам. Солнышко прокалывала листы как безумная, что в данном случае значит «быстро и аккуратно». Наконец мистер Ремора остановился на середине восьмого банана и повернул голову к завучу Ниро.

— Ниро, — сказал он, — нет смысла продолжать экзамены. Вайолет отличная ученица и, видимо, очень старательно занималась.

Миссис Басс кивнула головой в знак согласия:

— За все годы преподавания я ни разу не встречала более способного в отношении метрической системы мальчика, чем Клаус. Да и Солнышко как будто отличная секретарша. Поглядите на брошюры! Они изумительны!

— Пилзо! — выкрикнула Солнышко.

— Сестра хочет сказать: «Большое спасибо», — перевела Вайолет, хотя на самом деле Солнышко хотела сказать: «У меня уже рука отваливается». — Означает ли это, что мы остаемся в Пруфрокской подготовительной?

— Да, Ниро, пусть остаются, — проговорил мистер Ремора. — Почему бы не исключить лучше Кармелиту Спатс? Она вообще ничего не учит, и кроме того, препротивная особа.

— Ох да, — поддержала его миссис Басс. — Давайте устроим ей сверхтрудные экзамены.

— Я не могу исключить Кармелиту Спатс, — нетерпеливо произнес Ниро. — Она — личный посыльный Учителя Чингиза.

— Кого? — переспросил мистер Ремора.

— Вы знаете, — объяснила миссис Басс. — Учитель Чингиз, новый учитель гимнастики.

— Ах да, — вспомнил мистер Ремора. — Я про него слыхал, но ни разу не видел.

— Он — лучший в мире учитель гимнастики! — Завуч Ниро в восторге затряс косичками. — Впрочем, вы не обязаны верить мне на слово. Смотрите сами. Вот он идет сюда.

Ниро вытянул вперед свою волосатую руку, и Бодлеры в проеме двери с ужасом увидели, что завуч говорит правду. Насвистывая какую-то неприятную мелодию, Учитель Чингиз направлялся прямо к Сиротской лачуге, и бодлеровские сироты сразу поняли, каким неправильным было одно из их предположений. Не то предположение, что Солнышко не потеряет работу, хотя в конце концов оно оказалось неправильным. И не то предположение, что Вайолет и Клаус не будут исключены, хотя и оно оказалось неверным. Нет, это предположение касалось Квегмайров и того, что их часть задуманного плана прошла успешно. По мере того как Учитель Чингиз приближался, дети все яснее видели, что в одной костлявой руке он держит ленту Вайолет, а в другой — очки Клауса и с каждым шагом из-под его дорогих кроссовок вылетает белое облачко, — как догадались Бодлеры, мука из украденного куля. Но пуще ленты, пуще очков или облачков муки их напугало выражение глаз Чингиза. Когда он подошел к Сиротской лачуге, глаза его горели таким торжествующим блеском, словно он наконец победил в игре, которую вел долгое, долгое время. И бодлеровские сироты поняли, что их предположение насчет тройняшек Квегмайров было очень, очень неверным.

Глава тринадцатая

— Где они? — закричала Вайолет, когда Учитель Чингиз вошел в лачугу. — Что вы с ними сделали?

Как правило, люди начинают разговор, скажем, со слов: «Здравствуйте, как поживаете?» — но старшая из Бодлеров была слишком расстроена, чтобы соблюдать правила вежливости.

Глаза у Чингиза блестели с небывалой яркостью, но голос звучал спокойно и любезно.

— Вот они. — Он поднял вверх ленту и очки. — Я подумал, что вы будете из-за них беспокоиться и первым делом поспешил принести их с самого утра.

— Мы не этих их имели в виду! — Клаус взял очки и ленту из костлявых пальцев Чингиза. — Мы имели в виду тех их!

— Что-то я не разберусь в ваших «их». — Учитель Чингиз пожал плечами, обращая свои слова к взрослым. — Вчера вечером сироты совершали пробежки согласно моей программе, но утром они со всех ног бросились сдавать экзамены, и в спешке Вайолет уронила ленту, а Клаус очки. Но маленькая девчонка…

— Вы прекрасно знаете, что все происходило не так, — перебила его Вайолет. — Где тройняшки Квегмайры? Что вы сделали с нашими друзьями?

— Что вы сделали с нашими друзьями? — пропищал завуч Ниро. — Перестаньте болтать чепуху, сироты.

— Боюсь, что это не чепуха. — Чингиз покачал своим тюрбаном. — Как я уже начал говорить, пока девица не прервала меня, малышка не убежала со старшими. Она осталась сидеть, точно куль с мукой. Поэтому я подошел к ней и дал пинка, чтоб заставить двигаться.

— Превосходно! — одобрил Ниро. — Чудесная история! И дальше что?

— Ну, сперва мне показалось, будто я пробил в малышке большую дыру, — глаза Чингиза блестели, — что было кстати, бегун она дрянной, и положить конец ее мучениям было бы большое благо.

Ниро захлопал в ладоши.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, Чингиз, — сказал он. — К тому же она и секретарь дрянной.

— Но ведь она отлично справилась с прокалыванием бумаг, — запротестовал мистер Ремора.

— Заткнитесь, и пусть Чингиз закончит рассказ, — оборвал его Ниро.

— Но когда я пригляделся, — продолжал Чингиз, — то увидел, что прошиб дырку не в ребенке, а в мешке с мукой! Меня надули!

— Ужасно! — воскликнул Ниро.

— Тогда я бросился вдогонку за Вайолет и Клаусом, — продолжал Чингиз, — и тут обнаружил, что это вовсе не Вайолет и Клаус, а двое других сирот — близнецы.

— Они не близнецы! — закричала Вайолет. — Они тройняшки!

— Они тройняшки! — передразнил Ниро. — Не говори глупостей. Тройняшки — это когда рождаются сразу четверо, а Квегмайров только двое.

— И эти двое притворились Бодлерами, чтобы дать им дополнительное время на подготовку к экзаменам.

— Дополнительное время на подготовку? — Ниро в восторге заухмылялся. — Хи-хи-хи! Это же обман!

— Нет, не обман! — возразила миссис Басс.

— Пропустить урок гимнастики и вместо этого учить уроки — обман.

— Нет, это просто умение правильно организовать время, — запротестовал мистер Ремора. — Спорт — хорошее дело, но он не должен мешать школьным занятиям.

— Послушайте, завуч тут я, — рявкнул Ниро, — и я говорю — Бодлеры обманщики и поэтому — ура! — я имею право их исключить. А вы просто учителя, так что, будете со мной спорить, я и вас уволю.

Мистер Ремора посмотрел на миссис Басс, и они оба пожали плечами.

— Вы — босс, Ниро. — Мистер Ремора достал еще один банан. — Раз говорите — исключить, значит — исключить.

— Да, говорю, — заявил Ниро. — Солнышко тоже уволена.

— Рэнто! — крикнула Солнышко, что значило примерно: «А я никогда и не хотела работать секретаршей!»

— Исключайте, нам все равно, — сказала Вайолет. — Нас волнует, что случилось с нашими друзьями.

— Ну, надо же было наказать Квегмайров за участие в обмане, — ответил Учитель Чингиз. — Вот я и отвел их в столовую и оставил под присмотром двух тамошних работников. Квегмайры весь день будут сбивать яйца.

— Очень разумно, — одобрил Ниро.

— Только и всего? — с недоверием спросил Клаус. — Сбивать яйца?

— Вы слышали, что я сказал. — Чингиз приблизил вплотную лицо к Бодлерам, так что они видели лишь блестящие глаза и кривую ухмылку. — Квегмайры будут сбивать, сбивать, пока с ног не собьются.

— Вы лжете, — объявила Вайолет.

— Нанесено оскорбление учителю. — Ниро покачал своими косичками. — Теперь вы исключены вдвойне.

— Что это значит? — раздался голос у входа. — Исключены вдвойне?

Голос прервался долгим кашлем, и Бодлеры, не оборачиваясь, поняли, что это мистер По. Он с растерянным и озадаченным видом стоял перед Сиротской лачугой и держал большой бумажный кулек.

— Что вы все здесь делаете? — с изумлением осведомился мистер По. — По-моему, тут абсолютно неподходящее место для разговоров. Какая-то старая лачуга.

— А вы что тут делаете? — спросил Ниро. — Посторонним не разрешается находиться на территории Пруфрокской подготовительной школы.

— Моя фамилия По, — ответил мистер По, пожимая руку Ниро. — А вы, должно быть, Ниро. Мы с вами договаривались по телефону. Я получил вашу телеграмму насчет двадцати девяти кульков карамелей и десяти пар сережек с драгоценными камнями. Мои сотрудники в Управлении Денежными Штрафами решили, что мне лучше доставить все это самому. И вот я здесь, но о каком исключении идет речь?

— Эти ваши сироты, которых вы мне навязали, — этот неприятный глагол Ниро употребил вместо «поручили», — оказались чудовищными обманщиками, и я вынужден их отчислить.

— Обманщиками? — Мистер По нахмурился и строго посмотрел на Бодлеров. — Вайолет, Клаус и Солнышко, вы меня разочаровали. Вы обещали быть примерными учениками.

— В сущности, школу посещали только Вайолет и Клаус, — вставил Ниро. — Солнышко работала помощником администратора, но она в этой роли тоже никуда не годилась.

Мистер По вытаращил глаза от удивления и раскашлялся в белый платок.

— Помощник администратора? — повторил он. — Да ведь она совсем младенец. Она должна проводить время в дошкольной группе, а не в обстановке офиса.

— Сейчас это уже не имеет значения, — отрезал Ниро. — Все они исключены. Давайте сюда карамели.

Клаус взглянул на записные книжки Квегмайров, которые все еще сжимал в руках. «Похоже, книжки — единственное, что останется нам на память от Квегмайров», — со страхом подумал он.

— Нашли время говорить про карамели! — воскликнул Клаус. — Граф Олаф сделал что-то ужасное с нашими друзьями!

— Граф Олаф? — Мистер По протянул Ниро бумажный кулек. — Не говорите мне, что он и здесь вас нашел!

— Нет, разумеется нет, — ответил Ниро. — Моя усовершенствованная компьютерная система, естественно, не пропустила бы его сюда. Но дети вообразили, будто Учитель Чингиз, стоящий перед вами, на самом деле переодетый Олаф. Нелепая идея.

— Граф Олаф… — протянул Чингиз. — Да, я слыхал про него. Он считается лучшим в мире актером. А я — лучший в мире учитель гимнастики, значит, мы не можем быть одним и тем же лицом.

Мистер По оглядел Учителя Чингиза с головы до ног, после чего пожал ему руку.

— Приятно познакомиться, — сказал он и повернулся к Бодлерам. — Дети, вы меня удивляете. Даже без усовершенствованного компьютера можно сказать, что этот человек не граф Олаф. У того только одна бровь, а этот человек носит тюрбан. У Олафа на щиколотке имеется татуировка в виде глаза, а на этом человеке дорогие кроссовки. Кстати, очень красивые.

— Благодарю вас, — отозвался Учитель Чингиз. — К сожалению, из-за этих детей они все перепачканы мукой, но, я думаю, мука отмоется.

— Если он снимет тюрбан и кроссовки, — нетерпеливо проговорила Вайолет, — вы сами увидите, что он Олаф.

— Это мы уже проходили, — перебил Ниро. — Он не может снять кроссовки, потому что он бегал и ноги у него вспотели.

— А тюрбан я не могу снять по религиозным причинам, — вставил Чингиз.

— Нет у вас никаких религиозных причин! — с отвращением произнес Клаус, а Солнышко что-то выкрикнула в знак согласия. — Вы его носите для маскировки. Пожалуйста, мистер По, заставьте его снять тюрбан.

— Успокойся, Клаус, — сурово одернул его мистер По. — Тебе надо научиться проявлять терпимость по отношению к другим культурам. Извините, Учитель Чингиз, обычно эти дети не проявляют религиозной нетерпимости. — Ничего, ничего, — отозвался Чингиз. — Я привык к религиозному преследованию.

— Вместе с тем, — продолжал мистер По после короткого приступа кашля, — я бы попросил вас снять кроссовки, хотя бы для того, чтобы успокоить детей. Думаю, все мы немного потерпим дурной запах ради торжества справедливости.

— Дурно пахнущие ноги, — проговорила миссис Басс, сморщив нос. — Фу, как вульгарно.

— Боюсь, я не смогу снять кроссовки, — объявил Учитель Чингиз, делая шаг к двери. — Они мне нужны.

— Нужны? — спросил Ниро. — Зачем?

Учитель Чингиз одарил трех Бодлеров долгим взглядом, а потом улыбнулся своей ужасной улыбкой, обнажающей зубы.

— Чтобы бегать в них, — ответил он и выбежал.

Сироты на момент совершенно оторопели, и не только потому, что он бросился бежать так неожиданно, но и потому, что так легко сдался. После того как он столько времени приводил в действие свой замысловатый план (изображал учителя гимнастики, заставлял Бодлеров делать пробежки, довел дело до исключения их из интерната), он вдруг умчался по лужайке, даже не взглянув на детей, за которыми охотился с редким упорством. Бодлеры вышли из Сиротской лачуги, и в этот миг Учитель Чингиз обернулся с издевательской усмешкой.

— Не воображайте, что я отказался от вас, сироты! — крикнул он. — Но пока у меня есть парочка пленников и тоже с недурным наследством!

Он помчался дальше, но при этом ткнул вперед своим костлявым пальцем. Бодлеры ахнули: около дальнего конца здания Пруфрокской школы стоял длинный черный автомобиль. Из выхлопной трубы валил черный дым. Но дети ахнули не из-за того, что он загрязнял окружающую среду. К машине шагали двое работников столовой, они сняли наконец металлические маски, и трое Бодлеров узнали женщин с белыми лицами из компании Графа Олафа. Но дети ахнули и не из-за них, хотя такой поворот событий не мог не удивить и не огорчить их. Они ахнули из-за того, что увидели, кого каждая из женщин тащила к машине: каждая тащила за руку по одному из тройняшек Квегмайров, а те отчаянно пытались вырваться.

— Запихните их на заднее сиденье! — крикнул Чингиз. — Сейчас я сяду за руль! Скорее!

— Что такое хочет сделать с этими детьми Учитель Чингиз? — удивился мистер По.

Бодлеры даже не подумали объяснять мистеру По происходящее. После целого курса пробежек ОСПА мышцы ног у Вайолет, Клауса и Солнышка отзывались мгновенно, стоило только захотеть бежать.

А бодлеровским сиротам еще никогда не хотелось этого так сильно, как сейчас.

— За ними! — крикнула Вайолет, и трое бросились к машине.

Вайолет бежала, и волосы у нее развевались за спиной. Клаус бежал, не успев даже оставить записные книжки Квегмайров. А Солнышко ползла со всей скоростью, на какую были способны ее ноги и руки. Мистер По испуганно кашлянул и бросился вслед за детьми, а Ниро, мистер Ремора и миссис Басс пустились вдогонку за мистером По. Если бы вы спрятались за арку и наблюдали происходящее, то увидели бы странную картину: впереди по лужайке мчался Учитель Чингиз, за ним — бодлеровские сироты, а дальше пыхтели и задыхались разнообразные взрослые. Но если бы вы продолжали наблюдать, вы бы стали свидетелями волнующего развития событий, что в данном случае означает: Бодлеры постепенно нагоняли Чингиза. Конечно, ноги у него были гораздо длиннее, чем у детей, но последние десять ночей он провел стоя на месте и дуя в свисток. Дети же провели ночи в бесконечных пробежках по светящемуся кругу, и поэтому тренированность их не очень длинных ног (а что касается Солнышка, то и рук) возместила преимущество олафовских ног в длине.

Мне очень не хочется прерывать рассказ в столь волнующий момент, полный тревожного ожидания, но я чувствую себя обязанным вмешаться и сделать еще одно, последнее предупреждение, прежде чем завершу этот печальный рассказ. Возможно, вы думаете, что дети нагнали своего врага, что настал поворотный момент в жизни бодлеровских сирот и бессовестного негодяя наконец схватили, а дети наконец обрели доброго опекуна и, возможно, их остальная жизнь пойдет теперь относительно счастливо и они проведут ее, занимаясь, скажем, типографским делом, которое обсуждали с Квегмайрами. Если вам хочется, можете думать, что именно так развивается история. Но дело в том, что последние события в этой главе жизни бодлеровских сирот на самом-то деле невероятно, устрашающе злополучны, и если вы предпочитаете полностью их игнорировать, следует закрыть книгу прямо на этом месте и вообразить приятный конец для этой ужасной повести. Я торжественно поклялся описать историю жизни Бодлеров в точности как она есть, но вы, насколько я знаю, не давали такой клятвы, и вам незачем тратить нервы, знакомясь со страшной концовкой. Сейчас ваш последний шанс избавить себя от горестного знания о дальнейшем ходе событий.

Вайолет первая нагнала Учителя Чингиза и, подпрыгнув, ухватилась за тюрбан. Тюрбан, как вам, вероятно, известно, состоит из целого куска материи, которым очень туго и весьма затейливым образом обертывают голову. Но Чингиз схитрил — он не знал, как скручивают настоящие тюрбаны, ведь он носил тюрбан для маскировки, а не по религиозным причинам. Он просто обмотал материю вокруг головы, как обертывают ее полотенцем после душа. Поэтому когда Вайолет дернула за конец тюрбана, он тут же размотался. Она-то надеялась, ухватившись за тюрбан, остановить Чингиза, но вместо этого осталась с длинным куском материи в руке. Учитель Чингиз продолжал бежать, и его единственная бровь лоснилась от пота.

— Глядите! — воскликнул мистер По, который бежал позади Бодлеров, но достаточно близко и все разглядел. — У Чингиза только одна бровь, как у Графа Олафа!

Вторым номером Чингиза догнала Солнышко, и поскольку она ползла на четвереньках, в этой позиции ей представилась удобнейшая возможность атаковать его кроссовки. Всеми своими четырьмя острыми зубами она перекусила шнурки сперва на одном башмаке, потом на другом. На лужайке остались лежать откушенные кусочки шнурков. Солнышко надеялась, что Чингиз споткнется, но он просто выскочил из кроссовок и помчался дальше. Подобно многим противным людям, Учитель Чингиз не носил носков, поэтому на левой щиколотке обнажился вытатуированный глаз, блестевший от пота.