Геннадий Яковлевич СНЕГИРЁВ
      Голубая Тува
      Маленькие повести
      ________________________________________________________________
      СОДЕРЖАНИЕ:
      Чембулак
      Северные олени в горах
      Мендуме
      Пинагор
      Домик осьминога
      Про пингвинов
      Песцовая земля
      Гриша
      ________________________________________________________________
      Ч Е М Б У Л А К
      Мой дедушка - охотник, мы живём в избушке около ручья.
      И ещё с нами живёт Чембулак. Это такая собака: она у меня кусочки выпрашивает, когда я ем.
      Дедушка сердито скажет:
      - Не стыдно попрошайке!
      И Чембулак от стыда виляет хвостом.
      Я у дедушки спросил, почему он мне ничего не говорит, а только Чембулаку.
      - Потому, - сказал дедушка, - что ты ещё маленький, а Чембулак уже седой!
      И правда, у него в усах и на шее белые волосы.
      Садимся мы обедать, и Чембулак тащит свою миску в зубах. Дедушка наливает всем поровну: ведь Чембулак вместе с дедушкой ходит на охоту.
      Недавно дедушка собрался в деревню за мукой, а меня оставил в избушке с Чембулаком.
      - Вот ваш хлеб с маслом, а к вечеру я приду. Да не обижай собаку!
      Я его не обижал, он меня первый обидел. Стал я есть хлеб, думаю: "Половину съем, а потом дам Чембулаку!"
      Чембулак сидел на полу и смотрел мне в рот. А потом схватил со стола свечку и разгрыз. Дедушка подумает, это я свечку спрятал, чтобы потом зажигать!
      Хотел я отнять свечку, а Чембулак как зарычит!
      Залез я на стол и бросил в Чембулака валенок. Он завизжал и выбежал из избушки.
      Вечером пришёл дедушка, а с ним Чембулак.
      - Говори, за что Чембулака обидел, он ко мне в деревню прибежал и рассказал всё-всё!
      Я испугался и сказал про хлеб. И про валенок тоже. Я думаю, и правда Чембулак всё дедушке рассказал. Это ведь не простая собака, а хитрая-хитрая!
      МЕНЯ БЕРУТ НА ОХОТУ
      Своё ружьё дедушка всегда чистит осенью. Чистит он его угольками. Вытащит из печки чёрный уголёк, разотрёт в порошок и порошком чистит.
      Чембулак как увидит ружьё, сразу начинает ходить вокруг дедушки и показывать зубы.
      Это он так улыбается.
      Дедушка чистит ружьё, а Чембулак всё улыбается, потому что его всегда на охоту берут, а меня нет.
      - Я Чембулака больше за хвост дёргать не буду. Честное слово! говорю я.
      Дедушка уже знает, что я прошусь на охоту.
      - Вот если неделю не будешь трогать Чембулака, тогда возьму.
      Я очень обрадовался и всю неделю не подходил к Чембулаку.
      Я помогал дедушке собирать вещи в мешок. Сначала мы положили одеяло, потом пшено, а сверху - кастрюльку и чайник. В кастрюльку дедушка положил хлеб, а в чайник - соль и железную баночку со спичками.
      Я спросил, почему спички в баночке.
      Дедушка сказал:
      - Если мешок упадёт в речку, всё намокнет, а спички будут сухие. Можно разжечь костёр и всё высушить.
      - Дедушка, а мы тоже упадём в речку?
      Дедушка подумал и сказал, что мы тоже можем упасть в речку.
      Тогда я ещё больше захотел на охоту. Мы положили в мешок две ложки, дверь в избушке подпёрли бревном и пошли в лес.
      ЧЕМБУЛАК ЗАЗНАЁТСЯ
      В лесу я шёл за дедушкой, а Чембулак бегал вокруг и искал дичь.
      Чембулак держал прутик в зубах. Я хотел отнять прутик и позвал его. Но Чембулак даже не посмотрел в мою сторону.
      Я хотел дёрнуть его за хвост, чтобы не зазнавался, но Чембулак убежал. Его не видно в кустах, только слышно, как он тяжело дышит.
      Дедушка вдруг остановился и стал слушать.
      Я тоже стал слушать. Тихо в лесу, только ветер гудит в сосновых ветках и синицы попискивают.
      И вдруг: "Гам-гам-гам!" Потом ещё громче: "Гав-гав!.." И опять тихо.
      Дедушка снял с плеча ружьё, мне велел сидеть под сосной, а сам быстро пошёл в ту сторону, где лаял Чембулак.
      Дедушка выстрелил из ружья, и Чембулак больше не лаял, а я всё ждал и ждал. Мне стало страшно. Может, это медведь?..
      Я хотел бежать к ним. Но в это время трава закачалась, и оттуда выбежал Чембулак.
      За Чембулаком вышел дедушка. Он нёс в руках большую чёрную птицу, голова у неё свешивалась до земли.
      - Вот, - сказал дедушка, - какого глухаря убил!
      А Чембулак сидел ко мне спиной и жмурился на солнце: он совсем зазнался!
      ЧЕМБУЛАК И РЫСЬ
      Дедушка положил глухаря на сухие иголки под сосной, позвал Чембулака и пошёл в лес, а мне велел сидеть рядом, чтобы глухаря не утащила лиса.
      Я лёг под сосной и потрогал глухаря.
      Глухарь бородатый - под клювом у него растут перья. А брови у него красные-красные, как раздавленная клюква.
      Глухарь мне надоел, и я стал смотреть на сосну. Сосна высокая. Она тихонько поскрипывает от ветра. Я смотрю на сосну, и мне кажется, что я плыву и земля плывёт, а облака стоят на месте. Голова у меня закружилась, и я закрыл глаза.
      Вдруг кто-то запыхтел и стал лизать мои щёки.
      Я громко закричал и вскочил на ноги: я думал, что это дикий зверь!
      А это был Чембулак. Он тёрся боком о мои коленки и вилял хвостом. Я не смотрел на него. Я всё думал: почему он подлизывается?
      Пришёл дедушка и вынул из кармана гриб.
      На шляпке гриба были глубокие следы от острых когтей. Это рысь прыгнула с ветки на землю и задела лапой за гриб.
      - Дедушка, ты убил рысь?
      - Нет, - сказал дедушка. - Рысь убежала.
      И тогда я понял, почему Чембулак подлизывается. Ведь рысь убежала, а Чембулак её не догнал. Наверное, он испугался рыси.
      МЕХОВЫЕ ЛЫЖИ
      Есть у дедушки меховые лыжи: сверху они деревянные, а снизу прибиты кусочки шкуры лосёнка. На таких лыжах хорошо ходить по глубокому снегу. Шерстинки вперёд скользят, а назад не пускают, топорщатся.
      Дедушка после охоты оставляет лыжи в сенях, чтобы они оттаяли.
      Взял я раз потихоньку дедушкины лыжи, привязал к валенкам и пошёл в лес.
      Там у дедушки на поляне целый стог сена.
      Вышел я на поляну, а за стогом стоит лось и ест дедушкино сено. Он как лошадь, только ноги длинные и на голове две коряги.
      Лось поднял голову и посмотрел на меня.
      И тут я подумал: "Ведь лыжи-то из лосёнка!"
      Я сильно испугался и попробовал скорее повернуть, да никак не мог: лыжи очень большие!
      Хотел попятиться назад - шерстинки топорщатся и не пускают!
      Лось фыркнул и стал ко мне подходить. Может, он просто любопытный? А вдруг лось меня забодать хочет за лосёнка, из которого лыжи сделаны?
      Я выскочил из валенок и побежал босиком к избушке:
      - Чембулак! Чембулак!..
      Чембулак открыл дверь в сенях и совсем не испугался лося, а бросился ему прямо под ноги. Лось остановился, нагнул голову и стал кружиться на одном месте, а Чембулак громко лаял.
      Я боялся, что дедушка проснется и спросит, где лыжи.
      Чембулак прогнал лося, а потом притащил валенки вместе с лыжами.
      Он их прямо волочил по снегу в зубах.
      Валенки я отвязал, а лыжи поставил в сени на старое место.
      На поляне остались следы: две полоски от лыж и между ними ямки от моих ног.
      Вечером поднялась метель, замела все следы, и дедушка ничего не узнал.
      С Е В Е Р Н Ы Е О Л Е Н И В Г О Р А Х
      Много дней мы ехали по тайге на лошадях. То они вязли в болоте, то спотыкались на камнях и падали. Лошади с трудом продирались сквозь чащу, а когда мы переправлялись через горную речку, лошадь повалило течением, и я чуть не утонул.
      И каждый раз наш проводник, тувинец Чоду, говорил:
      - На оленях мы бы уже в горах были!
      И мне хотелось поскорее увидеть оленей: что это за звери такие удивительные - без тропы по болоту бегом бегут и не вязнут и реки переплывают не останавливаясь.
      ПРИЕХАЛИ
      Перевалили через одну гору, через вторую, а на третьей уже не ёлки росли, а огромные кедры с обломанными верхушками. Медведи их обломали, чтоб добраться до кедровых шишек.
      Впереди ещё гора. На ней ничего не растёт: всю землю сдуло ветром, остались одни камни.
      Я хотел спросить Чоду, скоро ли мы доедем, да не успел. Внизу, под горой, я увидел белые мхи... и во мхах, как лодки на волнах, покачивались оленьи спины и рога.
      Мы спустились к чуму на берегу ручья. За чумом... я сначала подумал, что это целый лес обгорелых кустов, а когда пригляделся, оказалось - стадо оленей лежит, и не кусты это, а рога. Каких только рогов тут нет! И высокие длинные, и ветвистые широкие, а у одного оленя столько отростков, что они загибаются вниз, за уши.
      На земле рядами лежат брёвна, а к брёвнам привязаны оленята-пыжики. Рожки у пыжиков как два кустика, поросшие мягким чёрным мохом. Вместе с большими оленями их не пускают. Большой олень убежит от медведя, а пыжик ещё слабый.
      А глаза у оленей добрые и печальные.
      БЕЛАЯ СОБАКА
      Собаки залаяли и побежали к нам. Я думал, они кусаться будут, такие большие и свирепые. Мы слезли с лошадей, собаки бросились и стали на нас прыгать и облизывать руки, а одна белая собака от радости визжала и покусывала мне ногу. Я спросил Чоду, чего они так радуются.
      - Скучно им, вот и рады, что мы приехали!
      Чоду закричал на белую собаку, она поджала хвост и отошла. Мне её стало жалко, а Чоду говорит:
      - Беда с этой белой, её олени издалека видят и не поймут, что за зверь. Пугаются, бегут... потом их ищи!
      Мне всё равно эту собаку было жалко: чем она виновата, что белая.
      ГОЛОДНЫЕ МЕДВЕДИ
      В чуме жена Чоду стала рассказывать, как ночью приходил голодный медведь, утащил оленью шкуру, разорвал её и съел.
      Шкура сушилась совсем близко от чума, и жена Чоду очень испугалась, потому что медведь громко рычал и совсем не боялся собак.
      - Хорошо, что оленей не тронул. Голодный был медведь, очень голодный! - сказала она.
      Чоду стал ругать бурундуков.
      Я ничего не понимал: голодный медведь съел шкуру, а виноваты бурундуки.
      Оказывается, в этом году мало кедровых шишек поспело, да и те бурундук вниз спустил. Бурундуки набивали кедровые орешки за обе щеки и тащили в свои кладовки. В каждой килограммов по десять орехов, а таких кладовок у бурундука несколько. Медведям скоро на зиму ложиться в берлоги, а они жир не накопили, голодные бродят по тайге.
      И опять Чоду стал ругать бурундуков, и я узнал, что бурундук сделал себе запасы на три гада. И я тоже разозлился на жадных бурундуков за то, что они столько орехов запасли, а о других зверях не подумали.
      КНЯЗЁК
      Всю ночь за чумом трещали сучья в костре, треск то удалялся, то приближался. И вдруг у самого чума как затрещит! Я думал, огонь добрался до чума, и выскочил на улицу, а это совсем не огонь, это оленьи копыта так потрескивают при каждом шаге. Я спокойно уснул. Утром меня разбудили олени. Они стукали рогами в стенку чума, просили соли. Олени очень любят соль. Если олень полудикий, ему дают понемножку соль с ладони, и он приручается.
      Днём все олени бегали вокруг костра-дымокура. Ветер свалил дым в одну сторону, к земле, и олени по очереди вбегали в дым - отгоняли от себя мошек и комаров.
      Огромное стадо молча бегало вокруг огня, только слышно, как копыта потрескивают да рога стукаются друг о друга.
      В стаде был один совсем белый как снег одень. Его называли Князёк. Он гордый, как настоящий князь. И рога у него как корона. Я насчитал шестьдесят четыре отростка.
      Около чума сушился мешочек с мокрой солью, и земля стала немножко солёная.
      Князёк всё время вылизывал солёную землю, а других оленей прогонял. Только не бил рогами, а поднимал переднее копыто и пугал. И все олени слушались его.
      Однажды олени прибежали к чуму, а Князька нет!
      Чоду поехал разыскивать его и далеко в горах нашёл рога и клочки белой шерсти.
      Князька съел медведь. Он притаился за кедром, убил Князька, схватил передними лапами и унёс в горы.
      Чоду сразу узнал это по следам: на земле белой шерсти не было, только медвежьи следы от задних лап.
      Князёк погиб, потому что уходил один к горным озёрам.
      Вода в озёрах синяя, и холодный ветер с горных вершин звенит в одиноких кедрах.
      МЕДВЕЖЬЯ ШКУРА
      Всю ночь около чума горел большой костёр. Чоду с карабином сидел у огня и прислушивался.
      Я думал, медведь уже не придёт, и уснул.
      Вдруг залаяли собаки. Они стали кидаться в темноту. Чоду подложил в костёр большое полено и...
      "Уагг... уагг!.." - заревел медведь.
      Глаза медвежьи от огня горели красными угольками.
      Чоду выстрелил из карабина.
      "Уагг... уагг... уагг!.."
      Медведь тяжело повалился на бок и ревел, ревел, а сам всё полз, полз к костру...
      Он поднял голову. Чоду опять выстрелил.
      "Уагг..."
      Медведь последний раз зарычал, голова упала, огоньки погасли.
      И Чоду стал отгонять собак от мёртвого медведя.
      Шкуру с медведя сняли и повесили сушиться. На боках у медведя шерсть была совсем вытерта. Чоду сказал, что в берлоге был камень и, когда медведь зимой во сне ворочался, он стёр с боков шерсть.
      Олени издалека смотрели на шкуру, нюхали воздух, испуганно косились и не подходили.
      Первым к шкуре подошёл коричневый пыжик, понюхал её и боднул чёрными рожками.
      За ним подошёл оленёнок постарше, а потом все олени подходили и бодали рогами шкуру медведя. Они мстили за своего белоснежного Князька.
      "ЗВЕРНЫЙ" ОЛЕНЬ
      Я каждый день взбирался на горку и смотрел оттуда, как пасутся олени. Они щиплют мох, а сами всё время вскидывают голову и оглядываются, нюхают воздух: не подкрадывается ли медведь?
      Я видел у одного оленя царапину от медвежьего когтя. Медведь кинулся на оленя, да не успел схватить, только оцарапал.
      Прошёл уже год, а рана всё не заживает - такая глубокая.
      Поэтому олени ходят стадом. Один почует опасность, зафыркает, и все олени насторожатся и убегут.
      Однажды я смотрел, как кружится орёл.
      Когда он скрылся за высокой горой, на горе я увидел белую точку. Она ползла высоко-высоко по самому краю обрыва.
      Я взял у Чоду бинокль. Оказалось, это олень щиплет мох, а хвост свой белый задрал кверху.
      Ноги у него стройные и длинные.
      Я побежал к Чоду и сказал, что высоко на горе бродит дикий олень.
      Хвост у диких оленей больше, чем у домашних. Когда они бегут по тайге, белый хвост мелькает в чаще - показывает дорогу оленятам.
      Чоду посмотрел в бинокль и покачал головой:
      - Это не дикий. Его мать к диким убегала, а потом родился он от дикого "зверного" оленя, вот его и зовут "зверный" олень.
      И Чоду рассказал, что "зверный" олень всегда держится один, подальше от остальных оленей, и не даётся под седло.
      Зимой его поймали и отдали охотникам. Они привели его без глаза. Он хотел сбросить вьюки и так помчался по тайге, что выколол себе глаз об сучок.
      И ещё я узнал, что "зверный" олень вдруг исчезает. Охотники рассказывают, что видели его на озере Найон-холь, за двести километров отсюда.
      Потом "зверный" олень опять появляется, и сделать с ним ничего не могут. Он наполовину дикий и любит один мчаться по тайге и встречать восход солнца в снежных горах.
      ХАРИУСЫ
      Весной среди карликовых берёзок бежит холодный ручей. В жаркий день снега на вершинах гор растаяли, и ночью я никак не мог уснуть - слушал, как речка шумит водопадами, гремит камнями.
      К утру речка затихла, и только за чумом под высокими кедрами звенел струйками водопад.
      Над водопадом висела радуга, а под радугой в речке сверкали перья жар-птицы.
      Я подошёл, и перья исчезли. Я сидел на берегу очень тихо, и перья снова зажглись, задрожали в ледяных струйках. Это хариусы. Они плывут против течения, всё выше и выше в горы. И там, где самая чистая и холодная вода, они вымётывают икринки.
      Плавник на спине хариуса красный и широкий, как парус. Он режет водяные струи водопадов и помогает плыть против течения.
      Медведь стережёт хариусов на перекатах, Орёл-рыболов кружится в небе над речкой: не сверкнёт ли перо жар-птицы? Выдра караулит хариусов под водой, за поворотом ручья.
      А хариусы плывут в своём брачном наряде всё выше и выше. На перекатах ползут на брюхе, перепрыгивают через водопады.
      Всё выше и выше, чтобы выметать икринки в чистую воду среди горных снегов.
      ПЫЖИКИ
      Днём олени бродят вокруг чума, ждут вечера. Вечером они убегут на всю ночь поближе к горам, где растёт много белого мха - ягеля. Ночью там настоящий мороз, и на рассвете можно полизать иней на камнях.
      Взрослые олени бродят вокруг чума, а пыжики бегают к ручью.
      Один пыжик встал посреди ручья и замер. Ушки кверху, стоит, вслушивается в тишину.
      Ветер налетел, скрипнула ветка на кедре. Пыжик бросился бежать и исчез в карликовых берёзках, только рожки-огарки мелькнули.
      Подошёл другой пыжик, напился, поднял голову и тоже замер, вода капает с мордочки.
      Я хлопнул в ладоши, он прыгнул через ручей - да прямо в воду: ножки у него ещё слабые, не может допрыгнуть до берега.
      Вечером около чума пыжики меня совсем не боятся. Подойдут и руки лижут - просят соли.
      Днём к пыжикам не подойдёшь. Они бегают, бодаются, прыгают через ручей, тревожно следят за пролетающим вороном.
      Пыжики играют в диких оленей, они готовятся стать взрослыми.
      БЕЛЫЙ ПЫЖИК
      Наступила осень.
      Однажды ночью подул ветер со снегом, и утром солнце хотя и растопило снег, но листики на карликовых берёзках покраснели.
      К вечеру пыжиков привязали к брёвнам, а днём они гуляли с уздечкой монгуем. На мордочку надевается кольцо из дерева, в кольце торчит палочка из оленьего рога, и за палочку привязывают переднюю ногу пыжика - на трёх ногах он далеко не убежит.
      Каждый день мы пересчитывали пыжиков, но всё равно не уследили. Ночью белый пыжик отвязался от бревна и убежал за взрослыми оленями в тайгу, за грибами. Олени очень любят грибы. Медведи знают это и подкарауливают их ночью на тропах.
      Утром мы с Чоду зарядили ружья пулями и пошли разыскивать белого пыжика.
      В тайге было много звериных троп. Маралы и косули протоптали из чащи широкую тропу к водопою и на солонцы под кедром, где земля солёная.
      Мы нашли узкую заячью тропку. Она привела нас из чащи на поляну, где трава была зелёная и росли заячья капуста и молодые осинки. Но нигде не было следов от маленьких копыт белого пыжика. Только маральи следы да лосиные, а поверх них медвежьи, с глубокими дырками от когтей.
      По маральей тропе мы пошли в горы. По сторонам от тропы валялись вывороченные камни. Это медведи разрывали бурундучьи норы, чтоб добраться до их запасов, и выбрасывали камни вместе с землёй. На одной лиственнице вся кора была содрана медвежьими когтями.
      Чоду сказал, что медведи это дерево знают и всегда меряются, кто выше обдерёт кору зубами или когтями. И если медведь не достанет до самой высокой метки, он поскорей уходит из этой тайги: он знает, что есть медведь ещё больше его, которому он мешает охотиться.
      Я спросил Чоду, почему медведи на лиственнице меряются, а не на кедре - ведь в горах больше кедров.
      Чоду сказал, что у лиственницы кора мягче.
      Я посмотрел на самую верхнюю метку и сказал Чоду, что надо поскорее найти пыжика.
      В горах очень тихо. Чоду всё время кричал:
      - О-оо-оо!
      Так зовут оленей, когда дают им соль. Но пыжика нигде не было.
      Мы хотели уже возвращаться, как вдруг услышали: где-то далеко закричал ворон. Над нами пролетел к нему второй - только слышно, как крылья шумят в воздухе.
      Мы пошли в ту сторону и увидели огромные стволы мёртвых кедров: они лежали друг на друге, старые и почерневшие. Кедры росли высоко на вершине горы, вцепившись корнями в землю, и во время бури валились вниз с кручи. Это было кладбище кедров.
      Три ворона сидели на чёрных ветках. Мы спугнули их и стали перелезать через стволы.
      В буреломе мы увидели белого пыжика. На мордочке у него болтался обрывок уздечки.
      Мы спустились вниз с гор. Чоду нёс на руках пыжика и рассказывал, что, если б мы опоздали, на крик воронов пришёл бы медведь.
      Чоду рассказывал, как много надо знать белому пыжику, чтобы стать взрослым оленем. Надо не бояться, когда рябчики с треском выпорхнут из-под копыт. Потом белый пыжик научится узнавать под глубоким снегом родник и будет обходить его. И ещё приучится к выстрелам, потому что, когда с медведем встретишься, надо стрелять с оленя.
      Только никогда, сказал Чоду, олень не приучится к совиному крику в темноте, да и не нужно. Олени боятся совиного крика, поэтому, когда олени разбредутся по тайге, стоит закричать, как сова, - ууух! - и всё стадо соберётся вместе.
      Снег утром таял всё медленней, и жена Чоду стала готовить вьючные сумки из камуса. Камус - это кожа с лосиных ног. Она не боится ни дождя, ни снега. Капли воды скатываются по лосиной шерсти вниз, и сумки всегда сухие.
      Оленей собирались перегонять ближе к посёлку. Скоро наступит настоящая зима, и охотники верхом на оленях пойдут в тайгу за белкой и соболем.
      Я простился с женой Чоду. Белая собака долго бежала за нами: никак не хотела расставаться.
      По дороге, когда я видел красивую долину или озеро, то представлял себе в этой долине или на берегах озера оленей: как они щиплют мох, вскидывают головы, прислушиваются...
      По реке, через которую мы переправлялись, плыли белые льдинки, и я представил, как стадо оленей переплывает через реку и только головы и огромные рога, как кусты, плывут среди белых льдин.
      Чоду мне подарил уздечку белого пыжика. Она сплетена из конского волоса. И когда я писал про оленей, уздечка лежала передо мной на столе.
      М Е Н Д У М Е
      ОЗЕРО ЩИ
      Бродил я по Тувинской тайге и однажды взобрался на высокую гору и посмотрел вокруг. Верхушки деревьев волнуются. Тёплый ветерок вместе с криками птиц принёс издалека запах лесного пожара. С другой стороны холодный ветерок налетел. Посмотрел я туда - озеро таёжное блестит на солнце. Всмотрелся получше и заметил столбик белого дыма. Значит, кто-то там живёт.
      Спустился я с горы и стал пробираться к озеру.
      Когда добрался, увидел: на берегу стоит совсем не избушка, и не домик, и не шалашик, а чум из красной коры лиственницы. На солнце чум блестит от смоляных капелек.
      В чуме горит костёр и сидит старик, курит трубку.
      Поздоровался я с ним и тоже сел у костра. Старик дал мне покурить свою трубку.
      Кисет у него сделан из целой соболиной шкурки.
      Глаза и рот у соболя зашиты чёрными нитками, чтоб не высыпался табак.
      Старика этого зовут Мендумё. Он тувинец.
      Я спросил у Мендуме, почему кисет у него из соболя.
      - В тайге от дождя весь вымокнешь, а табак всегда сухой!
      Потом Мендуме рассказал мне, что всю жизнь он в тайге прожил, а озеро по-тувински называется Мюнь. По-русски значит озеро Щи.
      Я не стал его расспрашивать. Оставил ружьё в чуме и пошёл по берегу озера.
      Травы водяные переплелись так, что рыбам плавать не дают, щуки всё время выпрыгивают из воды.
      Водяные курочки - лысухи - по озеру бегают. Лапки у них не проваливаются - водяная трава держит.
      Смотрю: в одном месте лист кувшинки чуть-чуть приподнялся. Из-под листа лысушонок выскочил и побежал по воде. Лапки у него ещё маленькие, запутались в траве. Я в воду залез, хотел его освободить, а он как закричит! От его крика всё озеро сразу проснулось.
      Из камышей утки взлетели.
      На середину озера выплыла чомга с чомгоятами.
      Это такая птица с оранжевым воротником и рожками на голове. Чомгоята у неё на спине сидят, прижались друг к другу. Маленькие ещё, плавать, наверное, не умеют.
      Увидела меня чомга, схватила чомгоят под крылья и нырнула на дно, только дорожка пузырьков запрыгала по воде.
      Я стал ждать, когда она вынырнет. Долго ждал, а чомги всё нет. Я испугался. Вернулся поскорее в чум и стал рассказывать Мендуме, как чомга утопилась вместе с чомгоятами.
      Мендуме засмеялся:
      - Она давно в камышах вынырнула и уплыла на другой конец озера!
      Я тогда успокоился и стал вспоминать, сколько на озере птиц, рыб и трав водяных видел. И понял, почему озеро это называется Щи.
      В нём, как в щах, всё перемешано. Только не морковь, картошка и капуста, а птицы, рыбы, травы!
      Я УЧУСЬ ВИДЕТЬ
      Раньше я ходил по тайге и очень мало встречал зверей. Они меня видели, а я их нет.
      Мендуме учил меня ходить так, чтоб веточки под ногой не ломались, и всё видеть.
      Я нашёл старый пень. На нём сидели белые бабочки и жучки. Я подумал: они просто на солнышке греются, но Мендуме сказал, что пень этот хотя и умер, но корни ещё живые. Они сосут воду из земли. Поэтому сверху пень всегда мокрый. Бабочки и жучки знают это и издалека прилетают сюда на водопой.
      На одном дереве кора была содрана, как будто чиркнули палкой. Я бы мимо прошёл, но Мендуме остановился и стал рассматривать.
      Это лось задел дерево рогом. Мендуме посмотрел, сколько от этой царапины до земли, и сказал, что лось был молодой, он невысоко оцарапал.
      Ещё я узнал, что перед непогодой муравьи прячутся в муравейнике и сидят там, ждут дождя, а все входы-выходы закрывают палочками и листиками.
      Да и птицы перед бурей летят быстрее, хотя небо ещё чистое. Я стал внимательно смотреть вокруг, и словно у меня глаза открылись. Если замечу букашку под листиком, знаю: она не просто так сидит, что-нибудь ей там надо. Глядишь, она листочек сворачивает в трубочку. В трубочке положит яичко и заклеит слюной.
      ЛЮБОПЫТНЫЕ ГОСТИ
      Звери часто приходили из тайги посмотреть на чум, понюхать дым от костра.
      Хорошо, если ёжик придёт или бабочка прилетит. А то какой-то зверь всю ночь в кустах сопел и вздыхал от любопытства, а сам не показывался. Только верхушки кустов шевелились. Поближе подойдёшь - замирает. Отойдёшь - снова шуршит. Так мы и не узнали, что за зверь.
      Вот синицы - те совсем не боятся. Стайкой налетят вместе с ветром и лазают по чуму. Поклюют жучков в коре и дальше улетают, за озеро.
      Кузнечики тоже храбрые: усядутся на чум и стрекочут весь день на солнышке.
      Но самые любопытные звери были бурундуки. Они жили за чумом в кедрах.
      Один бурундук спустился с кедра, лапки на животе сложил и сел перед чумом. Сидел-сидел, потом подошёл и заглянул в чум. Мендуме курит трубку, а бурундук замер, смотрит, как трубка дымит. Думает: если Мендуме не шевелится - значит, он не живой. Забрался бурундук в чум и стал ружьё обнюхивать. Потом кружку обнюхал и нашёл кусок хлеба. Попробовал, погрыз не понравилось.
      Бурундук всё осмотрел и залез Мендуме на плечо, поближе к трубке.
      Сидит на плече, смотрит на дым, а Мендуме глаза скосил и смотрит на бурундука.
      Долго так сидели, пока Мендуме не выдержал и засмеялся.
      Бурундук завизжал, скатился с плеча и метнулся из чума на верхушку кедра. Сидит и бормочет, на Мендуме злится. Долго бормотал, никак не мог успокоиться.
      МЕДВЕЖОНОК
      Набрёл я на поляну в тайге. От лесного пожара она выгорела, но на чёрной земле уже росли блестящие листики брусники и кивал головками иван-чай. На краю были заросли малины. Я собирал малину, а впереди какой-то зверь шёл, шуршал в листьях. Я решил узнать, что это за зверь.
      Сел на пенёк и стал тихонько посвистывать.
      Зверь сначала остановился и замер, а потом стал ко мне подкрадываться. Он думал, что я его не вижу, а верхушки малиновых кустов шевелятся и его выдают. Потом из куста высунулся чёрный нос и два глаза. Ну, тут я его сразу узнал - это медвежонок.
      Тогда я щепкой стал поскрипывать о пенёк, и нос у медвежонка всё вытягивался, вытягивался, как будто его тянули из куста за нос.
      Наконец весь вылез и стал меня обнюхивать. Обнюхал, облизал ботинок, нашёл пуговицу и стал её сосать.
      И тут я услышал, как в малиннике сучья трещат. Это медведица ищет медвежонка.
      Хотел встать, а медвежонок в пуговицу зубами вцепился, рычит и не пускает.
      Вдруг медведица услышит, как он рычит, подумает, что его обижают, и прибежит. А у меня даже ружья нет!
      Я скорее пуговицу оторвал и отдал медвежонку, а сам бегом: медведице разве объяснишь, что я только поиграть с ним хотел.
      СОБОЛЬ
      Это было в глухой тайге. Людей там редко встретишь - одни звери.
      Мы шли по звериной тропе: я и старик Мендуме.
      К вечеру привела нас тропа на таёжное озеро. Со всех сторон к воде подступают зелёные кедры, и вода в озере зелёная.
      Подует ветер - кедры закачаются, зашумят, и кажется, что озеро тоже заволновалось.
      Развели мы на берегу большой костёр, напились чаю, собаку привязали к сухому кедру, а сами задремали у огня.
      Спал я недолго.
      Ещё с вечера собака смотрела на верхушку кедра и ворчала, а ночью стала громко лаять.
      Я проснулся. Мендуме тоже не спал.
      - Медведь? - спросил я у него.
      - Нет!
      - Лось?
      - Нет, - сказал Мендуме, - это соболь!
      Он по лаю узнал, кого почуяла собака.
      Мы так и не заснули до утра.
      На рассвете соболь вылез из дупла, и Мендуме убил его.
      Шкурка соболя была чёрная и мягкая. Мендуме гладил её рукой и рассказывал, как живёт соболь, какие цены бывают на шкурки.
      Но я уже всё забыл, а помню только соболиные глаза, зелёные и глубокие, как таёжное озеро, на берегу которого жил соболь.
      ЕЩЁ НЕ ОСЕНЬ
      Солнце светило ещё ярко, но звери уже готовились к зиме. Кедровки, тяжело взмахивая крыльями, летели в горы. На зиму они запасали кедровые орешки в трещинах среди камней и зарывали в землю.
      Бурундуки набивали орешки за обе щеки и тащили в норки.
      Часто далеко от лесов, в горах, я встречал зелёные кедры. Сперва я не понимал, откуда они: ветер не мог занести орешки так высоко. А потом догадался. Это кедровка забывала про свои запасы, вот они и проросли.
      Бурундуки молча сидели на верхушках ёлок и грелись на солнце. Высоко в синем небе кувыркались вороны. Скоро зима, но солнце ещё греет, и вороны кричат по-весеннему нежно.
      СЕНОСТАВКИ
      В горах завяли травы. Листики брусники покраснели, листики иван-чая пожелтели, а горная куропатка сделалась снежно-белой.