Лежит Мишка целый день на палубе и ждёт, когда найдут в океане кита.
      На верхушке мачты - железная бочка, в ней стоит матрос и в бинокль смотрит.
      Как увидит на горизонте фонтан пара из китовых ноздрей, даёт три гудка: киты!
      Как первый гудок - Мишка глаза откроет.
      Второй гудок - голову поднимет.
      Третий - мчится к мостику, где гарпунная пушка стоит.
      Гарпунёр торопится, пушку разворачивает, а Мишка путается под ногами. Его ругают, гонят, даже лапу сапогом отдавили.
      Мишка отойдёт в сторону, голову свесит за борт и ждёт.
      Как киты покажутся, Мишка весь задрожит и начинает тихонько подвывать, а лаять не лает - боится кита спугнуть.
      Из пушки по киту как бабахнут! Мишка вскакивает и ждёт, когда рассеется дым.
      Если гарпунёр промазал, Мишка страшно лает, бросается на него, хватает за штаны!
      Гарпунёр скорее пушку перезаряжает, кричит:
      - Сумасшедшая тварь, в море выкину!
      Зато как гарпунёр в кита попадёт, Мишка от радости не знает, что и делать. Кругами бегает по всему кораблю, суетится, улыбается, морда вся растянута, а потом успокоится, подползёт к гарпунёру на брюхе, руки ему лижет и хвостом машет, как метёлкой бьёт по палубе.
      Охоту закончат, китов убитых за хвосты привяжут цепями к бортам и тащат к острову на китовый комбинат.
      Как покажется остров, гарпунёр запирает Мишку в своей каюте, а то Мишка совсем сбесится, когда за китами буксир придёт.
      Начнут китов отвязывать, он на буксир бросается, лает, прямо захлёбывается от злости - так ему жалко китов: столько на них охотились и вдруг отдают чужому кораблю. Вот его и запирают, чтоб не мешал и зря не волновался.
      От китовой охоты Мишка совсем стал нервный: ночью во сне рычит, вскакивает и бежит в каюту к гарпунёру, стаскивает с него зубами одеяло. Наверно, ему во сне киты снятся.
      Хотели Мишку на берег высадить, чтоб он отдохнул, побегал в лесу за бабочками, а он забился в канатный ящик, рычит: не хочет на берег - хочет в океане на китов охотиться.
      ЛАМПАНИДУС
      В самом углу Тихого океана, около Камчатки, есть Командорские острова. Я увидел их зимой.
      Острова торчали огромными белоснежными сугробами в зелёном зимнем океане. Снег на верхушках сугробов курился от ветра.
      Подойти кораблю к островам нельзя: высокие волны разбивались об отвесный берег. Дул ветер, на палубе выла вьюга. Корабль наш был научный: мы изучали глубоководных рыб.
      Но сколько мы ни вглядывались в океан, ни один кит не проплыл мимо, ни одна птица не пролетела к берегу, и на снегу не видно было ничего живого.
      Тогда решили узнать, что делается в глубине. Стали спускать в океан большой сачок с крышкой.
      Опускали сачок долго. Солнце уже закатилось, и сугробы стали розовыми.
      Когда сачок подняли, было уже темно. Ветер раскачивал его над палубой, и сачок мерцал в темноте синими огоньками.
      Весь улов слили в литровую банку и унесли в каюту. Попались только нежные рачки и совсем прозрачные рыбки.
      Я вытащил всех рыбок из банки, и на самом дне лежала маленькая, величиной с мизинец, рыбка. Вдоль всего тела тремя рядами, как пуговки, горели живые синие огоньки.
      Это был лампанидус - рыбка-лампочка. Глубоко под водой, в кромешной тьме, плавает она живым фонариком и освещает себе и другим рыбам путь.
      Прошло три дня.
      Я зашёл в каюту. Маленький лампанидус давно умер, а огоньки всё горели синим, нездешним светом.
      ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ
      В океане много маленьких островков. Некоторые ещё на карту не занесены, только что родились.
      Одни островки под водой исчезают, а другие появляются.
      Наш корабль шёл в открытом океане. И вдруг из воды торчит скала, об неё бьются волны.
      Это верхушка подводной горы показалась над водой.
      Корабль развернулся и стал у островка, покачивается на волнах. Капитан приказал спустить на воду шлюпку.
      - Это, - говорит, - необитаемый остров, надо его разведать.
      Высадились мы на него. Островок как островок, ещё даже мхом не успел зарасти, одни голые скалы. Я когда-то мечтал на необитаемом острове пожить, только не на таком.
      Хотел я уже возвращаться к шлюпке, смотрю: трещина в скале, а из трещины торчит птичья голова и на меня смотрит. Подошёл я поближе, а это кайра. Снесла яйцо прямо на голый камень и сидит на яйце, ждёт, когда выклюнется птенчик. Я её потрогал за клюв, она не боится, потому что не знает ещё, что за зверь такой - человек.
      Страшно ей, наверное, одной жить на островке. В сильный шторм волны и до гнезда дохлёстывают.
      В это время с корабля стали давать гудки, чтоб возвращались на корабль.
      Попрощался я с кайрой и пошёл к шлюпке.
      Когда на корабле капитан про остров спросил, живёт ли кто на нём, я сказал, что живёт.
      Капитан удивился:
      - Как же так? Этого острова ещё на карте нет!
      - Кайра, - говорю, - не спрашивала, есть он на карте или нет, поселилась - и всё; значит, остров этот уже обитаемый.
      ОСЬМИНОЖЕК
      Весной тёплые туманы стали подтачивать льдины. А когда совсем потеплело, с береговым ветром прилетела на палубу бабочка.
      Я поймал её, принёс в каюту и стал вспоминать, как весной в лесу зяблики поют и на полянах бегают ёжики.
      "Хорошо бы, - думаю, - ёжика поймать! Только где его в северном море поймаешь?"
      И завёл я вместо ёжика маленького осьминожка: он с рыбой в сетях запутался.
      Посадил я осьминожка в банку от варенья, а банку поставил на стол.
      Так и жил у меня в банке осьминожек. Я что-нибудь делаю, а он за камушком притаится и за мной подглядывает. Камушек серый и осьминожек серый. Солнце его осветит - жёлтым станет, он так маскируется.
      Однажды я читал книгу. Сначала тихо сидел, а потом стал быстро перелистывать страницы.
      Осьминожек вдруг стал красным, потом жёлтым, потом зелёным. Он испугался, когда страницы замелькали.
      А ёжик разве так умеет? Он только колется и фыркает.
      Постелил я как-то под банку зелёный платок - и осьминожек стал зелёным.
      Один раз я банку с осьминожком на шахматную доску поставил, и осьминожек не знал, каким быть - белым или чёрным? А потом разозлился и покраснел.
      Но я его больше не злил. И когда наступило настоящее лето, я выпустил осьминожка на подводную полянку, где помельче и вода потеплее: ведь он ещё совсем маленький!
      ОСЬМИНОГ
      Корабль на Владивосток курс держит. Ещё неделя - и конец плаванию.
      Решил я привезти домой живого осьминога.
      Посоветовался с Василием Ивановичем, боцманом, в чём осьминогов удобней держать: в бочке или, может быть, в трюме бак какой-нибудь найдётся вместо аквариума.
      Василий Иванович удивился моей затее:
      - Крокодильчика я один раз привёз домой из Бомбея. Маленький - я его в рукомойнике вёз, чтобы всё время был мокрый. А вот осьминога не слыхал я, чтоб возили. Попробуй, может, довезёшь!
      Нашёл я в трюме цинковый ящик с крышкой - в таких ящиках во время войны порох перевозили, - принёс его к себе в каюту, привязал к столу, чтобы во время шторма не опрокинуло, и жду, когда будут ловить рыбу: может, попадётся осьминог.
      Долго ждать не пришлось. На другой день спал я после вахты, слышу: тормошит меня кто-то за плечо. Открываю глаза, а это Василий Иванович.
      - Вставай скорей, трал вытащили, осьминог попался!
      Оделся я быстро и выскочил на палубу. Ветер северный дует, а я холода не замечаю.
      Улов из трала вывалили: камбалы, морские звёзды, крабы копошатся на палубе.
      Кок в корзину рыбу отбирает для камбуза, а я тоже в ракушках копаюсь, ищу осьминога.
      Наконец нашёл. Большой, жёлтый. Наверное, дно здесь песчаное, потому что осьминог окраску от грунта меняет, чтобы его не видно было. Глаза у него как у кошки, зрачки длинные, смотрит на меня в упор. Я его ногой пнул, он глаза закрыл и стал красный. Разозлился, наверное.
      Взял я его в руки и понёс в каюту. Тяжёлый он, но без воды слабый совсем, висит как тряпка, щупальцами мои руки обвил, присосался к тельняшке.
      Принёс я его в каюту, в ящик посадил, а сам побежал за морской водой. Взял ведро на камбузе, набрал воды, открыл крышку, хотел в ящик налить воды - а ящик пустой!
      Что такое? Сначала даже не поверил, ощупал весь ящик внутри, - может, в угол забился? Нет, нигде нет осьминога.
      Расстроился я совсем. Не мог же он из каюты уползти!
      Стал я осьминога искать в каюте, смотрю: мокрый след, как будто тряпкой по полу провели, ведёт прямо под койку. Заглянул я под койку, а там осьминог лежит. Вытащил я его оттуда и посадил в ящик, закрыл крышкой, а на крышку сверху положил сапоги на всякий случай.
      Стал я после этого за осьминогом следить, чтобы не выполз из ящика. Всё равно не уследил. Приподнял он крышку, из ящика вылез и в угол забился, где электрическая грелка стоит, обогревает каюту.
      Когда я с вахты пришёл, осьминог был уже мёртвый: кожа на нём от тепла высохла.
      Так и не довёз его до дому.
      КОЛЮШКА-ХРАБРЮШКА
      В отлив море ушло, и на берегу осталось много лужиц, маленьких и больших.
      Сел я около большой лужи и стал караулить, потому что некоторые рыбы не успевают в море уплыть, притаятся на дне и ждут прилива.
      В луже было темно и ничего не видно, только по камням карабкались водяные паучки.
      Я уже хотел уходить, и тут воду прорезал солнечный луч. И затолклись, заплясали в этом луче не то мошки, не то пылинки. Это была стайка рыбок, только совсем маленьких - мальков.
      Я разглядел у них головку и хвост. Мальки ловили водяных блох, а у некоторых и рта ещё не было, они просто так плавали. Для них эта лужа целое море.
      Сорвал я прутик и хотел прогнать мальков, и вдруг - я даже не заметил откуда - выскочила рыбёшка, сама с мизинец, на спине у неё острые колючки торчат, и ну трепать мой прутик. То с одной стороны заплывёт, колючкой его уколет, то куснёт ртом, а у самой от злости глаза горят синими огоньками. Растрепала весь прутик, стал он как кисточка для клея, а сама спряталась под камень и оттуда смотрит, помахивает плавничками - попробуй мальков тронь!
      Мальков ловить я не стал, а то колюшка всю руку исколет, она и большой трески не боится, бросается в драку.
      И совсем она не колюшка, а храбрюшка.
      МИХАИЛ
      На одном корабле жил ручной медведь Михаил.
      Как-то раз корабль пришёл из долгого плавания во Владивосток. Все матросы стали сходить на берег, и Михаил с ними. Хотели его не пустить, заперли в каюте - он стал дверь царапать и страшно реветь, так, что на берегу слышно.
      Выпустили Михаила и дали ему железную бочку катать по палубе, а он её в воду швырнул: не хочет играть, на берег хочет.
      Дали ему лимон. Михаил его раскусил и страшную рожу скорчил; поглядел на всех недоуменно и рявкнул - обманули!
      На берег Михаила капитан не хотел пускать, потому что был такой случай.
      Играли на берегу в футбол с матросами другого корабля. Михаил сначала спокойно стоял, смотрел, только лапу кусал от нетерпения, а потом не выдержал, как зарычит, как кинется на поле! Всех игроков разогнал и стал гонять мяч. Лапой как зацепит, как зацепит! А потом ещё как зацепит, мяч только - пук! И лопнул. Как же его после этого пускать на берег?
      И не пустить нельзя, такая громадина: пока маленький был - шарик, а вырос - целый шар. Катались на нём верхом, он даже не приседает. Силища такая, что начнут матросы канат тянуть - все, сколько есть, а Михаил с другого конца потянет - матросы на палубу падают.
      Решили пустить Михаила на берег, только с ошейником, и внимательно смотреть, чтобы собака не встретилась, а то вырвется и за ней побежит.
      Надели на Михаила кожаный ошейник. Боцман Клименко, самый сильный на корабле, намотал ремешок на руку, и пошёл Михаил с матросами в краеведческий музей.
      Пришли в музей, купили билеты, а Михаила привязали около входа, в садике, за чугунную пушку, уж её-то он с места не сдвинет.
      Ползала в музее обошли, прибегает директор:
      - Уберите своего медведя! Он никого не пускает!
      Побежал Клименко на улицу, смотрит: стоит Михаил в дверях, на шее обрывок ремешка болтается, и никого в музей не пускает.
      Людей целая толпа собралась.
      Это Михаил на корабле привык взятки брать. Как матросы сойдут на берег, он ждёт у трапа; матросы знали: идёшь с берега - обязательно надо Михаилу конфету дать, тогда пропустит на корабль. Без конфеты лучше не показывайся - прижмёт, не пустит. Клименко разозлился, закричал на Михаила:
      - Как тебе не стыдно, обжора!
      Михаил испугался, даже уши прижал и глаза зажмурил. Он одного Клименко боялся и слушался.
      Клименко взял его за ошейник и привёл в музей.
      Михаил сразу притих, от матросов никуда не отходит, осматривает портреты на стенах, фотографии, чучела зверей за стеклом.
      От чучела медведя еле его оттащили. Долго стоял, раздувал ноздри. Потом отвернулся.
      Мимо всех чучел прошёл, даже на тигра не обратил никакого внимания, а почему-то понравилась Михаилу сойка, глаз не мог оторвать и всё облизывался.
      Наконец пришли в зал, где оружие развешано и кусок борта от парусного корабля "Разбойник". Вдруг Клименко кричит:
      - Михаил сбежал!
      Оглянулись все - нет Михаила!
      Выбежали на улицу - нигде нет Михаила! Пошли по дворам искать, может, за собакой погнался?
      И вдруг видят: бежит по улице директор музея, очки в руке держит, увидел матросов, остановился, галстук поправил и как закричит:
      - Сейчас же уберите медведя!
      Оказывается, Михаил в самом дальнем зале, где всякие жучки и букашки, лёг в углу и уснул. Разбудили его и на корабль привели. Клименко ему говорит:
      - Эх ты, тебе бы только брезент рвать на шлюпках, а не в музей ходить!
      До вечера исчез Михаил. Только когда к ужину дали сигнал, вылез из машинного отделения. Вид у Михаила был виноватый, от стыда спрятался.
      РАЧОК-МОРЕХОД
      После плавания поставили наш корабль в док - от ракушек и морской травы чистить. Столько их на корабельном днище развелось, что кораблю плыть мешают. Целая борода волочится за ним по морю!
      Вся команда чистила: кто скребком, кто щётками, а некоторые ракушки приходилось отбивать долотом - так крепко пристали к днищу.
      Чистили мы его, чистили, а боцман говорит:
      - Как выйдем в море, снова обрастём: в море-то всякие рачки да улитки только и ищут, на ком бы поселиться. Так их много развелось, дна морского не хватает, на корабельном дне селятся!
      И правда, упорные они, никак не хотят расстаться с кораблём.
      Наконец всё дно вычистили. Начали красить. Подходит ко мне боцман и спрашивает:
      - Это ты нос чистил?
      - Да, - говорю, - я.
      - Там, - говорит, - у тебя здоровый морской жёлудь торчит, надо его отбить.
      Пошёл я отбивать морской жёлудь.
      Это такая ракушка белая с крышечкой, а внутри притаился рачок, ждёт, когда наш корабль выйдет в море, тогда он откроет крышечку и высунется.
      "Нет, - думаю, - не дождёшься!"
      Взял железный скребок и стал им жёлудь сбивать, а он никак не поддаётся.
      Меня даже зло взяло.
      Я ещё сильнее на него нажал, а он внутри чавкает и не поддаётся, только чуть-чуть приоткрыл крышечку - посмотреть, кто это его тревожит.
      Уже всё дно закрасили, остался только нос. "Эх, - думаю, - пускай живёт. Может, это рачок-мореход. С детства не захотел спокойно жить на дне, прицепился к нашему кораблю и по морям скитается!" Когда нос докрашивали, я взял кисть и вокруг жёлудя краской круг обвёл, а его не тронул.
      Боцману я ничего не сказал, что на носу остался жёлудь.
      Когда мы вышли в море, я всё про этого рачка думал: сколько ещё ему придётся испытать штормов?
      МЕДВЕЖАТА С КАМЧАТКИ
      Это было на Камчатке, где по берегам горных озёр растут зелёные кедры, и слышен гул вулканов, и небо по ночам озаряется огнём из кратеров.
      Шёл по камчатской тайге охотник и вдруг видит: сидят на дереве два медвежонка. Он ружьё с плеча снял и думает: "Медведица где-то близко!"
      А это были любопытные медвежата. Они убежали от матери.
      Один медвежонок от любопытства совсем близко спустился к охотнику.
      А другой медвежонок был трусишка и только сверху поглядывал - вниз спускаться боялся.
      Тогда охотник сахару им дал. Тут медвежата не выдержали, слезли с дерева и стали у него выпрашивать кусочки сахару.
      Съели они весь сахар, поняли, что охотник - "зверь" совсем не страшный, и стали медвежата играть: валяться на траве, рычать, кусаться...
      Видит охотник: весёлые медвежата. Взял он их с собой и привёл в охотничью избушку, на берег большого таёжного озера.
      Стали у него медвежата жить, купаться в озере.
      Один медвежонок - назвали его Пашка - любил рыбу ловить, только, кроме тины да травы водяной, ничего он не мог поймать.
      Другой медвежонок - назвали его Машка - всё время искал в тайге ягоды и сладкие корешки.
      Как Пашка из воды вылезет, отряхнётся - начинает зарядку делать: передние лапы - вперёд, правую лапу - вверх, левую - вниз... и вытянется.
      Зарядка окончена!
      Сделал зарядку Пашка и стал вокруг избушки ходить, во все дырки заглядывает, обнюхивает брёвна.
      Полез на крышу... а там - незнакомый зверь!
      Спину выгнул и на Пашку как зашипит!
      Хочется Пашке с ним подружиться, да страшно.
      Жили медвежата в избушке, купались в озере, ягоды собирали, муравейники раскапывали, да недолго.
      Однажды застрекотала над озером большая птица. Кинулся от неё Пашка бежать. А Машка от страха забралась на ветку над самой водой, вот-вот свалится в озеро.
      Птица спустилась на таёжную полянку, перестала стрекотать и замерла.
      Хочется медвежатам поближе подойти, обнюхать её, да боязно, издали на неё поглядывают.
      А потом осмелели медвежата и подошли.
      Лётчик им сахару дал, тут уж их не отгонишь.
      К вечеру посадил их лётчик в кабину, и полетели они к берегу океана.
      Там их привели на большой корабль, который шёл в Петропавловск-на-Камчатке.
      Пашка всю дорогу смотрел, как матросы на палубе работают.
      А Машка бродила, бродила по кораблю и нашла краба.
      Укусила его - вкусно!
      И стала его грызть - очень ей краб понравился.
      Пришёл корабль в Петропавловск-на-Камчатке.
      Там медвежат подарили ребятам, и стали они жить в детском доме.
      Ребята их сахаром кормили и молоком и вкусные корешки приносили из тайги.
      Машка так объелась, что у неё живот заболел.
      А Пашка всё равно у ребят кусочки сахару выпрашивает.
      В ПЕРВЫЙ РАЗ
      Осенью я первый раз пошёл в школу. Сначала я очень боялся: ведь все ребята будут рассказывать, где были летом, а я нигде не был. Я болел.
      Когда учитель спрашивал, где кто был, я сказал, что болел. Все ребята на меня посмотрели, и одна девочка вздохнула, а учитель сказал, что это ничего. Потом всем дали бумагу и карандаши. Кто рисовал домик и человечка около домика, кто яблоко, а один мальчик нарисовал маму с бутылкой, будто она идёт за молоком. Я нарисовал кленовый листик. Капал дождь, и листик прилип к стеклу. А ещё я нарисовал автомат с газированной водой, как он ночью светится.
      Когда все нарисовали, учитель ходил по классу и смотрел. Он сказал, что мой листик немножко похож на ботинок, зато у мальчика, который нарисовал маму, бутылка похожа на костылик.
      Потом один мальчик заплакал. Он хотел есть.
      Уроков больше не было, и учитель отпустил нас домой.
      В школе было совсем не страшно. Обратно я шёл вместе с девочкой, которая вздохнула. Она живёт около моего дома.