- Почему вы вчера же не спросили меня о ней?
      - Может быть, я не сделал бы этого и сегодня, если бы вы не настаивали на своем отлете. Не в моих принципах торопиться и столь грубо вмешиваться в подсознательные процессы. Я предпочитаю спрашивать лишь тогда, когда сам уже многое знаю. Вчера я знал еще очень мало, у меня был только один левый профиль, лишенный ярко выраженных особых примет. Я решил подождать и не ошибся: сегодня в моем распоряжении оба профиля, фас и портрет в три четверти.
      - К тому же - с особой приметой, - грустно добавил я. - Родинка над правой бровью.
      - Совершенно верно. Хотя, вернее, не над, а на самой брови. Теперь у нас есть все основания для предварительного вывода.
      - Каков он?
      - На Земле или на какой-либо другой планете, с которой мы не имеем связи, вы, видимо, встречались с этой девушкой.
      Инспектор выбил из трубки пепел и сунул ее в карман. Затем он достал из портфеля обе хверцы, натянутые на плотные листы картона, и положил на стол. Я даже не взглянул на них.
      - Капитан, почему же вы молчите? - воскликнула Таня - Расскажите нам все, что вы о ней знаете!
      - В том-то и дело, что я, к сожалению, ничего о ней не знаю. Я и сам уже два дня ломаю над этим голову. Я мог бы вам рассказать о любой другой, но о ней, как назло, - ни единого слова. Вы можете мне верить или не верить, но никаких воспоминаний, хотя бы самых смутных.
      - Ну и ну! Значит, если когда-нибудь в вашей хверце снова появится мой портрет, вы, чего доброго, даже не вспомните, кто это такая?
      Я молча пожал плечами.
      - Татьяна Сергеевна, - сказал Грушин, - уж не сомневаетесь ли вы в искренности капитана?
      - Я-то не сомневаюсь, - чуть не плача ответила она - Но это так досадно. И я боюсь, что вы...
      - Напрасно. Законы сна очень своеобразны. Вы можете никогда не увидеть во сне самого близкого человека. И вам может несколько дней кряду сниться человек, портрет которого вы случайно увидели на афише. Просто попалась вам на глаза афиша, вы ее даже не помните, вы и внимания-то на нее не обратили... К тому же, если бы капитан знал об Урусовой что-нибудь плохое, вряд ли на его хверцах она выглядела бы такой веселой и беззаботной.
      Я посмотрел на инспектора с невольной благодарностью.
      - Погодите, капитан, - сказала Таня, даже привстав от волнения. Погодите. Откуда вы знали, что речь идет именно о ней? О девушке с родинкой... Ведь на хверце десять женских портретов!
      - Один из них - ваш, Татьяна Сергеевна, - ответил за меня инспектор. Следовательно, остается девять. Я упоминал о том, что это был левый профиль. Следовательно, отпадает еще семь - они изображены либо в фас, либо справа.
      - Все-таки остаются два лица, а не одно.
      - Но брюнетка в следующую ночь отпечаталась на наволочке только раз, а я говорил, что вторая хверца дала нам три портрета пропавшей девушки. Просто капитан слушал внимательнее, чем вы.
      - Еще бы! Я так волнуюсь! Я так надеялась, что мы сможем наконец успокоить Урусовых, обрадовать их...
      - Они знают, инспектор, о том, что вы напали на след? - спросил я.
      - Нет. Всех, кто в курсе дела, я просил ничего пока не говорить им. Я не хотел пробуждать надежды, которые могут оказаться тщетными.
      - И не расскажете?
      - Еще не знаю. Это будет зависеть от того, вспомните ли вы что-нибудь. Ваше молчание родители могли бы истолковать превратно, оно может породить у них самые мрачные предположения. Родители могут оказаться еще недоверчивее, чем Татьяна Сергеевна.
      - Ну зачем вы так говорите? - воскликнула Таня.
      - Танечка, я вовсе не в обиде на вас, - сказал я. - Я вас вполне понимаю... - И обратившись к инспектору, спросил: - Как имя девушки?
      - Вполне вероятно, что, сбежав, она изменила имя. В таком случае мой ответ только сбил бы вас с толку, осложнил бы работу памяти. Словом, я предпочел бы, чтоб вы сами назвали мне ее имя.
      Я подошел к столу и стал разглядывать хверцы. Теперь я смотрел на них по-новому, видел в них нечто большее, чем просто забавную игру, подсказанную природой жителям Сливы.
      - Хорошо, - сказал я, - подумаем вот над чем... Я согласен, инспектор, с вашим выводом: скорее всего я встречал эту девушку на Земле... Я действительно несколько рассеян, и зрительная память иногда подводит меня. Все это так. А теперь подумаем. Если существуют две наши планеты, планеты-двойники, если существуют цивилизации-двойники... Вы меня понимаете?.. Я сталкивался здесь с таким количеством совпадений, что временами начинал сомневаться в том, что нахожусь не на Земле. Почему же не допустить, что в этих условиях существуют и девушки-двойники? Может быть, на этих портретах изображена не та девушка, которую вы ищете, а ее земной двойник?
      - Это... Это новая точка зрения, - медленно произнесла Таня, сдвинув брови и вопросительно глядя на инспектора.
      Он молчал. Таня тоже подошла к столу и, ткнув пальцем в свой портрет, сказала:
      - Значит, это, может быть, вовсе не я, а какая-то девушка с Земли?
      - Не думаю, - ответил я. - Если на Земле и существует такая девушка, то мне она, во всяком случае, неизвестна.
      - Вы могли бы оказаться правы, капитан, - отозвался инспектор, снова вытащив из кармана трубку и задумчиво постукивая ногтем по чубуку. - В конце концов невероятного в вашем предположении не намного больше, чем в самом факте существования двух наших столь схожих цивилизаций. Но как ни удивительна эта схожесть, она еще не означает идентичности всех деталей. Различны названия наших планет. Как мне говорила, с ваших слов, Татьяна Сергеевна, в землянской Польше нет городов, какие имеются в нашей. Наконец среди знаменитых сливянских космонавтов нет своего Ийона Тихого - ни по имени, ни по внешности, ни по обилию беспримерных звездных путешествий... Нет, версия о девушке-двойнике кажется мне не очень убедительной. Кроме того, вы не учли одного обстоятельства. Если бы девушка, которую мы ищем, находилась на Сливе, можно было бы предположить, что на Земле вы видели ее двойника. Но на Сливе ее нет. Следовательно, естественнее всего думать, что вы встречались не с двойником, а с оригиналом. С ней самой.
      - Что ж теперь делать? - спросил я инспектора.
      - Вы согласны помочь нам?
      - Разумеется, но...
      - Поймите, как нам важно не утерять этот единственный след. Не торопитесь с отлетом. Все расходы, связанные с задержкой, мы, конечно, возьмем на себя. Может быть, последующие хверцы дадут какой-то толчок вашим воспоминаниям.
      - Да-да, так бывает, - согласился я и рассказал им, как в первый день не узнал Терезу Поздняк, а на второй день, по белозубой улыбке, понял, что это диктор Варшавского телецентра.
      - Кроме того, - продолжал инспектор, - я пришлю вам завтра альбом фотографий этой девушки и два альбома, составленных из хверц ее родителей. Просмотрите эти материалы внимательно, неторопливо. А главное - повспоминайте. Поройтесь в своей памяти. Если что-нибудь вспомните, сообщите. Вот мой телефон. Если меня не окажется на месте - назовитесь, мой помощник разыщет меня. До свидания. Я очень рассчитываю на вашу помощь, капитан.
      * * *
      Третья хверца разочаровала меня и даже немного смутила. Разочаровала потому, что девушки с родинкой не было на ней вовсе. А смутила потому, что снова появилась Крыся Пшибыловская, притом - в таком виде, а каком наяву я, клянусь честью, ни разу не удостаивался чести... Фу, черт, совсем запутался! Впрочем, я уже понял к тому времени, что хверца не считалась на Сливе чем-то интимным и скрывать ее от кого-либо не было здесь принято, совершенно независимо от ее содержания.
      Вскоре после завтрака портье передал мне пакет от инспектора Грушина, и до самого обеда я просидел над альбомом с фотографиями девушки с родинкой и над хверцами ее родителей.
      Ничего это не дало, ровно ничего. Фотографироваться девушка, наверно, не любила, на снимках, сделанных в фотоателье, выглядела хмурой, каменной, некрасивой, а на любительских корчила рожи. На хверцах матери ока неизменно представала девочкой лет пяти, а на отцовских чувствовалось непреодолимое желание подправить природу: то родинка переносилась с брови на щеку и сильно уменьшалась в размерах, то исчезала вовсе, то симметрично расположенные родинки красовались на обеих бровях... Скажу не хвастая (да это отметили позже и сами родители), что портреты, нахверцовакные мной, оказалась самыми удачными.
      Это было приятно, но ни на йоту не приближало меня к разгадке.
      Я позвонил инспектору Грушину и пожаловался, что из моих снов девушка сбежала так же решительно, как из дома родителей. Во всяком случае, в сегодняшней хверце ее нет.
      - Этого следовало ожидать, - ответил он. - Обычный результат вмешательства в подсознательные процессы. Они не терпят никакого понукания. Думаю, что теперь мы можем надеяться только на вашу память.
      - Но память молчит.
      - Ее-то как раз можно разговорить. Помогите ей. Переберите в памяти всех, кого знаете. От близких друзей до шапочных знакомых. От родной матери до людей, лица которых известны вам лишь по фотографиям в газетах или журналах. В таких случаях иногда помогает записная книжка. Как правило, в ней все-таки фамилии большинства наших знакомых...
      - Видите ли, инспектор, я не имею обыкновения брать с собой в космические путешествия книжечку с телефонами своих варшавских друзей.
      - Естественно. Поэтому советую вам составить список. Действуйте систематичное, постарайтесь никого не пропустить. О каждом, кого записали, подумайте, вспомните все его связи. Родственные. Любовные. Дружеские. Деловые.
      - Хорошо, инспектор. Попробую.
      Весь вечер я просидел над списком и составил его до буквы "К" включительно. Ни малейшего просвета. Оттого ли, что я очень напрягал память, или оттого, что на букву "К" у меня оказалось ужасно много знакомых, но я так устал, что и ужинать не пошел. Вместо ужина проглотил две таблетки и лег.
      Как выяснилось утром, девушка с родинкой не хотела возвращаться в мои сновидения.
      Я заказал завтрак в номер и, когда его принесли, уже корпел над списком. Лачинская. Лагидный. У Лагидного есть жена и теща. Ничего общего! Лавалевский. У этого целый взвод подружек. Но ни одна из них нисколько не похожа. Лизарник, Агнесса Лизарник. Как говорится, похожа свинья на коня... Кто же еще на "Л"? Конкордия Левчук. В подобных случаях в одной детской игре ищущему кричат: "Холодно, холодно!"
      Все время было "холодно".
      В середине дня позвонила Таня, мы немного поболтали. В ее тоне уже не слышалось шутливой кокетливости, но прежней непосредственности тоже не было. Просто по-приятельски посудачили о том, о сем.
      Поздно ночью - к половине второго - список был закончен: Янина Янковская, моя двоюродная тетя. Девяносто три года.
      Это напоминало мучительные попытки решить неподдающуюся задачу. Ты уже заглянул в ответ и увидел там девушку с родинкой. Но сколько ты ни сидишь над задачей, сколько вариантов ни пробуешь, сколько женских лиц ни приходит тебе на память - ни одно из них не сходится с ответом.
      Может, все-таки хверца откроет тайну? У меня оставалось три таблетки, и с досады, несмотря на предупреждения Тани, я принял все три. "Приснись мне, девушка с родинкой! - думал я, засыпая. - Приснись такой, чтоб я сразу тебя узнал".
      Чуда не произошло, девушка не вняла моей молитве. Хверца представляла собой что-то дикое, невообразимое. Десятки мужских и женских лиц переслаивались на наволочке, врезались друг в друга. Абстракционизм здесь был ни при чем - Таня, видимо, не очень хорошо разбиралась в художественных направлениях, скорее это напоминало кошмары Сальватора Дали. Было лицо с огромной родинкой от лба до подбородка, было лицо с двумя родинками вместо глаз, но на правой брови - ни одной. Я, впрочем, этому даже обрадовался: представляю себе, как исказила бы лицо девушки третья таблетка!
      Я уже набирал номер телефона Грушина, когда в дверь постучали.
      "Войдите!" - крикнул я, и Грушин оказался на пороге.
      - Как дела, капитан?
      - Отвратительно. Я как раз звонил вам. Звонил, чтобы попросить не задерживать меня больше. Все равно у меня ничего не получается.
      Инспектор подошел к столу и стал просматривать составленный мною список.
      - Вы никого не пропустили?
      - Думаю, что никого.
      - Проверьте.
      - Я уже проверял.
      - Знаете, капитан, у каждого из нас мало друзей, но очень много знакомых. Даже после третьей и четвертой проверки в памяти обычно всплывают новые лица, список дополняется новыми именами.
      - Ничего не получится, - повторил я. - Эта девушка - словно заколдованная.
      - Вы даже осунулись за эти дни.
      - Осунешься!
      - Хорошо, капитан, я не считаю себя вправе задерживать вас. Летите, Но очень прошу вас: если вам удастся вспомнить что-нибудь - сообщите мне. Насколько мне известно, из всех планет, с которыми связана Слива, только Флаэма имеет в свою очередь регулярную связь с Землей. Вот через Флаэму вы и сможете сообщить мне все, что выясните.
      - Обещаю вам.
      * * *
      Никто не провожал меня, и, кроме Тани, прощаться мне было не с кем, а на запертой двери ее кабинета, заткнутая уголком под табличку, висела записка: "Ушла на поле". На блокнотном листке я набросал несколько прощальных слов и заткнул листок под другую сторону дверной таблички.
      Стартовав, выйдя на курс и включив автоматическое управление, я открыл свой чемоданчик, где на самом верху были уложены исписанные листы бумаги с гостиничными бланками. Как советовал Грушин, я решил еще раз проверить список.
      И почти сразу же я обратил внимание на то, что уж очень мало знакомых записано у меня на букву "С". Скавронская, Сойка, Сверчевский, Стельмаховский... Неужели больше никого нет? А Смаглики? Одних Смагликов пять человек! Как же это могло произойти? Кажется, именно тогда, когда я трудился над буквой "С", позвонила Таня. А положив трубку, я решил, что с буквой "С" покончено, и перешел к букве "Т". Но ведь я проверял, как же я мог не заметить, что группа "С" так малочисленна? Впрочем, я уже давно подметил, что в полете голова у меня работает гораздо лучше.
      Итак - Смаглик Вацлав, Смаглик Анна, Смаглик Элиза... Болеслав, Ришард... Даже если бы их было не пять, а десять, девушка с родинкой оставалась бы по-прежнему далека. Нет, так не годится, надо систематичной. Прежде всего родственные связи. Родственные связи Вацлава? Анна, Элиза, Болеслав и Ришард! Родственные связи Анны? Вацлав, Элиза и так далее. Какой же смысл толочь воду в ступе? Недоставало еще, чтоб я копался в любовных и деловых связях девятилетних близнецов Болеслава и Ришарда Смагликов! Дальше, дальше. Кто еще? Самборский... Ну об этом я и вспоминать не хочу. Такая девушка, как дочь Урусовых, надеюсь, не станет водиться с подобным типом. Мимо! Станиславский... О, Збигнев Станиславский! Интересно, где сейчас Збигнев - снова где-нибудь в полете или сидит дома со своей молодой женой? Так ведь это и есть... Горячо, Ийон, горячо!.. Это ведь и есть молодая жена Збигнева Станиславского! Ну конечно, это она, он же знакомил меня с ней!
      Не прошло и трех минут, как, развернувшись на сто восемьдесят градусов, я снова летел к Сливе.
      Когда Таня подбежала ко мне, я сказал:
      - Теперь, Танечка, вы действительно можете поздравить меня с благополучным возвращением.
      ...Мы шли по космодрому пешком. Таня несла мой чемоданчик и, все время забегая то справа, то слева, нежно брала меня под руку. От избытка чувств она, кажется, готова была повиснуть у меня на шее и болтать ногами в воздухе.
      Как и пять дней назад, мы зашли в ее кабинет, и прежде всего она позвонила Грушину. Его помощник сказал, что инспектор выехал из города на какое-то срочное расследование, но если надо, с ним можно связаться по рации.
      - Надо! Свяжитесь, пожалуйста, мы будем ждать. Передайте, что дочь Урусовых найдена. Капитан Тихий видел ее лишь за несколько дней до отлета с Земли.
      Таня держала трубку так, чтобы я тоже слышал ответ. Вскоре в трубке послышалось:
      - Татьяна Сергеевна? Инспектор передаст капитану Тихому свою сердечную благодарность и просит вас обоих немедленно посетить родителей девушки. Сам он пробудет в отъезде не меньше недели. По дороге заверните, пожалуйста, к управлению милиции, я буду ждать вас у подъезда: инспектор просил захватить для Урусовых две хверцы капитана Тихого.
      И вот мы сидим в столовой Урусовых, пьем чай. Мои хверцы стоят на серванте, прислоненные к стене, хозяева не сводят с них глаз. "Господи, я до сих пор не могу поверить", - время от времени повторяет хозяйка, поднося к глазам платок.
      Архитектор Урусов - высокий, худощавый, очень красивый старик, совсем уже седой. Его жена много моложе, полнее. Она тоже поседела, но по всей видимости - преждевременно. Дочь, как я теперь вижу, очень похожа на мать. Только черты лица у матери менее четкие, а родинку на правой ее брови уже, пожалуй, вернее будет назвать бородавкой, хоть мне известно, что бородавки это вовсе не "родинки в старости". Впрочем, лицо хозяйки еще не лишено приятности.
      - Господи, я все еще не могу поверить! - в который уж раз говорит хозяйка. - А как ее там зовут?
      - Она носит фамилию мужа - Станиславская. Что же касается имени... Я не знаю, подлинное ли это имя, не сменила ли она... Мне она представилась как Зейнап.
      - Зейнап! - влюбленно шепчут губы отца и матери.
      - Нет, нет, - говорит отец, - она не сменила, это ее настоящее имя.
      - А она работает где-нибудь? - спрашивает мать. - Ведь у нее, бедняжки, никакой специальности...
      - Работает, и очень успешно. Старший художник текстильного комбината. Но этим она не ограничивается. Недавно она получила первую премию за эскизы росписи Зала сказок во Дворце октябрят. Они показывали мне эскизы, это действительно очень здорово!
      И вдруг я замечаю, как радость начинает угасать в глазах родителей, как тревожно они переглядываются.
      - Тут что-то не так, - с трудом произносит мать. - Этого не может быть. Она не умеет рисовать, совсем не умеет. Это единственное, к чему она совершенно неспособна. И она с детства ненавидит рисование!
      - Видишь ли, Машенька, - неуверенно говорит Урусов, - художественные критерии не везде одинаковы. Может быть, там ценится совсем не то, что у нас.
      Он пытается утешить жену, но я вижу, что и он мне не верит.
      - Оставь, Рашид! - говорит она. - Это он во всем виноват, он обязательно хотел, чтобы она стала художницей, - объясняет она мне, чуть смягчая упрек улыбкой. - Отдали ее в школу с художественным уклоном, хотя тогда уже было ясно, что ничего из этого не выйдет. Если бы не его имя, ее бы туда и не приняли. Сколько слез мы пролили за десять лет, сколько раз она просила забрать ее оттуда!
      - "Просила"! - усмехается он. - Просто бросала школу, даже не ставя нас в известность об этом.
      - А он водворял ее обратно. У нее были такие способности к математике, к языкам! Но он упорствовал. И кончилось все это двойкой на экзамене. Разразился страшный скандал. Девочка вынуждена была покинуть дом, она ушла в одном платьице!..
      - И тут, - говорю я, пытаясь разрядить атмосферу, - она повстречала залетевшего на Сливу Збигнева, который вовсе не интересовался ее отметками.
      - Полагаю, - перебивает меня он, - что они познакомились еще до экзаменов. Вот у девочки голова и закружилась. Иначе на тройку-то она все-таки вытянула бы.
      - Возможно, что и до, не знаю. А после экзаменов, когда он предложил ей лететь вместе с ним, она, наверно, спросила: "Неужели ты сможешь любить девчонку, у которой двойка по рисованию?" И этот негодяй ответил: "Всю жизнь я мечтал именно о такой жене: с двойкой по рисованию и родинкой на брови". После этого он поцеловал ее в родинку, они стартовали и выбросили в иллюминатор табель со злополучной двойкой...
      - Вы назвали его негодяем? - насторожилась мать.
      - Нет, нет, что вы, это золотой парень! Мой любимейший ученик! А обругал я его только за ослушание. Дело в том, видите ли, что я категорически запретил ему летать дальше седьмой зоны дальности. А Слива находится - разумеется, по нашему, земному, счету - в девятой зоне. Это, знаете ли, немалый риск - одному забираться в такую даль. Мало ли что может случиться в космосе!
      - Господи, идти на такой риск! Семейному человеку!
      - Простите, тогда он еще был холост. А молодым всегда хочется поиграть своей силой, попробовать запретный плод, рискнуть. Вот он и залетел на Сливу тайком от меня. И здесь он, как я понимаю, старался на всякий случай держаться в тени, в научных кругах не появлялся. Так и таил от меня свой полет. Это уж только сегодня, сопоставив всякие факты, я сообразил, что к чему. Я еще сниму с него стружку.
      - Но ведь все окончилось так хорошо! - вмешивается Таня. - Они нашли здесь друг друга. Тогда, уйдя из дому после ссоры, Зейнап ведь могла сделать что-нибудь непоправимое, если бы не встретила Збигнева.
      - Да! Да! - говорит хозяйка. - Я просто не знаю, как вас благодарить за эти вести. Капитан, налить вам еще чаю?
      - Спасибо. А благодарить вы должны не столько меня, сколько инспектора Грушина. Только его спокойный ум, его доверие, его неназойливая настойчивость помогли мне преодолеть свою забывчивость.
      - О, Грушин - редкостный человек, я знаю!
      - Этого редкостного человека, - безжалостно сообщает муж, - несколько дней назад Маша обозвала бессердечным дармоедом.
      - Обозвала, - сокрушенно признается жена. - Я позвонила ему, а он мне сказал, что никаких новостей для меня у него пока нет. Вот я и ответила, что новостям неоткуда взяться, пока в милиции сидят такие бессердечные дармоеды... Я позвоню ему, попрошу прощения.
      Урусова виновато разводит руками и продолжает:
      - Но меня все-таки очень интересует - чем она там занимается. Художник это явно не она, вы, наверно... имели в виду кого-то другого. Вы ведь сами, капитан, говорили о своей забывчивости...
      Нет, теперь уж ничто не собьет меня с толку! Я говорю:
      - Дорогая Мария Макаровна, я ничего не спутал. Ваша дочь - художник. По-моему, очень талантливый и изобретательный. Я действительно забывчив, но соображать, глава богу, умею. Сейчас и вы все поймете. Она использует для эскизов свои хверцы. Это же ясно, как безоблачное утро! Лица, рожицы, физиономии, улыбки, маски, гримасы, морды всяких зверюшек - это сейчас становится на Земле самым модным рисунком для занавесочных тканей. А видели бы вы, сколько фантазии в ее эскизах для Зала сказок!
      Вскочив со стула, Урусов воскликнул:
      - Послушайте, это же блестящая идея - использовать хверцы для интерьеров!
      - Ради бога, Рашид, при чем тут твои интерьеры? Наша дочь нашлась, она жива, понимаешь?
      - Понимаю, Машенька, понимаю. И - какая дочь! Это же просто гениальная девчонка! Ай да Зейнап! Я знал, что она станет художником!
      Старик быстро шагал по столовой, обращаясь то к одному из нас, то к другому.
      - А ты еще не верила капитану, Машенька! Ай да Зейнап, ай да голова! Сейчас мне уже представляется диким, что никто до этого раньше не додумался. Впрочем, поищите-ка такие хверцы, какие получаются у нее!
      - Да, у нее всегда получались изумительные хверцы. Все ими восторгались. Некоторые из ее хверц я храню до сих пор. Несколько папок.
      - Завтра же покажешь их мне. Как вам понравилась бы такая, скажем, табличка на здании: "Построено по проекту архитектора Урусова. Интерьеры - по эскизам Урусовой-Станиславской". А? Неплохо звучит? Это может быть Институт сливо-землянских отношений. Или Клуб сливо-землянского братства. Я уже почти вижу эти здания!
      Благословенны мальчишки, сохраняющие мальчишество до седых волос и глубоких морщин. Но все же я решил, что пришло время вернуть старика к действительности. Для этого я выложил свой последний козырь:
      - Збигнев говорил мне, что они ждут ребенка. Насколько я понимаю, теперь у вас уже есть на Земле внук. Или внучка.
      - Господи, я до сих пор не могу поверить всему этому! - сказала Мария Макаровна, вытирая слезы. - Как жаль, Рашид, что у тебя сейчас этот проект...
      - У меня сейчас идет сдача одного большого проекта, - объяснил он. - Я не имею права срывать эту работу. Но в будущем году мы с Машей обязательно навестим Зейнап. Да, Маша?
      - Господи, конечно!
      Таня захлопала в ладоши, а я сказал:
      - Это будет настоящим праздником не только для Зейнап, но и для Збигнева... Но почему же академик Браун говорил о каких-то непреодолимых трудностях?
      - То, что непреодолимо для Академии, совсем несложно для отца с матерью. Если бы не этот проект, я попытался бы сегодня же за вами увязаться. В будущем году мы подыщем какой-нибудь кораблик... Может быть, зафрахтуем небольшой корабль у какого-нибудь интуриста с Мисуо. Эти чертяки отлично ориентируются в космосе и цену берут божескую. Словом, решено - прилетим.
      - Кстати: может быть, ваше путешествие на Землю академик Браун согласится рассматривать как официальную проверку сведений о нашей планете?
      - А в чем, собственно, дело?
      Я рассказал о своей беседе с засушенным кузнечиком.
      - Ерунда! - сказал Урусов. - Это мы все устроим. Браун неплохой человек, хоть и формалист. А формальная сторона тут будет в полном порядке: мы сливяне, Зейнап - сливянка. Пребывание Зейнап на Земле можно рассматривать даже как длительную проверку предварительных сведений. Вернувшись, я подготовлю обстоятельную статью без всяких "как предполагается". К следующему изданию энциклопедии такая статья будет написана.
      - Господи, я до сих пор не могу поверить! - сказала Мария Макаровна. Надо же позвонить Фаине она ведь еще ничего не знает! Простите меня, я сейчас позвоню сестре. Берите еще торта. Берите, берите, все равно я его дам вам с собой. У вас есть в корабле холодильник?
      Она обзвонила всех родственников и друзей, после чего мы поехали на космодром. Все трое провожали меня до самой стартовой площадки.
      Я поцеловал руки Марии Макаровне и Тане, хотя на Сливе это, кажется, не принято. Урусовы обнимали и целовали меня, адресуя все это, разумеется, своей дочери. Я обещал передать поцелуи по адресу. Милый помнач приподнялся на цыпочки и чмокнул меня в щеку.
      * * *
      Таким образом получилось, что улетал я в тот самый, поздний вечерний час, в который - пять суток назад - подлетал к этой планете. Ночная сторона Сливы снова была освещена синеватым светом спутника (к сожалению, я не успел узнать, называется ли он здесь Луной или как-нибудь иначе).
      Глядя на удаляющуюся планету, я снова невольно вспомнил иллюстрацию в "Определителе плодов и ягод". Уж очень было похоже. Не сомневаюсь, что иллюстратор "Определителя" выбрал для фотографирования самую сочную, самую красивую, классически совершенную жешувскую сливу.
      И тут я обратил внимание на противоречие, почему-то ускользавшее до сих пор от моего сознания. Как свидетельствует история, обитатели любой планеты дают своей планете название за целые тысячелетия до начала космической эры. Как же пращуры нынешних сливян, ни разу не видя своей планеты из космоса, могли назвать ее Сливой?
      Может быть, раньше планета называлась иначе, и они переименовали ее сравнительно недавно, когда уже имели возможность взглянуть на нее со стороны? Это не представлялось мне достаточно удовлетворительным объяснением. Во всяком случае нигде в космосе мне не приходилось слышать о подобного рода переименованиях.
      Досадно, что я не разобрался в этом вопросе во время своего пребывания на Сливе.
      А сейчас, заканчивая эти записи, я вспомнил, что не выполнил своего намерения захватить на Землю хотя бы десять-двадцать коробочек сновидин-хверцана. Проклятая рассеянность! Впрочем, тут, пожалуй, и удивляться нечему: в последние дни все мое внимание было поглощено поисками девушки с родинкой.
      Итак, вопрос об удивительном названии планеты не исследовал, таблеток не захватил. Жаль, очень жаль.
      Но возвращаться вторично, да еще после такого трогательного прощания, было бы, по-моему, просто неприлично.