Итак, покуда он колебался между двумя решениями, однажды утром его посетил джентльмен, с которым он находился в приятельских отношениях, поддержав его когда-то в столкновении с грубым немцем, которое окончилось поединком. Этот джентльмен предложил ему поехать на две недели в Фонтенбло, где в ту пору находился королевский двор; когда М. отклонил это предложение с необычной решительностью, его приятель попытался узнать причину отказа и в конце концов спросил: "Может быть, вам не хватает денег?"
      М. ответил, что денег у него достаточно для возвращения в Лондон, где он может раздобыть средства к существованию. Как только он это сказал, приятель взял его за руку и воскликнул :
      - Мой друг, я знаю о ваших затруднениях и давно предложил бы вам деньги в долг, если бы был уверен, что вы не откажетесь; я и теперь не решаюсь сделать такое предложение, но настаиваю, чтобы вы взяли вот эти две бумажки, за которые вы мне заплатите, когда женитесь и возьмете в приданое двадцать тысяч фунтов или получите должность, приносящую по тысяче в год.
      С этими словами он протянул ему две акции по две тысячи ливров каждая.
      М. был поражен таким благородством человека, мало ему знакомого, и, выразив свою благодарность, упорно отказывался брать на себя такое обязательство; но в конце концов, поддавшись уговорам, он согласился принять одну акцию при условии, если джентльмен возьмет от него вексель на ту же сумму. Тот не соглашался, пока М. не обещал взять у него взаймы вдвое большую сумму, если будет в этом нужда. За такой великодушный и дружеский поступок М. представился случай в дальнейшем отплатить ему с избытком, хотя он не мог не сожалеть о такой возможности. Ибо сей достойный человек, обманутый негодяем-адвокатом и претерпевший немало других бедствий, попал вместе с любимой женщиной в крайне тяжелое положение, которое угрожало гибелью всему семейству. М. почувствовал невыразимое удовлетворение, спасая своего благодетеля из западни.
      Таким образом, благодаря помощи приятеля М. решил выполнить свой прежний план и посетить юг Франции, а заодно и испанские порты вплоть до Кадикса, откуда предполагал вернуться морем в Лондон. С этой целью он отправил свои вещи дилижансом в Лион, намереваясь ехать на почтовых, чтобы иметь возможность лучше изучить страну и останавливаться в тех местах, где есть что посмотреть. Когда он прощался со своими парижскими друзьями, снабдившими его многочисленными рекомендательными письмами, один из его соотечественников, очень плохо говоривший по-французски, услышав о его намерении, попросил разрешения ехать с ним вместе.
      С этим новым спутником он отправился в Лион, где благодаря рекомендательным письмам его радушно приняли интендант и другие знатные особы в городе, и после короткого пребывания там он проехал дальше по Роне до Авиньона в так называемой coche d'eau {Старинное название баржи (франц.).}, затем, посетив главные города Дофинэ, Лангедока и Прованса, вернулся в прекрасный город Марсель, где и он и его спутник были столь очарованы безоблачным небом, а также добродушием и гостеприимством веселых жителей, что остались там на зиму и весну. Здесь они познакомились с маркизом д'Аржан, генеральным прокурором парламента в Э, и его старшим сыном, ныне весьма известным в литературном мире; а когда все заговорили о деле отца Жирара и мадемуазель Кадьер, он сопровождал обоих джентльменов в Тулон, где маркизу было поручено произвести следствие.
      Возвратившись в Марсель, он встретил там небезызвестного знатного лорда, очень богатого, сопровождаемого гувернером-швейцарцем, двумя родственниками и соотечественниками гувернера, а также свитой из пяти слуг. Они никого не знали в городе; поэтому М. познакомил их с интендантом и с другими знатными семействами. Он так, понравился его лордству, что тот настоятельно предлагал ему жить с ним вместе в Англии на правах друга и управлять всеми его делами за вознаграждение в четыреста фунтов в год.
      Такое предложение было очень соблазнительно для человека, лишенного средств и постоянного местожительства. М. не видел оснований для отказа; но поскольку его лордство должен был скоро уехать и убеждал сопровождать его в Париж, а оттуда в Англию, М. почитал неудобным и невежливым становиться поперек дороги его гувернеру, который мог на него обидеться, а посему он отклонил предложение лорда впредь до его совершеннолетия, коего оставалось ждать несколько месяцев. Но его лордство настойчиво повторил свою просьбу, агувернер присоединился к ней, казалось бы, столь искренно, что он не счел возможным отказать им обоим и через несколько дней отправился с ними в Париж через Лион. Они не пробыли и трех дней в Париже, как М. заметил резкую перемену в поведении швейцарца и его родственников, которым, по всей вероятности, крайне не понравилось расположение к нему его лордства. Убедившись в этом, он немедленно решил не принимать никакого участия в борьбе за благосклонность юного лорда. Невзирая на просьбы его лордства, он заявил, что в настоящее время должен его покинуть, и, сославшись на давнишнее свое желание посетить Швейцарию и увидеть берега Рейна, обещал встретиться с ним в Англии.
      Как только это намерение стало известно гувернеру и его друзьям, их физиономии сразу прояснились, и они снова сделались очень любезными; они предложили даже снабдить его письмами в Женеву, Лозанну, Берн и Золотурн, благодаря чему его встретили в этих городах весьма предупредительно. Совершив это путешествие вместе со своим другом шотландцем, заехавшим за ним в Лион, и посетив все более или менее значительные города на берегах Рейна, а также дворы электоров Палатина, Майнца и Кельна, он прибыл в Голландию, а отсюда через Нидерланды возвратился в Лондон, где встретил его лордство, который уже вернулся из Парижа.
      Лорд встретил его с необычайной радостью, несколько дней не отпускал от себя и затем представил своим родственникам.
      М. поехал с лордом в его поместье, где тот обращался с ним с исключительным дружелюбием и советовался обо всем; но пэр ни слова не говорил об обещанном ежегодном жаловании, а М. не напоминал об этом, полагая, что тот должен по собственному желанию выполнить свое обязательство. Устав от той жизни, какую вели в поместье, М. поехал в Бат, где пробыл две недели, и, возвратившись, узнал о намерении его лордства вновь отправиться в Париж.
      Удивленный столь неожиданным решением, он попытался отговорить его от поездки. Но его убеждения не увенчались успехом благодаря влиянию некоего чужестранца, который приехал вместе с лордом из-за границы и поразил его воображение рассказами о развлечениях, куда более занимательных, чем те, каким его лордство мог предаваться в Лондоне под надзором гувернера. Поэтому лорд остался глух к доводам М. и предложил ему сопровождать его в поездке, но сей джентльмен, предвидя, что такой юноша, как его лордство, склонный к бурным страстям и легко поддающийся дурному влиянию, станет, по всей вероятности, швырять деньгами и опорочит не только свое доброе имя, но и тех, кто с ним связан, отклонил все его просьбы, сославшись на необходимость остаться по делам в Лондоне. Впоследствии он имел основания быть довольным своим решением.
      Прежде чем лорд отправился в путешествие, М. напомнил ему о его обещании, сделанном в Марселе, и спросил, не переменил ли тот своего намерения, ибо в противном случае он должен будет позаботиться о себе, нимало не желая навязываться кому бы то ни было. Его лордство весьма торжественно заявил, что не отступает от своего решения, и снова просил его поехать вместе с ним во Францию, обещая вполне его удовлетворить по возвращении в Англию. Однако М. отклонил это предложение по причинам, упомянутым выше, и, хотя никогда больше не слышал упоминаний о жалованье, тем не менее продолжал служить его лордству советами; в частности, он склонил его к союзу с леди, обладающей выдающимися достоинствами, - дочерью знатного лорда, более известного своими блестящими талантами, чем титулами (обстоятельство, о коем он всегда размышлял с особенным удовлетворением, равно как и о том, что детям, которые могли быть у этой леди, должна перейти часть огромного поместья, принадлежавшего ее бабушке), а впоследствии предоставил ему возможность очистить свое имущество от крупных долгов.
      Когда лорд предпринял путешествие в Париж, от денег, полученных М. от его парижского друга, не осталось почти ни одной гинеи. Из дружбы с лордом он не извлек ни малейшей выгоды и, не желая просить у него поддержки, не знал, на какие средства будет жить, не роняя своего достоинства, пока не вернется его лордство.
      Такое незавидное положение было тем более неприятно, что как раз в это время он не прочь был повеселиться, пристрастился к театру, опере и другим развлечениям и завязал знакомство со многими знатными семействами, а для поддержания этих знакомств необходимы были значительные средства. Чтобы выйти из затруднительного положения, он решил заняться в свободное время переводом иностранных книг, какие были в моде; благодаря стараниям своего друга, причастного к литературе, он получил столько переводов, что едва мог с ними справиться, а кроме того написал несколько памфлетов на темы, волновавшие в то время общество, и имел успех. Он принял также участие в ежемесячном литературном журнале, где оба друга работали совместно, хотя о сотрудничестве М. никто не знал. Благодаря таким мерам он не только проводил утренние часы в полезных занятиях, но и в течение всего лета зарабатывал себе на то, что французы называют menus plaisirs {Маленькие радости жизни (франц.).}. Он посещал все ассамблеи в Лондоне и его окрестностях и значительно расширил круг знакомства среди особ прекрасного пола.
      По возвращении своем в Англию он познакомился с одной леди на ассамблее неподалеку от Лондона; хотя в это время он не помышлял ни о чем, кроме обычного волокитства, но вскоре получил столь очевидные знаки внимания и выслушал столь ободряющие советы другой леди, с которой был дружен во Франции и которая участвовала в их увеселениях, что не мог не убедиться в своей победе над сердцем этой милой леди, обладавшей значительным состоянием и видами на будущее. Он добивался ее расположения настойчивым ухаживанием, на которое был мастер, и столь преуспел в своих намерениях, что по истечении надлежащего срока и после смерти тетки, - благодаря ее кончине состояние леди достигло двадцати трех тысяч фунтов, - он отважился сделать признание в любви; это признание было не только выслушано терпеливо и благосклонно, но и удостоилось ответа, удовлетворившего самые пылкие его желания.
      Поощренный таким приемом, он стал настаивать на увенчании своего счастья браком; но на это предложение она ответила отказом, сославшись на недавнюю кончину своей родственницы, вследствие чего такой их шаг был бы сочтен крайне неприличным, а также и на недовольство других своих родственников, от которых она ждала в будущем богатого наследства; эти родственники хотели сочетать ее браком с ее кузеном, не пришедшимся ей по вкусу. Однако для того, чтобы М. не имел оснований досадовать на отсрочку, она, не раздумывая, вступила с ним в близкие отношения. Счастье их было полным также и благодаря таинственным и романтическим условиям; ибо он посещал ее открыто, как простой знакомый, и его обращение всегда было столь почтительным, сдержанным и холодным, что никто не мог даже и заподозрить их взаимную привязанность; но они встречались и тайно, и об этом не знала ни одна живая душа, кроме горничной леди, которую пришлось посвятить в тайну.
      Такие отношения они поддерживали непрерывно свыше года, и хотя благосостояние М. целиком зависело от их брака, он, зная о ее нерасположении к замужеству, не помышлял о принуждении и совсем об этом не беспокоился, согласившись отложить церемонию, которая, как он полагал тогда, ничего не прибавит к их счастью, однако с той поры он изменил свое мнение.
      Как бы там ни было, его снисходительная любовница для его успокоения и вполне полагаясь на его честь, настаивала на том, чтобы перевести на него свое состояние в надежде на брачный союз с ним. После колебаний он согласился принять этот знак ее доверия, не сомневаясь в том, что сумеет расплатиться с нею. Впрочем, и раньше она часто просила его взять на себя распоряжение ее имуществом и по разным поводам предлагала ему значительные суммы; но он ни разу не воспользовался ее великодушным предложением и принимал деньги только на дела благотворительности, и в этом случае ее готовность удовлетворить его просьбу всегда превышала его решимость обратиться за поддержкой.
      Пока длилась эта связь, он познакомился с некоторыми из ее родственников и, между прочим, с одной молодой леди, столь одаренной умом и красотой, что, несмотря на всю свою рассудительность и осторожность, он не мог, встречаясь с нею, не поддаться ее очарованию. Он призывал на помощь рассудок и, полагая бесчестным и низким лелеять чувство, несовместимое с любовью к своей подруге, которая оказала ему столь безграничное доверие, пытался задушить зарождающуюся привязанность, избегая встреч с той, кто внушала это чувство.
      Но страсть пустила в его сердце слишком глубокие корни; пребывание вдали от любимой только разжигало пламя, и внутренняя борьба между любовью и благодарностью лишила его сна и аппетита; недоедание, волнения и бессонница изнурили его в короткое время, и его расположение духа столь изменилось, что любовница, удивленная и встревоженная переменой, которую она приписывала какому-то душевному недугу, принимала все меры, чтобы выяснить причину.
      По всей вероятности, она не ускользнула от ее наблюдательности, так как не раз любовница спрашивала его, не влюбился ли он в ее кузину, и торжественно заявляла, что, если это так, она не желает мешать его счастью и встанет на защиту его любви. Однако, заявляя об этом, она никогда не могла скрыть волнения и тревоги, производивших столь сильное впечатление на сердце М., что он готов был пожертвовать не только своим счастьем, но и жизнью, чтобы не нанести обиды той, чьей доброте и великодушию он был обязан.
      Приняв такое решение, он замыслил уехать якобы для поправки здоровья, на самом же деле для того, чтобы избегнуть соблазна и подозрения в непостоянстве; это решение поддержал и его врач, который действительно полагал, что у него начинается чахотка, и посоветовал ему ехать на юг Франции. О своем намерении и о мнении врача он сообщил своей даме, согласившейся на его отъезд с большей охотой, чем он сам, пугавшийся мысли о разлуке с предметом своей любви. Когда согласие великодушной любовницы было получено, он принес ей документ, по которому она перевела на него все свое имущество; но его просьбы не привели ни к чему, и она наотрез отказалась взять назад документ, после чего он его порвал в ее присутствии и в таком виде положил на туалетный стол, в то время как она одевалась. Тут она пролила потоки слез, сказав, что теперь не сомневается в его желании уйти от нее и знает, что он полюбил другую. Он был взволнован этим доказательством ее любви и попытался успокоить ее, клянясь в верности до гроба и прося ее выйти за него замуж до его отъезда. Благодаря этому она на время успокоилась, но брак пришлось отложить по тем же причинам, какие и раньше препятствовали его заключению.
      Когда все уладилось и день отъезда был назначен, она вместе со своей горничной посетила его однажды утром впервые у него в доме. После завтрака она выразила желание поговорить с ним наедине; он проводил ее в соседнюю комнату, где она сказала с необычной серьезностью:
      - Дорогой М., вы собираетесь меня покинуть, и одному богу известно, встретимся ли мы снова. Если вы любите меня так, как уверяете, то должны принять этот знак дружбы и неизменной моей привязанности; по крайней мере это вам пригодится во время вашего путешествия, и если со мной что-нибудь случится до того дня, когда я снова смогу заключить вас в свои объятия, я буду спокойна, зная, что вы не нуждаетесь.
      С этими словами она вложила ему в руку вышитый бумажник. Он выразил в самых трогательных словах благодарность за ее великодушие и любовь, но, раньше чем принять подарок, попросил разрешения ознакомиться с содержимым бумажника, каковое было столь значительно, что он решительно отказался от него. Только после настойчивых ее просьб он согласился принять примерно половину, а затем она настояла, чтобы он взял значительную сумму на расходы во время поездки.
      Он отсрочил свой отъезд на десять дней и это время провел с ней; наконец, условившись относительно переписки, он покинул ее с сердцем, полным печали, тревоги и смятения, внушенных ему любовью и долгом. Затем он отправился во Францию и после кратковременного пребывания в Париже проехал в город Э в Провансе и дальше в Марсель; в этих двух городах он прожил около двух месяцев. Но все, что он видел, не могло рассеять грустных мыслей, угнетавших его и преследовавших его воображение, а потому он решил предпринять новое путешествие, чтобы от них отвлечься, и с этой целью убедил советника парламента в Э, человека весьма достойного, просвещенного и добродушного, сопровождать его в поездке по тем областям Франции, которых он еще не посетил. По возвращении из путешествия они встретили в Э итальянского аббата, известного своей большой ученостью и знанием людей, изъездившего всю Германию и Францию и ныне возвращавшегося на родину.
      Познакомившись с этим джентльменом через своего друга советника, М. пожелал увидеть Италию, а в особенности карнавал в Венеции, и вместе с аббатом отправился из Марселя в Геную на тартане, которая, не уходя далеко в море, каждую ночь причаливала к берегу. Показав все, что было в этом городе примечательного, аббат любезно согласился сопутствовать ему через Тоскану и наиболее прославленные города Ломбардии до Венеции, где М. настоял на том, чтобы оплатить все путевые издержки, так как аббат оказал ему неоценимые услуги во время поездки. Проведя в Венеции пять недель и собравшись ехать в Рим вместе с английскими джентльменами, с которыми он случайно познакомился, М. должен был неожиданно отказаться от своего намерения, получив неприятные известия из Лондона.
      Со дня отъезда из Англии он переписывался со своей великодушной, но непостоянной любовницей крайне исправно и аккуратно; первое время и она не нарушала соглашения. Но постепенно она стала столь холодно выражать свои чувства и столь небрежно поддерживать переписку, что он не мог не укорить ее за такое равнодушие; ее оправдания были подкреплены доводами, вздорность которых являлась очевидной даже для весьма непроницательного любовника.
      Пока он мучился домыслами о причине столь неожиданной перемены, из Англии дошли до него слухи, которые он сопоставил с содержанием ее писем, после чего уже не мог сомневаться в ее ветрености и непостоянстве. Тем не менее, зная цену такой молве, он решил получить более достоверные сведения и немедленно выехал в Лондон через Тироль, Баварию, Эльзас и Париж.
      - Прибыв в Лондон, он узнал, что его опасения отнюдь не были преувеличены; к невыразимому его горю, женщина, одаренная столь прекрасными качествами, вела себя предосудительно, и план, долженствовавший обеспечить их взаимное счастье, был окончательно разрушен. Она всячески пыталась при помощи писем и встреч склонить его к примирению, но честь его была задета, и он оставался глух ко всем ее предложениям и мольбам. Однако я часто слышал от него, что он не переставал ее любить и чтить память о той, чьему великодушию обязан был своим состоянием и чьи недостатки с лихвой уравновешивались тысячью прекрасных качеств. Он неоднократно настаивал на возвращении полученных денег, но она и слышать об этом не хотела, не раз пыталась навязать подарки и надоедала ему, домогаясь возобновления прежних отношений, в чем он ей упорно отказывал.
      М. столь близко принял к сердцу доказательства женской ветрености, что решил не завязывать впредь никаких прочных связей и для успокоения вернулся в Париж, где нанял помещение в одной из школ верховой езды, которой занимался с большим увлечением. Во время своего пребывания в этом городе он снискал расположение известного генерала, принадлежавшего к одному из самых знатных и древних родов во Франции; тот обратил на него внимание, познакомившись с написанными им замечаниями на Фоляровского Полибия, которые были предъявлены генералу его адъютантом, другом М. Это расположение М. укрепил своей вежливостью и внимательностью, а по возвращении в Лондон прислал принцу изданного Кларком Цезаря и новейшие сочинения Генделя, весьма чтимого генералом. Весной того же года, до выступления французской армии, он получил от принца письмо с приглашением приехать, причем принц просил его не заботиться об экипировке.
      М. еще не забыл о своем пристрастии к военному делу и, понимая, что такого случая больше не представится, принял предложение, принеся любовные утехи, которыми он в то время забавлялся, в жертву любопытству, неудержимому и влекущему к опасностям. В течение этой, а также и последующей кампании, участвуя в осаде Филиппсбурга, он приобрел много новых знакомых среди французских офицеров, в особенности среди тех, кто питал пристрастие к наукам и литературе; дружба и влияние этих джентльменов сослужили ему впоследствии службу, правда в области, совершенно чуждой их профессии.
      Он внимательно ознакомился с торговлей и мануфактурами в тех странах, где ему приходилось путешествовать, в особенности же в Голландии, Англии и Франции; хорошо зная государственные доходы и сельское хозяйство Франции, он с огорчением убедился в том, сколь плохо ведется наша торговля табаком важнейшая отрасль всей нашей торговли с этим государством; сколь незначительна прибыль наших плантаторов благодаря низким ценам, назначаемым Французской компанией, которая имела полную возможность понизить ее еще более. М. нашел способ помочь этой беде, поскольку она отражалась на государственных доходах, и предложил не делать скидки в одно пенни сохранившаяся льгота - на фунт с вывозной пошлины на табак. Он доказывал министерству, что столь незначительное увеличение пошлины нимало не сократит спрос за границей, а только это обстоятельство и следует принимать во внимание, и что государственный доход возрастет благодаря такой мере на сто двадцать тысяч фунтов, тогда как внутри страны она не вызовет ни шиллинга добавочных расходов. Но министерство, обсуждая в то время план акцизного обложения, ни о чем не хотело думать, пока не будет покончено с этим проектом; когда же план потерпел неудачу, М. снова выступил со своим предложением, которое было в подробностях рассмотрено, но вскоре обнаружилось, что с проведением его отнюдь не склонны торопиться.
      Его надежды не оправдались и в течение ближайших трех месяцев, а потому по совету друзей он обратился к Французской компании с планом, в коем указывал на выгоду, какую она извлекает, назначая цену и приобретая только тот сорт табака, который больше соответствует вкусу публики; в заключение он предлагал доставить им любое количество табаку по цене, уплачиваемой ими в Лондонском порту.
      После некоторых размышлений они приняли это предложение и заключили с ним договор на доставку пятнадцати тысяч бочек в год, за что обязались уплатить наличными, как только табак прибудет в один из портов южного или западного побережья Великобритании, по его усмотрению. Подписав этот договор, М. немедленно выехал в Америку, чтобы приступить к его выполнению; с ним поехал и французский аббат, человек умный и ученый, старый его знакомый, которому он оказал много услуг.
      По прибытии в Виргинию - а это случайно совпало с пребыванием в главном городе этой провинции многих виргинских джентльменов - он опубликовал мемориал, в котором доказывал, что они терпят убытки в торговле, объяснял способ их возместить и предлагал покупать у них ежегодно пятнадцать тысяч бочек табаку, отвечающего спросу на французском рынке, по ценам, превышающим те, что они получали ранее.
      Это обращение было встречено наилучшим образом. Самые крупные плантаторы, убедившись, что оно способствует их интересам, охотно приняли предложение, а под их влиянием дали согласие и все остальные; единственным затруднением являлось обеспечение оплаты векселей за табак, который надлежало доставить в английские порты, и условия продления договора.
      Для устранения этих препятствий мистер М. вернулся в Европу и узнал, что во Франции Компания фермеров готова сделать все необходимое для выполнения договора и вполне удовлетворена теми образцами, какие он прислал. Но его добрый друг, французский аббат, оставшийся в Америке, самым предательским образом опрокинул все планы. Он тайно написал Французской компании, что ему известно, будто М. может снабдить их табаком по значительно более низким ценам, чем те, на какие они согласились, и что пятилетний договор отдаст их всецело во власть М., который затем заставит их согласиться на любую предлагаемую им цену; далее он писал, что берется доставить им табак на более выгодных условиях, так как заключил уже, по его словам, соглашение с самыми крупными плантаторами Виргинии и Мериленда.
      Компания была столь встревожена этим сообщением, что отложила подписание договора с мистером М. до приезда аббата; и хотя она всячески убеждала М. принять предателя участником предприятия, но он отклонил их ходатайства и напрямик заявил в присутствии аббата, что никогда не позволит себе вступать в какие бы то ни было соглашения с таким человеком и тем менее в таком деле, которое приведет к понижению рыночных цен на табак в Англии.
      Так потерпел неудачу проект, самый грандиозный, простой, легкий и, как выяснилось на суде, обеспечивающий предпринимателю самый большой доход, какой когда-либо получало частное лицо, - проект, выполнение коего принесло бы пользу обществу и прославило бы М., способствуя процветанию той отрасли нашей торговли, которая обеспечивает работу двум огромным областям и двумстам кораблям, о чем М. помышлял гораздо больше, чем о собственной выгоде. Казалось бы, что человек, чьи долги М. платил не раз, человек, обязанный ему и в других отношениях и ездивший на средства М., если и не отблагодарит его, то поступит хотя бы порядочно; но сердце у этого чудовища было столь порочно, что, лежа на смертном одре, он оставил значительные суммы мало знакомым людям и даже не вспомнил о необходимости вернуть деньги М., чтобы тот не сгнил в тюрьме.
      Когда однажды М. получил в распоряжение некоторые средства, он нашел им применение благодаря своему знакомству с различными отраслями торговли и благодаря помощи просвещенных друзей в Париже и Лондоне; если бы он был из тех, кто думает только о своей выгоде, а таких на свете слишком много, он обладал бы теперь громадным состоянием. Но он никогда не оставался глух к голосу нищеты, и его доброе сердце всегда отзывалось на нужды наших ближних. Мало того, он проявлял большую изобретательность, измышляя самые деликатные способы помочь нуждающимся и нередко предупреждал просьбы о поддержке.
      В подтверждение моих слов я мог бы привести немало примеров, и они убедили бы вас в его бескорыстном великодушии; но это завело бы меня слишком далеко, и я не намереваюсь останавливаться на всех его поступках. Достаточно сказать, что после объявления войны в Испании он отказался от всех своих коммерческих планов и взял назад деньги, вложенные в предприятия, чтобы провести спокойно остаток дней, удовлетворяясь тем, что имел, и ограничивая свою щедрость тем, что он мог уделить из своего ежегодного дохода. Это было разумное решение, если бы он только остался ему верным. Но когда разразилась война, он не мог без жалости видеть достойных джентльменов, ему рекомендованных, отчаявшихся получить офицерский чин только потому, что им нечем было платить маклерам по продаже патентов; он выдавал им значительные суммы под простые расписки, но вернуть по ним деньги ему не удалось, ибо большинство должников погибло во время неудачной экспедиции в Вест-Индию.
      В конце концов после ряда подобных же дел, совершенных им из любви к справедливости, из человеколюбия и из отвращения к насилию, он был втянут в процесс, самый значительный из процессов, какие подлежали разбору в наших судах; этот процесс был из ряда вон выходящим, а кроме того с ним был связан вопрос об имуществе, приносящем пятьдесят тысяч фунтов в год, и от него зависело три пэрства.
      В 1740 году доблестный адмирал, командовавший в Вест-Индии флотом его величества, в донесениях по эскадре герцогу Ньюкаслу упомянул о молодом человеке, который, служа простым матросом на одном из кораблей под его командованием, тем не менее предъявил права на титул и имущество графа Э. Как только об этих притязаниях стало известно из газет, о них заговорили повсюду. Особа, которой это касалось всего ближе, встревоженная появлением соискателя, приняла меры, чтобы пресечь попытки юного выскочки. Получив сведения о мистере Э. сейчас же после того, как о том стало известно в Вест-Индии, она располагала бесчисленными преимуществами перед несчастным молодым джентльменом. Ибо, владея большим состоянием и поместьями по соседству с местом рождения истца, эта особа знала всех свидетелей, которые могли бы представить доказательства его законнорожденности, и имела полную возможность благодаря влиянию и власти заткнуть рот одним свидетелям и перетянуть на свою сторону других. Соискатель же, покинувший родину пятнадцать лет назад, беспомощный, лишенный образования и друзей, не мог ничего предпринять в свою пользу. Если несомненные достоинства его дяди и любовь к справедливости мешали графу прибегать к недостойным средствам, та следует помнить, что совесть его многочисленных эмиссаров, состоявших у него на жаловании, не была столь щепетильна.
      Однако следует упомянуть, не умаляя и не оскорбляя добродетелей и чести благородного графа, что он сделал попытку примирить представителей всех ветвей своего рода, чьи интересы были так же затронуты, как и его собственные, разделив с ними имущество, и заручился также поддержкой самых известных адвокатов в судах обоих королевств против этого незаконнорожденного еще до того, как сей последний обратился в суд.
      Пока он таким образом готовился отразить атаку бедного покинутого юноши, подвергавшегося на расстоянии в полторы тысячи лиг всем опасностям моря, войны и нездорового климата, мистер М. однажды в разговоре спросил об этом романтическом претенденте у некоего X., бывшего в то время главным агентом здравствующего лорда Э. Этот человек признался, что у покойного лорда Э. в самом деле был сын, который вскоре после смерти отца уехал в Америку, но X. заявил, будто не знает, является ли этот юноша тем самым лицом.