Здесь они провели добрый час, не видя кареты и не получая вестей от своего часового. Наконец, юноша, будучи не в силах справиться со своим нетерпением, приказал камердинеру оставаться на посту, а сам поскакал назад, к своему верному слуге, который заверил его, что путешественники еще не снялись с якоря и не тронулись в путь.
      Несмотря на это сообщение, у Пикля вспыхнули такие тревожные подозрения, что он не мог совладать с собой и, подойдя к воротам, осведомился о путешественниках, которые недавно прибыли в карете, запряженной шестеркой. Хозяин гостиницы, очень недовольный поведением этих пассажиров, не счел нужным соблюдать данные ему приказания; вопреки им он сказал напрямик, что карета здесь не остановилась, но, въехав в одни ворота, выехала в другие, с целью обмануть тех, кто ее преследовал, о чем он узнал со слов джентльмена, который настойчиво требовал, чтобы избранное им направление было скрыто от всех, кто вздумает расспрашивать об их путешествии.
      - Что касается до меня, мистер, - продолжал сей сердобольный трактирщик, - то я полагаю, что они ничуть не лучше, чем кажутся, иначе им нечего было бы так бояться, что их догонят. Черт возьми, подумал я, увидав, как им не терпится поскорей уехать, будь я проклят, если это не какой-нибудь лондонский подмастерье, удирающий с дочерью своего хозяина. Но кто бы он там ни был, ясно одно: нисколько он не похож на джентльмена, потому что, потребовав от меня такой услуги, он, однако, не потрудился опустить руку в карман или спросить: "Не хотите ли выпить, любезный?" Впрочем, это не касается до его спешки, и человек может иной раз ошибиться в своих заключениях.
      По всей вероятности, словоохотливый хозяин гостиницы сослужил бы службу нашему путешественнику, если бы Перигрин дал ему договорить до конца; но наш стремительный юноша, не желая слушать дальнейшие его замечания, прервал его в самом начале речи, нетерпеливо спросив, по какой дороге они поехали; получив ответ трактирщика, он пришпорил лошадь, приказав Пайпсу уведомить камердинера об избранном им пути, чтобы они могли присоединиться к нему без промедления.
      Рассказ трактирщика о поведении путешественников укрепил его первоначальные подозрения. Он не щадил коня и, всецело поглощенный желанием увидеть Эмилию в своей власти, не обратил внимания на то, что дорога, по которой он ехал, ведет отнюдь не к жилищу миссис Гантлит. Камердинер был вовсе незнаком с этой частью графства, а что касается до мистера Пайпса, то подобные соображения были совершенно несвойственны природе его ума.
      Добрых десять миль проехал наш герой, когда, наконец, посчастливилось ему увидеть на расстоянии мили карету, поднимающуюся на холм; удвоив свои старания, он стал с каждой минутой нагонять экипаж и подъехал к нему так близко, что мог уже разглядеть леди и ее провожатого, которые, высунувшись из окна, озирались и поочередно окликали кучера, казалось умоляя его погонять лошадей.
      Будучи, так сказать, у входа в гавань, он пересек дорогу, как вдруг лошадь его, попав в колею, споткнулась, а он, перекувырнувшись через голову, отлетел на несколько ярдов. Так как лошадь получила при падении вывих плеча, он лишился возможности сорвать плод, который почти держал в руках; слуг своих он оставил далеко позади, а если бы они и находились за его спиной и подали ему другого коня, лошади у них были неважные, и, стало быть, у него все равно не оставалось бы надежды догнать беглецов, которые столь удачно воспользовались этой катастрофой, что карета в одно мгновение скрылась из виду.
      Легко можно угадать, как вел себя молодой человек с таким нравом, как у Перигрина, очутившись в столь незавидном положении. Он громко возопил, но мольбы его отнюдь не отличались покорностью. С невероятной быстротой он побежал назад, навстречу своему камердинеру, которого тотчас же заставил спешиться, занял его место и пустил в ход хлыст и шпоры, предварительно приказав швейцарцу следовать за ним на другом мерине и поручив хромого гунтера заботам Пайпса.
      Распорядившись таким манером, наш искатель приключений продолжал преследование со всем присущим ему упорством и, проехав некоторое расстояние, узнал от одного крестьянина, что карета свернула на другую дорогу и, по его разумению, опередила их примерно на три мили, хотя, по всей вероятности, лошади скоро выбьются из сил, так как казались совсем измученными, когда поравнялись с его домом. Ободренный этим известием, Перигрин стремительно продолжал путь; однако ему не удалось увидеть карету, пока не начали сгущаться ночные тени, да и тогда она только мелькнула перед его глазами: сумерки поглотили экипаж, едва успел Перигрин его разглядеть. Короче говоря, он не отказывался от погони вплоть до наступления ночи и, не ведая о местонахождении предмета своих поисков, завернул в уединенную харчевню с целью получить какие-нибудь сведения, как вдруг, к великой своей радости, заметил стоявшую в стороне карету и загнанных лошадей во дворе. Не сомневаясь в том, что цель его усилий, наконец, достигнута, он тотчас же спешился и, подбежав с пистолетом в руке к кучеру, повелительным тоном потребовал, чтобы тот под страхом смерти проводил его в спальню леди.
      Возница, устрашенный этими грозными словами, отвечал с большим смирением, что ему неизвестно, куда удалились его пассажиры, так как с ним расплатились и от услуг его отказались, потому что он не мог везти их всю ночь, не дав передышки лошадям. Но он обещал пойти за лакеем, который проводит нашего героя в их комнату. С этим поручением он и был послан, тогда как наш герой оставался на страже у ворот вплоть до прибытия своего камердинера, который до возвращения кучера сменил его на караульном посту. Тогда молодой джентльмен, возмущенный медлительностью своего посланца, ворвался в дом и бегал из комнаты в комнату, угрожая отомстить всем обитателям дома; но он не встретил ни души, пока не поднялся на чердак, где увидел хозяина харчевни и его жену, лежащих в постели. Эта робкая чета, узрев при свете тростниковой свечи на камине незнакомца, с грозным видом ворвавшегося к ним в спальню, была охвачена ужасом и жалостно стала молить, чтобы он ради Христа пощадил их жизнь, а взамен взял все их имущество.
      Перигрин, слыша эту мольбу и видя их лежащими в постели, понял, что они принимают его за грабителя и не ведают цели его прихода; он рассеял их опасения, объяснив им причину своего визита, и потребовал, чтобы муж встал и помог ему в его поисках.
      Получив такое подкрепление, он обыскал все уголки в гостинице и, наконец, узнал от конюха в конюшне, к бесконечному своему огорчению, что джентльмен и леди, прибывшие в карете, немедленно наняли почтовых лошадей до деревни, находящейся на расстоянии пятнадцати миль, и отправились в путь, даже не закусив. Наш герой, взбешенный неудачей, тотчас вскочил в седло и со своим спутником поскакал по той же дороге, твердо решив скорее умереть, чем отказаться от своего замысла. С трех часов пополудни он успел к тому времени проехать свыше тридцати миль; лошади были изнурены и сделали этот перегон с таким трудом, что наступило уже утро, когда Перигрин прибыл к месту своего назначения; там он не только не нашел беглецов, но узнал, что лица, соответствующие его описанию, здесь не проезжали и, по всей вероятности, отправились в противоположную сторону, предварительно дав конюху неверные сведения с целью направить преследователей на ложный путь. Эта догадка подкреплялась сделанным им впервые наблюдением, что они значительно уклонились в сторону от той дороги, которая должна была привести их к дому матери Эмилии; эти соображения окончательно лишили его того самообладания, какое он до сей поры сохранял. В бешенстве и безумии он вращал белками, пена выступила у него на губах, он топал ногами, осыпал проклятьями самого себя и весь род людской и готов был скакать неведомо куда на той же лошади, которая чуть дышала от усталости, не найди его наперсник способа успокоить и образумить его, указав на то, в каком состоянии находятся бедные животные, и посоветовав ему нанять свежих лошадей и ехать на почтовых до деревни, расположенной неподалеку от дома миссис Гантлит, где они не преминут перехватить ее дочь, если опередят ее в пути.
      Перигрин не только одобрил этот разумный совет, но и последовал ему. Лошади были оставлены на попечение хозяина гостиницы, а Пайпсу даны инструкции в случае, если он явится разыскивать своего господина; подали пару выносливых меринов, и Перигрин со своим лакеем снова отправился в путь, следуя указаниям форейтора, который вызвался быть их проводником. Первый перегон приближался к концу, когда они заметили карету, только что остановившуюся перед гостиницей, где они намеревались переменить лошадей. Тогда наш искатель приключений, одержимый предчувствием, пустил коня своего во весь опор и в тот момент, когда путешественники выходили из экипажа, приблизился к ним и мог убедиться в том, что это те самые лица, которых он так долго преследовал.
      Воодушевленный этим открытием, он галопом въехал во двор, и леди со своим спутником едва успели запереть дверь комнаты, куда удалились с великой поспешностью, тогда как преследователь убедился в том, что добыча находится теперь в его руках. Отнюдь, впрочем, не желая полагаться на удачу, он поместился на лестнице, по которой они поднялись к себе в комнату, и, послав привет молодой леди, попросил о свидании, угрожая в противном случае пренебречь всякими церемониями и добиться милости, в которой она ему отказывает. Слуга, передав его поручение через замочную скважину, вернулся с ответом, что она не отступит от принятого ею решения и скорее погибнет, чем подчинится его воле. Наш искатель приключений, не потрудившись возразить на эти слова, взбежал по лестнице, забарабанил в дверь, требуя, чтобы еговпустили, и услыхал от спутника нимфы, что мушкет заряжен и что было бы куда лучше, если бы Перигрин не вынуждал его проливать кровь в защиту особы, признавшей его своим защитником.
      - Законы этой страны, - сказал он, - не могут распутать узы, нас связывающие, и посему я намерен защищать ее как свою собственность; итак, лучше вам отказаться от бесплодной попытки и подумать о своей безопасности, ибо, клянусь богом, меня создавшим, я выстрелю в вас из этого ружья, как только вы сунете нос в дверь, и кровь ваша да падет на вашу голову!
      Таких угроз со стороны клерка было бы достаточно для Пикля, чтобы взять штурмом крепость, даже если бы им не сопутствовало сообщение о том, что Эмилия удостоила отдать свою руку столь презренному сопернику. Это известие придало крылья его возмущенью, он заколотил ногами в дверь с такой силой, что дверь распахнулась, и он вошел, держа в руке пистолет со взведенным курком. При его появлении противник, вместо того чтобы стрелять из мушкета, попятился с явным изумлением и испугом, восклицая:
      - Господи Иисусе! Сэр, да вы совсем не тот! И вы спутали нас с кем-то!
      Не успел Перигрин ответить на такое приветствие, как леди рванулась к нему и, сняв маску, открыла лицо, которое он доселе никогда не видывал. Если верить древним мифам, голова Горгоны производила молниеносное и потрясающее впечатление, но все же не такое, какое произвела эта физиономия на изумленного юношу. Взор его, словно прикованный волшебной силой, не мог оторваться от незнакомого лица, ноги как бы приросли к полу, и, неподвижно простояв в течение нескольких минут, он рухнул наземь, пораженный приступом отчаяния и разочарования. Следовавший за ним по пятам швейцарец, увидав своего господина в таком состоянии, поднял его и, положив на кровать в соседней комнате, тотчас и не колеблясь пустил ему кровь, так как всегда имел при себе ящик с ланцетами на случай какого-нибудь дорожного происшествия. Этой предусмотрительности наш герой, по всей вероятности, был обязан жизнью. Благодаря весьма обильному кровопусканию он пришел в себя, но усталость, в соединении с пережитым им неистовым возбуждением, породила в крови опасную лихорадку, и прошло несколько дней, прежде чем врач, вызванный из ближайшего городка, мог поручиться за его жизнь.
      ГЛАВА LXXIX
      Перигрин посылает письмо миссис Гантлит, которая отвергает его предложение. - Он отправляется в крепость
      Наконец, здоровая его натура преодолела недуг, не раньше, впрочем, чем этот последний укротил в значительной мере неистовый его нрав и заставил его серьезно призадуматься о своем поведении. Пребывая в таком смиренном расположении духа, он размышлял со стыдом и раскаянием о своем вероломном обхождении с прекрасной и целомудренной Эмилией; он вспоминал прежнее свое чувство к ней, а также заветы умирающего дяди; он воскрешал в памяти дружбу свою с ее братом, перед которым столь тяжко провинился, и, поразмыслив обо всех ее поступках, нашел их столь похвальными, смелыми и благородными, что начал почитать ее особой, вполне достойной его ухаживания, даже если бы чувство долга не побуждало его к такому решению. Но, будучи обязан принести извинение почтенному семейству, столь грубо им оскорбленному, он поспешил заявить о своем раскаянии и, как только удалось ему удержать перо в руке, написал письмо миссис Гантлит, в котором, сокрушаясь и скорбя, признавал, что разыграл роль, отнюдь не подобающую честному человеку, и отныне не обретет спокойствия духа, покуда не заслужит ее прощения. Он утверждал, что, хотя счастье его всецело зависит от решения Эмилии, он готов отказаться от всякой надежды на ее благосклонность, если мать укажет ему иной, лучший способ загладить вину перед этой очаровательной молодой леди, чем положить к ее ногам свое сердце и состояние и отдать свою жизнь в ее распоряжение. Поэтому он трогательно заклинал миссис Гантлит простить его, приняв во внимание его раскаяние, и воспользоваться материнским влиянием на дочь, чтобы та разрешила ему явиться к ней с обручальным кольцом, как только состояние его здоровья позволит ему передвигаться.
      Когда это послание было вручено Пайпсу, отыскавшему к тому времени своего господина, молодой джентльмен осведомился о чете, которую столь неудачно преследовал, и узнал от своего камердинера, слыхавшего их историю из их же собственных уст, что леди была единственной дочерью богатого еврея, а спутник ее, ученик этого еврея, обратил ее в христианскую веру и женился на ней; когда же тайна сия раскрылась, старый иудей, измыслил план разлучить их навеки, а они, узнав о его намерениях, нашли способ бежать из дома с целью укрыться во Франции, пока дело не будет улажено; при виде трех человек, преследовавших с такой стремительностью и упорством, они нимало не сомневались, что за ними гонится ее отец со своими друзьями или слугами, и потому продолжали путь в трепете и с великой поспешностью, пока, к счастью, не убедились в своей ошибке в тот самый момент, когда не ждали ничего, кроме беды. Далее швейцарец присовокупил, что, выразив сожаление по поводу печального положения юноши и слегка закусив, они отправились в Дувр и теперь, по всей вероятности, прибыли благополучно в Париж.
      Пайпс, посланный с письмом, вернулся через сутки, принеся ответ такого содержания от матери Эмилии:
      "Сэр, я получила ваше послание и рада за вас, так как вы должным образом почувствовали и поняли свой жестокий и нехристианский поступок с бедной Эми. Благодарение богу, что никого из моих детей никогда доселе так не оскорбляли. Разрешите сказать вам, сэр, что дочь моя отнюдь не выскочка, лишенная друзей и не получившая образования, но молодая леди, хорошо воспитанная и более благородного происхождения, чем большинство леди в королевстве; а потому, хотя вы не питали никакого уважения к ее особе, вам следовало бы воздать должное ее происхождению, которое, не в обиду будь сказано, сэр, почтеннее вашего. Что касается до вашего предложения, мисс Гантлит и слушать о нем не станет, так как полагает, что честь не позволит ей принять какие бы то ни было условия примирения; и она еще не настолько бедна, чтобы соглашаться на предложение, которое ей хоть сколько-нибудь неприятно. В настоящее время она так сильно расхворалась, что отнюдь не может принимать гостей; поэтому я прошу вас не утруждать себя бесплодной поездкой в наши края. Быть может, своим поведением вы заслужите в будущем ее прощение; и, право же, поскольку я забочусь о вашем счастье, которое, как утверждаете вы, зависит от ее благосклонности, я от всей души желаю, чтобы это случилось, и остаюсь, несмотря на все происшедшее, вашей искренней доброжелательницей
      Сесилией Гантлит".
      Из этого письма и от своего посланца наш герой узнал, что его возлюбленная извлекла пользу из его нелепой погони и благополучно вернулась в материнский дом. Узнав с огорчением об ее нездоровье, он был, однако, уязвлен ее неумолимостью, равно как и высокомерными фразами в письме матери, которые, по его мнению, были продиктованы скорее ее тщеславием, чем здравым смыслом. Эти поводы к неудовольствию помогли ему перенести разочарование, как подобает философу; к тому же он успокоил свою совесть, предложив загладить нанесенную обиду, а что до его любви, то он пришел в мирное расположение духа, вызванное надеждой и покорностью.
      Своевременный приступ болезни - превосходное лекарство от буйной страсти. Лихорадка произвела такой переворот в ходе его мыслей, что он рассуждал теперь, как апостол, и строил разумные планы дальнейшего поведения.
      Тем временем, как только силы его в достаточной мере окрепли, он предпринял поездку в крепость с целью навестить своих друзей и услыхал из уст самого Хэтчуея, что тот проломил лед, начав ухаживать за его теткой, и теперь подвигается вперед на всех парусах; однако, когда он впервые объяснился с вдовой, должным образом подготовленной к этому своей племянницей и друзьями, она отнеслась к его предложению с подобающей холодностью и при воспоминании о своем супруге благочестиво пролила слезы, утверждая, что никогда не встретит равного ему.
      Перигрин, воспользовавшись своим влиянием, содействовал ухаживанию лейтенанта, и когда все возражения миссис Траньон против брака были устранены, они порешили назначить день свадьбы не раньше, чем через три месяца, чтобы репутации ее не повредило слишком поспешное обручение. Другой его заботой было сооружение простого мраморного памятника дяде, на каковом памятнике появилась следующая надпись, начертанная золотыми буквами и сочиненная женихом:
      Здесь покоится
      На глубине девяти футов
      Остов
      Хаузера Траньона, эскв.,
      Бывшего командующего эскадрой
      На службе его величества,
      Который повернул круто к ветру в пять часов
      пополудни акт. 10-го,
      Имея от роду
      Семьдесят девять лет.
      Пушки его были всегда заряжены,
      И такелаж в полном порядке,
      И он никогда не показывал кормы неприятелю,
      Разве только, когда брал его на буксир;
      Но,
      Когда снаряды его иссякли,
      Все фитили были сожжены
      И надводная часть разбита,
      Он затонул
      Под тяжким грузом Смерти.
      Однако
      Его поднимут со дна
      В Судный День
      С обновленными снастями
      И исправным кузовом,
      И, дав залп из всех орудий,
      Он пустит ко дну
      Своего врага.
      ГЛАВА LXXX
      Он возвращается в Лондон и встречается с Кэдуоледером, который развлекает его многими любопытными сообщениями. - Крэбтри выпытывает мнение герцогини и выводит из заблуждения Пикля, который благодаря чрезвычайному случаю, заводит знакомство с другой знатной леди
      Отдав этот последний долг своему усопшему благодетелю и презентовав мистеру Джолтеру долгожданную бенефицию, которая в то время оказалась вакантной, молодой джентльмен вернулся в Лондон и предался прежним своим развлечениям; однако он не в состоянии был отвлечь свои мысли от Эмилии или хотя бы вспоминать о ней без глубокого душевного смятения; ибо, как только он обрел физические силы, к нему вернулась прежняя страсть, а потому он решил завязать какую-нибудь любовную интригу, которая завладела бы его чувствами и заняла его мысли.
      Человек, отличавшийся таким светским обхождением, как Перигрин, неизбежно должен был встречаться с различными особами, на которых его галантность могла бы произвести соответственное воздействие; и это затрудняло его выбор, так как всегда был он склонен руководствоваться капризом и прихотью. Я уже упомянул о том, что он ради целей матримониальных направил свое внимание на леди, знатную и почтенную, и теперь, когда мисс Гантлит его отвергла и он наслаждался маленькой передышкой, так как огонь, зажженный ее чарами в его сердце, угасал, он возобновил свое ухаживание за ее светлостью. Не осмеливаясь еще объясниться, он имел удовольствие видеть, сколь любезно его принимают в качестве близкого знакомого, и льстил себя надеждой, что расположил в свою пользу ее сердце; в этом самоуверенном предположении его укрепляли слова ее горничной, которую он с помощью щедрых подарков заставил служить своим интересам, так как она ухитрилась убедить его, что пользуется доверием своей госпожи. Но, несмотря на такое поощрение и надежды, внушенные его же собственным тщеславием, он опасался сделать преждевременную декларацию, чтобы не стать жертвой ее насмешек и гнева, и решил отложить объяснение, пока не обретет большей уверенности в успехе своей политики. Пребывал, таким образом, в нерешимости, он был приятно обрадован однажды утром появлением своего друга Крэбтри, который с разрешения Пайпса, хорошо его знавшего, вошел к нему в спальню, когда он еще спал, и, энергически тряхнув за плечо, вырвал из объятий сна. После обмена приветствиями Крэбтри сообщил о своем приезде накануне вечером из Бата и позабавил его таким смешным отчетом о своих дорожных спутниках, что Перигрин, впервые со дня их разлуки развеселился и чуть не задохнулся от смеха.
      Крзбтри, рассказав об этих приключениях с тем своеобразным юмором, который усиливал комизм каждой детали, и передав все скандальные сплетни, ходившие в Бате после отъезда Перигрина, услыхал от юноши о его видах на некую герцогиню, чей ответ, по всей вероятности, будет благоприятным; тем не менее он не рискует объясниться, пока не удостоверится в ее чувствах, и хотел бы руководствоваться теми сведениями, какие может доставить Кэдуоледер, который, как ему известно, принят у нее в доме.
      Прежде чем обещать свою помощь, мизантроп спросил, клонятся ли его планы к супружеству, а когда наш искатель приключений, угадав смысл вопроса ответил отрицательно, Крэбтри взялся выведать ее чувства, заявив в то же время, что никогда не стал бы участвовать в проекте, который не преследует цели опозорить и обмануть женский пол. На таких условиях он согласился действовать в интересах нашего героя, и немедленно был разработан план, в результате которого они встретились как бы случайно за столом ее светлости. Пикль, проведя здесь часть вечера и пересидев всех гостей, кроме мизантропа и одной вдовствующей леди, которая, по слухам, была наперсницей герцогини, удалился под предлогом неотложного дела, дабы Крэбтри воспользовался случаем перевести разговор на его особу.
      Итак, не успел он покинуть дом, как этот циник, с угрюмым и презрительным видом проводивший его до двери, сказал.
      - Будь я неограниченным властелином и будь этот юноша одним из моих подданных, я повелел бы ему носить вретище и гонять моих ослов на водопой, чтобы высокомерный его дух опустился до уровня его заслуг. Поистине гордость павлина является смирением, если сравнить ее с тщеславием этого щеголя, которое всегда было наглым, а теперь стало вовсе невыносимым благодаря репутации, приобретенной им в Бате, где он избил бретера, перехитрил шайку неопытных шулеров и совершил ряд других проделок, в исполнении коих помогал ему не столько ум, сколько удача. Но ничто так не способствовало его дерзости и самонадеянности, как благосклонность, встреченная им у многочисленных леди. Да, у леди, сударыня, - и пусть все это знают, - у леди, которые - к чести их будь сказано - неизменно покровительствуют щеголям и глупцам, если те добиваются их поощрения. И, однако, этот щенок не был на положении тех двуполых животных, коих можно отнести к разряду горничных, которые проветривают ваше белье, чешут ваших комнатных собачек, рассматривают ваш нос в увеличительное стекло, чтобы выдавить угри, моют ваши зубные щетки, обрызгивают духами ваши носовые платки и заготовляют для ваших нужд мягкую бумагу. Этого Пикля принимали для более важных услуг; его служба начиналась не раньше, чем все эти птицы отправлялись на насест; тогда он залезал в окно, перепрыгивал через ограду сада, и в темноте миссис Бетти впускала его в дом. Мало того, члены городского управления Бата презентовали ему почетное гражданство потому только, что благодаря его деятельности целебные воды приобрели необычайную славу; ибо каждая из сколько-нибудь привлекательных женщин, приехавших туда вследствие своего бесплодия, избавилась от недуга за время его пребывания в Бате. А теперь сей юноша считает, что ни одна женщина не может устоять перед его ухаживанием. Он не провел здесь и трех минут, как я заметил уголком глаза, что он намеревается одержать победу над вашей светлостью - я имею в виду честные намерения, хотя у этого негодяя хватит бесстыдства на любую попытку!
      С этими словами он устремил взгляд на герцогиню, которая, раскрасневшись от негодования, повернулась к своей наперснице и воскликнула:
      - Клянусь честью, мне кажется, в словах этого старого грубияна есть доля истины! Я сама заметила, что молодой человек смотрит на меня с особым вниманием.
      - Нет ничего удивительного, - сказала ее подруга, - в том, что юноша с такой внешностью не остался равнодушен к чарам вашей светлости! Но, полагаю, он осмеливается питать только самые похвальные и почтительные чувства.
      - Почтительные чувства! - с невыразимым презрением вскричала леди. Если бы я думала, что у этого наглеца хватит самоуверенности рассчитывать на что-нибудь, я бы отказала ему от дома. Клянусь честью, такая дерзость должна побудить знатных особ держать этих мелких дворянчиков на более далеком расстоянии, так как от малейшей поддержки и поощрения они склонны стать бесстыдными.
      Удовольствовавшись этим заявлением, Кэдуоледер завел речь о других предметах, а на следующий день поведал о сделанном открытии своему другу Пиклю, который испытал мучительные уколы оскорбленного самолюбия и решил покориться и отказаться от своего проекта. Впрочем, такое самоотречение не причинило ему ни малейшего беспокойства, ибо сердце его нимало не участвовало в этой затее, а тщеславие тешилось возможностью открыто заявить о своем равнодушии. Итак, при первом же визите к ее светлости, он держал себя очень непринужденно, весело и простодушно; когда же вдова, которой поручено было выведать его склонности, искусно повела разговор о любви, он высмеял эту страсть весьма развязно и язвительно и не постеснялся заявить, что сердце его свободно. Хотя герцогиня возмущалась предполагаемой его любовью, но теперь ее обидело его равнодушие, и она даже проявила неудовольствие, заметив, что, быть может, внимание к собственным достоинствам мешает ему видеть других людей.
      Пока он наслаждался этим сарказмом, смысл которого прекрасно мог понять, к их обществу присоединился некий плут, получивший свободный доступ во все аристократические дома благодаря своему замечательному таланту к сплетням и шутовству. Шел ему теперь семьдесят пятый год; он был столь темного происхождения, что вряд ли знал имя своего отца; его образование соответствовало достоинству его предков; на его репутации лежало клеймо человекоубийства, распутства и вероломства; однако этот человек, счастливо унаследовав непоколебимую наглость и бесчестно преступив все правила морали, дабы служить великим мира сего, приобрел независимое состояние и завоевал такое расположение высшего общества, что (хотя все знали о его роли сводника у трех поколений знати) не нашлось в королевстве ни одной великосветской леди, которая постыдилась бы принимать его при совершении ею своего туалета или хотя бы появляться с таким спутником в местах общественных увеселений. Впрочем, сей мудрец приносил иной раз пользу своим ближним благодаря связям с богачами, ибо нередко ходатайствовал о милостыне беднякам в надежде присвоить половину пожертвования. Такого рода дело и привело его сейчас в дом ее светлости.
      По прошествии нескольких минут он сообщил присутствующим, что может предоставить им возможность облагодетельствовать бедную даму, которая дошла до крайней нищеты после смерти своего супруга и только что произвела на свет двух крепких мальчуганов. Далее они поняли из его слов, что эта особа происходит из хорошей семьи, которая от нее отреклась, когда она вышла замуж за бедного прапорщика, и даже воспользовалась своим влиянием, чтобы воспрепятствовать его повышению по службе; эта жестокость произвела на мужа такое впечатление, что вызвала расстройство рассудка и довела его до отчаяния, в припадке которого он покончил с собой, оставив жену, в ту пору беременную, жертвой нищеты и скорби.
      Немало критических замечаний вызвала эта трогательная картина, которую старик нарисовал с большою выразительностью. Герцогиня заключила, что, должно быть, эта особа лишена всякого чувства и рассудительности, если могла остаться в живых, несмотря на столь тяжелое несчастье, и, стало быть, заслуживает не большей поддержки, чем простая нищенка; тем не менее герцогиня была столь великодушна, что предложила дать ей рекомендацию, чтобы ее приняли в больницу, которая получала вспомоществование от ее светлости; в то же время она посоветовала ходатаю отправить близнецов в приют для подкидышей, где их заботливо выкормят и вырастят полезными членами общества. Другая леди, не нарушая должного уважения к мнению герцогини, осмелилась порицать великодушие ее светлости, которое лишь поощряет детей оказывать неповиновение родителям и может не только продлить страдания несчастной, но и повредить благополучию какого-нибудь юного наследника - быть может, надежды родовитой семьи! - так как она полагает, что эта особа, когда истечет месяц и ребята ее будут пристроены, постарается покорить публику при помощи своих чар, если удастся ей извлечь пользу из своей внешности и, следуя обычаю, она перейдет из Сент-Джеймса в Друри-Лейн. На этом основании леди полагала, что из сострадания они должны оставить ее погибать в нужде, а старый джентльмен не заслуживает прощения, если будет упорствовать в своих усилиях помочь ей. Третья особа, член этой сердобольной компании, осведомившись, красива ли эта молодая женщина, и получив отрицательный ответ, согласилась с тем, что много здравого смысла было в речах почтенной леди, которая только что высказала свое мнение; однако она берет на себя смелость смягчить этот приговор.