— Тогда он в самом деле настоящий джентльмен, — почтительно прошептала Полли. — Все знают, что только у настоящего джентльмена бывает несколько имен.

После успешных переговоров Повелитель вернулся домой в превосходном настроении. Вечером он и Люсинда ужи-пали в парадном зале, сидя на противоположных концах длинного стола.

— По пути сюда, сокровище мое, — начал он, — меня осенило. Кажется, я придумал, как спасти тебя от публичного изнасилования в руках высокопоставленных негодяев, которым не терпится жениться. Не смею уверять, что мой план удастся, но, зная характеры вышеуказанных особ, могу сказать одно: я задену их гордость настолько, что они мигом см кажутся от всех дурных намерений.

— Объясни! — потребовала Люсинда.

— Пока не стоит, — возразил он. — Иначе есть опасность, что они разгадают наш заговор.

— Но как бы мне ни хотелось, чтобы эти трое воспользовались моим беспомощным положением и взяли меня против воли, все же жажда мести затмевает все. Я желаю, чтобы они навсегда запомнили меня, как лучшую женщину, которая у них была когда-либо. Пусть каждый раз, когда они совокупляются с женщиной, думают обо мне и горько жалеют о своей потере. Если же ты спасешь меня, как я достигну своей заветной цели?

— Неизвестно, сумею ли я спасти тебя, — покачал головой Роберт. — Похоть можеет затмить и тщеславие, и надменность. Ты можешь отдаться им, но если я все же вырву тебя из их рук, отомстить будет легче легкого. Я скажу собравшимся, что твой брат объявит о помолвке в ночь бала Уитли. Бал знаменует окончание осеннего охотничьего сезона и возвращение в Лондон самых влиятельных лиц. Все, кто хоть что-то собой представляет, обязательно съедутся к графине, сокровище мое. Какое торжество для получившего твою руку слышать объявление о помолвке на этом балу! А тем временем ты будешь держать претендентов в напряжении. Пойми, Люсинда, я все готов отдать за то, чтобы спасти тебя от публичного унижения. А потом… какой меткий удар ты нанесешь этой троице, ибо можешь быть абсолютно уверена: каждый успеет похвастаться приятелям, что именно он выйдет победителем. Если же они вздумают потом явиться к тебе и устроить скандал, пригрози обличить «Учеников дьявола» и их гнусные ритуалы.

Люсинда была искренне тронута его заботой. Может, он прав и она в самом деле сумеет выполнить задуманное, не разыгрывая из себя шлюху на публике. Если члены общества запомнят это гнусное зрелище, это впоследствии отразится на ее детях. Кто захочет жениться на дочерях подобной женщины?

— Попробуй спасти меня, — тихо попросила она.

Роберт кивнул и добавил:

— На всякий случай, Люсинда, тебя нужно научить еще одному трюку. Мы начнем с утра, а сегодня я прошу тебя как следует выспаться и отдохнуть.

На следующий день ее, не дав позавтракать, привели в зал, одетую только в ночную сорочку и домашние туфельки. В центре стояло устройство непонятного вида и назначения. Повелитель объяснил, что это его собственное изобретение, названное «Укротителем девиц».

Крепкий столб был вмурован в мраморное основание. К столбу было приделано толстое бревно, образуя таким образом букву «Т». Бревно тщательно обернули набивкой из овечьей шерсти в чехле из черного бархата. Люсинда заметила свисавшие с обоих концов кандалы, захват которых можно было регулировать. В основании находились также зажимы, куда ей предстояло сунуть ступни. Все сооружение имело весьма пугающий вид, и при всей храбрости Люсинда с опаской посматривала на него.

— Пойдем, мое сокровище, не бойся, — попросил Роберт, помогая ей встать у столба. — Сними сорочку, чтобы мы смогли как следует отрегулировать нашего «Укротителя».

Люсинда молча подчинилась.

Он слегка опустил перекладину, велел Люсинде перегнуться через нее, остался недоволен и опустил бревно еще ниже.

— Попробуй перегнуться снова, — бросил он и на этот раз остался доволен. — Вытяни руки, Люсинда, посмотрим, на какую длину отпустить кандалы.

Вскоре запястья Люсинды сковали железные обручи, подбитые, правда, густой мягкой шерстью, так что кожу ничуть не терло.

— И последнее, — объявил он, поглаживая Люсинду по голой попке, — нужно вставить ноги в зажимы. Разведи бедра, Люсинда… шире… Шире… вот так!

Теперь ей не вырваться! Но поскольку на Люсинде оставались туфли, а зажимы тоже были подбиты шерстью, никакой боли она не ощутила. Правда, в такой позиции она была совершенно беспомощна и целиком открыта Повелителю.

— Смею я спросить, что ты намереваешься делать со мной? — нервно засмеялась она.

— Значит, ты встревожилась, — вздохнул он. — Поэтому я и решил, что нам нужно попрактиковаться, на случай если я не смогу тебя спасти. Не стоит страшиться, Люсинда. Это всего лишь предназначено для того, чтобы без помех поиметь тебя. Но сначала, разумеется, предстоит порка доброй шотландской плеткой. Одних шлепков будет недостаточно для скованной по рукам и ногам женщины. Сейчас я покажу тебе.

Он поднял со стула что-то вроде пояса, но при ближайшем рассмотрении Люсинда поняла, что полоса кожи слишком широка.

— Шесть дюймов ширины, — пояснил Роберт. — Четырехдюймовый конец разрезан на хвосты, завязанные маленькими узелками. Твою кожу они не рассекут, но при правильном использовании прекрасно разогреют зад и приготовят тебя к «закланию». И если ты среагируешь так, как я ожидаю, то, поверь мне, не дождешься, пока тебя возьмет мужчина. Начнем, сокровище мое?

— Погоди! — вскричала она. — Если я должна вынести это перед «Учениками дьявола», кто будет орудовать плетью?

— Только я, — заверил он. — Не позволю никому коснуться тебя. Мужчины, не привыкшие к таким инструментам, теряют разум и осторожность и зверски издеваются над своими жертвами. Но цель порки не наказать, а возбудить женщину, подготовить ее к вторжению мощного копья.

— Понятно, — вздохнула Люсинда, хотя посчитала столь тяжкое испытание совершенно ненужным. — В конце концов, если женщина любит мужчину, она всегда готова ему отдаться и ей не нужны никакие возбуждающие средства, кроме ее собственной страсти.

— Согласен, — кивнул он. — Но есть мужчины, которым необходимо видеть женщину униженную и беспомощную, а бывают также женщины, от природы холодные и не испытывающие плотских желаний. Именно для таких и предназначены столь грубые средства. «Ученики дьявола» давно пресытились обычными блюдами. Им подавай что-нибудь поострее, и подобные спектакли волнуют их. Но это лишь на тот случай, если они откажутся меня послушать. Ты готова, Люсинда?

Нервно сглотнув, она чуть слышно прошептала:

— Да, Робби.

И тут же услышала свист плетки, разрезавшей воздух. Кожаные хвосты обожгли ее ягодицы, и Люсинда слегка взвизгнула. Последовали второй и третий удары. Ей становилось все жарче, но узкие, завязанные узлом ремни все продолжали жалить ее несчастную плоть. Люсинда прикусила губу, чтобы не вскрикнуть.

— Не пытайся проявлять чудеса храбрости, — посоветовал он, — им понравится, если ты станешь выть, умоляя о пощаде.

И снова хлестнул ее.

Люсинда театрально зарыдала.

— Превосходно, сокровище мое, — одобрил Роберт, продолжая истязание. Наконец он сжал ее венерин холмик, проверяя, готова ли она к любовной схватке. Люсинда уже была влажной, но этого ему показалось недостаточно. Пришлось отвесить ей еще четыре полновесных удара под звук довольно убедительных всхлипываний. Вторая проверка показала, что ее лоно горит, как в огне, и истекает прозрачными каплями. Отбросив плетку, он выпустил на свободу свою истомившуюся плоть, стиснул ее бедра и воткнул меч в ее сочившиеся соками ножны. Ее покрасневшая попка, вдавившаяся в его чресла, казалась раскаленной.

— Ах, как хорошо, сокровище мое! — простонал он, окунаясь в нее.

— О да, — выдохнула Люсинда, — восхитительно!

— Хочешь, чтобы тебя вспахали на совесть? — лукаво прошептал он, щекоча языком ее ушко.

Да, скорее, Повелитель, скорее, хочу, чтобы ты взял меня!

— И твое желание исполнится, — пообещал Повелитель, делая резкий выпад. Его плоть пронзала ее раз за разом.

— Быстрее, дьявол ты этакий! Быстрее! — кричала Люсинда, изнемогая от сладострастия. Инстинктивно выгнув спину, она сжала потайные мускулы, пленив дерзкого завоевателя, но тут же расслабилась.

— Ах, Люсинда, — прохрипел он, — ты убиваешь меня своей невыразимой сладостью!

Выпустив ее бедра, он накрыл ладонями нежные груди и стал осыпать их отчаянными ласками. Это оказалось последней каплей. Порка привела Люсинду в невероятное возбуждение, а ощущение его рук на груди довело до безумия. Такого исступленного наслаждения он ни разу ей не дарил. Ее тело содрогнулось, и она потонула в море экстаза, которому, казалось, не будет конца. Окружающее исчезло. Осталась лишь одна связная мысль: он должен спасти ее!

Повелитель почувствовал, как пена ее страсти заливает его жадную плоть, и с криком дал себе волю, стискивая сначала ее груди, потом бедра, врезавшись в нее еще несколько раз, прежде чем отдаться волне блаженства. Он должен спасти ее!

Он обмяк на ней, тяжело дыша. Сама Люсинда едва не потеряла сознание и бессильно повисла на «Укротителе девиц» в позе абсолютной покорности, так что Повелитель испугался, уж не убил ли он ее. Он приподнялся и принялся поспешно освобождать ее из пут.

— Ты жива? — встревоженно осведомился он и, подняв Люсинду, понес к креслу. Усевшись, он положил на колени недвижную женщину и прижал к себе. — Люсинда! Скажи хоть слово, сокровище мое! Что с тобой?

Люсинда глубоко, удовлетворенно вздохнула и медленно открыла свои голубые глаза.

— Все хорошо, Робби, — спокойно заверила она. — Не волнуйся. О, дорогой мой, меня никогда еще так не вспахивали! Правда, перекладина немного неудобна и самая середина давит на живот, зато остальное! Но, дорогой, тебе ни к чему было пороть меня, чтобы возбудить, хотя, признаю, новизна ощущений свое дело сделала. — Она погладила его по щеке, озорно подергала за маску и шепнула: — Ты великолепный любовник, Робби. Почему же считаешь, что бедность не дает тебе права на женитьбу? Это поместье — чудесное тихое местечко. Я могла бы прожить здесь всю свою жизнь, никогда не видя Лондона, и все же быть счастливой. Наверняка есть женщина, которая ради любви к тебе пошла бы на все.

Сердце Роберта разрывалось от боли и тоски. Она могла быть здесь счастлива! Сама сказала об этом. Он любил ее, но гордость и честь не позволяли открыто признаться в своих чувствах.

— У меня никого нет, — глухо обронил он и почти нетерпеливо столкнул ее с коленей. — Надень сорочку, Люсинда. Больше я ничему не могу тебя научить. Позавтракай, и мы поедем кататься.

— Когда наступит полнолуние? — робко поинтересовалась она, накидывая рубашку. Должно быть, уже скоро, недаром она каждую ночь смотрела в окно, на темнеющее небо.

— Через три дня, сокровище мое, — сообщил он.

Три дня. Всего три дня осталось им быть вместе. Три дня из всего чудесного лета, прежде чем ей придется участвовать в гнусной церемонии, которую Люсинда заранее ненавидела. Не плотской любви она страшилась. Беда в том, что поклонники не любви от нее хотели, а мести за то, что она сделала их посмешищем всего общества. Люсинда пожалела бы о содеянном, если бы из-за всего случившегося судьба не свела ее с тем, кого она полюбила так отчаянно, что готова была открыть ему свое сердце. Но это невозможно! Если Роберт отвечает ей тем же, а это вполне возможно, иначе почему еще он решился спасти ее, какую боль ему придется пережить, если их план не удастся! Если ее вынудят отдаться герцогу, маркизу и лорду Бертраму на глазах у злобствующей толпы благородных джентльменов!

Люсинда едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

Следующие три дня пролетели как на крыльях. Они все время проводили вместе, в скачках по уже желтеющим полям. Роберт показал ей годовалого жеребенка, которого отправлял в Турцию, чудесное молодое животное, со шкурой, того же цвета, что и ее каштановые волосы. Жеребенок взял яблоко с ее руки, щекоча ладонь мягкими губами.

По ночам они растворялись в страстных объятиях, но Роберт по-прежнему уходил к себе, опасаясь, что она поддастся искушению снять с него маску.

— Поклянись честью, что приедешь на бал Уитли, — потребовала она. — Ты ведь можешь раздобыть приглашение?

— Мой друг лорд Боуэн все устроит, — пообещал он, целуя ее в лоб. — Это так важно для тебя, Люсинда?

— Важнее этого нет ничего на свете.

— Но почему? — удивился он.

— Вот уже несколько лет, как ты играешь роль Повелителя для «Учеников дьявола», — начала она, — но теперь утверждаешь, что, несмотря ни на какие последствия, я стану твоей последней ученицей. Это говорит о том, что у тебя все же есть совесть. Ты сам знаешь, что занимался неправедным делом. Богатым и сильным мира сего никто не дал права унижать и оскорблять бедных и беспомощных. Правда, это не останавливало их ни раньше, ни теперь. Даже если ты не сможешь уберечь меня от похоти назойливых претендентов на мою руку, я устрою им публичную выволочку в Лондоне. Они долго не забудут урока, уж поверь мне. Неужели тебе не хочется присутствовать при этом, Роберт? Разве это не достойный конец твоей карьеры Повелителя?!

— Они найдут на мое место другого, — пожал плечами Роберт.

— Вероятно, да, а может, и нет. Я намереваюсь использовать моего милого братца-епископа, чтобы навсегда распустить нечестивое общество «Учеников дьявола». Если же он начнет сопротивляться, я донесу на него и его сообщников архиепископу Кентерберийскому, даже если при этом о моем позоре узнают. Но «Ученики дьявола» больше не посмеют обидеть ни одну молодую женщину! — твердо провозгласила она. Роберт разразился смехом и осыпал ее поцелуями.

— Люсинда, сокровище мое, ты клялась, что я не сумею укротить тебя, и, клянусь Богом, настояла на своем! Не могу сказать, как я счастлив!

Он снова поцеловал ее, и со смешком опрокинул на спину.

— Я хочу замучить тебя до умопомрачения, моя очаровательная злючка! Согласна? Последняя партия перед тем, как мне придется отослать тебя в Лондон!

— Иди ко мне, мой великолепный Повелитель, — промурлыкала Люсинда, привлекая его к себе. — О да, да! Ужасно, ужасно мило! Еще, еще!

Его язык алчно лизал ее губы, выгнутую шею, груди, обводил соски. Роберт с наслаждением ощущал сладость затвердевших крошечных бугорков. Его губы скользнули по ее торсу, целуя, слегка прикусывая, лаская. Она бормотала нежные слова. Он уткнулся носом в роскошную поросль черных завитков и, спустившись вниз, устроился между ее молочно-белых бедер. Ее пухлые нижние губки уже повлажнели, крошечные жемчужинки серебристого любовного напитка сочились между ними. Он осторожно приоткрыл розовые складки и впервые взглянул на коралловую плоть. Роберт никогда не ласкал ее подобным образом, ибо считал это привилегией не господина, но любовника.

Крошечная горошинка поднялась, встала, почти пульсируя у него на глазах. Наклонив голову, он стал жадно лизать и посасывать ее.

Люсинда ахнула, сжигаемая головокружительным наслаждением, и вцепилась в его густые темные волосы.

— О Боже, что со мной? — всхлипывала она, ощущая, как он легонько теребит зубами крошечную пуговку, и вздрагивая от удовольствия.

Наконец он больше не смог вынести их любовной игры. Она впивалась ногтями в его плечи, торопя и понуждая двигаться быстрее, и его жажда равнялась ее исступлению. Роберт приподнялся, скользнул между ее раздвинутых ног и глубоко вошел в покорное тело, улыбнувшись, когда Люсинда громко вздохнула. Он стал двигаться, сначала медленно, потом быстрее, а она самозабвенно царапала его спину, кусала плечо.

Какой он твердый! Настоящее железо, пронзающее ее податливую мягкую плоть. Неужели это в последний раз?! Не может быть! Она не позволит!

Люсинда сжала его копье так, словно больше не собиралась отпускать. Роберт застонал, и она, всхлипнув, обняла его ногами. Пусть запомнит ее такой, и когда она отомстит, они пойдут к алтарю. Он будет хотеть ее, как ни одну женщину в мире!

Они слились в слепящей вспышке чувственного наслаждения, почти заставившей обоих лишиться чувств.

«Я люблю тебя», — прошептала Люсинда в своем сердце, не ведая, что он повторяет про себя те же слова. Его руки сжались в последнем объятии, и оба уснули.

Когда Люсинда пробудилась, его уже не было. На соседней, уже остывшей, подушке лежала изумительная белая роза. Она взяла цветок, вдохнула пьянящий аромат и улыбнулась при мысли о прошедшей ночи. Сегодня она должна встретить своих преследователей и, что бы ни случилось, все равно восторжествует над ними. Правда, Люсинда от души надеялась, что Роберт сможет защитить ее от их вожделения, но если все же ничего не выйдет… До чего же противно! Такое чувство, словно на тебя опрокинули полный ночной горшок! Ничего, Люсинда дала обет, что они еще горько пожалеют о своем преступлении!

— Повелитель просил вас принять ванну. Он сам выбрал наряд, который вы сегодня наденете, — сообщила Полли. — Подумать только, миледи, завтра мы отправимся в Лондон!

— Да, но ты не долго там останешься. К Рождеству уже будешь жить в своем новом доме.

— Притом с большой радостью, — отозвалась Полли, — но неплохо в последний раз увидеть наш старый Лондон. Правда, я привыкла к сельской жизни, миледи, и теперь у меня есть Джон. Вместе мы будем вести тихую, спокойную жизнь.

Люсинда долго нежилась в ванне, пока Полли мыла ей голову. Взглянув на выбранный Робертом туалет, она очень удивилась, но ничего не сказала. Горничная надела на нее тонкую батистовую сорочку с рукавами, отделанными кружевом, поверх которой затянула небольшой корсет из белого, затканного цветами шелка. За корсетом последовали шелковая нижняя юбка и кринолин из деревянных обручей, на который легла стеганая атласная юбка, затканная сиреневыми цветами по кремовому фону. Само же платье собиралось в драпировку по бокам и было из лилового шелка с вышивкой. Рукава, узкие до локтя, расходились пеной кремовых кружевных воланов, ниспадавших до самых запястий. Таким же кружевом был обшит глубокий соблазнительный вырез. Собранный защипами корсаж украшали три банта, и еще два сидели над воланами. Ножки Люсинды были затянуты в кремовые шелковые чулки с розовыми подвязками. Роберт позаботился выбрать туфли того же цвета. Волосы Полли убрала в высокую прическу и украсила цветами, выпустив несколько буклей, достигавших плеч Люсинды. В ушах переливались жемчужные сережки. На стройной шее поблескивала филигранная золотая цепочка с крестиком.

Люсинда взглянула на себя в высокое зеркало.

— Выгляжу вполне респектабельной дамой, каковая и есть на самом деле, — заметила она, обернувшись к вошедшему Повелителю. — Почему? Разве я не должна быть полуобнаженной или хотя бы в чем-то прозрачном, предназначенном, чтобы соблазнять?

— Ни в коем случае, если мы хотим, чтобы наш план удался, — покачал он головой. — Сегодня ты должна выглядеть и вести себя как настоящая леди. Только не забудь подчиняться любому моему приказу, чтобы со стороны казалось, будто ты покорена.

— Но если мы не сумеем убедить их? — спросила Люсинда в последний раз.

— В таком случае, сокровище мое, ты снова окажешься на «Укротителе девиц» и в полной власти своих поклонников, — резко бросил он. — Поэтому постарайся хорошо сыграть роль, Люсинда, чтобы одержать победу над врагами. — И, поцеловав ей руку, добавил: — Кое-чего не хватает, сокровище мое. Полли, мушки.

Горничная вручила ему небольшую коробочку, из которой Повелитель извлек два черных сердечка, заранее смазанных клеем. Первую он посадил на левую скулу Люсинды, вторую — на белоснежное полушарие правой груди.

— Ну вот, теперь ты готова, — улыбнулся он и повел ее из дома через сады той же дорогой, что и в первую ночь ее появления здесь. Только на этот раз совсем стемнело: осенние дни стали куда короче. В небе сияла полная луна, серебря окружающий ландшафт. Небольшой амфитеатр был ярко освещен факелами и заполнен до отказа джентльменами в темных плащах с капюшонами. На Повелителе снова были обтягивающие панталоны, из разреза которых дерзко выглядывало внушительное мужское достоинство. Белая батистовая сорочка была распахнута на груди. Когда он вывел вперед Люсинду, из публики послышались удивленные возгласы.

Повелитель поклонился и объявил:

— Милорды, позвольте представить леди Люсинду Харрингтон, отныне усмиренную и укрощенную, как смирный котенок. Сделайте реверанс перед «Учениками дьявола», сокровище мое.

Люсинда низко присела, слегка наклонив голову, так, чтобы джентльменам открылся нестерпимо соблазнительный изгиб ее полных грудок. Она едва сдержала смешок, когда мужчины, все как один, поспешно подались вперед, чтобы вдоволь полюбоваться сливочно-белыми округлостями с затененной расселиной между ними. Горящие взгляды, казалось, прожигали крохотное черное сердечко.

— Мы начнем, милорды, когда вы откинете капюшоны, — объявил Повелитель.

Люсинда бесстрастно наблюдала, как один за другим откидываются капюшоны и открываются лица, большинство из которых были знакомыми. Среди них был и братец Джордж, благочестивый епископ, сидевший рядом с тремя ее поклонниками. «О, Джордж жестоко поплатится за свое вероломство, дайте только срок», — думала Люсинда, скромно опустив глаза.

— Почему она не голая? — вскинулся герцог Рексфорд.

— Да, и, кстати, где «Укротитель девиц»? — вторил лорд Бертрам.

— Выслушайте меня, милорды, — начал Повелитель. — Ранее вы привозили мне женщин низкого происхождения. Я усмирял их для вас, и вы развлекались, сколько душе угодно. Никогда еще я вас не подводил. Но эта женщина, однако, истинная леди. И хотя я укротил и ее, не думаю, что стоит позорить ее перед всем нашим клубом.

— Почему бы нет? — удивился маркиз Харгрейв.

— Все ли вы надеетесь, что леди Люсинда изберет вас в мужья, милорды?

— Да! — хором воскликнули все трое.

— Неужели тот, на кого падет жребий, станет спокойно жить с сознанием того, что двое остальных поимели ее при всех друзьях и сливках столичного общества? Или счастливец намеревается всю жизнь держать жену в деревне? А если ее первое дитя родится через девять месяцев после свадьбы? Сможет ли джентльмен с уверенностью сказать, что ребенок от него?!

— Но вы пользовались ею сколько хотели, — раздраженно заметил герцог Рексфорд.

— Это верно, милорд, но вы не знаете ни меня, ни моего имени, а кроме того, я принимал все необходимые предосторожности. Только одному из вас известно, кто я. Доведись вам встретить меня в «Уайтсе» или на балу, вы не узнаете Повелителя. Зато можете перечислить всех членов клубов «Ученики дьявола» или «Клуба адского пламени». Если вы все трое публично изнасилуете леди Люсинду, сплетен не остановить и злым языкам не помешать. Репутация леди, как, впрочем, и ее мужа, будет погублена. Вы, разумеется, этого не хотите.

Позвольте предложить вам иной выход. Вы уже сумели отомстить леди Люсинде. Пятнадцатого ноября графиня Уитли дает первый бал в честь окончания охотничьего сезона. Мы все там будем. Леди Люсинда обещала мне, что на этом балу ее брат, епископ Уэллингтонский, объявит о помолвке. А тем временем она согласилась принимать вас в своем лондонском доме на Трейли-сквер, номер три. Я готов поверить леди на слово и думаю, все последуют моему примеру. Никто, кроме «Учеников дьявола», не узнает, что последние три месяца она была здесь, а не в Ирландии, с сестрой. Что же до вас, джентльмены, вы, разумеется, будете молчать из страха перед женами, дочерьми, сестрами, матерями и любовницами, которые могут узнать о ваших сладострастных проказах, и уж тогда беды не миновать.

Итак, джентльмены, согласны вы пожертвовать немедленным наслаждением ради вас же самих?

— Я хочу слышать подтверждение из уст самой леди, — вмешался лорд Бертрам.

— Сокровище мое, — попросил Повелитель, — не дадите ли лордам слово, что объявите о помолвке на балу графини Уитли?

— Клянусь, милорды, и приглашаю всех в мой дом на Трейли-сквер. С радостью приму вас, — с чувственной хрипотцой промурлыкала она, приседая.

— Надеюсь, вы позаботились о надлежащих развлечениях для нас, раз уж леди Люсинда на сегодня потеряна? — проворчал герцог Рексфорд. — Я, так и быть, согласен на предложение Повелителя. Не желаю, чтобы в обществе шептались, будто Бертрам охаживал мою жену до свадьбы!

— Верно! — поддержал маркиз Харгрейв.

— Я присоединяюсь, — кивнул лорд Бертрам.

— Прекрасно, милорд, значит, все решено. Джон! Проводи леди Люсинду в дом. Что же до вас, милорды… когда же я кого отпускал, не ублажив?

Повелитель хлопнул в ладоши, и на арену немедленно выскочили босые цыганки и принялись кружиться, высоко поднимая юбки и обнажая коричневые округлые ягодицы и опушенные темной порослью треугольники внизу живота.

— Это для начала, милорды, — ухмыльнулся Повелитель. — Позже мы выставим на аукцион самую хорошенькую в деревне девственницу. Вы все знаете ее сестер. Будет объявлено о продаже обеих ее невинностей, как спереди, гак и сзади. И разумеется, в ваше полное распоряжение поступят как сельские мальчики, так и девицы. Винные болонки наполнены лучшими афродизиаками. Я присоединюсь к вам, как только удостоверюсь, что леди Люсинда в своей комнате, а мои похотливые лакеи не трахают напоследок ее несчастную горничную Полли.

С этими словами он поспешил прочь. За его спиной вакханалия разгоралась в полную силу. «Ученики дьявола» дали волю гнездившемуся в них пороку.

Роберт добрался до дома на несколько минут позже Люсинды и Джона. Она бросилась в его объятия и стала страстно целовать.

— Спасибо тебе. Спасибо за все! — восторженно повторяла она.

— Я должен идти к гостям, — пробормотал он. — Больше мы не увидимся, Люсинда. Завтра на рассвете ты отправляешься в Лондон. Все необходимые распоряжения уже отданы. Насколько я понял, Джон едет с тобой. Счастливого пути и прощай.

Он осторожно снял с шеи ее руки.

— Вы забыли, сэр, мы встречаемся на балу у графини Уитли. Вы обещали мне, и уверена, сдержите слово, — напомнила Люсинда.

С сожалением усмехнувшись, он поцеловал ее в ладонь.

— Сдержу.

— В таком случае я найду вас там, — твердо объявила она.