Генри стал есть, и гнев постепенно рассеивался. Он был очень доволен, заметив, что еда превосходна: вкусная, горячая и свежая. Не пережаренная, не изобилует пряностями, запахом которых нерадивые хозяйки часто скрывали смрад гнили или разложения. Он проткнул ножом кусок говядины и принялся жадно жевать. Куски от каравая он отрывал руками, масло намазывал пальцем. Мейбл постоянно подливала эля, и Генри осушал кубок за кубком, Эль был чистым и забористым, так что еда казалась еще вкуснее.

Розамунда ела мало и вскоре поднялась.

— Прошу меня простить, я должна покормить мужа.

Мальчик, когда ты поужинаешь, тебе подадут сладкое.

Она презрительно оглядела кузена и громко заметила:

— Дядя, он совершенно невоспитан! Неужели твоя жена ничему его не учит?

И прежде чем Генри Болтон успел запротестовать, вышла из зала.

— Для чего тебе ложка? — прошипел он сыну. — И почему ты ешь руками, как грязный крестьянин?

— У меня нет ложки, — проныл мальчишка.

— А это что? — прикрикнул он на сына. — Черт побери, веди себя прилично! Сучонка права! Никаких манер! Ничего, я еще потолкую насчет этого с твоей мамашей!

Позади зала, соединенная с домом каменной колоннадой, находилась кухня. Между колоннами с обеих сторон разбили огороды. Над ними возвышалась беседка, увитая начинавшими зеленеть лозами. Розамунда прошла в кухню. Похвалив кухарку за хороший обед, она налила в миску бульона, взяла ломтик хлеба и поспешила наверх, в покои мужа. Он уже не спал и приветливо улыбнулся девочке. Та улыбнулась в ответ и, поставив миску, вынула из кармана юбки салфетку и подвязала под подбородком мужа. Потом разломила хлеб на мелкие кусочки, высыпала в бульон и принялась кормить Хью.

Он ел медленно и с трудом: ему было больно глотать.

Съев несколько ложек, он поднял руку в знак того, что наелся, хотя миска оставалась почти полной.

— Больше не могу, дорогая, — прохрипел он.

— Еще пару глоточков, — упрашивала Розамунда, но.

Хью покачал головой, — О, дорогой, как же ты выздоровеешь, если не будешь есть?

Ее янтарные глаза так и светились участием.

— Розамунда! — укоризненно прошептал он.

— Знаю, — кивнула она, — но я не хочу, чтобы ты уходил.

Хью снова усмехнулся.

— Поверь, Розамунда, я больше всего на свете жажду остаться с тобой. Через год-другой ты расцветешь и станешь настоящей красавицей. О, как бы я хотел быть свидетелем твоих триумфов, но придется наблюдать за тобой из другого мира. Не сомневайся, пусть тело мое будет гнить в доброй земле Фрайарсгейта, дух будет всегда с тобой, моя дорогая жена и друг.

Розамунда отставила миску и, не в силах сдержаться, заплакала.

— Что я буду делать без тебя, Хью? — всхлипывала она.

Хью нежно погладил ее по плечу.

— Во всем доверься Эдмунду, и обещаю, что ты будешь иметь куда более могучего защитника, чем я, дорогая. А мои силы быстро убывают. Пошли ко мне Генри Болтона.

Розамунда нехотя поднялась, вытирая глаза рукавом.

— Я посижу с тобой после его ухода, — пообещала она;

— Буду ждать, — едва слышно прохрипел он.

Девочка растянула губы в невеселой улыбке и вышла из комнаты. Дядя как раз успел все доесть и сейчас вытирал начисто тарелку кусочком хлеба. Кузен яростно орудовал ложкой, запихивая в рот куски яблочного пирога с кремом.

— Хью хочет поговорить с тобой, дядя. Постарайся не утомлять его, — попросила она. Ее голос дрожал.

Генри Болтон недовольно уставился на племянницу.

— Ты в самом деле неравнодушна к нему? — буркнул он, подозрительно хмурясь. — Он, случайно, не забавлялся с тобой?

Розамунда прекрасно поняла, что он имеет в виду, и ответила пренебрежительным взглядом.

— Он мне как отец. До чего же грешные и непристойные у тебя мысли! Но поверь, я постараюсь потерять невинность задолго до того, как ты попытаешься обвенчать меня со своим отродьем.

Видя потрясенный взгляд дяди, она ехидно усмехнулась.

— Тебе и в самом деле нужна розга, наглая ты девчонка! — прорычал Генри.

— Попробуй поднять на меня руку, если посмеешь, конечно, и станешь калекой, обещаю. Я отсеку ее топором, — спокойно пообещала Розамунда. — А теперь иди, поговори с моим мужем, пока еще способен ворочать языком.

Генри Болтон почти выбежал из зала. Ему совсем не нравилось поведение племянницы и ее манера обращаться с ним. Что случилось с испуганной покорной малышкой, которой она когда-то была? Не для того он дал племяннице в мужья Хью Кэбота, чтобы превращать ее в независимую и, очевидно, грамотную особу! От Хью требовалось лишь защищать интересы Генри, и ничего больше, с тем чтобы после его смерти Розамунда могла благополучно выйти за Генри-младшего. Но эта языкастая, чертовски самоуверенная девица еще смеет так с ним разговаривать!

— Мне это не нравится, — пробормотал он себе под нос. — Совсем не нравится.

Но ничего, если Кэбот в самом деле умирает, Розамунда скоро окажется в его власти, и тогда он быстро возьмет ее в руки, особенно если Хью подпишет брачный контракт между ней и молодым Генри Болтоном.

Он открыл дверь спальни и переступил пороги.

— Добрый вечер, Хью! — приветствовал он, откровенно пораженный увиденным. Судя по всему, Кэбот действительно умирает. От него осталась одна тень, только глаза жили на изможденном лице, доказывая, что дух еще силен.

— Заходи, Генри Болтон, и садись рядом, — пригласил Хью. — Давненько мы тебя не видели. Твоя добрая жена здорова?

— Да, — коротко бросил Генри. — Розамунда говорит, что я не должен тебя утомлять, поэтому сразу перейду к делу.

— Разумеется, — кивнул Хью.

— Я прослышал, что ты умираешь, и теперь вижу, что это правда, — без обиняков начал Генри. — По закону ты — господин и хозяин моей племянницы, получивший такое право при женитьбе на ней, и, следовательно, обязан обеспечить будущее своей вдовы перед тем, как расстанешься с жизнью.

— Совершенно верно, — согласился Хью.

— Я привез брачный контракт Розамунды и моего сына, Генри-младшего. Розамунда, конечно, станет носить по тебе траур весь год, но контракт должен быть подписан заранее, чтобы отпраздновать свадьбу сразу, как только она тебя оплачет. "

— Вижу, как ты заботишься о племяннице, Генри, — усмехнулся Хью. — Однако я уже позаботился о будущем своей жены, чтобы, когда меня не станет, она могла жить спокойно.

Генри от изумления на минуту потерял дар речи.

— Ты не смеешь! — вскричал он наконец.

— Почему же? По английским законам я единственный, кто имеет над ней права, — проговорил Хью, невероятно наслаждаясь происходящим.

— Но я ее ближайший родственник! — взвизгнул Генри.

— А я — ее супруг благодаря тебе, — парировал Хью. — Права мужа превыше прав всех родственников, вместе взятых. Ты не получишь ни Розамунды, ни Фрайарсгейта для своего наследника.

— Ты немедленно подпишешь контракт! — не отступал Генри.

И тут Хью не сдержался. Он никогда не ожидал увидеть отчаяние в глазах Генри, услышать мольбу в его голосе, но, как оказалось, ошибся. И теперь разразился неудержимым смехом. На беду, смех перешел в приступ кашля. Хью стал задыхаться и судорожно потянулся к кубку с настоем, приготовленным женой. Но Генри, видя это, отодвинул кубок подальше. Чувствуя, как останавливается сердце, Хью понимающе уставился на него голубыми глазами, в которых так и не погасло веселье. Губы беззвучно зашевелились, прежде чем с них слетели последние слова.

— Ты проиграл! — выдохнул Хью, падая на подушки.

Лицо постепенно накрывали смертные тени.

Генри тихо выругался, подвигая кубок ближе к своей жертве, чтобы никто не догадался о случившемся. Ему так и не удалось получить подпись Хью, а на подделку он не осмеливался. Все же теперь, со смертью Кэбота, он снова обрел власть над племянницей. Она сделает так, как потребует он, иначе он просто задушит ее голыми руками.

Генри прикрыл глаза умершему, вышел из спальни и, вернувшись в зал, объявил:

— Твой муж снова заснул, Розамунда, и передал, что поговорит с тобой завтра.

— Ты останешься на ночь, дядя? — осведомилась она. — Я отведу тебя и кузена в спальню.

— Покажи юному Генри дорогу, девочка. Я знаю, где в этом доме комнаты для гостей. Пожалуй, поживу тут немного. Но сначала принеси мне вина.

Она выполнила просьбу, а потом повела кузена в комнату для гостей, пожелала доброй ночи и поспешно удалилась, решив посмотреть, хорошо ли себя чувствует Хью. Но, к своему величайшему потрясению, обнаружила, что муж мертв.

Сдержав крик тоски, она позвала служанку и велела:

— Немедленно беги за мастером Эдмундом. Смотри, чтобы мой дядя тебя не заметил. И позови сюда Мейбл.

Она уже посылала за Эдмундом, но тот не явился, очевидно, его не было поблизости. Хоть бы сейчас он оказался в доме.

Служанка кивнула и снова оставила ее одну. Вошедшая Мейбл немедленно поняла, что случилось, и в ужасе прижала ладонь ко рту.

— Как? — воскликнула она.

— Мы должны подождать Эдмунда, — глухо объявила Розамунда и, усевшись рядом с усопшим мужем, взяла его остывающую ладонь, словно этим могла вернуть жизнь.

Наконец в спальне появился Эдмунд и, сам того не зная, повторил вопрос жены:

— Как?!

— Подозреваю, к этому приложил руку дядюшка Генри, — пояснила Розамунда. — Ничего, он свое получит.

Слезы потоком струились по ее бледному лицу.

— Расскажи, — попросил Эдмунд. — Если сумеешь убедить меня, я сам его прикончу и обставлю все так, будто произошел несчастный случай.

Его серые глаза были очень серьезны.

— Он пошел поговорить с Хью, а вернувшись, сказал, что Хью заснул, но велел передать, что поговорит со мной утром. Я оставила дядю в зале, отвела его отродье спать, а когда пришла в спальню, обнаружила, что мой муж мертв.

Эдмунд нагнулся и тщательно осмотрел леденеющее тело старого друга. Ни малейшего признака насильственной смерти. На тонких синих губах даже играла легкая улыбка.

Выпрямившись, Эдмунд покачал головой:

— Розамунда, он умер своей смертью. Мы этого ожидали. — Он обнял измученную племянницу. — Ты вне себя от горя, дитя мое. Все случилось быстрее, чем мы предполагали.

— Генри Болтон виноват в его смерти, — упрямо твердила Розамунда. — Не знаю, каким образом, но чувствую это сердцем. Хью был бодр и весел, когда я его оставила.

Кого же еще винить?

— Даже если ты права, Розамунда, доказательств все равно нет. Хью был смертельно болен, и все это знали. Однако поскольку Генри не ведает, что он скончался, или хочет, чтобы мы поверили, будто он тут ни при чем, мы ничего не скажем ему до утра. Где мой брат сейчас?

— Потягивает вино в зале. Сомневаюсь, что он сильно изменился, а это означает, что пока не напьется до полусмерти, с места не встанет, — с горечью ответила Розамунда и, глубоко вздохнув, расправила плечи. — Мы с Мейбл приготовим тело моего мужа к похоронам. Эдмунд, ты обнаружил доносчика?

— Нет, племянница. Возможно, кто-то просто распустил язык, не думая ни о чем плохом. Сама знаешь, с какой быстротой разносятся слухи!

— Я приказываю положить моего мужа в зале, чтобы все могли отдать ему последние почести, — объявила Розамунда. — И всю ночь стану молиться у его смертного ложа.

Вряд ли дядюшка заметит это в своем пьяном бреду.

Она вопросительно взглянула на Эдмунда:

— Хью говорил, что нашел средство защитить меня от Генри и что ты знаешь, в чем дело.

— Знаю, — тихо хмыкнул Эдмунд. — Мой братец не знал, что совершает роковую ошибку, выдавая тебя за Хью Кэбота, и что Фрайарсгейт навеки уплывет из его загребущих лап. Будь уверена, племянница, я не позволю Генри захватить тебя и Фрайарсгейт и заставлю уважать последнее желание твоего мужа. Кое-кто уже на пути сюда. Хью надеялся сам встретить гонца, но он скоро будет здесь, и все станет ясным. Нам понадобится власть нашего гостя. Ты мне веришь?

— Всегда, дядя, — спокойно кивнула она.

Мейбл благоговейно перекрестилась и прижала Розамунду к пышной груди, сочувственно прищелкнув языком. К ее величайшему удивлению, девочка разрыдалась. Так долго копившиеся горести вырвались наружу.

Ни Мейбл, ни Эдмунд не произнесли ни слова, пока Розамунда изливала печаль.

Наконец она стихла, вытерла глаза рукавом, ощущая необычайные покой и облегчение. Она никогда не была плаксой и сейчас гордо выпрямилась и тряхнула головой:

— Давайте начнем. Нужно обмыть его и зашить в саван.

Эдмунд позаботится о том, чтобы сколотили гроб и принесли наверх, в комнату Хью.

— Немедленно, госпожа, — кивнул Эдмунд и торопливо вышел.

— Все равно это Генри убил Хью, — настаивала Розамунда. — Пусть Эдмунд твердит, что не нашел на теле ни раны, ни синяка, я знаю, что это так. Когда-нибудь я отомщу!

— Думаю, Эдмунд не стал бы ничего скрывать от тебя, — задумчиво протянула Мейбл, — хотя это еще не значит, что ты не права. Чтобы справиться с таким слабым больным, достаточно прижать подушку к его рту.

Розамунда задумчиво кивнула:

— Он еще сильно пожалеет о том, что наделал. Я не позволю Хью уйти неотмщенным. Он был мне добрым другом. Это мой супружеский долг по отношению к нему.

Женщины стали готовить Хью к погребению: раздели и осторожно обмыли тело теплой водой из кувшина, стоявшего на углях камина. Мейбл подошла к сундуку, что стоял у изножья кровати, вытащила кусок полотна, оторвала длинную полосу и подвязала подбородок Хью, чтобы рот не открылся. Потом заколола повязку маленькой булавкой, а Розамунда тем временем вынимала из сундука саван. Женщины с трудом уложили тело в полотняный мешок. Снаружи оказалась одна голова, но и ту прикроют перед самыми похоронами. Длинные руки сложили на груди и сверху придавили простым деревянным распятием. Розамунда осторожно пригладила серебристо-белые волосы мужа. И снова почувствовала, как слезы щиплют глаза, но на этот раз сумела взять себя в руки.

— Генри в самом деле пьян, — объявил вернувшийся Эдмунд. — Я велел оттащить его в постель. Пришли мужчины с гробом. Сейчас Хью снесут вниз и зажгут свечи по четырем углам гроба. Аналой с молитвенником ожидает тебя.

Розамунда кивнула и с последним взглядом на мужа покинула спальню. Когда гроб поместили на длинный стол, она сама зажгла свечи и преклонила колени в молитве.

— Я не сойду с места, пока его не опустят в могилу, — сказала она слугам. — Постарайтесь выкопать яму поглубже.

— Все будет сделано, — заверил Эдмунд и вопросительно взглянул на жену, но та повелительно махнула рукой, и он удалился.

— Я побуду с тобой, — предложила Мейбл.

— Нет, — отказалась Розамунда. — Предпочитаю побыть одна.

— Но, дитя мое… — запротестовала Мейбл.

— Я больше не дитя, — тихо ответила Розамунда. — Теперь иди, но возвращайся за час до рассвета.

Ее колени упирались в маленькую подушечку, руки были молитвенно сложены, голова низко склонена.

Мейбл горестно вздохнула. Нет, Розамунда уже не ребенок, но еще и не взрослая женщина. Что с ней будет теперь?

Она медленно вышла из зала. И без того все ясно. Генри Болтон выдаст племянницу замуж за своего мерзкого сыночка. Гадкий мальчишка, которого он привез с собой, станет новым хозяином Фрайарсгейта, а сама Розамунда будет в подчинении своего дядюшки.

Она снова вздохнула. Правда, Эдмунд говорил что-то насчет того, как умно Хью обеспечил безопасность Розамунды. Но, насколько она знает Генри, тот наверняка пренебрежет последней волей Хью, и они ничего не смогут сделать.

Расстроенная женщина вошла в спальню, где уже сидел муж.

— Ты оставила ее одну? — спросил он.

— Она так хотела, — пояснила Мейбл, снимая вуаль и опускаясь на сундук. — Я очень устала, муженек. А молодая хозяйка, разумеется, измучена еще больше и все же собирается молиться до восхода за добрую душу своего супруга.

И, немного помедлив, добавила:

— Думаешь, Розамунда права, утверждая, что Генри Болтон каким-то образом виновен в смерти Хью?

— Он сильно ослабел и едва дышал, — ответил Эдмунд, — но я не думал, что смерть придет за ним так рано. Правда, я не видел следов насилия, и вряд ли Генри отважился на преступление. На губах Хью даже играла слабая улыбка, словно перед смертью его что-то рассмешило. И все же его веки были кем-то закрыты. Хотя скорее всего Генри прикрыл глаза умершему. — Он пожал плечами:

— Возможно, Хью просто пришло время отправляться к праотцам. Мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле. Поэтому следует придерживать язык и хозяйку предупредить, чтобы сто раз подумала, прежде чем сказать что-то. Мы ничего не можем доказать. Мало ли какие подозрения или мысли у нас возникнут!

— — Но что теперь будет? — тревожилась Мейбл. — Разве не ты сказал, что Хью позаботился о нашей Розамунде? Что он сделал такого, против чего твой брат бессилен?

— Немного терпения, жена, — хмыкнул Эдмунд. — Я буду держать язык за зубами до нужного момента. Обещаю, что Генри останется в дураках и ничего не сможет предпринять. Ни Розамунда, ни Фрайарсгейт никогда ему не достанутся.

— Если для того чтобы увидеть чудо, нужно потерпеть, я все вытерплю, — пообещала Мейбл, снова вставая и принимаясь расшнуровывать платье. — Уже поздно. До утра осталось немного. Пойдем в постель, муженек.

— Согласен, — кивнул он, тоже вставая. — Завтра нас ждет долгий и трудный день.