— Что привело ирландского епископа в Париж, монсеньор? — наконец-то позволил проявить любопытство иезуит.

— Одно семейное дельце, — спокойно ответил Майкл. — А так как мы вспомнили, что твоя тетушка происходит из рода О'Малли и ты, таким образом, вроде как тоже член нашего семейства, то подумали, что ты сможешь нам помочь.

— Если это в моих силах, — осторожно ответил Бирач.

— В твоих, в твоих, не беспокойся.

— Тогда начнем, приятель! Или ты собираешься продержать меня здесь всю ночь?

— Ты, конечно, помнишь мою сестру Скай, — начал Майкл.

— Как же можно забыть такое прелестное существо? — ответил Бирач. — Она что, уже похоронила своего очередного мужа, Мишель? Или все еще замужем за этим огромным человеком, как его — де Мариско?

— Да, Адам де Мариско, и, дай им Бог, они пока что счастливо женаты. На Михайлов день будет восемнадцатая годовщина их свадьбы.

— Прекрасно, в чем же тогда проблема?

— Пожалуй, следует начать с самого начала, — сказал Майкл. — Несколько лет назад моя сестра вместе с мужем отплыла из Англии в Ост-Индию. Если ты помнишь, у Скай и ее партнера, сэра Роберта Смолла, были многолетние, хорошо налаженные торговые связи со многими островными султанами в тех местах. Их корабль получил в шторм повреждения и сбился с курса. Их наконец заметили у Бомбея и взяли на буксир португальцы.

Бирач О'Дауд кивнул, не переставая думать про себя, что, конечно же, с самого начала целью экспедиции Скай О'Малли была Индия и что послали ее туда англичане с целью установления в последующем прямых торговых контактов непосредственно с самим Великим Моголом. Он очень сомневался, что это могло понравиться португальцам и уж тем более их испанским хозяевам.

— Португальский губернатор взял мою сестру, ее мужа, их корабль и команду под стражу и заставил моего племянника, капитана Мурроу О'Флахерти, вернуться назад в Англию на своем корабле, чтобы собрать необходимый выкуп, — продолжал Майкл. — Губернатор тех мест находится под сильным влиянием и следует всем указаниям своего советника из числа иезуитов, некоего отца Орика.

— Ты что же, считаешь весь орден иезуитов ответственным за безответственные действия одного человека, Мишель?

— Подожди, Бирач, это только начало. Сначала выслушай меня, а потом мы уладим наши разногласия.

Иезуит опять кивнул в знак согласия и со вниманием выслушал весь рассказ своего старого друга о злоключениях Велвет.

— Иисус Христос! — взорвался Бирач О'Дауд, когда Майкл закончил. Теперь он ясно видел, чего от него хотел его старый друг и однокашник. О'Малли хотел повесить на иезуитов ответственность за похищение одного из членов их семьи. Хорошая уха! О'Малли из Иннисфаны, хотя и были младшей ветвью огромного рода мореплавателей и искателей приключений, тем не менее обладали определенным влиянием, за которым стояли большие деньги.

Прирожденная память Бирача О'Дауда быстро напомнила ему все, что он знал о Велвет де Мариско. Ее отец происходил из незнатной семьи, но его отчима, графа де Шер, очень высоко ставили при французском дворе, и, несмотря на то что во Франции одна за одной следовали гражданские войны, связи с королевской семьей не стоило сбрасывать со счетов. Господи! Да ведь крестными матерями девчонки были королева Франции Марго и королева Англии Елизавета! Возможно ли, чтобы действия какого-то одного жадного до денег священника разрушили до сего безупречную репутацию иезуитов и уничтожили все, чего они добились годами напряженного труда?!

Собравшись с мыслями, Бирач О'Дауд тоном, совсем не выдавшим, что сердце у него трепещет, как овечий хвост, спросил:

— И как же, ты думаешь, иезуиты могут помочь тебе, Мишель? Я не совсем понимаю, чего ты хочешь.

Майкл О'Малли спрятал улыбку. Бирач, его старый и добрый друг, был совсем не дурак. Он ведал в ордене финансами. У него был особый дар умело вкладывать деньги ордена в самые разнообразные предприятия, причем порой весьма сомнительного свойства, увеличивать его богатства, что, естественно, снискало ему расположение высших иерархов церкви, а следовательно, давало и определенную власть.

— При дворе властителя Индии Акбара есть несколько иезуитов, Бирач, — начал он. — Мне сказали, что по рождению он мусульманин, а моя сестра Скай, которая знает толк в таких вещах, уверяет, что ни один правоверный мусульманин не положит в свою постель жену живого человека. Меня к тебе прислала Скай, Бирач. Она считает, что орден иезуитов несет свою долю ответственности за то положение, в котором оказалась Велвет, и верит, что вы сможете помочь ей и помочь мне попасть ко двору Акбара, чтобы изложить ему все это дело. О'Малли будут очень признательны, Бирач.

— Сколько признательны? — всего два слова произнес Бирач, и больше ничего.

— Очень признательны, — столь же завуалированно ответил Майкл, но оба прекрасно поняли друг друга. — О'Малли не желают говорить о цене, пока дело не улажено, но уж потом щедрость их не будет знать границ.

— Вполне возможно, что мы сможем помочь тебе, Мишель, но помни, мы не можем нести ответственность за действия какого-то глупца священника.

— Иезуита, Бирач. Одного из вас, а не просто какого-то священника. В противном случае я отправился бы в Рим, а не в Париж, — мягко напомнил ему Майкл О'Малли.

— Конечно, приятель. А теперь скажи, чего же ты хочешь?

— Иезуитов весьма хорошо принимают при дворе Акбара, Бирач. Я даже слышал разговоры о том, что он чуть ли не намерен принять нашу веру.

Бирач только фыркнул:

— Мечты пустых искателей славы, но я тебе ничего не говорил, Мишель. Уверен, что они никогда не обратят его, и этого же мнения придерживаются в гораздо более высоких сферах ордена, но вслух это никогда не будет произнесено. Однако он охотно принимает нас при своем дворе и не чинит препятствий обращению в нашу веру своих соплеменников.

— Значит, рекомендательное письмо от иезуитов поможет мне попасть к Властителю, Бирач. И удержит португальцев от того, чтобы чинить мне препятствия. Хотя я и не собираюсь высаживаться в Бомбее, а поплыву прямо в Камбей. Этот порт находится под юрисдикцией Властителя. А оттуда мне предстоит долгое путешествие, которое займет не менее шести месяцев, чтобы добраться до столицы Акбара — Лахора.

— Если он в Лахоре, Мишель. Поговаривают, что Властитель, так же как и Елизавета Тюдор, любит постоянно разъезжать по стране.

— Я найду его, Бирач, и добьюсь освобождения своей бедной племянницы, — уверенно сказал Майкл.

— Моли Бога, чтобы она была жива, Мишель. Майкл О'Малли громко рассмеялся:

— Она дочь Скай О'Малли, Бирач. Если она хотя бы наполовину такая же сильная натура, как ее мать, она выживет. Я не видел ее с одиннадцатилетнего возраста, но уже тогда она была весьма привлекательной девочкой.

— Обо всем этом мне еще предстоит поведать своему начальству, Мишель, но почти уверен, что они посмотрят на это так же, как и я, и будут только рады сыграть свою роль в освобождении столь добродетельной молодой аристократки-католички, — уверил его Бирач.

Майкл опять улыбнулся про себя. Иезуитам очень повезло с отцом Бирачем О'Даудом, который ухитрился, не признавая двусмысленного поведения ордена в отношении Велвет, представить дело так, что теперь они уже будто бы оказывают О'Малли огромную услугу единственно из христианского милосердия, а не потому, что получат от этого весьма ощутимую выгоду.

— Ах, Бирач, что бы мы делали в этом мире без друзей, — оказал он. — Наша семья теперь вздохнет, узнав, что вы помогаете нам в деле спасения Велвет.

В мыслях же Велвет возвращение на родину занимало одно из последних мест. Она была слишком счастлива сейчас, и, по мере того как воспоминания об Алексе отходили куда-то в самые дальние уголки ее сердца, ее душу все больше заполняла радость от любви к Акбару. Он любил ее всем сердцем, так к ней не вносился ни один мужчина в ее жизни. Он делился с Велвет гораздо большим, чем привык делиться со своими прочими женами и наложницами. Для него она была оселком, на котором он оттачивал свои мысли и идеи. А ведь раньше он никогда этого ни с кем не делал. Велвет внимательно слушала своего мужа и многому научилась. Изредка она рисковала высказывать свои суждения или даже возражать ему, чего не осмеливался делать никто из окружения Акбара. К ней он прислушивался и, если находил в ее словах рациональное зерно, следовал ее советам. Это была любовь, построенная на взаимном уважении так же, как и на страсти, и уж чего-чего, а страсти здесь хватало. Акбар любил Кандру Бегум, свою английскую розу, и их любовь принесла плоды.

Ясаман Кама Бегум родилась во дворце своей матери на берегу озера в Кашмире, который был построен по повелению ее отца за те девять месяцев, что она провела в утробе матери, девятого августа 1590 года. Родила Велвет сравнительно легко, и хотя обычно при появлении на свет ребенка Могола присутствовал весь гарем, на этот раз были только Ругайя Бегум, Иодх Баи, Пэнси и две рабыни-прислужницы. Остальные жены Акбара в ее дом в Кашмире приглашены не были.

Маленькую принцессу уложили в украшенную драгоценными камнями колыбельку и приставили к ней двух свирепого вида вооруженных женщин-охранниц. Она с рождения была крепкой, здоровенькой девочкой. Она росла и расцветала с каждым днем, с удовольствием сосала материнскую грудь, каждый раз стремясь выбрать из нее все до капли. Ясаман родилась удивительно красивой девочкой.

Тельце ребенка не было таким белым, как у Велвет, но и не таким бронзовым, как у ее отца. Ее кожа напоминала по цвету густые сливки; кудри темные, как у Акбара, но с золотым отливом, как у матери. Но что потрясало в ее облике, так это глаза. Ребенок родился с небесно-голубыми глазками, а когда девочке исполнилось шесть месяцев, они стали пронзительно-бирюзовыми.

Ясаман взяла все самое лучшее у своих родителей. Мягкость ее матери проявлялась в этом обычно жизнерадостно настроенном ребенке; но когда что-нибудь становилось не по ней, она моментально превращалась в любимую дочь Акбара, вопя во всю силу своих маленьких легких до тех пор, пока не получала чего хотела.

Обычно у детей бывает одна мать, но у Ясаман Кама Бегум их было три, ибо и бездетная Ругайя Бегум, и Иодх Баи, которая потеряла свою единственную дочь через несколько дней после рождения, безмерно ее любили. Маленькой Ясаман очень повезло, что она заполучила двух таких влиятельных покровительниц в гареме, так как другие жены Акбара ревновали и к ней, и к ее прелестной матери. А уж отец души в ней не чаял, ведь она была для него богатым урожаем, взращенным его любовью к ее матери.

Велвет не могла даже представить, что сейчас в Англии зима. Она объяснила Акбару значение Двенадцатой ночи и празднования кануна Крещения еще в середине декабря. Он нашел эти обычаи весьма интересными и сказал:

— Наша маленькая Ясаман происходит от двух таких разных культур. Она должна знать обе, когда подрастет.

Велвет согласилась. Она — жена могущественного восточного властелина, но в то же время — дочь великого народа. И она уже дала своей дочери первое звено в той цепи, которая должна в будущем связать мать и дитя еще крепче.

Все это делалось, конечно, тихо, почти секретно. У Акбара хватало государственных проблем: раздоры между мусульманами, индуистами и буддистами в любой момент могли вылиться в восстание. И все же его последний ребенок был крещен иезуитами в доме ее матери в присутствии только ее родителей, Пэнси, ставшей ее крестной матерью, Ругайи Бегум и Иодх Баи. Заодно Велвет воспользовалась возможностью, чтобы окрестить и сына своей камеристки, которому исполнился уже год. Два иезуита, проводивших церемонию крещения, один из которых стал крестным отцом ребенка, были очень удивлены, узнав, что у Акбара жена христианка.

— Дитя мое. — воскликнул отец Ксавьер, старший из двух, человек с добрым, усталым лицом, — как случилось, что вы попали в такое место? Когда вы последний раз исповедовались? Когда последний раз получали причастие? Вы не боитесь за свою душу? И кто вы такая? Вы не производите впечатления простой крестьянской девушки.

— Кто я такая, для вас не должно иметь значения, отец Ксавьер, — ответила Велвет. — Но чтобы удовлетворить ваше любопытство, сообщу: у себя на родине я была католичкой, происхожу из семьи знатных аристократов. Меня предательским путем захватили в плен люди, что стоят на самом верху иерархической лестницы, и прислали сюда, к нашему повелителю Акбару. Те, кто пытался мне навредить, вместо этого оказали мне громадную услугу. Я нашла истинную любовь и счастье, вышла замуж за нашего повелителя.

— Но это не христианский брак, миледи, — заволновался священнослужитель.

— Какое это имеет значение в местных краях? — ответила Велвет. — Когда-то, не так давно, это было важно для меня. Но с тех пор я поняла: Бог судит человека по тому, что заложено в его сердце, а не по тому, как он молится.

Иезуитов ошарашили такие речи, но тем не менее они окрестили ребенка, после чего удалились, предварительно поклявшись хранить все в тайне. Велвет была удовлетворена.

На первый день Рождества Акбар преподнес своей фаворитке нитку ярко-зеленых изумрудов и такие же серьги. На следующий день он подарил ей гнедую кобылу чистых арабских кровей, резную шкатулку из слоновой кости, в которой лежали нитки розового жемчуга, шахматную доску с квадратами из белого и зеленого мрамора и фигурками из слоновой кости и зеленой яшмы, усыпанными драгоценными камнями. На пятый день он подарил ей красиво отделанную позолоченную барку с сиденьями, обитыми малиновым бархатом, чтобы она могла плавать по дворцовому пруду. Шестой день принес ожерелье из алмазов и такие же серьги. На седьмой она обнаружила под своими окнами прекрасную слониху с покрывалом, расшитым золотом, жемчугом и драгоценными камнями, задравшую в приветствии хобот, На восьмой день Рождества Акбар подарил своей жене все доходы с земель, на которых стоял ее дворец в Кашмире. На девятый — отлитые из чистого серебра носилки с пурпурными подушками и лиловыми занавесками и четырех рабов в придачу, чтобы носить их. На десятый — ожерелье из бесценных рубинов и два золотых браслета с рубинами же. На одиннадцатый — пару пятнистых охотничьих кошек. И наконец, на Двенадцатую ночь, в канун Рождества, он удостоил ее самого щедрого дара из всех. Ее три раза взвесили на весах: первый раз ее вес вернули ей в серебре, второй раз в золоте и третий раз в драгоценных камнях.

— Господи! Господи! — только открывала рот Пэнси. — Вы теперь, наверное, самая богатая женщина на всем свете, миледи! Дома никто бы не поверил, если бы узнал.

Акбар рассмеялся, когда Велвет перевела, что сказала камеристка.

— Это я самый богатый человек на свете, и богат я твоей любовью, — сказал он. — А твоя любовь значит для меня гораздо больше, чем все эти груды золота и драгоценностей. Ты для меня — весь мир, Кандра. До того как я узнал тебя, я не жил. Я существовал. — Его губы ласково прикоснулись к ее лбу, потом нашли губы.

«Я никогда не устану от его поцелуев, — подумала она. — Он переносит меня в какое-то волшебное царство».

Их поцелуй стал страстным, его губы изучали ее как будто в первый раз. Ее рот всегда был теплым и ждущим. Акбару казалось, что он куда-то плывет, и по ее шепоту наслаждения понимал, что она испытывает подобные же чувства. Его руки скользнули по ее обнаженному телу, лаская, поглаживая, щекоча ее жаждущую плоть. Он нашел ее груди, восхищаясь безупречностью их форм. Они так чудесно тверды и шелковисты и налиты молоком, которым она вскармливала их дочь. Ему доставляло почти физическое наслаждение просто глядеть на эти два полушария гладкой молочно-белой кожи. Он наклонил голову и прижался к темно-розовому соску, уже сморщившемуся от ее собственного возбуждения. Из него брызнула тонкая струйка молока, и Акбар быстро слизнул ее языком.

Велвет вздрогнула и, упав на подушки, увлекла его за собой. Несколько долгих минут он лежал молча, положив голову ей на грудь, слушая, как быстро бьется ее сердце. Он испытал какую-то почти мальчишескую радость, когда, скользнув рукой между ее ног и поиграв с ее маленьким бриллиантом, заставил ее сердце биться еще быстрее.

У него самого перехватило дыхание, когда ее изящная рука погладила сначала его темную голову, а затем поласкала его затылок, заставив его вздрогнуть.

— Я так люблю твои волосы, — сказала Велвет. — Они такие мягкие. Никогда не думала, что у мужчин могут быть такие мягкие волосы. Надеюсь, у нашей Ясаман будут такие же.

— Я хочу, чтобы Ясаман была похожа на тебя, — ответил он и, раздвинув ей ноги, одним быстрым движением вошел в нее.

— О-о, мой дорогой! — тихонько вскрикнула она, но не от боли, а скорее от удовольствия. Этой ночью они мало занимались любовными играми, но она все равно была готова принять его.

Теперь его бедра были плотно зажаты между ее ногами. Он обнял ее и прижал к груди. Они вместе раскачивались взад и вперед, тесно сплетясь руками и ногами, лаская друг друга в сладостном объятии. Ее груди были плотно прижаты к его гладкой груди, а его руки нырнули вниз, обхватив ее за ягодицы и слегка приподняв. Велвет кричала от восторга, когда пришел первый пароксизм страсти. Еще много долгих минут они сидели лицом друг к другу, занимаясь страстной любовью, даря время от времени друг другу прекрасные томительные мгновения острого наслаждения. Потом пришел воспламеняющий момент, когда оба любовника одновременно воспарили над грешной землей только для того, чтобы наконец вернуться к действительности.

Со вздохом Велвет положила голову на грудь Акбара. Вздохнув в ответ, он нежно обнял ее. Они лежали рядом, засыпая и просыпаясь, пока Велвет опять не захотелось заняться любовью. Выскользнув из кровати, она принесла кувшин с теплой ароматной водой и несколько полотенец. Он заворчал во сне, почувствовав, что ее нет.

— Если бы ты разрешила Рохане и Торамалли прислуживать нам… — начал он, но она прервала его:

— Я не хочу, чтобы кто бы то ни было, даже рабыни, присутствовали при самых интимных моментах. Ты можешь говорить что угодно, но они все-таки человеческие существа и не могут не видеть и не слышать нас, даже если не осмеливаются признаться в этом. Наша любовь — для нас одних, мой дорогой. Я не хочу делить тебя ни с кем!

Она тщательно обтерла его, смыв следы их любви. Она держала теперь лингам в руках без всякого стеснения, даже когда он начал подниматься и шевелиться от ее нежных прикосновений. Он смотрел, как она быстро обтерла себя и убрала кувшин и полотенца. Когда она вернулась, от нее пахло жасмином, ставшим теперь ее любимым запахом, так как левкои здесь не росли. Аромат окружал ее невидимым облаком. Акбар заметил, что и ее волосы были расчесаны надушенной жасмином щеткой, ибо были еще влажными и отливали пламенем.

Велвет увидела желание в его темных глазах, пока шла к нему нарочито медленной походкой, чтобы еще больше соблазнить и раззадорить его. Это была маленькая хитрость, которой ее научила Ругайя, и она хорошо запомнила урок. Она шла на цыпочках, вытянувшись в струну, с напряженными ягодицами, выставив вперед грудь.

Лежа на спине среди подушек, Акбар молча наблюдал за ней. Она была самой желанной и грациозной из всех когда-либо виденных им женщин. Велвет змеей скользнула в постель, ее изящные руки поднимались по его ногам. Сначала она гладила ему ступни, потом икры и наконец бедра. Взобравшись на него и слегка нагнувшись вперед, она ласкала его гладкую грудь, делая пальцами круговые движения.

— Тебе так нравится, мой повелитель? — соблазнительно прошептала Велвет.

Уголки его губ слегка дрогнули, но ответил он холодно: «Мне нравится», ничего к этому не добавив. Он даже не смотрел на нее, устремив ничего не выражающий взгляд куда-то поверх ее плеча.

Ее руки двинулись вперед, обхватили его голову, и, нагнувшись, она прикрыла его рот своим, пробежав быстрым язычком по его губам, и вдруг бесстыдно проникла к нему в рот. Она ласкала его язык своим, пока он не подумал, что кровь у него сейчас вскипит, а потом начала исступленно сосать его. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не овладеть ею прямо сейчас, но ему очень нравилось, как она берет на себя роль активной стороны. Только после рождения Ясаман она иногда сама начинала заниматься с ним любовью. И все-таки он не смог удержаться, чтобы не сжать в руках ее восхитительную попочку, лаская ее нежные, упругие ягодицы.

Перестав его целовать, Велвет распрямилась и села прямо, но постаралась при этом, чтобы его руки остались там, где они были. Взяв груди в руки, она начала играть ими, поглаживая чувствительную кожу, шевеля пальчиками соски, пока из ее рта не вырвался легкий стон. Когда он попытался отпустить ее попку, она не позволила ему, еще крепче сев на его руки и глядя ему прямо в глаза, продолжая играть со своими грудями.

Акбар чувствовал, как его лингам стал большим и твердым. И сама мысль, что скоро он будет обладать ею, возбудила его еще больше. Не в силах сдержать себя, Велвет начала легонько извиваться на его руках. Опять нагнувшись вперед, она провела соском одной груди по его щеке, мягко улыбаясь при этом. Он уже был совсем готов, когда она провела другой своей грудью по его рту. Схватив губами ее сосок, он облизал его языком, посасывая чувствительную плоть, пока у нее не зазвенело в ушах и она не вздрогнула. И только тогда Велвет приподняла нижнюю часть тела и насадила себя на его меч.

— Маленькая сучка, — проворчал он, испытывая восторг от того, как ее тугая, сладкая йони плотно охватывает его трепещущий от возбуждения лингам.

Сначала темп ее движений был медленным и дразнящим, но постепенно он все убыстрялся, и вдруг они оба пришли в состояние какого-то дикого сумасшествия и полетели вместе в рай, познать который дано только истинным любовникам. Они не помнили, как спустились с небес и провалились в счастливый сон.

В последующие дни Велвет находилась в состоянии какого-то нереального счастья. Она не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь о ней так заботились, так ее любили. Ее родители, конечно, обожали ее, но даже когда она сидела на коленях у отца или матери, по их глазам она видела, что они еще любят и друг друга. Это было ясно и ей, и любому стороннему наблюдателю. Часто ли ей говорили об огромной любви, даже не к ней, а к самому ее существованию на земле? А та любовь, какой ее любили сейчас, была именно такого свойства, это была любовь, которой любили друг друга отец с матерью. Она наконец-то поняла, почему они всегда так заняты сами собой. Она только надеялась, что маленькая Ясаман не окажется в одиночестве, что и ей достанется от того чувства, которое объединяло ее с Акбаром. Она поклялась себе, что никогда этого не допустит.

Она улыбнулась. Акбар явно собирается вконец испортить их дочь, но потом подумала, какое это счастье, что он так любит их ребенка.

Ей, однако, пришлось на следующий же день выдержать с ним целую битву, когда он вознамерился забрать с собой крошку на охоту на тигра. Когда она начала кричать на него, он казался обиженным и рассерженным:

— Ясаман будет в полной безопасности на спине слона.

— В безопасности? — опять закричала Велвет. — В безопасности на этом бродяге-слоне, на котором вы собираетесь куда-то ехать? — Сейчас она являла собой прекрасный образчик разъяренной матери, стоя пред ним и прижимая свое дитя к груди.

— Слон просто не привык ни к кому другому, кроме меня, — объяснил он.

— Не смейте забирать ребенка из детской без моего разрешения, — непримиримо ответила Велвет. Ругайя Бегум и Иодх Баи были полностью согласны с ней, наступая на Акбара и что-то быстро говоря ему, одна на персидском, другая на хинди.

Рассмеявшись, Акбар поднял руки вверх, показывая, что сдается.

— Сдаюсь, — произнес он. — Я не могу спорить со всеми вами сразу. Хорошо, Кандра, дорогая. Я не буду брать Ясаман на тигриную охоту, пока ей не исполнится хотя бы пять лет. Тут в комнате появился Рамеш.

— Вот вы где скрываетесь. Повелитель. Не забыли ли вы, что назначили встречу этому христианскому проповеднику, которого представил нам отец Ксавьер?

Акбар со вздохом поднялся, поклонился своим женам и отправился в зал приемов. Это была прелестная комната, хотя и не такая роскошная, как в Фатхнур-Сикри. Ее пол был устлан квадратами красного и золотистого мрамора, кое-где покрытого роскошными красными, голубыми и золотистыми коврами. Стены зала были расписаны сценами из жизни Властителя. По обеим сторонам широкого прохода, ведущего к возвышению, на котором стоял золотой трон Властителя, усыпанный сапфирами, алмазами, рубинами, жемчугом, изумрудами, бериллами и кораллами, горели две масляные курильницы. Акбар быстро переоделся: белые шелковые шальвары, такого же цвета куртка, на голову он надел свой обычный тюрбан с огромным цвета голубиной крови рубином посередине. Сидя скрестив ноги на своем троне, он являл собой весьма впечатляющее зрелище.

Майкл О'Малли с трудом удерживал себя, чтобы постоянно не ходить с разинутым от изумления ртом. Ему очень хотелось поближе рассмотреть роспись на стенах… Скай так любит пушистые ковры! Но те, что были у нее в Лондоне, по сравнению с этими казались тряпками. Заставив себя наконец сосредоточиться, он взглянул из-под опущенных ресниц на Властителя. Облик Акбара был более чем царственный. Окажись он сейчас при любом королевском дворе в Европе, и ни у кого не возникло бы сомнений, что перед ними один из великих мира сего.

Отец Ксавьер незаметно толкнул его локтем, и, увидев, что иезуит склонился в глубоком поклоне перед Властителем, Майкл последовал его примеру.

Акбар едва заметно усмехнулся. От него не ускользнуло, с каким изумлением этот высокопоставленный священнослужитель рассматривал его приемный зал. Он вяло махнул рукой, показывая, что разрешает отцу Ксавьеру говорить.

— Величайший из властелинов, позвольте мне представить вам отца Майкла О'Малли, епископа святой церкви. Он привез с собой рекомендательное письмо от моих иерархов в Париже с просьбой устроить ему приватную беседу с вашим величеством. Он свободно говорит по-французски.

Приватную беседу? Акбар был удивлен. Обычно христианские священники любили выступать публично, стремясь склонить его в свою веру.

— Выйдите все, — приказал он Рамешу. Когда в зале остались только он и этот высокий незнакомец, он сказал:

— Говорите, священник. Я слушаю.

— Меня зовут Майкл О'Малли, я епископ Мид-Коннота, из Ирландии.

Акбар поднял руку.

— Что такое епископ? — спросил он. — И где находится эта страна, которую ты назвал Ирландией? Почему я никогда не слышал о ней раньше?

Майклу пришлось собраться с мыслями, прежде чем ответить. Наконец он начал:

— Епископ — это один из иерархов церкви, человек, пользующийся определенным влиянием, обычно ответственный за какую-то небольшую территорию.

Акбар кивнул, показав, что понял.

— Продолжай, — сказал он.

— Милорд, как мне говорили, вы по вероисповеданию мусульманин.

— Теперь уже нет, — ответил Акбар. — Я вырос в вере пророка Мухаммеда, но всегда интересовался другими мировыми религиями. В своей бывшей столице Фатхнур-Сикри я построил дворец, куда пригласил святых людей любой веры, чтобы они могли изложить передо мной основные постулаты своих вероисповеданий. То, что мне открылось, опечалило и рассердило меня. Глубоко верующие люди, священники, ссорились и бранились между собой, доказывая, чья вера лучше, кто из них поклоняется истинному Богу. И чуть не передрались. Тогда я и нашел для себя свою собственную форму поклонения Господу, которая вобрала в себя все, что я считал лучшим в каждой из религий. Такова теперь вера моя и моих ближайших сподвижников. Я не стремлюсь навязывать ее никому, даже своим подданным, ибо пришел к выводу, что каждый человек должен найти свой путь к Божескому спасению.

— Вы говорите, — сказал Майкл, — что отобрали все лучшее из каждой религии. Веруете ли вы, что брать себе в жены жену другого человека, пока он жив, противно Богу?

— Конечно! — ответил Акбар без колебаний.

— Тогда, милостивый господин, я могу продолжать. Много месяцев назад к вам пришел караван с подарками от португальского губернатора Бомбея. Одним из этих подарков была юная англичанка, графиня Брок-Кэрнская, Велвет Гордон.

Акбар смотрел на священника с невозмутимым лицом, но сердце его забилось учащенно. Каким-то шестым чувством он понял, что этот стоящий перед ним человек принес ему огромное несчастье. Ему хотелось заставить его замолчать, но он знал, что совесть не позволит сделать это.

— Леди Гордон, — продолжал Майкл, — моя племянница, младшая дочь моей сестры. Милорд, прошу вас ответить мне честно. Она жива?

— Да, — внешне бесстрастно ответил Акбар.

— Возблагодарим же Господа нашего и Святую Богородицу Марию, услышавших наши молитвы! — радостно сказал Майкл. Потом продолжил:

— Милорд, я приехал сюда, чтобы забрать свою племянницу домой, в Англию. Ее семья заплатит любой выкуп, который вы посчитаете необходимым потребовать за нее.

— Я держу здесь вашу племянницу не из-за выкупа, отец О'Малли. Вам не приходило в голову, что она не захочет возвращаться в Англию? Вы не задумывались над тем, что, возможно, она нашла здесь свою любовь и счастье?

— Милорд, у нее есть муж.

— Я ее муж, — сказал Акбар.

— Нет, милорд, я имею в виду, что ее муж, граф Брок-Кэрнский, которого она считала погибшим, жив и с нетерпением ждет, когда его жена вернется к нему. Если вы и правда веруете в то, о чем мы говорили, ваше величество, тогда вы должны вернуть мне мою племянницу, чтобы я мог возвратить ее законному супругу.

Это был удар в самое сердце Акбара. Целую вечность, как ему казалось, он не мог вздохнуть. Его плечи поникли, как будто на них навалились груды железа. «Я сейчас умру, — подумал он, — и это лучше, чем жить без моей любимой Кандры». Наконец его голова прояснилась, он обрел способность дышать и сказал:

— Прежде всего мы должны удостовериться, что говорим именно об этой женщине, священник. Пойдем со мной!

Встав, он провел Майкла О'Малли через потайную дверь, спрятанную за его троном. Они оказались в прохладном, хорошо освещенном, но узком коридоре, и Майклу пришлось чуть ли не бежать за ним, хотя Акбар и был гораздо ниже его ростом. Наконец они остановились, и Великий Могол подтолкнул Майкла вперед. К своему удивлению, он обнаружил, что стоит перед своего рода смотровым глазком.