- Уж не хотела ли ты вызвать мое недовольство, надев траурные одежды, богиня? Я полагаю, что твое платье - превосходный выбор, так как это подразумевает поражение. Поражение Пальмиры.
      Ее сердце упало. Он оказался прав, она совершенно упустила такую простую мысль, как и старая Баб. Она и в самом деле хотела рассердить его, надев простой черный каласирис без всяких драгоценностей, за исключением царского венка из золотых виноградных листьев.
      - Ты ничего не позволишь мне, римлянин? - тихо произнесла ока.
      - Это опасно. Мы дали тебе город, а ты взяла целую империю. Известно, что ты кусаешь руку, которая кормит тебя, Зенобия.
      Ее рука мелькнула в воздухе, застав его врасплох, и хлестнула его по лицу. Мгновенно его черты исказились от гнева, и схватив ее за руку, он с силой завел ее ей за спину.
      - Если ты ни должна была бы предстать перед твоим народом и сыном, я ударил бы тебя, - произнес он сквозь стиснутые зубы. - Никогда больше не поднимай на меня руку, богиня!
      - Ты делаешь мне больно, римлянин, - прошипела она в ответ, не осмеливаясь сопротивляться из страха, что он сломает ей руку.
      Гнев постепенно сошел с его лица, и он освободил ее от железной хватки.
      - Предупреждаю только об одном, богиня, - холодно произнес он. - Оставайся здесь и не двигайся. Тебе сообщат, когда понадобишься мне.
      Он вышел из палатки; она осталась одна и стала прислушиваться. Она слышала шум множества ног, приглушенные звуки голосов. Потом вдруг наступила тишина, последовавшая за звуками фанфар, в ответ на которые прозвучал сигнал пальмирских труб с вершины городской стены. Сердце Зенобии забилось быстрее. Она ясно услышала голос Аврелиана.
      - Народ Пальмиры. Я - Аврелиан! Слушайте меня внимательно! Сейчас в моей власти находится ваша мятежная царица Зенобия. Сдайтесь мне, и я пощажу не только ее, но также всех вас и ваш город. Я не стану налагать на вас штраф, потому что это не ваша вина, а вина вашей чрезмерно гордой царицы. К завтрашнему дню, к этому самому часу вы должны принять решение.
      Зенобия почувствовала, как ее гнев усиливается. Какова наглость этого римлянина! И в самом деле, "чрезмерно гордая"! Потом она услышала голос Кассия Лонгина.
      - Вы говорите, что пощадите царицу, император римлян? Но ведь вы, несомненно, не позволите ей править в своем городе? Что вы скажете на это?
      - Кто этот человек?
      Зенобия услышала, как Аврелиан задал этот вопрос Гаю Цицерону.
      - Его зовут Кассий Лонгин. Он - главный советник царицы.
      - А не царя?
      - Не знаю. Он приехал в Пальмиру из Афин много лет назад, чтобы служить Зенобии. Возможно, он дает советы также и юному царю. Я вижу, что этот мальчик стоит рядом с ним. Вы можете ответить ему, не уронив свою гордость, цезарь!
      - Вашей царице, Кассий Лонгин, никогда больше не позволят править Пальмирой, - сказал Аврелиан. - Теперь она - пленница империи. Она поедет в Рим и пройдет в моей триумфальной процессии. А что будет потом, не знаю. Ее судьбу решит сенат. Но если граждане Пальмиры снова станут верноподданными Рима, сенат, возможно, проявит милосердие.
      - А кто же будет править Пальмирой, римлянин? - был следующий вопрос Лонгина. - Позволят ли нашему царю сохранить свое положение, если мы сдадимся тебе?
      - Может быть, - ответил Аврелиан. - Царь Вабаллат никогда не проявлял нелояльности по отношению к Риму, а только его мать.
      "Лжец! - в ярости думала Зенобия. - Я точно знаю, что ты собираешься делать. Ох, отец Юпитер, услышь мои молитвы! Не позволяй, чтобы вкрадчивые речи этой римской Минервы <Минерва - римская богиня искусств и талантов, покровительница ремесел.>, такой мудрой, поколебали мой народ, благослови моего сына мудростью, чтобы он увидел правду!"
      - Вы заявляете, что наша царица у вас, Аврелиан, - снова раздался голос Лонгина. - Но откуда нам знать, что вы говорите правду? Покажите Зенобию Пальмирскую, чтобы мы могли знать наверняка!
      Внезапно шатер палатки над головой Зенобии был сдернут, а ее стены упали, открыв Зенобию взорам всех, кто стоял на стенах Пальмиры.
      - Вот ваша царица! - драматическим голосом возвестил Аврелиан.
      Зенобия знала, что у нее будет только один шанс, и во всю мощь своих легких крикнула так, чтобы все услышали ее:
      - Не сдавайся, сын мой! Я счастлива умереть ради Пальмиры!
      По сигналу Аврелиана один из легионеров прыгнул вперед, чтобы заставить ее замолчать. Одной рукой он обхватил ее талию, а другой крепко зажал рот. Зенобия даже не пыталась бороться. Она сказала то, что хотела, и это произвело необходимый эффект. Народ, собравшийся на стенах великого города-оазиса, начал нараспев повторять ее имя, вначале тихо, а потом все громче и громче, пока этот крик не перешел в рев открытого неповиновения.
      - Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия!
      - Отведите ее в мою палатку, - в ярости приказал римский император.
      Зенобия оттолкнула руку, которая оскорбительно зажимала ей рот, и насмешливо захохотала, обращаясь к Аврелиану.
      - Теперь мы квиты, римлянин. Прошлой ночью ты выиграл битву грубой силой, но эту утреннюю битву выиграла я благодаря превосходству в тактике.
      Потом она стряхнула державшую ее руку легионера.
      - Убери свою руку, свинья! Я в состоянии вернуться к себе и без твоей помощи!
      И в доказательство она быстро пошла прочь. Гай Цицерон взглянул на императора.
      - Я думаю о том, сдадутся они или нет, - тихо сказал он. - Вы же видите, она держит народ в ладони своей руки. Император в раздражении повернулся к нему.
      - Решение не за ними, а, скорее, за юным царем. Он сдастся именно по той причине, что царица не велела ему сдаваться. Мои шпионы сообщили, что он обижен на царицу и очень хочет стать самостоятельным. Он откроет ворота завтра. Подожди, и ты увидишь, прав я или нет. Гай.
      - Люди беспокойны, цезарь. Каковы будут ваши приказы на сегодня?
      - Думаю, лучше всего провести учения под этим великолепным солнцем. Это избавит их от недостойных мыслей. Потом они вернутся и проведут остаток дня, готовя амуницию для завтрашнего триумфального вступления в Пальмиру. И только после этого смогут отдохнуть. Поощряй их нанести визит проституткам. Я не хочу никаких сцен насилия завтра, когда мы войдем в Пальмиру. Город, полный обиженных мятежников, - это не в наших интересах. Я хочу сместить правительство и заменить его нашими людьми. Но, за исключением этого, дела в Пальмире пойдут, как обычно.
      Гай Цицерон отдал императору честь.
      - Все будет так, как приказывает цезарь! - сказал он и, повернувшись, поспешно вышел, чтобы отдать приказ.
      Аврелиан сел на край помоста и стал болтать ногами. Ему было приятно ощущать на своем теле жаркие лучи солнца. Он усмехнулся про себя, вспомнив, как старики в его иллирийском селении сидели и болтали на зимнем солнышке. Неужели он становится похожим на них? За всю свою жизнь он не знал ни полководцев, ни императоров, которые отличались бы долголетием.
      Он снова усмехнулся. Что за странные мысли навещают его сегодня! Это и правда признак почтенного возраста. Вот он сидит здесь накануне своего величайшего триумфа, словно старая черепаха на вершине скалы посреди моря, философствуя в лучах солнца. Он взглянул вверх, на стену Пальмиры, но эта белая мраморная преграда ничего не говорила ему о тех красотах, которые скрываются за ней. Говорили, что Пальмира - это восточный Рим, даже прекраснее. Ну что же, завтра он увидит и оценит сам.
      Волчья улыбка исказила его черты. Зенобия будет очень сердита на мальчишку. Теперь юному царю Пальмиры предстоит принять свое первое серьезное решение, и это решение будет стоить ему трона. Да, Зенобия очень рассердится, и он не мог винить ее. Он, сам будучи правителем, понимал ее. Она и ее покойный муж много трудились, чтобы восстановить Восточную империю, и вот теперь он отберет ее.
      Аврелиан спрыгнул с помоста и направился в центр лагеря. По пути он заметил, что центурионы уже усердно муштруют солдат.
      Но он не вернулся в свою палатку. Вместо этого Аврелиан поспешил в штаб, где его ожидали дела империи. Дурантис, его секретарь, уже напряженно работал, вскрывая депеши и раскладывая их в стопки в соответствии с их важностью.
      - Доброе утро, Дурантис. Есть что-нибудь срочное?
      - Нет, цезарь. Ничего серьезного.
      - Что-нибудь личное?
      - Письмо от императрицы Ульпии. Она пишет, что у нее все в порядке, но у вашей племянницы Кариссы последние месяцы беременности проходят тяжело.
      - Есть ли какие-либо упоминания о муже моей племянницы, Марке Александре?
      - Нет, цезарь.
      - Ну что ж, давайте перейдем к работе с корреспонденцией! - сказал император. - У меня есть планы на послеполуденные часы.
      Он уселся на стул и начал быстро диктовать сопящему писцу, сидевшему за столиком сбоку, в то время как Дурантис нашептывал ему на ухо замечания и напоминания.
      В спальной палатке Аврелиана Зенобия деловито беседовала с Баб и Тамар.
      - Какое у него было настроение, когда ты оставила его. Баб? расспрашивала она свою старую няню.
      - Он очень расстроился, когда вы попали в плен, ваше величество, не знает, что же ему делать дальше. Госпожа Флавия не покидала его ни на минуту.
      - Очень мило со стороны Флавии, - заметила Зенобия. - На самом деле она сильнее, чем это может показаться, судя по ее милой внешности. Он не должен сдаваться!
      - Но ведь он - не ты, моя дорогая, - сказала Тамар с таким видом, словно все уже было решено. - Но он и не Оденат. Если он не сдастся, ты поплатишься за это жизнью. Пальмирцы последуют за тобой куда угодно, Зенобия. Они будут морить себя голодом до смерти и убьют своих детей, чтобы угодить тебе. Но ты не имеешь права просить их об этом, моя дорогая. Ты не можешь отплатить им за их верность смертью и разрушением. Ты проиграла эту войну. Не вовлекай Пальмиру и все ее население в войну, которая идет внутри тебя!
      Старая Баб резко втянула в себя воздух. Тамар права, такую правду еще никто и никогда не говорил Зенобии. Но прекрасная царица сердито вскинула темноволосую голову и ответила:
      - Единственная война, которую я веду, - это война с Римом. С того дня, когда они убили мою мать, Рим стал моим врагом. Если Ваба откроет им ворота, он мне больше не сын. Я буду сражаться с римлянами до самой смерти!
      . - Неужели ты лишилась способности здраво рассуждать, Зенобия? С тех пор, как ты узнала о женитьбе Марка, твоя ненависть толкает тебя к самоуничтожению. Нет, не смотри на меня сердито! Все, кроме тебя, видят это. Я здесь вместе с Баб, потому что меня попросил об этом твой отец. Он не проживет долго, Зенобия, и больше всего он боится, что ты разрушишь все то, ради чего так упорно трудился Оденат, и своим упрямством лишишь Вабу его права наследства. Ты - любимое дитя своего отца, моя дорогая, а единственное, что Забаай всегда желал своей дочери, - счастья.
      - Счастья? - Зенобия грубо рассмеялась. - На свете нет счастья, Тамар! Есть только выживание, а выживает самый мудрый, богатый и сильный! Тот, кто выжил, может наслаждаться бытием, но и только!
      - Не хитри со мной! - огрызнулась Тамар. Ее добродушие и терпение подходили к концу. - Ты ведь разумная женщина. Так возьми же себя в руки, если не ради себя самой, так ради тех, кто любит тебя и заботится о тебе!
      Она с любовью обняла Зенобию, и на короткое мгновение все стало таким же, каким было много лет назад, в те времена, когда не было никакого Марка Александра Бритайна.
      Зенобия сбросила руку Тамар со своих плеч и сказала:
      - Я ничего не могу обещать, Тамар. Возвращайся к моему отцу и скажи, что я люблю его. Больше мне нечего сказать.
      Со вздохом Тамар поцеловала Зенобию в лоб и, оставив царицу в одиночестве, ушла вместе с Баб, которая благополучно проводила ее через тылы лагеря к палаткам ее сына Акбара.
      В ярости Зенобия металась по палатке, обуреваемая жаждой разрушения, чему скудная обстановка жилища Аврелиана отнюдь не способствовала. Это еще больше усилило ее ярость, которая излилась бурным потоком слез. Она не могла остановить эту реку, которая струилась по щекам. Казалось, что вся печаль, вся боль и разочарование последних месяцев наконец-то исходили из нее,
      ***
      В послеполуденный жар Аврелиан вернулся к себе с намерением еще раз доставить себе удовольствие со своей прекрасной пленницей. Но едва ли он был подготовлен к тому зрелищу, которое предстало перед его глазами. Зенобия лежала на ложе на спине. Ее великолепное золотистое тело соблазнительно просвечивало сквозь прозрачный черный шелк каласириса. Одна рука прикрывала глаза, а другая лежала сбоку, пальцы зажаты в кулак. Одна нога была поднята, а другая вытянута, лицо заплакано. На короткое мгновение Аврелиан почувствовал жалость к отважной царице. Но сейчас перед ним лежала женщина из тех, что ему нравились: податливая и беспомощная. Он сел возле нее.
      Она открыла глаза и, казалось, ненависть ошпарила его.
      - Чего ты хочешь? - ядовито прошипела она. Сострадание Аврелиана мгновенно улетучилось, он протянул руку, вцепился пальцами в вырез горловины ее платья и быстрым движением разорвал его на две половинки.
      - Не думал, что после прошедшей ночи, богиня, тебе придется задавать мне этот вопрос, - насмешливо ответил он.
      Когда она сделала попытку подняться, он удержал ее. Его жестокая рука легла ей на горло и пригвоздила к ложу, в то время как другая начала неторопливо ощупывать ее великолепные груди.
      Она лежала, мятежная, ее ярость была очевидна, а он играл с полными шелковистыми шарами ее грудей. Соски Зенобии всегда отличались чувствительностью, и она задрожала, когда он стал перекатывать сначала один из них, а потом и другой между пальцами.
      - Ты скоро надоешь мне, раз тебя так быстро охватывает страсть, богиня, насмехался он над ней.
      Он засмеялся - если бы взгляды обладали способностью убивать, он в ту же минуту уже лежал бы, холодный и безжизненный, на полу своей палатки.
      - Крестьянская свинья! - рычала она на него. - Неужели сила - это единственный способ, которым ты можешь завладеть женщиной?
      - Ты довольно быстро стала умолять меня дать тебе облегчение прошлой ночью, - парировал он, глядя в ее сердитые глаза.
      - Разве ты не внушил мне, что это была похоть, римлянин?
      Он усмехнулся.
      - Похоть, возможно, возбуждает твое желание, богиня, но результат такой же, если бы ты любила меня. Ты отдаешься!
      Издав пронзительный гневный крик, она начала бороться с ним. Он убрал руку с ее горла, схватил ее за руки, рывком поднял их над ее головой и наклонился, чтобы поцеловать. Она попыталась укусить его, но он только рассмеялся и снова наклонился. Его горячие губы жадно давили на ее губы, силой раздвинули их, так что он смог просунуть язык между ее стиснутыми зубами. Он нашептывал ей нежные мольбы и все это время соблазнительно ласкал ее груди. Она сопротивлялась, отчаянно пытаясь унять дрожь, зарождавшуюся глубоко внутри нее, которая теперь начинала прокладывать себе путь, несмотря на все попытки подавить ее. Она боролась, отчаявшись избежать этого возбуждения.
      Он наслаждался этой борьбой. Он знал, что ему следует проявить настойчивость, ведь по натуре она исключительно страстная женщина. Она не сдастся при первой же бреши в своей защите, будет бороться до тех пор, пока он не погрузится в ее тепло, пока она не дойдет до кульминации и проклятия не сорвутся с ее губ. Но, как ни странно, такая перспектива возбуждала его даже больше, чем если бы она отдалась ему без борьбы. Теперь он уже понимал - ему никогда не удастся по-настоящему приручить ее. Но в конце концов она перестанет сопротивляться, в этом он не сомневался.
      Лежа под ним, Зенобия боролась, пытаясь освободить одну из своих рук. Она могла бы использовать ее для защиты. Его большое, крепкое тело давило на нее, не давая ей вздохнуть. Наконец, ей удалось высвободить голову, и она, задыхаясь, глотала драгоценный воздух. Он воспользовался этой возможностью, отпустил ее руки и зажал ее лицо в своих ладонях.
      - Посмотри на меня! - потребовал он таким тоном, что она не стала сопротивляться.
      Ее почерневшие от гнева глаза в упор смотрели в его небесно-голубые. Его колено без излишней нежности протиснулось между ее бедрами, и он начал медленно, неторопливо погружаться в ее тело. Задыхаясь от потрясения и страха, который она не могла объяснить и который поднимался в ней до тех пор, пока чуть не задушил ее, она попыталась увернуться, крикнув: "Нет!"
      Его голос прозвучал словно удар хлыста.
      - Я желаю, чтобы ты глядела мне в глаза, когда я вхожу в твое тело!
      - Нет! - ее голос перешел в отчаянный шепот.
      - Да!
      Его руки сжали так крепко голову, что она почти потеряла сознание. Она задрожала, загипнотизированная, словно маленькая птичка перед змеей, не в силах оторвать от него взгляд, в то время как он медленно проникал в ее беспомощное тело. Неторопливыми и возбуждающими движениями он овладевал ею. Взгляд его голубых глаз сверлил ее, проникая глубоко, в самую ее душу. Последняя мысль Зенобии - ему удалось каким-то образом завладеть ее существом, а у нее нет сил даже протестовать. С этой мыслью она провалилась во мрак.
      - Зенобия! Зенобия!
      Сквозь пелену до нее донесся чей-то голос, выкрикивавший ее имя, и с легким протестом она стала сопротивляться, ей не хотелось покидать густую теплую темноту. Однако голос был настойчив.
      - Зенобия! Открой глаза, богиня! Открой же! Все еще протестуя, она, наконец, открыла глаза, хотя ей пришлось сделать для этого могучее усилие веки показались ей чугунными. Перед ее затуманенным взором неясно вырисовывалось лицо Аврелиана, и, к ее удивлению, он казался обеспокоенным. Через несколько мгновений его лицо стало приняло более четкие очертания. Она увидела выражение облегчения и даже нежности.
      - Я ненавижу тебя! - с трудом удалось ей произнести слабым голосом, а он, ликуя, засмеялся.
      - Я уже было подумал, что убил тебя, - сказал он, - а мертвая царица не представляет для меня никакой ценности.
      Она тщетно попыталась ударить его, и, зарычав в восторге, он поднял ее на руки и крепко прижал к себе.
      - Успокойся, богиня! Я не собираюсь причинять тебе вред. Ну, успокойся же!
      Она была слишком слаба и спокойно лежала в его объятиях, пока не задремала, прильнув к его груди. Приятное тепло разлилось по ее озябшему телу.
      Она проспала несколько часов, над пустыней уже опустилась ночь. Она осторожно освободилась из объятий императора. Все суставы болели. Ей так хотелось окунуться в горячую ванну, ароматную и успокаивающую. Но ванны придется долго ждать.
      Она взглянула на Аврелиана. Он лежал спокойно, дыхание было тихим и ровным. Зенобия внимательно осмотрела императора. Он выглядел на удивление молодо, только вокруг глаз и у висков виднелась сеть морщинок. Он не потрудился снять короткую красную тунику, когда набросился на нее, поэтому она мало что могла разглядеть. Там, где туника задиралась вверх, она увидела шрам, который шел вдоль левого бедра. По ширине шрама она могла предположить, что это след копья. На руках и ногах виднелось несколько небольших шрамов.
      Даже во сне его рот выдавал человека несгибаемого, упрямого, редко поддававшегося состраданию. Она содрогнулась, вспомнив об их борьбе. Никогда еще она не чувствовала себя такой... такой зависимой, до такой степени не владеющей собственным телом и умом. Когда он заставил ее смотреть себе в глаза, она попала под его власть. Она понимала, как он упивался ее слабостью. Зенобия поклялась, что она не допустит этого в следующий раз. Она постарается смотреть и не видеть, она сможет обмануть его.
      Она тихонько встала и медленно потянулась, сняв напряжение. Зенобия не подозревала, что он наблюдает за ней из-под прикрытых век. У нее прекрасное тело, думал он, а ей уже за тридцать. Ему нравились ее длинные ноги, гладкие бедра, слегка округлый живот и особенно ее полные и в то же время твердые груди. Он любил женщин с большой грудью, но нередко с возрастом прекрасные груди обвисают. Именно это произошло с грудью Ульпии.
      Зенобия подняла крышку своего маленького сундучка и достала оттуда платье, которое собиралась надеть, а он думал о Кариесе. К этому времени она уже родит. Действительно ли родится мальчик, она так уверяла его в атом? Он подумал, чей же это в действительности ребенок. Ах, всегда оставалась возможность, что он станет отцом, однако он серьезно сомневался в этом. Народ предпочитал верить, что у него не может быть детей, а виновата в атом бедная Ульпия, но он знал, что это не так.
      До женитьбы у него время от времени бывали любовницы, но ни одна из них ни разу не принесла ему ребенка. После женитьбы он сменил дюжину любовниц, но ни одна из них не родила ему детей. Одна лишь Кариеса заявила, что он - отец ее ребенка. Он сомневался в этом, но поскольку никогда не собирался разводиться с Ульпией, не стал спорить с ней. Возможно, это действительно его ребенок.
      Аврелиан открыл глаза и следил за Зенобией, как кошка следит за своей жертвой. Ему, конечно, жаль Марка Александра, но ведь добыча принадлежит победителю, а победитель он, Аврелиан.
      Глава 11
      - Пожалуйста, Кариеса, ну пожалуйста, помоги себе, поднатужься.
      Ульпия Северина, римская императрица, склонилась над своей племянницей, пытаясь приободрить девушку.
      - Мне больно! - в раздражении хныкала Кариеса.
      - Я знаю, моя дорогая, но все же ты должна вытолкнуть ребенка.
      - Откуда ты можешь знать? Ведь ты бесплодна, тетя! - послышался жестокий ответ.
      Кариеса отвернулась от Ульпии и застонала.
      - Идем, Ульпия, - послышался утешающий голос Дагиан, и ее сильные, добрые руки мягко увлекли императрицу прочь от кровати роженицы. - Пойдем и выпьем немного вина. Акушерка позаботится о Кариесе.
      Ульпия молча кивнула и позволила увести себя из спальни Кариссы в залитый солнечным светом атрий. Две девушки-рабыни поспешили им навстречу, поставив удобные кресла возле бассейна. Третья рабыня поставила на низенький круглый столик поднос с графином вина и двумя серебряными бокалами. Дагиан кивком отпустила служанок, налила сладкого золотистого вина и подала Ульпии полный бокал.
      - Марку следовало бы быть рядом с ней, - пробормотала императрица. - Ведь это ее первый ребенок!
      - Ульпия, хватит притворяться! Его силой заставили жениться на ней. Если ты еще не знаешь правды, то я просвещу тебя. Император принудил моего сына к этому браку. Он был помолвлен с одной госпожой в Пальмире, которую страстно любил. Я знаю, как бы ты ни любила Кариесу, ты ни минуты не верила, что ребенок, которого она вот-вот должна родить, - это ребенок моего сына. Они женаты всего четыре месяца.
      - Она думает, что у нее ребенок от Аврелиана, - тихо прошептала императрица, и глаза Дагиан раскрылись от удивления. - Но не знает, - тихо продолжала Ульпия, - что мой муж бесплоден. За все годы, что мы женаты, я не зачала ребенка, - ни я, ни кто-нибудь из его женщин. - Ее поблекшие карие глаза наполнились слезами. - Когда-то у меня был ребенок, Дагиан, прелестный маленький мальчик. Его отняли у меня. Вот почему я вышла замуж за Аврелиана. Он знал о моем позоре и грозился раскрыть его, если мой отец не согласится на брак.
      Она вздохнула и вытерла слезы, струившиеся по ее щекам.
      - Ты не должна думать о нем плохо. Он всегда был хорошим мужем почтительным и добрым. Однако он слаб на женщин, а Кариеса честолюбива. Сомневаюсь, что она сама знает, кто отец ее ребенка.
      - А император в курсе, что все это известно тебе? - спросила Дагиан.
      - Конечно же, нет. Согласно традиции, все эти годы я была идеальной римской женой. Я не замечала его женщин, они не заслуживают моего внимания.
      - Но твоя собственная племянница?! - Дагиан была ошеломлена.
      - Я уже давно вступила в зрелый возраст, Дагиан, и не хочу потерять мужа. Храня молчание, я тем самым удерживала его в семье.
      Дагиан, сама того не желая, улыбнулась. Многие считают Ульпию Северину глупой, но на самом деле она очень умна.
      - Но как же ты можешь любить свою племянницу, если знаешь, что она предала тебя?
      - Я терпеть не могу эту сучку, - последовал ответ. - Но никогда не доставлю Кариесе удовольствие, дав ей понять, что она заставляет меня страдать.
      Ужасный пронзительный крик прорезал стоявшую в доме тишину, женщины встали и поспешили в спальню Кариссы. К ним присоединился Марк, вышедший из своего кабинета, в котором теперь проводил большую часть времени. В комнате стоял неприятный сладковатый запах. Марк большими шагами ринулся к окнам и распахнул ставни, впустив в комнату немного свежего воздуха.
      На постели извивалась Кариеса. Она стонала и молила об облегчении.
      - Помоги мне, мама Юнона! Помоги своей дочери родить императора!
      - Претензии лисицы! - прошептала Ульпия. Акушерка отвела всех троих в сторону, а ее ассистентка помогала женщине.
      - Положение серьезное, благородные господа. Ребенок идет ножками, но я перевернула его. Однако он слабеет, а мать не помогает ему появиться на свет. Чем дольше будут продолжаться роды, тем тяжелее будет и ей, и ребенку. Она потеряла слишком много крови, я по-настоящему обеспокоена.
      - Могу ли я чем-нибудь помочь? - спросил Марк.
      - Сядьте возле жены и приободрите ее! - акушерка смотрела с извиняющимся видом. - Она - нелегкая пациентка, господин, - объяснила она.
      - Могу себе представить, как с ней трудно, - ответил он. - Кариеса любит, чтобы все происходило легко и мгновенно. Должно быть, она испытывает шок от того, что ребенок не выпрыгнул из ее матки, полностью одетый.
      - Марк!
      Дагиан была потрясена, но Ульпия положила на руку Марка свою мягкую ладонь.
      - Поступки Кариссы всем нам причиняют страдания, Марк, - сказала она.
      Он посмотрел на нее долгим взглядом, а потом со вздохом уселся возле жены.
      - Тебе придется поднатужиться. Кариеса! - спокойно произнес он. - Роды это тяжелая работа.
      Она повернула к нему лицо, но, увидев выражение озабоченности вместо его обычной насмешливости, почувствовала облегчение.
      - Ты останешься со мной?
      - Да, я останусь, пока не родится ребенок.
      - И ты примешь этого ребенка как своего собственного?
      - Нет, - ответил он. - Не приму.
      - Но ты должен сделать это?
      - Ни один человек в Риме ни на мгновение не поверил, что я - отец твоего ребенка. Кариеса. Я буду содержать вас обоих, но не более того.
      - Мой дядя накажет тебя, - захныкала она, а потом снова закричала, когда начались схватки.
      - Тужься! - приказал он, и она повиновалась ему, - ребенок был дорог ей. Он - гарантия ее благосостояния и могущества в течение всей ее жизни. Он положит начало новой римской императорской династии цезарей.
      Стиснув зубы, она стала тужиться. Она станет матерью императорского рода! Рим ляжет у ее ног, и даже этот гордый патриций, ее муж, в конце концов пожелает ее. Но когда это, наконец, случится, она отвергнет его!
      Скоро! Скоро она будет держать свое дитя на руках! Снова ее пронзила боль, и она стала тужиться. Она услышала крик акушерки: "Я уже вижу головку ребенка!", и это приободрило ее. С этого момента Кариеса с большим воодушевлением начала бороться, чтобы произвести на свет своего ребенка. Сквозь пелену боли она слышала, как все поощряют ее двигаться вперед, к окончательной победе. Боль все усиливалась по мере того, как ребенок с ее помощью продвигался вперед. Наконец могучим усилием она вытолкнула младенца, издав пронзительный крик. Потом, тяжело дыша, нетерпеливо произнесла:
      - Дайте мне моего сына! Дайте его мне сейчас же! Они молчали. Почему они безмолвствуют? Несмотря на опустошающую слабость, ей с большим трудом удалось сесть.
      - Дайте мне моего ребенка! - потребовала она. Почему ее сын не кричит?
      Марк Александр вздохнул, и на его красивом лице появилось выражение жалости.
      - Ребенок мертв, Кариеса, - тихо сказал он. - Я сожалею.
      - Нет!
      Они лгут ей! Ребенок не может быть мертвым!
      - Дайте мне моего сына! - пронзительно закричала она. Марк кивнул помощнице акушерки, и женщина вручила Кариесе запеленутый сверток. Она нетерпеливо развернула белое льняное полотно, испачканное коричневыми пятнами родовой крови, и обнаружила... Ее водянисто-голубые глаза в ужасе выпучились.
      - Это не мой ребенок! - прошептала она тихим, напряженным голосом, который вскоре перешел в истерический крик. - Что вы сделали с моим ребенком?!
      - Ты держишь своего ребенка на руках, - сказал Марк без всякого выражения.
      Кариеса несколько долгих минут смотрела на то, что лежало у нее на коленях. У этого существа была голова с почти плоской макушкой и лицо с гротескно искривленным ртом. У основания шеи тело разделялось на две половины с двумя парами плеч, от которых отходили три руки, три ноги и два набора развитых половых органов. Пуповина плотно обвилась вокруг шеи несчастного младенца, и все его тело имело синюшный оттенок. С криком ужаса Кариеса сбросила эта существо со своих коленей и завизжала:
      - Это ты виноват! Ты проклинал меня! Ты наслал порчу! Потом она дважды судорожно вздохнула, и вдруг поток густой красной крови хлынул у нее изо рта. В то же самое время началось обильное маточное кровотечение.
      Все кончилось так быстро, что у присутствующих едва ли было время, чтобы осознать происшедшее. Кариеса замертво упала на спину. Марк с проклятиями кинулся вон из комнаты. Ульпия Северина шагнула к постели и закрыла глаза своей племянницы. Потом повернулась к акушерке и ее помощнице со словами:
      - Вы не должны обращать внимания на бред моей несчастной племянницы. В эти последние дни беременности она была сама не своя. Марк Александр прекрасный муж, и она была счастлива.
      Акушерка с помощницей кивнули.
      - Нам и прежде приходилось видеть такие сцены. Самые милые девушки сходят с ума, когда им говорят, что ребенок мертв. Бедная девушка! Но такова уж воля богов.
      Акушерка начала собирать инструменты.
      - Мы покинем вас, чтобы вы могли подготовить ее к погребению, госпожа.
      Императрица милостиво кивнула.
      - Вам, разумеется, заплатят в двойном размере за причиненное беспокойство, и мы можем положиться на вашу осмотрительность в том, что касается несчастного ребенка моей племянницы.