Размышляя об этом, он стянул рубашку, скатал ее в валик и уложил его на бревно, за которым они с Джобом прятались.
— Стреляй после меня из большого бундуки. Старайся брать повыше, — сказал он Джобу и поудобнее устроился на земле, положив ствол «уэзерби» на матерчатый валик. Выкрутив оптический прицел до предела, он приложился к нему глазом.
В поле зрения сразу же возникли головы четырех браконьеров. При таком увеличении он сразу определил тех двоих, которых по следу описывал Матату. Высокий худой шел впереди, на нем была голубая джинсовая куртка — традиционная одежда партизан во времена войны в буше. За ним по пятам следовал невысокий грузный человек. На нем была рубашка цвета хаки, а на голове красовалось полосатое камуфляжное кепи.
Дальше за ними был виден слон. Увеличение прицела немного скрадывало расстояние, поэтому казалось, что браконьеры совсем рядом со своей потенциальной добычей. Пока он наблюдал за ними, предводитель снял автомат с плеча, а свободной рукой сделал знак остальным. Бегущие позади него люди рассыпались в цепь и тоже взяли автоматы на изготовку.
Шон прильнул щекой к «уэзерби», как следует упершись в землю каблуками и задержав дыхание. Его палец едва касался спускового крючка. Он выбрал предводителя в джинсовой куртке и навел перекрестье прицела тому на голову.
В раскаленном воздухе изображение плыло и дрожало, но Шон внимательно вглядывался в зыбкие контуры силуэта цели, так как именно их дрожание характеризовало скорость и направление ветра. Когда искажение становилось особенно сильным, это свидетельствовало об очередном порыве ветра, между порывами же изображение вновь становилось четким.
Он сделал глубокий вдох, выдохнул наполовину и тщательно прицелился в точку, находящуюся почти на человеческий рост выше головы браконьера. Изображение казалось достаточно устойчивым, но он не стал спускать курок. Вместо этого он лишь еще крепче обхватил рукоятку ружья ладонью, как будто это был не кусок пластика, а кусок глины, из которого он собирается что-то лепить.
Когда ствол высоко подпрыгнул от типичной для «уэзерби» мощной отдачи, приклад резко ударил его в плечо. Он тут же потерял цель из виду.
Не успел он еще прийти в себя, как Джоб восторженно воскликнул:
— Шайиле! Попал!
Когда Шон снова навел прицел на браконьеров, в траве виднелось лишь три головы.
Все трое развернулись и наугад поливали огнем склон, на котором притаились Шон с Джобом. Очереди их «АК» звуком напоминали дребезжание кипящих медных чайников.
На заднем плане Шон увидел бешено несущегося прочь старого слона. Уши его были откинуты назад, а огромные черные бивни летели высоко над травой. Наконец он вломился в узкие заросли прибрежных кустов и через мгновение появился с другой стороны.
— Беги, мой красавец, беги, — с облегчением выдохнул наконец Шон. — Если уж я не смогу заполучить тебя, то пусть ты не достанешься никому. — И он снова сосредоточился на браконьерах.
Сразу становилось ясно, что это опытные вояки, поскольку, пока двое поливали очередями склон, третий бросился к тому месту, где в траве валялся их вожак, и помог ему подняться на ноги. Одетый в синюю джинсу предводитель потерял ружье и теперь стоял, согнувшись в три погибели и держась за бок.
— Значит, все-таки зацепил! — пробормотал Шон и снова выстрелил. Он успел увидеть, как среди травы ударяет фонтанчик пыли: пуля впилась в землю где-то совсем рядом с браконьерами. Те стали отходить, волоча за собой предводителя, так чтобы через несколько мгновений оказаться за высоким муравейником. Шон и Джоб непрерывно стреляли, но дистанция с каждой секундой росла и, хотя Шон и видел, как фонтанчики пыли вздымаются совсем рядом с отступающими фигурами, больше попасть им ни в кого так и не удалось до тех пор, пока вся группа не скрылась за муравейником в траве и кустах, а стрекот автоматных очередей наконец не затих.
Шон с Джобом выждали еще минут пятнадцать, внимательно оглядывая долину и пытаясь обнаружить признаки присутствия браконьеров, но не заметили ни малейшего движения. Лишь после этого Шон встал.
— Надо сходить вниз и осмотреться.
— Осторожно! — предостерег его Джоб. — Возможно, они перегруппировались и устроили нам засаду. — Это был еще один из типичных трюков времен партизанской войны, поэтому вниз по склону они двигались с величайшей осторожностью.
Матату привел их к тому месту, где пуля свалила предводителя браконьеров. На этом месте осталась небольшая полянка вытоптанной травы. Оружие вожака исчезло — очевидно, один из его браконьеров приполз сюда и утащил его. Матату сорвал один из стеблей травы и протянул его Шону. Кровь на нем почти засохла. Однако кровотечение, по всей видимости, было не слишком сильным, поскольку им удалось обнаружить всего с дюжину засохших капелек на траве или на сухой земле.
— Касательное ранение, — проворчал Шон. Очевидно, на таком расстоянии ветерок не дал пуле поразить жизненно важные органы неприятеля.
— Так кого мы преследуем: Тукутелу или браконьеров? — поинтересовался Джоб.
— Браконьеры сейчас, наверное, уже на полпути к Лусаке, — усмехнулся Шон. — Матату, вперед за слоном! — велел он.
Они двинулись по следу Тукутелы через речку и вверх по противоположному склону долины. Сделав первый панический рывок, старый слон вскоре успокоился и перешел на привычную рысь, которая, впрочем, тоже отличалась вполне приличной скоростью и которой он мог передвигаться без остановки на протяжении многих дней. Он двигался на восток по направлению к мозамбикской границе, отклоняясь от курса только в тех случаях, когда нужно было пройти между холмами или по их склонам под небольшим углом, если проход отсутствовал.
Они следовали за ним бегом. Поскольку теперь можно было не опасаться засады, они могли бежать изо всех сил, тем не менее старый слон постепенно отрывался от них, а день клонился к вечеру. Солнце отбрасывало на землю длинные тени.
Мозамбикская граница специально отмечена никак не была — там не было ни изгороди, ни просеки через лес, но какое-то шестое чувство подсказало Шону, что они ее пересекли.
Он уже готов был отдать приказ остановиться, когда Джоб вдруг негромко свистнул и сделал им знак левой рукой. Матату согласно кивнул, и тогда все трое остановились и, сбившись в кучку, некоторое время вглядывались в цепочку следов, уходящих в темнеющий лес на востоке.
— Мозамбик, — наконец сказал Джоб. — Он все-таки ушел. — Остальным не оставалось ничего, кроме как согласиться.
— Он все еще бежит. — Матату плюнул на след. — Причем быстрее, чем может бежать человек. В этом году Тукутелы нам больше не видать.
— Да, но ведь будет и следующий сезон, — заметил Шон. — На будущий год он снова вернется в Национальный парк, а потом снова захочет уйти за Чивеве. Тут-то мы его и подкараулим.
— Возможно. — Матату извлек щепотку табака из висящего у него на груди рога антилопы. — А может, браконьеры снова выследят его или, может, он наступит на противопехотную мину на старом минном поле в Мозамбике или вообще умрет от старости.
От этой мысли Шона вдруг охватила какая-то грусть. Ведь Тукутела являлся частью старой Африки. Шон родился слишком поздно и не имел возможности ощутить величия той эпохи. На его долю выпали лишь ее жалкие остатки, и тем не менее он всегда с огромным трепетом относился к истории и прошлому континента. Здесь все менялось слишком быстро. Африка, подстегиваемая бездумными ордами мигрирующих народов с их ненасытной жаждой власти, неразумной межплеменной враждой и беззаконием, царящим в эти новые времена, снова мало-помалу становилась темным континентом. Только на сей раз она почти полностью была лишена своих природных ресурсов, от прежнего количества диких животных оставалась едва ли десятая часть, леса были вырублены под корень, даже сама земля истощилась от примитивного землепашества и скотоводства, а пески Сахары неумолимо продвигались все дальше и дальше на юг. Поэтому Тукутела являлся одним из немногих сохранившихся до настоящего времени сокровищ Африки.
Шон повернул назад. Он страшно хотел заполучить этого слона. Он хотел этого всем своим существом. Теперь, когда он снова повернул на запад, он буквально едва волочил ноги — настолько сильно было его разочарование.
Уже перед самой полуночью они наконец нашли Рикардо и Клодию, спящих на подстилках из травы под небольшим наспех сооруженным навесом. Рядом с навесом догорал один костер, а возле второго сидел Пумула, охраняя спящих.
Рикардо проснулся мгновенно — стоило Шону лишь коснуться его плеча — и тут же вскочил.
— Ну как, вы нашли его? Что случилось? Где браконьеры?
— Он ушел, Капо. Через границу. Браконьеров мы спугнули, но Тукутела тем не менее ушел, — сказал Шон.
Рикардо обессиленно опустился на матрас и молча слушал Шона, который принялся рассказывать о том, как шла погоня, и о стычке с браконьерами.
Клодия сидела рядом с отцом и, когда Шон рассказал им, как Тукутела ускользнул в Мозамбик, успокаивающим жестом обняла Рикардо за плечи.
— Ну вот и все, — завершил Шон свой рассказ, поднимаясь. — Милях в пяти к югу отсюда проходит дорога. Мы с Матату сейчас отправимся за грузовиком, а Джоб проводит вас до дороги. Там мы и встретимся. Думаю, на это уйдет часа четыре или пять.
При свете одних лишь звезд Матату четыре часа вел Шона через лес и густые заросли кустарника, в конце концов точно выведя его в то место, где они оставили грузовик.
Еще час ушел у них на то, чтобы добраться до назначенного места встречи, где их уже поджидали Клодия и Рикардо, которые вместе с остальными сидели у разведенного на обочине дороги костра. Они устало погрузились в машину, Шон развернулся, и охотники двинулись к лагерю. Было четыре часа утра — с тех пор, как они начали охоту, прошло уже больше суток.
Некоторое время все молчали, а Клодия даже прикорнула на плече отца. Потом Рикардо задумчиво спросил:
— А ты знаешь, куда именно подался Тукутела?
— Все равно нам теперь его не достать, Капо, — мрачно отозвался Шон.
— Да нет, я серьезно, — нетерпеливо продолжал Рикардо. — Нет ли у него там какого-нибудь излюбленного места?
— Там очень неспокойно, — пробормотал Шон. — В стране царит хаос и смятение. Многие деревни сожжены, а из других жители разбежались кто куда. Друг на друга ополчились две армии, да еще и ребята Мугабе постоянно шалят.
— Нет, но все же, куда мог уйти этот слон? — настаивал Рикардо. — Должно же у него быть какое-то излюбленное место.
Шон кивнул.
— Мы с Джобом и Матату выяснили это. По нашим прикидкам, с июля по сентябрь он бродит по болотам, что за плотиной Кабора-Басса. После этого в конце сентября или в начале октября он переходит Замбези и отправляется на север — в Малави, там в окрестностях Мланье густые тропические леса. Он пасется там до начала сезона дождей, а с его наступлением снова возвращается на юг, пересекает Замбези возле Тете и приходит в Национальный парк Чивеве.
— Значит, сейчас он на пути к болотам? — спросил Рикардо.
— Скорее всего, — подтвердил Шон. — Ничего, Капо, на будущий год мы снова попробуем его взять.
До лагеря они добрались на рассвете. Там их уже ждал горячий душ и свежевыглаженная одежда, а в палатке-столовой — плотный завтрак. Шон разложил по тарелкам куски яичницы с жареным беконом.
— Сейчас позавтракаем, а потом до обеда рекомендую отоспаться, чтобы наверстать упущенное за время охоты.
— Согласна, — с готовностью отозвалась Клодия.
— После этого нам нужно будет обсудить, что делать дальше. Нужно выработать планы на остаток сафари — ведь до конца еще почти три недели. Можем попробовать поискать какого-нибудь другого слона. Само собой, не могу предложить вам ничего даже отдаленно напоминающего Тукутелу, но могу гарантировать, Капо, что пару бивней по шестьдесят фунтов ты получишь.
— Не нужна мне эта пара, — ответил Рикардо. — Мне нужен Тукутела.
— Как, в общем-то, и всем нам. Но довольно об этом, — с неприкрытым раздражением ответил Шон. — Он ушел, и довольно об этом.
— А что если мы тоже перейдем границу и последуем за ним в болота? — спросил Рикардо, не поднимая глаз от яичницы с беконом. Шон несколько мгновений смотрел на него, а потом невесело рассмеялся.
— А знаешь, я уже чуть не начал беспокоиться о твоем душевном здоровье. Мне показалось, что ты это серьезно. Да брось ты, добудем Тукутелу на будущий год.
— Никакого следующего года не будет, — сказал Рикардо. — Ты ведь и сам отлично знаешь, что Джеффри Мангуза наверняка отнимет у тебя и лицензию, и концессию.
— Ну, спасибо, Капо. Никто лучше тебя не знает, как меня быстрее успокоить.
— Незачем обманывать самих себя. Это наш последний шанс добыть Тукутелу.
— Поправка, — покачал головой Шон. — В этом сезоне больше о нем не упоминаем. У нас был шанс, но мы его упустили.
— Нет, если мы отправимся за ним в Мозамбик, — возразил Рикардо. — Пойдем по его следам в болота.
Шон недоверчиво уставился на него.
— Боже, да ты никак серьезно!
— Само собой. Я же говорил тебе, что ничего в мире не хочу больше, чем этого слона.
— То есть ты хочешь сказать, что мы с Матату и Джобом из-за твоего каприза должны покончить жизнь самоубийством, да?
— Нет, не из-за каприза, а, скажем… за полмиллиона долларов.
Шон лишь покачал головой, но так ничего и не произнес. Поэтому Рикардо продолжал:
— Я чувствую себя виновным в том, что ты лишишься лицензии. А с полумиллионом долларов ты легко сможешь купить другую концессию в Замбии или Ботсване, а то и пятидесятитысячеакровое ранчо в Южной Африке. Ведь это целых полмиллиона. Сам подумай.
Шон так резко выскочил из-за обеденного стола, что даже опрокинул на землю тарелку, и ушел не оглядываясь.
Он в одиночестве стоял на краю лагеря и смотрел на реку, где пили воду несколько антилоп-импала, а на толстом суку большого дерева над зеленой водой примостился белоголовый орел-рыболов. Но на самом деле он не замечал ни антилоп, ни огромной птицы.
Он думал о том, каково ему придется на будущий год, когда у него отнимут его концессию. Он задолжал своему брату Гарри почти пятьдесят тысяч долларов, а кредит в банке в Хараре приближался к десяти тысячам. Рима уже говорила ему, что управляющий банка очень хотел бы переговорить с ним, но в свой последний приезд в столицу Шон постарался с ним не встречаться.
Ему было за сорок, а нажить он так ничего и не успел. Скорее всего, отец был бы только рад, если бы он вернулся в семейный бизнес, но сейчас председателем правления был Гарри, а он, скорее всего, был бы не так уж и рад возвращению блудного брата.
Он подумал о кондиционированных офисах, галстуках и темных деловых костюмах, о бесконечных совещаниях с юристами и инженерами, о пробках в часы пик и бензиновой вони города.
Он вспомнил о философских взглядах отца, который, как, впрочем, и брат, считал, что человек должен начинать в компании с самого низа и «проложить себе путь наверх». Гарри начал прокладывать этот путь еще лет двадцать назад, к тому же он любил свое дело, а Шон терпеть не мог бизнеса.
Он подумал о полумиллионе долларов. С такой кучей денег в заднем кармане он бы мог наплевать на управляющего банком, на Джеффри Мангузу, на Гарри Кортни, на весь остальной мир и с легкостью послать их куда подальше.
Наконец он отвернулся от реки и направился по тропинке к палатке Джоба. Тот ел в одиночестве у костра, прислуживала ему самая молодая жена. Увидев приближающегося Шона, он коротко что-то ей бросил, и она ушла. Потом он снял с углей кофейник с кофе, налил кружку и добавил туда сгущенного молока из стоящей рядом банки.
Шон присел на резную скамеечку и взял протянутую кружку. Потом он заговорил на сидебельском:
— Что бы ты подумал о человеке, который отправился следом за Тукутелой в его потаенные места в болотах Замбези?
— Человек столь глупый просто не заслуживает, чтобы о нем думали. — Джоб подул на кофе, чтобы остудить его, и они довольно долго просидели в молчании.
Матату, который в это время спал в своей хижине неподалеку, видимо, почувствовал присутствие хозяина, проснулся и вылез наружу, сонно моргая и зевая на утреннем солнце, а потом примостился у ног Шона. Тот на мгновение положил руку на плечо маленького ндороба, и тот буквально затрепетал от удовольствия. Матату можно было и не спрашивать. Он в любом случае пошел бы с Шоном куда угодно, не задавая вопросов, без малейших колебаний. Поэтому Шон продолжал говорить только с Джобом.
— Джоб, мой старый друг, мы знаем друг друга много лет. Позволь, я скажу тебе еще одну вещь, над которой ты можешь поразмыслить. Монтерро хочет продолжать охоту на этого слона и предлагает за это полмиллиона долларов. Что ты скажешь насчет полумиллиона долларов?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.