Когда его первый пилот произвел посадку в аэропорту Тайбэя, авиадиспетчеры зарулили самолет на дальнюю площадку за ангарами, где Гаррисона ждал «роллс-ройс» с встречавшим его младшим сыном Нинга.

Расплывшихся в улыбке таможенников и офицера паспортного контроля хозяин вежливо пригласил на борт своего самолета. За каких-нибудь пять минут они проштамповали красный дипломатический паспорт Гаррисона, опечатали его бар, повесив бирку «Охраняется таможней», и быстро покинули самолет.

Тем временем слуги в белых пиджаках и белых перчатках перенесли несколько чемоданов Гаррисона в багажник машины. Через четверть часа «роллс-ройс» уже уносил его из аэропорта.

Таг чувствовал себя столь прекрасно, что склонен был пофилософствовать. Вспомнились вдруг первые поездки и путешествия еще совсем молодым, бедным и отвоевывавшим свое место под солнцем. Пешком или на велосипеде, а также на автобусах он буквально исколесил весь Африканский континент. Он хорошо помнил свой первый грузовик марки «Форд V-8» с резиновыми защитными ковриками над колесами, смахивающими на уши слонов. Лысые шины грузовичка были настолько непрочными, что проехать без прокола больше пятидесяти километров просто не удавалось. А уж о моторе, обмотанном проволокой и работавшем, что называется, на честном слове, и говорить не приходилось. Однако в то время он чрезвычайно гордился своим драндулетом.

Но чтобы добраться из Африки до Лондона, требовалось не менее десяти дней, даже если он пересекал континент на старой летающей лодке «Сандерленд», когда-то бороздившей небо над Африкой и совершавшей частые посадки, чтобы дозаправиться, на Замбези, на больших озерах и, наконец, на Ниле.

Гаррисон не сомневался, что для того, чтобы научиться ценить богатство и роскошь, необходимо пройти сквозь суровые испытания и выстоять. В молодости на его долю выпало немало трудностей, но он достойно их перенес. Зато до чего, черт побери, приятно откинуться сейчас на мягком сиденье лимузина и чувствовать себя на все сто, с нетерпением ожидая предстоящих переговоров. Нынешние переговоры грозят быть тяжелыми и беспощадными, но именно это сильнее всего раззадоривало Гаррисона.

Он наслаждался остротой ситуации и резкими выпадами заинтересованных сторон во время обсуждения сделки. Ему доставляло удовольствие менять манеру ведения переговоров с учетом индивидуальных особенностей противника. Он мог быть грубым, как мужлан, а мог так тонко обрабатывать своего конкурента, что комар носа не подточит. Если того требовала ситуация, он мог заорать или бухнуть кулаком по столу и ругаться на чем свет стоит не хуже какого-нибудь техасского головореза или австралийского золотодобытчика. А мог со сладчайшей улыбкой на губах едва слышно произносить пропитанные ядом слова, чего не чурался также и человек, на встречу с которым он сейчас ехал.

Благодушно улыбаясь, он повернулся к сидевшему рядом на заднем сиденье «роллс-ройса» мужчине. Он был не прочь поболтать с ним о восточных нэцкэ и керамике.

– В 1949 году генералиссимус Чан Кайши привез с собой с материка редчайшие из сокровищ культуры, – сказал Нинг Чжэн Гон, и Гаррисон понимающе кивнул.

– Все цивилизованные люди должны благодарить его за это, – согласился он. – Если бы не он, все эти бесценные вещи сгинули бы во время культурной революции Мао.

Пока они непринужденно болтали, Таг внимательно поглядывал на младшего сына человека, пригласившего его на переговоры. Несмотря на то, что Чжэн Гон пока еще никак не проявил себя в финансовых делах династии, оставаясь в тени старших братьев, Таг знал достаточно, имея на него полное досье.

По некоторым признакам Чжэн был любимцем отца.

Младший сын в семействе, он родился, когда отец уже достиг преклонного возраста, а англичанка-мать – третья жена Нинга – была совсем юной и очень красивой. Как это зачастую бывает, в результате смешения восточной и западной крови в ребенке проявились лучшие качества обоих родителей. Нинг Чжэн Гон был умен, дьявольски хитер, безжалостен и очень удачлив. Таг Гаррисон никогда не сбрасывал со счетов элемент везения. Так уж получалось, но некоторым действительно везло в жизни, а от некоторых – какими бы умными они ни были – удача просто отворачивалась.

Похоже, старик Нинг Хен Сюй воспитывал своего любимца с особым вниманием и тщанием, как породистого жеребенка, терпеливо и старательно готовя его к будущему забегу. Он дал ему все, не позволив при этом вырасти мягкотелым размазней.

После получения ученой степени в университете имени Чан Кайши Нинг Чжэн Гон отправился в Тайваньскую армию. Отец палец о палец не ударил, чтобы освободить Чжэна от воинской повинности, апеллируя к своему авторитету. По всей видимости, рассуждал Таг, старый Нинг таким образом воспитывал в наследнике твердость духа.

У Гаррисона имелась копия воинской характеристики Чжэн Гона. Его послужной список оказался безупречным. Он был отличным солдатом и уволился из армии в чине капитана, последнее время работая в генеральном штабе. Разумеется, командующий Тайваньской армией был личным другом Нинг Хен Сюя, но назначение Чжэна являлось, судя по всему, результатом его собственных способностей, а не связей отца. Характеристику Чжэна портила одна маленькая неприятная история. На капитана Нинга поступила жалоба от гражданских властей, и военная полиция начала расследование, связанное со смертью молоденькой девушки в одном из борделей Тайбэя. Отчет следователя полностью изъяли из дела капитана, за исключением бумаги за подписью министра юстиции, где говорилось, что выдвинутое обвинение не имело под собой никаких оснований и никакому судебному преследованию капитан Нинг не подлежит. Гаррисон понял, что без вмешательства Хен Сюя тут не обошлось. И уже одно это очень высоко подняло в его глазах авторитет могущественного китайца.

После службы в национальной армии Нинг Чжэн Гон перешел на работу в тайваньский дипломатический корпус. По всей видимости, старый Хен Сюй считал его пока не готовым к тому, чтобы вести дела в «Везучем драконе». Но и на дипломатической службе успехи Чжэна были просто фантастическими: уже через четыре года его отправили послом в одну из африканских стран. Маленькая и на политической карте мира совсем незаметная страна, но Нинг Чжэн Гона, судя по всему, ожидало блестящее будущее.

Гаррисону удалось заполучить в Министерстве иностранных дел Тайваня досье Чжэна. Правда, взятки обошлись ему в десять тысяч фунтов стерлингов, но Таг не жалел об этом. В досье содержался материал, также свидетельствовавший о весьма необычных эротических вкусах тайваньского посла.

Дело в том, что однажды на Замбези выловили труп чернокожей девушки, лишь кое-где объеденный крокодилами. А в области гениталий и на грудях погибшей обнаружились следы жестокого надругательства, и полиция вынуждена была начать расследование. Выяснилось, что однажды китайский посол останавливался в охотничьем домике на берегу Замбези недалеко от деревушки погибшей. Вспомнили, что вечером того дня, когда она исчезла, она входила в бунгало Чжэна. Больше живой ее не видели. Но на этом расследование и остановилось, ибо из дворца самого президента поступила соответствующая директива. А затем закончился и срок посольских полномочий Чжэна. Он ушел с дипломатической службы и вернулся на Тайвань, где наконец-то был допущен к работе в компании «Везучий дракон».

Отец назначил его сразу вице-президентом компании, и Таг Гаррисон посчитал это знаменательным фактом, находя самого Чжэна личностью весьма интересной. Он был не только умен, но, по западным меркам, и очень хорош собой. Кровь матери заметно сказывалась в чертах его лица: типичные для китайцев складочки на верхних веках у него отсутствовали. Кроме того, он прекрасно говорил по-английски. Закрой Таг на минуту глаза, он бы решил, что разговаривает с молодым англичанином из высших слоев английского общества. Чжэн производил впечатление весьма сдержанного, вежливого и обходительного, хотя порой в его глазах появлялось вдруг выражение холодной жестокости и безжалостности. «Да, – решил Гаррисон, – у этого молодого китайца завидное будущее. Его отец может им гордиться».

Таг тотчас ощутил в груди знакомый укол сожаления, ибо его собственные отпрыски, трое его нерадивых сыновей, ни на что не годились – шалопаи и тряпки, больше ничего не скажешь. Единственное, что его утешало, было то, что винить в этом следовало их матерей, а не самого Гаррисона, Таг влюблялся несколько раз, покоренный несомненными внешними достоинствами особ, одаривших его своим вниманием. Когда ты молод, то чаще всего руководствуешься не какими-то разумными доводами, а тем, как ведет себя твой пенис, вздохнул Таг. Он женился четыре раза, став трижды отцом сыновей, которые были точной копией своих матерей – красивых, ленивых и безответственных. Ни одну из них он бы не взял к себе в контору даже простой секретаршей. А сыновей они ему нарожали.

Гаррисон нахмурился, тут же отмахнувшись от неприятных воспоминаний, портивших ему отличное настроение. Хорошо это или плохо, но он принадлежал к категории тех мужчин, которых больше заботили породистые собаки и лошади, а не дамы, время от времени производившие на свет никудышных отпрысков. Отцовство стало единственным, в чем Тагу Гаррисону крупно не повезло.

– Мне просто не терпится посмотреть коллекцию слоновой кости вашего отца, – сказал он, поворачиваясь к Чжэн Гону.

– Отец будет рад показать ее вам, – улыбнулся Чжэн. – Его коллекция доставляет ему самое большое удовольствие в жизни, не считая «Везучего дракона», конечно.

«Роллс-ройс» снова повернул, и они подъехали прямо к воротам усадьбы Нинга. Таг видел их на фотографиях, однако действительность превзошла все ожидания. Ворота усадьбы напомнили ему те гигантские, сразу бросавшиеся в глаза скульптуры, какие он встречал в «Садах тигрового Бальзамника» в Гонконге.

«Везучий дракон», похожий на доисторического монстра, обвил своим изумрудно-зеленым туловищем стойки ворот. Он угрожающе согнул огромные когти и простер в обе стороны метров на пятнадцать чешуйчатые крылья из тонких керамических плиток и золотого листа. Глаза дракона сверкали, как угли; перед въезжающими зияла его ужасная пасть, полная острых клыков.

– Боже ты мой! – невольно воскликнул Гаррисон. Чжэн весело рассмеялся, слегка смущаясь произведенным эффектом.

– Маленькая причуда моего отца, – объяснил он. – Зубы дракона сделаны из настоящей слоновой кости, а в глазницы вставлены обработанные драгоценные рубины из Шри-Ланки. Они оба весят чуть больше пяти килограммов. Эти рубины уникальны и оцениваются свыше миллиона долларов. Потому мы вынуждены выставлять у ворот охрану.

Когда лимузин въехал в ворота, охранники взяли под козырек. Одетые в полувоенную форму с белыми ремнями на поясе, с начищенными и сверкавшими на солнце шлемами, наподобие тех, что надеты на солдатах почетного караула у гробницы Чан Кайши в Тайбэе, охранники держали в руках автоматы, и нетрудно было догадаться, что стерегли они, по всей видимости, не только драгоценные глаза «Везучего дракона». Гаррисон слышал, что для охраны покоев своего отца Чжэн лично отобрал этих солдат из рядов тайваньских морских пехотинцев.

Взбираясь на вершину могущества, старый Нинг Хен Сюй многих женщин сделал вдовами, а их детей сиротами. Ходили слухи, что когда-то он возглавлял одно из могущественных тайных обществ Гонконга и что он до сих пор сохраняет тесные связи с Тонга. Сейчас этот страшный человек мог позволить себе быть и коллекционером, и художником, и поэтом, но в живых еще остались многие из тех, кто хорошо помнил прошлое и кто с величайшей радостью расплатился бы с Хен Сюем, воздав ему сполна за пролитую кровь невинных жертв.

В душе Таг нисколько не упрекал старого Нинга за грехи его молодости, как не смущали его и некоторые сексуальные слабости его сына. У Тага тоже имелись свои секреты, и лишь ему одному было известно местонахождение многих поросших травой могил в дебрях дикой Африки. Свою жизнь он провел в обществе людей, не ведавших ни стыда, ни жалости, ни угрызений совести. И не судил их за это. Гаррисон принимал человечество таким, каково оно есть, отбросив всякие иллюзии, и зарабатывал прибыли везде, где только можно.

На официальное приветствие охранников Чжэн ответил кивком головы. Проехав под изогнутым аркой брюхом «Везучего дракона», они оказались в поистине волшебном месте. Здесь цвели прекрасные сады и сияли под солнцем прозрачные пруды с перекинутыми через них изогнутыми китайскими мостиками. В чистых водах скользили стайки золотистых рыбок; белоснежные голуби ворковали на карнизах священных храмов. Постриженные зеленые лужайки завораживали, как шелк китайских кимоно; восхитительные рододендроны радовали глаз. И вокруг царили такие тишина и покой, что создавалось полное ощущение сказочности этих невиданных красот.

Лимузин подкатил к зданию, живо напоминавшему Гаррисону миниатюрный Зимний дворец в Пекине. Из прелестных фонтанов возле здания высоко били искрящиеся струи воды, рассыпаясь разноцветными брызгами в прохладном высокогорном воздухе. Целый кортеж слуг в белых пиджаках выстроился по обе стороны от входа, приветствуя Гаррисона. И пока Чжэн Гон провожал Гаррисона в дом, они низко склоняли головы перед ним.

Покрытые деревянными панелями стены дома развели, так что сады казались органичной частью его внутреннего убранства. Меблировка дома поражала простотой и чрезвычайной изысканностью. Сверкал паркет из красного кедра, в воздухе благоухал вечнозеленый самшит. Несколько керамических ваз, которые могли бы составить гордость любой музейной коллекции мира, украшали комнату, в центре которой росло деревце цветущей вишни.

– Служанка приготовит вам чай, сэр Питер, – сказал Чжэн, – другие слуги позаботятся о ванной и ваших чемоданах. А потом вы, наверное, захотите отдохнуть. Отец приглашает вас на ленч в двенадцать тридцать. Я зайду заранее и провожу вас к нему.

«Значит, это дом для гостей», – решил Гаррисон, но не подал виду, насколько потрясен увиденным. А Чжэн продолжил: – Разумеется, все слуги в полном вашем распоряжении. Если вы чего-то пожелаете, – Чжэн сделал небольшую паузу, искоса поглядывая на Гаррисона, – вам нужно просто попросить слугу. Вы почетный гость моего отца. Ему будет крайне неприятно узнать, что вам хоть чего-то в этом доме недоставало.

– Вы и ваш отец слишком добры, – поклонился в ответ Чжэну Гону Гаррисон. Были времена, когда Таг не преминул бы воспользоваться столь ненавязчивым предложением. А сейчас он благодарил судьбу, что не подлежавшие никакому разумному контролю его сексуальные потребности отпали сами по себе. Столько сил и энергии – и все напрасно. Только ради того, чтобы в результате бесконечных сексуальных упражнений заиметь трех безмозглых сыновей и выплачивать алименты в размере двух миллионов долларов в год. Нет, с него хватит. Теперешняя его жизнь куда спокойнее и здоровее. А молодость – это всегда буйство, ненужные тревоги, смятение и хаос. На девушках-китаянках, которые помогли Гаррисону спуститься по кафельным ступеням в горячую, благоухающую воду бассейна, были надеты лишь коротенькие белые юбочки. Как истинный знаток и ценитель прекрасного, Таг любовался их шелковистой персиковой кожей и розовыми сосками. Что-то похожее на сладкую истому сковало на миг его чресла, и Таг тихонько усмехнулся.

«Да, – с блаженством погрузился он в голубую воду, – я счастлив, что молодость уже прошла».

Гаррисон отверг приготовленные для него вышитые шелковые одежды и надел рубашку с галстуком и один из своих костюмов – все купленное в самых роскошных европейских магазинах.

В этом цветном балахоне я буду выглядеть как клоун. Старый Нинг отлично знает это, потому он и попытался вырядить меня…» – с улыбкой подумал Гаррисон.

Молодой Нинг ждал его в назначенное время. Он оценивающе пробежал глазами по костюму Гаррисона, но выражение его лица не изменилось. «Странно, что я не купился на все ваши штучки. Ты ведь об этом подумал, а, Нинг? – мысленно спросил китайца Таг. – Бог мой, да ведь не вчера же я родился на свет, господа!» Они неторопливо вышагивали по выложенной плиткой дорожке, останавливаясь, чтобы полюбоваться цветами лотоса и водяными лилиями в пруду и рододендронами, источавшими тончайший аромат, пока не нырнули под арку, увитую голубой глицинией, и тут же увидели дом Нинг Хен Сюя.

Дворец, построенный из чистейшего белого мрамора, с островерхой крышей, покрытой керамической плиткой, поражал воображение. Очень современное здание, и вместе с тем архитектура его была классической в полном смысле этого слова.

Гаррисон не замедлил шаг и не выразил свои чувства вслух. Он мгновенно ощутил, что молодой Нинг разочарован столь сдержанной реакцией. «Разумеется, китаец ожидал, что я, как и все, начну пялиться на этот сказочный дворец и восторгаться», – усмехнулся про себя Таг.

Патриарх семьи, Нинг Хен Сюй, был очень стар, старше Гаррисона лет на десять, а то и больше. Его высохшая, в мелких складочках и рыжих старческих пятнах кожа напоминала мумию Рамзеса II в музее Каира. На левой щеке Нинга сидела темная родинка размером с ягоду тутовника. Гаррисон знал, что в Китае принято считать, будто волосы, которые вырастают на родинке на лице, приносят удачу, и потому Хен Сюй никогда не срезал их. Целый пучок серебристых волос кисточкой свисал с темно-фиолетового шарика на щеке, ниспадая на скромную, свободного покроя рубашку из шелка.

«Хорош бы я был сейчас в расшитой драконами пижаме», – опять промелькнуло в голове Гаррисона. Он пожал протянутую руку, сухую и прохладную и абсолютно невесомую, словно птичья лапка.

«Странно, что Хен Сюй вообще не рассыпался в песок от старости», – подумал Гаррисон. Однако взгляд пронзительных глаз старика оставался ясным и жестким. Гаррисон почему-то представил, что у дракона, пожиравшего жителей Комодо, глаза, наверное, были точно такими же. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули, сэр Питер, и не испытываете неудобств в моем скромном доме, – надтреснутый, сухой голос Нинга походил на шелест осенних листьев, гонимых ветром. Но по-английски старый китаец говорил прекрасно.

Обмениваясь ничего не значащими любезностями, они оценивали друг друга взглядами, словно примеряясь, как вести себя дальше. Они встречались впервые, все предыдущие переговоры Гаррисон неизменно проводил со старшими сыновьями Нинга.

Все они присутствовали сегодня здесь, стоя за спиной отца, – трое старших сыновей и Чжэн Гон.

Он вызывал их по очереди едва заметным взмахом сморщенной старческой руки, и, выступая вперед, они приветствовали Гаррисона вежливым наклоном головы.

А потом Чжэн Гон помог отцу перейти на диванчик, на котором лежала целая уйма мягких подушек, и Гаррисон не мог не обратить внимания, что такую честь доверили младшему Чжэну, а не кому-либо из старших сыновей. Лица их оставались непроницаемыми, однако от всех троих исходила столь острая ревность, что атмосфера в комнате вдруг показалась Гаррисону наэлектризованной. Интересно, весьма интересно.

Слуги разлили светлый жасминовый чай в пиалы из тончайшего фарфора. Он светился насквозь, Таг даже видел свои пальцы. Листочки на белом поле покрывал прозрачный слой кремовой эмали, совсем не заметной издали. Вне всякого сомнения, пиала принадлежала редчайшей коллекции фарфора XV века императора Чжан Ди из династии Мин.

Гаррисон осушил пиалу, и наклонившись, чтобы поставить на поднос, он выпустил произведение искусства из рук. Пиала, ударившись о темный паркет, разбилась вдребезги.

– О, извините ради Бога, – пробормотал Таг. – Сам не знаю, как это вышло. Извините.

– Ничего страшного. – Нинг Хен Сюй едва склонил голову и жестом приказал слуге убрать осколки.

Слуга же прямо-таки дрожал от страха, опасаясь разгневанного хозяина.

– Надеюсь, пиала была не слишком дорогой, – проговорил Гаррисон, пытаясь вывести Нинга из равновесия. За пижаму с вышитым драконом он расквитался сполна. Если человека здорово разозлить или того лучше пробудить в его сердце ненависть, то он перестанет трезво оценивать происходящее. И сейчас Тага забавляла реакция Нинга на его поступок, ибо оба они прекрасно понимали, что Гаррисон, конечно, наверняка знал, что разбитая пиала поистине бесценна.

– Уверяю вас, это сущая безделица, сэр Питер, совсем незатейливая пиала. Забудьте об этом.

Гаррисон почувствовал, что самолюбие Нинга задето. Под высохшей маской его лица бушевали гнев и ненависть. Однако Нинг Хен Сюй отлично владел собой, оставаясь предельно вежливым и учтивым. «Достойный соперник», – решил Таг, не питая никаких иллюзий относительно того, что доверительные отношения между ними возможны лишь потому, что временное партнерство БМСК и «Везучего дракона», вполне вероятно окажется взаимовыгодным.

Разбив пиалу, Гаррисон одержал маленькую победу над патриархом, лишив его привычной самоуверенности.

Допив свой чай из пиалы, которая составляла пару с только что разбитой Гаррисоном, Нинг что-то тихим голосом приказал слуге. Тот немедленно подал хозяину шелковую салфетку. Бережно держа в скрюченной ладони фарфоровый шедевр, Нинг Хен Сюй тщательно вытер его, а затем завернул в кусочек шелка и протянул Тагу.

– Дарю вам, сэр Питер. Надеюсь, наша с вами дружба не будет столь же хрупкой, что и эта маленькая безделушка.

Итак, Нинг вновь перехватил инициативу. Тагу ничего не оставалось, кроме как принять необычайный подарок, а вместе с ним и немой упрек со стороны Нинга, заставивший Гаррисона почувствовать себя дураком.

– Я буду дорожить им, вспоминая вашу щедрость, – проговорил он.

– Мой сын, – Нинг указал на Чжэна, – рассказывал мне, что вы выразили пожелание посмотреть мою коллекцию слоновой кости. Вы также коллекционируете слоновую кость, сэр Питер?

– Нет, но меня интересует все, что связано с Африкой. Просто я льщу себя надеждой, что знаю об африканских слонах больше, чем все остальные. Ну, а кроме того, я наслышан, как высоко ценится слоновая кость в вашей стране.

– Это так, сэр Питер. А потому никогда не спорьте с китайцами о действенности заклятий, в особенности тех, что хоть как-то связаны со слоновой костью. Китайцы считают, что все наше существование зависит от расположения звезд на небе и от того, как мы умеем завлекать собственную фортуну.

– Потому вы и назвали свою компанию «Везучий Дракон»? – спросил Гаррисон.

– Конечно. Именно «везучий». – Хен Сюй улыбнулся, и сухая кожа на его щеках натянулась так, что, казалось, она вот-вот лопнет, как тонкий пергамент. – У дракона на входных воротах зубы сделаны из чистой слоновой кости. Всю свою жизнь меня чаровала ее красота, и начинал я когда-то свою карьеру в качестве резчика по слоновой кости в цехе собственного отца.

– Да, знаю, что нэцкэ с вашим личным клеймом оцениваются так же высоко, как и те, что выполнены величайшими мастерами древности, – кивнул Гаррисон.

– О, я вырезал их, когда зрение у меня было острым и рука твердой, – скромно признался Хен Сюй, не отрицая ценности своих изделий.

– Я был бы просто счастлив увидеть хотя бы малую толику ваших работ, – произнес Гаррисон.

И Хен Сюй жестом попросил младшего сына помочь ему подняться.

– Вы их непременно увидите, сэр Питер. Непременно.

Музей слоновой кости находился в отдалении от хозяйской усадьбы. Все трое медленно двинулись по дорожке через сады, приноравливаясь к размеренной поступи Нинг Хен Сюя.

У бассейна, выложенного плиткой с восхитительным рисунком, Хен Сюй остановился покормить золотых рыбок, и когда те заскользили в воде, обгоняя друг друга и жадно хватая крошки, старик, наблюдая за ними, улыбнулся.

– Жадность, сэр Питер, они руководствуются жадностью. Интересно, где бы были мы с вами, если бы и с людьми не происходило то же самое?

– Здоровая жадность – двигатель капитализма, – согласился Гаррисон.

– А жадность глупых и бестолковых помогает мне и вам обогащаться, не так ли?

Гаррисон снова кивнул, и они зашагали дальше.

У входа в музей стояли мужчины в серебряных шлемах. Не надо было объяснять, что это постоянная oxpaнa.

– Все люди специально подобраны, – пояснил Нинг, перехватив взгляд Гаррисона. – Я доверяю им больше, чем всяким электронным штучкам.

Чжэн на минуту отпустил руку отца, чтобы набрать код на двери, отключающий сигнальную систему, и массивные двери автоматически распахнулись. Чжэн повел обоих мужчин внутрь музея.

Окон в музее не оказалось. Экспонаты освещались умело размещенными лампами искусственного освещения. Кондиционеры поддерживали необходимую температуру и влажность.

Пневматические резные двери с тихим шорохом закрылись за вошедшими.

Оказавшись в просторном холле, Гаррисон сделал несколько шагов по мраморному полу и остановился, в ошеломлении глядя на экспозицию в центре зала.

– Узнаете? – спросил Нинг Хен Сюй.

– Да, конечно, – кивнул Таг. – Однажды, давно, еще до революции, я видел их во дворце султана Занзибара. Потом долго ломали голову, что с ними сталось.

– Я приобрел их после революции, в шестьдесят четвертом, когда султана уже изгнали из страны, – пояснил Хен Сюй. – Очень немногие знают о том, что я – их владелец.

Цвет стен комнаты – тот особенный молочно-голубой, каким бывает днем небо Африки, был выбран с очевидным расчетом, чтобы экспонаты выглядели как можно, естественнее. И размеры зала подобрали с той же целью: чтобы в нем не терялась пара слоновьих бивней.

Каждый бивень длиной свыше трех метров диаметром у самого основания превосходил объем девичьей талии. Более ста лет назад в момент доставки бивней в Занзибар писец султана Баргаши на каждом из них чернилами по-арабски записал их вес. Гаррисон разобрал, что бивень потяжелее весит девяносто четыре килограмма; второй бивень оказался полегче на пару килограммов.

– Теперь они весят меньше, – предваряя вопрос Гаррисона, пояснил Хен Сюй. – Оба бивня в общей сложности усохли на восемь с лишним килограммов. Однако и сейчас, чтобы перенести один бивень, требуются четверо. Представить трудно, какое было сильное животное.

Об этой самой знаменитой паре бивней в мире Гаррисон узнал еще студентом, изучая историю Африки. Сто лет тому назад на южных склонах Килиманджаро их срезал с убитого слона раб по имени Синусси. Хозяин этого раба, некий злодей Шанди, был одним из самых жестоких и бессовестных рабовладельцев и торговцев слоновой костью на всем восточном побережье Африки. Когда Синусси, наткнувшись в лесу на слона, побоялся убивать старого самца, отложив в сторону мушкет, он несколько часов с почтением наблюдал за удивительным животным. А потом, собрав все свое мужество, пустил свинцовую пулю ему в сердце.

Позже Синусси рассказал, что раненый слон пробежал только сотню метров, а затем рухнул замертво. Зубы у него почти совсем стерлись от старости, и он умер бы позже голодной смертью. Шея и лопатки этого, в общем-то, небольшого животного оказались чрезвычайно развиты. В противном случае он не смог бы носить такие тяжелые бивни. Синусси видел, как слон сначала поднимал голову, отрывая бивни от земли, а уже потом двигался с места.

Когда Шанди выставил бивни на продажу на рынке слоновой кости в Занзибаре, они вызвали сенсацию даже среди видавших виды торговцев. Султан купил пару у Шанди за тысячу фунтов стерлингов, что по тем временам считалось огромной суммой денег. Гаррисон впервые увидел бивни во дворце султана уже после того, как сам султан оставил его.

И сейчас он приблизился к ним со страхом и благоговением. Погладив один из бивней, он долго глядел на безупречную линию изгиба изумительных творений природы и думал о том, что в этом сокровище, о котором ходили легенды, воплощена вся история Африки, воплощен дух всего черного континента.

– А теперь позвольте показать остальную часть моей жалкой коллекции, – проговорил наконец Хен Сюй, направляясь к арке, искусно скрытой в дальней стене холла, мимо колонн из слоновой кости.

Внутри музей представлял собой лабиринт из многочисленных слабо освещенных коридоров. Вы неслышно, утопая ногами, ступали по мягкому темно-синему ковровому покрытию фирмы «Уилтон». У стен того же цвета, что и ковер, стояли ярко освещенные стеклянные боксы с выставленными в них экспонатами.

Размеры каждого бокса соответствовали форме и размерам того единственного предмета, что лежал внутри. И свет – как в театре – был установлен столь искусно, что бесценная вещь открывалась вам во всей своей красе, казалось, будто она висит в воздухе и стоит только протянуть руку, как тут же прикоснешься к ней.

Первыми были выставлены религиозные святыни и среди них Библия в переплете из резной слоновой кости, украшенной драгоценными каменьями с гербом Российской империи в виде двуглавого орла.

– Библия Петра Великого, – пояснил Хен Сюй. – Принадлежала лично ему.

Рядом лежала копия древней Торы – пожелтевший пергамент, накрученный на станок из слоновой кости, содержался в ящичке из слоновой кости, на крышке которого сияла резная звезда царя Давида. – Вынесена из великой синагоги в Константинополе, разрушенной византийским императором Феодосием, – продолжал объяснять Нинг.

Среди других сокровищ были иконы с окладами из слоновой кости, украшенные бриллиантами; индусская статуэтка бога Вишну; копия Корана в переплете из золота и слоновой кости, а также древние христианские статуэтки Богоматери и других христианских святых – все вырезанные из слоновой кости.

По мере того как они медленно продвигались по коридору, характер экспонатов постепенно менялся; теперь это были по большей части украшения и предметы женского туалета. Женские веера, гребни и ожерелья из Древней Греции и Рима; а затем взгляд Гаррисона упал на необычную шпильку для волос с венчающей ее резной петушиной головой. Хен Сюй любезно прокомментировал: – Шпилька принадлежала императрице Екатерине Великой. Врачи убедили ее, что слоновая кость – это единственное, что уберегает от сифилиса. Это талисман из слоновой кости, сделанный по рисунку самой императрицы.