— Вызывается Сара Тандив Ниони, — вызвал мистер Джозеф Петал свою главную свидетельницу, и Абель Кхори нахмурился и быстро о чем-то заговорил со своими двумя помощниками. Один из них встал, поклонился суду и торопливо вышел из зала.
      Сара Тандив Ниони заняла место свидетеля и приняла присягу на безукоризненном английском языке. Ее голос был мелодичным и приятным, она вела себя сдержанно и робко, как при их первой встрече в миссии Тути. Она была в хлопчатобумажном зеленом платье с белым воротником и простых белых туфлях на низком каблуке, ее волосы были убраны в традиционную прическу племени. Закончив читать присягу, она повернулась и посмотрела на сидевшего на скамье подсудимых Тунгату. Выражение лица его не изменилось, на нем не появилась улыбка, только правая рука чуть шевельнулась, и Крейг понял, что она подает девушке знак на их секретном языке.
      «Будь мужественна, — говорил жест. — Я с тобой».
      Девушка явно обрела новые силы, увидев знак. Она подняла подбородок и повернулась к мистеру Петалу.
      — Назовите ваше имя, пожалуйста.
      — Сара Тандив Ниони, — ответила она.
      «Тандив Ниони». На языке матабелов ее имя значило «любимая птичка». Крейг шепотом перевел его Сэлли-Энн.
      — Оно идеально ей подходит, — так же шепотом ответила она.
      — Кто вы по профессии?
      — Я директор начальной школы миссии Тути.
      — Не могли бы вы сообщить суду о вашем образовании?
      Мистер Джозеф Петал быстро установил, что она является образованной и законопослушной женщиной, и продолжил:
      — Вы знакомы с обвиняемым Тунгатой Зебивом? Она, прежде чем ответить, посмотрела на Тунгату, и ее лицо, казалось, засветилось.
      — Да, я знаю его, конечно, знаю, — прошептала она хрипло.
      — Прошу вас, говорите громче.
      — Я знакома с ним.
      — Он посещал вас в миссии Тути?
      — Да.
      — Как часто?
      — Товарищ министр важный и занятой человек, а я всего лишь учительница…
      Тунгата сделал правой рукой жест отрицания. Она заметила знак, и едва заметная улыбка тронула ее идеальные губы.
      — Они приезжал так часто, как мог, но не настолько часто, как я хотела.
      — Он должен был приехать той ночью?
      — Да.
      — Зачем?
      — Утром мы говорили по телефону. Он обещал приехать. Сказал, что приедет еще до полуночи. — Улыбка исчезла с ее лица, а глаза стали темными и безутешными. — Я ждала его до самого утра, но он так и не приехал.
      — По вашему мнению, существовала какая-либо особая причина его визита именно в этот день?
      — Да. — Щеки Сары потемнели, и Сэлли-Энн была просто поражена — она никогда не видела, как краснеет чернокожая девушка. — Да, — повторила она. — Он сказал, что хочет поговорить с моим отцом. Я договорилась о встрече.
      — Благодарю вас, моя дорогая, — сказал Джозеф Петал.
      Тем временем помощник обвинителя уже вернулся в зал и передал Абелю Кхори листы с записями. Обвинитель встал, держа в руках эти записи.
      — Мисс Ниони, вы могли бы объяснить суду значение слова «Исифеби»?
      Тунгата Зебив зарычал и начал подниматься со скамьи подсудимых, но его остановил охранник.
      — Оно означает «шлюха».
      — Нет ли у этого слова второго значения, а именно «незамужняя женщина, живущая…».
      — Милорд! — Отчаянная жалоба Джозефа Петала чуть запоздала, но была настолько оправданной, что судья Домашава поддержал ее.
      — Мисс Ниони, — продолжил Абель Кхори. — Вы любите обвиняемого? Говорите громче, мы вас не слышим.
      На этот раз голос Сары был громким, почти дерзким.
      — Да, люблю.
      — Ради него вы готовы на все?
      — Да.
      — Вы готовы солгать, чтобы спасти его?
      — Возражаю, ваша светлость. — Джозеф Петал вскочил со своего места.
      — Я снимаю вопрос, — заявил Абель Кхори, прежде чем судья успел вмешаться. — Позвольте мне заявить, мисс Ниони, что обвиняемый попросил вас найти в вашей школе помещение для хранения добытых незаконным путем шкур леопарда и слоновой кости!
      — Нет. — Сара покачала головой. — Он никогда бы…
      — И что он также попросил вас проследить за погрузкой этой слоновой кости и шкур в грузовик, и…
      — Нет! Нет! — закричала Сара.
      — Разве он не приказал вам приготовить партию товара к отправке, когда вы говорили с ним по телефону?
      — Нет! Он хороший человек. — Сара всхлипнула. — Великий и хороший человек. Он никогда не поступил бы так.
      — Вопросов больше нет, ваша светлость. — Явно очень довольный собой Абель Кхори сел, и помощник тут же наклонился к нему, чтобы прошептать поздравления.
      — Я вызываю обвиняемого министра Тунгату Зебива. Это был очень рискованный шаг со стороны мистера Петала. Даже не будучи специалистом, Крейг понимал, что Абель Кхори показал себя весьма опасным противником. Джозеф Петал начал с того, что сообщил о положении Тунгаты в обществе. Его вкладе в дело революции, его скромном образе жизни.
      — Вы владеете какой-либо недвижимостью?
      — У меня есть дом в Хараре.
      — Не могли бы вы сообщить суду, сколько вы за него заплатили?
      — Четырнадцать тысяч долларов.
      — Не слишком большая плата за дом, не так ли?
      — Это не слишком большой дом, — абсолютно серьезно ответил Тунгата, и даже судья не сдержал улыбки.
      — У вас есть машина?
      — Министерский автомобиль в моем полном распоряжении.
      — Банковские счета за границей?
      — Нет.
      — Жены?
      — Нет. — Он бросил взгляд на сидевшую в заднем ряду на галерее Сару Ниони. — Пока.
      — Гражданские жены? Другие женщины?
      — Моя престарелая тетя живет в моем доме и ведет хозяйство.
      — Вернемся к обсуждаемой ночи. Сообщите суду, что вы делали на дороге Карой?
      — Ехал в миссию Тути.
      — С какой целью?
      — Навестить мисс Ниони и поговорить с ее отцом по личному вопросу.
      — Вы договаривались о встрече?
      — Да, по телефону с мисс Ниони.
      — Вы приезжали к ней более одного раза?
      — Да.
      — Где вы жили во время этих визитов?
      — Для меня была построена соломенная индлу.
      — Хижина? С циновкой на полу и костром?
      — Да.
      — Вы не считаете такое жилище не соответствующим своему положению?
      — Напротив. Я с радостью живу по обычаям моего народа, если предоставляется такая возможность.
      — Кто-нибудь еще размещался в хижине вместе с вами?
      — Мой водитель и мои телохранители.
      — Мисс Ниони не приходила к вам в хижину?
      — Это было бы нарушением традиций и закона племени.
      — Обвинитель использовал слово «исифеби». Что вы об этом думаете?
      — Он может использовать это слово по отношению к знакомым ему женщинам. Я не знаю ни одной, к кому подходило бы это определение.
      Судья снова улыбнулся, а помощник обвинителя ткнул Абеля Кхори локтем в бок.
      — Господин министр, кто-нибудь знал о вашем намерении посетить миссию Тути?
      — Я не делал из этого тайны. Даже сделал пометку в настольном дневнике.
      — У вас есть этот дневник?
      — Нет. Я попросил секретаря передать его защите, но его не оказалось на столе.
      — Понятно. Вы сообщили водителю о пункте назначения, когда приказывали подготовить машину?
      — Да.
      — Он утверждает, что вы этого не сделали.
      — Значит, его подвела память или на него повлияли. — Тунгата пожал плечами.
      — Очень хорошо. Итак, в ту ночь, когда вы ехали по дороге между Карой и миссией Тути, вам повстречалось какое-либо транспортное средство?
      — Да, на темной дороге стоял грузовик в противоположном направлении.
      — Сообщите суду, что произошло потом.
      — Водитель грузовика включил фары, потом мигнул ими три раза. Одновременно он выехал на середину дороги.
      — То есть заставил вашу машину остановиться?
      — Именно так.
      — Что вы сделали потом?
      — Я сказал водителю: «Прижмись к обочине, но будь осторожен. Может быть засада».
      — Значит, вы не ожидали увидеть на дороге грузовик?
      — Нет.
      — Вы не сказали: «Вот они, прижмись к обочине»?
      — Нет.
      — Что вы имели в виду, говоря: «Может быть засада»?
      — В последнее время многие машины были атакованы вооруженными бандитами, особенно на пустынных дорогах и ночью.
      — Что вы чувствовали?
      — Я предчувствовал беду.
      — Что произошло потом?
      — Мои телохранители вышли из «мерседеса» и пошли поговорить с водителем грузовика.
      — Вы могли видеть водителя грузовика со своего места в «мерседесе»?
      — Да. Я не знаю этого человека и никогда не встречался с ним прежде.
      — Какова была ваша реакция?
      — Я был крайне насторожен.
      — Что произошло потом?
      — На дороге позади нас вдруг появились фары. Потом раздался чей-то голос, приказывавший моим людям сдаться и бросить на землю оружие. Мой «мерседес» окружили вооруженные люди, меня насильно вытащили из машины.
      — Вы узнали этих людей?
      — Да. Когда меня вытащили из машины, я узнал генерала Фунгаберу.
      — Это успокоило вашу тревогу?
      — Напротив, я понял, что моя жизнь находится в опасности.
      — Почему, господин министр?
      — Генерал Фунгабера командует бригадой, знаменитой своими безжалостными действиями по отношению к известным матабелам.
      — Ваша светлость, я возражаю! — закричал Абель Кхори. — Третья бригада является частью регулярной армии, а генерал Фунгабера — известный и пользующийся уважением офицер.
      — Возражение обвинения оправдано. — Судья вдруг задрожал от ярости. — Я не позволю использовать этот зал для оскорбления выдающегося офицера и его храбрых солдат. Я не допущу, чтобы обвиняемый в моем присутствии распространял межплеменную ненависть и предрассудки. Предупреждаю, я без промедления обвиню вас в неуважении к суду, если продолжите говорить в подобном ключе.
      Джозеф Петал позволил своему свидетелю успокоиться в течение тридцати секунд после столь грозной тирады.
      — Вы сказали, что ваша жизнь была в опасности?
      — Да, — тихо ответил Тунгата.
      — Вы были крайне взволнованы?
      — Да.
      — Вы видели, как солдаты выгружали из грузовика слоновую кость и меха. Как вы отреагировали на это?
      — Я решил, что меха и слоновая кость будут использованы каким-то образом, я не знал точно каким, чтобы обвинить меня и убить.
      — Возражаю, ваша светлость! — закричал Абель Кхори.
      — Последнее предупреждение обвиняемому, — угрожающим тоном произнес судья Домашава.
      — Что произошло потом?
      — Мисс Джей вышла из машины и подошла ко мне. Солдаты отвлеклись. Я знал, что это — мой последний шанс. Я схватил мисс Джей, чтобы солдаты не могли стрелять, и попытался скрыться на «лендровере».
      — Благодарю вас, господин министр. — Мистер Джозеф Петал повернулся к судье. — Милорд, мой свидетель только что перенес достаточно утомительный допрос, могу я просить суд объявить перерыв до завтрашнего утра, чтобы он имел возможность восстановить силы?
      Абель Кхори мгновенно вскочил с жаждой крови во взгляде.
      — Еще нет и полудня, обвиняемый давал показания менее тридцати минут, и адвокат обращался с ним recte et suaviter.Для такого опытного и тренированного солдата это не более чем безделица per se, —Абель Кхори от волнения перешел на латынь.
      — Мы продолжим, мистер Петал, — объявил судья, и защитнику оставалось только пожать плечами.
      — Ваш свидетель, мистер Кхори.
      Абель Кхори, попав в родную стихию, впал в лирику.
      — Вы показали, что опасались за свою жизнь, но я смею уверять, что вы ощутили приступ вины, смертельного страха возмездия, вы пришли в ужас от перспективы предстать перед народным судом в показательном процессе, от того, что вы можете почувствовать весь гнев этого образованнейшего человека в алой мантии.
      — Нет.
      — Только чувство вины малодушного человека заставило вас совершить серию гнусных бессердечных преступлений…
      — Нет, вы не правы.
      — Схватив прелестную мисс Джей, вы использовали излишнюю силу, выворачивая ее нежные молодые руки. Вы наносили ей сильнейшие удары.
      — Я ударил ее лишь один раз, чтобы она не выпрыгнула из мчавшегося на большой скорости автомобиля и не нанесла себе действительно серьезную травму.
      — Разве вы не наставили смертоносное оружие, а именно армейский автомат, который, как вы знали, был заряжен, на генерала Питера Фунгаберу?
      — Я угрожал ему автоматом, в этом вы правы.
      — А потом вы выстрелили в нижнюю часть его тела, а именно в живот.
      — Я не стрелял в Фунгаберу. Я намеренно промахнулся.
      — А я уверяю, что вы намеревались убить генерала, и его спасла только превосходная реакция.
      — Если бы я хотел убить его, — тихо сказал Тунгата, — он был бы мертвым.
      — Вы понимали, что воруете государственную собственность, когда угоняли «лендровер»? Вы наставляли автомат на мистера Крейга Меллоу? Вы не станете утверждать, что только вмешательство отважной мисс Джей спасло ему жизнь?
      Почти час Абель Кхори налетал на невозмутимую фигуру, сидевшую на скамье подсудимых, вырывал из Тунгаты признания, а когда сел с видом бойцового петуха, Крейг понял, что мистер Джозеф Петал дорого заплатил за то небольшое преимущество, которое получил, вызвав своего клиента в качестве свидетеля.
      Тем не менее заключительная речь мистера Петала была чудесно построена и призвана вызвать симпатию к Тунгате, объяснить и оправдать его действия, но в то же время не оскорбить патриотические или родовые чувства судьи.
      — Я вынесу решение завтра, — объявил судья Домашава. Все встали, и зрители, возбужденно обсуждая процесс, начали выходить в коридор.
      — Впервые за весь процесс я испытала жалость, когда Сара стала давать показания, она — такая милая девочка, — сказала Сэлли-Энн за обедом.
      — Девочка? Думаю, она на пару лет старше тебя. — Крейг хмыкнул. — Значит, ты просто грудной ребенок.
      Она решила не обращать внимания на его шутку и серьезно продолжила:
      — Она так верит в него, что на мгновение даже я засомневалась в том, что видела собственными глазами. Потом Абель Кхори вернул меня на землю.

 
      Господин судья Домашава зачитывал решение своим отчетливым, как у старой девы, голосом, который совсем не подходил к серьезности предмета. Сначала он перечислил события, которые не вызывали разногласий ни у обвинения, ни у защиты, потом продолжил:
      — Защита была построена на двух опорах. Во-первых, мы выслушали показания мисс Сары Ниони, согласно которым обвиняемый ехал, как нас заверили, на любовное свидание, и встреча с грузовиком была совпадением или подстроена каким-то неведомым образом неизвестными лицами.
      Мисс Ниони произвела на суд впечатление наивной и неискушенной молодой девушки, и ее признания были сделаны явно под влиянием обвиняемого. Более того, суд был вынужден рассматривать утверждения обвинения о том, что мисс Ниони находилась под таким влиянием обвиняемого, что могла быть соучастницей в подготовке партии контрабанды…
      На основании вышеизложенного суд отвергает показания мисс Ниони как потенциально пристрастные и недостоверные…
      Второй опорой защиты было предположение, что жизнь обвиняемого подвергалась опасности или он считал, что она подвергалась опасности со стороны арестовывавших его офицеров, и на этом основании обвиняемый предпринял ряд действий в порядке самозащиты.
      Генерал Фунгабера является офицером с безукоризненной репутацией, высокопоставленным государственным служащим. Третья бригада является элитным подразделением регулярной армии, а служащие в ней солдаты — закаленными в боях, но тем не менее дисциплинированными и обученными военнослужащими.
      Таким образом, суд категорически отвергает утверждение обвиняемого о том, что сам генерал Фунгабера или находившиеся в его подчинении люди могли представлять пусть даже малейшую опасность для его безопасности, не говоря уже о жизни. Суд также отвергает утверждение обвиняемого о том, что он считалтакую опасность вполне вероятной.
      Соответственно, я подхожу к первому обвинению, а именно добыче и экспорту продуктов, связанных с охраняемыми животными. Я признаю обвиняемого виновным и приговариваю к максимальному наказанию, предусмотренному законом, — двенадцать лет каторжных работ.
      По второму обвинению, а именно захвату и удержанию заложника, я признаю обвиняемого виновным и приговариваю его к десяти годам каторжных работ.
      По третьему обвинению, а именно нападению с применением оружия, я признаю обвиняемого виновным и приговариваю его к шести годам каторжных работ…
      …нападение с намерением причинения телесного повреждения — шесть лет каторжных работ…
      …покушение на убийство — шесть лет каторжных работ…
      …я приказываю применять все эти приговоры последовательно, без отсрочки даже части любого из них…
      Даже Абель Кхори вздрогнул, услышав последнюю фразу. Общий срок заключения составлял сорок лет. Даже в случае сокращения срока за примерное поведение Тун-гата проведет в лагере более тридцати лет, то есть остаток своей полезной жизни.
      В конце зала какая-то женщина закричала на синдебеле:
      — Баба! Наш отец! Они отбирают у нас отца! Другие подхватили крик:
      — Отец нашего народа! Наш отец умер для нас! Какой-то мужчина запел сочным баритоном:
       Почему вы рыдаете, вдовы шангани…
       Почему вы плачете, сыновья кротов,
       Когда ваши отцы выполняюсь приказы короля?
      Это была одна из боевых песен полков короля Лобенгулы, а певцом был мужчина в расцвете сил, с умным лицом и коротко остриженной бородкой, в которой только начала появляться седина. Он пел, и слезы текли по его щекам и исчезали в бороде. В другое время он мог быть индуной одного из королевских полков. Песню подхватили стоявшие рядом мужчины, и господин судья Домашава в ярости вскочил на ноги.
      — Немедленная тишина в зале, или я прикажу очистить его, а зачинщиков обвинить в неуважении к суду! — постарался он перекричать певших, но только через пять минут приставам удалось восстановить порядок.
      Тунгата стоял молча, едва заметная улыбка блуждала по его губам. Когда охранники выводили его из зала, он отыскал взглядом Крейга и подал ему последний сигнал. Раньше они использовали его только в шутку, после того как померялись силами в борьбе или в другом дружеском соревновании. Теперь Тунгата использовал его со всей серьезностью. Этот жест означал: «Мы равны, счет ничейный». Крейг понял его до конца. Он потерял ногу, Тунгата — свободу. Наконец они были равны.
      Сара Ниони поднялась на скамью и протянула к нему поверх голов руки. Тунгата подал последний сигнал и ей: «Скрывайся! Ты в опасности».
      По изменившемуся выражению лица девушки Крейг понял, что команда была понятна для нее, а потом надзиратели потащили Тунгату Зебива вниз, туда, где находились камеры.
      Крейг Меллоу с трудом пробирался сквозь толпу поющих и рыдающих матабелов, которые окружили здание Верховного суда и даже остановили движение на широкой дороге перед его фасадом. Он тянул за собой Сэлли-Энн и бесцеремонно оттолкнул журналистов и фотографов, пытавшихся преградить им дорогу.
      На стоянке он усадил Сэлли-Энн на переднее сиденье, обежал «лендровер» и пригрозил кулаком наиболее настойчивому, не желавшему сдаваться фотографу. Он поехал прямо к ее дому и остановился у входа. Двигатель он выключать не стал.
      — Что теперь? — спросила Сэлли-Энн.
      — Не понимаю вопроса, — резко сказал он.
      — Эй! — воскликнула она. — Ты не забыл? Я — твой друг.
      — Извини. — Он тяжело опустился на руль. — Отвратительно себя чувствую, просто отвратительно.
      Она ничего не сказала, но в ее взгляде он увидел сочувствие.
      — Сорок лет, — прошептал он. — Этого я не ожидал. Если бы я знал…
      — Ты ничего не мог сделать, ни тогда, ни сейчас. Он ударил кулаком по рулю.
      — Бедняга! Сорок лет!
      — Ты зайдешь? — спросила она, но он только покачал головой.
      — Мне нужно возвращаться в «Кинг Линн». Я забросил все дела, пока длился этот чудовищный процесс.
      — Поедешь прямо сейчас? — удивленно спросила Сэлли-Энн.
      — Да.
      — Один? Он кивнул.
      — Я хочу побыть один.
      — Чтобы мучить себя. — Ее голос стал твердым. — Будь я проклята, если позволю это. Я еду с тобой. Подожди! Я только брошу кое-что в сумку. Не придется даже двигатель выключать.
      Она вернулась через пять минут с рюкзаком и сумкой для фотоаппаратов, которые бросила на заднее сиденье.
      — О'кей, поехали.
      Они почти не разговаривали, но скоро Крейг почувствовал благодарность за то, что она была рядом, за то, что он видел ее улыбку, когда поворачивался к ней, за то, что она прикасалось своей ладонью к его ладони, когда чувствовала, что дурное настроение овладевало им, за ее нетребовательное молчание.
      Они подъехали в холмам «Кинг Линн» уже в сумерках. Джозеф сразу же почувствовал расположение к Сэлли-Энн, стал называть ее «маленькой госпожой». Улыбка часто появлялась на его обычно серьезном и важном лице. Он лично приказал слугам внести в дом ее скромный багаж.
      — Я приготовил вам ванну, очень горячую.
      — Это просто чудесно, Джозеф.
      После ванны она вышла на террасу, и Крейг приготовил ей виски, как она любила, и себе, добавив совсем немного содовой.
      — Предлагаю выпить за судью Домашаву, — он поднял стакан, — и за машонское правосудие. Все сорок лет.
      Сэлли-Энн отказалась пить вино за ужином, несмотря на его уговоры.
      — Барон Ротшильд был бы кровно обижен. Лучшее его вино. Моя последняя бутылка, лично незаконно ввезенная в страну. — Веселье Крейга было явно натянутым.
      Он занес графин над бокалом и вопросительно посмотрел на нее.
      — Нет. — Она покачала головой. — И я не пытаюсь командовать тобой, действую чисто из эгоистических побуждений. Сегодня ты нужен мне трезвым.
      Он поставил графин и подошел к ней. Она встала со стула.
      — Любимая, — прошептал он. — Я так долго ждал.
      — Я знаю, — прошептала она в ответ. — Я тоже.
      Он обнял ее осторожно, как нечто драгоценное и хрупкое, и почувствовал, как она стала меняться. Казалось, она стала мягче, тело ее стало податливым, принимало его формы. Он чувствовал ее от колен до молодой груди, и тепло ее тела легко проникало сквозь тонкую одежду.
      Он наклонился над ней, она подняла голову, и губы их слились. Губы ее были холодными, но почти мгновенно стали горячими и разомкнулись, влажные и сладкие, как только что сорванная, вызревшая на солнце винная ягода, истекающая густым соком.
      Он поцеловал ее и посмотрел ей в глаза, любуясь зеленью ореола вокруг зрачков, испещренного золотистыми крапинками. Потом ее веки закрылись и длинные ресницы переплелись. Он закрыл глаза, и земля, казалось, покачнулась под ним.
      Он держал ее в объятиях и не пытался исследовать ее тело, довольствуясь ее губами и бархатным языком.
      Джозеф вошел в столовую из кухни с подносом в руках, замер на мгновение, потом довольно улыбнулся и удалился, тихо закрыв за собой дверь. Они не услышали, как он вошел и вышел. Когда она оторвала свои губы от его, Крейг почувствовал себя обделенным и обманутым и потянулся к ней снова. Она прижала палец к его губам, и шепот ее был таким хриплым, что ей пришлось прокашляться.
      — Милый, пойдем в твою спальню.
      Возник один неловкий момент, когда он, раздевшись, сел на край кровати и стал снимать протез, но она, уже обнаженная, быстро присела перед ним, и сама отстегнула ремни. Затем она опустила голову и коснулась губами огрубевшей подушки плоти на конце культи.
      — Спасибо, — сказал он. — Я рад, что ты можешь так поступать.
      — Это — ты, — объяснила она просто. — Это — часть тебя. Она поцеловала культю снова, потом скользнула губами к колену и выше.
      Он проснулся раньше нее и долго лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь чудесным чувством, охватившим все его тело, потом он вспомнил все, радость охватила его, и он быстро повернул голову, испугавшись, что не увидит ее, но она была рядом.
      Она скинула подушку с кровати и сбросила ногами простыню. Она лежала, свернувшись как ребенок, прижав коленки к подбородку. Свет восходящего солнца покрывал жемчужными бликами ее тело, подчеркивая впадины и выпуклости. Ее волосы закрывали лицо и колыхались при каждом ее вдохе и выдохе.
      Он лежал очень тихо, стараясь не потревожить ее, очень хотел коснуться ее, но не позволял себе этого сделать, чтобы боль желания была более острой, чтобы она стала нестерпимой. Вероятно, она почувствовала его взгляд, потому что выпрямила ноги, перевернулась на спину и сладко, как кошка, потянулась.
      Он одним пальцем снял блестящую прядь волос с ее лица. Она повернулась к нему, посмотрела чуть затуманенным взглядом, потом уставилась в комичном изумлении.
      — Эй, мистер, — прошептала она. — А ты совсем не плох в постели. Я жалею, что ждала слишком долго.
      Она потянулась к нему обеими руками. Крейг не разделял ее сожаления, он знал, что все произошло в идеальное время, днем раньше было бы слишком рано. Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, покрытые сладким потом любви.
      — Сначала мы научились нравиться друг другу, — сказал он тихо. — Именно так и должно было произойти.
      — Ты прав, — сказала она и немного отодвинулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее груди смешно чмокнули, оторвавшись от него. — Ты нравишься мне. Действительно нравишься.
      — А я… — начал было он, но она закрыла его губы кончиками пальцев.
      — Не сейчас, Крейг, — взмолилась она. — Я еще не хочу услышать это.
      — Когда? — спросил он.
      — Думаю, скоро, — сказала она и добавила более решительно: — Очень скоро, и я смогу сказать тебе то же самое.

 
      Огромное имение «Кинг Линн», казалось, ждало, так же как и они, когда это случится.
      Очень давно оно было отвоевано у дикой природы. Стимулом для его постройки была любовь мужчины и женщины, и на протяжении многих десятилетий имение развивалось благодаря любви других пар. Основатели и их потомки лежали сейчас на обнесенном стеной кладбище, но именно благодаря их стараниям имение процветало. Лишенное такой важной для жизни составляющей, как любовь, имение, попав в руки иностранцев из далекой страны, начало увядать и разрушаться.
      Даже после того, как Крейг перестроил дом и выпустил на пастбища животных, имению не хватало важного элемента. Любовь наконец начала расцветать в «Кинг Линн», и радость, которую Сэлли-Энн и Крейг испытывали друг от друга, казалось, стала излучаться самим имением на холме, пропитывать саму землю, заставляя ее дышать жизнью и обещанием новой любви.
      Матабелы поняли это немедленно. Когда Сэлли-Энн и Крейг ездили на помятом «лендровере» по пыльным дорогам от одного загона к другому, женщины поднимали головы от деревянных ступ, в которых они толкли маис, или поворачивались в их сторону под огромным грузом хвороста и приветствовали, провожая любящим и знающим взглядом. Старый Джозеф ничего не говорил, но застелил постель в спальне Крейга с четырьмя подушками, всегда ставил цветы с той стороны кровати, которую выбрала Сэлли-Энн, и обязательно приносил им в спальню на рассвете четыре бисквита, приготовленных по специальном рецепту.
      Три дня Сэлли-Энн себя сдерживала, но однажды утром, сидя в кровати с чашкой чая в руке, она не выдержала.
      — Из этих занавесей получатся неплохие полотенца для посуды, — сказала она. — Она показала недоеденным бисквитом на дешевые неотбеленные миткалевые занавеси, закрывавшие окна.
      — Можешь предложить что-нибудь получше? — коварно спросил Крейг, и Сэлли-Энн попалась в ловушку. Занявшись выбором занавесей, она не могла пройти мимо всего остального. Она занималась проектированием мебели, которую должен был воплотить в дереве родственник