Первые два магазина я с легкостью отбросил. В одном продавались лоскутные одеяла, изготовленные индейцами-ремесленниками; в следующем – деревянные игрушки для тех родителей, которые еще не поняли, как сильно их дети нуждаются в компьютерных играх. В окне третьего было выставлено несколько наборов специй, но преобладали другие сувениры. Это место не походило на магазин, который описывала Рита-Мэй, но я собрался с духом и спросил о ней. Здесь не работала женщина с таким именем. Следующий магазин оказался кондитерской, за ней тянулось пятьдесят футов незастроенного пространства – двор ресторана, находившегося дальше по улице.
      Магазин, располагавшийся после ресторана, назывался «Орлеанская кладовка», под вывеской было выведено кистью: «Все необходимое для приготовления блюд каджунской кухни». Мне показалось, что это именно то самое место.
      Я хотел увидеть Риту-Мэй, но при одной мысли о том, чтобы войти внутрь, меня охватил ужас. Я отошел на противоположную сторону улицы, в надежде сначала разглядеть ее через стекло витрины. Не знаю, каким образом это могло бы мне помочь, но в тот момент идея показалась мне неплохой. Я выкурил сигарету и некоторое время понаблюдал за магазином, но безостановочная процессия машин и пешеходов не позволяла мне ничего разглядеть. Несколько минут я спрашивал себя, почему же я не иду на заседание и не слушаю скучные, беззлобные дискуссии, как все остальные. Это не помогло. Докурив сигарету до фильтра, я погасил окурок и снова перешел дорогу. Даже вблизи трудно было разглядеть что-либо сквозь стекло, из-за большой и экстравагантной выставки товаров на витрине. И я ухватился за ручку, открыл дверь и вошел.
      Внутри стоял жуткий шум, помещение было забито потными людьми. Блюз-оркестр, по-видимому, пустил в ход второй ряд усилителей, и все зрители за столиками аплодировали и свистели. Перед глазами мелькали красные лица и мясистые руки, и в какой-то момент мне показалось, что лучше будет просто повернуть обратно и укрыться в туалете. Там было тихо и прохладно. Я провел в уборной десять минут, умываясь холодной водой и пытаясь прийти в себя после выкуренной сигареты с марихуаной. Пока я стоял, стараясь вспомнить, где наш столик, меня охватило наваждение – я представил себе еще несколько заманчивых мгновений у раковины.
      Но тут я заметил Риту-Мэй и понял, что должен идти. Частично из-за того, что она попала в затруднительное положение в компании программистов, которые не пощадят и родную мать, но главным образом потому, что возвращение к ней показалось мне еще более заманчивым, чем умывание.
      Я осторожно пробрался через толпу, остановившись на полпути, чтобы позвать официантку и заказать еще выпивки. Очевидно, мы нуждались в спиртном. Мы явно выпили недостаточно. Увидев меня, Рита-Мэй бросила мне благодарный взгляд. Я рухнул на стул рядом с ней, нечаянно чуть не просверлил глазами Дэйва Триндла и зажег очередную сигарету. Затем предпринял неуклюжую, но необходимую попытку освежить унылую атмосферу: повторил последнюю фразу, которую произнес перед тем, как начать марафонский забег в туалет.
      – Критический момент, – сказал я.
      Рита-Мэй снова улыбнулась, возможно оценив умственные усилия, которые я призвал на помощь.
      – В каком смысле? – спросила она, наклонившись ко мне и закрыв собой остальную компанию.
      Я моргнул и разразился самым претенциозным монологом, который когда-либо произносил.
      Я говорил, что жизнь принимает странный оборот, что оказывается, ты можешь встретить кого-то, с кем чувствуешь себя как дома, кто ломает все стереотипы. Кого-то, кто заставляет все банальные, застойные мысли и чувства улетучиться в одно мгновение и дает возможность пережить волшебные моменты: сидеть рядом с незнакомым человеком и понимать, что он нужен тебе больше всего на свете.
      Я говорил около пяти минут, затем смолк. У меня превосходно получилось, и не в последнюю очередь потому, что я говорил правду. Я действительно так думал. В первый раз за всю жизнь я нашел верные слова и передал ими то, что хотел передать. Несмотря на хмель, наркотики и поздний час, я высказал это.
      И в то же время меня охватило ужасное ощущение: здесь что-то не так.
      Например, это не кулинарный магазин.
      Быстро оглянувшись на дверь, я увидел, что за окном не день. Небо было темным, улица Бурбон забита ночными гуляками. Мы сидели вместе с программистами в Абсент-баре, на мне была вчерашняя одежда, и роза Риты-Мэй по-прежнему торчала у нее за ухом.
      Короче, была вчерашняя ночь.
      Продолжая рассказывать Рите-Мэй о своем непреодолимом желании быть с ней, я почувствовал, как ее ладонь скользнула в мою. На этот раз наши руки не прятались под столом, но мне было все равно. Меня беспокоило совсем другое: воспоминание о том, как я стоял напротив Cafe du Monde и желал снова прикоснуться к ее руке.
      При свете завтрашнего дня.
      Появилась официантка с нашими коктейлями. Триндл и его компания решили, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и заказали еще по одной. Пока они во всех деталях обсуждали этот вопрос с официанткой, я искоса взглянул в сторону бара. За спинами пьяных кутил я заметил того, кого искал. Бармена, который привел меня в чувство.
      Он смешивал четыре «Маргариты» одновременно, на лице его застыла маска сосредоточенного внимания. Он неплохо получился бы на фотографии, и я сразу же узнал этого человека. Но он меня еще не обслуживал. Я побывал у бара один раз, и коктейль мне подавала женщина. Остальные напитки я заказывал у проходивших мимо официанток. И все же, очнувшись, я узнал этого бармена, потому что он обслуживал меня. Это означало, что я купил еще коктейль, перед тем как вырубиться и затем прийти в себя у стойки.
      Но это было невероятно. Реальность происходящего была вне всяких сомнений: в воздухе плыл запах свежего пота, исходивший от мужчины средних лет, который сидел за столиком рядом с нами; кожа Риты-Мэй казалась прохладной и гладкой, несмотря на жару. Один из программистов затеял разговор с Ритой-Мэй, и она, казалось, была не сильно раздосадована этим, так что у меня выдалась минутка, чтобы привести в порядок мысли. Я не ударился в полную панику, но тем не менее серьезно встревожился.
      Ну ладно, я ударился в панику. Либо во время пребывания в туалете у меня случилась странная галлюцинация о завтрашнем дне, либо со мной происходило нечто действительно странное. Может ли тот факт, что бармен еще не обслуживал меня, указать, какая из гипотез верна? Я не понимал. Я не мог сообразить.
      – Какого ты мнения о Дейле Джорджио, Джон? Похоже, он собирается совершить революцию в производстве WriteRight.
      Я не совсем уловил, о чем меня спросил Триндл, пока не услышал свой ответ, вызванный скорее состоянием духа, чем желанием кого-либо оскорбить.
      – Бездарный тупица, – сказал я.
      Оказавшись снова на тротуаре, я минуту колебался, не зная, что предпринять. Рита-Мэй действительно работала в «Орлеанской кладовке», но сейчас вышла на обед. Эти сведения я получил от весьма любезной женщины, которая, как я понял, тоже работала в этом магазине. Либо это была на редкость хорошо осведомленная туристка.
      Я мог бродить вокруг и подойти к Рите-Мэй на улице, а мог пойти пообедать. Лучше было заговорить с ней вне магазина, но не стоять же мне неопределенное время, переминаясь с ноги на ногу, – мое ожидание вполне могло затянуться на час.
      В этот миг мой желудок издал некое непонятное высказывание – странный булькающий звук, который, я уверен, услышали почти все прохожие. Оно могло означать одно из двух. Либо я был голоден, либо мой живот собирался взорваться, прихватив с собой пару ближайших кварталов. Я поразмыслил и решил, что голоден, и, повернувшись, отправился в сторону площади на поиски muffelettas.
      Придя в Cafe du Monde, я заметил, что невероятный трубач все еще там и как раз выводит одну из своих фирменных долгих трелей. Когда я проходил мимо, желая лишь, чтобы моя голова не разлетелась на кусочки, в мозгу что-то щелкнуло.
      Я не должен был замечать, что он здесь. Я знал, что он здесь. Я только что сидел в Cafe du Monde. Он был одной из причин, почему я оттуда ушел.
      Я отошел на достаточное расстояние для того, чтобы трубач не терзал мои нервы, и затем со скрипом остановился. Впервые я до смерти испугался. Я должен был почувствовать себя более уверенно, снова оказавшись в реальном времени. Я мог представить себе завтрашний день. Я мог проследить свой путь сюда. Большую часть его, по крайней мере. Но я совершенно ничего не помнил из того, что произошло в кулинарном магазине. Я вышел, уверенный в том, что поговорил с кем-то внутри и выяснил, что Рита-Мэй там работает. Но я представления не имел, как выглядит интерьер магазина. Я не помнил. Вместо этого я помнил пребывание в Абсент-баре.
      Я озабоченно оглядел туристов, обожженных палящим солнцем, и почувствовал, как полуденный зной проникает мне под одежду. Хиппи-портретист с надеждой посмотрел в мою сторону, но, справедливо рассудив, что я не клиент, снова принялся смешивать краски.
      Повинуясь внезапному порыву, я поднял правую руку и понюхал ее. Сигаретный дым и сахарная глазурь от beignets, которые я съел полчаса назад. Я чувствовал эти запахи на самом деле, совершенно точно.
      Может быть, что-то было неладно с сигаретой, которую я выкурил прошлой ночью. Это объясняло провал в памяти на месте дороги в отель и цветную галлюцинацию, которую я только что видел. Вряд ли это была кислота – скорее какой-то опиат. Но зачем было тому человеку продавать нам такое? Ведь подобная штука стоит гораздо дороже. Дилеры никогда не преподносят маленькие подарки – обычно они стараются тебя обобрать. Конечно, возможно, что Рита-Мэй знала обо всем заранее, сама попросила такую сигарету и заплатила за нее, но это казалось совсем неправдоподобным.
      Более того, я просто не верил, что это наркотическое похмелье. Непохоже. Я чувствовал себя в точности так, как должен был чувствовать после неумеренных возлияний и одной крепкой сигареты с марихуаной, за исключением того факта, что я не мог определить, на каком отрезке времени нахожусь.
      Закрыв один глаз, вы теряете способность видеть предметы в перспективе. Вид становится плоским, как на картине. Вы знаете (вернее, вам кажется, что знаете), какие предметы находятся дальше, а какие – ближе, но лишь потому, что вы только что видели их обоими глазами. Без этого воспоминания вы растерялись бы. То же самое, похоже, случилось с моим восприятием времени. Я не знал, в каком порядке происходили события. Вопрос о порядке уже казался мне неуместным.
      Внезапно почувствовав жажду и скорее услышав, а не ощутив очередной раздраженный призыв своего желудка, я пересек улицу и подошел к окошку в стене, где торговали po-boys и апельсиновым соком. Французский бар находился слишком далеко. Мне требовалось немедленно что-то съесть. Пока я сидел в Cafe du Monde, все было в порядке; может быть, пища каким-то образом привяжет меня к определенному моменту.
      Я благополучно сделал заказ и стал напротив «Орлеанской кладовки», вгрызаясь во французскую булку с sauce piquante и наблюдая за дверями. Как и все остальное, резкий вкус лимонного сока на жареных устрицах убедил меня, что происходящее со мной – реальность. Закончив есть, я отхлебнул сока и вздрогнул. Он было гораздо слаще, чем я ожидал. И тут же понял, что это апельсиновый сок, а не «Маргарита». Вкус оставил какое-то впечатление незаконченности, как бывает, когда вы убеждены, что съели только половину пирожного, но не можете понять, куда же пропала вторая половина. Я знал, что только что купил апельсиновый сок, но знал также, что меньше минуты назад отхлебнул глоток «Маргариты».
      Дрожа, я выплюнул остатки апельсинового сока. Наверное, у меня что-то не так с сахаром в крови.
      А может быть, я медленно схожу с ума.
      Я допил сок, не сводя взгляда с противоположной стороны улицы в ожидании Риты-Мэй. Мне уже стало казаться, что до тех пор, пока я ее снова не увижу, пока наконец не произойдет что-то такое, что привяжет меня к сегодняшнему дню, мне не удастся обрести равновесие. Если я увижу ее на другой день после вчерашнего вечера, то этот день будет завтрашним. Иначе и быть не может, ведь завтра должно как-то наступить.
      Разумеется, существовал еще один вариант: я просто сижу в туалете Абсент-бара и в зловещих деталях сочиняю, что приключится со мной на следующий день. Я был уверен лишь в одном – что я хочу видеть Риту-Мэй. Я понимал, что на ней, скорее всего, будет другая одежда, но был уверен, что сразу узнаю ее. Даже не закрывая глаз, я видел перед собой ее лицо. Глаза, слегка затуманенные алкоголем, приоткрытый рот, пряди вьющихся светлых волос, заправленные за уши. А на губах, как всегда, прекрасная полуулыбка.
      – Мы уходим! – проорал Триндл, и я, отвернувшись от Риты-Мэй, рассеянно взглянул на него.
      В конце концов они меня не бросили: они уходили, а я еще был в сознании. Обычное раздражение, которое вызывал у меня Триндл и его компания, немного смягчилось при виде их лиц. Они явно отлично провели время. В один из редких моментов духовной зрелости я понял, что на самом деле они неплохие парни. Я не хотел портить им праздник.
      Я кивал, улыбался и пожимал руки, и кутилы, покачиваясь, друг за другом вышли из бара навстречу несущейся мимо толпе. Должно быть, давно перевалило за два часа ночи, но веселье продолжалось. Я вернулся к Рите-Мэй и понял, что встреча с компанией Триндла была не таким уж несчастьем. Мы пару часов лишены были возможности общаться, и за это время наши чувства, подогреваясь на медленном огне, дошли до кипения. Рита-Мэй бросила на меня взгляд, который я могу определить лишь как откровенный, и, наклонившись к ней, я приник к ее губам долгим поцелуем. Мой язык словно превратился в какое-то веселое морское создание, слегка подвыпившее, в первый раз встретившее существо противоположного пола.
      Через некоторое время мы прервались и отодвинулись на достаточное расстояние, чтобы взглянуть друг другу в глаза.
      – Критический момент, – прошептала она, и мы, столкнувшись лбами, захихикали.
      Я вспомнил, что уже давно должен был спросить себя, что это такое я делаю, и спросил. Ответ был: «Исключительно приятно провожу вечер», и этого оказалось для меня достаточно.
      – Выпьем еще?
      Мне не хотелось уходить. Нам необходимо было побыть здесь еще, во власти тех чувств, которые мы испытывали.
      – Давай, – согласилась она, усмехнувшись одной стороной рта, я встал, и она взглянула на меня снизу вверх. – А затем возвращайся и сделай это еще раз.
      Официантки видно не было, и я направился к бару. К этому моменту я уже понял, что произошел очередной скачок во времени, и не испытал потрясения, обнаружив, что меня обслуживает бармен с безмятежным лицом. Он также не слишком удивился при виде меня.
      – Продолжаете? – спросил он, смешивая коктейли, которые я заказал.
      Я знал, что не разговаривал с ним до этого, так что, наверное, он просто старался быть любезным.
      – Точно, – ответил я. – Как вы думаете, под силу мне это?
      – Отлично выглядите, – ухмыльнулся он. – Вас хватит еще на час или больше.
      Только когда я неуверенной походкой пробирался к нашему столику, его слова поразили меня как из ряда вон выходящие. Словно он знал, что через некоторое время я отключусь. Я остановился и оглянулся на бар. Бармен все еще смотрел на меня. Он подмигнул мне и отвернулся.
      Он все знал.
      Я нахмурился. Это не имело смысла. Такого быть не могло. Если, конечно, это не очередная галлюцинация и весь этот разговор не порождение моего воображения. Значит, сейчас завтрашний день. Но так ли это? Тогда почему я не помню, что произошло дальше?
      Я обернулся к Рите-Мэй, и мне наконец пришло в голову спросить у нее, что происходит. Если она не поймет, о чем я, то я притворюсь, что пошутил. Если с ней творится то же самое, то мы выкурили ядовитую сигарету. В любом случае что-то прояснится. Вдохновленный своим планом, я попытался ускорить шаги. К несчастью, я не заметил здоровенного подвыпившего парня в клетчатой рубашке, который, шатаясь, пересекал мне дорогу.
      – Эй! Смотри, куда идешь, – проворчал он довольно добродушно.
      Я ухмыльнулся, чтобы показать, что безобиден, и отступил от края тротуара. Женщина, которую я принял за Риту-Мэй, оказалась незнакомкой. Просто какая-то туристка спешила по солнечной стороне улицы. Взглянув на часы, я обнаружил, что стою напротив магазина всего двадцать минут. Мне казалось, что прошла целая вечность. Рита-Мэй должна скоро вернуться. Она обязательно придет.
      И затем…
      «Господи, опять я здесь», – подумал я. С течением времени скачки начали происходить все чаще (если придерживаться гипотезы, что это скачки). Поглощение пищи не помогало.
      К тому времени как я добрался до отеля, я начал забывать, что произошло, но у меня хватило ума вытащить розу Риты-Мэй из кармана и засунуть ее в туфлю. Затем я спрятал туфли как можно дальше в чемодан. «Это тебя встряхнет, – бормотал я про себя. – Это заставит тебя вспомнить». Видимо, я понимал, что имею в виду. Было шесть утра, и я, как мог, стащил с себя одежду и упал на кровать. В голове царил сумбур, шея болела. Единственное, что мне оставалось, – это немедленно заснуть, и очутиться на улице Декатур, в ожидании напротив «Орлеанской кладовки».
      Признаюсь, этот эпизод застал меня врасплох. Я уже почти привык к происходящему, хотя оно вызывало у меня все усиливающееся чувство ужаса. Я не мог остановить этого, не мог понять, но, по крайней мере, здесь была какая-то закономерность. Однако рывок в отель, в раннее утро, и тот факт, что я спрятал туфли сам, оказались неожиданностью.
      Все начинало перемешиваться, словно порядок не имел значения, а важны были лишь ощущения.
      Люди у прилавка с po-boys начинали странно поглядывать на меня, и я, перейдя улицу, стал рядом с самой «Кладовкой». У меня было такое ощущение, что я чуть ли не всю жизнь расхаживаю взад и вперед по дороге. Прямо напротив магазина стоял фонарь, и я обеими руками ухватился за столб, как будто устойчивый материальный предмет мог удержать меня на месте. Единственное, чего я хотел в этот момент, – это встречи с Ритой-Мэй.
      Когда она появилась, то подошла прямо к столику, перешагнула через мои ноги и уселась мне на колени, глядя мне в лицо. Она проделала это с невозмутимым видом, не привлекая внимания, и люди за соседним столиком не сочли это чем-то из ряда вон выходящим. А я счел. Протянув руки, чтобы привлечь ее к себе, я почувствовал себя так, словно впервые в жизни испытываю сексуальное влечение. Все клетки моего тела возбужденно подпрыгивали на своих местах, как будто понимали, что затевается нечто необычное и чрезвычайное. Оркестр продолжал завывать на максимальной громкости; обычно это совершенно выводит меня из равновесия, я не переношу подобное издевательство над музыкой. Но сейчас я не обращал внимания на шум. Прижавшись щекой к лицу Риты-Мэй, я поцеловал ее ухо. Она изогнулась, немного приблизившись ко мне, обняв меня за шею, и принялась нежно перебирать волосы у меня на затылке. Чувствительность моей кожи удесятерилась, и если бы в этот момент я резко поднялся, то, подозреваю, кое-что, находящееся у меня в брюках, могло бы сломаться.
      – Пошли, – внезапно сказала она.
      Я встал, и мы вышли.
      Было уже около трех, и на улице Бурбон стало намного спокойнее. Мы немного прошлись, затем развернулись и направились к Джексон-сквер. Мы шли медленно, обняв друг друга, с интересом наблюдая за своими руками и за тем, что они собирались делать. Не знаю, о чем думала Рита-Мэй, но я от всей души желал, чтобы эта прогулка не кончалась. И все пытался собраться с силами и спросить ее, не сталкивалась ли она с проблемами времени.
      Мы добрались до угла площади, и Рита-Мэй остановилась. В темноте тихая и безлюдная площадь выглядела весьма заманчиво. Я поймал себя на мысли, что покинуть Новый Орлеан будет гораздо труднее, чем я ожидал. Не раз за свою жизнь мне приходилось покидать разные места, оглядываться на мгновение и продолжать путь. Но в этом случае все оказалось не так просто.
      Рита-Мэй обернулась ко мне и взяла меня за руки. Затем она кивнула в сторону Декатур и рядов лавок.
      – Там я работаю, – сказала она. Я привлек ее к себе. – Будь внимателен, – улыбнулась она. – Сейчас произойдет нечто важное.
      Я слегка покачал головой, чтобы изгнать оттуда туман. Я знал, что Рита-Мэй права. Мне нужно было знать, где она работает. Минуту я пристально разглядывал «Орлеанскую кладовку», запоминая ее местоположение. Как выяснилось, я все равно забыл это место, но, возможно, это было частью спектакля.
      Рита-Мэй, по-видимому, осталась довольна моими стараниями и, протянув руку, привлекла меня к себе.
      – Это будет нелегко, – предупредила она после того, как мы поцеловались. – Для тебя, я имею в виду. Но не сдавайся, прошу. Я хочу, чтобы однажды ты догнал меня.
      – Обещаю, – ответил я, твердо намереваясь выполнить свое обещание.
      Я постепенно начинал понимать. Отняв от фонарного столба одну руку, я взглянул на часы. Прошла всего одна минута. Риты-Мэй по-прежнему не было видно, вокруг, поджариваясь на солнце, неспешно вышагивали толпы туристов в яркой одежде. Издалека донесся долгий монотонный звук трубы, и он показался мне не таким уж отвратительным. Я взглянул на улицу Декатур в направлении звука, размышляя, где же она, долго ли мне еще ждать. И решил спросить.
      – Сколько потребуется, – ответила она. – Ты уверен, что хочешь этого?
      Через минуту Рита-Мэй должна была дать мне розу, и мне предстояло отправиться обратно в бар и потерять сознание, как множество раз до этого. Но в тот момент я все еще находился на безлюдной площади, где единственными живыми существами были несколько усталых туристов, потягивающих cafe au lait в полумраке Cafe du Monde. Воздух был прохладным и каким-то нежным, словно кожа женщины, которую я держал в объятиях. Я подумал о доме, о Лондоне. Я буду вспоминать о них с любовью, но без тоски. Моя сестра позаботится о коте. Придет день, и я встречу Риту-Мэй и, встретив ее, уже никогда не отпущу.
      Здесь хорошо варят кофе, пекут превосходные beignets, а за углом всегда можно найти muffelettas. Будет ночь, будет день, но я буду двигаться в правильном направлении. Я буду чувствовать себя как дома, стану одним из завсегдатаев, буду мелькать на всех фотографиях, где изображается Новый Орлеан и его прелести. И Рита-Мэй будет здесь, с каждым днем она будет все ближе ко мне.
      – Уверен, – сказал я.
      На лице ее отразилась огромная радость, и это укрепило мое решение. Она поцеловала меня в лоб, в губы и затем склонила голову.
      – Я буду ждать тебя, – пообещала она и легонько укусила меня за шею.