Оттого, что он шел походкой шахтера, полупригнувшись, у Блэара возникло ощущение, будто его не до конца сросшиеся, стянутые бинтами ребра трутся друг о друга. Все же он продвигался вперед достаточно быстро, потому что не нужно было постоянно прятаться в боковые ниши от встречных пони и вагонеток. Он миновал ниши безопасности, боковые штреки, множество парусов — рам с натянутым на них брезентом, направлявших потоки воздуха. Миновал то место, где Бэтти обнаружил в день катастрофы двух первых погибших. Прошел небольшое расширение для разворота вагонеток — в момент катастрофы как раз на стыке этого расширения и штольни свалился пони, заперев собой, как в ловушке, десять человек. Блэар вошел в следующую, более низкую и узкую штольню и прошел по ней вперед еще около пятисот ярдов. Наконец он добрался до забоя, в одном конце которого кровлю еще поддерживали черные угольные колонны, а в другом даже и такие опоры были уже выбраны.

Лопаты и кайла с короткими ручками лежали там, где их оставили накануне. Блэар взял одно кайло и автоматически провел лампой под самой кровлей — в двух-трех местах, где из трещин в кровле сочился газ, пламя резко полыхнуло. Однако количество газа и отдаленно не напоминало то, которое должно было скопиться здесь в день взрыва. Погода тогда стояла влажная и для зимнего времени необычайно теплая. Барометр падал, и газ начал просачиваться из опор, кровли и проделанных под взрывчатку шурфов. По всей длине штольни пламя в шахтерских лампах стало отделяться от фитилей — верная примета, из-за которой столь требовательный смотритель работ, как Бэтти, и оказался вынужденным запретить на весь день проведение подрывных работ.

Иногда, если в каком-то из забоев скапливалось слишком много газа, людей оттуда выводили; но чтобы из-за этого эвакуировать всю шахту — такого не происходило никогда. Шахтеры по-прежнему махали кайлами, толкали вагонетки, мальчики погоняли пони, при этом отлично сознавая, что в насыщенной газом атмосфере любая искра способна превратить метан в бомбу, и в той смеси, что образуется после взрыва, все они погибнут от удушья. Но шахтеры никогда не прекращали работу из-за газа. В конце концов, человек, спустившийся на целую милю под землю, уже подумал о собственной безопасности и принял для себя решение на этот счет. Кроме того, в абсолютном большинстве случаев день заканчивался благополучно, и все они возвращались после работы домой.

После того как Блэар побывал здесь в первый раз, прошло две недели. За это время забой успел уже заметно продвинуться назад, следуя любопытной ланкаширской системе обратных выработок, когда шахтеры оставляют за собой в вырубаемом угле галерею опор, под тяжестью давящей на них породы постепенно обрушивающихся. «Постепенно» в том смысле, что не сразу. Кровля в выработанных забоях могла обрушиться спустя неделю, через год, могла и годами стоять как ни в чем не бывало. Но когда выработки в конце концов все же обрушивались, это происходило мгновенно, с невероятным грохотом и поднимало волны угольной пыли, доходившие даже до основания шахтного ствола.

Кровля в том месте, где они проползали вместе с Бэтти в предыдущее их посещение, вроде бы пока держалась, по крайней мере на протяжении нескольких первых ярдов; дальше Блэару из-за висевшей вокруг пыли ничего не было видно. Он сверился с компасом. С кайлом в одной руке, лампой и компасом в другой, он пополз вперед, в неизвестность.

Он помнил запись в дневнике Мэйпоула: из «Книги пророка Исайи»: «И отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства». Интересно, понял ли викарий, добравшись до забоя, сколь неохотно и скупо отдает Всевышний богатства земли?

По мере того как кровля становилась все ниже, Блэар как бы проделывал обратную эволюцию человека: от прямохождения к походке полусогнувшись, а затем и вовсе к передвижению на четвереньках. Ползти с рюкзаком было вдвое труднее, чем без него, пока Блэар не догадался снять его со спины и привязать пиджаком к ноге — получилось нечто вроде поезда с одним вагоном. Но и так он мог продвигаться вперед, только сперва проталкивая перед собой лампу, а затем подползая за ней по камням, мусору, кускам отбитого угля и отвалившейся породы. Кое-где кровля уже частично обрушилась, и упавшие большие ее куски лежали как могильные плиты. В одном месте ему показалось, что пол как будто провалился куда-то, и Блэар по самой кромке непонятно чего выполз на твердое место и протер компас, чтобы сориентироваться заново. Руки его стали черными от пыли, рукава забились ею; Блэар дышал пылью, кашлял, задыхаясь, и часто моргал, чтобы не дать засориться глазам. Было тепло: под тяжестью лежавшей на нем породы уголь нагревался.

К этому моменту Блэар уже преисполнился уверенности, что залез куда-то не туда: то ли отклонился в сторону, то ли немного не дошел, либо, напротив, забрался слишком далеко. Вокруг него, наезжая друг на друга, словно колода упавших карт, валялись куски скальной породы: где-то обрушилась кровля, где-то вспучился грунт пола. Блэар был уже почти уверен в том, что не найдет того, ради чего пришел в шахту, когда вдруг, следуя машинально взглядом за язычком пламени, поднял глаза вверх и даже сквозь пыль ощутил характерный гнилостный запах метана.

Маленький красновато-оранжевый язычок пламени, скрытый за защитной сеткой лампы, стал выше и пожелтел; теперь у пламени как будто появились планы и надежды на будущее. Блэар установил лампу понадежнее в том месте, где она стояла. Пока язычок пламени оставался просто пламенем и не превращался в бело-голубой столб, Блэар находился по желательную сторону от незримой, но реальной черты, разделявшей бытие и небытие. Он прополз еще немного вперед и обнаружил поспешно сляпанную стенку из кирпича на известковом растворе примерно в ярд высотой и два ярда шириной. Стерев пыль с одного из кирпичей, Блэар увидел оттиснутые буквы: «Кирпичный завод Хэнни». Это были те самые кирпичи, та самая стенка, которую показал ему Бэтти в его первое посещение.

Блэар приподнялся на локте и подтянул к себе рюкзак. Как и говорил ему тогда Бэтти, здесь не было крупного прорыва метана, просто обычный просачивающийся газ скапливался в пустой породе и том угле, что остались теперь замурованными за стенкой. В усилившемся под влиянием газа пламени лампы он увидел узкую контрольную щель, оставленную в верхнем слое кирпичей, за которым и должен был скрываться более легкий, чем воздух, метан. Лежа на боку, Блэар вытащил из рюкзака банку замазки. Пользуясь карманным ножом как рычагом, он открыл крышку, подцепил немного смолистой массы на лезвие ножа, замазал ею трещину и откинулся на спину посмотреть, какой это произведет эффект. Если замазка и в самом деле, как значилось на этикетке, «годилась для Королевского военно-морского флота», она должна была сгодиться и в шахте.

Пламя в лампе медленно тускнело, обретая свой обычный неяркий оранжевый оттенок. Блэар постучал острым концом кайла по самом нижнему ряду кирпичей. Поскольку метан легче воздуха, то скопившийся взрывоопасный газ должен концентрироваться главным образом в верхней части пространства позади стенки, и один из нижних кирпичей можно извлекать без опасений. Но это только теоретически. «Потому-то, — подумал Блэар, — горное дело и считается одновременно наукой и искусством: шахтеры, как и художники, умирают молодыми».

Лежа на боку, Блэар сильнее ударил в основание стенки. Два нижних кирпича немного разошлись, и по стенке тут же метнулась вверх его собственная тень. Блэар оглянулся: пламя в стоявшей у него за спиной лампе выросло и уже почти лизало ее колпачок. Он бросил кайло и вжался, как только мог, в обломки угля и камни, на которых лежал. Вырвавшиеся наружу пузыри метана вспыхнули мягким мерцающим голубоватым светом, поплыли по более тяжелому воздуху вверх, сворачивая под низкой кровлей, окутали Блэара жидким, подвижным огнем. Блэар лежал не шевелясь. Если бы газ не горел, его можно было бы просто разогнать пиджаком; теперь же от размахивания пиджаком в пламя только добавилось бы кислорода. Блэар задержал дыхание, чтобы не дать огню попасть в легкие. Шары горящего газа разбегались в разные стороны, лопаясь и рассыпаясь на более мелкие, превращаясь в огненных бесенят, которые залетали в узкие трещины в стенах и кровле, пока в конце концов не исчезли.

Пламя в лампе снова уменьшилось, однако в воздухе еще стоял острый запах метана, как если бы Блэар сидел в болоте. Вытащив из стенки поддавшиеся от его ударов кирпичи, Блэар просунул в образовавшееся отверстие руку. Пальцы его принялись вслепую ощупывать пространство за стенкой, пока не наткнулись среди камней на нечто такое, что явно не было камнем. Блэар извлек находку, поставил на место кирпичи, замазал их и перекатился поближе к свету, чтобы рассмотреть находку — лампу, обугленную и сплющенную. Безопасные шахтерские лампы специально конструировались таким образом, чтобы было невозможно, не разбирая всей лампы целиком, снять с нее защитную металлическую сетку; и тем не менее на найденной лампе такая сетка отсутствовала, была выдрана с корнем. Блэар потер нижнюю часть лампы и поднес ее ближе к свету: на медном ее корпусе виднелся выцарапанный номер — 091. За получение именно этой лампы расписался «Джейксон» утром в день взрыва на шахте. Неудивительно, что Смоллбоун и настоящий Билл Джейксон добровольно помчались назад в забой: они боялись, что кто-нибудь может обнаружить лампу или какие-нибудь иные признаки Мэйпоула. Возможность спрятать концы за уже стоявшую в дальней части забоя кирпичную стенку, а потом замуровать ее заново стала для этих двоих поистине несказанной удачей.

Теперь причина взрыва была достаточно ясна. Сопроводив Мэйпоула вниз, Смоллбоун воспользовался возможностью «придавить» в переходной штольне — Бэтти упоминал про эту его привычку, — бросив Мэйпоула, никогда в жизни не бывавшего в глубокой шахте, в самом темном конце забоя. Интересно, что пережил тогда Мэйпоул, оставшись в полном одиночестве? Упал ли он в молитве на колени или же ощутил всю тяжесть нависшей над ним породы и принялся вслушиваться в потрескивание деревянной крепи, внюхиваться во все более разреженный воздух? Рядом с ним не было друга, который мог бы помочь, направить его — как Фло направляла Шарлотту, — и его наверняка предупредили, чтобы он держался подальше от других шахтеров, так что ему неоткуда было ждать ни слов одобрения, ни верного совета. Любопытно, не возникало ли у самих шахтеров вопроса, почему «Джейксон» держится и ведет себя как-то странно? Хотя, если столь необузданный тип, как Джейксон, желал побыть в одиночестве, кто бы осмелился приставать к нему с расспросами?

Оказавшись впервые в шахте, человек часто настолько боится, как бы его лампа не погасла, что прибавляет огня до тех пор, пока кто-нибудь не прикрикнет на него: «Притуши лампу!» Тогда новичок шарахается в противоположную крайность и уменьшает пламя настолько, что лампа действительно гаснет и он остается в темноте. Не чиркнул ли Мэйпоул в такой ситуации спичкой? Что мешало ему так поступить? И разве не мог он поддаться искушению самому произвести взрыв? Джейксон накануне заготовил шурфы под предстоящие подрывы. Жестянка Смоллбоуна с подготовленными зарядами стояла у Мэйпоула под ногами. Не попробовал ли викарий опустить одну из этих трубочек с порохом в отверстие? И не попытался ли протолкнуть ее туда острием собственной кирки, вместо того чтобы взять специальный, не высекающий при ударах о камень искр медный прут, которым пользуются подрывники?

Существует еще и такое явление, как самопроизвольные взрывы. От выделяемого добываемым углем тепла могут взорваться метан или смесь воздуха с постоянно висящей в нем пылью. Всякое бывает.

Вероятнее всего, однако, полагал Блэар, произошло следующее: осторожный и дисциплинированный Мэйпоул не устраивал никаких экспериментов, а просто бил кайлом по угольному пласту и вдруг услышал свист вырывающегося наружу газа. Тогда он инстинктивно, как любой порядочный человек — каким Мэйпоул и был, — помчался предупредить всех остальных, кто работал в забое. Чего, как справедливо заметил представитель горной инспекции, ни за что не сделал бы ни один опытный шахтер: на бегу встречный поток воздуха отклоняет пламя и оно, выбиваясь из-под защитной сетки лампы, может соприкоснуться с тем самым газом, от которого пытается убежать человек.

Видимо, именно это и случилось. Не ведавший о подобных тонкостях Мэйпоул попытался предупредить остальных об опасности. Возможно, они и сами почувствовали запах газа, увидели бегущего к ним с лампой Мэйпоула и кричали ему, чтобы он остановился. Но одного маленького голубого язычка пламени, чуть выбившегося из-под защитной сетки лампы, оказалось достаточно. Сила, вырвавшая сетку и раздавившая саму лампу, словно пустую жестянку, поставила в центр взрыва именно Мэйпоула и никого другого. Осталось ли от него хоть что-нибудь? Разве что атомы, мельчайшие частицы, где и червям-то есть нечего. К тому же на такой глубине червей нет, как заметила тогда Роза Мулине.

Мэйпоул цитировал в своем дневнике Иова: «Я хожу почернелый, но не от солнца… Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара». Что ж, предсказание сбылось, только Мэйпоул прихватил с собой еще семьдесят шесть человек. А когда герои-спасатели Смоллбоун и Джейксон нашли лампу Мэйпоула, то замуровали ее навечно и выцарапали тот же самый номер — 091, — на лампе, принесенной с собой Джейксоном, так что сама система учета выдачи ламп доказывала: судьба каждого человека известна, пропавших нет.

Блэар засунул найденную лампу в свой рюкзак и пополз по камням назад в забой. Там он поднялся на ноги. Теперь, черный с ног до головы, словно угольная палочка для рисования, он выглядел как настоящий шахтер. Блэар, однако, не чувствовал себя из-за этого ущемленным, скорее испытывал грусть от сознания того, как много у него общего с этими людьми.

Спотыкаясь, он побрел к главной дороге, ориентируясь на то, чтобы воздух дул ему в лицо. После атмосферы метана даже скверный воздух штольни казался ему сладким. Блэар поднимался по шедшей вверх штольне, направляясь к месту разворота вагонеток, когда вдруг почувствовал, что рельсы у него под ногами завибрировали. Сперва он подумал, что причина этого — произошедшее где-то обрушение породы; но тут до него донесся скрежет металлических колес по рельсам. Где-то пришел в движение невидимый ему пока состав вагонеток.

Такой состав из нескольких свободно соединенных друг с другом цепями железных вагонеток весил около полутонны и при первом же толчке начинал медленно, как бы в полусне, и неуправляемо двигаться. Блэар подался назад и принялся быстро осматриваться в поисках места, где можно было бы пропустить вагонетки. Он слышал, как состав выкатился на прямой отрезок пути, пошел ровнее и принялся набирать скорость. Сам Блэар не в состоянии был набрать скорость. Под грузом рюкзака и с бинтами на грудной клетке, он ковылял по шпалам, стараясь обогнать тусклый свет своей лампы. Рельсы у него под ногами гудели. Сорвавшиеся с места составы — распространенная причина несчастных случаев и жертв в шахтах: набрав скорость, вагонетки силой своей инерции сносили или тащили за собой все, что попадалось им на пути. Вагонетки показались в штольне: они приближались к началу уклона, цепи грохотали, состав целиком заполнял собой низкую штольню. Блэар едва успел нырнуть в нишу безопасности, как сцепка, чуть не сбив его с ног, прогрохотала мимо в сторону забоя, при этом первая вагонетка зацепила его за каблук.

Когда грохот вагонеток затих вдали, Блэар услышал ритмичный скребущий звук, будто точили нож. Одним глазом он выглянул из укрытия. В позе конькобежца и в ореоле желтого света, с лампой в одной руке и кайлом в другой, на металлических набойках клогов по рельсу скользила под уклон какая-то фигура.

Блэар отпрянул назад, и мимо него, спиной к укрытию, проехал Билл Джейксон с повязанным вокруг шеи шелковым шарфиком. Опираясь на одну ногу и балансируя на рельсе, он отталкивался другой, из-под клогов у него летели искры, сыпавшиеся вниз: казалось, комета пытается пробуриться через землю. Блэар ощутил сильное жжение и понял: он остался незамеченным только потому, что лежал на собственной лампе. Повернувшись назад к рельсам, он похлопал по месту, где в пиджаке образовался обугленный дымящийся кружок. До клети ему оставалось уж только полпути, Блэар мог добраться до нее значительно быстрее, чем успел бы вернуться из забоя Билл. Однако только Блэар преодолел подъем и очутился у его начала, как услышал за спиной стук клогов человека, преследующего его легкой походкой. Значит, Джейксон и не намеревался идти в забой. Он просто выманил Блэара из укрытия.

— Роза говорила, ты опять с ней виделся! — окликнул издали Билл. — Ну-ка, расскажи мне об этом!

Убежать от Джейксона на том расстоянии, что оставалось до клети, или же спрятаться от него не было ни малейшей возможности. Лампа Блэара служила Биллу прекрасным ориентиром, однако погасить ее и остаться в полной темноте, фактически слепым, он тоже не мог, Блэар представил себе взаимное расположение «главной дороги», где он стоял, «обратной дороги» и коротких боковых переходных туннелей, соединявших между собой две главные штольни. Вход в ближайший боковой туннель был закрыт парусом, чтобы воздух дул по прямой. Блэар нырнул под экран и проскользнул через туннель на «обратную дорогу».

Спустя всего несколько мгновений его настиг голос Билла:

— Неплохой финт; но тебе не кажется, что шахту я знаю лучше, чем ты?

По «обратной дороге» шел путь для возвращавшихся порожняком вагонеток и дул в сторону вентиляционной печи отработанный воздух. Направляемый брезентовыми экранами, отдающий техническим маслом ветер подталкивал Блэара в спину. Продвигаясь вперед, Блэар ставил паруса поперек штольни, чтобы Биллу не был виден свет его лампы. Разворачивая очередную раму, он налетел головой на низкий поперечный брус с такой силой, что некоторое время не мог сообразить, в какую сторону идти дальше. Ощутив за ухом что-то мокрое, он понял, что разошелся один из швов на голове.

— Единственное, что от тебя требовалось, — это оставить нас в покое, — снова окликнул Билл.

Блэар поспешно, как только мог, продвигался вперед, слыша, как позади Джейксон крушил поставленные им поперек дороги экраны. Нырнув в следующий боковой туннель, Блэар снова оказался на «главной дороге». Через другие боковые туннели ему было слышно, что Билл бежит по параллельной «обратной дороге». Единственным преимуществом Блэара было то, что ботинки не производили такого шума, как клоги; впрочем, преимущество это практически ничего не давало. Еще немного, и Джейксон снова окажется на «главной дороге».

На рельсах стояла одинокая вагонетка. Блэар уперся в нее и подтолкнул под уклон, в сторону забоя. Оглянувшись через плечо, он увидел, что выше него по «главной дороге» появился свет; это была лампа Билла.

Блэар поставил свою лампу в вагонетку, отпустил ее, а сам, пригнувшись, нырнул в сторону. Угол наклона был слабым, вагонетка не набирала скорость, но, с другой стороны, и не останавливалась. Отсветы лампы Блэара заплясали по кровле штольни. Вслед за вагонеткой, преследуя ее, по рельсу под уклон энергичными грациозными махами конькобежца прокатил Билл.

Спотыкаясь в темноте, Блэар через боковой туннель перебрался на «обратную дорогу» и зажег «бычий глаз», что лежал у него в рюкзаке. Спичка ярко вспыхнула, узкий луч фонаря, подпитываемого примешанным к воздуху метаном, ударил далеко.

Пройдя с сотню футов, Блэар решился вернуться на «главную дорогу». Ноги у него были тяжелые, будто налитые свинцом, легкие шипели, как продырявленные меха. Но усиливавшаяся вонь стойл казалась ему сладкой, а уже видневшаяся впереди тусклая лампа, что стояла на бадье с песком, — свечой спасительного убежища. Клеть, словно поджидая его, стояла внизу.

Он услышал, что по «главной дороге» возвращался, вне себя от злости, Билл. Каким образом тому удалось так быстро нагнать вагонетку и вернуться, Блэар не мог понять, тем не менее Биллу это удалось. Блэар вошел в клеть и рванул за сигнальную веревку.

Клеть дернулась и пошла вверх, и в этот момент из штольни выскочил и полетел мимо стойл мчавшийся что было духу Билл. По глазам Джейксона Блэар видел, что тот нацеливается вспрыгнуть в уже начавшую подниматься клеть, однако в последнее мгновение понял, что не сумеет, и вместо этого перемахнул по инерции всю ширину шахтного ствола.

Блэар обессиленно опустился на пол уже набравшей скорость клети, держа на коленях рюкзак и лампу. Луч его фонаря выхватывал с открытой стороны клети смазанное мелькание сырого неровного камня; и хотя Блэар знал, что поднимается на шахтный двор, где, кроме угля и отвалов породы, ничего нет, ему казалось, что он уже чувствует запахи травы и деревьев.

Клеть начала замедлять движение, и Блэар с трудом встал на ноги. Торможению, казалось, не будет конца. Наконец клеть дернулась и остановилась, взгляду Блэара открылась блестящая, как поверхность озера, россыпь огней, в лицо ему подул настоящий свежий ветер. Во дворе, похожие на сфинксов, сгрудились замершие паровозы. Серп луны висел над вершиной копра, словно флаг.

Блэар шагнул на платформу, и в этот момент выскользнувший из-за опоры копра Смоллбоун ударил его лопатой.

Блэар, распростершись, лежал на спине, к горлу его плотно прижималось острие лопаты, другой конец которой был в руках у Смоллбоуна.

— Никогда не охотился с хорем? — спросил Смоллбоун. — Овчинка выделки не стоит. Они хуже уголовников. Хорь преследует кролика до самой дальней части норы, а там сжирает его. Его же не за этим туда посылают, верно? Если поводок обрывается, надо начинать быстро раскапывать нору лопатой, иначе самому на ужин ничего не достанется. Так вот, ты сегодня мой кролик, а Билл сейчас поднимется.

Канат над головой быстро наматывался на барабан. Блэару не было видно, много ли еще осталось, потому что при каждом его шевелении Смоллбоун сильнее прижимал острие лопаты к его горлу. У ног Смоллбоуна валялись раскрытый рюкзак Блэара и все его содержимое.

— Еще в самый первый раз, когда ты полез в нору вместе с Джорджем Бэтти, я сказал Биллу: этот тип вернется. Билл мне не поверил. Он не умен, Билл; но хорош собой, просто явление природы. И его Роза тоже. Я более предусмотрительный человек, как и ты, но приходится принимать людей такими, каковы они есть.

Блэар застонал, поддержав таким образом разговор.

— Роза пересказала нам, что она говорила тебе, — продолжал Смоллбоун. — Подозрительным людям таких вещей лучше не знать. Повезло нам, что мы сюда вовремя заявились, верно? И мне повезло, когда вся шахта взлетела к черту: я тогда отошел от забоя передохнуть. Знаешь, люди всегда меня просто поражали, удивительные они существа. На меня Роза не очень действует, а вот Билла она может убедить в чем угодно. Они как Самсон и Далила. Я бы ни за что не позволил Мэйпоулу занять место Билла, но Розе очень нравилось проводить деньки в богатом доме, предоставленной самой себе, и когда Мэйпоул разнюхал, что именно происходит, Роза испугалась, что он выдаст ее и мисс Хэнни. Мы ничего плохого не делали. Ни один из нас. Единственное, что мы сделали, это помогли проповеднику ощутить вкус настоящего мира.

— Он не был к этому готов, — прошипел из-под лопаты Блэар.

— Тут ты прав. Единственное, о чем я его просил, это посидеть тихо и спокойно, пока я вздремну. По-моему, это не очень обременительно. А теперь ты понимаешь, в каком положении мы оказались. Билл, Роза и я — все мы не сделали ничего плохого, но семьдесят шесть трупов повесят на нас. Даже миссис Смоллбоун не станет за меня молиться, а она, можешь мне поверить, готова молиться за кого угодно. Видит Бог, мы пытались предостеречь тебя, чтобы ты не лез в это дело.

— Как Силкока?

— Там схалтурили. Он прицепился к Харви после пожара, прямо впился в него, а кто знает, что мог порассказать ему Харви в том состоянии, в каком он находился. Как выяснилось уже потом, ничего не рассказал. И Силкок не утонул. Так что никому никакого вреда.

— А Твисс?

— Мы пригласили его прогуляться. В его состоянии, при том горе, я думаю, для него это было благом.

— Билл пытался меня убить.

— Билл скор на расправу, но ты его сам спровоцировал: люди могли подумать, что между тобой и Розой что-то есть.

— А пружинное ружье?

— Негуманное оружие. У мня душа не лежала его ставить, но надо же было как-то тебя предупредить, если ничего иного ты не понимаешь. Ты мог уехать из Уигана в любой момент, но ты этого не сделал, а теперь уже поздно.

Канат начал притормаживать бег. Блэар понимал, что, если он попытается крикнуть машинисту лебедки, Смоллбоун перерубит ему горло и, если даже Смоллбоун этого не сделает, машинист за грохотом поршней и клапанов, скорее всего, ничего не услышит. Так что же его ждет? Поход на железную дорогу, где он сможет, как Харви Твисс, преклонить свою уставшую голову на рельсы?

Клеть поднялась и остановилась вровень с платформой, пара клогов вышла из нее и встала перед Блэаром, загородив ему обзор. Это были знакомые клоги с обитыми медью мысками, сверкавшими, как золотые наконечники копий. Едва они уставились на Блэара, Смоллбоун дернул за сигнальную веревку, и клеть отправилась вниз.

— Здорово ты от меня удрал, — проговорил Билл.

— Гожусь в христианские атлеты? — вспомнил Блэар свой первый разговор с Джейксоном в «Юном принце».

— Почти.

«Наверное, машинист недоумевает, почему клеть гоняют вверх и вниз, — подумал Блэар, — но для него это тем большее основание не отлучаться со своего рабочего места».

— Ты был с Твиссом, когда произошел взрыв, — сказал Блэар Джейксону.

Билл глянул на Смоллбоуна, внимательно следившего, как ствол шахты в очередной раз поглотил клеть, и ответил:

— Неважно.

Ни на какие железнодорожные пути или канал они его тащить не собираются, понял вдруг Блэар. Как только клеть дойдет до самого низа, они просто сбросят его вслед, и он станет еще одной жертвой неосторожных прогулок по ночному Уигану. Он представил, как будет лететь вниз по шахтному стволу. Блэар вспомнил Вордсворта: «Я выпустил в воздух стрелу, она упала на землю, не знаю где». Ну, он-то будет знать где.

— Что же, по-вашему, произошло? — спросил Блэар.

— Из-за чего взрыв? Мое мнение? — переспросил Смоллбоун. Всей тяжестью тела он давил на лопату, глаза же его были устремлены на бегущий вниз канат. — Смех один. Господь дает, Господь и берет, а по ходу дела еще и перебегает с одной стороны на другую.

Блэар посмотрел на перекрученный кусок меди, бывший когда-то шахтерской лампой:

— А Мэйпоул знал?

— Возможно: мозги у него в принципе варили. Дело вот в чем: шахтер, который забывает, что работает в собственной могиле, — дурак. Мэйпоул именно таким дураком и был. Меня удивляет, что и ты такой же.

Он кивнул Биллу, и тот уже отвел ногу, чтобы ударом клога сбросить Блэара вниз, но тут его внимание привлекла какая-то фигура, быстро и без лампы пересекавшая шахтный двор.

Смоллбоун прищурился, чтобы разглядеть идущего:

— Кто это? Ведж? Бэтти?

— Я говорила с Розой, — послышался в ответ голос Шарлотты.

— Кончай с ним, — проговорил Смоллбоун Биллу, и тот ударом ноги перебросил Блэара через кромку ствола.

Шарлотта была в рубашке и брюках и держала лопату с длинной ручкой, такую, какими пользуются на сортировке угля. Она ударила этой лопатой Смоллбоуна, и металлический совок издал звук наподобие китайского гонга.

Блэар успел ухватиться за один из стальных направляющих тросов и пытался выбраться обратно. От второго удара Шарлотты Смоллбоун свалился. Вне себя, она орудовала тяжелой лопатой как двуручным мечом. Блэар уже дотянулся до платформы, но тут его поджидал Билл. Шарлотта вогнала лопату Биллу в спину и, когда это не произвело на него никакого впечатления, с размаху треснула его по голове, чтобы отвлечь на себя его внимание. Он обернулся и наотмашь ударил ее. Блэар, выкарабкиваясь на доски платформы, видел, как Шарлотта упала. Он схватил оставшуюся беспризорной лопату и, когда Билл оказался к нему спиной, со всей силы рубанул его сзади под колено, как рубят дерево. Билл повалился набок. Блэар бросил ему лопату. Билл ухватился за нее обеими руками, и в этот момент Блэар шагнул вперед и изо всех сил ударил его кулаком в то место, где сходились брови. Билл отступил назад, но там ничего не было, только воздух, и он ловил равновесие, стоя на одной ноге на самой кромке ствола. Шарф захлестнул его под сильной тягой устремляющегося вниз воздуха. Билл уронил лопату, падая, она стукнула его по ноге, подвинув Джейксона еще на миллиметр ближе к стволу. Лопата полетела вслед за клетью, со звоном ударяясь о каменные стенки ствола.

— Билл, мальчик, я тебя держу! — Смоллбоун крепко ухватил Джейксона за руку.

Дернувшись к нему, Билл еще больше нарушил равновесие. Несмотря на попытки Смоллбоуна удержать его, угол наклона продолжал увеличиваться, и клог Билла сдвинулся с места. Металлическая набойка, на которой он скользил по рельсам, теперь легко ехала по обшарпанному дереву края платформы.

— Чертов Мэйпоул, — проговорил Билл и добавил: — Конец.

Глаза его закатились, он качнулся назад, взмахнул свободной рукой и соскользнул вниз.

— О Господи! — воскликнул Смоллбоун.

Стараясь зацепиться за что-нибудь ногами, он полз боком, как краб, по доскам платформы, пытаясь высвободить руку из вцепившейся в нее руки Билла, но в конце концов и сам перевалился через кромку шахтного ствола и исчез.