Глава двадцать третья

В скобяной лавке Блэар приобрел «железнодорожного попутчика» — так назывался прочный дорожный чемодан, обшитый американским брезентом, — а заодно веревку, банные полотенца, металлический стержень длиной в четыре и диаметром в один дюйм, пару гаечных ключей и фунт пороха. Он обратил внимание, что на полке магазина стояли взрывобезопасные шахтерские лампы, но покупать не стал. После этого Блэар отправился в имение «Хэнни-холл», свернув по дороге, чтобы заехать в «Дом для женщин».

На этот раз он подошел к похожему на игрушечный замок дому со стороны сада. Через высокие окна ему было видно, как по лестнице — кто вниз, кто вверх — двигались одетые в серые форменные платья тени, торопившиеся на занятия или на молитву; вся эта картина очень напоминала птичий переполох в каменной голубятне. Сырая погода расчистила скамейки на улице возле дома. На длинном склоне лужайки, что занимала пространство между домом наверху и живой изгородью внизу, не было никого, даже садовника.

Только с ближней стороны изгороди виднелась одинокая миниатюрная, легко узнаваемая фигурка. Шарлотта Хэнни, в черном платье и кожаных рукавицах, снова занималась подрезкой роз. Ее широкополая шляпа пропиталась висевшей в воздухе влагой, медные пряди волос прилипли к щеке. Лес и садовую часть участка разделяло пространство шириной ярдов в двадцать. Блэар понимал, что Шарлотта его видит, хотя она даже не смотрела в его сторону. Свежий рубец на груди Блэара взывал о сочувствии и покое, однако у Блэара было ощущение, что Шарлотте Хэнни незачем знать ни о каких его слабостях.

— Им когда-нибудь удается цвести? — спросил он. — По-моему, самое большое удовольствие вам доставляет возможность их обрезать.

Шарлотта даже не посмотрела на него. Розовый сад как нельзя лучше соответствовал ей именно потому, что в нем не было ни одной розы. «В таком саду розы должны были бы быть розового цвета, как лица у англичан, — подумал Блэар. — Но если бы они здесь появились, Шарлотта, скорее всего, отсекла бы им головы». С садовыми ножницами с острыми, изогнутыми лезвиями Шарлотта Хэнни напомнила Блэару одну из тех женщин — участниц Французской революции, — которые с удовольствием прислуживали мадам Гильотине. Платье ее блестело от влаги, как если бы она провела в саду все утро, хотя в стоявшей поперек дорожки корзине лежало лишь несколько срезанных стеблей. «Если бы не ее бледность и привычка постоянно хмурить брови, — подумал Блэар, — Шарлотта могла бы показаться не совсем уж непривлекательной; впрочем, и паук мог бы быть очень симпатичным насекомым, если бы не его жало».

— Я вас разве не предупреждала, чтобы вы больше здесь не показывались? — спросила Шарлотта.

— Предупреждали.

Она отхватила длинную лозу с красными шипами. Держа в одной руке отрезанный прут, в другой ножницы, Шарлотта выпрямилась.

— Собираетесь выпороть меня, кастрировать или то и другое вместе? — поинтересовался Блэар.

— То, что послужит вам наилучшим напоминанием.

Она бросила прут по направлению к корзине и склонилась над следующим кустом. Расчищая себе путь, она сняла верхние веточки, чтобы добраться внутрь куста и подрезать основные стебли в его середине. Хотя рукавицы защищали ее руки до локтей, выше шелковые рукава блузки были порваны.

— Можете не стараться, — проговорил Блэар. — Я уезжаю из Уигана. Вы явно не единственная, кому бы этого очень хотелось.

Шарлотта не снизошла до ответа. Она продолжала срезать мертвые стебли, однако, заметил Блэар, темп ее работы резко спал, она почти остановилась. Блэар ожидал от нее выговора и обвинений за то, что он накануне заглядывал с улицы в окна ее коттеджа, но и об этом она не сказала ни слова.

— Думаю, со временем я мог бы найти Мэйпоула, — продолжал Блэар. — Пока же я обнаружил лишь одно: меня его поиски интересуют больше, чем кого бы то ни было другого. Лично мне ясно, что сам по себе пропавший человек никого не волнует. Единственное, чего хочет ваш отец, это чтобы вы разорвали и без того утратившую силу помолвку; тогда я буду волен вернуться в Африку. Я прав или нет?

— Это не имеет никакого значения.

— Вам безразлично, найду я Мэйпоула или нет. Если бы это было не так, вы бы мне помогали. Меня заинтересовали и он сам, и его судьба, но не настолько, чтобы оказаться ради этого убитым. Признаюсь, говоря это, я чувствую себя полным дураком. Так или иначе, простите, что меня пытались использовать против вас. Я понятия не имел, что все это затеяно только из-за вас. Главное, я хочу уехать, и вы тоже хотите, чтобы я уехал.

Шарлотта наклонилась к веткам. Блэару казалось, что с каждым щелчком ее ножниц падает очередная красная роза.

— Главное, — произнесла она, — то, что я не собираюсь выходить замуж за Роуленда.

— Выходите за кого хотите. Проблема в том, что чем дольше я здесь пробуду, тем больше я буду знать. Помимо той, что известна вам, у Мэйпоула была и другая жизнь. Полагаю, для вас будет предпочтительнее, чтобы я уехал сейчас, а не позже. Так скажите епископу, что Мэйпоул вас больше не интересует. Тогда епископ благословит меня, отправит отсюда, и мы с вами квиты.

— Вы червяк, Блэар.

— Не такого ответа я ждал. — Кровь прилила ему к голове, как будто Шарлотта его ударила. — Ну хорошо, вам известна шахтерка по имени Роза Мулине?

Ветер загнул поля шляпы Шарлотты вниз. «В тонком платье и легких туфлях ей, должно быть, холодно, — подумал Блэар. Хотя еще неизвестно, где холоднее: в саду или у нее в сердце?»

— Не помню этого имени.

— Преподобный Мэйпоул был от нее без ума.

— Сомневаюсь.

Блэар посмотрел в сторону дома.

— Она кое-что умеет из области медицины. Я думал, она научилась этому здесь, в одном из ваших классов. И здесь же Мэйпоул мог с ней познакомиться.

— Опишите мне ее, — предложила Шарлотта.

— Физически, должен сказать, она привлекательна, но таких много. Что ее выделяет, так это рыжие волосы и весьма сильный характер. Не назову ее очень умной, но она сообразительна, пряма. Крайне свободный, раскованный дух. Вы занимаетесь спасением таких девушек, у вас самой должно быть о них высокое мнение.

— Я их спасаю, потому что они несвободны, потому что они простые работницы, брошенные своими кавалерами или страдающие от приставаний собственных отцов. В противном случае их дети попали бы в сиротский приют, а матери, которые сами еще почти дети, покатились бы вниз через три стадии на этом пути: вначале забота о них преподобного Чабба, затем фабричный цех, а потом проституция. Мы делаем их свободными.

— Ну, преподобный Мэйпоул считал Розу свободной и без ваших усилий. Он был по-настоящему увлечен ею.

— И пользовался взаимностью?

— Нет. Полагаю, Розе льстили знаки внимания со стороны Мэйпоула, но и только. Не думаю, что она имела какое-либо отношение к его исчезновению. Их роман существовал главным образом в его воображении.

— Вы говорите с такой уверенностью, будто были лично знакомы с Джоном Мэйпоулом.

— Я лишь хочу сказать…

Еще один стебель оказался срезан. Шарлотта легонько отбросила его в сторону:

— Позвольте мне догадаться. Вы хотите сказать, что если вы не прекратите сейчас же своего расследования, то правда о романтической привязанности преподобного Мэйпоула к другой женщине — простой работнице — выйдет наружу и я окажусь скомпрометирована? Так?

— Более или менее; но вы сами сформулировали это подобным образом.

— Поскольку я, как некоторые думают, начисто лишена всяких чувств, то с такой ситуацией как-нибудь справлюсь.

— Хорошо. Помните, ваш отец говорил, что он закроет «Дом», если разразится публичный скандал? Полагаю, известие об увлечении Мэйпоула вполне может стать таким скандалом. И вся ваша богоугодная деятельность пойдет прахом.

Шарлотта подошла к кусту, уже обрезанному до такой степени, что от растения оставалась только торчащая из земли шишка. Пока она снимала рукавицы, чтобы голыми руками ощупать ростки, смесь воды и компоста залилась ей в туфли.

— Давайте уж выкладывать все до конца. Вы готовы заставить меня выйти замуж за Роуленда, лишь бы самому получить деньги с моего отца и вернуться в Африку? Если дело только в этом, я дам вам деньги и билет.

— Но вы не сможете дать мне в Западной Африке ту работу, которой распоряжается ваш отец и которая мне необходима.

— Вы хуже, чем червяк. Вы вымогатель.

— Мне нетрудно им быть. Я не видел с вашей стороны ни одной слезинки, ни одного знака чисто человеческого сочувствия к бедняге Мэйпоулу. Не слышал ни одного слова в помощь мне. Ну так ищите его сами, если он вам нужен.

— Возможно, вы просто слишком невежественны и сами не понимаете масштабов того вреда, который можете причинить. Этот «Дом» — единственное во всей северной Англии место, где с незамужними, но беременными женщинами обращаются не как с преступницами или отбросами общества. Мы превращаем их из жертв в полезных обществу, способных найти себе работу людей. Это вы можете понять?

— Это кукольный домик, где вы наряжаете бедных девушек в серые платья. Ваш собственный маленький мирок. А вы тут — серая принцесса, принцесса угля. Уверен, девушкам эта игра доставляет массу удовольствия.

— И вы готовы все это порушить, только бы досадить мне?

— Да, если вы не скажете отцу то, что он хочет от вас услышать, а я не получу от него то, что мне нужно. Я уеду, и можете забирать свои слова обратно. Или не забирать, как хотите.

Шарлотта повернулась к Блэару спиной и направилась к растению, от которого уже оставались только голые палки, торчащие в форме единственной буквы «Y». Она принялась легко водить рукой по колючкам, медленно и машинально отыскивая молодые побеги. Блэар постоял немного и только тогда понял, что ему позволено уйти: Шарлотта ничего больше ему не скажет.

Заткнув за пояс гаечные ключи, Блэар опустился по веревке в шахту и пошел тем же маршрутом, что и накануне вечером, старательно ощупывая пол лучом своего «бычьего глаза»: не натянуты ли там новые шнуры. Пружинное ружье по-прежнему лежало в конце штольни; стержень, которым оно выстрелило, торчал из угля. С настоящим ружьем оно имело мало общего и походило скорее на какого-нибудь пасынка пушки. При виде его Блэар содрогнулся.

Он внимательно, словно археолог, изучающий древнее захоронение, осмотрел оставленные на стене кайлом зарубки. Шахтеры работали в стесненных условиях и потому пользовались кайлами с короткой ручкой; поэтому, при прочих равных условиях, высота отбоя угля обычно указывала на рост человека. Здесь отметины были на необычно большой высоте от пола; их явно оставил человек высокий, как Билл Джейксон, притом нанесший их очень профессионально: прямые следы ударов походили на туго натянутую струну, и лишь в отдельных местах внезапно меняли характер. Оставались на той же высоте, но шли неровно, криво и было плохо нанесены: слишком сильно, чересчур слабо или не в нужное место. Однако со временем ошибок становилось меньше. И Джейксон, и Мэйпоул были крупными и рослыми. Блэару нетрудно было представить себе, как шахтер обучал викария точности и ритмичности ударов, древнему искусству рубки угля. Но зачем? Если Мэйпоул стремился попасть под землю только для того, чтобы там помолиться, ему достаточно было бы просто выглядеть как шахтер, а не работать за него. Рубке угля кайлом невозможно научиться за день или неделю. Настоящие шахтеры сразу же раскусили бы его и выгнали вон как самозванца и опасного в забое неумеху.

«Этой тайне суждено оставаться нераскрытой», — решил Блэар. Он вернулся в шахту исключительно за пружинным ружьем. Весило оно добрые сорок фунтов — массивная деревянная опора и стальной ствол, закрепленные на основе, сделанной из железного колеса. Даже когда он отвернул болты и снял ружье с основания, ствол нелегко было тащить под кровлей, снижавшейся местами до четырех футов. Он оставил ружье у подножия шахтного ствола, сходил за основанием и уже возвращался, когда в зеве ствола возникло, зависнув в воздухе, нечто похожее на паука размером с человека.

— Кто здесь? — Преподобный Чабб, моргая, всматривался в темноту, делая руками и ногами плавающие движения в воздухе. Его волосы, галстук и двойной подбородок свисали вниз, раскачиваясь вместе с их обладателем из стороны в сторону. Сверху чья-то рука держала священника за пояс.

— Кто там — Блэар? — спросил чей-то голос.

— Тут слишком темно, — ответил Чабб.

— Да я. — Блэар положил основу рядом с ружьем.

— Отличная работа, Чабб, — проговорил голос, и преподобный вознесся вверх, словно ангел на проволоке. Блэар поднялся по веревке на поверхность и увидел Чабба, растерянно приводившего себя в порядок. Ударом ноги Роуленд захлопнул люк, закрывающий шахтный ствол, и небрежно прислонился к березе. В такой позе он походил на поэта, у которого случайно в руках оказался не листок со стихами, а охотничье ружье. Соломенные волосы Роуленда растрепались, бесцветные глаза казались хрусталиками, украшенными покрасневшими глазными яблоками.

— Крайне неудобно и огорчительно, — пробормотал себе под нос, в массивный подбородок Чабб.

— Минутное дело, — произнес Роуленд, — за выполнение которого я выражаю вам благодарность, а это немало, учитывая, что я будущий лорд Хэнни и ваше благополучие станет зависеть от моей доброй воли. В противном случае вам придется влачить последние годы вашей жизни существование моллюска.

— Рад был оказать вам эту услугу, — отозвался Чабб.

— Вот чем хороша государственная церковь, — повернулся Роуленд к Блэару. — Она всегда рада оказать услугу. А вы что здесь делаете? Мы увидели на дороге коляску и начали обшаривать кусты в поисках того, кто на ней приехал.

— Ищу пропавшего у преподобного Чабба викария. Начальник полиции Мун высказал предположение, что викарий мог упасть в ствол одной из заброшенных шахт.

— Да вокруг Уигана сотни таких шахт!

— Что ж поделаешь, придется искать.

— Мы можем проверить, правду ли вы говорите. Мун сейчас здесь. Кроме того, я вам кое о чем хотел рассказать. Присоединяйтесь к нам.

Они двинулись через лес, состоявший из лиственницы и дуба. С каждой стороны от Роуленда, Блэара, Чабба и Муна пристроились егеря. К мелким каплям дождя присоединялись крупные, падающие с веток деревьев. Мокрые листья заглушали шаги людей, забивались за отвороты брюк.

После пребывания в шахте Блэар с особым удовольствием вдыхал свежий воздух, несмотря даже на то, в какой компании приходилось это делать. Роуленд похвастался ружьем, полученным в подарок от Королевского географического общества. Сделанное на заказ лондонским мастером, оно представляло собой два узких ствола, закрепленных на прикладе с выгравированными на нем антилопами и львами, из-за чего приклад казался рукояткой элегантной трости.

Дятел, попорхав между деревьями, опустился на ствол лиственницы в пятидесяти ярдах перед ними. Птица сложила за спиной черные с белым крылья и только попыталась проклюнуть кору, как Роуленд выстрелил, пригвоздив ее головку к дереву.

— Учитесь! — похвалился он.

По полянке заметался зяблик.

— Слишком далеко, — заметил Блэар.

Роуленд выстрелил, и от птички, словно из лопнувшей подушки, брызнули во все стороны золотистые перья; кружась, они медленно опускались на землю.

«Вот чем хорош мышьяк, — подумал Блэар, — он здорово обостряет зрение и создает иллюзию всемогущества. Конечно, вслед за таким приливом сил обычно следует тяжелая депрессия».

Егеря устремились вперед, чтобы подобрать убитых птиц и собрать в шелковые мешки разлетевшиеся пух и перья.

Роуленд на ходу перезаряжал ружье:

— Всему можно найти применение, а каждому человеку — работу. Сила Англии, Блэар, в специализации. Один собирает железо, другой — олово, третий — тряпки, четвертый — кости. Один собирает конский навоз на удобрение, другой — собачий помет на красители. Из птичьих перьев можно делать приманки для рыбной ловли. Ничто не пропадает зря, и все с удовольствием занимаются каким-то делом. Как будет прекрасно, когда я стану лордом Хэнни!

Над плечом Блэара нависла фигура Муна:

— То вы ловите рыбу в каналах, Блэар. А теперь, как я понимаю, решили полазить по заброшенным выработкам.

— Вы же мне сами говорили, что Мэйпоул мог свалиться в ствол старой шахты.

— Польщен, что вы приняли мое предположение так близко к сердцу. Должен, однако, вас предупредить, что вся эта часть Уигана представляет собой нечто вроде швейцарского сыра. Говорят, есть штольни, которые тянутся отсюда до самой Кендл-корт.

— Это было в католические времена, — проговорил Чабб, все еще продолжая приводить себя в порядок.

«Недопустимо опускать местного викария в ствол, будто горя, даже если ты владелец поместья, — подумал Блэар. — Вот именно поэтому Роуленд так и поступил: чтобы лишний раз подчеркнуть, что для него не существует никаких правил». Все Хэнни всегда и во всем действовали подобным образом.

— Пока мы вас не встретили, — говорил Роуленд, — я тут поддразнивал Чабба насчет эволюции. В Библии утверждается, что все мы созданы по образу и подобию Божию. А, по-моему, гораздо разумнее считать, что у нас был общий предок с обезьянами и что многочисленность рас человека свидетельствует об эволюционном пути, пройденном людьми, от негров и азиатов до хамитов, то есть арабов, и семитов, или евреев, до современных англо-саксов.

— Я видел немало англичан, вывалившихся за борт жизни[55].

— Есть разные англичане, точно так же, как есть леди, а есть шахтерки. По этой самой причине последние и выполняют ту работу, которую они выполняют. Это естественный отбор. Не помню, Блэар, кем была ваша мать?

— Я тоже не помню.

— Неважно; так или иначе, но присутствие на моей стороне представителей Церкви и Закона мне приятно и придает чувство уверенности. Приятно сознавать, что они с нетерпением ждут того времени, когда здешние места действительно станут моим домом. Я, конечно, не сомневаюсь, что епископ будет оставаться лордом Хэнни еще многие годы. Мы все желаем ему прожить как можно дольше.

Со скоростью пущенного по воде камня пролетел скворец. Роуленд выстрелил, и птица колесом закувыркалась в воздухе.

— Ну как, напоминает Африку? — спросил он Блэара.

— Бесспорно. Жаль, что вокруг не разбросаны туши слонов и бегемотов.

— Стрельба не дает застояться реальности, Блэар. Иначе все становится скучным и безрадостным. Немного грохота, немного крови, и все оживает. Вы меня слушаете, Чабб? Можете использовать эту тему в проповеди.

— Не понимаю, милорд, зачем вам понадобилось тащить с нами Блэара?

— Потому что Блэар понимает, о чем я говорю, а вы нет. Мун, а вы понимаете?

Мун отвел в сторону ветку, возникшую на пути Роуленда:

— Стараюсь, милорд.

— Тогда мы не заскучаем. Знаете, Мун, вам надо было видеть Блэара на Золотом Береге. На побережье там англичан полно, а в глубине страны был один Блэар. И арабы, конечно, но они не в счет. Блэар не особый стрелок, но у него свои достоинства. Он там знает все входы и выходы. Говорит на местном языке, как паша. Видите ли, существуют два Блэара. Блэар-миф в Африке и настоящий Блэар здесь. Я верно рисую ваш портрет, Блэар? Нос не слишком длинный, в сторону не поехал? Просто в Африке у вас есть свой стиль, там вы — величина. Грустно видеть, что здесь вы почти никто. Что это вы все время смотрите на компас?

— Спасибо за прогулку. Дальше я двигаюсь один, — ответил Блэар.

— Погодите, — остановил его Роуленд.

От шахты они прошли вначале на восток, миновав несколько небольших рощиц, потом свернули на юго-восток и, пройдя через шеренгу ив, вышли к невидимому раньше отвалу другой заброшенной шахты. На этом отвале тоже росли березы, как будто предпочитавшие свалки. За деревьями виднелись подстриженная аккуратной стенкой живая изгородь и дом.

Роуленд полез вверх по склону. Наверху ветер был теплее, зато небо казалось еще ниже и чернее, чем раньше. Лицо Роуленда блестело, как у всех больных малярией. Жестом он показал на зеленевший ярдах в пятидесяти птичий трупик и приказал Муну вместе с Чаббом и егерями двигаться в ту сторону, вспугивая и поднимая птиц. Потом опять попросил Блэара подождать.

— Я не рассказал вам о приеме в Королевском географическом обществе. Жаль, что вас там не было. По-моему, присутствовали все члены Общества. И кое-кто из членов королевской семьи, чтобы продемонстрировать интерес к Африке, географии и показать, что они против рабства. Начали мы с шампанского, с выставки карт и всяких любопытных африканских штучек. Лапы гориллы пользовались огромным успехом. Конечно, все хотели бы увидеть и остальные ее части. Под конец мне повесили серебряную медаль на грудь и ленту на шею и наградили меня ружьем. Все прошло просто великолепно. Я мог оставаться в Лондоне и быть там нарасхват полгода, не меньше, но почувствовал, что должен находиться здесь. Мэйпоула вы не нашли?

— Нет.

— Но что-то вы нашли. Шарлотта не может вас так ненавидеть просто ни за что. Что же это?

— Вы собираетесь жениться на ней?

— Ради этого и затеяна вся история с вами. Вы не обнаружили ничего такого, что могло бы заставить ее ускорить окончательное решение? Знаете, епископ ведь не единственный человек, кто может отправить вас в Африку.

— Вы тоже могли бы это сделать?

— Я готов описать ему, как вы, все осознав и проникшись раскаянием, пришли ко мне и умоляли дать вам еще один шанс. Только расскажите мне о Мэйпоуле.

— Мисс Хэнни потребует, чтобы «Дом для женщин» продолжал функционировать.

— Да кого он интересует, этот ее «Дом для женщин»?! Пусть работает, почему нет? По крайней мере, она будет чем-то занята. А понадобится, закрою, как только захочу. Так что вы узнали о викарии?

Имя Розы уже готово было сорваться с его губ, но в этот момент среди деревьев раздались шум, крики и треск. «Мун и егеря похожи на вырвавшихся из школы мальчишек», — подумал Блэар. Поднялась стая дроздов, их черное лоснящееся оперение прорезали темно-красные полоски. Роуленд мгновенно сделал два выстрела. Егеря продолжали шуметь, и, пока птицы растерянно метались, Роуленд перезарядил ружье и выстрелил снова; участники его команды тем временем прорывались сквозь кусты, вспугивая птиц.

Блэар обошел живую изгородь и направился по подъездной дорожке к дому, машинально отметив про себя, что ее гравийное покрытие давно не разравнивали, а плиты, ведшие от дорожки к двери, поросли травой. Дом предназначался явно не для прислуги: это было трехэтажное кирпичное строение, стоявшее в уединенной части имения Хэнни; на взгляд Блэара, в таком доме мог бы жить управляющий имением или один из высших служащих компании Хэнни. Фасад украшали обнесенные коваными решетками балконы, слишком большие по сравнению с расположенными за ними окнами. Кирпичный фасад был как будто придавлен каменным фронтоном в греческом стиле. Дом был безобразен, по-видимому, пуст, но, судя по его внешнему виду, поддерживался в хорошем состоянии.

Роуленд выстрелил, и одно из окон разлетелось вдребезги.

— Вы не подумали, что внутри может кто-нибудь быть? — спросил Блэар.

— Вряд ли. Знаете, почему я оказался в Африке?

— Я вообще не знаю и не понимаю, почему англичане делают то, что они делают.

Роуленд снова навел на дом подарок Королевского общества, выстрелил, и разлетелось еще одно окно.

— У меня не было никакой специальности, только одни большие ожидания. Я поехал, чтобы сделать себе имя, и вдруг там вы оказываетесь у меня на пути. Я возвращаюсь домой, здесь снова вы. В этом есть что-то противоестественное, извращенное.

— Я работаю на епископа, только и всего.

— Он утверждает, будто вы нам помогаете. Я хочу, чтобы вы это доказали. Какая у вас есть информация о Мэйпоуле?

— Может быть, устроим атаку на амбары?

Роуленд выстрелил по двум верхним окнам. Стекло одного с грохотом упало внутрь дома, от другого остался только торчащий снизу стеклянный зуб.

— Я одного не понимаю, — проговорил Блэар. — Вы ведь в любом случае становитесь лордом Хэнни. Наверняка найдется масса подходящих женщин, которых привлечет титул. Красивых, талантливых и таких же алчных, как вы. Зачем вам нужно жениться на Шарлотте?

Взгляд Роуленда скользнул по Блэару, потом перешел на осины, на туман, на расположенные в отдалении холмы, и лицо его обрело тоскливое выражение:

— Потому что всю свою жизнь я мечтал об этом. Потому что она — приложение к собственности.

Роуленда передернуло. До Блэара долетел густой и терпкий запах одеколона, пота и чеснока — запах, который издает тело, когда его пробирает до костей сгорающий в нем мышьяк.

— Нет у меня никакой информации. О Мэйпоуле мне ничего неизвестно, что же касается Шарлотты, то она меня действительно ненавидит. Но вряд ли это такая уж новость, — сказал Блэар.

Дождь продолжал лить, капли его стекали по мраморному лбу Роуленда. Блэар думал не о доме с выбитыми стеклами. Ему виделись погруженный в полумрак Картографический зал Королевского общества, ряды дам в белых вечерних туалетах, лента с медалью на шее Роуленда.

— Покажите-ка мне вашу руку, — сказал Блэар.

Роуленд протянул левую руку. Ногти на ней были прорезаны белыми прожилками, а основание кисти являло собой сплошную задубевшую мозоль, явный признак пристрастия к мышьяку. «Неужели ни один из членов королевской семьи не обратил на это внимания, когда им представляли Роуленда?» — подумал Блэар. — Интересно, а если бы у Роуленда на голове росли ветвистые рога, на это они внимание обратили бы?» Блэар поскреб протянутую ему ладонь, и Роуленд дернулся от боли. Болезненная чувствительность ладоней была еще одним признаком упадка сил, вызываемого пристрастием к мышьяку.