Слава исчез внизу, и Аркадий услышал стук его ботинок по ступенькам. В рекордное время третий помощник взобрался по лестнице и ворвался в кабину.

— Какого черта тебе понадобились помощники? — выпалил он. — И зачем ты позвал меня? Кто здесь главный, в конце концов?

— Ты, — признал Аркадий. — Мне пришло в голову, что неплохо было бы уединиться и подышать свежим воз духом. Такое сочетание — редкая удача.

Лучшего места для уединения трудно было придумать, потому что места в кабине было только на одного. Остальным приходилось тесно прижиматься друг к другу. Вид, однако, был потрясающим.

— Товарищ Ренько считает, что я могу пригодиться, — сказала Наташа.

— Я согласовал кандидатуру товарища Чайковской с капитаном и главным электротехником, — пояснил Аркадий, — но поскольку ты у нас главный, то я подумал, что надо поставить тебя в известность. Кстати, мне нужно составить опись вещей Зины.

— Мы же все сделали, — сказал Слава, — забрали старую одежду, осмотрели тело. Почему ты не ищешь прощальную записку?

— Жертвы редко их пишут. Было бы очень подозрительно, если бы мы сразу нашли ее.

Наташа рассмеялась, потом закашлялась. Трудно сдерживаться, когда тебя притиснули к стенке кабины.

— И что же вы намерены предпринять? — уставился на нее Слава.

— Собирать информацию.

Третий помощник горько улыбнулся.

— Грандиозно. Значит, опять будем искать приключений на свою голову. Надо же так влипнуть… Это мое первое плавание в качестве третьего помощника, да меня еще выбрали в профком… А что я знаю о рабочих? Или об убийствах?

— Учиться никогда не поздно, — сказал Аркадий.

— По-моему, Марчук меня ненавидит.

— Он доверил тебе дело огромной важности.

Слава привалился к стенке кабины. Лицо его приобрело горестное выражение. Кудрявые волосы жалко обвисли.

— А тут вы еще на меня свалились, пара чертей с конвейера. Что у тебя, Ренько, за патологическая потребность лазить в каждую дыру? Все равно Воловой напишет заключительный рапорт, последнее слово всегда за ним… Осторожно!

В кабину стукнулся волейбольный мяч, и стена загудела. Мяч упал на палубу и был подхвачен механиками. Те глядели на троицу внутри кабины.

— Видели? — спросил Слава. — Экипаж уже в курсе насчет того, что заход в порт зависит от нашего расследования. Нам повезет, если никто нас потихоньку не прирежет.

Аркадию пришло в голову, что краны похожи на виселицы. Яркие желтые виселицы, плывущие в тумане.

— Знаете, что мне больше всего не нравится? — спросил Слава. — Чем хуже становится положение, тем ты, Ренько, веселее выглядишь. Ну какая разница, двое нас или трое! Ты действительно веришь, что нам удастся что-нибудь выяснить про Зину?

— Нет, — признал Аркадий. Но он заметил, что на Наташу подействовал пессимизм Славы, и добавил: — Однако мы должны учиться мужеству у Ленина.

— У Ленина? — воспряла духом Наташа. — А что у Ленина сказано про убийства?

— Ничего. Зато он осуждал малодушных. Он говорил: «Сначала надо действовать, а там посмотрим, что получится».

Натянув резиновые перчатки, Аркадий разложил на операционном столе джинсы и блузки с иностранными ярлыками. Трудовая книжка. Словарь. Снимок мальчика с виноградной гроздью. Открытка с изображением греческой актрисы с томными глазами. Бигуди и щетка с запутавшимися выбеленными волосками. Плейер «Саньо» с наушниками и шестью западными кассетами разных фирм. Бикини, надетое только раз, в единственный солнечный день. Записная книжка-блокнот. Коробочка для бижутерии, где лежат искусственный жемчуг, игральные карты и розовые десятирублевые банкноты. Вышитый китайский жакет, карман которого набит самоцветами.

Трудовая книжка: Патиашвили З.П. Место рождения: Тбилиси, Грузинская ССР. Образование: окончила профессионально-техническое училище пищевой промышленности. Три года работы в столовых Одессы и на Черноморском флоте. Месяц в Иркутске. Два месяца в вагоне-ресторане на Байкало-Амурской магистрали. Полтора года в ресторане «Золотой Рог» во Владивостоке. Плавание на «Полярной звезде» было ее первым тихоокеанским путешествием.

Аркадий закурил «беломорину» и неторопливо затянулся несколько раз. Впервые он был наедине с Зиной — не с ее остывшим трупом, а с неодушевленными предметами, в которых осталась частичка ее души.

В Одессе народ зажиточный и искушенный. Там не будут заниматься контрабандой полудрагоценных камней. Туда рекой течет золото, оттуда тюки афганского барахла отправляются на Север, в Москву. Одесса — естественная среда обитания для девушки типа Зины.

Иркутск? Неистовые комсомольцы добровольно отправлялись прокладывать рельсы в Сибирь. Зина не из таких. Значит, что-то у нее произошло в Одессе.

Аркадий пересчитал десятирублевки — всего на тысячу. Большая сумма, в море столько не нужно.

Владивосток, «Золотой Рог», ожидающие люди за столиками. Теплое местечко. Рыбаки не ведут счет бутылкам, наверстывая упущенное за месяцы, проведенные в море в относительной трезвости, и считают заработанные тяжким трудом надбавки обременительной ношей, которую и делят с первой попавшейся женщиной. Зина наверняка процветала.

Проститутка. Контрабандистка. В зависимости от политической грамотности или национальных предрассудков, Зину можно было охарактеризовать либо как «окончательно разложившуюся», либо как «типичную грузинку». Хотя обычно грузины, а не грузинки занимались древним промыслом контрабанды. Зина, однако, представляла собой исключение из правил.

Он разложил игральные карты. Это была не колода, а целая коллекция. Самые разные советские карты с обтрепанными уголками. На одной стороне щекастые крестьянки, на другой — изображение звезды и снопов пшеницы. Шведские карты с обнаженными красотками. Английские с королевой Елизаветой. Все карты были одной масти и достоинства — дамы червей.

«Роллинг Стоунз» Аркадий не слышал давно. Вставив кассету, он нажал на кнопку. Раздались грохочущие звуки, словно Джеггера сначала сбросили на барабаны, а затем побили гитарами. Манера исполнения ансамбля с годами не изменилась. Он включил перемотку вперед. В середине кассеты — тоже «Стоунз». Поехали дальше. В конце — опять «Стоунз». Аркадий перевернул кассету и стал слушать обратную сторону.

От рулона бумаги для кардиографа Аркадий оторвал кусок и нарисовал контур корабля, обозначив столовую, где были танцы, и каюту Зины, и пометил все возможные маршруты между ними. Потом добавил точки, где стояли вахтенные, и транспортную люльку на траловой палубе.

«Стоунз» кончились, заиграла группа «Полис».

Вспомнились Наташины слова: «Ее бесценные пленки! Она их никому не давала слушать, вечно сидела в наушниках».

Снова перемотка. Корабль, казалось, заскользил с горы, увеличив скорость.

Зачем Зина отправилась в плавание на «Полярной звезде»? Из-за денег? Она бы больше заработала в «Золотом Роге». Зарубежное шмотье? Рыбаки привезли бы ей все, что она пожелала. Тяга к путешествиям? Но куда? На Алеутские острова?

Закончились «Полис», теперь играли «Дайер Стрейтс».

Он нарисовал корму и колодец, ведущий к аппарели. Тут хватало места, чтобы убить ее, но негде было спрятать труп.

Что было у нее в карманах? Пачка «Голуаз», игральная карта, презерватив. Три самые большие радости в ее жизни? Карта была дамой червей, таких карт Аркадий никогда не видел. Еще немного пленки вперед. Под «Полярной звездой» он нарисовал «Орла».

«Политически грамотен»… Это было ярлыком, который партия цепляла к любому молодому человеку, если он не был диссидентом, заключенным или откровенным поклонником западной музыки, которая была главной мишенью критики. Еще существовали великовозрастные «хиппи», продолжающие слушать «Битлз», которые уезжали на Алтай, чтобы заниматься медитацией. Дети их заделались «брейкерами», «рэппистами», или «металлистами», которые обожали музыку в стиле «тяжелого металла» и одевались в кожу. Невзирая на музыкальные пристрастия Зины, на ее прогулы и интимные сношения с кем ни попадя, она оставалась, по характеристике такого заядлого ретрограда, как Воловой, «честной работницей, политически грамотной».

Это означало, что она выполняла задания первого помощника.

Итак, проститутка, контрабандистка, осведомительница. Просто и ясно. Отщелкнута еще одна костяшка на счетах.

Девушка из Грузии. Образование свелось к умению разливать суп. Пополнилось уроками контрабанды в Одессе, проституцией во Владивостоке, доносами в море. Жизнь началась и окончилась в крайнем невежестве, без мыслей, души и принципов. По крайней мере, так кажется.

Аркадий заметил, что на кассете «Ван Холенг» повреждена наклейка. Он вставил ее в магнитофон.

Женский голос произнес с грузинским акцентом:

— Спой мне, прошу, спой.

Голос принадлежал Зине, Аркадий запомнил его, бывая в кафетерии. Микрофон был встроен в магнитофон. Мужчина запел под гитару:

Перережьте горло мне,

Перережьте вены,

Только не порвите серебряные струны!

Вы втопчите меня в грязь,

Бросьте меня в воду,

Только не порвите серебряные струны!

Пока он пел, Аркадий нашел в ящике ложки и высматривал кристаллы йода. Ничего не обнаружив, он принялся за поиски йодных таблеток. В операционной находился запертый металлический ящик с запасами лекарств против лучевой болезни на случай войны. Он взломал замок с помощью отвертки и увидел внутри две бутылки шотландского виски, брошюру о пользе йода и витамин Е — так предполагалось ликвидировать последствия ядерного взрыва Аркадий отыскал йод в открытом шкафу с лекарствами.

— Еще спой, — попросила Зина, — блатную песню.

Мужчина рассмеялся и прошептал:

— А я других и не знаю.

Аркадий не мог определить, кто поет, но песню узнал. Она пришла не с Запада, не имела ничего общего ни с роком, ни с рэпом. Ее написал московский актер Высоцкий, неофициальный кумир всего Союза. Его песни были выдержаны в самом традиционном русском стиле — это были заунывные и горькие песни воров и заключенных. Он аккомпанировал себе на семиструнной русской гитаре, игре на которой нетрудно выучиться. «Магниздат», кассетный аналог «Самиздата», записывал и распространял каждую его песню. Высоцкий, еще не старый, смертью закрепил свою славу. Он довел себя пьянством до разрыва сердца. Советское же радио пичкало слушателей бессмыслицей вроде «Я люблю тебя, жизнь, я люблю тебя снова и снова» — и людям хотелось заткнуть уши. Ни одному народу в мире не были так нужны песни, выражавшие его душу, как русским. И вот после семидесяти лет социализма блатные песни стали подлинным гимном Советского Союза.

На пленке звучал голос не Высоцкого, но певец был по-своему неплох:

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры,

Почему же, вожак — дай ответ, —

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем — через запрет?!

В конце записи Зина произнесла:

— Я знаю, что других песен ты не поешь. Но эти-то я и люблю.

Аркадию понравилось, что Зина любит Высоцкого. Однако следующая пленка оказалась совершенно иной. Зина неожиданно заговорила низким усталым голосом.

— Модильяни рисовал Ахматову шестнадцать раз. Вот лучший способ узнать мужчину: заставить его рисовать тебя много раз. На десятый начнешь понимать, какой он тебя видит на самом деле. Но я привлекаю не тех мужчин. Не художников. Они думают, что я тюбик с краской, которую можно выдавить одним движением. Но они ничего не сумеют написать этой краской.

Голос девушки звучал одновременно и вкрадчиво и устало, будто она не произносила фразы, а играла на каком-то странном инструменте.

— На конвейере есть интересный мужчина. У него лицо белое, как рыбья чешуя, глаза глубокие, как у лунатика. Было бы забавно его разбудить, но на меня он не обращает внимания. А мне и не нужен другой мужчина. Один думает, что можно управлять мной, указывать мне, что делать. И другой думает то же самое, и третий, и четвертый. Но только я знаю, что мне делать. — Пауза. И снова: — Им нравится моя внешность, но они не знают, о чем я думаю. И никогда не узнают.

А если бы узнали, пришло в голову Аркадию, что тогда?

— Он меня убьет, если узнает мои мысли, — Зина словно отвечала на его вопрос. — Он говорит, что волки спариваются на всю жизнь. Он сначала убьет меня, а потом себя.

На пятой кассете наклейка была удалена, а потом наклеена снова. Сначала с пленки послышалось шуршание одежды, потом она, судя по звуку, упала на пол. Мужской голос сказал «Зина». Голос был молодой и принадлежал не певцу.

— Что это за место?

— Зинушка…

— А если нас застукают?

— Шеф спит. Не волнуйся, я в курсе, кто сюда ходит.

— Не спеши. Ты как мальчишка. Как ты ухитрился притащить все это сюда?

— Ты этого знать не должна.

— Это телевизор?

— Разденься!

— А повежливей нельзя?

— Пожалуйста…

— Я не собираюсь раздеваться догола.

— Здесь тепло. Двадцать один по Цельсию, влажность сорок процентов. Самое удобное место на корабле.

— Как тебе удалось так хорошо устроиться? В моей кровати очень холодно.

— Зинушка, я в любой момент тебе ее согрею, но здесь более уютно.

— Зачем здесь койка? Ты спишь здесь?

— Мы тут проводим много времени…

— Телевизор смотрите? Ну и работа!

— Мы занимаемся умственной работой. Но хватит об этом. Давай, помоги мне чуть-чуть.

— А ты уверен, что сейчас не будешь заниматься умственной работой?

— Нет, мы ведь пока не взяли сеть.

— Сеть! Когда я познакомилась с тобой в «Золотом Роге», ты был красавчиком-лейтенантом. А теперь посмотри на себя — торчишь в трюме, воняющем рыбой! Откуда ты узнаешь, что мы берем сеть?

— Ты мало целуешься и много болтаешь.

— А вот так?

— Получше.

— А так?

— Намного лучше.

— А это?

— Зинушка!

У девушки явно не было возможности выключить запись. Магнитофон наверняка лежал в кармане куртки, которая либо валялась на полу, либо висела рядом с койкой. У Аркадия осталось две папиросы. Пламя спички лизнуло пальцы.

Ему пять лет. Лето в Подмосковье. В теплые ночи все спят на веранде, двери и окна нараспашку. В домике нет электричества. Серебристые мошки кружатся над керосиновыми лампами, и он постоянно ждет, что насекомые вспыхнут, как горящая бумага. Офицеры, приятели отца, зашли на ужин. Сталин ввел за правило начинать ужины не раньше полуночи, а завершались они поголовным пьянством. Отец Аркадия, входивший в число любимчиков Вождя народов, следовал этому правилу, однако злился, когда другие напивались. Тогда он заводил граммофон и ставил одну и ту же пластинку. Играл молдавский джаз-оркестр, сопровождавший войска генерала Ренько на Втором Украинском фронте. После освобождения каждого города от немцев оркестр в серых шинелях выстраивался на площади и играл мелодию «Чаттануга, чу-чу».

Гости пришли без жен, поэтому генерал разрешил им танцевать со своей. Офицеры были рады: ни одна из их жен не могла сравниться с генеральшей, изящной, высокой и красивой.

— Катерина, подбавь жару! — приказывал генерал.

С веранды маленький Аркадий чувствовал, как трясется пол от тяжелых сапог. Шагов матери он не слышал — она словно парила в воздухе.

Самое худшее наступило, когда гости разошлись. Родители отправились в кровать, стоящую за ширмой в дальнем конце веранды. Разговор велся шепотом, на два голоса: один мягкий, умоляющий, другой гневный, сквозь зубы. Потом весь дом раскачивался, как качели.

На следующее утро Аркадий завтракал булочками с изюмом и пил чай под березками. Появилась мать в ночной рубашке и шелковом халате с кружевами, который отец привез из Берлина. Из-за утренней прохлады она накинула на плечи шаль. По плечам рассыпались длинные черные волосы.

— Ты что-нибудь слышал ночью?

— Нет, ничего, — солгал он.

Она повернулась к дому. Шаль зацепилась о ветку и упала с плеч. На руках матери были видны синяки. Мать легко подхватила шаль с земли, укутала плечи и крепко завязала на груди.

— Все равно — все кончено. — Глаза ее смотрели столь отрешенно, что он поверил ей.

Сейчас Аркадий снова явственно услышал мелодию «Чаттануга, чу-чу».

— Зина, серьезно, если узнает шеф, то оторвет башку и мне и тебе. Никому не говори.

— О чем? О том, что мы трахаемся?

— Хватит, Зина. Я говорю серьезно.

— Ты про свой тайник?

— Да.

— Да кому это интересно…

— Зина, будь серьезной.

— То «Зинка, я тебя люблю», а через минуту «Зина, будь серьезной». Тебя не поймешь.

— Дело связано с разведкой…

— На «Полярной звезде»? Ты шпионишь за рыбой? За нашими американцами? Да они немые, почище рыбы.

— Это ты так думаешь.

— А разве не так?

— Приглядывай за Сьюзен.

— Зачем?

— Больше ничего сказать не могу. Я не стараюсь пустить тебе пыль в глаза, я хочу помочь тебе. Надо помогать друг другу. Плавание долгое. Я с ума сойду без такой девушки…

— А, мы забыли про серьезность?

— Куда ты? Время еще есть.

— У кого есть, а у кого и нет. Начинается моя смена, а эта сучка Лидка ищет любой предлог, чтобы мне подгадить.

— Ну, минуточку!

По микрофону проскрипел брезент, словно кто-то встал с раскладушки.

— Займись умственной работой. А мне нужно мешать суп.

— Проклятье! Да подожди! Я гляну в глазок, нет ли там кого.

— Ты и понятия не имеешь, какой сейчас у тебя глупый вид.

— Путь свободен. Ладно, иди.

— Спасибо.

— Зинка, никому не говори.

— Не скажу.

— Зинка, завтра придешь?

Дверь закрылась.

Другая сторона пленки оказалась пустой. Вся, от начала до конца.

Аркадий осмотрел тетрадь Зины. На первой странице была наклеена карта Тихого океана. Зина подрисовала на ней глаза и губы, и получилось, что Аляска, как бородатый мужчина, склонилась к робкой женщине — Сибири. Алеутские острова тянулись к России, как рука.

На последней кассете сначала зазвучала музыка «Дюран-Дюран».

На второй странице тетради красовалась фотография «Орла», стоящего на якоре в заливе, окруженном снежными горами. На третьей странице «Орел» окружали пенящиеся волны.

— Байдарка, — сказал по-английски чей-то голос, — делается так же, как каяк. Ты знаешь, что такое каяк? Ну а байдарка длиннее, тоньше и с квадратной кормой. Раньше лодки делали из кожи и моржовых клыков, они неслись по воде как стрела. Когда к нам приплыли первые русские корабли, Беринг не поверил своим глазам — так быстры были наши байдарки. А самые лучшие всегда делали на Уналашке. Ты понимаешь, что я говорю?

— Я знаю, что такое каяк, — ответила Зина по-английски, тщательно выговаривая слова.

— Ну я покажу тебе байдарку, и ты убедишься сама. Я проплыву на ней вокруг «Полярной звезды».

— Я бы хотела тебя сфотографировать.

— А мне хотелось бы большего. Я бы хотел показать тебе мир. Повезти тебя в Калифорнию, Мексику, на Гавайи. На свете так много прекрасных мест. Это просто сказка.

— Когда я его слушаю, — проговорила Зина, уже на обратной стороне пленки, — мне вспоминается мой первый мальчик. Мужчины ведут себя как злые дети, но он — как первая любовь, сладкая и нежная. Он, наверное, водяной, сын моря. Как-то штормило, я держалась за поручни «Полярной звезды». А он был внизу на своей маленькой лодочке, он работал веслом, покоряя себе волны. Я снова и снова готова слушать его милый голос. Это просто сказка, как говорит он.

Следующие двенадцать страниц были заполнены снимками одного и того же мужчины с темными прямыми волосами. Глаза тоже темные, полуприкрытые тяжелыми веками. Это был американец, алеут с русским именем Михаил. Майк. Фотографии были сделаны сверху и издалека. То он на палубе «Орла» управляет краном, то стоит на носу судна, то чинит сети или машет в объектив.

Аркадий закурил последнюю папиросу. Он вспомнил девушку, лежащую на столе в операционной. Обесцвеченные волосы, пропитанная влагой плоть. Жизни в ней было не больше, чем в раковине, валяющейся на песке. Голос, звучавший на пленке, принадлежал иной Зине, которую никто на корабле не знал. Словно она вошла в комнату, присела в тени у стола, зажгла призрачную сигарету и, найдя наконец понимающего человека, поведала ему все.

Разумеется, Аркадий предпочел бы иметь в своем распоряжении московскую лабораторию, где в боевом порядке выстроились реактивы, растворители и немецкие микроскопы величиной с газовые цветоделители. Но он воспользуется тем, что есть. Перед тетрадью он разложил ложки, таблетки и карточку с отпечатками пальцев, которые Вайну снял с мертвой Зины. Он растер таблетки между ложками, обернул рукавом одну из них, где лежал размельченный йод, зажег спичку и поднес ее снизу к ложке. Затем подвинул ложку к тетради так, чтобы пары йода попали на страничку, противоположную той, где была наклеена карта.

При использовании этого метода предполагалось, что кристаллы йода будут разогреваться над спиртовой горелкой в стеклянном сосуде. Однако Аркадий напомнил себе, что в духе нового мышления, провозглашенного на последнем партийном съезде, все добропорядочные советские граждане обязаны творчески применять теорию на практике.

Пары йода быстро «нащупали» жирные пятна отпечатков. Сначала возник призрачный контур левой руки, буро-коричневый, похожий на старинную фотографию. Ладонь, запястье, большой палец и четыре остальных. Вероятно, она прижала рукой только что наклеенную карту. Потом показались капилляры. Все внимание Аркадий сосредоточил на указательном пальце и сравнил его с карточкой. Двойная петля, островок в дельте первой петли, порез на левой. Отпечатки на карточке и на странице совпадали. Тетрадь принадлежала Зине, и отпечаток был тоже ее. Аркадию показалось, что она протянула ему руку из небытия. Но было еще два грубых смазанных отпечатка, судя по величине, мужских.

Спичка догорала, и рука стала таять. Через минуту она исчезла.

Он аккуратно запаковал все, что принес с собой. Итак, Зину он нашел. Теперь нужно найти лейтенанта, который называл ее «Зинушка».