ПРОЛОГ

Накануне Рождества

— Будет лучше, если ты вернешься на вечеринку первой, — предложил Лукас Хантер Оливии, застегивая ремень. Все еще находясь в смятении от страсти, которая охватила его так неожиданно и непреодолимо, и которую он не мог ни объяснить, ни понять, он произнес это более резко, чем хотел. Повинуясь безумному желанию, он пригласил эту женщину в свой кабинет, где они поговорили немного, а потом…

Пока она застегивала шелковую блузку цвета слоновой кости и поправляла юбку, в комнате царили напряженное молчание и неловкость. В первый раз с того момента, как они встали с черного кожаного дивана, Оливия подняла глаза и их взгляды встретились.

— Хорошо, может, так нам удастся избежать сплетен, — голос Оливии все еще был хриплым: они предавались любви так страстно, что она до сих пор не мота перевести дух.

Предаваться любви. Как глупо это звучит. Всякий раз, встречая Оливию Макговерн в холле «Баррингтон корпорейшн», Лукас чувствовал, как по всему телу пробегают искры. А сегодня, когда они разговорились на вечеринке, а потом поцеловались под омелой, искры вспыхнули огнем. Лукас выпил лишь бокал легкого пунша, так что вино здесь было ни при чем. Но самое главное — Оливия оказалась девственницей!

Девственница.

Этого он никак не ожидал. Про Оливию и ее босса, Стенли Уиткомба, ходили слухи, которые, казалось бы, подтверждались тем, что она нередко задерживалась в его кабинете по вечерам; всем было известно, что они симпатизируют друг другу; Оливия исподтишка бросала на него взгляды, полные обожания…

— Лукас…

— Давай не будем ничего объяснять, Оливия. Считай, во всем виноват праздник. Очарование Рождества. Мы просто поддались настроению. Я только сожалею, что… Я имею в виду, если бы ты мне сказала, что это в первый раз…

Ее щеки зарделись от смущения.

— Я не могла даже подумать, что такое произойдет.

— Я тоже.

Беззащитность и растерянность в ее глазах говорили Лукасу, что Оливия и в самом деле удивлена сумасшествием страсти, охватившей их, не меньше, чем он. Но тут же напомнил себе, что она была помощником адвоката, готовилась к самостоятельной практике и имела виды на своего босса. К тому же последняя пассия отбила у него желание ждать от женщины чего-то большего, чем нескольких приятных мгновений.

— Возвращайся к остальным, Оливия. Ничего страшного не случилось, давай обо всем забудем.

Она помедлила, провела рукой по длинным каштановым волосам и открыла дверь. Он сможет забыть ее, сказал себе Лукас, когда дверь за ней закрылась.

И забудет.

Где-то снаружи звенели рождественские колокольчики. Лукас глубоко вдохнул задержавшийся в кабинете аромат духов Оливии. Он вспомнил ее атласную кожу и дрожь своего тела в тот миг, когда овладел ею.

Он должен забыть ее. Потому что никогда больше не откроет сердце женщине.

Глава 1

Оливия быстро шла мимо олеандровых деревцев, обрамлявших кирпичную стену бокового входа в «Баррингтон». Ее неотступно преследовал аромат цитрусовых, который она всегда так любила. Но за последние несколько недель…

Теперь ясно, почему ее тошнило после завтрака, а на ланч она предпочитала лишь чашку чая, и почему этот «вирус», приставший вскоре после Рождества, до сих пор преследует ее. Потому что это вовсе не вирус.

Врач, к которому Оливия пришла на консультацию, сразу все понял — она беременна.

Компания «Баррингтон корпорейшн» владела сетью гостиниц от самых маленьких в Штатах до шикарных отелей в Европе. Оливия ткнула кнопку третьего этажа, на котором находился Юридический отдел. Она привыкла планировать свою жизнь, собиралась стать адвокатом. Мечтала связать свое будущее с надежным, твердо стоящим на ногах человеком — своим боссом.

А теперь… Что ей делать теперь?

С ней никогда такого не случалось. Черт побери, она вообще в первый раз была с мужчиной. И что потом? А ничего! Вернулись на вечеринку порознь.

Эта ночь, ее неосторожность, трепет, какой она испытала, впервые увидев Лукаса Хантера, пришедшего работать в «Баррингтон» полгода назад, теперь изменят ее жизнь навсегда!

Зайдя в лифт, Оливия невольно положила руку на живот, пытаясь защитить себя от приступов тошноты, и лифт понес ее на третий этаж. Так или иначе, она будет любить этого ребенка. Она…

Двери лифта открылись. На площадке стоял Лукас, сексуальный и привлекательный как всегда. Во рту у Оливии пересохло, а руки стали холодными и влажными. На нем был тот же темно-синий костюм из тонкой шерсти, что и в ту ночь, на праздновании Рождества. Светло-русые волосы растрепаны, как и тогда…

— Привет, Оливия.

Низкий и глубокий голос Лукаса, казалось, эхом отозвался у нее в животе, под рукой, и она быстро ее опустила. Холодная вежливость и отчужденность в его голубых глазах были как ушат воды, и тут же привели Оливию в чувство.

— Добрый день, Лукас.

Распрямив плечи, она заставила себя пойти в сторону офиса Стенли Уиткомба. На какое-то время надо забыть, что Лукас — отец ее ребенка. Ей надо разобраться со своими мыслями прежде, чем она сможет принимать решения, касающиеся ребенка… и Лукаса Хантера. Когда она ему скажет. И скажет ли она ему.

Открыв дверь офиса и поздоровавшись с секретаршей Стенли Уиткомба Джун, Оливия уселась за стол. После окончания юридического факультета она какое-то время проработала здесь помощником юриста неполный день, но в конце лета, опоздав из-за пробки на дороге на экзамен, дающий право на занятие частной практикой, перешла на полный рабочий день. Теперь-то уж ничто не помешает ей сдать экзамен в конце февраля! На этот раз она, без сомнения, явится на экзамен заблаговременно.

Стенли Уиткомб вышел из кабинета с папкой в руках. Проблески седины в черных волосах добавляли импозантности его незаурядной внешности. Ему было под пятьдесят, но он сохранял отличную физическую форму. Он был вдовцом уже десять лет и для Оливии являлся олицетворением качеств, которые она искала в мужчине. С тех пор, как она пришла в «Баррингтон», он был ее наставником и учителем, она же хотела лишь одного: чтобы он увидел в ней женщину, а не только своего помощника.

Но теперь…

Стенли положил папку на ее стол.

— Это новые контракты для менеджеров. Оливия, вы очень бледны. Что с вами?

Гормоны, вероятно, не только расстроили ее желудок, но и повлияли на мозги. Она не могла думать ни о чем, кроме Лукаса, Рождества и улыбки доктора, говорящего ей, что ребенок родится в конце сентября.

Внезапно она ощутила, как все это давит на нее.

— Честно говоря, я неважно себя чувствую. Можно посмотреть контракты дома?

До этого она никогда не отпрашивалась с работы.

— Конечно, можно, — быстро ответил Стенли. — Позвоните мне, если возникнут какие-либо вопросы.

Вставая, она слабо улыбнулась ему, взяла со стола папку, сумочку и вышла из офиса.

Ей хотелось выпить дома чашку чая и все спокойно обдумать. Но, проезжая мимо торгового центра, Оливия увидела магазинчик с детскими товарами. Мгновенно приняв решение, она подъехала к нему. Вообще-то импульсивность не была ей свойственна. С тех пор, как поняла, что непостоянство и погоня за призрачными мечтами заставили отца покинуть дом и причинили немало горя матери, она поклялась, что вырастет зрелым и надежным человеком. А это значит — уметь планировать, брать на себя ответственность и стремиться к намеченной цели.

Переступив порог магазина и оказавшись в окружении колясок, люлек, ходунков и детских стульчиков, Оливия почувствовала себя девочкой Элли, которая попала в Изумрудный город. Она остановилась в секции одежды перед полкой с крошечными рубашечками, затем свернула в отдел для новорожденных, и тут внезапно осознала всю грандиозность и торжественность того, что беременна и скоро станет матерью.

На секунду Оливия закрыла глаза и представила лицо Лукаса Хантера.

У него есть право знать, что он станет отцом. Сейчас же.

Выбегая из магазина, она надеялась, что он никуда не улетел. В первую же неделю работы Лукаса в компании прошел слух, что Рекс Баррингтон II нанял его вести особо важные переговоры по слиянию с другой фирмой, что у него есть собственный самолет и он может полететь в любое нужное Рексу место. Известно было и то, что каждую неделю на выходные он куда-то летал, и что он вроде бы не женат.

Но быть может, он встречается с кем-нибудь? При мысли о том, как он отреагирует на новость, сердце Оливии забилось чаще.

Информация об отеле, который Баррингтоны собирались приобрести в штате Колорадо, казалось бы, должна была заполнить голову Лукаса фактами и цифрами, с которыми он обычно справлялся как живой калькулятор. Но после того, как он в лифте столкнулся с Оливией…

Сумасшествие, случившееся в Рождество, преследовало его последние пять недель — как и лицо Оливии, ее улыбка, удивление в глазах.

В дверь кабинета слабо постучали, и он обрадовался тому, что его мысли прервали.

— Входите, — крикнул Лукас, ожидая, что войдет курьер или сам Рекс Баррингтон.

Когда дверь открыла Оливия, его сердце забилось сильней, хотя он ни за что не признался бы в этом. На ней был костюм изумрудного цвета, такого же, как глаза. Она была немного бледной, но очень красивой. Впрочем, как всегда.

Не успел Лукас встать из-за стола, как она быстро прошла в кабинет и, сжимая сумочку, выпалила:

— Я беременна.

За свою жизнь Лукас понял, что хладнокровие является залогом успеха при общении с людьми, разрешении сложных ситуаций или принятии решений, поэтому произнес спокойным и ровным голосом, словно обсуждая сделку на переговорах:

— И чего ты хочешь от меня?

В ее глазах мелькнуло удивление… и боль. Он не ожидал, что можно увидеть боль в глазах женщины, не думая при этом, что им пытаются манипулировать. Но прежде, чем успел как-то сгладить свою грубость, Оливия развернулась и пулей вылетела из кабинета.

Лукас вскочил и ринулся за ней. Он не увидел ее у лифта, но услышал, как хлопнула дверь, ведущая на лестницу. И как ей удается так быстро бежать на высоких каблуках?

Внутри лестничного колодца он заметил, как мелькнуло что-то зеленое — Оливия была уже на первом этаже.

— Оливия! Подожди!

Но она или не услышала, или не захотела услышать. Ему удалось догнать ее только на стоянке — она никак не могла попасть ключом в замок, чтобы открыть машину. Он схватил ее за локоть.

— Мы должны поговорить. Она выдернула руку.

— Ни к чему.

— Оливия, это было слишком неожиданно для меня.

Начиная понемногу успокаиваться, она пристально посмотрела на него:

— Я ничего от тебя не хочу. Я просто подумала, что у тебя есть право знать об этом.

Но он хотел задать ей еще один вопрос:

— Ты уверена, что это мой ребенок? В ее глазах вспыхнула злость. Вставив наконец ключ в замок, она открыла дверцу машины.

— Оливия…

— Я не пришла бы к тебе, если б не была уверена. Я никогда не спала с другим мужчиной, Лукас. Поэтому в том, что ребенок твой, сомнений быть не может.

Она скользнула на водительское сиденье, но он успел задержать дверцу прежде, чем она закрыла ее.

— Мы должны все обсудить. Здесь, у тебя или у меня дома. Выбирай.

Помолчав, Оливия произнесла:

— Я живу в десяти минутах отсюда.

— Я поеду за тобой.

Держа в поле зрения маленькую голубую машину Оливии, Лукас напряженно думал.

У Оливии будет его ребенок.

Она никогда не спала с другим мужчиной.

За последние месяцы он заметил, что она стала проводить еще больше времени со Стенли, и был уверен, что они встречаются.

А что, если она его обманывает? Селеста лгала столько месяцев, клянясь, что любит его, уверяя, что ужасно хочет детей. Пока он не привез ее на ранчо к своим приемным родителям, пока не рассказал о своем прошлом и не убедился, что она любит детей не больше, чем ореховое масло или сандвичи с мармеладом. Ее привлекал его успех, его дом, его самолет. Она предполагала, что с ним ее ждет шикарная жизнь, с икрой и шампанским. Почему он не понял раньше, что она не принадлежит к тем женщинам, которые могут и хотят справляться с неумелыми детскими ручонками и со сбитыми коленками? Потому что он слишком сильно хотел иметь семью, чтобы сразу же заметить правду.

После разрыва с Селестой он решил, что когда-нибудь усыновит ребенка, это и будет его семья. Но оказалось, что он еще способен испытывать страстное влечение к женщине…

Мим и Уатт, его приемные родители, научили его всему — упорно работать, иметь свои жизненные ценности и быть в ответе за последствия своих поступков. Но такого рода последствий он никак не мог предвидеть. Он прекрасно понимал, что Оливии незачем ему лгать. Если бы это действительно был ребенок Стенли Уиткомба и она любила его, она не выглядела бы сейчас так, как будто весь мир ее рухнул.

Следуя за Оливией, Лукас подъехал к скромному жилому комплексу с большим количеством зелени вокруг. Он сильно отличался от престижного современного комплекса в Скотсдэйле, где находился его дом. Лукас въехал на парковку для гостей и вылез из машины. Они прошли по внутреннему коридору и поднялись по лестнице на один пролет, не произнеся ни слова. Когда Оливия впустила Лукаса в квартиру, он огляделся.

Оливия жила не в роскоши, но ее маленькая квартирка была куда уютнее, чем его большой дом. Софа небесно-голубого цвета с множеством подушек и цветным вязаным пледом, брошенным на спинку, столик из грубо обработанной сосны и плетеный коврик вызвали в нем ощущение тепла и уюта, как будто он оказался в гостиной на ранчо Мим и Уатта. В углу комнаты приютился маленький столик. В кухне Оливии даже двоим было тесновато.

Не успели они войти в квартиру, как Оливия объявила:

— Я не нуждаюсь в твоей помощи и не хочу ее. Сдерживаемое все это время желание заставило Лукаса пододвинуться к ней поближе.

— Если это мой ребенок, то я тоже имею права.

— Иметь права не значит стать родителем. Права не научат ответственности. Я знаю примеры, когда мужчины отстаивали свои права только тогда, когда им было нужно! И если ты даже не веришь, что это твой ребенок…

Он схватил ее за плечо:

— Ты никогда не спала со Стенли Уиткомбом?

Оливия застыла. Смотря ему прямо в глаза, она сказала:

— Нет. Я никогда не спала со Стенли Уиткомбом или другим мужчиной. А если ты мне не веришь…

Инстинктивно Лукас чувствовал, что она говорит правду. Логика подсказывала ему то же самое:

— Я верю тебе.

Внезапно Лукас понял: вот она — семья, которую он так стремился иметь. К тому же, ему не было равных в умении использовать непредвиденные ситуации с максимальной выгодой для себя. Он научился этому еще в молодости.

Когда он наклонился к Оливии, она успела лишь ахнуть от изумления. Воспользовавшись ее растерянностью, Лукас прижал свои губы к ее губам. Ему надо было, чтобы она ответила ему, убедила его, в том, что мысль, за которую он ухватился, как сирота хватается за возможность иметь родителей, вовсе не абсурдна. Он искал ответ на свою страсть, подтверждение тому, что Рождество не было случайностью, моля, чтобы мечта сбылась. И они на какое-то время окунулись в близость, которую оба не смогли забыть.

Когда Оливия все же вывернулась из его объятий, она выглядела еще более потрясенной, чем когда объявляла о своей беременности. Обхватив себя руками за плечи, она спросила:

— Зачем ты это сделал?

Хладнокровие, за которым Лукас прятал свою страсть, вернулось к нему и он спокойно ответил:

— Чтобы доказать, что нас тянет друг к другу. Мы поняли это в Рождество, но боимся себе в этом признаться. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

— Ты шутишь?

— Нет, я говорю серьезно. Я рос безотцовщиной, и ни один мой ребенок не родится с таким ярлыком. Я буду отцом этого ребенка, это право у меня никто не отнимет. Я в такой же степени ответственен за ребенка, как ты.

Она взволнованно всплеснула руками:

— Лукас, это сумасшествие. Мы даже не знаем друг друга.

— Поверь мне, два родителя лучше, чем один, а брак, который держится на таком притяжении, какое испытываем друг к другу мы, имеет гораздо больше шансов, чем любая романтическая иллюзия, о которой ты, возможно, мечтаешь. Подумай об этом.

Она нахмурилась, и Лукас понял, что ему лучше сейчас не давить на нее, дать ей возможность поразмыслить над тем, что он сказал. Он направился к двери.

— Помни, Оливия, твое решение должно прежде всего учитывать интересы нашего ребенка.

Выходя в коридор, Лукас подумал, что мастерство в ведении переговоров может помочь ему сейчас заключить решающую сделку его жизни.

На следующее утро, сидя у мраморного туалетного столика в комнате отдыха, Оливия маленькими глотками пила чай. Сейчас, когда ей нужно было решать, как строить дальше свою жизнь, не хотелось, как обычно, идти со всеми в столовую, разговаривать.

В комнату вошла Молли Доил.

— Что случилось, Оливия? Раньше ты не пряталась от всех с кружкой чая.

— Очень много работы с утра. Молли наклонила голову. Прямые белокурые волосы красиво обрамляли ее лицо.

— Независимо от количества работы ты никогда не отказывалась от кусочка сырного пирога за компанию. Но в последнее время…

Молли была самой близкой подругой Оливии в «Баррингтоне», ей можно было довериться. Прошлой ночью Оливия собиралась позвонить маме, но потом передумала: сначала ей нужно самой прийти к какому-то решению.

— Я беременна. Молли не удивилась.

— Я подозревала это, глядя, как ты зеленеешь при виде еды. И когда вы со Стенли поженитесь?

Подруги Оливии знали, что она мечтает выйти замуж за своего босса. Стыдясь и переживая по поводу случившегося на Рождество, Оливия никому ничего не рассказала.

— Отец ребенка — Лукас Хантер. Молли довольно быстро пришла в себя.

— Я слышала, как болтали, будто вы с Лукасом целовались под омелой на рождественской вечеринке, но не поверила. — И, помолчав, добавила:

— А как же Стенли?

— Я думала… я надеялась… — Оливия замолчала, удивленная тем, что утраченные надежды волнуют ее гораздо меньше, чем огонь желания в глазах Лукаса.

— Ты сказала об этом Лукасу?

— Вчера.

— И?.. — допытывалась подруга.

— Он предложил мне выйти за него замуж. Я не приняла этого всерьез. Как можно? Ведь мы совсем не знаем друг друга.

Молли удивленно подняла брови.

— У нас было всего лишь раз, — объяснила Оливия.

— Одного раза вполне достаточно. Что касается Лукаса, то он не станет бросаться такими словами. Лукас производит впечатление человека, знающего, что он делает. Наверное, именно поэтому Рекс Баррингтон доверяет ему. Что ты ответила на его предложение?

— Это было скорее предложение о слиянии двух фирм. Я ничего ему не ответила. Он сказал, чтобы я подумала.

— А чего ты хочешь?

— Пока не знаю. — Оливия глубоко вздохнула и решительно добавила:

— Я сама должна найти выход. Молли погладила ее по руке:

— Это будет нелегко. Одной логикой здесь не обойдешься, да и умение составлять контракты не поможет. Руководствуйся не только разумом, но и чувствами, не забывай про это. — Посмотрев на часы, она нахмурилась. — А мне пора возвращаться к своей рекламе. Что-то не могу сосредоточиться последнее время.

— Джек? — спросила Оливия, зная, что Молли мечтает об интимных отношениях со своим шефом.

— Он снился мне прошлой ночью. А сегодня я поймала себя на том, что мечтаю о нем за рабочим столом… — Она остановилась. — Тебе нужна моя помощь?

Оливия благодарно улыбнулась подруге:

— Спасибо, но мне нужно разобраться в себе.

— Всегда рада помочь. Ты знаешь, что можешь на меня положиться.

Когда за Молли закрылась дверь, Оливия встала, глубоко вздохнула и закрыла глаза. И снова перед ней возникло лицо Лукаса, его голубые глаза призывали ее сделать правильный выбор не только для себя, но и для их ребенка.

Лукас прекрасно знал, когда нужно отступить, а когда — переходить в наступление. С коробкой, полной сандвичей и напитков, он вошел в офис Стенли Уиткомба. Джун, увидев его, заулыбалась. Лукас небрежно кивнул ей и направился прямо к столу Оливии. Когда та подняла голову, он уже ставил коробку на край ее стола.

Из своего кабинета вышел Стенли.

— Привет, Лукас. У нас что, сегодня совещание?

— Нет. Я пришел забрать Оливию на ланч. Стенли, казалось, был удивлен не меньше, чем его секретарша, которая озадаченно взглянула на Оливию. Лукас тоже смотрел на Оливию. Ход был за ней.

Она пристально посмотрела Лукасу в глаза, затем быстро перевела взгляд на Стенли.

— Могу ли я уйти сейчас? — спросила она шефа.

— Конечно. И не торопитесь возвращаться, сегодня вы начали работать раньше всех нас.

Лукас заметил, как лицо ее слегка вспыхнуло. Всегда ли она так волнуется, когда Уиткомб рядом?

Год за годом наблюдая, как живут Мим и Уатт, Лукас знал, что брак — это не волшебная сказка, а тяжелый труд, со своими радостями и печалями.

Он не сомневался, что им с Оливией будет хорошо вместе — вчерашний поцелуй доказал это. Даже сейчас между ними, казалось, пробегают искры.

Оливия вынула из ящика свою сумочку.

— Я готова.

Когда они вышли в холл, она повернулась к нему:

— Ты мог бы и предупредить меня.

— Боялся, что ты откажешься.

— Если бы я не хотела идти с тобой на ланч, то не пошла бы в любом случае.

— Запомню на будущее. — Он усмехнулся. Во внутреннем дворике находилась специальная площадка с круглыми столами и стульями. Было еще рано, и они оказались почти одни. Выбрав столик, стоявший за пальмой, Лукас поставил коробку и выдвинул стул для Оливии.

— Ты всегда приходишь на работу раньше всех?

— Я плохо спала сегодня. — Ее шелковистые волосы, волнами спадающие на плечи, отливали на солнце красным.

— Думала о ребенке… или о моем предложении?

— И о том, и о другом. — Оливия отвернулась, избегая его взгляда.

Что ж, по крайней мере она не отвергла его идею, сочтя ее нелепой. Он уселся напротив и передал ей сандвич с тунцом и пакет молока.

— Когда у тебя защита?

Она откинулась на спинку стула, разворачивая сандвич.

— В конце месяца.

Откусив приличный кусок от своего сандвича, Лукас наблюдал, как Оливия отломила кусочек хлебной корочки и положила себе в рот. Она снова выглядела бледной.

— Когда ждешь результатов экзамена, кажется, что время остановилось.

— Ты помнишь? — спросила она с улыбкой. Хотя экзамен Лукас сдавал девять лет назад, он прекрасно помнил тот период.

— От этого зависело очень многое. Я должен был оправдать доверие.

— Твоей семьи?

— У меня нет семьи. — Он не хотел говорить об этом. По крайней мере пока. — Ты собираешься есть или нет?

Она взяла бутерброд в руки, но поднеся ко рту, вдруг позеленела и резко отодвинула его на край стола.

— Извини, Лукас, но запах тунца… Внезапно он все понял.

— Ты уверена, что причина в рыбе? Может, тебе обратиться к врачу?

— Я только вчера была у врача. Это утренняя тошнота. Правда, у меня она с утра до вечера.

— Но ты должна есть, — сказал он. Его тронула ее беззащитность. Ему захотелось охранять ее, защищать. Неведомое прежде чувство.

— Я понимаю, но некоторые запахи не могу выносить.

— Что тебе принести?

— Лукас, честное слово…

— Я должен тебя накормить. Может, ты хочешь пойти в другое место?

Его решительность убедила ее.

— Сандвич с индейкой было бы замечательно. И с содовой — без кофеина.

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. Доктор сказал, что если я буду есть понемножку, но часто, мне будет легче.

— Я сейчас вернусь. — Он чуть не добавил: «Смотри, не сбеги». Но Оливия и не собиралась уходить. Она все еще плохо себя чувствовала.

Надо будет купить книги о беременности, подумал Лукас, направляясь в кафетерий. Информация — это сила, а он должен быть сильным во всем, что касалось Оливии.

Нежный ветерок ласкал волосы Оливии. Она расслабилась и наслаждалась тихой и солнечной погодой. Тошнота потихоньку проходила. Лукас выглядел таким озадаченным и растерянным. Она улыбнулась. Он явно привык контролировать ситуацию и быть победителем. Даже на рождественской вечеринке, когда он признался, что проводит Рождество в одиночестве, это звучало так, будто то был его собственный выбор.

Интересно, случилось бы такое, если бы она провела рождественские каникулы с матерью? Розмари Макговерн уехала в отпуск с несколькими учителями, и Оливия была очень рада за нее. Мама заслужила этот отдых. Она работала не покладая рук, можно сказать принесла себя в жертву, чтобы дочь смогла закончить университет.

Лукас сказал, что у него нет семьи. Никаких родственных связей? Куда же он летает на выходные?

Вскоре она увидела, как Лукас выходит из стеклянных дверей. Такой… высокий, уверенный в себе, и… такой сексуальный. В руках у него был поднос, на нем — сандвич с индейкой и стакан содовой.

Оливия не могла отвести от него взгляд. Почему у нее начинает дрожать все внутри, когда Лукас оказывается слишком близко? Наконец ей удалось выдавить из себя:

— Спасибо.

Лукас снова сел напротив и, отхлебнув кока-колы, произнес:

— Ты сказала, что думала о моем предложении. Он явно приглашал ее к обсуждению, но Оливия в самом деле считала, что обсуждать тут нечего.

— Я не могу выйти за тебя замуж, Лукас. Ты… ты… незнакомец!

— Не совсем, — парировал он. Ее пульс участился, и она откусила кусочек сандвича, чтобы выиграть несколько секунд.

— Я не хочу усугублять одну ошибку другой. Нам нужно больше, чем… чем…

— Страсть — вот как это зовется, Оливия. А это не так уж мало для начала. Но, может быть, ты права, не будем торопиться. Кроме того, у нас есть еще… Сколько? Восемь месяцев, прежде чем ребенок родится?

— Конец сентября, — пробормотала она, чувствуя себя очень неловко и понимая по его глазам, что он что-то задумал.

Он улыбнулся.

— Ну, если ты еще не готова выйти за меня замуж, то хотя бы переехать ко мне ты можешь?

Глава 2

— Считай это тестом на совместимость, предложил Лукас с легкостью, которой он совсем не ощущал.

— Тестом на совместимость? — недоверчиво повторила Оливия.

— Да. — Он наклонился к ней и почувствовал слабый, но влекущий и манящий аромат ее духов. — Давай посмотрим правде в глаза, Оливия. Нас тянет друг к другу как магнитом, а если мы сможем жить вместе, то чего еще надо? — По ее нахмуренным бровям он понял, что она в этом вовсе не уверена. Накрыв ее руку своей, он мягко произнес:

— Этот ребенок заслуживает самого лучшего. Разве не стоит попробовать? — Оливия колебалась. Не Стенли ли Уиткомб тому был причиной, подумал Лукас. — Если ты беспокоишься о слухах, то об этом никто не узнает. До поры до времени. И пока мы не поймем, что подходим друг другу, наши отношения будут строго платоническими.

— Мы будем жить как соседи по квартире?

— Именно. В спальне для гостей есть замок, чтобы тебе было спокойнее.

Она откинулась на спинку стула.

— Мне нужно подумать, Лукас.

Он понял: дальше давить нельзя.

— Ты не принимаешь решения спонтанно, не так ли?

— Не принимаю.

— Тогда как объяснить Рождество?

Ее щеки вспыхнули.

— Не знаю. Я никогда еще не поступала так безрассудно. Я привыкла просчитывать последствия своих действий. И поклялась себе не иметь секса до свадьбы.

Он был откровенно удивлен ее ответом. Чтобы женщины в наши дни и в таком возрасте придавали какое-то значение девственности?

— Но почему?

— Потому что любовь — это особенное и очень важное событие в жизни, сексом можно заниматься только с одним человеком.

Непонятно, то ли Оливии не хватает опыта, то ли она слишком наивна.

— Ты смотришь на меня, как на инопланетянку.

— Мне просто интересно — ты видишь мир таким, каков он есть, или каким хочешь его видеть, заключил он угрюмо.

— И тем и другим.

— Значит, признаешь, что ты идеалистка?

— Ах, Лукас, если нет идеалов, к чему тогда стремиться?

То, как она произнесла его имя, пронзило Лукаса током, точно это было прикосновение. Чем ближе он узнавал ее, тем сильнее в нем разгоралось желание.

— Я стремлюсь к реальным вещам, к тому, чего можно достичь. Я знаю, что мне под силу, а что нет. Этот ребенок и наше взаимное притяжение реальность.

Воцарилась пауза. И Лукас решил использовать другой инструмент из своего арсенала: когда переговоры заходят в тупик, нужно выступить с разумным предложением.

— Давай сегодня после работы заедем ко мне, и ты увидишь все своими глазами. Посмотришь, удобно ли тебе там будет.

Она долго и внимательно изучала его. Как он жалел, что не умеет читать чужих мыслей!

— Хорошо, — ответила Оливия мягко, — я заеду к тебе после работы. Посмотреть.

Хотя Лукас и слыл специалистом по переговорам, у него сложилось впечатление, что Оливия поступит так, как посчитает нужным.

Оливия ехала по Скотсдэйлу, минуя отели, гостиницы, улицы, со множеством бутиков, галерей, ресторанов. Город утопал в зелени, хотя и находился посреди пустыни. Оливия была поражена его красотой. Уже начало смеркаться, но она с легкостью нашла жилой комплекс, в котором жил Лукас.

Остановившись у ворот, она назвала свое имя. Вооруженный охранник жестом показал ей в сторону разноуровневых строений. Красная черепица крыш мягко отражала свет фонарей. Сквозь пальмы и сосны, растущие вдоль извилистых дорожек, белели стены зданий. Оставив машину там, где ей посоветовал Лукас, Оливия вошла в арку, ведущую во внутренний дворик. Найдя нужный номер дома, она поднялась по ступенькам и позвонила. Лукас открыл дверь:

— Прошу.

Он был одет по-домашнему: рубашка с открытым воротом, широкие брюки цвета хаки, мокасины на голых ногах. Волнение, которое она испытывала всякий раз при виде его, еще усилилось при мысли, что она переступает порог его дома.

Взгляд Оливии невольно скользнул на второй этаж, туда, где, вероятно, находилась спальня, но она постаралась сконцентрироваться на кирпичном камине, на модном длинном диване с красивой обивкой на современном, почти квадратном стуле с высокими подлокотниками. Простой кофейный столик из сосны и музыкальный центр подчеркивали элегантность комнаты.

— Давай я тебе все покажу, — предложил он с улыбкой, от которой у нее засосало под ложечкой. Когда он показывал ей столовую с буфетом и обеденным столом на четверых, Оливия подумала, часто ли он устраивает вечеринки.

— У тебя очень красиво, — заметила она, осматривая кухню. Стол здесь заменяла стойка, а вся суперсовременная утварь была черного цвета.

— Подожди, я покажу тебе, какой отсюда открывается вид, — отозвался он, заговорщицки подмигнув ей и отодвигая дверь, ведущую из кухни на закрытую террасу.

Полная луна тусклым светом освещала иссиня-черные вершины гор, мириады звезд высыпали на небо. На улице уже похолодало, но Оливия не замечала этого — Лукас стоял так близко, что их руки почти соприкасались.

— Здесь есть бассейн и тренажерный зал. А также обслуживающий персонал.

Оливия заставила себя очнуться. Сомнения все еще терзали ее.

— Да, Лукас, здесь очень красиво. Но красивый вид и стильная мебель не убедят меня переехать к тебе.

— А что убедит?

— Я не знаю. Мне нужно еще подумать.

— Но ты не видела спальню для гостей.

— Мне не нужно ее видеть, я и так знаю, что мне будет хорошо здесь…

— Тогда в чем проблема, Оливия? — спросил он, приближаясь к ней вплотную.

— Я… Я должна убедиться, что переезд сюда будет лучшим решением.

— Как ты можешь знать, пока не попробуешь?

— Я должна почувствовать это вот здесь. — Она показала на сердце.

Когда он протянул руку, она задрожала. Он коснулся ее лица…

— Нет, — отпрянула она в панике.

— На Рождество мои прикосновения не были тебе неприятны, — в его голосе слышалось раздражение.

— Нет, Лукас. Я должна трезво все обдумать, а когда ты слишком… близко…

— Это из-за Уиткомба? — спросил он мрачно. Все ее мысли и чувства перепутались в этот момент. События приняли слишком неожиданный оборот, — Решается моя будущая жизнь, Лукас. И твоя тоже. И ребенка. Разве ты не в замешательстве? Разве ты не выбит из колеи? У тебя нет ощущения, что сейчас меняется все в твоей жизни?

— Моя жизнь часто делала крутые повороты, но сейчас я знаю, чего хочу.

— А я — нет. И я не позволю тебе давить на меня, пока не решу все сама. Я не желаю давать повод сплетникам. Не люблю секреты и обманы. Пойми, прошло всего два дня, как я узнала о своей беременности… — Слезы подступили к ее глазам, но она прогнала их. Она никогда не плачет и не позволит ему видеть это.

Самообладание покинуло Лукаса, он схватил .Оливию за плечи:

— Уж не собираешься ли ты прервать беременность?

Пронизывающий жар его рук говорил о страсти, неведомой ей до Рождества.

— Конечно, нет. У меня и в мыслях этого не было. Казалось, у Лукаса упал камень с сердца.

— Если тебе нужно время подумать… думай. Но я отец этого ребенка, Оливия, и ты не сможешь отделаться от меня. Поняла?

Отцовство для Лукаса явно было очень важным. Что это, повышенное чувство ответственности? Оливия вспомнила его слова: «Я рос безотцовщиной». Все это надо хорошенько обдумать в одиночестве.

— Я поняла, Лукас. Но не собираюсь торопиться с решением, а уж тем более с таким, как переезд.

Она повернулась и пошла — от него, его настойчивости и от своего желания видеть в нем не только отца своего ребенка.

В субботу, совершая покупки, Оливия сперва остановилась у детского питания и принялась изучать различные его виды. Проходя мимо зубных щеток, она представила, как ее щетка стоит рядом со щеткой Лукаса. Ее голова была полна самых разнообразных мыслей — приятных, захватывающих, пугающих. Готова ли она стать матерью? Хочет ли она растить ребенка одна? Хочет ли видеть в Лукасе своего помощника? А может, больше, чем просто помощника?

Вопросы и сомнения стали причиной еще одной бессонной ночи. Она молила о подсказке, о совете. В воскресенье утром Оливия пошла в церковь в надежде получить там какой-то знак, но потом поняла, что сама виновата в своем положении, и нечего ожидать помощи сверху.

Оливия готовила себе блины на завтрак, когда зазвонил телефон. Переворачивая блин на сковородке, она прижала трубку к уху:

— Алло.

— Детка, это ты?

— Папа? — она не слышала его голоса с прошлого лета. Хотя надеялась, что он позвонит на Рождество, более того, проведет с ней Рождество, так как мама уехала. Но ни того, ни другого не произошло.

— Где ты? — спросила она, выключая плиту.

— В Лос-Анжелесе. Я занимаюсь доставкой товара по почте для одной компьютерной фирмы. Все идет как по маслу. Похоже, я стану миллионером раньше, чем мне исполнится пятьдесят пять!

Все та же песня! Когда-то он собирался стать миллионером к сорока пяти. Ни на одной работе он не задерживался дольше нескольких месяцев, предпочитая быть «независимым работником» вечно пытался кому-то что-то продать. Звонил он, когда у него возникали проблемы.

— У тебя все в порядке? — спросила она. Последовала пауза.

— Да, все хорошо. Расскажи мне лучше, чем ты занимаешься. Ты уже стала адвокатом?

— Возможно, скоро стану. Надеюсь. — Новость о беременности уже вертелась у нее на языке. — Папа… я…

— Я звонил твоей матери. Приглашал ее поехать в Диснейленд.

— И что она ответила?

— Что не может просто так взять неделю отпуска только потому, что мне этого хочется. Ты знаешь ее. Старая история. Я предложил ей вложить деньги в один бизнес, пока еще не поздно, но ее и это не заинтересовало.

— После того как я окончила университет, мама откладывает себе на пенсию.

— Ей не пришлось бы беспокоиться о пенсии, если бы она вложила деньги в мое предприятие. — Ничего не изменилось. Отец по-прежнему слишком занят собой, чтобы заботиться о ком-либо еще. — Впрочем, если бы ты захотела инвестировать… Ах вот зачем он позвонил. Из-за сделки.

— Папа, я выплачиваю займы.

— Извини, сейчас не могу помочь тебе в этом, пробормотал он, — но уже примерно через год у меня будет такая возможность.

— Мне ничего не нужно, папа.

После короткой паузы он неуверенно попросил:

— Ты бы поговорила с матерью, чтобы она дала моему предприятию шанс…

— Мама сама знает, что делает. — Вкладывать деньги в пустые затеи бывшего мужа явно не входило в планы матери.

— Может, ты все же уговоришь ее согласиться, сказал он и, поскольку Оливия молчала, пробормотал:

— Ну ладно, мне пора.

Оливия все еще надеялась наладить с ним связь.

— Если ты дашь мне свой новый адрес…

— Он скоро поменяется. Когда перееду, позвоню тебе. Береги себя, дочка.

Каждый раз после разговора с отцом возникало одно и то же ощущение — пустота. В голове сами собой зазвучали слова Лукаса: Я буду отцом этого ребенка… Я в такой же степени ответственен за ребенка, как ты.

Ее отец никогда не чувствовал ответственности за свой брак, свою семью. А что за человек Лукас Хантер? Каким отцом он будет? Она должна это выяснить прежде, чем пустить его в свою жизнь. И самый лучший способ узнать его — жить вместе с ним.

Он сказал: это тест на совместимость. Нет, это будет нечто большее — она поймет, можно ли доверить ему отцовство, можно ли на него положиться. Если нет, она будет растить ребенка одна.

Когда Лукас возвращался в воскресенье вечером из Флагстаффа, он всегда улыбался. Выходные на ранчо с Мим, Уаттом и четырьмя ребятишками действовали на него как глоток свежего воздуха. И дело было не в разнице температур или высот. Мальчики смотрели на него раскрыв рты, он был им как бы старшим братом. Приехав домой, он бросил рюкзак рядом с лестницей и увидел мигающий огонек автоответчика. Лукас нажал кнопку.

— Лукас. Это Оливия. Пожалуйста, перезвони мне, когда вернешься.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы набрать ее номер. Когда она ответила, он взволнованно спросил:

— Что-то случилось?

— Все хорошо. Я обдумала то, о чем мы с тобой говорили. Пожалуй, мне стоит переехать к тебе на несколько недель.

— На несколько недель?

— Давай остановимся пока на этом. Нам действительно нужно узнать друг друга поближе. Ради ребенка.

Он понял, что у нее еще остались сомнения и надо действовать аккуратно.

— Что ж, и на том спасибо. Переедешь сегодня?

— Я уже собрала кое-какие вещи, но ты ведь только что вернулся…

— Добро пожаловать. Я помогу тебе устроиться. Ожидая Оливию, Лукас взволнованно мерил гостиную шагами и в конце концов вышел из дома. Он вышагивал по периметру стоянки, когда заметил машину Оливии. Через несколько минут он уже нес складную сумку для платьев и чемодан по ступенькам на второй этаж. Оливия следовала за ним с одной косметикой.

— Очень милая комната, — мягко сказала она. Над обстановкой дома Лукаса работал дизайнер. Покрывало и шторы в спальне для гостей были кремовых и голубых тонов. В этой комнате еще никто никогда не спал.

— Если тебе будет что-то нужно, скажи мне. Ванная для хозяев на этом этаже, на первом — гостевая. Голубые полотенца — твои, — он открыл дверцу шкафа и положил туда ее сумку с платьями.

— Лукас, я не хотела бы пока никому рассказывать о беременности или о том, что я живу здесь, произнесла Оливия, снимая вязаное пальто и вешая его на спинку стула.

— Хорошо. — Он пристально посмотрел на нее. — Но я не стыжусь того, что ты носишь моего ребенка. И потом, все равно все когда-нибудь узнают.

— Когда-нибудь.

В джинсах и пушистом белом свитере Оливия выглядела очень привлекательно. Каштановые волосы обрамляли ее лицо мягкими волнами. Как бы ему хотелось провести по ним рукой! Но он боялся, что она отскочит, как испуганный жеребенок. Оливия была очень худенькой, поэтому, хочет она того или нет, все скоро увидят, что она беременна.

— Во сколько ты обычно ложишься спать? — поинтересовался он.

— Последнее время раньше, около десяти. Если ты не возражаешь, я приму душ перед сном.

— Я поработаю немного внизу, — сказал Лукас и, уже направляясь к двери, добавил. — Сначала нам будет немного неловко вместе, но мы привыкнем.

Она улыбнулась ему неопределенной улыбкой, и он закрыл дверь… боясь, что не удержится и поцелует ее.

Оливия проснулась в два часа ночи от голода. Теперь ей почему-то больше хотелось есть посреди ночи. В таких случаях она сдавалась: ее организму лучше знать, когда ей и ребенку следует подкрепиться. Накинув атласный халат с белыми и зелеными цветами, она спустилась по лестнице и через гостиную направилась к кухне. Деревянный пол не был покрыт ковром, и ногам стало холодно. Лукас сидел за стойкой с открытым ноутбуком на коленях. От одного взгляда на его широкие плечи, шею и светло-русые волосы у Оливии защемило внутри.

— Странно, что у тебя нет кабинета, — мягко сказала она.

Он посмотрел на нее через плечо.

— Я ведь редко бываю дома. Л компьютер везде и всегда со мной.

Дом Лукаса с его идеальной чистотой казался необжитым.

— Ты много путешествуешь, да? — Может, так ей удастся выяснить, куда он улетает на уикенды.

Развернувшись на плетеном вращающемся стуле, он пожал плечами:

— Путешествую. А работаю в основном в офисе. Я и большинство ночей провожу на диване в своем кабинете.

Диван. Мягкая, нежная кожа. Она до сих пор помнит ее прикосновение к своей голой спине и возбуждающую тяжесть Лукаса сверху…

Взгляд Лукаса скользнул по ней, по ее голым ногам. Внезапно Оливии показалось, что халат слишком короткий. Под взглядом Лукаса ей захотелось развернуться и убежать в свою комнату, но если они договорились быть соседями по квартире, нельзя паниковать каждый раз, когда он на нее смотрит. С пылающими щеками она двинулась к холодильнику.

— Я не хотела беспокоить тебя, просто проголодалась. А так как это со мной теперь случается , не часто, я решила не упускать возможности поесть. Не возражаешь, если я пошарю в твоем холодильнике?

— Не возражаю, но там мало продуктов. Обычно я ем что-нибудь, приготовленное на скорую руку.

Открыв холодильник, Оливия обнаружила там шесть яиц, пачку маргарина, две банки пива, кусок сыра и две картонные коробочки с едой из китайского ресторана.

— Ты сильно голодна? — поинтересовался он. — Могу приготовить омлет.

«Интересно, где и с кем он обедал?» — подумала она, а вслух пробормотала:

— Было бы здорово.

— Там есть еще коробка с крекерами, если хочешь, — произнес он, указывая на шкафчик и разбивая яйца о край сковороды.

К тому времени, как Оливия поставила на стойку два стакана и налила в них сок, Лукас принес две тарелки с аппетитно дымящимся омлетом, приготовленным так, как она любила, с сыром.

— Я буду позволять тебе готовить мне завтраки, поддразнила она его, желая снять напряжение и создать дружескую атмосферу.

— Мне нравится готовить, но удается это не часто, — он сел рядом с ней. Их ноги почти касались, и она чувствовала манящий жар его тела.

— А у кого ты научился? — поинтересовалась она.

— У всех понемножку.

Она взяла в рот кусочек омлета, затем положила вилку на стол и посмотрела на него.

— Что такое? — спросил Лукас.

— Ты адвокат до мозга костей, не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я задаю вопрос, ты никогда не отвечаешь на него прямо. Что это — привычка или стиль жизни?

По его молчанию она поняла, что ему не понравились ее вопросы.

— Привычка. — Лукас быстро взглянул на нее и отвернулся. — Я не очень люблю говорить о себе. — Оливия поняла это по тому, как быстро он проглотил свой омлет. Покончив с соком в два глотка, Лукас отнес стакан и тарелку в раковину. Затем повернулся к ней. — Завтра я уеду рано, у меня встреча в Санта-Фе. — Из выдвижного ящичка стола он вынул ключ и положил его на стойку. — Он тебе понадобится.

Оливия кивнула, решив хранить молчание, но потом передумала.

— Лукас, я переехала сюда, чтобы лучше узнать тебя.

— И что? — отреагировал он.

— Я не смогу это сделать без твоей помощи.

— Я редко рассказываю о себе, Оливия. — Он нахмурился. — Главное, как мне кажется, — кем и чем мы являемся сейчас.

— Я не знаю, кто ты.

Стремительно приблизившись к ней, он остановился. Совсем рядом.

— Думаю, ты знаешь, кто я. В противном случае ты бы не переехала ко мне. — Оливия почувствовала: подними она сейчас голову, он ее поцелует. Она сидела не шелохнувшись. — Уже поздно, Оливия. Заканчивай и иди спать. Тебе нужно высыпаться. До завтра.

Да, ей нужно высыпаться. Но ей также нужно лучше узнать Лукаса. Что ж, она дождется подходящего момента, и тогда ему не удастся избежать ее вопросов. Если он хочет быть отцом ее ребенка.

Попрощавшись со Стенли и Джун и пожелав им хорошо провести вечер, Оливия спустилась, чтобы посмотреть, вернулся ли Лукас из Санта-Фе. Дверь его офиса была закрыта. Расстроенная, она пошла к лифту и, когда двери его открылись, увидела в нем своих подруг. Пять оживленных девушек обступили Оливию.

— Как хорошо, что мы тебя поймали! Оливия радостно им улыбнулась. Молли, София, Синди и Рэйчел — она познакомилась с ними в первый же день работы в «Барринггоне» и полюбила их всех. Молли, которой всегда можно было довериться, Софию, смешливую, острую на язычок; Рэйчел, все еще переживавшую разрыв со своим другом; Синди — она недавно обручилась с Кайлом Прентисом, своим боссом. Пятая девушка поступила к ним месяц назад. Но за это время они все хорошо узнали симпатичную Патрисию, которая работала личным помощником директора корпорации, и подружились с ней.

София тряхнула волнистыми светло-русыми волосами и взяла Оливию под руку.

— Ты что, сердита на нас?

— Сердита? Почему?

— Потому, что отдалилась от нас. Мы не встречаемся в перерывах.

— И на ланчах, — подтвердила Рэйчел.

— Или ты ходишь на ланчи со Стенли? — поддела ее Синди с улыбкой.

Молли хранила молчание.

— Я просто была занята, — ответила Оливия, не желая врать и в то же время понимая, что еще рано рассказывать о происходящем в ее жизни.

— Значит, есть повод поужинать вместе, тем более мы никуда не ходили целую вечность, — заявила Синди.

Оливия очень соскучилась по ним.

— Кстати, вы знаете, что Рекс Баррингтон Третий уволил свою помощницу? — спросила Патрисия. — Так что мне срочно нужно искать ей замену.

Рекс Майкл Баррингтон II скоро должен был уйти на пенсию, и все ожидали, что его сын, Рекс III, займет это место. Но никто никогда его не видел. Постепенно Рекс III начинал руководить работой всей корпорации, не присутствуя здесь физически, а отдавая приказы по телефону. Ходили слухи, что он живет в Европе и вернется, только когда его отец полностью отойдет от дел.

София подтолкнула Патрисию:

— Я ведь в списках, да? Мечтаю стать его новой помощницей.

— Конечно, одна из первых, — отозвалась Патрисия с улыбкой.

— Я бы очень хотела пойти с вами… — начала Оливия.

— Тогда пошли. Тебе нужно развлечься, — заявила Молли.

— Ну хорошо, пойдемте, — согласилась Оливия, не решившись сказать подругам, что ей нужно позвонить и оставить сообщение Лукасу на тот случай, если он вернется раньше нее. Оливия вошла в лифт со всеми, радуясь веселой болтовне подруг.

Часа через три Оливия припарковала машину позади дома Лукаса. Время пролетело незаметно. В начале ужина ей так и не удалось улизнуть чтобы позвонить, а позже, расслабившись впервые за последнее время и наслаждаясь обществом подруг, она перестала беспокоиться.

Уставшая от долгого дня, она вынула ключ, который ей дал Лукас, и обнаружила, что дверь не заперта. Как только она переступила порог, в гостиную быстро вошел Лукас. Рукава рубашки закатаны, галстук сбился на бок, волосы растрепаны.

— Где, черт возьми, ты была? — взорвался он. Оливия поставила сумочку на край стола и стала расстегивать пиджак.

— Ходила в ресторан с подругами.

— Пили? — в его голосе были звенящие нотки, и Оливия поняла, что он очень зол.

— Нет! Ужинали.

— А позвонить и оставить сообщение ты не могла?

— Они перехватили меня по дороге, и, если бы я позвонила, было бы слишком много вопросов. Почему ты такой расстроенный?

— Я не расстроенный. Оливия подошла к нему.

— Ты выглядишь расстроенным. Он схватил ее за плечи.

— Если мы собираемся жить вместе, Оливия, я хочу, чтобы ко мне относились с уважением. Это означает, что если ты задерживаешься, то должна позвонить и предупредить меня.

— Это и к тебе относится! — Его требовательный тон начинал раздражать ее.

— Я не беременный.

Его слова зависли в воздухе. И тут ее эмоции вырвались наружу.

— Я не знаю, что за правила установлены в этом доме, Лукас. Ты забыл рассказать мне о них.

— Здесь нет никаких правил, — нахмурился он. — Здравый смысл подсказывает…

— Здравый смысл подсказывает мне, что я не могу рассказать подругам о том, что еще не решено. Здравый смысл подсказывал мне, что ты мог бы остаться в Санта-Фе на ночь. Здравый смысл говорит мне также, что если у тебя есть какие-то требования ко мне, то я должна как минимум узнать о них. А сейчас я иду спать, потому что падаю от усталости. — Когда она направилась к лестнице, он не шелохнулся и не произнес ни слова. Поднявшись до середины, Оливия почувствовала угрызения совести и обернулась. — Извини, Лукас, если я заставила тебя волноваться. Больше это не повторится.

Он не ответил.

Глава 3

Целый день Лукас не мог сосредоточиться, думая об Оливии и об их вчерашней ссоре. Сегодня он ушел из дома рано, до того, как она встала, поэтому ему не пришлось бороться с желанием, которое неизменно вызывала в нем близость Оливии. Но сейчас он понял, что избегать ее — не самый лучший выход из положения.

Он набрал добавочный Оливии. Она сразу же взяла трубку.

— Оливия, это Лукас.

Последовала короткая пауза.

— Здравствуй, Лукас.

От ее нежного голоса у него, как всегда, забилось сердце.

— У меня встреча с Рексом и, скорее всего, до шести я буду занят. Но когда приеду домой, мы сможем куда-нибудь сходить поужинать.

— Я хотела заехать в магазин по дороге и приготовить что-нибудь на вечер, — она говорила приглушенным голосом, вероятно, чтобы не услышала Джун, чей стол был в той же комнате.

— Я не хочу, чтобы ты несла тяжелые сумки, решительно запротестовал он.

— Я куплю совсем немного, только для ужина. Или ты все-таки хотел бы куда-нибудь пойти?

Он удивился: в ее голосе не было и намека на вчерашнюю ссору, ни злобы, ни язвительности. Когда они ссорились с Селестой, она дулась еще по меньшей мере неделю.

— Ужин дома — это великолепно. Но я не хочу доставлять тебе никаких хлопот.

— Какие хлопоты, Лукас? Я тоже должна есть. Ему нужно перед ней извиниться, но не по телефону.

— Тогда до вечера.

— До вечера, — повторила она.

Может быть, сегодня им удастся найти общий язык и как-то выстроить свои взаимоотношения? подумал Лукас.

Оливии в конце концов удалось понять, как работает музыкальный центр Лукаса, и она поставила один из своих любимых дисков. К тому времени, когда курица подрумянилась, Оливия уже вполне освоилась на кухне и чувствовала себя здесь хозяйкой. Поэтому, услышав телефонный звонок, не задумываясь схватила трубку и ответила.

— Я, должно быть, не туда попала! — воскликнула женщина на другом конце линии.

— А кто вам нужен?

— Лукас Хантер.

— Его сейчас нет, но вы можете оставить сообщение.

После короткого замешательства женщина отозвалась:

— Скажите, чтобы он перезвонил на ранчо.

— Хорошо, я передам, — повесив трубку, Оливия пожалела, что не спросила имени, но звонившая женщина, видимо, не посчитала необходимым назваться.

Ужин уже начал остывать, когда пробило семь. Оливия поела в одиночестве, а еду для Лукаса отнесла в холодильник. Когда в восемь тридцать вошел Лукас, Оливия очнулась — она заснула на диване, с контрактами на коленях. Лукас поставил портфель на стул и положил сверху пальто.

— Совещание неожиданно затянулось. Надеюсь, ты поела.

— Да, а твоя тарелка в холодильнике. Но вы, наверное, перекусили? Ведь мистер Баррингтон обычно заказывает ужин в кабинет, если совещания затягиваются.

— Он пригласил нас на ужин после совещания.

— Ты отказался от приглашения Рекса Майкла Баррингтона Второго? — изумилась она, зная, что такой чести не удостаиваются рядовые служащие.

— Я хотел поскорей вернуться домой. — Лукас сел рядом с ней. — Оливия, прости меня за вчерашнее, я не сдержался.

Оливия тоже чувствовала себя виноватой.

— Но мне следовало позвонить, — сказала она.

— Понимаешь, я никогда не жил в доме с женщиной и не совсем знаю, как себя вести.

Это известие и обрадовало, и удивило Оливию.

— Ты ни с кем до этого не жил? Он покачал головой и, протянув руку, погладил ее щеку:

— Я не могу забыть Рождество, Оливия, и, принимая во внимание результат, несколько… растерян.

От прикосновения его пальцев у Оливии захватило дух, но усилием воли она овладела собой.

— А ты совсем не страшный, когда не такой самоуверенный.

— Я кажусь тебе страшным? — переспросил он с улыбкой, приблизив свои губы к ее губам. — Не бойся меня, Оливия, я просто хочу поцеловать тебя.

Возбуждение ее было настолько сильным, что Оливия не могла произнести ни слова. Она потянулась к нему, их губы встретились, и он понял она тоже хочет этого поцелуя.

Лукас обнял ее. Когда его язык начал уговаривать ее губы раскрыться, она поняла, к чему это приведет. Но Лукас не давал ей возможности ни думать, ни анализировать. Ее чувства завертелись, подобно песку в вихре урагана. Как и тогда в Рождество, сила его страсти передалась ей. Оливия совсем потеряла голову. Ее рука скользнула к его плечу, ощущая через рубашку жар разгоряченного тела. Когда Лукас протолкнул язык ей в рот, она вздрогнула от возбуждения и удовольствия. Но она еще не знает его. И если не остановится сейчас…

Ее рука соскользнула ему на грудь; слегка оттолкнув его, она отстранилась.

— Я обещал, что наши отношения будут платоническими, да? — хрипло произнес он. Его голос был таким сексуальным и опьяняющим, глаза горели таким желанием!

— Мы не должны, — она выскользнула из его объятий и встала.

— В самом деле?

— Я не позволю, чтобы вожделение разрушило мою жизнь, Лукас. Слишком многим я рискую.

— А я — нет? Ладно, если ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, я не буду, — зло сказал он и встал.

— Лукас…

Но он уже направился в кухню.

Вздохнув, она дала себе слово впредь быть более осторожной, не допускать никаких объятий и поцелуев.

Оливия понимала, что сейчас лучше отступить, объяснять что-то или выяснять не стоит. Лукас, очевидно, разозлился, но ничего не поделаешь. Если когда-нибудь они станут предаваться любви, то происходить это будет спокойно, без спешки, без опасений за последствия. Она должна быть уверена в нем.

Оливия долго принимала душ. Память о его поцелуе не давала покоя. После душа она устроилась с работой у себя в комнате, в кресле. Оливия слышала, как Лукас поднялся по ступенькам к себе и со щелчком закрыл дверь. Сосредоточиться на работе она не смогла — мешали мысли об их разговоре и о его неожиданном признании. И тут Оливия вспомнила, что Лукасу звонили. Надо сказать ему об этом.

Накинув халат, Оливия пожалела, что у нее нет другого, более длинного и плотного. Она уже подумала, не одеться ли полностью, но решила, что это будет выглядеть глупо. Сердце заколотилось, когда она вышла в холл и постучала в его дверь.

Лукас открыл, и у Оливии перехватило дыхание. На нем были лишь короткие черные шелковые шорты. Как завороженная, она не могла оторвать взгляд от кучерявых темно-русых волос на его груди. А подняв наконец глаза, увидела, что Лукас озадаченно наблюдает за ней.

— Я… э-э-э… забыла тебе кое-что сказать. — Лукас молчал. Заставив себя сконцентрироваться на цели своего прихода, Оливия продолжила:

— Тебе звонили. Женщина. Она не назвала себя, но сказала, чтобы ты перезвонил на ранчо.

— Хорошо, — ответил он коротко, словно его оторвали от какого-то дела.

— Лукас…

— Мне нужно позвонить, Оливия. В следующий раз просто оставь записку на холодильнике.

Оливия вернулась в свою комнату, не понимая, что ее так расстроило и почему ей хочется плакать.

Оливия собрала записи, которые сделала за это утро, и отнесла их на стол Стенли. И он, и Джун ушли на ланч. В этот момент в офис заглянула Молли.

— Ты идешь на ланч?

Оливия покачала головой. Все утро ее мучила тошнота, более сильная, чем обычно. Даже сама мысль о еде…

— Нет, спасибо.

— Оливия, ты такая бледная. Что мне сделать для тебя? Может, принести содовой?

Оливия опять покачала головой и наклонилась к нижнему ящику стола, чтобы убрать документы в папку.

— Я плохо спала сегодня.

— Ты должна заботиться о себе. Может, я к тебе заеду, и мы поужинаем вместе?

Молли — хороший, надежный друг, ей можно довериться. Быстро встав, Оливия направилась к двери, чтобы закрыть ее, и тут у нее закружилась голова. Сделав глубокий вдох, она сказала:

— Я переехала к Лукасу.

— Переехала?

— Это тест на совместимость. Мы. — В ее ушах зазвенело, и перед глазами появились маленькие черные точки. — Мы…

Все поплыло перед глазами, и Оливия схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Оливия! — Молли подхватила ее за талию и поддернула ногой стул. Оливия села и согнулась пополам. — Я звоню Лукасу! — решительно заявила подруга.

— Нет! — Сегодня Лукас опять уехал прежде, чем Оливия проснулась. Она не знала, в офисе ли он, и хочет ли, чтобы его беспокоили.

Но Молли уже направилась к телефону. Набирая номер, она твердо заявила:

— Тебе нужно поехать домой, полежать с поднятыми ногами и расслабиться, — и после паузы продолжила:

— Мистер Хантер, это Молли Доил. Я сейчас с Оливией, она себя плохо чувствует. Мы в офисе мистера Уиткомба.

Оливия попыталась поднять голову, но волна тошноты накатила на нее опять.

Через несколько минут дверь открылась, и в комнату большими шагами вошел Лукас. Оливия могла видеть только его ноги, но она знала, это его ноги.

— Что случилось?

— У меня всего лишь немного кружится голова, — .отозвалась Оливия.

— Я отвезу тебя к врачу.

— Не надо. Это пройдет. Я не позавтракала. Он присел на корточки рядом с ней:

— И на ланч не ходила?

— Лукас, я не могу есть, — она говорила в пол, потому что от любого движения у нее начинала кружиться голова.

— Вы не могли бы принести холодное мокрое полотенце?

Лукас, вероятно, обращался в Молли, потому что ее подруга тут же вышла.

Лукас обнял ее. Его тело было сильным и крепким, а объятие таким надежным и успокаивающим, что Оливия перестала бороться с приступами головокружения, у нее на лбу выступил пот. Лукас отвел ей волосы со лба, и воздух немного охладил лицо. Молли возвратилась, и Оливия почувствовала прикосновение холодного полотенца к затылку. Через несколько минут черные точки перед глазами исчезли, звон в ушах утих.

Когда она подняла голову, лицо Лукаса оказалось совсем близко.

— Лучше? — спросил он. Оливия кивнула.

Лукас встал, убрал полотенце и, взглянув на Молли, попросил:

— Вы не могли бы сказать мистеру Уиткомбу, что я отвез Оливию домой?

— Лукас, я в порядке.

— Ты белая как простыня и тебе нужно что-нибудь поесть. Если не хочешь идти к доктору, я отвезу тебя домой.

Его тон, не терпящий возражений, раздосадовал ее, и она встала, чтобы доказать — в самом деле все прошло. Ее тут же качнуло, но Лукас успел подхватить ее. Чтобы удержаться, Оливии пришлось обхватить его руками за шею.

— К врачу или домой? — спросил он грозно.

— Домой. Надеюсь, ты не собираешься нести меня на руках?

— Именно так. Мы спустимся по лестнице. Молли с улыбкой подала Оливии ее сумочку.

— Ты пособница и подстрекательница, — недовольно проворчала Оливия.

— Во имя благого дела, — улыбнулась Молли. Лукас выглянул в холл, прежде чем вынести Оливию, затем спустился по лестнице, неся ее так, будто она была не тяжелее портфеля. У выхода на улицу Оливия запротестовала:

— Опусти меня, Лукас. Дай привыкнуть к морской качке, — и, увидев, что он нахмурился, добавила:

— Пожалуйста.

— Если ты будешь шататься…

— Я обопрусь на твою руку. Обещаю.

Поставив ее на ноги, он внимательно следил за тем, как она открывала дверь.

Оливия пошла вперед, сознавая, что он не отрывает от нее взгляда. У нее болела голова, ее одолевала усталость, но головокружение прошло. Лукас шел рядом, и она чувствовала его силу и надежность.

Домой они ехали молча, на джипе Лукаса новейшей модели с шикарным салоном. Оливия откинула голову на спинку сиденья. Лукас включил стереосистему, и мягкие звуки классической гитары наполнили машину.

Меньше чем через полчаса они вошли в дом Лукаса.

— Иди наверх, а я принесу чего-нибудь поесть, — решительно заявил Лукас.

— Тебе не обязательно, беспокоиться обо мне.

— Я забочусь о ребенке, — объяснил он. — Иди. Оливия начала подниматься по ступенькам, не понимая, сердит ли Лукас на нее за вчерашний вечер и что он вообще чувствует.

Поднявшись наверх, Лукас увидел, что дверь в комнату Оливии открыта настежь. Прошлой ночью он разозлился из-за того, что она оттолкнула его. Когда она пришла, чтобы сказать о звонке Мим, он все еще страстно хотел ее, поэтому вел себя так неприветливо и резко. Ему было трудно скрыть свое желание, когда глаза Оливии блуждали по его груди.

Но когда позвонила Молли Доил, страх за Оливию вытеснил и злость, и разочарование, и даже желание. Вдруг с ней или с ребенком что-нибудь случится? Этот страх заставил его тут же броситься на помощь к Оливии.

Чашка с чаем постукивала о стакан с содовой, когда он нес их наверх. В другой руке он умудрялся еще удерживать тарелку, на которой была половинка сандвича с курицей. Оливия стояла у комода и расчесывала свои роскошные волосы — длинные, блестящие, шелковистые. Она переоделась в широкие трикотажные брюки и майку, которая облегала ее округлые формы, и желание вспыхнуло в нем с новой силой…

Когда Лукас вошел и поставил ланч на тумбочку около кровати, Оливия обернулась.

— Спасибо, — мягко произнесла она, и их взгляды встретились. — Я позвонила Стенли и сказала, что меня не будет после обеда.

Помолчав, он спросил:

— Молли знает, что ты беременна? Оливия села на край кровати.

— Я рассказала ей на следующий день после того, как сказала тебе. Я ей доверяю. Она знает и то, что я живу у тебя.

— Она звонила мне по твоей просьбе? Оливия сидела на кровати чуть порозовевшая, но все еще бледная. На его вопрос она покачала головой:

— Нет. Молли всегда делает то, что сама считает нужным.

— Разумная девушка. — То, что Молли звонила не по ее просьбе, больно укололо Лукаса. Он пододвинул Оливии сандвич. — Ешь. И больше чтобы на работу без завтрака не уходила. Поняла?

Она вздернула подбородок:

— Я могу сама о себе позаботиться.

— Сегодня у тебя не очень-то получилось. Она тут же присмирела.

— Больше этого не случится. Я заставлю себя съедать хотя бы кусочек чего-нибудь утром и чашку супа и крекеры на ланч. — Оливия взяла сандвич, откусила от него. — Ты можешь не следить, я и так поем. Тебе разве не нужно возвращаться на работу?

— Поработаю сегодня дома. Я захватил сводки, которые мне нужно проанализировать для Рекса, чтобы он мог решить, какой отель имеет смысл покупать сейчас.

Покончив с сандвичем, Оливия отхлебнула содовой и поставила стакан.

— Я хочу полежать немного. Не думаю, что тебе стоит здесь оставаться.

Он знал, что она привыкла быть самостоятельной и независимой. Но ему все же хотелось, чтобы она осознала: есть человек, готовый помогать ей, заботиться о ней в этот сложный период.

— Я буду внизу, если тебе что-нибудь понадобится. На ее губах остались капельки содовой, и, не удержавшись, Лукас провел большим пальцем по ее верхней губе. Глаза Оливии расширились, и ему так захотелось поцеловать ее, прилечь рядом на кровать… Но нет, она еще не готова к этому. Он убрал руку и собрался уходить, когда она произнесла:

— Я благодарна тебе за все, что ты делаешь для меня и для ребенка.

— Больше всего на свете, Оливия, я хочу быть отцом. Хорошим отцом. И, похоже, мои мечты сбываются. А сейчас отдыхай. Я зайду к тебе попозже.

Прикрыв дверь, Лукас понял, что ему нравится заботиться о ней. Но тут же напомнил себе, какой лживой оказалась Селеста. Нет, нельзя терять бдительность только потому, что ему хочется стать папочкой. Оливия, возможно, все еще влюблена в своего босса. К тому же она может решить растить ребенка самостоятельно. Так что ему еще предстоит убедить ее, что оба родителя лучше, чем один. И чем быстрее она забудет Стенли Уиткомба, тем лучше для нее и их ребенка.

Был уже поздний вечер, когда Лукас открыл дверь в комнату Оливии и туда из холла проник луч света. Она села в кровати, и Лукас передал ей радиотелефон.

— Это тебя. Твоя мама.

Лукас удивился, когда к телефону попросили Оливию. Он думал, что никто, кроме Молли, не знает, что она живет у него.

Оливия включила лампу, стоящую на тумбочке, и, взяв у него телефонную трубку, прикрыла ее ладонью:

— Я перевела звонки на тебя.

Вот оно что! Лукас вышел из комнаты и спустился вниз, чтобы дать ей возможность поговорить с матерью наедине. Пока Оливия спала, он заказал продукты на дом. Повсюду распространялся ароматный запах соуса, кипящего на плите. Лукас надеялся, что это возбудит у Оливии аппетит.

Он уже приготовил салат и положил порезанный тонкими ломтиками хлеб в духовку подрумяниться, когда в кухню вошла Оливия.

— Чем здесь так вкусно пахнет?

— Нравится?

— Да, к тому же я голодна. — Она подняла крышку соусницы, понюхала и улыбнулась. — Обязательно дашь мне свои рецепты. Ты что, ходил в магазин?

— Нет, заказал на дом.

— Не могу поверить, что проспала так долго. — Она выглядела немного заспанной, волосы слегка растрепались.

— Ты сказала маме, что живешь у меня?

— Пока нет. Она хочет, приехав из Тусона, навестить меня в этот уикенд. Я решила сначала поговорить с тобой.

— Вы пробудете вместе все выходные?

— Вообще-то, она хотела приехать уже в пятницу, после окончания занятий. Она у меня учительница.

— Замечательно. Мне тоже нужно уехать на выходные. — Он перезвонил Мим, и она пожаловалась, что девятилетний Тревор ведет себя плохо, не ладит с остальными ребятишками, и попросила Лукаса приехать и уделить мальчику побольше времени.

— Ты уедешь из города? — поинтересовалась Оливия.

Лукас пока еще не был готов рассказать ей о ранчо и о своем прошлом. Селеста так и не смогла понять, как сильно тянет его туда и почему он чувствует ответственность за мальчиков.

— Хочу навестить друзей во Флагстаффе.

— Когда ты улетаешь?

— В пятницу, после работы.

— Тогда я перезвоню маме, чтобы приехала. И сообщу ей, что беременна.

— Как она воспримет новость?

— Не знаю. Я всегда сама отвечала за себя и за свои поступки, так что у нее не было повода беспокоиться.

— Мы оба с тобой, Оливия, люди ответственные. Не забудь сказать ей, что о тебе есть кому заботиться.

— Не забуду. Я сейчас вернусь.

Когда Оливия вышла из кухни, Лукас понял, что уже привык к ее присутствию в своей жизни. Но пока она не решила, что они станут одной семьей, не стоит тешить себя надеждами.

Несколько служащих «Баррингтон корпорейшн» перед работой пили кофе с пирожными в кафетерии. Накануне Оливии позвонила Синди и попросила о встрече. Оливия, в красиво облегающем фигуру красном платье на пуговицах, вошла в кафетерий. Сегодня в День святого Валентина, ей захотелось надеть что-нибудь особенное вместо привычного костюма. Она надеялась увидеть Лукаса до того, как он улетит. Встретиться утром им не пришлось — он ушел раньше.

Оливия чувствовала себя отдохнувшей и посвежевшей. Вчера вечером она приготовила ужин. Около шести пришел Лукас, они поели вдвоем, обсуждая происшедшее за день. Затем она занялась вышивкой, к которой не прикасалась уже несколько месяцев. Лукас читал газету и смотрел телевизор. Пожелав ему спокойной ночи, она надеялась, что он опять поцелует ее. Но он не поцеловал. Ей очень хотелось расспросить его о «друзьях» во Флагетаффе, но потом она передумала, решив, что не имеет права вмешиваться в его личную жизнь.

Войдя в кафетерий, Оливия в дальнем углу увидела Рэйчел, Молли, Патрисию и Синди. По выражению их лиц она поняла, что они ждут только ее.

— Синди хочет о чем-то нас попросить, — объяснила Молли.

Синди улыбалась. Ее подруги сделали ей подарок к тридцатилетию — сеанс по изменению имиджа, и теперь она одевалась в одежду ярких цветов и носила короткие юбки.

— Я хочу, чтобы вы все знали, как я ценю вашу дружбу, — начала она. — Вчера мы с Кайлом договорились о дате бракосочетания в моей церкви и обсудили некоторые детали церемонии. Мы решили пожениться в третье воскресенье ноября. Я хочу попросить вас быть подружками на нашей свадьбе. Вы согласны?

Девушки дружно загудели и закивали в знак согласия.

— Спасибо вам, — сказала Синди, ее огромные сияющие глаза были самым лучшим доказательством того, как она счастлива.

Они живо и весело обсуждали новость, когда к их столику с конвертом в руках подошел Майкл курьер корпорации. Его взгляд был прикован к Софии, хотя обращался он ко всем:

— Леди, у меня для вас приглашения от мистера Баррингтона.

Щегольской вид Майкла и отличное телосложение делали его предметом внимания одиноких девушек во всех офисах компании.

Оливия открыла свой конверт и прочитала приглашение. Сегодня в три в кафетерии будет праздноваться День святого Валентина.

— Все приходите, — сказал Майкл. И, наклонившись к их столику, понизил голос до шепота:

— Я слышал, Рекс пригласил диджея.

— Танцы? — удивилась София.

— Точно. Итак, леди, — произнес он, нарочито растягивая слова, — приготовьтесь задать всем жару. До встречи.

София проводила его взглядом, и Оливия подтолкнула подругу локтем:

— Интересуешься?

— Он, может быть, самый привлекательный мужчина на земле, — покачала головой София, — но меня не может заинтересовать человек, который доволен тем, что работает курьером. Мне нужно больше.

Патрисия встала:

— Мне пора в офис. Рекс Третий должен звонить, чтобы обсудить кандидатуры на должность его личного помощника.

— Интересно, насколько все изменится, когда он возьмет власть в свои руки, — сказала Молли.

Оливия тоже поднялась. Ее больше интересовало, с кем проводит выходные во Флагстаффе Лукас, чем личность Баррингтона III.

Синди обняла каждую из девушек, и они направились к лифту. Оливия не принимала участия в болтовне подруг, она размышляла, придет ли Лукас на праздник или улетит раньше.

Глава 4

Празднество в честь Дня святого Валентина было в самом разгаре, когда Лукас вошел в кафетерий. Он собирался отправиться на ранчо прямо отсюда. Столы были украшены красными бумажными скатертями, серебряные и красные сердечки свешивались с флюоресцентных ламп, а на столах стояли небольшие жаровни и чаши с пуншем. Пробежав взглядом по комнате, он понял, что ищет Оливию. Ему необходимо было взглянуть на нее, прежде чем он уедет.

Музыка рвалась из колонок, стоящих в углу кафетерия. Столы были сдвинуты в сторону, чтобы освободить место для танцев. Внезапно он заметил Оливию с Молли и… Уиткомбом. И, прежде, чем успел обдумать свои действия, уже направлялся к ней, поняв, что одного взгляда на нее ему будет недостаточно.

На середине комнаты Лукас замедлил шаг. Оливия не хотела, чтобы про них сплетничали, и он должен уважать ее желание, но вести себя так, будто они всего лишь знакомые, было чертовски трудно.

Не успел он дойти до их столика, случайный взгляд Оливии встретился с его долгим и пристальным взглядом. Приблизившись, он весело всем улыбнулся.

— Привет, Лукас, — поприветствовала его Молли, прекрасно понимая, что с ним происходит.

— Привет. Похоже, все решили повеселиться здесь сегодня.

Стенли усмехнулся:

— Все понимают, что приглашение было королевским приказом. Рекс полагает, что служащие время от времени должны проводить время вместе, это, мол, способствует созданию хорошей рабочей обстановки. Последний раз по его приказу жаровни вынимались, кажется, на праздновании Рождества?

Глаза Лукаса и Оливии встретились. Он прокашлялся и обратился к Уиткомбу:

— Я не помню, чтобы вы тогда были здесь.

— Я пробыл всего несколько минут. Моя дочь прилетала из колледжа, и мне нужно было забрать ее из аэропорта.

И что Оливия нашла в этом мужчине, у которого дочь почти ее ровесница? — подумал Лукас.

Удары барабанов и оглушающий ритм, рвущийся из колонок, сменились медленной музыкой.

— Вот теперь можно и потанцевать, — заметил Уиткомб.

Поняв, что сейчас произойдет, Лукас взглянул Оливии прямо в глаза:

— Разрешите вас пригласить? Она зарделась и улыбнулась:

— Конечно.

Лукас помог ей отодвинуть стул, пропустил вперед, и они направились к группе танцующих. Он сжал ее руку и привлек в свои объятия. Почувствовав, что она напряглась, он обронил:

— Оливия, никто не обратит внимание на двух танцующих коллег. Расслабься, наслаждайся музыкой и моментом.

Несколько секунд они танцевали молча, взволнованные близостью друг друга. Запах духов Оливии и соблазнительный изгиб ее губ притягивали Лукаса. Грудь Оливии напротив его груди, рука на его плече, и ее блуждающая улыбка заставляли его гормоны буйствовать, — он глубоко вздохнул.

— Значит, выходные ты проведешь в своей квартире? — пробормотал он.

— Пока мама не уедет.

— Ты говорила, она учительница? Оливия кивнула:

— Начальной школы. Она любит детей, и будет хорошей бабушкой. После того, как отойдет от шока.

— А ты? Отошла от шока?

— Не знаю. Я всегда мечтала о том, что когда-нибудь стану матерью, но не думала, что это произойдет так внезапно.

Как Оливия отнесется к обитателям ранчо? После опыта с Селестой он не спешил посвящать Оливию в свою жизнь. Но он все расскажет ей. Скоро. А в этот уикенд расскажет Мим и Уатту о неожиданном повороте своей жизни.

Танцуя с Оливией, он забыл, что они должны выглядеть просто коллегами. Ее близость держала Лукаса в чувственной власти…

Он прижал ее еще крепче, и она не сопротивлялась. Он чувствовал, как нежна ее кожа, даже не касаясь ее. Близость возбуждала их обоих.

— Лукас… — Ее голос дрожал.

— Что? — прошептал он ей в самое ухо.

— Кто-нибудь может заметить.

— Здесь танцует слишком много людей, чтобы обращать на нас внимание.

Чтобы проверить свою способность контролировать себя, он прильнул к ее щеке — и тотчас понял, насколько опасна эта игра. Если его губы приблизятся к ее губам еще хотя бы на дюйм, все, кто находятся в этой комнате узнают, что они не просто коллеги. Отклонившись назад, он внимательно посмотрел на нее. По крайней мере сегодня она не была бледной.

— Голова больше не кружилась?

— Нет.

— Ты хорошо спала прошлой ночью?

— Да, очень хорошо. Вот только… прежде чем заснуть, я думала, насколько безопасны маленькие самолеты.

— Боишься, как бы я не упал с небес?

— Этим не шутят.

Он лучше, чем кто-либо другой знал, каковы бывают капризы судьбы, за секунду меняющие все в твоей жизни. Он стал сиротой в мгновение ока.

— Я делаю все, чтобы быть в безопасности, и на земле, и в небе. Но не могу и не хочу жить в постоянном страхе. Страх сковывает человека, а мне нужна свобода и уверенность, когда я подымаю самолет в небо. — Оливия нахмурилась, и он понял, что она действительно беспокоится за него. — Летать на самолетах безопаснее, чем ездить на машине. Когда-нибудь я возьму тебя с собой.

Внезапно он почувствовал, что Оливия напряглась у него под рукой, и увидел, почему. Стенли стоял у чаши с пуншем, не отрывая от них глаз.

Лукас сжал челюсти.

Танец закончился, и Лукасу пора было уходить. Но желание остаться было настолько велико, что он не мог противостоять ему.

До тех пор, пока Уиткомб не оказался рядом с ними.

— Не возражаете, если я приглашу вашу леди? — спросил он, похлопав Лукаса по плечу.

Возражаю, черт тебя возьми, чуть не сказал Лукас. Но Оливия опасалась сплетен и потом, возможно, она хочет танцевать со Стенли, а не с ним. Лукас взял себя в руки и ответил:

— Мне все равно пора идти. Желаю хорошо провести вечер.

Он услышал, как Оливия мягко произнесла:

«До свидания», передал ее в руки другого мужчины и зашагал прочь, понимая, что ему нужно поскорее убираться отсюда.

И, тем не менее, какой-то дьявол заставил Лукаса задержаться у дверей. Он обернулся, и у него свело живот. Стенли и Оливия разговаривали, танцуя, как показалось Лукасу, слишком близко друг к другу. Со стороны казалось — они так увлечены, что не замечают танцующих вокруг. Коротко и громко выругавшись, так, что если бы не музыка, его услышали бы все, Лукас вышел из кафетерия. Ему как воздух нужно было ранчо с его просторами, чтобы хорошенько все обдумать.

Лукас даже не попрощался с ней, поэтому Оливия, чтобы заглушать обиду, позволила Стенли кружить себя в традиционном вальсе. Невозможно было предугадать, как поведет себя Лукас в следующую минуту. Когда он пригласил ее на танец, по спине ее пробежала дрожь. Объятия Лукаса волновали, возбуждали; сейчас же, в объятиях своего босса, она не чувствовала ни волнения, ни трепета, даже удовольствия от танца с мужчиной, которым… восхищалась? Уважала? Что же на самом деле она чувствовала к Стенли?

— Вы что, с Лукасом вместе?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Будьте осторожны, Оливия. Лукас Хантер опасный выбор.

— Что это значит?

— Он продает себя по самым высоким ценам. Вернее сказать, умеет себя продавать. Корпорации рвут его на части, желая нанять для очередной сделки. Но он не желает связывать себя надолго ни с одной компанией. Я даже слышал, что нью-йоркская фирма последние два месяца пытается заполучить его. При этом они постоянно повышают цену.

За неделю, которую прожила в доме Лукаса, Оливия совершенно не думала о том, какова его репутация, его стиль жизни. Всего несколько минут назад он убеждал ее расслабиться, наслаждаться моментом… Но это так трудно! Оливия привыкла планировать свое будущее. Что, если она выйдет замуж за Лукаса, а он будет постоянно переезжать с места на место, как ее отец? Что, если они поженятся ради ребенка, а после его рождения он уйдет?

— Кажется, Лукасу нравится работать в «Баррингтоне», — попыталась она возразить, искренне желая, чтобы это было правдой.

— Лукасу нравится эта работа, и пока она ему не наскучила. Но это не значит, что так будет продолжаться вечно. Словом, будьте с ним осторожны. Я слышал, у него кто-то есть во Флагстаффе.

Ее сердце оборвалось, ей очень хотелось верить, что Лукас действительно навещает там друзей.

— Вы верите слухам?

— Нет, конечно. Но обычно в них есть доля истины. Я не хочу, чтобы вы страдали. В Лукасе чувствовалась уверенность собственника, когда он приглашал вас на днях на ланч. Именно поэтому я вас предупреждаю.

— Спасибо, Стенли, но я способна сама о себе позаботиться. Вы должны были уже понять это.

— Я понимаю и другое. Будучи очень привлекательной молодой женщиной, вы с полной отдачей и работаете и готовитесь к экзамену, и то и другое вы делаете замечательно. Только мне кажется, что вы переутомились, вам нужно позаботиться о своем здоровье.

Оливия привыкла видеть в Стенли наставника, искала его совета по любому поводу. Сейчас она поняла, что заботливое отношение к людям было частью его натуры, она же пыталась видеть в этом нечто большее. Он отговаривал ее от сближения с Лукасом не потому, что ревновал, а потому, что действительно беспокоился за нее.

— Спасибо за заботу, Стенли. Вы знаете, как высоко я ценю ваше мнение.

— Но при этом не собираетесь прислушиваться к нему, не так ли? — спросил он, и по лбу его пробежали морщинки. — Ни темп в работе замедлить не намерены, ни быть осторожнее с Лукасом?

— Не беспокойтесь за меня, Стенли. Он покачал головой и вздохнул:

— Вы как моя дочь. Она все делает по-своему.

— Разве это плохо? — спросила Оливия с улыбкой. Он усмехнулся.

— Хорошо, если я одобряю эти действия. — И помолчав, спросил:

— Наша договоренность насчет вечера понедельника остается в силе?

Оливия и забыла, что у них запланировано еще одно, последнее перед экзаменом занятие. Стенли занимался с ней в течение последних нескольких недель, помогая вспомнить то, что она мота забыть с августа. Она была благодарна ему за помощь.

— Да, в понедельник вечером. Чем ближе экзамен, тем больше я нервничаю.

— Мы проверим, насколько вы готовы, — улыбнувшись, сказал он.

Заглянув в его глаза, она увидела в них искреннюю заботу, и поняла, что он — хороший друг. Очевидно, был им всегда. И никем больше.

Оливия подумала о Лукасе и вдруг обрадовалась, что проведет эти выходные с мамой. Может, она поможет ей во всем разобраться.

Лукас спешился со своей пегой лошади и, помогая Тревору вылезти из седла, с наслаждением вдохнул в легкие холодный воздух. Взору открывались вершины, покрытые снегом, сосновые леса, изрешеченные дорожками и тропинками для верховых и пеших прогулок. Вокруг было необыкновенно красиво. Этот дом был его единственным настоящим домом, хотя он и чувствовал себя временным жильцом среди пяти-шести мальчишек, которые постоянно здесь менялись. Лукас был единственным, кто остался здесь навсегда, потому что никто не захотел его усыновить и ему некуда было идти. Только благодаря доброте Мим и Уатта у него была крыша над головой.

Он уехал от них, только когда вырос. И теперь старался заботиться о мальчиках, которые здесь жили. Так он мог хоть частично отблагодарить Мим и Уатта, столько ему давших. Сейчас на ранчо жили четыре мальчика. Тревор находился здесь всего неделю и никак не мог привыкнуть к новой жизни, с трудом ладил со всеми. Лукас очень хорошо понимал его и, чтобы помочь мальчику почувствовать себя здесь как дома, брал его на верховые прогулки.

— Нужно почистить лошадей, — сказал Лукас, когда Тревор направился в дом, находящийся поблизости от загона.

— А ты сам не можешь? Я замерз.

— В конюшне будет теплее, — ответил на это Лукас, передавая вожжи маленькому наезднику. Чувствовать ответственность за других — самый главный урок, которому учили на ранчо.

Тревор скривился, но поводья взял и повел Пулю в конюшню.

— Я помогу тебе, а потом ты поможешь мне, продолжил Лукас, заводя лошадей в стойла. Обе лошади были смирными, но нужно убедиться, что Тревор не сделает неожиданных резких движений и не спугнет их, что может привести к несчастному случаю.

Гнедая кобыла, любимица на ранчо, негромко заржала, и Лукас ласково потрепал ее. Через несколько недель у нее должен был родиться жеребенок.

— Сегодня ты очень хорошо проехал, — Лукас передал Тревору одну из щеток для чистки лошадей.

— Но у меня не получается ездить быстро, проворчал Тревор.

Лукас пускал лошадей только шагом, чтобы мальчик не вылетел из седла.

— Подожди немного, всему свое время.

— Я недолго здесь пробуду. Я уеду домой, к маме. — Его черные глаза горели дерзостью.

Жил Тревор со своей матерью в грязной комнатенке и был чаще голодным, чем сытым. Его мать была совершенно неграмотной и поэтому на работах долго не задерживалась. Ее включили в программу ликвидации неграмотности, и сейчас она находилась в специальном пансионе. Обучение должно было помочь ей получить какую-нибудь более доходную работу. Когда Мим и Уатт узнали про Тревора, они предложили взять его к себе, пока его мать не разрешит свои проблемы. Каждую пятницу, после школы, Тревор навещал ее, а затем Уатт забирал его на ранчо.

— Тревор, ты здесь вовсе не потому, что сделал что-то плохое, понимаешь?

Мальчик отвел глаза в сторону.

— Тогда почему они не разрешают мне жить с мамой? — Голос его дрогнул, хотя мальчик пытался казаться сильным и независимым. Лукас взял его за плечо и развернул к себе.

— Твоя мама хочет лучшей жизни для вас обоих. Для этого ей нужно еще немного времени.

— Я могу ей помочь!

Глядя на его раскрасневшиеся щеки, прядь волос, упавшую на лоб, и грустные глаза, Лукасу захотелось крепко обнять его. Но Тревор держал дистанцию, как физически, так и эмоционально. Присев на корточки, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, Лукас сжал плечо мальчика.

— Я знаю, видеться со своей мамой только по пятницам очень трудно. Я знаю, ты хочешь остаться с ней в городе и не приезжать сюда. Но надо дать ей немного времени. И ей нужно знать, что у тебя все хорошо и что ты пока что справляешься без нее.

— Мне не нравится жить здесь. Курт разбрасывает свои вещи на моей кровати. Джерри указывает мне, что делать, только потому, что он старше. А Русс совсем еще ребенок и вечно просит меня завязать ему ботинки.

— Ему только пять, и он хочет брать с тебя пример. Он тоже скучает по своей маме.

Отец Русса, буйный пьяница, лечится от алкоголизма, но пока что безрезультатно. Отец Джерри отбыл в неизвестном направлении, оставив сына на попечение дяди, который посчитал, что не в состоянии заботиться о племяннике. Джерри дольше всех жил на ранчо, около трех лет. Мать Курта находилась на реабилитации от наркотической зависимости.

— Да что ты знаешь об этом? — взорвался Тревор, разозлившись, что не может противостоять логике Лукаса.

Обычно Лукас никому не рассказывал о себе, но этот мальчик должен убедиться, что он, Лукас, знает, о чем говорит:

— Я появился здесь, когда был таким, как Русс, потому что у меня не было отца, а моя мама погибла в катастрофе. Мим и Уатт взяли меня, точно так же, как они взяли тебя, Русса, Джерри или Курта. Я знаю, каково это, лежать всю ночь с открытыми глазами и думать, что ждет тебя завтра. Я хочу сказать тебе только одно: здесь ты в безопасности, пока твоя мама не сможет снова быть с тобой, заботиться о тебе. И если ты сдружишься с мальчиками, тебе, возможно, еще понравится жить здесь. На глаза Тревора навернулись слезы.

— Я хочу домой.

— Знаю. И ты вернешься домой, только через какое-то время.

Подбородок мальчика задрожал, и он вывернулся из рук Лукаса.

Лукас поднялся, дал ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, а затем протянул мальчику щетку для чистки лошадей. Тревор должен работать наравне с другими, чтобы разобраться, что к чему, чтобы понять — его помощь нужна здесь. Тогда, быть может, он смирится с тем, что ранчо, хотя бы на короткое время, станет его домом.

Дом.

Лукасу очень хотелось создать семью с Оливией. Он еще не сказал Мим и Уатту, что скоро станет отцом. Он надеялся, что вечером, когда мальчики уснут, для этого найдется несколько спокойных минут.

Оливия задумчиво ковыряла ложкой в вазочке с клубничным мороженым. Они с мамой решили пройтись по магазинам и по пути заглянули в кафе, поесть мороженого, как в старые времена.

— Ты хочешь о чем-то сказать, не так ли? — спросила мать.

Несмотря на то, что Розмари Макговерн было уже за пятьдесят, она оставалась красивой женщиной.

— О чем сказать? — Оливия поняла, что произнести «я беременна» будет много труднее, чем она ожидала.

— Почему ты съела лишь кусочек тоста за завтраком. Почему ты заказала лимонад, а не кока-колу. Почему я обнаружила новые витамины в твоем шкафчике. Если бы я не знала тебя так хорошо, то подумала бы…

— Я беременна. — Опередила ее Оливия. Мать дважды моргнула, но спросила вполне спокойно:

— Это тот мужчина, который взял трубку, когда я звонила?

— Его зовут Лукас Хантер. Он тоже работает в «Баррингтоне».

После короткой паузы мать вопросительно посмотрела на дочь:

— А как же Стенли Уиткомб? Мне казалось, ты положила на него глаз.

— Мама…

— Ну что «мама»? Ты достаточно часто упоминала его.

— Я думала, что из Стенли получится прекрасный муж, потому и была увлечена им. — Оливия никогда не врала матери и не собиралась делать это сейчас.

— Была? Что же произошло?

— Произошел Лукас. На праздновании Рождества. Я до сих пор не понимаю, как я… как я… позволила этому произойти.

— Какой он? — мягко спросила ее мать. Теплые чувства наполнили сердце Оливии.

— Он высокий, симпатичный и такой… — в конце концов, она должна признать это, — сексуальный. Мать улыбнулась:

— А еще?

Оливия съела немного мороженого.

— Он может быть упрямым и решительным и в то же время нежным.

— И что он думает о твоей беременности?

— Он хочет, чтобы я вышла за него замуж, он хочет стать отцом. Но, мамочка, он не такой надежный и стабильный, как Стенли. Ему, может быть, даже не захочется оставаться в Финиксе. У него собственный самолет, он может улететь по делам или по собственной прихоти куда угодно и, боюсь, может оказаться таким же, как папа, хотя и не решаюсь себе в этом признаться.

— Очень важно знать, о чем мечтает мужчина, дорогая. Мечты твоего отца были и до сих пор остаются призрачными.

— Я даже не знаю, о чем он мечтает, — призналась Оливия и, отрешенно мешая ложечкой мороженое, добавила:

— Я переехала к Лукасу, чтобы узнать его лучше. Никаких обязательств, никаких уз. Пока. Я живу у него всего лишь неделю. Он очень сложный.

— Ты тоже не простая, — мать взяла руку Оливии. — Дорогая, скучный мужчина не является залогом счастья в будущем, а страсть может создать прочный союз. Только твое сердце знает верный ответ на этот вопрос. Не нужно принимать решение сломя голову, только потому, что ты беременна.

— Я знаю. Я и не буду. Просто все произошло так быстро.

— Дай страстям в твоей душе улечься. И знай: если я буду нужна, я всегда приду тебе на помощь.

Оливия понимала, какое это счастье, когда мать готова прийти на помощь в любой ситуации. Пока отец ее гонялся за призрачными мечтами, мама делала все возможное, чтобы реалистичные мечты Оливии претворились в жизнь.

Лукас вошел в свой дом, думая только об Оливии. Он не увидел ее машины на привычном месте. А войдя в гостиную, почти осязаемо ощутил ее отсутствие. Он возвратился раньше обычного. Такое рвение было ему несвойственно.

Он попытался читать воскресные газеты, но мысленно возвращался к разговору с Мим и Уаттом. Они загорелись желанием познакомиться с Оливией, но отнеслись с пониманием к тому, что он не хотел торопиться с этим, памятуя об истории с Селестой. Что, если Оливии все это будет не нужно? Вот когда они с Оливией станут ближе друг другу…

Когда открылась дверь, он сделал глубокий вдох и небрежно отложил газету.

— О, ты уже вернулся, — произнесла Оливия, увидев его.

Он надеялся на более эмоциональное приветствие. Неужели их разговор со Стенли перерос во что-либо большее?

В джинсах и футболке, с волосами, собранными в конский хвост, она выглядела как подросток.

— Мама уехала? — поинтересовался он.

Оливия опустила сумку рядом с софой.

— Мы прошлись по магазинам, а затем она отправилась домой. Мама настояла на том, чтобы купить что-нибудь для ребенка.

— Как она отреагировала на известие?

— Моя мама, Лукас, исключительная женщина. Она была удивлена, но… поддержала меня, как всегда. Лишь предостерегла от скоропалительного решения.

— Относительно меня?

— Относительно всего. Как прошел твой уикенд?

— Нормально.

— Нормально. И это все?

— Приятно отвлечься от дел. Флагстафф сильно отличается от Финикса, там даже снег еще не растаял.

— Ты катался на лыжах?

В получасе езды от ранчо была горнолыжная база и хороший сервис по обслуживанию туристов. Но ранчо влекло его больше, чем лыжные спуски.

— В этот раз нет. — Потянувшись к софе, он подхватил сумку. — Можно посмотреть?

— Конечно.

Желтые рубашечка, штанишки и крошечные ботиночки выглядели словно кукольная одежка.

— Какие малюсенькие! Она засмеялась:

— Они рассчитаны на трехмесячного ребенка. Мама сказала, что одежду нужно покупать на вырост.

— На вырост? О боже…

— Не верится, правда? — Она положила руку на живот, и в ее глазах появилось мечтательное выражение. — Я еще не чувствовала, как он шевелится и, наверно, еще пару месяцев не почувствую, но каждый миг осознаю, что внутри меня новая жизнь. Мне даже кажется, что я ощущаю биение крошечного сердечка.

Лукас встал. Его сердце было переполнено эмоциями.

— Ты ведь действительно хочешь этого ребенка?

— Хочу ли я его? Больше всего на свете! — воскликнула она с жаром. Он заглянул ей в глаза:

— Прошла неделя. Что ты решила насчет нас? Несколько секунд она колебалась:

— Я по-прежнему считаю, что нам еще нужно пройти долгий путь.

В его груди все сжалось. Он понимал, что она может уйти из его жизни в любую минуту и забрать их ребенка с собой. Возможно, прямо к Стенли Уиткомбу.

Глава 5

По выражению лица Лукаса Оливия поняла, что ему не понравился ее ответ.

— Пройти долгий путь до чего? — спросил он. — Пока ты не забудешь о жизни, которую планировала до беременности? Я уже начинаю думать, сможешь ли ты о ней забыть.

— Да, я все еще думаю о карьере, — ответила она после напряженной паузы. — Я хочу сдать экзамен и заниматься частной практикой… — Зазвонил телефон, прервав их, но Оливия не обратила на него внимания, ей нужно было высказать все, что у нее накопилось на сердце. — И, между прочим, я до сих пор ничего не знаю о тебе. О твоем прошлом, о твоих мечтах. Мы… Телефон не затихал.

— Я лучше возьму, — сказал Лукас, дотягиваясь до него.

Ей показалось, что на его лице мелькнуло облегчение оттого, что их прервали. Что он от нее скрывает? Куда уезжал на выходные и с кем их провел? Ответы на эти вопросы ей нужны были сейчас, прежде чем их взаимоотношения будут развиваться дальше.

Лукас напряженно слушал говорящего. Наконец он произнес:

— Мы потратили на это дело слишком много времени и сил, чтобы позволить переговорам развалиться. Не беспокойтесь. Я уже выезжаю.

— Неприятности? — спросила она, когда Лукас , положил трубку.

— Это Рекс. Сделка проваливается и нужно выработать новую стратегию. — Он направился к лестнице. — Мне нужно переодеться. Скорее всего, я пробуду на заседании до утра.

Он уже поднялся на три ступеньки, когда Оливия окликнула его:

— Лукас? — Он остановился. — Но нам нужно договорить.

Держась одной рукой за перила, он обернулся.

Оливия не могла понять, что выражал его взгляд.

— Завтра вечером. Мы пойдем куда-нибудь в тихое местечко поужинать.

— Я не могу завтра. Стенли обещал помочь мне подготовиться к экзамену. У меня осталась всего неделя.

Лукас стиснул зубы.

— Понятно. Что ж, тогда дай мне знать, когда у тебя появится время для меня. А сейчас у меня нет времени. — Он поднялся наверх и закрыл дверь в свою комнату.

Мать Оливии всегда говорила, что приличным женщинам ругаться непозволительно. Но Оливия помнила, как ругался ее отец. И громким шепотом с яростью произнесла его ругательства. Потом решила, что Лукас Хантер — самый несносный человек на земле.

И она в него влюблена.

Всю ночь Оливия пролежала без сна, прислушиваясь, не пришел ли Лукас, но ничего не услышала. На рассвете, выскользнув из постели и набросив на себя халат, она направилась к его спальне. Дверь была закрыта. Она постучала, но ответа не последовало. Открыв дверь, она увидела, что постель не смята. Нигде не было и следа его присутствия.

Наспех одевшись, она съела кусочек тоста и поспешила к своей машине. Уже в машине ей пришло в голову, что нужно было ему позвонить. Но ей не хотелось, чтобы он думал, будто она шпионит за ним. Лучше подойти к его кабинету и незаметно выяснить, там ли он. И в «Баррингтоне» ли он вообще… Может быть, он снова улетел навестить своего «друга»…

Войдя в здание, Оливия почти сразу же направилась к лифту восточного крыла. Она приехала рано, поэтому служащих было немного. Ее сердце глухо стучало, когда она вышла из лифта и прямиком направилась к офису Лукаса. Около его кабинета она заставила себя замедлить шаг, сделала глубокий вдох, постучала в дверь и, не дождавшись ответа, повернула круглую ручку. Дверь была не заперта.

Сначала ей показалось, что в кабинете никого нет. Но затем ее взгляд наткнулся на ноги в носках, свешивающиеся с дивана. Лукас лежал на кушетке в одежде. Манжеты расстегнуты, белая рубашка помята, узел на галстуке приспущен и сбился на бок. Когда она тихонько обогнула стол и подошла к нему, Лукас открыл глаза. Взгляд его был затуманен со сна.

— Доброе утро, — мягко произнесла Оливия, не зная, какой ответ ее ждет.

Он спустил ноги с дивана и сел, взъерошенный и такой сексуальный… Посмотрел на часы, потянулся:

— Ты сегодня рано.

— Я волновалась. Не знала, что думать, то ли ты работаешь, то ли решил не приходить домой.

— Мы собрались поздно ночью, а потом мне нужно было продумать условия будущего контракта. Наверно, следовало позвонить, но я боялся, что ты уже спишь.

— Я плохо спала этой ночью потому, что тебя не было, — призналась она.

Какое-то время он внимательно смотрел на нее, затем покрутил шеей и поморщился.

— Давай помассирую, — предложила Оливия.

— Все в порядке, — отозвался он хрипло.

— Все же позволь. — Ей необходимо было почувствовать его рядом, снять напряжение не только в его мышцах, но и в их отношениях. Оливия подошла к нему и положила руки ему на плечи. — Повернись боком. — На этот раз он не сопротивлялся. — Если ты снимешь рубашку, мне будет удобнее.

— Ты совсем не думаешь о последствиях, пробормотал он, стягивая галстук. Затем одним движением выдернул рубашку из брюк, расстегнул и скинул ее.

Размах плеч и широкая спина Лукаса, чувственная сила туго натянутых мышц и загорелая кожа притягивали Оливию как магнит, манили ее прикоснуться к нему, вызывая приятную и томительную тяжесть внизу живота. Жар его тела передался ей, когда кончики ее пальцев коснулись его плеч. Большими пальцами она начала разминать узлы его мышц, с наслаждением вдыхая запах его кожи…

Лукас тихонько постанывал. Он наклонил голову, чтобы ей было удобнее массировать. Глядя на его шею, ей хотелось прекратить массаж и покрыть ее поцелуями. Что с ней происходит? Что за чувства бурлят в ней, разливаясь по всему телу подобно жидкому огню?.. Когда пальцы Оливии скользнули в его волосы, чтобы добраться до затылка, он выпрямился и, повернувшись, перехватил ее руку.

— Хватит, — его голос был хриплым.

— Я еще не закончила, — пролепетала она, не в состоянии ни двигаться, ни дышать. Она не понимала, что заставило ее отдаться импульсу, страстно захотеть того, что могло навредить ее планам и просто противоречило здравому смыслу.

— Если я позволю тебе закончить, то ни один из нас не приступит к работе в ближайший час.

В его глазах горело желание, и перед Оливией возникла картина рождественской ночи: разбросанная в спешке одежда и яростные поцелуи, которые породили шквал страсти, пугающий и одновременно сметающий все на своем пути. Пытаясь обуздать свое воображение и свои воспоминания, она спросила:

— Ты поедешь домой?

Он встал и снова посмотрел на часы.

— Нет. У меня в шкафу есть чистые рубашки и бритва. Через пятнадцать минут я должен быть в кабинете у руководства, будет еще одно совещание.

Она не могла оторвать взгляда от волос на его груди, они завораживали ее.

— Ты приедешь домой к ужину, или это включено в твои уроки? — спросил он ровным голосом.

— Стенли знает магазин, который доставляет заказы на дом.

— Не сомневаюсь, — огрызнулся Лукас и, подойдя к шкафчику, стянул рубашку с вешалки. Вешалка упала на пол, но он не стал ее поднимать. — И когда тебя ждать домой?

— Около девяти.

— Тогда до вечера. — И он стал застегивать рубашку, намеренно игнорируя ее присутствие.

Напряжение между ними возросло до предела. Оливия развернулась и вышла. Она слишком долго и упорно добивалась адвокатской карьеры, чтобы позволить одному сексапильному мужчине в одну секунду спутать все ее жизненные планы.

Лукас сидел на кухне перед раскрытым компьютером, то и дело посматривая на часы. Было уже больше девяти, когда он его выключил и принялся расхаживать по квартире. Оливия пришла в девять тридцать, и он не знал, то ли схватить пульт и притвориться, что смотрит телевизор, то ли забросать ее вопросами, на которые она, возможно, и не захочет отвечать.

Он выбрал ворчание:

— Что, урок затянулся?

Положив учебник и тетради на край стола, она посмотрела на него:

— Это был последний урок. У меня осталась эта неделя и выходные, чтобы убедиться, что я ничего не забыла с лета.

— Ты все прекрасно сдашь.

— Я в этом не уверена, Лукас, пока не придет уведомление. — И с опаской взглянув на него, добавила:

— Стенли считает, что мне следует накануне экзамена переехать в отель, поближе к тому месту, где он будет проходить. И, я думаю, он прав.

— Но это совсем недалеко отсюда.

— Невозможно предвидеть всего, что может произойти. Я несколько лет готовилась к этому моменту, но по прихоти судьбы в августе не попала на экзамен и пришлось ждать еще шесть месяцев. Стенли говорит, известны случаи, когда люди застревали в лифте по дороге на экзамен. Я не позволю чему-либо помешать мне на этот раз.

— Он делает из тебя параноика, — оборвал ее Лукас. Ему не нравилась идея переезда в отель, не нравилось, что советы Стенли для нее имеют силу закона.

— Он вовсе не делает из меня параноика. Ты должен понять, что значит для меня этот экзамен.

И без Стенли…

Должно быть, ее остановило выражение его лица, хотя он всегда считал, что прекрасно умеет контролировать свои чувства. До этого момента.

— Продолжай, Оливия. Что без Стенли? Как ты полагаешь, сможешь ли ты жить без него?

— Что ты хочешь этим сказать? — Оливия распрямила плечи.

Он приблизился к ней:

— Если мы думаем о создании семьи, а мне казалось, что именно этим мы и занимаемся, раз живем вместе, негоже выставлять напоказ свои чувства к Стенли.

— Я не выставляю.

— Я прекрасно вижу, какие взгляды ты на него бросаешь. Я наблюдал ваш интимный разговор во время танца. Вы были так увлечены друг другом, что, казалось, и землетрясение не разлучит вас. Что же мне сделать, чтобы заставить тебя забыть его?

Оливия стояла в растерянности, не в состоянии произнести что-либо, но Лукас сам решил, что делать. С чувством собственника, от которого он никак не мог избавиться, он смял ее в своих объятиях и страстно поцеловал.

Целовать Оливию всегда было неземным блаженством для Лукаса, но этой ночью взрыв чувств был такой силы, что это потрясло и даже испугало Лукаса. Чем он вызван? Тем, что он боролся за создание семьи, которой у него никогда не было? Тем, что она была такой нежной, сладкой и полной страсти? Тем, что она носила его ребенка? Или тем, что на карту было поставлено слишком много, больше, чем просто удовлетворение физического желания?

Руки его скользнули под ее жакет, лаская бедра и грудь. Он услышал, как она тихонько застонала, и почувствовал, как она обмякла в его руках. Он так хотел, чтобы они всегда были вместе, чтобы она согласилась наконец стать его женой.

Но как только это видение и страсть унесли прочь его досаду на нее, Оливия прервала поцелуй и отпрянула. Она раскраснелась, глаза ее блестели, губы припухли от поцелуя.

— Стенли всегда был моим наставником и другом, и я не чувствую тут никакой вины. К тому же я толком не знаю, чего ты хочешь от меня, Лукас. И почему ты ревнуешь меня к Стенли, если сам улетаешь на выходные, чтобы увидеться с какой-то женщиной?

Ошарашенный тем, что она призналась в своих чувствах к боссу, он не сразу осознал смысл ее последней фразы. Выходит, она решила, что он встречается с кем-то?

— С чего ты взяла?

— Все в «Баррингтоне» знают…

— В «Баррингтоне» никто не знает, что я делаю в выходные. Это не имеет никакого отношения к женщине.

— Сюда звонила какая-то женщина и спрашивала тебя. — Вопрос в глазах Оливии требовал ответа.

Проведя рукой по волосам, Лукас понял, что должен впустить Оливию в свою личную жизнь, которую он по множеству причин скрывал от всех. И тем не менее он еще колебался…

— Лукас, мы не сможем стать никем, кроме как соседями по квартире, если ты не позволишь мне узнать тебя лучше и не подпустишь меня к себе.

Это было что-то вроде ультиматума, но Оливии нельзя было отказать в правоте.

— Женщину, которая звонила, зовут Мим Карсон. Она и ее муж, Уатт, — мои приемные родители. Они живут на ранчо около Флагстаффа, и именно туда я летаю на большинство уикендов, чтобы помочь им с мальчиками, которые живут у них.

Глаза Оливии расширились от удивления, а губы изогнулись в улыбке.

— Как замечательно, Лукас. Но почему ты не рассказал мне об этом раньше? Почему ты не хочешь, чтобы другие знали об этом?

— Не то чтобы я намеренно делаю из этого секрет, ведь до сих пор меня никто об этом напрямую не спрашивал. Гораздо проще говорить, что я навещаю друзей.

Она села на софу:

— Но это не объясняет, почему ты не рассказывал мне.

Он вспомнил Селесту.

— Ранчо очень много значит для меня. Если бы не Мим и Уатт, я не знаю, что бы со мной стало. У меня не было отца. Мама забеременела, когда была совсем молодой, и он не захотел иметь с нами ничего общего. Она погибла в автомобильной катастрофе, когда мне было пять лет. Никаких родственников у меня не было, и Мим с Уаттом взяли меня к себе.

Оливия накрыла его руку своей.

— Мне очень жаль. Лукас пожал плечами.

— У меня была хорошая жизнь.

— Но это не может восполнить твоей потери. То, что она сочувствовала ему, было очень важно, но ему показалось, что она не до конца все поняла.

— Я чувствую себя обязанным им и пытаюсь хоть как-то отблагодарить за то, что они помогли мне добиться успеха в жизни. Они не подняли меня на смех, когда я сказал им, что хочу стать юристом. Более того, поощряли, подбадривали меня, нашли фонд, в который я подал прошение о стипендии. Я ничего не платил за учебу. Мне очень повезло, и я хочу, чтобы мальчики, которые живут там сейчас, поняли, что они тоже смогут осуществить свои мечты.

Пальцы Оливии сжали его руку.

— Почему ты не хотел рассказывать мне об этом?

— Потому, что я связан обязательствами перед ними, и я не знал, как ты отреагируешь на это.

В течение нескольких секунд она пристально смотрела на него, затем спросила:

— Когда ты собираешься ехать на ранчо снова?

— Точно не знаю. Ты хочешь поехать со мной?

— Очень, — произнесла она мягко. Надо суметь доказать ей, что Уиткомб ей не нужен даже как наставник, подумал Лукас.

— В эти выходные я буду дома, и мы сможем проверить, готова ли ты к экзаменам. А в следующий уикенд поедем на ранчо вдвоем. Как тебе такой план?

— Ты уверен, что хочешь помогать мне?

— Позволь мне быть твоим наставником. И потом, это прекрасная практика, разминка для мозгов. Она засмеялась:

— Ну если ты хочешь…

— Очень хочу.

— Лукас… — Глядя ему прямо в глаза, Оливия постаралась его успокоить:

— Стенли всего лишь… друг. Он помогал мне с учебой. И это все.

Лукас изо всех сил пытался поверить ей, но мысль о том, что она только из-за беременности отказывается от своих чувств к шефу, не давала ему покоя.

Только время даст ответ на этот вопрос.

Ярко-оранжевый и все оттенки розового окрасили небо, когда сумерки окутали горы Макдауэлл. В этот воскресный вечер, у Лукаса на веранде. Оливия отвечала на вопросы, которые он задавал ей по конституционному праву. Когда они закончили, он захлопнул книгу:

— Вот и все, леди. Вы великолепно подготовлены. Вся неделя прошла в каждодневных делах. Домой они возвращались обычно одно и то же время и готовили вместе ужин. Ужинали в гостиной, и Лукас признался, что использует эту комнату впервые. Говорили в основном о работе, но касались и других тем. Оливия рассказала ему, что ее родители разведены. Лукас — о прошлом мальчиков, которые живут сейчас на ранчо. И хотя он отвечал на ее вопросы, Оливия все же чувствовала, что в нем появлялась какая-то напряженность, когда речь заходила о ранчо.

После того яростного и страстного поцелуя в понедельник он к ней не прикасался. Из-за того ли, что она тогда отстранилась? Или он думает, что она любит Стенли? Или понимает, что, начав целоваться, они не остановятся на этом?

Наблюдая, как легкий ветерок играет волосами Лукаса, она сказала:

— Спасибо, ты мне очень помог.

Подавшись к ней, он заинтересованно спросил:

— Теперь ты чувствуешь себя уверенно?

— Скорее, чувствую страх. В желудке урчит то ли из-за ребенка, то ли из-за экзамена!

— Наверно, из-за того и другого, — засмеялся он. Зазвонил телефон.

— Я возьму, — сказал Лукас. Оливия пошла за ним в квартиру, поскольку на улице похолодало. Лукас взял трубку и, нахмурившись, передал ей:

— Это Уиткомб.

При этом он не ушел и, пока она говорила, наблюдал за ней.

— Здравствуйте, Стенли.

— Это был Лукас? — спросил босс.

— Да.

— Понятно. Я позвонил, чтобы узнать, не похоронили ли вы себя за книгами и не забыли ли поесть. Я мог бы привезти вам что-нибудь.

— Спасибо за заботу, но я поела.

— Вы ведь занимались?

Она поняла, что он подумал, поскольку трубку взял Лукас.

— Да, почти все выходные. Я не подведу ни вас, ни «Баррингтон».

— Я верю в вас, Оливия. Вам нужен выходной завтра?

— Нет, напротив, мне нужно быть чем-то занятой. Я отработаю, как положено, а вечером зарезервирую себе место в отеле.

— Оливия, помните, что я говорил вам о Лукасе.

— Хорошо. Спасибо вам.

Когда она положила трубку, Лукас не сдвинулся с места:

— Хотел пригласить тебя на ужин?

— Предлагал привезти мне что-нибудь, если вдруг у меня не было времени поесть.

— Он хорошо тебя знает.

— Я довольно давно уже работаю с ним.

— Ты не сказала ему, что живешь у меня или хотя бы что я помогаю тебе готовиться к экзамену.

— Почему я должна была говорить ему об этом? Это мое личное дело. Его это не касается.

— Что еще он говорил?

— Больше ничего. — Не могла же она сказать ему, что Стенли не одобряет их встреч и что она разделяет его сомнения. Потому что, хотя Лукас не встречается с другой женщиной, она до сих пор не знает, нужно ли ему то постоянство, которое необходимо ей.

Когда Лукас встал, у него ходили желваки.

— Ты прячешь голову в песок, Оливия. Тебе все равно придется принимать решение.

— Пока я не буду уверена в том, что поступаю правильно, я не собираюсь принимать никаких решений. И мне не нравится, что ты начинаешь поджаривать меня при каждом упоминании имени Стенли.

— Отлично, — оборвал ее Лукас. — Больше этого не повторится, но помни, ты носишь моего ребенка. — И он зашагал прочь.

Ей так хотелось окликнуть его, но она промолчала. Быть может, после экзамена, когда ей удастся расслабиться, все станет более понятным и ясным, она сумеет разобраться в своих чувствах к нему, чувствах, которые, казалось, появились в мгновение ока.

Или в то мгновение, когда соединились их тела.

Он не должен терять терпение с Оливией, напомнил себе Лукас в сотый раз. С коробкой в руках он поднимался на второй этаж скромного отеля, в котором остановилась Оливия. Порой ему нестерпимо хотелось поцеловать ее так, чтобы она забыла о всякой осторожности.

После звонка Стенли они занялись каждый своим делом. На следующее утро, не глядя друг на друга, собрались на работу. Он ушел первым и был уверен, что после его ухода она вздохнула с облегчением.

Лукас прежде не был ревнивцем, но когда дело касалось Оливии… Оно и понятно, ведь она станет матерью его ребенка.

Лукас постучал в дверь ее гостиничного номера. Оливия открыла дверь через минуту — должно быть, посмотрела в глазок.

— Лукас, что ты здесь делаешь?

Было непонятно, рада ли она ему. Она была очень бледной, явно находилась в стрессовом состоянии в ожидании завтрашнего дня. Именно поэтому он и пришел.

— Я кое-что принес тебе, — ответил он с улыбкой, показывая на коробку. — Можно войти?

— Конечно, — Оливия пошире открыла дверь, впуская его.

— Это набор для выживания при сдаче экзамена на адвоката. Крекеры, чтобы заморить червячка, который может завестись у тебя в желудке. Пена для ванны, чтобы расслабиться. Бумага для письма на всякий случай. Вот эти штучки придадут твоим вещам аромат. И последнее, но не худшее — книга, которую, я надеюсь, ты с удовольствием прочтешь.

Когда Оливия взяла в руки книгу, на обложке которой красовался малыш и которая называлась «Первый год жизни вашего ребенка», ее подбородок задрожал, а по щекам покатились слезы.

Схватив ее за плечи, он развернул ее к себе:

— Что-то не так? Я думал, это поможет…

— О, Лукас, все великолепно!

Проведя рукой по ее волосам, он взял ее за подбородок.

— Почему же ты плачешь?

— Я не знаю! Я просто… — Она захлебнулась рыданием.

Он притянул ее к себе и крепко обнял.

— Тебе нужно выплакаться, Оливия. Все хорошо. Все будет хорошо.

Пока она плакала, Лукас крепко прижимал ее к себе и гладил ей волосы. На прошлой неделе он купил две книги о женщинах в период беременности и был поражен, узнав, какие изменения происходят в женском организме в это время.

Через несколько минут Оливия успокоилась и отстранилась от него. Она выглядела совершенно растерянной.

— Прости, я не знаю, что со мной. Должно быть, гормоны.

Он нежно вытер слезинки с ее щеки.

— Такой трудный экзамен — это огромный стресс даже для человека, у которого ничего особенного не происходит в жизни. А уж когда на тебя свалилось столько всего… За что же извиняться?

Она стыдливо посмотрела на него.

— Я, наверно, выгляжу как пугало.

— Ты красива, как всегда. И прекрасно выглядишь для ужина в тихом ресторанчике и небольшой прогулки, которая поможет тебе заснуть.

— Я действительно немного проголодалась и как раз решала, где мне поужинать, когда ты постучал в дверь, — Что ж, значит, поужинаем вместе. Лукас подождал, пока Оливия умылась и причесалась. Помогая ей надеть пальто, он усилием воли поборол страстное желание поцеловать ее. Они поужинали в небольшом ресторанчике при отеле. Их взгляды часто встречались, а колени то и дело соприкасались. Он рассказал ей о том, что прочел в книжках: полеты в маленьких самолетах, где нет герметизированной кабины, при беременности противопоказаны. Они решили не испытывать судьбу и ехать во Флагстафф на машине.

После ужина они прогулялись, угадывая на небе созвездия и слушая шелест пальмовых листьев на ветру. Затем вернулись в отель и поднялись к ее комнате.

Она спросила:

— Войдешь?

Ему хотелось заключить ее в объятия и воспользоваться одной из двух кроватей в ее комнате. Но эта ночь не предназначалась для возрождения страсти, которую они испытали на праздновании Рождества.

— Ложись лучше спать. Уверен, ты заведешь будильник часов на шесть, чтобы иметь кучу времени в запасе.

— Да, а затем заведу его еще раз, чтобы вовремя выйти, — призналась она, широко улыбаясь. После чего сделала нечто неожиданное: встав на цыпочки, обхватила руками его шею, и поцеловала в щеку с нежной страстью, что заставило его сердце бешено колотиться.

Но прежде, чем он успел как-то отреагировать, она улыбнулась:

— Спасибо тебе, Лукас, за сегодняшний вечер.

Ты замечательный!

Он наклонился к ее уху и прошептал:

— Только никому об этом не говори, а то разрушишь мой имидж. — И, быстро поцеловав ее в губы, попятился назад. — Удачи тебе завтра.

Улыбаясь, она кивнула. Прежде, чем она переступила порог, он ее окликнул:

— И не забудь накинуть цепочку на дверь. Скорчив ему рожицу, она закрыла дверь. Через секунду он услышал, как звякнула цепочка.

Лукас засмеялся, но когда осознал, что ему нужно возвращаться домой, где не будет Оливии, улыбка сошла с его лица.

Что, черт возьми, с ним происходит?

Меньше чем через восемь месяцев он станет отцом. Этого достаточно, чтобы сбить с толку кого угодно.

Глава 6

Из окна джипа Оливия наблюдала, как меняются цвета пустыни. Они ехали во Флагстафф на машине Лукаса.

Во вторник, после первого дня экзаменов, они опять встретились в отеле. Во время ужина и прогулки обсудили вопросы, которые ей задавали, и ее ответы. А когда вернулись в отель, он поцеловал ее у двери номера, развернулся и ушел, оставив трепетать от желания, которое ночью заполнило все ее сны. В среду, когда она вернулась домой после второго дня экзаменов, ее ждал огромный букет розовых роз и приготовленный им ужин.

Он ухаживал за ней, и это было прекрасно! Но почему он это делал? Из-за ребенка или из-за искреннего чувства к ней?

Отхлебнув несколько глотков содовой, он поставил банку на подставку.

— Если захочешь остановиться и размяться, скажи.

— Спасибо.

Сегодня утром они приехали в «Баррингтон» и уехали вместе. Вроде бы никто не заметил. Дорога делала поворот, и Оливия решила, что сейчас самое время рассказать Лукасу о замечательном событии, которое произошло в конце рабочего дня.

— Мистер Баррингтон звонил мне сегодня. Лукас взглянул на нее:

— Рекс? Чего он хотел?

— Должно быть, решил поближе познакомиться со своими сотрудниками. Напомнил мне, что после того, как я получу уведомление, в «Баррингтоне» для меня освободится место. Стенли подал ему мою характеристику, и мистер Баррингтон сказал, что оба они довольны моей работой. Здорово, правда? — Она ожидала, что Лукас обрадуется. Но вместо этого он нахмурился:

— И что ты ему ответила?

— Я сказала, что буду счастлива стать официальным сотрудником юридического департамента в «Баррингтоне». Если сдам экзамен.

Шуршание шин по дороге подчеркивало напряженное молчание Лукаса. Наконец он спросил:

— А как же наш малыш?

— А что с нашим малышом? — Оливия не заметила резкости в его вопросе.

— Наш ребенок заслуживает мамы, которая будет полностью отдаваться ему, а не работе.

Честно говоря, она еще не задумывалась о том, как будет работать, когда родится ребенок. До сих пор все ее мысли были сосредоточены на учебе, на том, чтобы сдать экзамен и получить хорошую работу.

— Ты хочешь, чтобы я потеряла все годы, что училась и работала?

— Я хочу, чтобы ты поняла: ты собираешься стать матерью, а это значит, что у тебя теперь должны быть совершенно другие приоритеты.

— А почему я не могу быть и матерью, и одновременно работать? — Она чувствовала, что сейчас взорвется…

Лукас покачал головой:

— Не представляю, как это можно совместить. Как ты сможешь дать ребенку все, что ему нужно, если тебя не будет рядом?

— Значит, вся ответственность ложится на меня?

— Нет, конечно, нет. Но первые шесть месяцев ребенка особенно важны. Или ты хочешь, чтобы о малыше заботился чужой человек? И когда ты намерена сказать Рексу, что беременна? Или ты собираешься работать до самых родов и выйти на следующий день после них?

— Не говори ерунды!

— Ты должна прийти к какому-то решению, Оливия. И уже в ближайшее время.

Ярость, с какой он произнес эти слова, заставила Оливию посмотреть на него. За солнечными очками ей не были видны его глаза, но руки с силой сжимали руль. Неужели он из тех мужчин, что всегда настаивают на своем? Неужели он не в состоянии взглянуть на все с ее точки зрения? Узнала ли она его лучше с тех пор, как переехала к нему?

Да, узнала. Но еще не поняла, что им движет, чего он хочет в жизни, кроме того, чтобы быть отцом. Может, эти выходные подскажут ей ответ?

Лукас ехал, по-прежнему сжав челюсти и упрямо смотря перед собой. Пейзаж за окном машины менялся. Ряды пальм, раскачивающихся на ветру, сменились еловыми лесами. Дорога была уже чистая, но поля покрыты снегом. Лукас включил магнитофон, и Оливия попыталась расслабиться под музыку. Но ничего не получалось. Ее беспокоила не только их с Лукасом размолвка, но и предстоящий уикенд. Что, если она не понравится этим людям?

Наконец Лукас свернул с шоссе и примерно через , милю повернул на заснеженную дорогу. Вскоре показался дом, — высокий, с плоской крышей, с пристройкой сбоку. Над крыльцом горел яркий фонарь. Бело-черные ставни на окнах по обе стороны крыльца придавали дому уютный и гостеприимный вид.

Она надеялась, что первое впечатление не изменит ей.

Въехав на подъездную дорожку, Лукас глянул на ее кроссовки. Они вышли из машины и по заснеженной дорожке направились к дому. Неожиданно Оливия поскользнулась, и Лукас поймал ее за локоть. Прежде, чем она успела сообразить, что он собирается делать, он подхватил ее на руки.

— Лукас, что все подумают?

— Ты слишком часто заботишься о том, что подумают другие. Лучше будет, если ты упадешь? Она знала, что он беспокоится о ребенке.

— Нет. Но в любом случае ты же не будешь носить меня на руках весь уикенд?

— Думаю, у Мим есть запасная пара старых ботинок, у вас с ней приблизительно один размер. — С этими словами он донес ее до самого дома и опустил, только поднявшись на крыльцо.

Шапка закрывала его глаза, и она не могла понять, какое у него настроение. Ей было очень тяжело оттого, что они поссорились.

Лукас не стал звонить или стучать, просто открыл дверь и вошел. Не успели они зайти внутрь, как она услышала топот несущихся ног и детский голосок:

— Лукас, это ты?

Через несколько секунд они уже стояли в окружении четырех мальчишек, которые внимательно ее разглядывали.

— Это Оливия, — сказал Лукас. И, взъерошивая волосы каждому из мальчиков по очереди, перечислил:

— Это Джерри, Русс, Курт и Тревор.

Подошла женщина, которая обняла Лукаса и протянула руку Оливии:

— Мим Карсон. А это мой муж — Уатт. Мы очень рады, что вы смогли к нам приехать.

Волосы Мим были черными, как агат, с прожилками седины и собраны в хвост. Высокие скулы говорили о том, что ее предками были индейцы, коренные американцы. Она крепко пожала руку Оливии. Ее рука была теплой, а темно-карие глаза светились добротой.

— Приятно познакомиться, — ответила Оливия, и ей действительно было приятно. Уатт взял ее руку и потряс-:

— Лукас, ты не сказал нам, что она настоящая красавица, — его карие глаза блеснули под густыми бровями. Он был высоким, такого же роста, как Лукас, сильным мужчиной с бородой.

Прежде, чем она успела ответить на приветствие, самый маленький из мальчиков, Русс, повис на руке у Лукаса:

— Ты покатаешься с нами завтра? Пожалуйста! Мальчик, который стоял с краю — Тревор, она помнила, — шмыгнул носом:

— Не будь дураком. Уж если он с кем-то и поедет, то с ней.

Воцарилось молчание. Лукас снял шапку и повесил ее на вешалку, затем повернулся к Тревору:

— Я обещал, что возьму вас всех на прогулку, когда приеду в следующий раз, если будет хорошая погода. На завтра обещали ясную погоду, значит, после того, как вы закончите свои домашние дела, мы сможем ехать.

— Но это уже будет полдень, — заныл Тревор.

— Возможно. У тебя что, другие планы? — улыбнулся Лукас.

Джерри, самый старший из мальчиков, сказал:

— Не обращай на него внимания. Он так ведет себя, потому что не смог остаться сегодня подольше со своей мамой. Она нашла работу, и ей нужно было выходить на нее.

— Да что ты знаешь! — огрызнулся Тревор и, развернувшись, направился к лестнице.

— Тревор… — окликнула его Мим.

— Пойду поговорю с ним, — предложил Лукас. Уатт обменялся взглядами со своей женой, и она кивнула.

Оливия почувствовала себя неловко, когда Лукас ушел. Оставшиеся мальчики не сводили с нее глаз.

— Ну и встреча получилась, — пробормотал Уатт. — Добро пожаловать, Оливия. Снимайте пальто. У вас, должно быть, руки замерзли. Сейчас разожжем огонь, и вы согреетесь, пока мальчики помогут Мим накрыть стол к ужину.

Мим похлопала ее по плечу:

— Мы действительно рады, что вы приехали. Чувствуйте себя как дома.

Снимая пальто, Оливия подумала: вот так должен выглядеть настоящий дом. Длинная софа, стул с высокой спинкой и кресло-качалка по обе стороны от нее. На грубом деревянном полу тут и там разноцветные плетеные коврики. Камин сложенный из камня, добавлял комнате колоритности.

— Я надеюсь, вы простите Тревору его грубость, сказал Уатт, отодвигая черный защитный экран от камина. — Я не знаю, говорил ли вам Лукас что-нибудь о мальчиках…

Оливия подошла к камину и повесила свой вязаный жакет на спинку кресла-качалки.

— Он рассказал мне об их прошлом.

— А говорил ли он, что между ним и Тревором установилась связь, особое доверие? — (Она покачала головой.) — С Тревором были большие проблемы. Но в прошлый свой приезд Лукас взял его на верховую прогулку, а когда они вернулись, мальчика как будто подменили. С тех пор Тревор уже не такой колючий. — Уатт положил в камин поверх щепок два длинных полена. — Как вы себя чувствуете? Лукас говорил нам, что вас беспокоит тошнота по утрам.

— Теперь уже получше, — пробормотала Оливия, озадаченно думая, что еще Лукас рассказал им.

— Лукас объяснил нам, что произошло, Оливия. И сказал, что вы переехали к нему. Она покраснела от неловкости:

— Мы пытаемся получше узнать друг друга. Лукаво улыбаясь, Уатт вынул спички из коробки:

— Ну, и как успехи?

Оливия поняла, что в этом доме прежде всего ценится честность, поэтому ответила:

— Иногда хорошо, иногда не очень.

— Но ведь есть надежда?

Она вспомнила о поцелуях Лукаса, о его нежной заботе о ней и о своем растущем чувстве к нему и ответила:

— Да, безусловно.

— Только не позволяйте парню давить на себя, он может быть чертовски упрямым. — Уатт помолчал. — Но у него доброе сердце.

— Мне хочется задать вам тысячу вопросов. Но я знаю, что должна узнать о Лукасе от самого Лукаса.

— Вы мудрая женщина. — Уатт зажег щепки под поленьями.

Оливия улыбнулась — она поняла, что Уатт одобряет ее.

— Пойду посмотрю, может, вашей жене нужна помощь.

Уатт поставил каминный экран на место и, сев в кресло-качалку, показал ей на стул:

— Свои обязанности по дому Мим и мальчики довели до автоматизма. Останьтесь и поболтайте со мной немного.

Минут через пятнадцать Мим позвала их.

— Идите на кухню, а я позову Лукаса и Тревора, — сказал Уатт.

Он очень понравился Оливии. Они поговорили о Флагстаффе, о том, что Флагстафф в основном привлекает туристов, которые едут смотреть Гранд-Каньон. Она также узнала, что пристройка сбоку от дома — это офис Уатта: он был не только хозяином ранчо, но и бухгалтером.

Оливия толкнула дверь в кухню. Посредине стоял большой обеденный стол, по периметру — длинный рабочий стол с кухонной утварью. Мебель, пол, занавески — все было выдержано в голубых тонах, что делало кухню приветливой и уютной.

— Добро пожаловать, — сказала Мим с улыбкой, неся к столу огромную чашу с толченой картошкой. — Джерри покажет вам ваше место.

Сидя между пятилетним Руссом и семилетним Куртом, Оливия улыбнулась Лукасу, когда он и Тревор занимали свои места. «Интересно, он такой хмурый из-за меня или из-за разговора с Тревором», — подумала Оливия.

За столом текла неторопливая беседа, когда Мим сняла блюдо с жареной курицей с жаровни и поставила его на середину стола. Возле каждого стояли стаканы с молоком.

Уатт разговаривал с Лукасом о ценах на фураж, когда Русс потянулся за своим молоком и нечаянно опрокинул стакан Оливии. Молоко разлилось по столу и потекло на джинсы Оливии. Вскочив с места, Русс испуганно смотрел на нее широко раскрытыми зелеными глазами.

— Извините. Простите меня. Я не хотел. Не сердитесь на меня. — Оливия услышала даже страх в его голосе и поняла, что этого мальчика раньше жестоко наказывали за малейшие проступки.

За столом все притихли.

— Я и не сержусь, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. — Помоги-ка мне собрать молоко салфеткой.

Долю секунды Русс смотрел на нее раскрыв рот, затем схватил салфетку. Мим принесла полотенца. Через минуту и стол и пол были чистыми.

— У вас джинсы мокрые, — заметил Джерри. Русс снова с испугом посмотрел на нее:

— Простите меня.

Оливия присела на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне:

— Все в порядке. Русс. Джинсы отлично отстирываются, и чем больше их стираешь, тем мягче они становятся. Садись-ка и заканчивай свой ужин, пока он не остыл. Я пойду переоденусь и через пару минут вернусь.

Русс улыбнулся ей и скользнул на свое место.

Лукас встал:

— Пойду принесу твою сумку из машины.

— Оливия, ваша комната наверху, вторая справа. И принесите мокрые джинсы, я брошу их в стиральную машину, — предложила Мим.

Лукас вышел на улицу, а Оливия поднялась на второй этаж. Ей очень понравились разрисованные балясины и деревянные украшения лестницы. Дверь в ее комнату была открыта, там стояла кованая кровать, накрытая лоскутным одеялом. Через некоторое время появился Лукас с ее дорожной сумкой в руке. Он поставил ее на кровать.

— Ты взяла с собой еще одни джинсы?

— Я в отличие от тебя не путешествую налегке, поддела она его. Он не взял с собой даже туалетные принадлежности.

— У меня здесь есть все, так удобнее. — Он повернулся, чтобы уйти, но остановился в дверях. — Спасибо, что не рассердилась на Русса.

Она внимательно посмотрела Лукасу в глаза.

— Он испугался, что я ударю его, да?

— Русс не привык к доброму отношению. Его отец и бил и орал на него, и он до сих пор ожидает этого, особенно от незнакомых людей.

— Ну, уж от меня он не дождется ни того, ни другого. Тебе-то об этом известно.

— Иногда не знаешь, как человек поведет себя, пока не увидишь его в конкретной ситуации, — уклончиво ответил Лукас.

— Ты привез меня сюда, чтобы познакомить со своей жизнью или проверить, пройду ли я что-то вроде теста?

— И то, и другое, — он ответил после недолгого молчания.

— Понятно. — Она обиделась.

— Оливия…

— Все нормально, Лукас. Просто теперь я буду следить за каждым своим шагом.

Когда он вышел, ей захотелось разбить что-то или… разрыдаться. Опять эти гормоны.

После десерта Оливия настояла на том, чтобы Мим разрешила ей помочь на кухне. Тогда мальчики смогут провести больше времени с Лукасом. Убирая со стола, она задумалась, искренне ли предложила помощь или хочет заработать себе побольше очков? Черт бы побрал Лукаса. Из-за него она начала анализировать свои поступки.

Мим осторожно расспрашивала Оливию о ее прошлом, и Оливия тоже задавала вопросы. Она узнала, что ранчо принадлежало семье Уатта уже несколько поколений, и что Мим не могла иметь детей, поэтому они брали чужих ребятишек, которые на время нуждались в убежище и чьи-то заботе.

Сцена, которую она увидела в гостиной, когда закончила помогать Мим и вышла из кухни, заставила ее остановиться в дверях. Лукас, Тревор, Курт и Джерри играли в домино, растянувшись на полу перед камином. Русс сидел у Уатта на коленях и слушал сказку. В камине потрескивал огонь.

Всю жизнь Оливия мечтала о сестре или о брате, о большой семье. И сейчас, наблюдая за мальчиками, Лукасом и Уаттом, поняла, что между ними существует тесная связь, какая существует в большой семье, между родственниками. Закончив читать, Уатт сказал Руссу:

— Тебе и Курту пора спать. Тут Русс увидел Оливию, соскочил с коленей Уатта и подбежал к ней:

— Хочешь посмотреть мои грузовики?

— Че ей смотреть на твои грузовики, у тебя их всего два, — тряхнул головой Тревор. — Ведешь себя как маленький.

Оливия поняла, что дети хотели внимания к себе, которого им так не хватало.

— Русс, наверно, больше всех игрушек любит свои грузовики. А разве у тебя нет чего-нибудь такого, что ты бережешь больше всего на свете? спросила она Тревора.

— У меня есть стеклянные шарики, — тихо ответил Тревор.

— А кошачий глаз есть?

— Есть несколько. — Он был явно удивлен ее осведомленностью.

Русс потянул ее за руку:

— Ты пойдешь со мной?

— Ну конечно пойду, — улыбнулась она ему. Поднимаясь с Руссом по ступенькам, она чувствовала, как Лукас пристально смотрит ей вслед.

Когда все мальчики были в постели, Мим приготовила себе и Оливии по чашке чая, Лукас с Уаттом предпочли кофе. Постепенно разговор затих, и Мим обменялась взглядом с Уаттом. Они встали.

— Возьми подушки и одеяло в прачечной, — обратилась Мим к Лукасу. Уатт обнял жену за плечи.

— Дорогая, он сможет сам о себе позаботиться. Доброй вам ночи. Увидимся утром.

— Ты собираешься спать здесь? — спросила Оливия, сидя на противоположном краю софы.

Ругая себя за то, что вел себя с Оливией грубо, Лукас понимал, что их разделяют не только подушки, лежащие между ними на диване.

— Софа раздвигается.

Их глаза встретились. После долгого молчания она прокашлялась.

— Я тоже, пожалуй, пойду спать.

Прежде, чем она стала еще дальше от него, а Лукасу казалось, что с наступлением ночи дистанция между ними резко возрастала, он сознался:

— Я волновался, как пройдут эти выходные, Оливия. Я не знал, как ты примешь все это.

— Ты имеешь в виду мальчиков?

— И Мим, и Уатта. И простую сельскую жизнь.

— То, что у меня нет ботинок, не означает, что мне не нравится жизнь на ранчо.

— Ты еще почти ничего не видела.

— Надеюсь, завтра ты мне покажешь? Взгляд ее таз явно был бесхитростным, и он понял, что ей действительно здесь нравится.

— С этого завтра и начнем.

Она улыбнулась, и ее голос стал мягче:

— Хорошо.

Раздосадованный тем, что ему приходится постоянно бороться со своим желанием, он потихоньку придвинулся к ней, так что их колени соприкоснулись.

— Я знаю, ты сама должна решить, работать ли тебе во время беременности или нет. И что будет потом. И как растить нашего ребенка. Но ты должна меня тоже понять; иногда мне кажется, что я стою на улице и наблюдаю за всем со стороны, и единственное, что я могу, это высказать свое мнение.

Она положила руку ему на колено.

— Мне важно твое мнение. Но ты тоже должен понять: я становлюсь мамой впервые, мне нужно время, чтобы взвесить все, прежде чем принимать решения.

— Я пытаюсь дать тебе время.

— Я знаю, — ответила она мягко.

Казалось, мир замер, когда он наклонил голову, и она прильнула к нему. Их губы встретились. Он испытывал голод по ней, по ее прикосновениям, по ее губам с самого Рождества. Оливия обвила его руками, крепко прижимая к себе. Он чувствовал ее грудь, но ему хотелось видеть эту грудь, прикасаться к ней, целовать ее. Ее дыхание стало его дыханием, он отклонился назад, потянув ее за собой, так что она легла на него. Оливия тихонько постанывала, все сильнее сжимала его плечи, его чувственность была на пределе от прикосновения кончиков ее пальцев к его шее, от цветочного запаха, который всегда исходил от ее волос. Ее стройные ноги переплелись с его ногами, он ощущал на себе ее дивную сладкую тяжесть.

Он гладил ее спину, опускаясь все ниже, пока его руки не добрались до ягодиц. Он прижался к ней в возбуждении, и она начала двигать бедрами в такт ему; он не знал, понимает ли она, что делает с ним.

Он стал целовать ее лицо, шею, плечи. Когда она прошептала его имя, он еще раз сделал толчок бедрами, ища удовольствия и одновременно желая дать его. Хриплым голосом он произнес:

— Оливия, ты не представляешь, как я хотел этого. Как сильно я тебя хочу.

Внезапно она замерла, и он понял, что разрушил колдовство. Теперь она перестанет действовать импульсивно, а это значит…

— Лукас, мы не можем… Мальчики, Мим, Уатт… Она попыталась встать, но он удержал ее, прижимая к себе.

— Поцелуй меня на прощание, Оливия. Пожелай мне спокойной ночи. Покажи, что хочешь меня. — Когда она заколебалась, он пробормотал:

— Ладно, не надо. — Мужская гордость заставила его высвободиться из-под нее. Сев на краешек софы, он немигающим взглядом уставился прямо перед собой.

— Лукас, ты меня не понял…

— Я прекрасно понял тебя, — оборвал он ее. Все ясно: она не испытывает влечения к нему, даже когда они оказываются рядом.

Выражение лица Лукаса, его застывшая поза говорили Оливии, что лучше сейчас его не трогать, даже не говорить с ним.

— Я ухожу спать, — сказала она. Он продолжал смотреть перед собой. — Извини меня. — Тебе не за что извиняться, — отрезал он. — Я думал, мы хотим друг друга, но, очевидно, я один испытываю влечение.

— Это не правда. Просто ты забыл, что я беременна и что значит эта беременность для меня, для моей жизни. Мне трудно во всем разобраться.

— Что ж, когда разберешься, не забудь сообщить мне.

— Уатт сказал, что ты можешь быть упрямым, но забыл добавить, что к тому же ты можешь быть несносным!

Она направилась к лестнице и внезапно осознала, что Лукас, сам того не желая, открыл ей свои чувства, пусть это было лишь физическое влечение. Они действительно начинают узнавать друг друга.

Знает Лукас Хантер об этом или нет, но он сбросил маску равнодушия и безразличия. И это давало ей надежду.

Глава 7

Утро на ранчо начиналось с завтрака, состоящего из яиц, сосисок и блинов, после чего мальчики приступали к своим домашним обязанностям, учась таким образом ответственности и умению работать вместе. Мим позволила Оливии помочь ей с приготовлением завтрака, но настояла на том, чтобы потом ее гостья отдыхала и наслаждалась свободным временем. Лукас нашел ей пару ботинок и повел на небольшую прогулку. Все утро кто-нибудь неизменно оказывался рядом с ними, и у них не было возможности остаться наедине, хотя бы ненадолго. Да и нарочитая отчужденность Лукаса не особо располагала к общению.

Он внимательно за ней наблюдал, когда показывал лошадей. До этого Оливия никогда не видела их вблизи и сейчас наслаждалась зрелищем. Ей захотелось подойти к этим красивым животным поближе. Пуля тыкалась ей мордой в шею и жакет, но Оливии это нравилось.

Тут в конюшню ворвался Русс со щеткой в руках, чтобы подмести дорожки. Все мальчики старались побыстрее управиться с делами, чтобы успеть на верховую прогулку с Лукасом после обеда.

Когда Мим поставила тарелки с, горячим супом и домашний хлеб на стол, Тревор, склонив голову набок, спросил Оливию:

— А ты едешь с нами кататься?

— В этот раз нет.

Тревор явно обрадовался — выходит, Лукас полностью будет принадлежать им.

После обеда Оливия помогала Мим убрать со стола. Внезапно, относя тарелки в раковину, она почувствовала усталость.

— Лукас на этот раз выглядит каким-то притихшим, — заметила Мим.

Их взгляды пересеклись, и Оливия поняла, что может довериться этой женщине.

— Я не понимаю, что происходит. Лукас наблюдает за мной, как будто ожидая, что я вот-вот потребую отвезти меня домой.

— До этого вы общались в совершенно другой обстановке, — сказала Мим. — Нет, здесь что-то еще. Впрочем, может быть, у меня просто разыгралось воображение.

— Или это интуиция.

— Вы знаете, что его беспокоит, да? Мим убирала со стола столовые приборы.

— Лукас рассказывал тебе о Седеете?

— Седеете? Он… встречался с ней?

— Она хотела выйти замуж за Лукаса. Корысти ради. Он был сильно увлечен ею, пока однажды они не провели выходные на ранчо.

— Ей здесь не понравилось?

— Это мягко сказано.

— А если я спрошу его об этом?

— Он не захочет говорить. И причин у него на это более чем достаточно.

Оливия открыла посудомоечную машину и сложила в нее тарелку. Потом быстро выпрямилась и почувствовала небольшое головокружение.

— Что с тобой? — испуганно спросила Мим.

— Ничего особенного. Доктор сказал, что у меня пониженное давление. Иногда кружится голова.

Работа по кухне была забыта. Мим выдвинула стул и села рядом с Оливией.

— Почему бы тебе не поспать, пока все на прогулке?

— Я лучше останусь и помогу вам. Мим похлопала ее по руке.

— Ты поможешь мне с ужином. Иди. Отдохни немного. Подумай о том, что тебе нужно беречь себя. И накопить сил для рабочей недели.

Почувствовав душевную близость с Мим, Оливия решилась высказать вслух то, что давно было у нее на сердце:

— Лукасу очень повезло, что он встретил вас с Уаттом в своей жизни.

— Мы всего лишь делали то, что было в наших силах. Вы с Лукасом сделаете то же самое.

Через несколько минут Оливия уже разделась и, скользнув в ночную рубашку, удобно устроилась под одеялом.

Свернувшись калачиком и закрыв глаза, она подумала, кто же такая Селеста и как она выглядела?

Когда Лукас потихоньку открыл дверь в комнату для гостей, Оливия спала, лежа к нему лицом. Ее каштановые волосы разметались по подушке.

Он вспомнил прошлую ночь. После того, как она назвала его несносным и ушла спать, он, сидя в одиночестве перед камином, кое-что понял. Оливия в самом деле верила в то, что иметь физические отношения с мужчиной означает принадлежать ему полностью, всю оставшуюся жизнь, а ей пока что неясно, хочет ли она стать его женой. Будущее представлялось Лукасу еще более неопределенным, хотя, кажется, Оливия поняла, какое важное место занимает в его жизни ранчо. Но не сравнивает ли она его с Уиткомбом?

Как будто ощутив его присутствие, Оливия открыла глаза.

Лукас сел на краешек кровати:

— Мим сказала, что у тебя кружилась голова. Она убрала волосы со лба и села, опершись на подушку.

— Мне уже лучше.

Он никак не мог оторвать взгляд от ее голых рук, от ее груди. Он посмотрел на соски, которые напряглись под шелковой материей, затем взглянул ей в глаза и увидел в них желание, такое же, какое испытывал сам. Он был уверен в этом. И все же знал, что должен уйти.

— Лукас, расскажи мне о Седеете.

На него словно подуло холодным ветром.

— Мне нечего рассказывать.

— Но Мим сказала… Он нахмурился:

— Я не думал, что Мим будет сплетничать за моей спиной.

— Она и не сплетничала. Лишь сказала, что Селеста хотела выйти за тебя замуж и что ты привозил ее сюда.

— Все в прошлом, Оливия. Давай оставим это.

— Твое прошлое — это часть тебя, а ты стараешься его спрятать. Я хочу знать, почему.

— Может, у тебя нет права знать, почему, — отрезал он.

Ее молчание подчеркнуло боль, которая была в ее глазах. Он и сам не мог понять, почему так резко ответил ей.

— Лукас! — раздался голос с лестницы и топот детских ног по деревянным ступенькам.

Оливия натянула одеяло до плеч, а Лукас пошел к двери.

— Иду, — крикнул он вниз и обернулся. — Я обещал им помочь собрать модель аэроплана.

— А я обещала Мим помочь с ужином. Мне нужно одеться.

Лукас знал, она не встанет до тех пор, пока он не выйдет из комнаты.

— Встретимся внизу, — буркнул он. Оливия не ответила, и он понял, что еще больше увеличил дистанцию между ними…

Снежок со свистом пролетел мимо нее, когда Оливия в воскресенье в полдень вышла на заднее крыльцо. Она сощурилась от слепящего солнца, которое усердно пыталось растопить снег на полях. Лукас, Русс и Джерри лепили снежную бабу. Курт и Тревор обстреливали друг друга снежками.

Джерри окликнул ее:

— Поможешь нам?

Она одолжила перчатки и ботинки у Мим, надеясь, что ей позволят присоединиться.

— Если вы не против. А то, может быть, это проект-только-для-настоящих-парней? — Она говорила, обращаясь к Тревору.

— Можешь помочь, если хочешь, — проворчал он. Она шагнула в сторону Лукаса и тут же провалилась в снег.

— Когда ты хочешь ехать? — спросил Лукас.

— Этот же вопрос я хотела задать тебе. — Отношения между ними были натянуты еще со вчерашнего дня, когда он сказал ей, что у нее нет права спрашивать его о прошлом. Этой ночью она ушла спать одновременно с Мим и Уаттом, решив, что им с Лукасом нужно какое-то время побыть вдали друг от друга.

— Если хочешь, можем отправиться до ужина, — сказал он.

— Мим обещала показать мне, как связать крючком свитерок для малыша. К тому же, она испекла яблочный пирог.

Он улыбнулся:

— Она знает, что я все отдам за кусочек яблочного пирога. Ты хочешь научиться вязать крючком?

— Я бы хотела сделать для ребенка что-нибудь особенное.

Лукас внимательно посмотрел на нее:

— Хорошо, поедем после ужина.

С помощью Оливии снежная баба быстро приобрела нужную форму. Они соорудили еще и вторую, маленькими камешками выложили рот, камнями побольше глаза, из веток сделали руки, из морковки — носы. После этого Оливия пошла обучаться искусству вязания крючком, а Лукас с мальчиками остались играть в пятнашки во дворе.

Перед ужином Уатт объявил:

— Кобыла Песня Ночи до утра ожеребится.

— Правда? — Оливия не видела ничего подобного в своей жизни.

— Могу спорить на что угодно: это произойдет в полночь, — сказал он с улыбкой. — Как жаль, что вас здесь не будет!

Оливия вопросительно взглянула на Лукаса. Он удивленно поднял брови:

— Что? Ты хочешь остаться?

— А мы можем? Я так хотела бы посмотреть!

— Мы тоже! Мы тоже! — скандировали мальчики. Все, кроме Тревора.

— Песне Ночи не понравится такая компания, сказал Уатт. — Но я могу разбудить вас, когда все начнется. Это стоит того, чтобы немного недоспать.

— А я не собираюсь вылезать на холод из постели среди ночи, — проворчал Тревор.

— Ты и не обязан, — заверила его Мим. — Я видела, как рождаются на свет жеребята, поэтому останусь с тобой в доме.

Оливия села за стол напротив Лукаса. Он задумчиво посмотрел на нее:

— Мы можем выехать завтра рано утром, если ты уверена, что хочешь остаться.

— Я уверена.

После ужина Мим помогла мальчикам приготовить все к школе, а Лукас с Уаттом пошли проверить жеребую кобылу. После того, как они с Мим уложили мальчиков в постель, Оливия почувствовала непреодолимое желание пойти в конюшню, чтобы увидеть все от начала до конца. Выскользнув на улицу, она направилась туда.

Глубоко вдохнув бодрящего ночного воздуха, Оливия посмотрела на небо, усеянное мириадами звезд. Здесь царили тишина и покой, и остро ощущалась успокаивающая душу связь с неким высшим началом. Возможно, этому способствовали горы, вершины которых были покрыты снегом, или горделиво возвышающиеся сосны, или осины, качающиеся на ветру. И это было прекрасно.

Она уже почти дошла до ворот, когда до нее донеслись мужские голоса.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, — услышала Оливия голос Уатта.

— О чем угодно, — ответил Лукас.

— Мы с Мим хотим, чтобы ты принял мое завещание. Если что-нибудь случится со мной или с ней, ранчо должно стать твоим.

Лукас молчал.

— Мы хотим, — продолжал Уатт, — чтобы ты сделал из него приют для детей, которым негде жить, а может, если у вас возникнет такое желание, ранчо станет и вашим домом.

— Я не могу принять этот щедрый дар, Уатт.

— Не отвечай сразу «нет». Подумай.

Почему Лукас отказал Уатту? — размышляла Оливия. Потому, что не хочет ответственности? Или потому, что не хочет привязываться ни к одному месту, даже к этому? Но он любит этот дом! Или ему просто нравится приезжать сюда, когда вздумается? На его условиях.

Но если так, если он не хочет быть ничем связанным, как она может на него рассчитывать?

Она сделала шаг назад, снег под ее ботинками захрустел, и Лукас, подойдя к воротам, заметил ее. Он отодвинул задвижку.

— Мне было любопытно, что происходит с Песней Ночи.

Его голубые глаза испытующе смотрели на нее.

— Она ведет себя беспокойно и подпускает только Уатта. Но мы можем посмотреть, только тихо. — И Лукас пропустил Оливию в конюшню.

В дальнем углу Песня Ночи беспокойно металась из стороны в сторону. Уатт и Лукас удалили перегородку, и у кобылы было двойное стойло. Лукас уложил тюки прессованного сена так, чтобы Оливия могла сесть и наблюдать за ней на расстоянии. Наклонившись к Оливииы, он прошептал, что они с Уаттом будут в помещении для фуража.

Время шло. Песня Ночи становилась все беспокойнее, часто взбрыкивала. Оливия не отрывала глаз от лошади, обхватив себя руками, хотя одежда ее отсырела.

Вскоре вернулся Лукас.

— Замерзла? — Он говорил приглушенным голосом.

— Немного.

— Хочешь вернуться в дом? Она покачала головой.

— Надо согреть тебя немного, а то простынешь еще до того, как все закончится.

Не поняв, что он имеет в виду, она пошла за ним в свободное стойло, где лежало свежее сено. Он вышел и через некоторое время вернулся с попонами, постелил их одну на другую и так же тихо сказал:

— Можем, поспать немного, согреваясь теплом наших тел. — В выражении лица Лукаса было что-то, что заставило ее подчиниться. Они не оставались наедине с того момента, как он вчера покинул ее комнату.

Оливия примостилась рядом с ним, он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Теперь ей уже не нужно было одеяла, тем не менее он накрыл их попоной.

— Прости меня за то, что я сказал тебе вчера.

Кажется, извинения даются ему с трудом.

— Ты понимаешь, за что просишь прощения? — спросила она мягко.

Возникла небольшая пауза.

— Да. Я не привык к тому, что мне задают вопросы о моей личной жизни.

— Мим и Уатт тоже не задают тебе таких вопросов?

— Они ждут, и в конце концов я сам все рассказываю.

— Я тоже должна ждать?

Он вздохнул, и она поняла, что загнала его в угол. Но они должны расставить все точки над «i» сейчас.

— Ты не хотел даже рассказывать мне о ранчо, а все эти выходные словно бы ждал, что я сбегу отсюда, поджав хвост. И я хочу знать, почему.

Он смотрел прямо перед собой, сжав челюсти, и, чтобы прорваться сквозь невидимые преграды, она нежно взяла его за руку:

— Лукас?

Мышцы у нее под рукой напряглись. Наконец он произнес:

— Мы с Селестой встречались несколько месяцев. У нее был свой бутик, и она часто работала по выходным, поэтому, когда я улетал сюда, она не возражала.

— Она знала, что ты вырос на ранчо?

— Я сказал ей это перед тем, как привезти сюда. Помолчав, он продолжил:

— Выяснилось, что Селесту интересовал лишь мой имидж — удачливый адвокат, который летает на собственном самолете, водит ее в дорогие рестораны и на престижные вечеринки. Она красива, образованна, из прекрасной семьи, но я не понимал, пока не привез ее сюда, что она — сноб… всего лишь сноб. Эта женщина не любит детей.

— Ты собирался жениться на ней? — спросила Оливия, в ее горле стоял ком.

— Мы обсуждали это. И наших будущих детей. Но здесь, на ранчо, я увидел, как она отвернулась от плачущего Русса, когда он упал и ободрал коленку. Она выходила из комнаты, если в ней оказывались дети. Она накричала на Курта из-за того, что тот положил на ее сумочку непросохший рисунок. Я понял, что она из тех женщин, которые отдают своего ребенка на воспитание няньке, а затем отсылают его в школу-пансион.

Теперь Оливии стало ясно, почему он не хотел рассказывать ей о своем прошлом, о ранчо. Но если бы он действительно любил ту женщину…

— Я не хочу, чтобы моего ребенка растила няня, прошептала она.

— Но ты мечтаешь о карьере. — Его голубые глаза напряженной испытующе смотрели на нее, он , пытался понять, кто она такая на самом деле.

Так вот почему он так отреагировал, когда она сообщила ему о предложении работать в «Баррингтоне»!

— Лукас, я толком еще не решила по поводу ребенка… и работы. Я хочу кормить ребенка грудью, обнимать его, отмывать его липкие пальчики и смазывать его на ночь детским кремом. Больше всего на свете я хочу качать нашего ребенка и петь ему колыбельные песни. Я обещаю тебе это.

В конюшне воцарилось тяжелое молчание, пока он взвешивал ее слова, лишь беспокойное метание Песни Ночи и хруст соломы под ее копытами нарушали его. Большим пальцем Лукас приподнял подбородок Оливии:

— Клянись, что ты выполнишь свои обещания.

— Клянусь, — торжественно повторила за ним Оливия.

В этот момент вошел Уатт.

Губы Лукаса коснулись губ Оливии, но поцелуй получился обидно коротким, хотя и успел всколыхнуть огонь их чувств.

— Лучше поспи немного, пока есть возможность, а то завтра предстоит долгий и трудный день.

Лукас притянул ее к себе поближе, так что она смогла положить голову ему на плечо, как на подушку.

Показалось, что прошло лишь несколько минут, когда Уатт позвал их. Рука Оливии лежала на груди у Лукаса, а его губы почти касались ее затылка. Взгляд его был внимательным и сосредоточенным.

— Ты спал? — спросила она.

— Отдыхал, — ответил он с улыбкой, которая заставила ее сердце растаять. — Пойду посмотрю, нужна ли Уатту помощь, а ты зови мальчиков. Все может произойти очень быстро.

Мим и Оливия быстренько одели Курта, Русса и Джерри потеплее. Они на ночь оставались в одежде, чтобы быть наготове. К удивлению Оливии, Тревор тоже остался в одежде и пошел вместе со всеми. Проходя мимо нее на кухне, он сказал:

— Слишком много шума, спать невозможно. Мальчики побежали вперед. В загоне Лукас объяснил им:

— Здесь не цирк, ребята. Вы будете тихо стоять в сторонке, иначе вам придется вернуться домой. Понятно?

Они закивали.

Лукас завел их в конюшню, и они выстроились в линейку напротив стойла Песни Ночи. Лукас опустился на колени рядом с ней, напротив Уатта.

— Ноги! Я вижу ноги! — внезапно закричал Курт и быстро зажал себе рот рукой.

Песня Ночи негромко ржала, она вся покрылась испариной, к ее бокам прилипла солома. Начались схватки.

— Это похоже на надувной шар с водой, — сказал Джерри шепотом, когда появился пузырь.

Неожиданно пузырь лопнул, из него хлынула жидкость, и сразу же показались передние ноги и ноздри жеребенка! Не прошло и нескольких секунд, как весь жеребенок лежал на сене, все еще связанный со еврей матерью пуповиной.

— Ух ты! — выдохнул Русс, руки Оливии крепко сжали его плечи, а на глаза ее навернулись слезы.

Лукас взглянул на нее, и их взгляды переплелись. Она попыталась сморгнуть слезу, но его медленная улыбка сказала ей, что он понимает ее чувства. Жеребенок. Малыш. Волшебство. И они вместе пережили это чудо.

Пока Уатт успокаивал кобылу, Лукас, обтирая жеребенка полотенцем, объяснил мальчикам, что такое пуповина и для чего она нужна.

Но вот жеребенок взбрыкнул, чтобы освободиться от кобылы, и пуповина разорвалась. Веко-ре Песня Ночи уже лизала своего малыша, который пытался встать на ноги. Одна, вторая, третья попытки, пока наконец его хилые ножки смогли удержать его.

— Это кобылка, — сказал Уатт с улыбкой. — Мальчики, вам нужно придумать ей имя.

Гнедая лошадка потыкалась мордочкой матери в бок и принялась сосать.

Выйдя из стойла, Лукас обнял Русса:

— Ну все, мальчики, возвращайтесь домой. Давайте дадим маме и дочке побыть наедине, — и обратился к Оливии:

— Иди, ложись в постель. Я помогу Уатту закончить здесь. Мы выедем примерно в пять тридцать.

Оливия кивнула, понимая, что если они оба опоздают на работу, пойдут слухи. Внезапно она осознала, что возможные слухи уже не пугают ее как раньше. Когда это точно произошло, неизвестно, но она влюбилась в Лукаса Хантера — страстно и безоглядно, и это обескураживало ее гораздо больше, чем сплетни.

Потому, что она не понимала, какие чувства Лукас испытывает к ней.

В понедельник утром на столе у Оливии зазвонил телефон. Едва сдерживая зевоту, Она подняла трубку.

— Оливия, это я.

Она улыбнулась. Услышав голос Лукаса, она вспомнила их выходные, возвращение ранним утром и то, как они гнали как сумасшедшие, чтобы не опоздать на работу.

— Когда ты сегодня вернешься? — спросила она, прикидывая, что приготовить на ужин.

— Во второй половине дня мне нужно лететь в Гранд-Джанкшен, Колорадо. До завтрашнего вечера буду на переговорах. Но к ужину уже должен быть дома.

Она почувствовала пустоту внутри себя, будто солнце исчезло за облаками.

— Тогда я поеду домой и хорошенько высплюсь.

Ужасно хочу спать. А как ты?

— Мне не нужно столько сна, сколько тебе.

— Будь осторожен, — сказала она. Ей бы так хотелось броситься в его кабинет и обнять его перед вылетом, но она не знала, может ли себе это позволить.

Его низкий глубокий голос звучал уверенно.

— Я всегда летаю осторожно. До завтра.

Посмотрев на часы, наверное, в сотый раз за вечер, Оливия включила телевизор. Лукаса еще не было дома, и он ни разу не позвонил. Она даже не знала, где он остановился в Гранд-Джанкшен! Может быть, он решил провести еще одну ночь в Колорадо? Тогда почему не позвонил?

Пройдя на кухню, она выключила плиту. Индюшачьи грудки и вареная картошка были давным-давно готовы. Если Лукас не войдет в дверь в 10.00, она позвонит Рексу Баррингтону — и черт с ними, с последствиями.

Ее руки дрожали, когда она складывала еду в холодильник. Затем она тщательно протерла все, что можно, на кухне, чтобы хоть как-то отвлечься.

В 9.45 в холле послышались шаги Лукаса. Оливия сказала себе, что должна оставаться спокойной, не реагировать слишком бурно, и дать ему возможность все объяснить. Проглотив комок в горле и подавив желание заплакать, она глубоко вздохнула и поспешила в гостиную.

Увидев ее, Лукас бросил сумку около софы.

— Мне задержали вылет в аэропорту, и по пути было несколько штормовых бурь. По идее, мне нужно было сесть где-нибудь и переждать шторм, но хотелось быстрее добраться домой. Надеюсь, ты не переживала?

Он надеется, что она не переживала?

— Я очень переживала. Я понятия не имела, где ты остановился в Гранд-Джанкшен, улетел ли оттуда, не разбился ли…

Ее любовь к Лукасу стала слишком глубокой, слишком страстной, чтобы и дальше не откликаться на зов своего сердца. Она хотела, чтобы у нее были права на Лукаса, она хотела, чтобы они были ближе друг к другу, гораздо ближе, чем предполагает простое соседство.

Сделав еще один глубокий вдох, она решила свое будущее.

— Если твое предложение все еще в силе, я готова выйти за тебя замуж.

Глава 8

Сердце Лукаса бешено колотилось, он не чувствовал усталости ни от встреч, которыми был полон сегодняшний день, ни оттого, что ему пришлось лететь через шторм. Он мечтал лишь об одном: добраться поскорей домой, к Оливии.

И вот она стоит перед ним, нежная, красивая, и совсем не сердится на то, что он опоздал. Более того, она готова выйти за него замуж.

— Ты не шутишь? — спросил он, обрадовавшись такому решению, но не понимая, что привело ее к нему. Она кивнула… медленно, как будто лишь сейчас поняла последствия своих слов. Сделав огромный шаг, он оказался рядом с ней, настолько близко, что мог поцеловать ее, но не был уверен, что может сделать это. — Что заставило тебя принять это решение?

Ее щеки вспыхнули, как всегда, когда он задавал ей конкретные вопросы.

— Я… э-э… Я просто поняла, что если с тобой что-то случится, у меня нет никаких доказательств, что ты отец моего ребенка. А я хочу, чтобы наш ребенок знал, кто его отец. И я хочу, чтобы у него были родители, которые живут под одной крышей, но не просто соседи по квартире.

Радость Лукаса немного поубавилась, потому что он понял, что стоит за ее словами. Оливия хотела защитить своего ребенка, семья гарантировала определенную надежность и стабильность. Значит, она приняла это решение из чисто практических соображений. Именно из этих соображений и он в свое время сделал ей предложение.

— Значит, в эти выходные мы летим в Лас-Вегас.

— В эти выходные?

— Чем раньше мы поженимся, тем раньше перестанем притворяться, что мы всего лишь знакомые, и скрывать твою беременность.

— Для тебя, Лукас, это, вероятно, не имеет значения, но я хочу, чтобы все привыкли к мысли, что мы женаты, прежде чем объявить о ребенке.

— Что ж, тогда тем более нам нужно пожениться как можно скорей.

Несколько мгновений она смотрела на него, затем кивнула:

— Хорошо. В эти выходные.

— Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, Оливия. Я обо всем позабочусь. Закажу билеты на аэробус.

— Но я не представляю своей свадьбы без мамы.

— Я закажу билет и на нее.

— Правда?

Он готов оплатить билеты любому, кого она захочет, ради еще одной такой улыбки!

— Конечно! А твой отец?

— Я… э… — Она колебалась. — Не знаю, как связаться с ним. Он очень много путешествует.

— Может быть, мама знает? Оливия покачала головой:

— Нет, она не знает. А ты собираешься приглашать Мим и Уатта?

— Я бы очень хотел, чтобы они были там, но они не смогут уехать с ранчо из-за мальчиков. Мы позвоним им после церемонии, а когда вернемся, то съездим к ним. Иди, позвони маме, а потом я попытаюсь зарезервировать билеты. — Не в состоянии больше сдерживать свое желание хотя бы прикоснуться к Оливии, он заправил ей волосы за ухо. — У нас все будет хорошо, Оливия. Это будет настоящий брак, потому что мы оба хотим этого.

Она кивнула в ответ, хотя Лукасу показалось, что он увидел сомнение в ее глазах. Надо сделать все возможное, чтобы развеять все ее сомнения, если не до свадьбы, то… во время медового месяца. Он наклонился и поцеловал ее.

Посмотрев на часы, Оливия закрыла папку и положила ее в стопку к остальным. Утром она спросила у Стенли, можно ли ей сегодня уйти пораньше. Он не возражал. Утром, до работы, они договорились с Лукасом, что встретятся в час в его кабинете. После обеда они собирались лететь в Лас-Вегас, где завтра в полдень должны были пожениться. Ее сердце начинало бешено колотиться при одной мысли об этом. После того, как Лукас вернулся из Гранд-Джанкшен, они все спланировали. Мама взяла выходной, чтобы присутствовать на их свадьбе, и настояла на предпраздничном ужине, который был бы ее подарком им. Ради такого случая Оливия купила новое платье, а на церемонию в церкви решила надеть свой костюм цвета слоновой кости, который надевала всего лишь раз — на празднование Рождества в офисе. Еще она купила комплект — шелковую ночную рубашку и халат цвета морской волны…

Лукас поцеловал ее в четверг вечером. Этот поцелуй мог привести их в спальню, но он отступил. Оливия поняла, что Лукас сделал это намеренно; то была его стратегия — он хотел вызвать в ней нетерпение в предвкушении их первой брачной ночи. Ей очень хотелось, чтобы он сказал ей о своих чувствах, хотя она любила его так сильно, что готова выйти за него замуж, даже не зная, что он испытывает к ней.

— Оливия, вы говорили, что хотели бы уйти пораньше, но не могли бы вы зайти ко мне на несколько минут? — спросил Стенли из дверей своего кабинета.

Когда она села на стул напротив босса, Стенли отодвинул стопку бумаг на край стола.

— Как вы знаете, у меня есть дочь. Стенли с гордостью говорил о дочери. Она была выпускницей колледжа.

— Как у нее дела?

— Вот в этом-то и проблема. Она думает, что хорошо. А я думаю, она сошла с ума! — Стенли был взволнован и расстроен.

— Что случилось?

— Она позвонила мне сегодня утром. Хочет бросить колледж и выйти замуж! Ее друг учится в медицинском колледже, и она намерена пойти работать, чтобы помогать ему, пока он учится. Я не смог убедить ее, что ей диплом нужен не меньше, чем ему. Вы почти сверстницы, и я подумал, что вы могли бы помочь мне найти нужные аргументы, чтобы убедить ее передумать.

Услышав слова Стенли: «Вы почти сверстницы», Оливия внезапно поняла то, что должна была понять уже давно: он относился к ней как к своей дочери — с нежностью и отцовской заботой, которой она была лишена. Стенли как бы заменил ей отца.

— Я не знаю, чем могу помочь вам, Стенли. Если она действительно любит этого человека, вы не сможете заставить ее изменить решение. Наверно, вам стоит поговорить об этом с ними обоими. И выяснить, что они на самом деле собираются делать. Понять, не использует ли он ее.

— То есть, вы думаете, если я воспротивлюсь этому браку, они все равно поженятся?

— Не вы ли говорили мне, что она все делает по-своему?

Он покачал головой:

— Я не хочу, чтобы она совершила ошибку, о которой будет жалеть всю жизнь.

— Все, что вы можете сделать, Стенли, это поговорить с ней и быть рядом, если это понадобится.

После непродолжительной паузы он встал. Поднялась и Оливия. Стенли улыбнулся и положил руку ей на плечо:

— Спасибо за то, что хоть немного прояснили мне ситуацию.

Она улыбнулась в ответ.

— Это нетрудно сделать, когда речь идет о чужой личной жизни.

Открыв дверь офиса Стенли Уиткомба, Лукас увидел, что стул Оливии пуст, но тут услышал ее голос из кабинета Стенли, дверь в который была открыта. У Лукаса сжалось все внутри, когда он увидел, что они разговаривают, глядя в глаза друг другу. Застыв, он наблюдал за ними, не слыша, о чем именно они говорят.

Когда Стенли Уиткомб и Оливия встали, он почти ждал, что…

Рука Уиткомба на плече Оливии заставила Лукаса рвануться вперед и обнаружить свое присутствие прежде, чем он увидит свою будущую жену в объятиях Уиткомба, прежде, чем…

Оливия повернулась, и ее взгляд застыл на его лице.

— Ты готова? — произнес он срывающимся голосом.

— Мы уже заканчивали, — быстро убрав свою руку, сказал Стенли. — Оливия не упомянула, что встречается с вами.

Оливия вспыхнула, и Лукасу захотелось крикнуть, что они улетают, чтобы пожениться. Но он сдержался.

— У нас есть планы на уикенд, — спокойно ответил он.

Стенли удивленно поднял брови:

— Что ж… в таком случае, до понедельника, Оливия. Приятных вам выходных.

Она попрощалась со Стенли и одарила Лукаса весьма красноречивым взглядом. Пока они шли до стоянки, Оливия молчала, и Лукас не знал, расстроена она или рассержена. Как только они сели в его джип, он спросил:

— Ты не передумала выходить за меня замуж?

— А почему ты спрашиваешь?

— Хочу, чтобы ты была уверена.

— Я уверена, Лукас. Но если у тебя есть сомнения…

— Я готов к этому. Но мы забыли купить кольца, может быть, у нас будет время перед встречей с твоей мамой.

Оливия ничего не ответила и пристегнула ремень безопасности.

Когда коридорный открыл дверь их номера и Оливия переступила порог, у нее перехватило дыхание от того, что она увидела. Две ступеньки вели вниз, на площадку с камином, мягкой софой, стульями и музыкальным центром. Зеленый ковер прекрасно сочетался с розовато-лиловой зеленой обивкой мягкой мебели. Тремя ступеньками выше стояла огромная кровать. Зеркало на туалетном столике из светлого дуба отражало широкое витражное окно, закрытое тяжелыми шторами.

Когда Лукас дал чаевые коридорному и закрыл дверь, Оливия повернулась к нему. Держался он отчужденно с того момента, как увидел ее в кабинете Стенли. Оливия не знала, почему он злился — потому, что она опаздывала к нему, или потому, что ревновал. Если это ревность, то что бы она ни сказала не поможет. Даже если она признается ему в любви… Оливия подозревала, что Лукас не особо доверяет словам или даже чувствам. Судя по его поведению, любовь он считал романтической иллюзией.

— Ну, как? — спросил он.

— Шикарно.

Он пожал плечами:

— Я хотел, чтобы нам было удобно. И твоей маме тоже. Ее комната не такая большая, но, надеюсь, не менее красивая. Ты не хочешь ей позвонить?

Когда они регистрировались в отеле, Оливия узнала, что мама уже прилетела. Поскорей бы они с Лукасом встретились.

— Она сказала, что сразу же пойдет искать ресторан поблизости. Сейчас выясню, зарезервировала ли она столик.

Прежде чем Оливия подошла к телефону, ее взгляд снова упал на огромную кровать. Она не знала, каковы намерения Лукаса. И когда начнется их медовый месяц, — может быть, сегодня?..

Как будто, прочитав ее мысли, он сказал:

— Если ты хочешь, я могу провести эту ночь на диване. Но завтра я собираюсь разделить с тобой эту кровать. Я женюсь на тебе не только потому, что ты носишь моего ребенка. И намерен быть тебе мужем во всех смыслах этого слова. — И, направляясь к двери, добавил:

— Я хочу немного пройтись.

Прежде, чем она успела моргнуть, не то, чтобы ответить, дверь за ним закрылась.

Удивление сменилось досадой. Значит все, что нужно Лукасу, это ребенок, и… секс. Он достаточно ясно выразился. Что ж, она тоже хочет предаваться любви с ним, но, черт возьми, ей нужно больше! Клятв, романтики, сказки и мужа, который разделит с ней будущее!

Слезы подступили к ее глазам. Неожиданно она вспомнила, что для сегодняшнего ужина купила платье цвета фуксии, и обрадовалась, что разорилась на него. Это платье придаст ей уверенности, которая нужна ей, чтобы заставить Лукаса Хантера увидеть в ней не только мать его ребенка, но и женщину, со своими правами, потребностями и желаниями, которые, вполне возможно, совпадут с его намерениями.

Он собирается разделить с ней эту кровать завтра?

Что ж, она собирается иметь больше, чем просто секс.

Их медовый месяц будет путешествием в любовь, их брак будет длиться вечно.

Сладкие звуки саксофона разливались в фойе кафе, где Лукас, Оливия и ее мама провели чудесный вечер.

— Я так рада, что ты приехала, мама. Ужин был замечательный. Спасибо.

Подойдя к ним, Лукас взглянул на Оливию так же страстно, как смотрел на нее весь этот вечер. Должно быть, платье сыграло свою роль. Расшитый бисером лиф без спинки и рукавов, с завязками на шее и спине, облегал ее полную грудь, юбка из тафты не доходила до колен. Через какое-то время она уже не сможет надеть это платье, но сегодня оно было как нельзя кстати.

— Позвольте и мне поблагодарить вас, миссис Макговерн, — обратился Лукас к матери Оливии.

— Зовите меня Розмари, Лукас. Завтра вы ведь станете моим зятем. А этот ужин — всего лишь мой маленький вклад.

— Мама, ты зайдешь к нам в номер? — обратилась к ней Оливия.

— Нет, я вернусь к себе. Долгая дорога вымотала меня, а завтра предстоит очень важный день.

В лифте Лукас молчал, но, когда Розмари стала выходить, он придержал дверь.

— Я заказал лимузин на двенадцать тридцать он отвезет нас в церковь. Она улыбнулась ему:

— Вы действительно все предусмотрели. Спокойной вам ночи.

Молчание заполнило лифт, когда Лукас и Оливия ехали на свой этаж, и она чувствовала, как он напряжен, когда они шли к своей комнате. Лукас открыл дверь, Оливия шагнула внутрь и вспомнила его возвращение с сегодняшней прогулки. Она уже оделась и была готова к ресторану. Он уставился на нее, как будто видел в первый раз. Как только он побрился и переоделся, они пошли в ювелирный магазин при отеле и купили простые золотые кольца.

Зайдя за ней в номер, Лукас снял пиджак и повесил его на спинку стула.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы поженились в Лас-Вегасе? Оливия подошла к нему.

— Меня не было бы здесь, если бы я этого не хотела.

Его глаза искали ее взгляд, схватив ее за локоть, он притянул ее к себе:

— Ты великолепно выглядишь сегодня. Это платье…

Его глаза горели таким желанием, что Оливия чуть было не потеряла голову, но она твердо была настроена на то, чтобы первая брачная ночь запомнилась им своей значительностью.

— Я рада, что тебе нравится, — пробормотала она.

— О, да, — уверил он ее хриплым голосом. Она понимала, что если он поцелует ее, она не сможет ждать и минуты, не говоря уже о целой ночи, и тогда все свершится сегодня.

— Я думаю, ты прав насчет сегодняшней ночи, еле выговорила она. Он склонил голову:

— Прав?

— Ну да. Если мы подождем до завтра… ну, ты понимаешь, о чем я… то наш брак начнется по-особенному. Как ты считаешь?

Его лицо выражало и озабоченность и внутреннюю борьбу.

— По-особенному?

— Я давно решила, что предаваться любви смогу, только выйдя замуж. И до сих пор хочу, чтобы было так… хотя и поскользнулась однажды. Я буду тебе благодарна, если ты поймешь это… Но так как я ниже тебя, то на софе лягу я.

— Ни за что, — пробормотал он с натянутой улыбкой.

— Лукас…

— Ни в коем случае, Оливия. Ты ляжешь на кровати. Мне будет удобно на диване. У себя в кабинете я постоянно так сплю.

— Ну, если ты уверен…

Отпустив ее, он сделал шаг назад:

— Я уверен.

Чтобы усилить ожидание, Оливия поднялась на цыпочки и, положив руки ему на плечи, запечатлела долгий и нежный поцелуй на его щеке.

— Спасибо. — Затем, быстренько отступив, пока сама не попалась в свои же сети, она улыбнулась:

— Если хочешь, иди первой в ванную, я подожду.

Казалось, его взгляд прожжет ее насквозь.

— Хорошо, я пойду первым.

Рванув узел галстука, он вышел, захватив бритвенные принадлежности и шорты. Главное не смотреть на него, когда он выйдет из ванной, подумала Оливия, иначе они начнут свой медовый месяц до свадьбы.

Шпиль часовни, в которой они должны были обвенчаться — единственная, где не требуется ждать очереди, — белел на фоне бирюзового неба. Лукас пропустил Оливию с матерью внутрь и потер шею — софа оказалась чертовски жесткой. Находиться вдали от Оливии прошлой ночью стало последним тестом на его способность контролировать себя. Когда он увидел ее в этом платье… Но он предпочел быть джентльменом и теперь страдает от этого.

Сейчас один взгляд на нее…

Он помнил этот костюм цвета слоновой кости. Она ошеломляюще выглядела в нем на праздновании Рождества и сегодня выглядит так же. Флорист, работающий в гостинице, доставил им утром букет. Он и забыл про то, что нужно купить букет, она же, как оказалось, нет. Она заказала не только букет, но и украшение для волос, которое было сейчас на ней, и бутоньерку для него. Внезапно позолоченные двери, которые были сейчас перед ними, свадебные колокольчики и вся эта неоновая атмосфера Лас-Вегаса показались ему фальшивыми. Конечно, Оливия заслуживала настоящей свадьбы…

Двери перед ними открылись, и женщина сказала:

— Вас ждут.

Неожиданно его снова одолели сомнения. Что, если Оливия не сможет забыть свои чувства к Уиткомбу? Что, если ребенок и даже страсть окажутся недостаточными, чтобы связать их? Но тут его глаза встретились с ее глазами. Он обнял ее за талию:

— Ты готова? Она кивнула, в ее взгляде была уверенность.

Священник старался сделать все, чтобы они не чувствовали неловкости. После того, как они заполнили необходимые бумаги, он попросил их встать к алтарю, где должен был провести церемонию. Оливия передала свой букет матери, которая была их свидетелем. Священник попросил Лукаса повторять за ним клятву. Глядя на свою невесту, на ее красивые каштановые волосы, глубокую чарующую зелень ее глаз и почти незаметную ямочку у левого уголка рта, когда она боязливо улыбалась, он повторил слова, которые теперь приобретали совершенно особый смысл. Почитать. Заботиться.

Пока смерть не разлучит нас.

Оливия произносила эти же слова без колебаний, четко, и он понял, как сильно уважает и любит ее, как желает ее. Клятвы и обмен кольцами заняли совсем немного времени, и священник сказал:

— Вы можете поцеловать невесту.

Оливия подняла глаза, а он не мог поверить в то, что они уже муж и жена и что она наконец принадлежит ему. В поцелуй Лукас вложил все свое желание. Прервав поцелуй, он взглянул на нее, и ему показалось, что она чувствует то же, что и он. И возлагает на их брак те же надежды.

Священник пожелал им удачи, мама Оливии обняла сперва дочь, затем Лукаса со словами:

— Добро пожаловать в нашу семью.

Его голос был хриплым, когда он пробормотал в ответ:

— Спасибо.

Несколькими минутами позже, уже в лимузине, сидя рядом с Лукасом, Оливия спросила мать:

— Ты уверена, что хочешь побыть одна? Может, сходим на ланч…

— Дорогая, я хорошо позавтракала и теперь хочу пойти в бассейн. Я привыкла быть одна. К тому же, я уверена: вам с Лукасом есть чем заняться, кроме как выгуливать меня. В конце концов, начался ваш медовый месяц.

По ее хитрой улыбке Лукас понял: она точно знает, что у него на уме. Он заерзал на сиденье, его локоть терся о локоть Оливии, его колено прикасалось к ее колену. Лицо его жены было пунцовым.

— Спасибо за ваше желание оставить нас наедине, но мы не можем бросить вас, — сказал он.

— А вы и не бросаете. Если у меня будет время до ужина, я попытаю счастье на игровых автоматах. Хочу максимально использовать все, что предлагает этот роскошный отель.

И ради Оливии, и желая узнать свою тещу поближе, Лукас предложил:

— Почему бы нам не позавтракать завтра вместе, перед тем, как вы отправитесь в аэропорт? — Рейс Розмари был в полдень. Они с Оливией должны были лететь во второй половине дня. Розмари внимательно посмотрела на него.

— Хорошо. Только пусть это будет поздний завтрак, — весело сказала она.

И Лукас понял, что Розмари Макговерн ему определенно нравится.

Когда они зашли в отель, Розмари пожелала зайти в один из магазинчиков, чтобы купить какой-нибудь журнал.

— Увидимся завтра! — Она помахала им рукой и оставила одних у фонтана.

Неожиданно Лукас почувствовал себя как юноша на первом свидании. Странно! Эта красивая женщина рядом с ним была его женой, она носила его ребенка! Впрочем, за последние недели Оливия не раз показала ему свой характер, поэтому лучше действовать осторожно.

— Хочешь подняться в номер? — спросил он.

— А ты?

Он глубоко втянул воздух и призвал на помощь все свое терпение, У них не было времени на то, чтобы поесть перед церковью.

— Если ты голодна, мы можем заказать еду в номер, — предложил он, избегая прямого ответа и пытаясь понять, о чем она думает.

— Заманчиво.

Он услышал облегчение в ее голосе, или ему послышалось? Что она предпочтет — поесть или лечь с ним в постель?

Будь осторожен, Хантер, не торопись. Хотя бы доберись до номера.

Напряженность между ними не развеялась, пока они ехали в лифте. Брякнул звонок: лифт остановился на их этаже, и двери открылись. Лукас шагнул из лифта. Оливия, все еще с букетом в руках, взглянула на него и направилась к их номеру. У двери она остановилась. Он открыл дверь.

Если она голодна, он закажет ланч. Подойдя к кофейному столику, он взял в руки меню:

— Чего ты хочешь?

Положив цветы на край стола, она пыталась понять, что происходит между ней и Лукасом. Им никогда не было так неловко друг с другом. Может, он просто не знал, что делать дальше, так же как она? Может, он всего лишь старается быть джентльменом? Кто-то из них должен разрядить обстановку. Она подошла к нему, взяла меню из его рук и положила на столик:

— Лукас, чего ты хочешь?

Его взгляд сначала окунулся в ее глаза, затем перешел на губы и вернулся к глазам.

— Я хочу сделать тебя своей женой.

— В таком случае, почему бы мне не переодеться во что-нибудь более удобное? — предложила она мягко. Лукас не отрывал от нее взгляда. Она подошла к шкафу, сняла новую ночную рубашку и халат с вешалки и пошла в ванную комнату.

Вскоре она появилась, скорее переживая, что, если Лукаса оттолкнут изменения в ее теле? чем испытывая желание. Но тут она увидела Лукаса: он растянулся на их огромной кровати, занимая большую ее часть, его шелковые шорты чернели на фоне белых простыней.

Он голодным взглядом уставился на ее одеяние бирюзового цвета, которое оставляло совсем немного места для воображения. Она не торопилась и, медленно приблизившись к кровати, остановилась.

— Оливия, я должен быть осторожным? Я должен знать о чем-то? — спросил он, и его искренняя забота тронула ее.

Она покачала головой и усилием воли смогла произнести:

— Доктор сказал, что секс окажет на меня хорошее воздействие и поможет подготовить мышцы к…

Сжав челюсти, он протянул ей руку. Она выскользнула из халата, подала ему руку, и он притянул ее к себе. Искры желания в глазах Лукаса обожгли ее, его взгляд скользнул к ее бедрам и затем по всей длине ее ног. Снова взглянув ей в лицо, он сказал:

— Я хочу тебя, Оливия, но если у тебя есть какие-то сомнения…

У Оливии не было никаких сомнений. Однако разумнее доказать ему это, чем сказать. Ее сердце бешено колотилось, когда она пододвинулась ближе и прикоснулась губами к его губам.

Дрожь пробежала по его телу. Когда его губы слились с ее губами, она на секунду сдержала его, чтобы насладиться моментом. По мере того, как поцелуи Лукаса становились все настойчивее, она кончиками пальцев заново открывала для себя твердость его мышц, жар и силу его тела. В ней разгорался огонь, разгоралось желание. Она поняла, что хочет их близости, и прижалась к нему крепче. Внезапно он на мгновенье отодвинулся от нее, чтобы стянуть с ее плеч бретельки, и стал разглядывать ее грудь.

Она не знала, чувствительнее ли стала ее грудь, не знала, можно ли… Все ее мысли испарились, когда губы Лукаса обхватили ее сосок, и она застонала. Его язык был бархатным, играющим, соблазнительным…

Как ее рубашка и его шорты оказались на полу, она не помнила. Куда исчезли ее мысли об изменившемся теле, она не знала. Каким-то образом она потерялась в Лукасе.

Глава 9

Лукасу казалось, что он хотел ее всю жизнь. Его руки дрожали от страсти. Он оторвался от нее, чтобы остановить вихрь чувств, который подхватил и завертел его. Он не понимал, что с ним происходит. Ощущения были такими, будто он впервые прикасался к женщине, как будто все, что он знал об удовольствии до этого, было иллюзией. Даже их первая встреча не смогла подготовить его к тем ощущениям, которые он испытывал сейчас. Оливия и их ребенок теперь были центром мироздания. Он целовал ее шею, ему хотелось зарыться ей в волосы. Он целовал и играл с мочкой ее уха.

— Ты не знаешь, какая ты красивая, Оливия! Как же я мечтал, чтобы мы были вместе, как сейчас.

— Это уже не мечта, — прошептала она, задыхаясь, и грудь ее прижалась к его груди.

Он знал, что должен быть нежным. Он читал, что грудь женщины во время беременности становится гиперчувствительной. Но ее сладостный голос, ее запах, ее опьяняющий вкус затуманил его разум, и он полагался только на интуицию. Он притянул ее к себе ближе, еще ближе, свыше всяких пределов, трепеща от желания, которое накопилось в нем за всю его взрослую жизнь.

Оливия ласкала его кончиками пальцев, гладя вверх и вниз по спине. Лукас опять захватил ее рот, отчаянно стремясь обладать ею. Когда ее руки опустились ниже, к его бокам, он почти потерял над собой контроль. Ее нежное и мягкое тело рядом с его, жестким и мускулистым, страстные стоны, которые она издавала от наслаждения, жар, который исходил от них, дали ему понять, что дольше это не может длиться.

Когда он проскользнул в нее, медленно и нежно, она ахнула и сжала его плечи.

— Как ты, Оливия?

— О, Лукас!

Ее возглас наполнил его восторгом. Со следующим толчком она выкрикнула его имя, ее лицо сияло от блаженства. Больше он был не в силах сдерживать себя, они перестали существовать по отдельности, а стали единым существом, одним телом, удовольствие было настолько огромным, что они отдались ему полностью…

Когда Лукас и Оливия вошли в холл «Баррингтона» в понедельник утром, она не могла сдерживать улыбку. Взглянула на мужа и увидела, что он тоже улыбается. У них был короткий медовый месяц, но он был великолепным! Они не выходили из комнаты до самого завтрака, который обещали маме. Затем снова вернулись в свою большую кровать, пока им не пришлось в спешке одеваться, чтобы не опоздать на самолет. Лукас был таким страстным, таким нежным…

Но Оливия не могла избавиться от мысли, было ли Лукасу так же хорошо, как ей? Ее ощущения были подобны землетрясению. А он как ей казалось, стал вести себя как-то настороженно, старался не встречаться с ней глазами, как раньше, старался не показывать, что ее прикосновения волнуют и возбуждают его. Нет, он не утратил к ней желания и целовал ее снова и снова. Но после первого раза она снова почувствовала, как между ними возникла дистанция, которую держал он. Ей не однажды приходилось сдерживать признание:

«Я люблю тебя». Она интуитивно чувствовала он не готов к этому, и уж тем более не стоит ждать этих слов от него.

Что, если он никогда ей этого не скажет? Что, если он никогда не сможет полюбить ее так сильно и страстно, как любит его она? Но это невозможно! Она покажет ему, что такое любовь и как она может изменить жизнь человека.

Они стояли у лифта, когда Синди увидела их и помахала им рукой.

— Когда ты хочешь объявить всем? — спросила Оливия Лукаса. — Мои подруги, должно быть, сейчас в кафетерии, за утренним кофе.

Он без всякого стеснения обнял ее за талию.

— Чем раньше, тем лучше. Когда они вошли в кафетерий, в нем царило оживление, как обычно перед работой. Там были и подруги Оливии, и босс Молли, Джек Кавано, и Стенли. Когда Оливия и Лукас приблизились к ним, все прекратили разговаривать, заметив руку Лукаса на талии Оливии.

Оливия не понимала, почему она нервничает, ведь это же ее друзья!

— Мы с Лукасом хотим сделать объявление, она начала с улыбкой и взглянула на мужа, он продолжил, голосом достаточно громким, чтобы слышали все:

— Мы с Оливией в эти выходные поженились. Изумленное молчание встретило эти слова, пока, наконец, Синди и Молли не вскочили и не бросились обнимать Оливию.

— Поздравляю!

— Как замечательно!

— И давно вы это спланировали?

— Где вы поженились?

Смеясь, Оливия обняла подруг. Когда поздравления закончились, она увидела, что Стенли стоит с нахмуренным лицом.

Не вдаваясь в подробности, Лукас пояснил:

— Мы летали в Лас-Вегас.

— Свадьба в Лас-Вегасе! — произнесла Рэйчел с завистью. — Как романтично!

— Какая жалость, что ваши друзья и родители не смогли разделить с вами эту радость, — заметил Стенли и тепло обнял Оливию.

— Моя мама присутствовала на свадьбе, — ответила она, — мы не хотели создавать шумиху. Ее босс натянуто протянул руку Лукасу:

— Мои поздравления.

Оливии так хотелось, чтобы Стенли лучше узнал Лукаса, понял, какой он хороший человек!

Посмотрев на часы, Лукас положил ей руку на плечо:

— Мне нужно идти к себе, я жду важный звонок.

Накрыв его руку своей, Оливия сказала:

— Я пойду с тобой.

София погрозила ей пальцем:

— Тебе не удастся уйти от вопросов так легко. Мы хотим знать все подробности.

Щеки Оливии запылали, когда она вспомнила все подробности, о которых вовсе не собиралась рассказывать.

— Давайте встретимся здесь в десять тридцать в маленький перерыв. Пойдет?

— А что, у тебя уже есть планы на ланч? — поддразнила ее Синди.

Не зная, увидит ли она Лукаса в течение рабочего дня, Оливия пошутила:

— Мы не строим планов на такой долгий период. Приняв еще несколько добрых пожеланий, они с Лукасом отправились в лифте на третий этаж. Лукас сжал ее руку:

— Зайди ко мне на минутку.

Ей показалось, что он был смущен тем, что им сказали в кафе. Но ей не представилось возможности спросить его об этом, потому что мгновенно закрыв за ними дверь своего кабинета, он тут же схватил Оливию в объятия. От его поцелуя она снова почувствовала страсть, которая охватила их и этим утром, едва они проснулись.

Он ласкал ее лицо, языком разжимая ей губы, его рука скользнула под жакет, прижимая ее к себе. Как и на праздновании Рождества, прикосновения его рук захватили и унесли ее в царство страсти, которая заставляла забыть и о времени, и о том, где она находится. Сила этой страсти однажды испугала ее, но сейчас она была рада ей, как и ненасытному голоду Лукаса. Она хотела утолить его страсть, доказать свою любовь.

Он прижался лбом к ее лбу:

— Ты хотела, чтобы подруги были на твоей свадьбе?

Было ясно: он интересуется, не жалеет ли она о том, что они поторопились. Она не жалела.

— Мама была со мной. Ты был со мной. Чего еще мне надо? А со своими подругами я могу отметить это здесь, так же, как мы отпразднуем это с Мим и Уаттом;

Лукас позвонил на ранчо, как только они возвратились из Лас-Вегаса. Мим и Уатт поздравили их обоих и стали настаивать на том, чтобы они обязательно приехали во Флагстафф в ближайшие выходные.

Лукас пристально смотрел на Оливию. Притянул ее к себе для еще одного поцелуя. А потом спросил хриплым голосом:

— Встретишься со мной здесь во время ланча? Она засмеялась:

— Лукас Хантер, я знаю, что у тебя на уме. Вовсе не ланч со мной.

— А что на уме у тебя? — спросил он серьезно. Игриво поправив его галстук, она прошептала:

— Убедиться, что жалюзи опущены, а дверь заперта, пока мы едим сандвичи с курицей. От его усмешки у нее захватило дух.

— Я буду ждать тебя.

Покидая его офис, она надеялась, что будет слышать эти слова на протяжении всей своей жизни.

В четверг вечером Лукас, насвистывая, поднимался по ступенькам своего дома. Ему не терпелось поскорее рассказать Оливии о предложении, которое он сегодня получил. Он спешил провести вечер с Оливией, побыть с ней, и в постели тоже. Вчера вечером она ушла с подругами по магазинам, а он занимался ее квартирой. Он договорился, что вещи ее будут вывезены в конце месяца, а мебель отправлена на склад. Сегодня Оливия хотела заехать в магазин за образцами обоев и красок. После возвращения из Лас-Вегаса они решили преобразовать комнату для гостей в детскую. Но теперь, после того, как ему сделали такое предложение, им придется с этим подождать. И если он примет предложение о партнерстве в Нью-Йорке…

С кухни доносились аппетитные запахи, но Оливию он обнаружил в комнате для гостей. Она сидела на кровати, скрестив ноги, посреди каталогов и образцов обоев. Она подняла голову и улыбнулась ему, и он понял, как ему нравится возвращаться домой, к ней. В джинсах и футболке, волосами, собранными в конский хвост, она выглядела гораздо моложе своих двадцати шести и была необычайно привлекательна.

Он наклонился к ней, и Оливия ответила ему поцелуем, который напомнил Лукасу их совместное принятие душа сегодня утром и приятное окончание этой процедуры. Через мгновение он с грохотом сбросил на пол каталога и образцы и стал раздевать ее, яростно, быстро. С такой же страстью Оливия взялась за пряжку его ремня. Все было стремительно. Страстно. Вспышка, которая потрясла его и заставила желать большего. Он никак не мог удовлетворить свое желание. С каждым разом оно не ослабевало, а, напротив, возрастало.

Когда он повалился рядом с ней, она привстала на локте и улыбнулась:

— Ты должен помочь мне в выборе. Я взяла не только образцы обоев, но и каталоги с мебелью…

— Возможно, нам не придется переделывать эту комнату в детскую.

— Ты хочешь, чтобы ребенок был с нами? — озадаченно спросила она.

Он сел в кровати, подложив подушку себе под спину.

— Я получил сегодня письмо, а затем телефонный звонок. Одна фирма в Нью-Йорке выразила желание сделать меня своим партнером, как только я закончу работу в «Баррингтоне». Основатель фирмы прилетает, чтобы встретиться со мной на следующей неделе.

Оливия медленно села в кровати рядом с ним:

— Это та фирма, которая и раньше предлагала тебе работу?

— Только Рекс и Уиткомб знали об этом, — сказал Лукас, разозлившись, что его личную жизнь обсуждают посторонние. — И я сомневаюсь, что ты узнала об этом от Рекса.

Она покраснела и убрала волосы со лба:

— Стенли упомянул однажды об этом. Но он сказал, что ты отклонил предложение.

— И часто вы со Стенли обсуждаете мои дела?

— Нет! Просто… он сказал мне, что ты, скорее всего, не останешься в «Баррингтоне» надолго… потому, что у тебя есть другие предложения.

— И он решил, что ты должна знать об этом, потому что…

Она ответила, глядя ему прямо в глаза:

— Потому, что он знает, что для меня значат Финикс и «Баррингтон».

— Так позволь и мне знать об этом, Оливия. Что они для тебя?

Долю секунды Оливия избегала его взгляда, и он понял, что Уиткомб знает о его жене больше, чем он сам. Ему не понравилось это открытие. Раз так, ему тем более следует принять предложение о партнерстве в Нью-Йорке. Он отнимет Оливию у Уиткомба и сделает все, чтобы она забыла чувства, которые, возможно, еще испытывает к нему.

— Мы не часто говорили о моем отце, — произнесла она мягко.

— Какое отношение имеет к этому твой отец?

— Прямое, — вздохнула она.

— Не понимаю. Всякий раз, когда мы поднимали эту тему, ты говорила, что вы редко общаетесь.

— Это правда. Просто говорить о моем отце очень больно.

Он вздохнул с облегчением. Положив руку ей на колено, попросил:

— Расскажи мне.

— Особо нечего рассказывать. К тому времени, когда мне исполнилось восемь, мы уже успели пожить в десяти разных городах. Как только я поступала в школу, мама подавала заявление о работе, но шанса получить ее у нее не было, потому что мы почти сразу же срывались и переезжали в другое место. Я всегда чувствовала себя никому не нужной. Как только я заводила друзей, мне тут же приходилось с ними прощаться. И все начиналось заново. И каждый раз было так трудно начинать все сначала… — ее голос сорвался.

— А почему вы так часто переезжали?

— У отца никогда не было постоянной работы. Он начинал заниматься продажами для одной компании, затем бросал и начинал где-нибудь в другом месте. Или пытался заняться собственным бизнесом. — Она вздохнула и покачала головой. — Долги росли. Мама бралась за любую работу, которую ей предлагали, но нам едва хватало на то, чтобы свести концы с концами. Мама всегда была в ответе за семью, тогда как отец гонялся за собственными призрачными мечтами. Когда мне исполнилось девять лет, мама уже не могла выносить такую жизнь. Она узнала, что в Тусоне освободилась вакансия учителя, подала заявление, и после того, как дирекция приняла ее, подала на развод.

— А твой отец?

— Он до сих пор кочует с места на место в погоне за выгодной сделкой, которая обеспечила бы его до конца жизни. Последний раз он звонил из Лас-Вегаса! Лукас, я не хочу переезжать. Мне нравится моя работа в «Баррингтоне», у меня здесь может удачно сложиться карьера, у меня хорошие подруги. Я хочу пустить корни здесь — ради себя, и больше всего ради нашего ребенка. Ему не понравился ее решительный тон.

— Оливия, послушай. Я понимаю твои чувства. Но это предложение слишком заманчиво, чтобы от него отказываться. Тебе бы не пришлось больше работать…

— Но я хочу работать. Все эти годы я училась для того, чтобы стать адвокатом, и буду им. У меня никогда не было дома, Лукас. Мне нужен дом, и мой дом будет здесь.

— У нас не может быть дома в Нью-Йорке? Ее глаза расширились.

— В Нью-Йорке? С его бешеной скоростью жизни, с его преступностью? — И, спустив ноги с кровати, Оливия добавила:

— Я даже не хочу спорить с тобой об этом.

— А мое мнение уже не в счет?

— О, Лукас, твое мнение, конечно же, имеет огромное значение. Но скажи, почему ты хочешь уехать, почему финансовая стабильность для тебя важнее друзей? — (Точнее, одного ее конкретного «друга». Друга, который будет вдалеке от них, когда они переедут в Нью-Йорк, что безумно приятно.) — Финансовая обеспеченность — это еще не все, Лукас. И ты лучше других должен знать это. Ты как-то сказал мне, что у тебя нет семьи. Это не правда. Мим и Уатт — твоя семья. Они дали тебе дом, они любили тебя все эти годы, и будут любить до самой смерти. Это важнее любой финансовой обеспеченности.

— Мне не нужно говорить о том, что Мим и Уатт дали мне. Я знаю, чем я им обязан.

Она вопросительно посмотрела на него через плечо:

— Обязан? Ты полагаешь, они так думают? Встав, он начал собирать свою одежду.

— Я не знаю, как они, но я думаю именно так. — И, поскольку она молчала, сообщил:

— Мы сможем поехать на ранчо только в субботу, завтра вечером не получится. Утром мне снова придется лететь в Санта-Фе. Я уже позвонил Мим и сказал, чтобы нас не ждали.

Он уже дошел до двери, когда Оливия спросила:

— Ты все же собираешься рассмотреть это предложение?

— Вне зависимости от того, что ты думаешь, Оливия, я хочу лучшего для нас обоих. После встречи на следующей неделе решу.

— Брак — это тоже партнерство, Лукас, и если ты так не считаешь, то между нами скоро возникнут серьезные разногласия.

Ничего не ответив ей, он пошел в спальню, чтобы переодеться и подумать.

После ужина Лукас сделал то, чего давно уже не делал. Он открыл ноутбук и попытался отгородиться от всего, что его окружало. Прежде всего от молчания Оливии, которым сопровождался ужин. Она выглядела расстроенной. Что ж, он тоже был расстроен. Если он не сможет заставить ее уехать из Финикса, у них может и не быть совместного будущего. Эта мысль была и пугающей, и очевидной. Он все еще был уверен, что ее привязанность к Финиксу объясняется присутствием здесь Уиткомба.

Около полуночи он закончил работать на компьютере и пошел наверх. Оливия лежала в кровати и, опершись на руку, читала.

— Я думал, ты уже спишь, — сказал он угрюмо.

— Я хотела пожелать тебе спокойной ночи. Мне не хотелось засыпать, между нами столько нерешенного.

— Мы ничего не решим, пока ты не передумаешь.

— Или пока не передумаешь ты, — спокойно добавила она.

Когда он лег рядом, Оливия положила книгу на ночной столик и выключила свет. Темнота поглотила отсутствие слов между ними и расстояние между их телами. Со дня их женитьбы они спали в обнимку. Ему так хотелось дотронуться до нее, но… Оливия от него отвернулась. Он заставил себя закрыть глаза и держать руки при себе.

Выходя из лифта в пятницу вечером со стопкой папок в руках, Оливия кинула взгляд налево, в сторону офиса Лукаса. Слезы подступили к ее глазам. Он уехал утром, даже не попрощавшись. Сейчас было пять часов, и она не знала, заедет ли он в «Баррингтон», или поедет сразу домой. Может, стоит послать ему письмо по электронной почте… рассказать, что у нее на сердце, потому что это очень трудно сделать напрямую, — ведь он решительно не желает принимать во внимание ее чувства. После того, как он уехал сегодня утром, она поняла, что противится переезду в Нью-Йорк не столько потому, что не хочет уезжать из Финикса, сколько потому, что боится: этот переезд не будет последним в их жизни. А она не хочет повторять судьбу своей матери.

Лучше она напишет ему письмо в своем офисе и подсунет под дверь его кабинета в надежде, что он, по крайней мере, более откровенно поговорит с ней, прочтя письмо.

Спеша поскорее привести свои чувства и мысли в порядок, она краем глаза увидела оранжевый плакат «Осторожно. Мокрый пол», но ее мозг не зафиксировал опасности, она поскользнулась на своих высоких каблуках и, не сумев сохранить равновесие из-за папок в руках, рухнула на пол. Невыносимая боль пронзила ногу, папки и контракты разлетелись по полу.

Внезапно дверь офиса Стенли открылась. «Неужели я кричала?» — подумала Оливия.

— Оливия! — К ней спешили Стенли и Джун. Она попыталась выпрямить ногу, но тут же почувствовала острую боль в бедре и лодыжке.

— Не пытайтесь двигаться. — Стенли присел на корточки рядом с ней. — Скажите, где у вас болит.

— Я подвернула ногу. Но боюсь, что… Стенли почувствовал, что Оливия не решается сказать что-то, так как Джун стоит рядом с ними.

— Джун, принесите Оливии стакан воды.

— Мне позвонить в «скорую»? — спросила секретарь.

Оливия покачала головой.

Когда Джун ушла в офис, Оливия выпрямила ногу, и на ее глазах выступили слезы, не только из-за боли, но и из-за страха.

— Я беременна, Стенли. И боюсь, что повредила ребенку… — Выражение лица Стенли заставило ее замолчать.

Быстро придя в себя, он спросил:

— А Лукас знает?

Прикрыв рукой живот, как бы защищая его, она кивнула.

— Его не будет в городе сегодня. Вы хотите, чтобы я позвонил ему?

Оперевшись на руки, она встала на колени и, глубоко вдохнув, попыталась подняться, но, как только переместила свой вес на ногу, боль опять пронзила ее, и она пошатнулась. Стенли поймал ее за талию.

— Я отвезу вас в больницу. Поискать Лукаса? Оливия вспомнила прошлую ночь, их ссору и то, что их будущее стало неопределенным, и, после нескольких секунд молчания ответила:

— Он, наверно, уже едет домой. А если нет, я не хочу поднимать панику.

Ее переживаний хватит на двоих.

Поездка от аэропорта до «Баррингтона» показалось Лукасу вечностью. Когда он позвонил Рексу из аэропорта, оказалось, что тот еще в своем офисе. Нужно было срочно обсудить все детали встречи, которую провел Лукас. Отчет он напишет за выходные, пока они будут на ранчо, если Оливия не раздумала ехать с ним во Флагстафф.

Вечером дома они выложат все карты друг перед другом, и он выяснит, насколько важен для нее их брак, а также клятвы, которые они произнесли в спешке.

В ожидании лифта, собираясь подняться к руководству компании, он посмотрел на часы. Нужно все-таки сообщить Оливии, что он приехал.

Двери лифта открылись, и из него вышла Молли. Увидев его, она спросила:

— Как дела у Оливии? — Выражение ее лица было серьезным.

— Что ты имеешь в виду? Она что, плохо себя чувствовала?

— Я думала, она связалась с тобой… — начала Молли.

Его сердце сжалось:

— Что случилось?

— Она упала. Повредила лодыжку. Стенли отвез ее в больницу.

Не дожидаясь дальнейших подробностей, он бросился к машине. Предполагая, что Уиткомб отвез Оливию в ближайшую больницу, Лукас помчался туда, не глядя на спидометр. Если полицейские остановят его за превышение скорости он, так и быть, позволит им сопровождать его!

Глава 10

Он опоздал. Они ушли около получаса назад.

Его сердце бешено колотилось, когда он взлетел по ступенькам своего дома. В больнице ему пришлось убеждать медсестру, что он муж Оливии, и только после этого ему удалось поговорить с доктором, который осматривал ее. От него он узнал, что ей выдали больничный. Врач сказал Лукасу, что она просто растянула связки и потому ей придется побыть на костылях несколько дней и что она в основном беспокоилась из-за ребенка.

Их ребенка.

Вставив ключ в дверной замок, он понял, что дверь не заперта. Но когда он открыл ее…

Все его страхи, переживания, неопределенность их отношений слились воедино, когда он вошел в свою собственную гостиную и увидел, как Стенли Уиткомб, сидя на софе рядом с Оливией, передает ей чашку с чаем. Слепая ярость охватила его.

— Отойдите от нее, Уиткомб. Она моя жена.

— Лукас! — закричала Оливия.

— Доктор сказал мне правду? — потребовал он. — Ребенок в порядке?

Он старался не обращать внимания на бледность Оливии и на то, что Стенли все еще сидел на софе рядом с ней.

— С ребенком все в порядке. Они сделали ультразвук. Как ты узнал?

— Я встретил Молли, она думала, я знаю. Но я не знаю еще многих вещей, не так ли, Оливия? Например, почему ты не позвонила мне, когда это произошло. Почему ты обратилась за помощью к Уиткомбу, а не к одной из своих подруг? Или вот еще, я не знаю о твоих чувствах к твоему боссу, которые, видимо, не исчезли с обменом колец в Лас-Вегасе. Может быть, ты хочешь, чтобы рядом с тобой был Уиткомб, тогда нам лучше пересмотреть наш брак. Но помни: я отец этого ребенка и никогда не отдам прав на него, мальчик это будет или девочка, буду я жить в Финиксе или нет.

Стенли Уиткомб встал с изумленным выражением лица:

— Вы не имеете права…

— Я имею все права. Я ее муж. Но если она не может отказаться от своих чувств к вам, у нас никогда не будет настоящего брака. — Лукас понимал, что вот-вот взорвется и, прежде чем он прибьет этого защитника Оливии, ему лучше уйти.

. Он не мог заставить себя посмотреть на свою жену. Он не мог вынести того, что Оливия доверилась Уиткомбу, искала его помощи, значит, все его умозаключения по поводу их двоих были абсолютно верными. Распахнув дверь, он услышал, как она окликнула его, но не остановился. Им нечего сказать друг другу, пока Стенли Уиткомб находится в их доме.

Хлопнувшая дверь ошеломила Оливию так же, как и ее падение, и, к своему стыду, она разрыдалась.

— Оливия, Оливия, все будет хорошо, — постарался убедить ее Стенли, гладя по плечу.

— Он не прав, — всхлипывала она. — Я так люблю его. Но мне кажется, что он женился на мне только из-за ребенка.

— Это не правда.

— Я уже не знаю, где правда. До Рождества мне казалось, что я испытываю чувства к вам. Вы будете прекрасным мужем, думала я. Вы такой добрый и на вас можно положиться. Но после того, как я узнала Лукаса, узнала, что беременна, я почувствовала к нему такую страсть, такое желание, такую сильную потребность в нем… И тут-то я все поняла.

— Что вы поняли? — переспросил он мягко. Когда она взглянула на него, слезы текли по ее щекам.

— Вы заменили мне отца, которого у меня никогда не было. Я могла на вас положиться, довериться вам, равняться на вас, уважать вас. Но люблю я Лукаса. Я пыталась показать ему это, но… — Ее голос сорвался, и она позволила слезам катиться, потому что она не могла даже ступить на ногу, не то что бежать за Лукасом, и совсем не знала, что ей теперь делать.

Возвратившись в свой офис, Лукас позвонил Рексу и перенес их встречу на утро понедельника. Затем начал нервно ходить по кабинету. Он немного успокоился, и место злости заняла опустошенность…

Он порвал с Селестой, потому что понял: она не та женщина, рядом с которой он хотел бы прожить жизнь. Но тогда он был скорее разочарован, чем разозлен. И не чувствовал такой пустоты внутри…

Сев за стол, он включил компьютер и уставился на пустой экран.

Он не знал, сколько времени, просидел вот так, и когда дверь его кабинета открылась, он думал, что это Рекс Баррингтон, но уж никак не Стенли Уиткомб.

— Убирайтесь, — выпалил Лукас.

Но Стенли не слушал его. Он вошел и встал напротив Лукаса с мрачным лицом, выражающим неодобрение.

— Ты действительно полный дурак или притворяешься?

— Если вы знаете, что для вас лучше…

— А что хорошо для Оливии? Это тебя волнует?

— Не ваше дело.

— Ты вел себя так, что это стало моим делом. Эта молодая леди сейчас находится в твоем доме и плачет в три ручья. Не думаю, что ты стоишь этого!

Лукас понимал: опасность того, что он ударит этого человека, достаточно высока.

— Послушайте, Уиткомб…

— Нет, это ты послушай, ты же не хочешь понять, что происходит. Оливия заставила меня уйти, чтобы я не видел, как она плачет. У нее независимый характер, черт подери. Она не позволила мне позвонить кому-нибудь, чтобы ей помогли, а ведь она даже стоять не может, у нее повреждена лодыжка…

— Вы позволили ей вышвырнуть вас? — Он не понимал, почему Уиткомб не воспользовался возможностью, которая ему представилась.

— Ты плохо знаешь свою жену.

— Достаточно.

— Ты, высокомерный сукин сын! Слушай меня, Лукас. Я был для Оливии наставником. Другом. Она только что призналась мне, что когда-то думала, что между нами может быть что-то большее. Но с Рождества — и можно понять, что произошло в ту ночь, судя по ее беременности, — она поняла, что я лишь занял место ее отца, который по прихоти своей покинул семью, не обременяя себя заботой о ней.

Лукас помнил: Оливия призналась ему, как больно ей говорить об отце, и нежелание переезжать было связано с отцом, но он не стал принимать во внимание ее чувства, потому что думал, что существуют другие причины.

— Ты знаешь, что по ее мнению, ты женился на ней из-за ребенка? — продолжал давить на него Стенли. — Что ты хочешь ребенка, а она — лишь приложение к нему?

— Но это не правда!

— Тогда почему она так считает? Подумай об этом, Лукас. Она искренне произносила клятвы во время венчания. И если ты тоже искренен, то тебе лучше немедленно поехать домой и сказать ей об этом. В противном случае ты можешь не найти ее там, когда наконец надумаешь вернуться. Если она примет решение, то именно так и сделает, даже костыли не остановят ее.

Как только Стенли вышел из его офиса, оставив дверь открытой, Лукас откинулся на спинку кожаного кресла и потер рукой лоб. Он сидел в тишине, пока его мысли не пришли в порядок.

Он вспомнил, как впервые увидел Оливию на этом этаже: она стояла и дожидалась лифта. Тогда он подумал, как же она красива, какие потрясающие у нее каштановые волосы и зеленые глаза. И когда она приветливо улыбнулась ему, он почувствовал, как в его груди разгораются искры; эти искры разожгли во всем его теле огонь, который с тех пор не угасал. И во время празднования Рождества пламя этого огня взвилось к небесам в этом самом кабинете. Но все это время он тщательно ограждал себя от того, что стояло за этим огнем. За этой страстью. Это было не просто вожделение, это была… Любовь.

Он всегда охранял себя от этого чувства, потому что, когда любимый человек покидает тебя, боль невыносима. Он навечно запомнил годы после смерти матери, как он пытался найти себе место, как постоянно искал одобрения своих поступков у других. Никто не хотел брать его, поэтому Мим и Уатт по доброте душевной оставили его у себя.

А может быть, они действительно любили его все эти годы, а не просто чувствовали ответственность за него? Почему же он не понял это? Может быть, потому, что считал себя недостойным их любви?

Точно так же, как он не достоин любви Оливии?

Оливия. Она думает, что он женился на ней из-за ребенка. Разве это не она вышла за него замуж по этой причине? Хотя Стенли уверял его, что она искренне произносила клятвы во время бракосочетания.

Лукас вспомнил их первые ночи. Как она произнесла его имя, когда он впервые дотронулся до нее. Как спала, свернувшись около него клубочком. Как улыбалась ему после близости. Неужели она любит его так же сильно, как и он ее?

А если Стенли действительно был лишь ее наставником, если он на самом деле заменял ей отца и был другом?

Лукас встал и снова зашагал по кабинету. Сможет ли она простить ему его холодность и… его сомнения? Сможет ли она когда-нибудь его понять?

Он сделает все, чтобы она поняла его.

Оливия глубоко вздохнула. Хватит рыдать. Это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку.

Как убедить Лукаса, что она его любит?

Что ж, она не побежит за ним. Она подождет, а когда он явится, она заставит его поговорить с ней, заставит выслушать ее, заставит…

Когда дверь открылась, ее сердце бешено застучало. Если бы она могла встать, то встала бы. Если бы могла заставить его любить себя… Слезы снова подступили к ее глазам. Как можно заставить полюбить себя?

Их глаза встретились, но она не могла понять, что выражал его взгляд. В нем было смятение…

Вдруг он вернулся, чтобы сказать, что их брак не действителен? Она понимала, что выглядит безобразно, в мятой блузке и юбке, с красным носом. Она отвела глаза и наклонилась, чтобы снять грелку со льдом с лодыжки. Но Лукас тут же оказался рядом, присел на краешек дивана и перехватил ее руку.

— Лучше подержать еще. Она еле слышно произнесла:

— Но лед почти растаял.

— Болит?

Никакая боль даже отдаленно не напоминала ту боль, которая была в ее сердце. Слезы опять навернулись ей на глаза.

— Оливия, не плачь, — произнес он резко.

— Извини, я почему-то не могу остановиться… — Она опустила голову.

— Ты не можешь остановиться потому, что ты беременна. Потому, что я плохо к тебе относился. Потому, что ты заслуживаешь лучшего, чем ревнивый муж, который все это время думал лишь о себе. Тебе не за что извиняться. Это должен сделать я. Ко мне приходил Стенли.

Она взглянула на него, надеясь, что он захочет выслушать правду.

— Между мной и Стенли ничего нет. Не то, что ты думаешь. Я уважаю его. Я восхищаюсь им.

Она ждала, что Лукас начнет спорить с ней, но он лишь смотрел ей прямо в глаза.

— Я понимаю теперь, что ты в нем видела отца. Прости меня за грубость, за мои сомнения, за прошлую ночь. Я знаю, что не достоин твоего прощения. Я был полным придурком. Я думал, что ты вышла за меня замуж, только чтобы защитить ребенка…

— О, Лукас, нет!

Схватив ее руки, он сжал их.

— Пожалуйста, дай мне закончить, или я никогда не смогу сказать это. Мое сердце так колотится, что я с трудом могу соображать. Я люблю тебя, Оливия. Я не знаю, когда и как это случилось. Но ты стала центром моей жизни. И не из-за ребенка. Всю свою жизнь я сторонился любви. Я боялся поверить в любовь. Я думал, что мне ничего не страшно, но сегодня я понял, что мне страшно потерять тебя, Оливия.

Он любит ее. Она с нежностью провела рукой по его лицу, испытывая неведомую раньше внутреннюю свободу.

— Ты не потеряешь меня, Лукас. Я думаю только о тебе, ты для меня — все. Я люблю тебя.

Его взгляд пробежал по ее лицу, ища подтверждения правдивости этих слов. И обнаружив их искренность, он осторожно, чтобы не причинить ей боль, посадил Оливию к себе на колени. Его руки обвили ее, его губы нашли ее губы, и они слились в мучительно сладком поцелуе. Он оторвался от ее губ, чтобы задать мучавший его вопрос.

— Ты сможешь простить меня? — спросил он срывающимся голосом.

Нежно, но уверенно она положила руку ему на грудь.

— Я прощаю тебя, если ты простишь меня за то, что я скрывала, как сильно тебя люблю.

И тут Оливия поняла, что Лукас Хантер не похож на ее отца. И если он считает, что им лучше переехать в Нью-Йорк, она согласна. Она должна показать ему, что верит в его любовь.

— Лукас, если ты хочешь, чтобы мы переехали в Нью-Йорк, я согласна. Мой дом это ты.

В его голубых глазах был океан любви, когда он нежно пригладил ее волосы.

— Я думал, что ты не хочешь уезжать из Финикса из-за Стенли. — Она было открыла рот, чтобы запротестовать, но он тут же поцеловал кончик ее носа. — Я знаю, что это бред. Ты права, нужно пускать где-то корни. К тому же, я не хочу жить далеко от ранчо, да и твоя мама тоже живет близко отсюда. Здесь нам с тобой будет хорошо. У тебя здесь друзья. Может быть, и я научусь устанавливать с людьми контакты, тогда они станут и моими друзьями. — Он достал из кармана пиджака маленькую коробочку. — У меня кое-что есть для тебя.

Она взяла ее и посмотрела ему в глаза.

— Открой, — нежно приказал он. Она подняла крышку и ахнула:

— О, Лукас. Какое красивое! — Безупречно ограненный бриллиант блеснул в коробочке.

— Я хотел, чтобы у тебя было что-то особенное, что напоминало бы тебе, что мы поженились не просто так, по каким-то практическим соображениям, а по любви. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, как сильно я люблю тебя. — С этими словами он надел кольцо ей на палец, поверх простенького обручального кольца.

Оливия несколько секунд неотрывно смотрела на кольцо, затем обвила его шею руками.

— Я люблю тебя, Лукас Хантер.

— И я люблю тебя, Оливия Хантер.

Она подняла лицо и подставила ему губы для поцелуя, тем самым как бы заново давая обещание любить, почитать и заботиться о нем вечно.

ЭПИЛОГ

В конце апреля пейзаж Флагстаффа выглядел совсем иначе; всюду чувствовалась весна: зеленые листочки, земля, приготовившаяся к рождению новой жизни. Мим и Уатт уже несколько недель пытались выманить Лукаса и Оливию к себе в гости. В эти выходные, на ранчо, Лукас решил задать своей жене очень важный вопрос. И каким бы ни был ее ответ, он сделает так, как она захочет. Потому, что для него нет ничего важнее ее счастья… и счастья их ребенка.

Играя с тремя мальчиками в настольную игру, Лукас наблюдал, как Оливия, сидя у камина с Руссом на коленях, читает ему сказку. Лукас живо представил, как она читает их ребенку, свернувшемуся калачиком у ее груди. По его настоянию на этой неделе она еще раз прошла ультразвуковое обследование, и они выяснили, что никаких последствий ее падения нет. На этот раз их ожидал сюрприз: они увидели и услышали биение маленького сердечка. Лукас смотрел на это чудо, и его переполняла радость. Эта женщина принесла в его жизнь столько радости, сделала ее гораздо богаче и ярче.

Хотя Лукас и Оливия до сих пор предпочитали проводить все свободное время наедине, ее друзья, Синди и Кайл, однажды пригласили их на вечеринку. С тех пор ее друзья стали более дружелюбно относиться к Лукасу. Особенно после того, как они объявили, что Оливия беременна. К радости Оливии, Лукас даже провел пару вечеров со Стенли в тире!

Тревор сделал последний ход в игре и, довольный, объявил:

— Я выиграл!

Лукас похлопал его по плечу:

— Молодец, брат!

— Мы поедем завтра на прогулку, до того как вы уедете? — спросил Джерри.

— Посмотрим, ответил ему Лукас, подмигнув.

— Я хотел бы, чтобы Оливия поехала с нами. — Тревор оглянулся на нее. — Но так как она беременна и все такое, ей нужно быть осторожной.

Лукас кивнул:

— Ты совершенно прав.

И все же выбор оставался за ней. Она уже объявила Лукасу, что после рождения ребенка хочет взять отпуск как минимум на шесть недель, а затем, если получится, будет работать дома. Ему понравилась эта мысль, и он понял, поверил, что она вполне может быть одновременно и мамой и адвокатом.

Дверь на кухню распахнулась, и Уатт позвал:

— Время перекусить. Мим вынимает печенье из духовки.

Курт и Джерри вскочили на ноги. Русс соскользнул с колен Оливии и бросился за всеми на кухню.

Она засмеялась:

— Видимо, печенье Мим куда важнее, чем конец сказки.

Тревор остался, и Лукас понял: он хочет что-то сказать.

Уставившись в игральную доску, мальчик пробормотал:

— Мне, наверно, скоро придется отсюда уехать. Лукас и Оливия обменялись взглядами, и она поднялась со стула:

— Пойду посмотрю, не нужна ли моя помощь на кухне.

Но Тревор остановил ее:

— Подожди. Я хочу спросить вас обоих кое о чем. Она села рядом с ним на софу.

— После того, как у вас родится ребенок, вы будете приезжать сюда? — поинтересовался Тревор.

— Конечно, — ответила она с улыбкой.

— Мим сказала, что даже после того, как я вернусь к маме, я смогу приезжать сюда, когда захочу. И я хочу видеть вас тоже. И… я еще никогда в жизни не видел близко маленького ребенка.

Лукас усмехнулся:

— Мы тебе это обещаем. Тревор заулыбался:

— Клево! — Тут он вскочил и рванул на кухню за остальными.

Улыбаясь, Лукас заключил жену в объятия. Она поддразнила его:

— Если мы не присоединимся к ним в ближайшие минуты, печенья нам не достанется.

— Зато тебе достанется кое-что лучше печенья, заверил ее Лукас, даря ей долгий, нежный поцелуй, который тут же зажег в них страсть.

— Это действительно лучше печенья! — Ее сладкая и нежная улыбка манила Лукаса поцеловать ее еще раз.

Но он не уступил соблазну.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, — сказал он. Склонив голову, она ждала.

— Перед тем, как Песня Ночи ожеребилась, ты слышала, как Уатт просил меня принять его завещание.

Она кивнула.

— Как ты относишься к этой идее, к тому, что, может быть, когда-нибудь нам придется жить здесь?

— А что ты думаешь по этому поводу?

Он знал, что она, как всегда, ждет от него честного ответа. Они обещали это друг другу.

— Я считаю, что это большая честь.

— Я тоже, — согласилась она, ее глаза сияли. — Почему же тогда ты сказал Уатту, что не можешь принять его предложение?

— Тогда я считал, что не заслуживаю этого, — тихо произнес он, не увиливая от прямого вопроса.

— А сейчас ты ведь так не думаешь? Он обнял ее.

— Я понял, что любовь не имеет ничего общего с тем, стоишь ты ее или нет. Это дар. И этому научила меня ты. — Он поцеловал ее в лоб. — Но ведь если я соглашусь принять щедрый дар Мим и Уатта, то когда-нибудь нам придется заботиться о детях, у которых нет крыши над головой. Ты готова к этому?

Она сжала его руку, и их пальцы переплелись.

— Я готова и хочу разделить с тобой все. И если мы сможем в один прекрасный день продолжить дело, которое начали Мим и Уатт, я буду счастлива. Я уже люблю это ранчо так же, как любишь его ты.

Глядя на нее с нежностью, он сказал:

— Кстати, почему бы нам не найти дом с просторным кабинетом, в котором ты смогла бы работать и в котором было бы достаточно места для нашего подрастающего ребенка?

Ее глаза заблестели:

— А может, и не для одного.

Лукас наклонился, чтобы поцеловать жену, и мысленно произнес молитву благодарности. Ему было ясно: он женился на женщине, которая подходит ему идеально. Она — настоящий друг. Родственная душа. Сейчас и навсегда.