Глава 27

Энн Стэкхауз отшатнулась, увидев лицо Джеффа Биби. Выражение его лица напутало ее больше, чем само присутствие за дверью шале Мортона. Куда только подевались добродушие и сердечность, на смену им пришли жестокость и гнев. Губы твердо сжаты, глаза прищурены и горят от обиды, которая разожгла в нем ненависть.

— Джефф! — это невозможно, откуда он знал, где ее искать. Не здесь, не сейчас!

— Я — обманутый идиот, — он держал ногой дверь, медленно толкая ее коленом вовнутрь, — быть дважды обманутым за две недели, не так-то легко! Довесок, вторая скрипка, прихлебатель — на случай, когда любовники в ссоре!

— Ты не понимаешь! — она видела, что он не понимал, он никогда не поймет, не стоит пытаться ему объяснить. — Я не могу все объяснить...

— Да уж конечно, — он протиснулся в щель, она отпустила дверь, которая с шумом стукнулась о стену. — У меня есть экземпляр этого сценария. У тебя с боссом не клеится, но упускать его жалко, слишком лакомый кусочек. Но тебе надо и того, и другого, так что про запас тебе нужен любовник помоложе. Но все это рухнуло!

— Как ты меня нашел? — хотя это уже неважно, потому что он нашел.

— Элементарно, мой дорогой Ватсон, — насмешливо произнес он, закрыв ногой дверь. — Тебя не было у себя, так что ты должна быть с боссом, а где же еще можно найти босса, как не в роскошном шале для сотрудников лагеря? Их всего шесть штук, надо было проверить каждый, но мне не понадобилось этого, потому что свет горел только здесь. Удовлетворена?

— Мне бы хотелось объяснить все, — она побледнела и дрожала, поглядывая на двери смежных комнат. — Думаю, мне лучше все рассказать тебе, теперь это уже не имеет значения.

— Совершенно верно! Никакого! — он открыл дверной замок, — как я уже сказал, сценарий мне ясен. Не пытайся из меня сделать еще большего идиота, не ври!

— Нет, Джефф, прошу тебя! — она попыталась остановить его, но он ее оттолкнул. Его разъяренная фигура вырисовывалась на фоне освещенного дверного проема.

И вдруг из спальни раздался крик, отчаянная мольба, произнесенная скрипучим голосом:

— Энн, ты идешь ко мне в постель? Я тебя жду.

— Иди и получи свое! — пробормотал Джефф Биби и вышел, шатаясь, из шале, сгорбленный и сломленный.

И в этот же момент в самом центре лагеря раздалось несколько приглушенных взрывов.

— Когда я скажу «бери пушку», приятель, то бери ее! Или мотай отсюда!

Стрелок с вызовом и усмешкой смотрел на группу юнцов с бритыми головами; но по его пронзительным глазам было видно, что он признает свое поражение. Бесстрашный до конца, наслаждающийся последней пробой сил. — Бери пушку!

Его рука потянулась к кобуре пистолета, вытащила его, выбрала одного из парней, стоящего прямо перед ним. Но как раз в тот момент, когда поднималось дуло пистолета, послышался звон разбитого стекла. Фигура стрелка мгновенно превратилась в столб пламени. Его упрямое лицо расплавилось, так и не утратив выражения ненависти. Это было неприятное поражение в огне ада, потому что в самую последнюю минуту успела зажечься надпись «ПРОМАХ».

Крики, все в панике разом бросились к пожарному выходу в дальнем конце галереи. Детей сбивали с ног, наступили на них, толпа рвалась к спасительной двери, но прежде чем они успели открыть ее стальной засов, что-то задрожало за ней, и столб огня взметнулся до самого потолка. Пламя бушевало, жаждало человеческой плоти, пожирало провода, лежащие на полу за рядами игральных автоматов. Шум пожара поглотил крики ужаса.

Почти одновременно с вызовом Стрелка, который тот бросил своим противникам, жокей бинго в зале напротив выкрикнул число 13. «Тринадцать, для некоторых несчастливое». Стеклянная дверь распахнулась, и его рука взялась было за рычаг, чтобы зажечь для опоздавших надпись «ИДЕТ ИГРА», когда зажигательная бомба попала ему на помост. Его подбросило кверху, словно чучело Гая Фокса, в порванной одежде которого был спрятан фейерверк. Огненный спектакль, обжигающий, обугливающий, люди кричат, шевеля горящими губами. Звон разбитого стекла, и по продолговатому залу покатился огненный шар, сметая по пути своих жертв огненной волной. На улице раздавался топот бегущих ног, в открытые двери влетали горящие бутылки.

В гараже взорвались бензоколонки, оранжевые кометы взвились в небо, образовался удушающий дым. И из этой черноты появилась группа нападающих, их передовой отряд, средоточие ненависти и смерти. Группами по двенадцать человек они одновременно вышли со всех сторон, побежали быстро и бесшумно, их смертельное оружие наугад выбирало жертвы. Они сбивали с ног людей, оказавшихся на пути; шарикоподшипник попал в ребенка, и когда его кричащая мать склонилась над ним, стрела пробила ей череп и застряла в спине,

Галерея игровых автоматов была объята пламенем, люди, оставшиеся там, тщетно звали на помощь. Среди бритоголовых вдруг оказался ослепший человек, и вращающаяся велосипедная цепь повалила его, а огромного размера ботинки размозжили его череп, превратив его в кровавое месиво.

Через открытые дорожные заграждения проезжали автомобили, украденные со стоянки, они набрали скорость. Толпы отдыхающих разбежались, но с помощью ножей и цепей бритоголовые снова загоняли их на дорогу; сбивали с ног, топтали; извивающиеся от боли люди оказывались совершенно беспомощными перед бесчинствующими молодчиками. Даже все вопли и шум пожара не могли заглушить их боевой клич, подхваченный со всех сторон:

— Мы идем, мы идем, мы идем...

Их смертельное песнопение и кровавая резня только начинались.

Малиман нырнул за низкую каменную ограду, окружающую площадку для катания на роликах. Притаившись, словно хищный зверь, он смотрел и ждал, держа пистолет наготове. Глухие взрывы, пламя, от которого небо стало огненно-красным. Крики, шум бегущих ног, направляющихся в его сторону.

— Мы идем... мы идем... мы идем...

Это была группа, которая притаилась сзади, ее задачей было отрезать путь к отступлению тем, которым удалось избежать засады на территории между центром лагеря и Желтым лагерем; бритые загоняли их, стоя у края дорожек, слившись с темнотой. Малиман слышал свист вращающихся цепей, слышал, как они заряжали самострелы. Глухой смех.

Чертовы подонки! Он поднял пистолет, приготовился. Стрельба по мишеням в галерее игровых автоматов, на сей раз была настоящая. Двадцать выстрелов в секунду, если бы он захотел; но он не хотел, это была игра, жизнь и смерть. Шпок, совсем неслышный звук в этом шуме; он увидел, как один из молодчиков выпрямился, уронил что-то, что прогрохотало по бетону, свалился. Другие не заметили, это напоминало стрельбу по камням на вспаханном поле из автоматического пистолета с глушителем. Силуэт на фоне побеленной стены, еще один выстрел в голову. Жертва постояла некоторое время, и снайпер уже подумал было, что промахнулся; но вот ноги подогнулись, и стоявший в засаде неуклюже опустился на землю.

Только четвертый насторожил остальных, потому что он вышел, спотыкаясь, на дорогу, упал и долго дергался на асфальте — он был мертв, это дергались нервы. Проклятье!

— Какого хрена! — возникла паника, Малиман уложил еще одного, когда они повернулись и бросились бежать; на этот раз он выстрелил в позвоночник, отбросив бритого на дорогу. Пусть подергается там несколько минут в назидание другим.

Паническое бегство в шале было в разгаре; люди бежали, оглядываясь в страхе, нет ли погони. Отцы несли детей, матери истерически вопили. Малиман остался стоять на месте, наблюдая за происходящим, видел, как толпа затоптала его последнюю жертву, и когда дорога опустела, тот уже не двигался.

Би-бо, би-бо, би-бо. Мерцающие огни, полицейские машины и «скорые», за ними пожарные. Им было трудно проехать из-за трупов, усыпавших дороги лагеря. Люди в форме пытались расчистить им путь, оттаскивая в одну сторону и мертвых, и раненых. Где-то взорвалась еще одна зажигательная бомба. Пламя бушевало все сильнее, переходя с одного здания на Другое. Игровой зал сгорел полностью, превратился в хрупкий деревянный остов; рушатся балки, разлетаются в стороны: словно во время гигантского фейерверка. Малиман прошел до конца дорожки, постоял у здания туалета и получил некоторое удовлетворение от вида пылающей церкви. Всегда приятно осознавать, что и ты принял участие в бойне, устроенной другими.

В этой кутерьме невозможно отыскать Биби, по всей вероятности, он уже мертв. Малиман перезарядил пистолет, положил его в карман. Пальцы его погладили кусок стальной проволоки, пробежали вокруг петли. Мысль была соблазнительной, повсюду шли схватки. Но лучше ему посоветоваться с Командиром.

— Будь ты проклят! — Командир напоминал Малиману садового гнома, который настолько пропитался пагубной жизнью, что больше не подходил для сада с декоративными каменными горками. — Проклят! — И в третий раз; Проклят!

Давно уже бывшему наемнику не приходилось неуверенно переминаться с ноги на ногу, не зная, куда девать руки. Чувство неловкости было чуждо ему; он старался не уподобляться школьнику, которого отчитывает директор. В кои-то веки офис шефа был в страшном беспорядке, как будто тот искал что-то в спешке, ворошил на столе бумаги, рылся в ящиках. Атмосфера нарушенного покоя. Когда командир был встревожен, это чувство передавалось другим, они старались вычислить, какое наказание их ждет.

— Что за идиотская, глупейшая выдумка! — Командир поднял сжатый кулак, подумал хорошенько, стоит ли стукнуть по столу. — Вся твоя превосходная работа — псу под хвост! И как, скажи мне, мы скроем это дело, эти трупы с пулями в них? Господи, да даже полиции не разрешено применять пластиковые или резиновые пули, чтобы разогнать буйствующую толпу, а теперь у нас мертвые бритоголовые гопники со свинцовыми пулями!

— Я их соберу, — внешне Малиман выглядел уверенным. — Заберу их.

— Раньше надо было думать, прежде, чем спускать курок. Ты помешан не убийстве, Малиман. Пусти тебя в общество, и ты станешь убийцей! Мы спасли тебя, узаконили твою страсть к крови. А взамен ты нас вляпал в дерьмо!

Извинений не последовало. Выражение лица Малимана было безучастным. Он ожидал следующих распоряжений. Командир сделал глубокий вдох, взял себя в руки.

— Ладно, хоть Долмана взял, это уже что-то, даже если и поздновато. Мы ожидали восстания рабочих, а получили это — летний фестиваль футбольных хулиганов! Опять у средств массовой информации будет праздник!

Напряженное молчание. Командир открыл папку. Список имен, большинство из них вычеркнуты красным. Эксперимент с Ц-551 потерпел провал, оставшихся свидетелей надо заставить замолчать, потому что противоядия нет. Нужно уничтожить все следы... по возможности тщательнее.

В отдалении все еще раздавался шум, прибыли дополнительные силы полиции и пожарные машины. Даже отсюда они чувствовали запах гари.

— Наши люди получили приказ по лагерю, — шеф поднял глаза; усталость начала проявляться на его лице, резче обозначились морщины. — Отныне всё в руках полиции, мы не можем вмешиваться. Никто не мог предвидеть, что такое может произойти здесь. У полиции мало сил, мало средств, их надо сюда доставить, а пока все это прибудет, от лагеря почти ничего не остается.

Он задумчиво смотрел на Малимана, втайне сожалея, что не может послать этого человека в эпицентр кровавой бойни.

— На нас они это повесить не смогут, шпана есть шпана, вот только трупы со свинцом меня беспокоят. — Желчь ушла из гнева Командира, он опять был боссом Департамента, Службы. Не надо тратить впустую умственную энергию.

Малиман переступил с ноги на ногу. Он понимал, что шеф вызвал его не для того лишь, чтобы отругать Это был какой-то телепатический вызов. Малиман мог бы бежать, как и все остальные.

— Может быть, Биби уже мертв, — проговорил Командир совершенно бесстрастно. Но мы не можем полагаться на случай. Слабое звено — Мортон. И Стэкхауз. Они собираются бежать, завизжат, как свиньи, если их взять. Мы не можем рисковать ими.

Малиман кивнул — шеф слишком долго добирался до этой темы.

— Я найду их, — сказал Малиман. — И Биби найду.

— Хорошо, — он махнул рукой, что означало конец беседы, затем добавил, как будто это только что пришло ему в голову:

— Оставь свой пистолет здесь, Малиман.

Это был момент конфронтации, напоминающий Стрелка в галерее игровых автоматов. Бери пушку, или вон отсюда. Малиман вытащил оружие из кармана, осторожно положил его на стол. Человек с тонким обонянием почувствовал бы слабый запах бездымного пороха. Скорее это была амнистия, чем капитуляция. Он повернулся, сунул руку в карман; у него все еще была проволочная петля, которую он предпочитал пистолету.

Глава 28

— Я страшно сожалею, что мы причинили вам неудобство, — охранник в серой форме зашел в комнату с голыми серыми стенами, даже не делая попытки закрыть за собой дверь. — Видимо, произошла ошибка. Вы свободны и можете идти.

Билли Эванс вцепился в полотенце, туго натянутое вокруг пояса. У Валери было большое пляжное полотенце, которым она прикрыла свое тело по диагонали, как какая-то стареющая королева, победившая на конкурсе красоты среди бабушек в лагере отдыха.

Предложение о свободе привело их в растерянность, но и превысило все их надежды. Лучше поторопиться, пока эти подонки не передумали.

— А вы не принесли нам никакой одежды? — он напомнил просто так, не собираясь настаивать.

— Мне очень жаль, но у нас не нашлось ничего подходящего для вас, но если вы поспешите обратно в ваш... обратно домой, то с вами все будет в порядке. — Короче, вон отсюда; это приказ шефа.

— Мы подхватим воспаление легких, — жалобно сказал Билли, глядя на жену, надеясь на сочувствие по отношению к женщине.

— Снег перестал, — в голосе охранника послышалась снисходительность, даже некоторая растерянность. — Я бы на вашем месте поторопился.

— Что происходит? — Билли Эванс заслонил ладонью глаза от яркого света огненного ночного неба, неуверенно оглянулся назад, но дверь зловещего низкого здания уже закрылась. В окнах света нет, эти подонки закрыли дверь и ушли по домам.

— Похоже на какой-то фейерверк, — ответил Валери.

— Что, посреди этого снега, когда все стараются уехать?

— Может быть, все обстоит не так уж плохо, как кажется.

— Все же чертовски холодно, — он поежился. — Пошли, нечего тут стоять. — Он вдруг остановился, на лице его появилась тревога: — А ты помнишь дорогу домой, Вал?

Она недоуменно посмотрела на него, мотнула головой.

— Нет... Но я думала, что мы не домой идем. Мы же должны были идти на юг, как все.

— Но ведь нам придется пойти домой и одеться, не так ли? — сказал он. Пошли, мы узнаем дорогу, когда увидим ее. Не можем же мы вечно тут стоять. И будь начеку, если вдруг опять появятся те хулиганы. Боже, какая вонь, что-то горит. Глянь туда, ну и дела, склад горит, что ли? Ну, это нас не касается.

Валери устало тащилась за мужем, еще туже обмотавшись полотенцем. И не только из-за сильного холода: она дрожала от отвращения, от пережитого унижения, которое она никогда не забудет. Те ужасные молодчики глазели на ее интимные части тела, они сумасшедшие, их всех надо посадить. Даже кастрировать. Но они хоть не тронули ее. Старый, добрый зануда Билли оказался на высоте, она решила остаться с ним. Она не станет заводить любовника, последние события отбили у нее интерес к сексу. Это было отвратительно.

Мимо них пробежали люди. Какая-то женщина прижимала к груди плачущего ребенка. Повсюду царила паника. Валери была напугана, она догнала Билли, вцепилась в него. О Боже, смогут ли они отыскать дорогу домой в этой неразберихе?

К Эвансам приближалась другая группа людей: вот они замедлили шаг, преградив им путь. Точно так же, как утром, позы угрожающие, головы бритые. Билли остановился, отступил, наступил ей на ногу.

— Это опять они, Билли, да? — прошептала она.

Он не ответил. Четверо или пятеро молодчиков медленно приблизились к ним, у первого в руках что-то болталось, звеня и посверкивая в огненном свете.

— Да они голенькие, — раздался грубый смех, остальные подхватили его. — С пляжа идете, да? Но вы же все самое интересное пропустили. Ничего, лучше поздно, чем никогда!

Что-то взвилось в его руке, Валери услышала, как это что-то ударило Билли; звук удара был какой-то дребезжащий, и Билли отбросило в сторону. Он закричал, схватился руками за лицо. Он скорчился, крича от боли, а на них уже обрушился град ударов. Твердые, жесткие кнуты разрывали им кожу и дробили кости, они оба рухнули под ударами на землю.

Валери попыталась защитить лицо руками, но бесполезно было противостоять мощной силе ударов тяжелыми цепями. Они рвали и крошили их тела, Валери ничего не видела, она схватилась за глаза и почувствовала что-то болтающееся на жиле, какой-то скользкий шарик, который как будто был соединен с ней. Она поняла, дико закричала, ее крик прекратился, когда осколки зубов заполнили ей рот.

И тогда тяжелые ботинки со стальными носками принялись крушить им кости, словно коперы для забивки свай. Две воющие обнаженные жертвы, уже потерявшие разум, сдались задолго до того, как неизбежная, желанная чернота поглотила их.

Профессор Мортон сидел голышом на краю постели. Лицо его пылало от возбуждения, он весь дрожал. Он был нетерпелив, словно девственник в брачную ночь, ожидающий, когда его невеста выйдет из ванной.

У него кружилась голова, наверно, от пива, хотя он и не помнил, что пил. Конечно, они выпили за обедом. Но он не помнил сам обед. И все же он объяснил себе свое состояние выпитым вином, он был слишком поглощен мыслями о ближайшем будущем, чтобы углубляться в прошлое. Он смутно помнил, что как будто находился с чьей-то женой на тайном отдыхе. У него не было жены, так что с ним все в порядке, только он беспокоился, не появится ли муж Энн. Он не хотел сцен и скандалов.

Он попытался мысленно представить ее; странно, но в минуты эротического возбуждения детали забывались. Темноволосая, высокая или маленькая? Не имеет значения. Господи, ну и копается же она там! Все женщины так делают, чтобы казаться соблазнительнее. Но ему не нужно было никакого соблазнения! При этой мысли он засмеялся; каковы бы ни были последствия вина, на его либидо оно не оказало влияния!

Он услышал, как открылась дверь, поднял глаза. Он плохо видел, надо было не снимать очки, но, черт возьми, нельзя же ложиться с любовницей в очках! Он пристально посмотрел на нее, она как-то изменилась, но он не был уверен. Длинные у нее были волосы или короткие? Сейчас короткие, гораздо светлее, чем он думал. Господи, да какая же разница! Черт, она все еще одета, чем же она там занималась?