Странно, но она не могла припомнить, как они вернулись домой; последнее, что осталось у нее в памяти, был укол, который сделал ей доктор. Он, должно быть, усыпил их, он не имел никакого права так поступать без согласия пациента.
— Пошли, — Билли уже стоял у двери, ему не терпелось отправиться в путь.
— Куда подевалась наша еда? — она осмотрелась, пытаясь отыскать глазами дорожную сумку с их припасами.
— Наверно, они ее забрали, — он щелкнул замком, — но если мы здесь останемся, мы все равно подохнем с голоду. По пути отыщем себе еду.
На улице было темно и холодно. Она вцепилась в руку Билли, опять подумала о Рут, решив, что они тоже увезли ее домой, туда, где она живет.
Пустынные улицы; они старались держаться в тени, идти крадучись. Билли часто останавливался и прислушивался, но кроме шороха ветра никаких звуков не было. Снег был здесь не очень глубокий, вероятно, его смел ветер, унес куда-то в другое место.
— Смотри! — Валери дернула мужа за руку. — Вон там свет!
— Похоже на церковь, — пробормотал он. — Давай, нам надо идти дальше!
— Билли!
— Что? — он цокнул языком от нетерпения.
— Мне бы хотелось... зайти в эту церковь. На пару минут.
— Это еще зачем? — он непонимающе уставился на нее. — Да ты не была в церкви со дня нашей свадьбы!
— Я знаю, — она была в замешательстве, но настроена решительно. — А вот теперь хочу зайти. Мне от этого... станет легче, Билли.
Он помедлил, вздохнул: — Ну, ладно.
Какое значение имеют для них несколько минут, когда они уже на несколько часов отстали от графика? Может быть, даже на несколько дней, нет гарантии, что они вообще смогут покинуть это хреновое местечко.
Дверь церкви со скрипом отворилась, и они вошли на цыпочках. Свет горел лишь в дальнем конце, тишина, и все же внутри была тревожная атмосфера, тогда как должен бы царствовать покой. Они сощурились от света, разглядели фигуру человека, стоящего со склоненной головой перед ступенями алтаря. Какой худющий, подумала Валери, и так легко одет. Он весит не больше пятидесяти килограммов. Жертва холода и голода, один из тех, кого бросили остальные, бежав туда, где теплее. Как они сами.
Она вздрогнула. Там был кто-то еще, женщина на первой скамье; она не сидела, она вся обвисла, голова свесилась на одну сторону. Такая неподвижная, она, наверно, больна, или даже...
Мужчина услыхал их шаги, медленно обернулся. Изможденное лицо, глаза, которые видят, но не сразу. Его губы беззвучно шевельнулись, затем прозвучали слова:
— Добро пожаловать в Дом Божий.
Он потер свои костлявые руки, было очевидно, что он взволнован.
— Я рад, что вы пришли, может быть, вы будете так добры, что поможете мне, — сказал он.
Чокнутый, подумал Билли Эванс, и у нас нет времени.
— Конечно, — Валери улыбнулась. Они ведь помогли Рут, теперь пришла очередь этого человека. — Чем мы можем вам помочь, мистер...
— Холман, — он указал на обвисшую фигуру на скамье. — Моя жена... Боюсь, что Господь призвал ее...
Проклятье, Билли отпрянул на шаг назад, она мертва! Пошли отсюда, мне не нравится быть рядом с каким-то чертовым трупом.
— Может быть, — Эдвард Холман подошел к ним, ступая неуверенно, — вы можете помочь мне поднять ее. Учитывая обстоятельства, я полагаю, подобало бы положить ее за алтарь, это также и разумно. Чтобы ее не было видно и поближе к Господу, если вы меня понимаете.
Билли побледнел, но Валери уже шла вперед. Он потащился за ней, скрежеща грубыми ботинками по начищенному полу, как будто в знак протеста. Валери всегда вляпается в историю, прямо несчастье какое-то. Именно она предложила взять с собой Рут, может быть, поэтому полиция их и задержала — из-за Рут. Они ее так и не выпустили, он был в этом уверен, ведь она бы тогда вернулась к ним. Полиция ее разыскивала. Вот и доверяй Валери, она опять за свое!
Трупное окоченение еще не наступило, и мертвая женщина упала, когда они попытались сдвинуть ее. Билли подпрыгнул, чуть не выронил ее. Тяжелая. Билли взял ее за ноги, Валери и Холман — за руки и за плечи. Спотыкаясь, постанывая, напрягая последние силы, они преодолели ступени алтаря. Билли подумал, что было бы гораздо легче приволочь ее, но удержался и не сказал это. Парень-то не очень расстроен, философствует насчет своей утраты.
— Очень хорошо, — Холман выпрямился, перекрестился. — Да примет ее Господь.
За простым деревянным алтарем было пустое пространство, что-то вроде алькова, достаточно большое, чтобы тело поместилось во всю длину. Они положили руки умершей вдоль ее тела, ноги сложили вместе. Билли поискал что-то для того, чтобы накрыть ее, но ничего не было.
— Большое вам спасибо, — Холман опустился на колени. — Это было так любезно с вашей стороны. Может быть, вы помолитесь со мной за упокой ее души? Она была доброй женщиной и верной женой.
— Гм... Спасибо, но мы, пожалуй, пойдем, — Билли крепко сжал руку Валери, дав ей понять, что они не останутся здесь ни минуты. — Снег идет все сильнее.
— Да? А, конечно, — на его худом лице промелькнуло удивление, но быстро исчезло. — О Господи, мы благодарим Тебя за жизнь Маргарет, доброй и верной твоей рабы, умершей...
— Тьфу! — Билли вспотел в церкви. — С меня хватит. Так, давай решим: если мы вот здесь сойдем с дороги и срежем путь к той изгороди, может быть, нам удастся выйти.
Начинало светать; рассвет был холодный, серый, вокруг отчетливо возникали дома, словно преграждающие им путь часовые.
— Мне кажется, кто-то идет — Валери схватила мужа за руку, потянула назад. — Смотри, вон там, толпа! — Она встревожилась, вспомнила их прошлую попытку, как толпа окружила их, свистела и улюлюкала.
— Не обращай на них внимания, — Билли пошел вперед, таща за собой Валери. — Да это просто ватага детишек. Наверно, ищут еду, шарят по брошенным домам. Не смотри на них.
Она не могла разглядеть их как следует, видела лишь расплывающиеся очертания; они стояли, угрожающе сбившись в кучу.
— Мне не нравится их вид, Билли, я боюсь, — она почувствовала, как у нее заколотилось сердце.
Толпа приблизилась, они встали возле Валери и Билли полукругом. Юнцы, коротко остриженные, бритоголовые. Джинсы и подтяжки, огромные ботинки. Похожи на тех, которые устроили беспорядки во время матча «Волков» с «Альбионом», тогда там были драки, столкновения с покупателями в магазинах до и после игры. Пора бы снова ввести в школах розги, а также всеобщую воинскую повинность, тогда бы этому безобразию был положен конец. Господи, ну и тупые же лбы, когда все стараются выжить, они готовы к бесчинствам.
— Вы только гляньте на этих чокнутых — парень, по виду их вожак, преградил дорогу Эвансам. — Напялили зимнюю одежонку, чтобы не замерзнуть. А кальсоны ты надел, дедуля? — Грубый хохот, насмешки. — Давай-ка посмотрим!
— Пропустите нас, пожалуйста! — Билли попытался произнести это твердо, но получилось неуверенно. Он заслонил собой Валери. Не было смысла велеть ей бежать, потому что бежать было некуда. Они должны как-то вывернуться, разрядить обстановку.
— Никуда вы не пойдете, — парень выпрямился во весь рост. — Я уже сказал, что мы хотим посмотреть на твои кальсоны! И на ваши панталоны до колен, миссис!
Парни снова заржали, еще теснее сомкнули полукруг.
— И у нас есть что показать вам, да, парни?
Шорох и звяканье, они запустили руки себе в карманы, вытащили свое оружие, подняли кверху: кастеты с шипами, велосипедные цепи, ножи, шар с торчащими из него гвоздями, пустые бутылки из-под пива, которые они держали за горлышко.
Валери еле держалась на ногах. Банда разгулялась, и им придется худо. Где же полицейские в серой форме? Она была бы им даже рада сейчас.
— Скидывайте одежонку, посмотрим на ваше кружевное бельишко! — угрожающе прохрипел парень. — Оба, скоренько!
— Нам придется ему подчиниться, Билли, — прошептала Валери. — Ведь на нас нет такого белья. Может быть, если мы им покажем, они уйдут.
Билли Эванс начал расстегивать пальто, возиться с ремнем брюк. Его ширинка была по-старомодному на пуговицах, он не доверял «молниям», те вечно застревали. Он почувствовал, как брюки ослабли, отпустил их, они упали. Ледяной ветер раздувал его трусы, хлопал ими по ногами.
Раздался смех — злобный, невеселый; парни вытянули шеи, стараясь рассмотреть его белье.
— На нем моднячие, — указал предводитель острием ножа. — Длинные, но не кальсоны! Ну, ты пока погоди, а мы посмотрим на твою дамочку, что там у нее надето!
Валери расстегнула пальто, задрала платье. Вот, смотрите, грязные подонки! Трусики, какие носят девочки-подростки. Довольны?
Они не были довольны.
— Скиньте их, миссис! И ты, дедуля!
О Боже, она хотела бы потерять сознание, ей было бы все равно, если бы она сейчас умерла. Она вцепилась в резинку трусиков. Яне собираюсь показывать вам это!
Билли спустил трусы, Его рубашка задралась от ветра; парни опять вытянули шеи, чтобы увидеть, толкая друг друга. Насмешливый возглас в унисон, кто-то сказал:
— Бог ты мой, ты глянь, ну прям как у осла!
Билли в замешательстве прикрылся руками. Ублюдки!
— Ну, миссис, снимайте!
Валери отступила на шаг, спряталась за мужа:
— Нет, я не буду. Я... я закричу.
Трое бритых вышли вперед, уставились немигающим взглядом на дрожащую от страха пару. Высокий достал цепь, раскрутил ее. Все следили за этим маятником, завороженные, почти загипнотизированные. Цепь раскачивалась все сильнее: полукруг, полный круг. Все быстрее и быстрее, пока цепь не превратилась в пятно, зловеще поблескивающее в сумерках рассвета. Угрожающий свист.
Валери затряслась, отступила в сторону, дрожащими руками начала стаскивать трусики. Они упали до колен, она потянула за них, и белье соскользнуло вниз, задержавшись у голенищ ее сапог. Она закрыла глаза, распахнула пальто и задрала подол платья до пояса. Ноги раздвинуты, глаза закрыты. О, какое унижение! Воспоминание об этом будет преследовать ее до самой смерти. Я не буду смотреть на них. Поглядите и кончено.
Она почувствовала, как они толпой обступили ее, слышала их шумное дыхание, присвистывание, бормотание. Один из них проворчал:
— Похоже на наш дверной коврик у черного хода, который мамаша потом выбросила!
Раздался смех.
Другой голос произнес:
— Ну и густая же травка на лужайке!
— Что мы с ними будем делать, Вонючка?
Последовало долгое молчание. Валери не открыла глаза. Ужасный момент ожидания, она почувствовала себя подсудимой на скамье, ждущей приговора. А судья не спешил. Она опасалась худшего. Билли, сделай же что-нибудь.
— Думаю, что им лучше скинуть эту зимнюю одежку, пока они в ней не задохнулись, — объявил, наконец, вожак. — Слышали меня? Раздевайтесь!
У Валери все завертелось в голове. Нет, только не голыми!
— Мы замерзнем до смерти. Еще хуже, мы...
— Или сами снимете тряпки, или мы их с вас срежем!
Послышалось звяканье ножей, доставаемых из ножен.
— Нам лучше подчиниться, — она инстинктивно почувствовала, что Билли начал расстегивать пуговицы на рубашке. Все молчали, публика, присутствующая на этом утреннем спектакле, ждала финала
Валери отвернулась, все еще не открывая глаза. Она скинула с плеч пальто, уронила его на землю, стала стягивать свитер через голову. Затем блузку, может быть, они позволят ей оставить бюстгальтер
Когда она стаскивала сапоги, то чуть не упала, потеряв равновесие. Какой дикий холод, она умрет от воспаления легких. Внезапно смерть не показалась ей такой ужасной перспективой. Это было бы забвение, конец борьбы за выживание, конец унижению.
Она задрожала. Таков был их удел. И молись Богу, чтобы они тебя не тронули.
— И лифчик тоже!
Она кивнула, с трудом расстегнула его. Лифчик упал на землю. Глядя из-под опущенных век, она увидела круг насмешливых лиц, уставившихся на Билли. Боже, ну и вид, даже ей захотелось смеяться. Пузо выпятилось, отвислые ягодицы дрожат,
— Хорошо, — парень, которого называли Вонючкой, кивнул стоящему рядом: — Собери одежонку!
— У меня нет перчаток, Вонючка.
— Ничего, потом продезинфицируешь руки. — Взрыв хохота.
Парень принялся собирать одежду с земли, встал, держа ее кучей в руках:
— Куда мы их денем?
— Где-нибудь выбросим.
— Да я об этих чокнутых. Не скажу, чтобы она меня привлекла, сиськи висят, живот в морщинах.
У Валери бешено колотилось сердце. Оскорбляйте меня, делайте все, что угодно, но, пожалуйста, не троньте меня. Я рада, что не привлекаю вас.
— Да пусть убираются. Повеселим отдыхающих, если кто-то из этих ленивых сволочей встал.
Валери охватило такое сильное облегчение, что она чуть было не потеряла сознание. Судья вынес приговор. Не виновны, можете идти.
Они остались вдвоем, она и Билли, дрожа и стараясь не смотреть друг на друга. Юнцы исчезли, не было слышно даже их удаляющихся шагов. Они ушли.
— Билли, что мы будем делать? — странно, но она не заплакала, просто была в отчаянии. Она сдалась.
— Лучше нам вернуться, — он повернулся и пошел уныло, предоставив ей возможность идти за ним, если она хотела. Ему было бы все равно, если бы она осталась. Они были побеждены, все остальное не имело значения.
Они бесцельно брели по бетонным дорожкам; от усталости ей было трудно поспеть за Билли. Она не могла вспомнить, где находится их дом, ей было все равно. Они возвращались лишь для того, чтобы умереть, так не лучше ли покончить со всем этим здесь. Она позавидовала той женщине в церкви, для нее все кончено.
— Билли!
— Что? — он не замедлил шаг, не повернул голову.
— Ты помнишь дорогу к церкви?
— А что?
— Я подумала, что там было бы хорошо умереть.
Билли не ответил, он шел вперед.
— Билли! — она остановилась, прислушалась.
— Что еще?
— Я слышу, кто-то идет!
Сзади послышались шаги, они испугались, не решаясь обернуться и посмотреть. Эта банда шла следом, они играли с ними, как кот часами играет с мышью, прежде чем убить; вы свободны, вы не свободны, я передумал. Мы все-таки хотим вас, миссис, даже если у вас сиськи висят и живот в морщинах.
— Стой! — приказал чей-то голос. Чья-то рука схватила ее руку, но без вожделения. Это по-иному испугало ее; она вскрикнула.
— Господи, опять эти двое!
Валери уставилась на мужчин в серой форме: у обоих опущены забрала на шлемах, оба явно поражены. Все в ней задрожало; о нет, только не в ту ужасную комнату, только не укол!
— Ну, они явно впадают в крайности, — рассмеялся второй. — Сначала ходят в зимней одежде, а теперь разгуливают нагишом!
— На нас... напали, — сказал Билли.
— Напали! По вашему виду не скажешь. Что же они забрали? Одежду?
— Да, — Валери знала, что они не поверят ей, она бы хотела, чтобы они освободили ей руки, она могла бы тогда прикрыть грудь. Эти двое такие же, как и те ублюдки, смотрят туда, куда не имеют права смотреть. Извращенцы в последней стадии.
— Понимаю, — один из них держал ее, другой завел руку за спину. — Хорошо, вам лучше пойти с нами, вы сможете написать заявление, а мы постараемся найти тех парней. Мы не можем допустить, чтобы подобные вещи творились в лагере, не так ли? Но мы не можем также допускать, чтобы некая парочка разгуливала голышом, отдыхающие могут пожаловаться. Мы найдем вам кое-что надеть, а, может быть, накормим завтраком.
Он произнес это снисходительным тоном — так разговаривают с парой непослушных детей. Валери не пыталась сопротивляться. Если эти люди решили отвести их с Билли в ту ужасную комнату, похожую на камеру, они ничего не могут поделать. Она опустила голову на грудь и дала волю слезам.
— Боже, Майк, — тихо сказал один из сотрудников службы безопасности своему спутнику, — Шефа ждет ударчик, и я не хотел бы быть тем, кто ему об этом сообщит. Эта пара должна была выйти из-под воздействия препарата, забыть обо всем. Вместо этого они еще больше свихнулись. Это хреновое противоядие не действует!
Глава 25
Энн была поражена, увидев профессора Мортона в прихожей своего шале. Она не слышала, чтобы он стучал; она или оставила дверь открытой, или же он воспользовался служебным ключом. Ее замутило, пол под ней как будто накренился, поплыл. Она подождала, успокоилась.
— Тони! — испуганно и удивленно выговорила она.
— Мне необходимо поговорить с тобой, Энн.
Он явно был не в себе. Перед ней стоял не учтивый седовласый профессор, отдающий распоряжения, вызывающий у подчиненных уважение и невольный страх. На нем уже не было дорогого костюма под белым халатом. Волосы растрепаны, как будто его внезапно подняли с постели, галстук завязан поспешно, скосился на одну сторону, вязаный жилет расстегнут, серые брюки мятые. Более бледным она его не видела. Лицо отчаянное, даже страдающее.
— Говори, я слушаю. — Никаких сделок, это мой дом, и я не на работе. Сотрудник Департамента всегда на работе. Скажи, что тебе нужно, и уходи.
— Мы должны уехать отсюда, Энн. Ты и я. Немедленно! — он жевал черенок незажженной трубки, нервно покусывая нейлоновый мундштук.
— Я думала, что нам запрещено покидать лагерь?
— Все пошло прахом! — он развел руками. — Эксперимент полностью вышел из-под контроля. Они... — он оглянулся, как бы проверяя, плотно ли закрыта входная дверь. — Они убивают невинных людей, и это моя вина.
— Кого еще они убили? — ее дыхание внезапно участилось, во рту пересохло. — Они застрелили Джея, но он получил по заслугам. Кого еще?
— Они убили Мейсов! — он произнес это кричащим шепотом. — Они отправили их на машине. Это все равно, что посадить за руль пьяного. Об этом уже пишут газеты, сообщают по телевидению. Они убили Тонга только потому, что он начал задавать вопросы, и еще трех невинных людей вместе с ним только потому, что те случайно ехали на пляж на том же фуникулере. Они избавились от них, чтобы уничтожить свидетелей. Я в этом виноват, я создал формулу Ц-551. А противоядия ему нет!
— Но ты ведь говорил...
— Да, я врал. Оно могло бы сработать, оно действовало на животных, и я был убежден, что оно подействует и на мозг человека, но у меня не было возможности провести опыт на людях, и я молил Бога, чтобы этого никогда не случилось. Действие Ц-551 должно было бы прекратиться спустя несколько дней, но этого не произошло! Я проверил Эвансов, пока они были без сознания, сделал анализ крови. Я тогда уже знал, что это провал. О Боже, что же будет со всеми? Я тебе скажу: произойдут «несчастные случаи», один за другим. Этот дьявол Малиман теперь волен делать все, что ему заблагорассудится, а он обожает узаконенные убийства!
— Боже мой! — если бы рядом стоял стул, Энн бы рухнула на него, но прихожая была пуста.
— Он и до нас доберется, до тебя и до меня, — Мортон схватился за голову. — Рассчитается сполна, до конца. И об этой трагедии никто не узнает. Мы должны бежать, Энн.
Это может быть какая-то ловушка, она не исключила подобную возможность. Мортон был хороший актер, она уже имела случай убедиться в этом, и не раз, но до сих пор он никогда не терял контроль над собой. Теперь же его поставили к стенке, команда для расстрела уже прицелилась, и он начал молить о пощаде.
Она испытывала к нему одновременно жалость и презрение. Как только ты ставил свою подпись на пунктирной линии, ты отдавал им свою жизнь, свою душу, и они держали тебя этим. Он только на днях напомнил ей об этом, а теперь сам попался.
— Я сказала тебе, что между нами все кончено, Тони, — она говорила холодно, видела, как ее слова ранят его, видела его душевные страдания, бушевавшие в этом блестящем мозгу.
— Да, согласен, — он выговорил это упавшим тоном, исчезновение последней надежды горько разочаровало его. — Я согласен, но я должен спасти тебя. Мы еще можем бежать, но только немедленно, пока они ничего не подозревают!
— Прости, но я остаюсь, — сказала она.
— Из-за Биби?
Подонок, ты пытаешься сохранить что-то для себя!
— Возможно.
— Они все равно его убьют. Ты погибнешь вместе с ним, если останешься в лагере.
— А ты тем временем спасешь свою шкуру и оставишь нас на произвол судьбы, бросишь на растерзание!
Она откровенно презирала его, время притворства кончилось.
— Ты мне нужна, Энн, — он шагнул к ней, но она отшатнулась. — Ты для меня все.
— Не смей прикасаться ко мне, Тони.
— Хорошо, давай поговорим. Я пытался скрыть, но с ними этот номер не пройдет. Стены в буквальном смысле имеют уши. Командиру все известно.
— Он сказал тебе?
— Ему и говорить не надо было. Я просто знаю, что он знает. Энн, прошу тебя, давай поговорим. В моем шале, если ты не хочешь сейчас же уехать со мной.
— Хорошо, — ей надо было выиграть время, он в отчаянии. Ему только стоит вызвать людей из службы безопасности, арестовать ее. Тогда у него будет время отдышаться. И он отомстит. Граница между гениальностью и безумием опасно узка, и она знала, что Тони Мортон балансировал на самом краю. — Мы поговорим, но я ничего не обещаю.
Он кивнул, как ей показалось, с облегчением. Она взяла сумочку и вышла вслед за ним.
В роскошном шале была тревожная атмосфера, Энн почувствовала это сразу же, как они вошли. Еще совсем недавно это было уютное любовное гнездышко, теперь же стало зловещим местом.
— Что-нибудь выпьешь? — он открыл дверцу бара.
— Я бы выпила кофе, думаю, нам обоим лучше выпить кофе. Я сварю.
Она прошла в небольшую кухню, где все ей было привычно, включила чайник. Она услышала скрип пружин — Мортон опустился в кресло в гостиной, чтобы передохнуть. Она вся дрожала, тревожась о Джеффе. Но теперь он уже начал волноваться: он, конечно, отправится искать ее. Что он предпримет, когда обнаружит, что ее шале пусто? Это больше всего беспокоило ее. Беги, Джефф, пока можешь. Она знала, что он этого не сделает.
Энн налила две чашки, добавила молока, помедлила. Неожиданно она оказалась перед необходимостью выбора, самого драматического в ее жизни. Пальцы ее дрожали, когда она расстегивала замок сумочки. Он щелкнул, словно курок пистолета. Она порылась в сумке, пока не нашла то, что искала. Испуганная, доведенная до отчаяния — не только из-за себя, но и из-за Джеффа.
Энн знала, что у нее не было другого выбора.
* * *
— И куда бы мы могли уехать? — Энн передала ему чашку кофе, заметила, как он пролил часть на блюдце.
— За границу, — в его ответе отчетливо прозвучала нотка надежды. В Швейцарию, я думаю. У меня есть вилла во Франции, но они об этом знают. Мы могли бы чувствовать себя в безопасности в Швейцарии. У меня есть кое-какие средства в Женевском банке, так что в этом смысле с нами будет все в порядке. Нам, однако, придется тщательно заметать следы. Время работает против нас.
— Понимаю.
— Так ты, значит, решила уехать со мной?
— Наверное. Мне надо будет захватить кое-что из вещей.
— На это нет времени. Только наши паспорта. У меня достаточно денег, чтобы доехать до Швейцарии. Но нам надо поторопиться. Как только они поймут, что мы бежали, они сообщат в Интерпол, нас могут арестовать под каким-то вымышленным предлогом, и никто больше о нас никогда не услышит. У Службы контакты по всему миру, есть целая группа космополитических малиманов. Мы должны будем скрываться.
— До конца жизни?
— Да.
— Но тебе незачем бежать, Тони. Оставайся здесь, тебе ведь ничего не угрожает. Тот факт, что противоядие не действует, это всего лишь твое предположение.
— Оно не подействовало на Эвансов, когда я на них его проверял, — ответил Мортон. — Должны были появиться признаки даже в том случае, если бы для полного действия потребовалось бы несколько дней. Мои опыты показали, что их системы отторгают противоядие. Это все равно, что проверить освещением яйца из инкубатора: если там есть эмбрион, цыпленок вылупится, если нет, то нет. Я знаю, я же работал с этой чертовой формулой.
— Даже если противоядие не действует, они вряд ли поставят тебя к стенке.
— Дело во мне, не в них! — резко возразил он. — Люди будут гибнуть просто так, уже погибли. Без меня не было бы Ц-551, никто бы до этого не додумался. Я его случайно открыл, разработал. Те, которые уже погибли, — на моей совести, а за ними последуют многие другие.
— Я никогда не думала, что у тебя есть совесть, — она пристально наблюдала за ним.
— У меня и не было, до того... до того случая с фуникулером. Две девушки, молодой отец — они никакого отношения не имели к эксперименту. Они попались случайно. Тонг совал свой нос, куда не следует, вот и поплатился. Мы играли с людскими эмоциями, но это позволительно лишь в теории, не в жизни. Командир, однако, другого мнения. Он — машина, двигатель, приводящий в движение Департамент. Тебе бы в голову не могло придти, что правительство способно так обойтись с избирателями, да? Я хочу сказать, что те убитые, они, возможно, голосовали за нынешнее правительство. Что-то вроде самоубийства, голосование за смерть. И эта чертова партия, вероятно, будет избрана на второй срок. Такой цинизм. Я не хочу больше в этом участвовать. Я уже нанес свою долю вреда. Как тот парень, который открыл миксоматоз, а потом не выдержал напряжения и ушел в монастырь. Осознаешь все, когда уже поздно.
Ей было почти жалко его. Он сидел, держа в руках пустую чашку, глядя прямо перед собой, погруженный в собственные мысли. Она ждала. Его глаза закрылись на секунду-две, вновь открылись. Вид у него был очень усталый.
— Они... не должны нас найти, — сказал он после долгого молчания, и ее сердце заколотилось при звуке его неразборчивой речи. Едва заметно, но уже действует. Хотя, возможно, это просто усталость.
— Кто? — Энн затаила дыхание.
Казалось, Мортон сопротивлялся, боролся с собственным сознанием, как будто пытался очнуться от глубокого сна, вспомнить недавние события.
— Твой муж... — отсутствующее выражение лица. — Мы ведь не хотим скандала, не так ли? Уикэнд с любовником — это прекрасно, пока не застукают, — Мортон засмеялся невыразительным смехом.
— Они не найдут нас здесь, — заверила она его, взяв пустую чашку и блюдце. — Ты отдохни, Тони. Все прекрасно. Ты собираешься разводиться с женой?
Он пождал губы:
— Не знаю...
— Ты же обещал. Кроме того, мы ведь должны будем пожениться, когда все уляжется.
— Да-да, конечно, — поспешно заверил ее Мортон в замешательстве. — Я ведь люблю тебя... Энн. — Как будто он не уверен, как ее зовут.
Она притворилась, будто не заметила, постаралась скрыть ликование в голосе.
— Я знаю, Тони. Но тебе пришлось столько пережить за это время. Любовь утомляет. Теперь тебе ничто не грозит, никто не знает, где мы. Может быть, ты ляжешь в постель, а я через минуту тоже приду.
— Пожалуй, — он с вожделением посмотрел на ее тело сквозь пленку, покрывшую его глаза. — Да, я так и сделаю. Не задерживайся.
— Нет, я скоро, — она отошла, увидела, как он неуверенно направился к двери спальни, не совсем ясно понимая, где находится. Она постояла, прислушиваясь, услышала шорох снимаемой одежды, скрип пружин кровати.
От сильного возбуждения у нее кружилась голова. Ситуация была невероятная; только что Мортон был беглецом, предавшим организацию, которой служил, сейчас же в его сознании он был любовником, опасающимся ревнивого мужа. Энн рассмеялась, все еще дрожа, попыталась собраться с мыслями. Она искала выход и внезапно нашла его. Ц-551. «Вклад» профессора Мортона в эволюцию общества избрал его самого своей последней жертвой.
Вдруг ее пронзила отрезвляющая мысль, заставившая сжаться в комок, словно ледяная рука сжала у нее все внутри. Они — беглецы, как ни посмотри на это; Служба будет мстить, и там, в этом искусственном мире отдыха затаился охотник — Малиман.
И именно в этот момент кто-то так сильно постучал, что дверь задрожала.
Глава 26
Как только Долман толкнул дверь церкви, у него появилось дурное предчувствие, стало как-то неспокойно на душе. Он постоял, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому свету — отражению от оранжевой лампы уличного фонаря. Ему всегда было не по себе в храмах, а этого не должно быть, потому что он атеист. Он не верил ни в какие сверхъестественные существа, ни в добрые, ни в злые; он все время убеждал себя в этом, но никак не мог убедить до конца. Оставался какой-то страх перед темнотой, от него ему и не удалось избавиться.
В церкви кто-то был, Долман это чувствовал. Он прислушался и вскоре ясно услышал чье-то дыхание — так дышат астматики, со слабым хрипом. Оно доносилось из дальнего угла. Долман вгляделся, но никого не увидел; ряды скамей, аналой, алтарь. Если они где-то спрятались, то только за алтарем. Он был сердит, потому что никто не имел права здесь находиться. Церковь закрывают в 9 вечера, и он попал сюда только потому, что Артур Смит дал ему запасной ключ. И что они тут делают, кто бы они ни были?
Узнать это можно было лишь одним способом. Он бесшумно пошел на носках по узкой ковровой дорожке вниз по проходу к ступеням алтаря. Остановился, снова прислушался. За этим деревянным сооружением с распятием кто-то явно был; наверно, пьяница, который заснул там несколько часов назад. Долмана это чертовски разозлило, и он решил, что ему придется избавиться от этого типа, вытащить его из церкви, бросить на асфальт — пусть его там кто-нибудь найдет. Дэвиду Холману было необходимо остаться в церкви одному любой ценой, сделать ее местом своего убежища, пока пламя, которое Он раздул в других местах, превратилось в подлинный ад, разрушающий оплот капитализма, эксплуататоров рабочего класса. Британская революция начнется именно здесь!
Из-за алтаря появился человек — худой, сутулый, с бледным, заострившимся лицом, похожий на привидение. Костлявые руки его были воздеты к небу, тонкие губы шевелились, пытались найти слова, а когда они прозвучали, то получился шепот:
— Добро пожаловать в Дом...
— Мать твою! — Долман отпрыгнул, чуть не упал.
— Вы! — человек вскинул руку, словно защищаясь от неожиданного удара. — Безбожник святотатствует в Доме Господа, произносит богохульные слова!