. Позади раздался грозный рокот. Господи, пулеметы! Киннисон весь сжался, ожидая взрыва, но ничего не произошло - видимо, целили не в него. Мотор ему повредили недалеко от линии фронта, и теперь главный вопрос заключался в том, на чьей территории он приземлится. Судя по выстрелам, свои были близко.
      Шасси почти касались земли, когда невероятным усилием он заставил самолет поднять нос кверху; его скорость резко упала, Машина подпрыгнула, ударившись о землю, но затем Киннисон выровнял ее и покатил по полю сказалась старая сноровка, Ральф несколько лет участвовал в гонках на мотоциклах. Совершая фантастические виражи, он почувствовал волну жара пуля, наконец, нашла бак с горючим. Обстрел продолжался; пули зарывались в землю, свистели у затылка, отскакивали от крыльев. Но канава была уже близка. Ее вонючие топкие берега и гнилая стоячая вода были единственным спасением для Киннисона - небо над ним разрывалось от воя вражеских машин и пулеметного стрекота. Киннисон уже медленно погружался в спасительную грязь, когда раздался чудовищный грохот. Видно, одному из "Гансов" не повезло!
      Пальба неожиданно затихла.
      - Достали одного! Достали гада! - раздались радостные вопли.
      - Лежать! Не поднимать головы, идиоты! - рявкнул властный голос, очевидно - сержантский. - Хотите поймать пулю в башку? Хватит палить, надо отсюда выбираться. Эй, летчик, ты там живой?
      Омерзительная грязь затопила кабину, набилась в сапоги, залила лицо. Самолет погружался все глубже и глубже. Киннисон отплевывался, пока не смог заговорить.
      - Нормально, - крикнул он и начал подниматься по пологому склону канавы. Однако свист пролетавшей мимо пули предупредил его, что столь необдуманные действия не безопасны.
      - Эй, парни, я не собираюсь оставлять свою уютную канаву... Там у вас слишком жарко!
      - Это ты прав, братец! Здесь жарче, чем на сковородке в аду! Спустись чуть дальше до первого поворота. Увидишь цепь валунов, ползи за ними, потом будет опасный участок, спрятаться там негде - но, думаю, ты пройдешь. И сразу забирайся к нам на холм. Эта мерзавцы в воздухе уже нас разглядели, скоро тут все сравняют с землей. Торопись!
      Киннисон тщательно следовал указаниям сержанта. Он нашел гряду и пополз под ее прикрытием, обдирая кожу и налипшую на комбинезон грязь. Случайная пуля просвистела высоко над головой. Наконец, он взобрался на склон холма и скорчился за тощим голым древесным стволом. Подполз к людям. Огромный светловолосый сержант улыбнулся и пробасил:
      - О'кей, парень. Ты среди своих. Ну, а теперь шевели ногами, здесь делать уже нечего.
      - Это я с удовольствием, - первый раз за день Киннисон усмехнулся; в ясных светло-карих глазах сверкнули золотые точечки. - Я и так драпал, что было сил. Из какой вы части? Где мы находимся?
      Бу-у-ум! Земля и небо содрогнулись. Там, где только что были люди, поднялось чудовищное облако, внушавшее поистине благоговейный ужас; туча земли, каменных обломков, осколков дерева. Затем последовал новый взрыв, еще и еще!
      Крах! Бум! Похоже, снаряды всех калибров обрушились на землю. Маленькая группка американцев, как один человек, обратилась в бегство. Ральф не помнил ничего; и душа его, и ноги стремились вперед, прочь от этого страшного места. Только когда людям не хватило дыхания, они остановились.
      - Мы из шестой роты семьдесят шестого артиллерийского полка, - сержант говорил так, будто вопрос был только что задан. - А вот насчет того, где мы находимся, скажу одно: где-то между Берлином и Парижем. Вчера нас ко всем чертям вышибли с позиций и с тех пор мы удираем. Наш капитан был на холме, но его подстрелили, когда началась охота на тебя. Остался только лейтенант, зеленый, как пучок спаржи.
      - Неважные новости... Пойду-ка я лучше с вами, парни.., определимся на местности, и я прикину, каковы мои шансы вернуться в свою часть.
      - Чертовски малые. Разрази меня гром! Бошей здесь больше, чем блох на собаке. - Киннисон сжал кулаки и опустил голову. Угораздило же его попасть в самую заварушку! А артиллерист невозмутимо продолжал:
      - Надо подняться повыше: во-первых, оттуда лучше видно, а во-вторых, там могут быть наши.
      Когда они добрались до вершины холма, то убедились, что сержант был прав. Первым, кого они увидели, был седовласый мужчина, слишком старый, чтобы находиться на передовой, сидевший на обломке скалы. Он курил сигарету; отлично сшитая форма, ловко облегавшая его отнюдь не худощавую фигуру, казалась неимоверно грязной и мятой, из-под полуоторванной штанины торчали окровавленные бинты. Несмотря на то, что он был офицером - и немалого ранга - никаких знаков различия на отворотах тужурки не наблюдалось. Киннисон, вместе с артиллерийской командой, приблизился, и молоденький лейтенант подскочил к сидевшему человеку.
      - Сообщите ваше звание, - потребовал он. - Я лейтенант Рэндольф из...
      - Мой чин, да? - мужчина усмехнулся и отбросил окурок. - Когда я был лейтенантом, мне это тоже казалось важным, сынок. Кстати, тогда ты еще не родился... - он потер раненую ногу и сообщил:
      - Я - генерал-майор Слайтон.
      - О, простите, сэр!
      - Забудем. Сколько вас? Все вооружены?
      - Семеро. Есть рация.
      - Рация! Черт побери! Где же она? Немедленно сюда! Лейтенант ринулся бегом. Слайтон повернул голову к Киннисону и сержанту, оглядывая их с ног до головы.
      - У вас есть боеприпасы, сержант?
      - Да, сэр! Тридцать патронташей.
      - Отлично! Они нам пригодятся - как и вы сами. А вот что касается летчика, я даже не знаю...
      Тут притащили рацию, и генерал согнулся над ней. Киннисон рассматривал его с изумлением. Трудно было понять, как этакая "тыловая крыса" с солидным брюшком и сверкающей лысиной оказалась здесь, под обстрелом.
      - Дайте мне "Мяту". "Мята"? Это Слайтон... Да... Да... Дайте Везера... Дьявольщина! Везер, заткнись и дай мне сказать, связь может прерваться в любой момент. Мы на вершине холма 4-71, около двух-трех сотен... Состав? Все рода войск. Да... Отступали слишком быстро и убежали слишком далеко оба фланга открыты и отрезаны... Алло!.. Алло!.. - Он оставил рацию и повернулся к Киннисону. - Вероятно, вы хотите вернуться в свою часть, капитан, ну а мне как раз нужен гонец. Хотите попробовать пробраться к своим?
      - Да, сэр.
      - Используйте первый же полевой телефон, чтобы вызвать "Мяту" генерала Везера. Передайте ему: мы отрезаны, но у немцев здесь нет ни больших сил, ни хорошей позиции. Пусть он пошлет самолеты или танки, чтобы рассечь их фронт... Подождите минуту. Сержант, как ваше имя? - Слайтон внимательно осмотрел мощную фигуру, замершую перед ним по стойке "смирно".
      - Велс, сэр.
      - Если бы в вашем распоряжении были пулеметы, что бы вы сделали?
      - Расставил их тут и тут, чтобы держать под прицелом всю равнину, сержант ткнул пальцем. - Затем, если останется еще несколько лишних, я бы поставил их...
      - Достаточно. С этой минуты Велс, вы - лейтенант. Под вашу команду поступают все пулеметы. Через полчаса доложите о занятых позициях. - Он отвернулся от застывшего в изумлении артиллериста. - А теперь вернемся к вам, Киннисон. Итак, я смогу продержаться здесь до вечера. Нас пока не обнаружили, но когда начнется наступление, они сравняют этот холм с землей. Так что передайте Везеру, пусть посылает людей и технику как можно быстрее. Все ясно?
      - Да, сэр. - По рукаву генеральского мундира полз огромный черно-коричневый жук, и Киннисону ужасно хотелось его стряхнуть.
      - Компас есть?
      - Да, сэр.
      Жук взобрался Слайтону на плечо и теперь забавно поводил усами. Киннисон буквально не мог оторвать от него глаз. Генерал недоуменно посмотрел на него и продолжил:
      - Возьмите каску и отправляйтесь. Двигайтесь на северо-восток примерно полторы мили. Дорога опасна, старайтесь не вылезать из кустов. Затем выходите к шоссе. До него непросто добраться, но оно наше - или было нашим, по последним сводкам. По шоссе надо пройти около двух миль; там будет почта. Увидите - рядом будут стоять мотоциклы и прочая техника. Оттуда звоните Везеру. Удачи!
      Пули снова засвистели вокруг, генерал бросился ничком на землю и быстро пополз к небольшой рощице, продолжая на ходу отдавать приказы. Жук, привлекший внимание Киннисона, упал в грязь и теперь слабо барахтался, пытаясь найти твердую опору. Поразительное сходство между жуком и удалявшимся на четвереньках генералом заставило Киннисона рассмеяться. И еще долгие годы слово "генерал" ассоциировалось у него с копошащимся в грязи гладким и блестящим жуком.
      Тряхнув головой, Ральф отогнал наваждение и пополз к древесному стволу, за которым жались несколько человек. Один из них, худенький бледный паренек с сержантскими нашивками, обратился к Киннисону.
      - Сигаретки не найдется, сэр? - попросил он.
      - Бери, бери все, - Ральф протянул пачку. - У меня есть еще.., больше, чем нужно. Слушай, что здесь, черт возьми, происходит? Разве кто-нибудь слышал о генерал-майоре, забравшемся там далеко от тылового клозета? И он вещает так, будто от его действий зависит судьба всего фронта. Может, старик двинулся от перенапряжения?
      - Если и двинулся, то не настолько, чтоб это стало заметно. Вы что, никогда не слышали о Слайтоне? Ну, еще не раз услышите! Першинг будет полным идиотом, если не даст ему после этой истории три звездочки. Старик вообще не должен был принимать участие в боях, - сержант жадно затянулся сигаретой. - Он - из высших военных чинов и может разжаловать любого. Слайтон выехал с инспекторской проверкой, но все его тут слушаются большая шишка! Я сопровождал его - вместе с взводом стрелков.., вот они там, лежат под брезентом... Думал, что все успокоится, но становится все хуже и хуже... Эй, лучше нагнитесь! Боши, кажется, взялись за дело!
      Пули свистели и выли, срезая ветви и срывая листья с израненных деревьев. Они оба бросились в заплывшую грязью траншею, вжимаясь в сырую землю. Пулеметы Велса оглушительно рявкнули в ответ.
      - Черт, не нравится мне все это, - проворчал сержант. - Я не успеваю высохнуть - купаюсь в грязи каждые полчаса!
      - Просвети меня еще, приятель, - попросил Киннисон. - Чем больше я узнаю, тем больше хочу убраться отсюда подальше. Кто же собрался под генеральским стягом?
      - Тут остатки двух стрелковых батальонов и всякие приблудные, Начало было неплохим, но фланги не устояли, а потом боши разделались и с центром. Приказ об отступлении пришел слишком поздно - уже некому было его выполнять.
      Киннисон кивнул. Он представлял, что такое отступать по равнине, среди бела дня, под дождем из свинца и осколков снарядов.
      - Вам придется идти в одиночку? Тогда держите глаза широко открытыми, - продолжал сержант. - Бинокль есть?
      - Нет.
      - Ну, это легко исправить. Видели там, за рощей, сапоги, торчащие из-под брезента?
      - Да, ясно. - Киннисон знал, что боевые офицеры всегда носили бинокли. - Покойников там хватает. И что, все офицеры?
      - Большинство. Они держались за спиной Слайтона, а бош прошел на бреющем и хорошо прицелился. Наши сбили его, но только слишком поздно - он уже успел сбросить бомбу. Знаете, из людей получилась кровавая каша, но штук шесть-семь целых биноклей должно было остаться, - сержант ткнул пальцем в сторону рощи и огляделся. - Похоже, наши заткнули эти чертовы пулеметы.., пойду, найду своего старика, он мне теперь как родной.
      Черт бы побрал эту грязь! - он оглушительно чихнул и пополз к деревьям.
      Киннисон медленно приблизился к ряду трупов, покрытых заскорузлым от крови палаточным холстом. Аккуратно приподняв ткань, он взглянул - и отшатнулся от чудовищной картины. Желудок свело комом; потом его вырвало. Люди, люди! Что же вы творите друг с другом!
      Однако он должен найти бинокль. И он его нашел.
      А затем, потный, бледный и дрожащий, пошел на восток. Путь его лежал по некогда цветущей, а ныне заброшенной земле. Повсюду в самых разных позах валялись тела, утренний воздух был пропитан запахом гниющей плоти и сырости. Трупы были единственными обитателями этой равнины, по которой медленно полз пока еще живой человек.
      Где-то севернее непрерывно строчил пулемет. Огневая позиция была где-то близко, но эхо и туман не позволяли точно ее определить. Дюйм за дюймом Киннисон продвигался вперед, тщательно осматривая в бинокль каждый фут земли. По звуку он определил, что пулемет был немецким - то, чего Киннисон не знал о пулеметах, можно было записать на ладони - и еще он припомнил, что "Максим 1907" - весьма грозное оружие, а стреляли именно из него. Пулемет мог доставить серьезные проблемы его друзьям на холме, но они ничего не могли поделать. К тому же, маскировка у "гансов" была великолепной; даже отсюда, так близко от них, Ральф ничего не мог разглядеть. Но, черт возьми, эта тарахтелка должна быть где-то здесь!
      Минута за минутой - двигался только бинокль - он искал противника и, наконец, увидел. Едва заметный блеск металла, небольшой бугорок, легкий пар, поднимавшийся над землей... Вот он! Парок явно шел от кожуха "Максима". Ага! Еще раз блеснул ствол!
      Киннисон задумался. Двигаться дальше, не попав под обстрел, было невозможно; обойти - значит, сделать большой крюк... Наверно, там всего несколько человек.., к тому же, у него есть возможность добыть гранаты.
      Ральф подобрался к одному из распростертых в траве тел и пошарил в подсумке. Немец оказался запасливым - целых три гранаты! Затем он осторожно приблизился к укрытию немцев, встал, и одну за другой бросил все гранаты, предварительно укрывшись за огромным валуном.
      Бум! Банг! Бам!
      И маскировочная сеть, и, казалось, вся почва, исчезли на несколько ярдов вокруг обреченного "Максима", словно огромный плуг ковырнул дерн. Скорчившийся за валуном Киннисон пригнулся еще ниже, так как в наступившей тишине громко прозвучал чей-то далекий крик. Его снова затошнило. Но теперь он не мог тратить время на подобную слабость - дорога была каждая секунда.
      Черт побери! Какие скверные броски! Он никогда не блистал на бейсбольном поле, но полагал, что может без особого труда попасть в цель величиной с окоп; однако ни одна из его гранат не угодила по назначению. Солдаты, наверное, погибли, но пулемет он не повредил, это ясно. Надо бы до него добраться...
      И Ральф пошел - не слишком уверенно - сжимая в руке пистолет и моля бога, чтобы все были уже мертвы. В окопе лежали три неподвижных тела; еще одно, навалившееся на бруствер, мешало ему пройти. Резко оттолкнув труп, он увидел, как солдат покатился по откосу. И в этот момент волосы под каской Киннисона встали дыбом - скользившее вниз тело внезапно ожило, потом раздался стон. На помощь к раненому двинулись фигуры в серых мундирах.
      Капитан Ральф Киннисон не верил ни в бога, ни в дьявола; он был сорвиголовой и храбрым малым, но в этот момент ему захотелось вознести отчаянную мольбу, чтобы пулемет уцелел. Теперь он благодарил господа за свои неумелые броски.
      Минуту на осмотр... Уф! Цел! Несколько запасных патронташей... Отлично! Киннисон развернул пулемет и начал поливать огнем приближавшиеся фигуры. Одна лента - и немцы в панике; вторая - и он уже не видел на равнине никаких признаков жизни.
      Ральф оттянул затвор и отбросил его в сторону, потом прострелил водяной кожух. "Максиму" конец. Снова развернув пулемет, Киннисон выскользнул из окопа, надеясь, что немцы не сразу поймут, кто в них стрелял.
      Двигаясь со всей возможной скоростью, иногда даже слишком быстро, он вернулся на прежний курс. Ничто вокруг не внушало тревоги. Он пересек равнину и постарался как можно скорее миновать искалеченный разрывами снарядов лес. Наконец, перед ним протянулась серая лента почти неповрежденного шоссе. Киннисон добрался до первого поворота - и замер, пораженный. Когда-то он слышал или читал о подобном - но никогда раньше ему не доводилось видеть такое зрелище; описать это словами казалось невозможным. Сейчас он шел прямо на это, и его путь впоследствии превратился в ночные кошмары, мучившие капитана все девяносто шесть лет его жизни.
      На самом деле ничего особенного, с точки зрения нашего жестокого века, не произошло. Шоссе обрывалось. То, что когда-то было дорогой, фермами, полями, уже не отличалось друг от друга; все стало невероятно одинаковым, раздробленным и перемешанным в какой-то гигантской ступке. Киннисону казалось, что земля и все, что цвело, росло, двигалось и просто стояло на ней, побывало в неком чудовищном желудке, изрыгнувшим обратно непереваренные остатки - куски дерева и металла вперемешку с обгоревшей плотью. Он вскрикнул и побежал, побежал прочь от этого изуродованного, оскверненного места. И на бегу его мозг рисовал жуткие картины - одну омерзительней другой; и чем больше он старался выбросить их из головы, тем страшнее и страшнее они становились.
      Еще днем раньше эта дорога была одним из самых оживленных шоссе. Мотоциклы. Грузовики. Велосипеды. Машины "скорой помощи" и полевые кухни. Легковые автомобили. Пушки на больших ребристых колесах. Лошади. Мулы. И люди, особенно - люди, такие же, как сам Ральф. Плотные колонны, маршировавшие со всей возможной скоростью - не хватало грузовиков. Дорога была переполнена. Переполнена людьми, орудиями и прочими атрибутами войны.
      И на это шоссе обрушился огненный дождь. Скорей всего, газ не применяли. Немецкое командование приказало стереть в порошок этот участок дороги, и сотни, а может быть, и тысячи орудий, слившись в грохочущей яростной симфонии, выполнили приказ. Буквально. Тщательно. Педантично. Дороги больше не осталось: ни здания, ни дерева, ни поля, ни куста. Окровавленные куски плоти могли принадлежать человеку или мулу; металлические обломки не позволяли даже догадаться, чем они служили до начала обстрела.
      Ральф бежал - вернее, пошатываясь, брел по этой кровавой ране на лике земли и, наконец, выбрался на более или менее сохранившийся отрезок. Тут дорога была перепахана воронками, но ее хотя бы можно было заметить. Он припомнил, что ферма с почтой и командным пунктом должна быть за следующим поворотом.
      Должна быть... Или огонь был прицельным, или снарядов не жалели, но разрушения оказались максимальными. Вместо здания зиял огромный кратер; землю усеивали обломки мотоциклов и машин. Деревья без листьев, голые стволы, пни... С растущим ужасом Киннисон увидел на одной из ветвей, довольно высоко от земли, окровавленный торс мужчины.
      Снаряды еще сыпались, но уже не так интенсивно. В нескольких сотнях ярдов появились две машины "скорой помощи"; объезжая воронки, они медленно двигались вперед. Первая из них остановилась.
      - Эй, парень! Ложись!
      Киннисон уже и сам расслышал незабываемый звук летящего снаряда и нырнул в ближайшую воронку. Раздался грохот, как будто земля разлетелась на части. Что-то ударило Ральфа в спину и он потерял сознание.
      Когда Киннисон снова пришел в себя, он уже лежал на носилках, глядя на склонившиеся над ним лица двух мужчин.
      - Что это было? - выдохнул Ральф. - Я?.. - Он остановился, боясь спрашивать дальше, боясь шевельнуться, чтобы вдруг не ощутить отсутствие ног или рук.
      - Колесо и часть кузова "скорой помощи". Их бросило на тебя взрывом, успокоил один из мужчин. - Ничего страшного, скоро будешь в форме. Ну, еще ободрана рука, да пара-другая всяких мелочей.., может быть, шрапнель задела живот. Но мы тебя подлечим, успокойся...
      Киннисон слабо кивнул. Проснувшаяся боль словно зубами вцепилась в живот.
      - О'кей! Дел у нас еще куча, а пока тебя стоит показать доктору.
      - Мне нужен телефон - и как можно скорее... - Киннисон говорил голосом, который казался ему самому полным силы и значительности, на самом деле звучал слабо и тихо. - У меня важное сообщение для генерала Везера.
      - Скажи-ка это лучше нам. - "Скорая" маневрировала по остаткам дороги. - Телефон есть в госпитале, но ты можешь потерять сознание, пока мы туда доберемся.
      Рассказывая, Ральф собрал все силы, чтобы сохранить сознание. Всю эту страшную дорогу он держался. Боль терзала его тело, но он сам смог поговорить с Везером - врачи, узнав, что Киннисон капитан авиации, решили, что его сообщение может быть очень важным, и помогли связаться с генералом.
      Затем кто-то вонзил в него иглу, и он погрузился в глубокий обморок. Несколько недель он балансировал на грани между жизнью и смертью. Иногда он приходил в себя, но ни тогда, ни потом Ральф не мог понять, было ли происходившее вокруг него реальностью или страшным бредом, фантомом, непрерывно терзающим разум.
      Он запомнил докторов, докторов, докторов - и операции, операции, операции. Были палатки, куда притаскивали на носилках стонавших людей и выносили уже затихших навсегда. Был большой госпиталь, обширное деревянное здание. Была жужжавшая аппаратура, и одетые в белое мужчины, просматривающие какие-то пленки и бумаги. Были обрывки разговоров.
      - Ранения в живот всегда опасны, - звучал оглушительный бас. - И еще ушибы, множественные осколочные переломы. Прогноз неблагоприятный - но мы еще посмотрим, что можно сделать. Интересный случай.., исключительный, можно сказать. Какое же лечение вы выберете, коллега ?
      - Оставлю его в покое, - резко заявлял более молодой и чистый голос. Перфорация, инфекция, отеки... Я просто наблюдаю, профессор, наблюдаю и учусь.
      Забытье, снова и снова. Так длилось до тех пор, пока не раздались слова, которых Киннисон уже не мог слышать:
      - Адреналин! Массаж! Массаж, разрази вас гром! Адская боль пронзала тело. Кто-то втыкал иглы в каждый дюйм его кожи; кто-то сжимал и крутил его мышцы, словно нарочно надавливая на самые болезненные точки. Ральф кричал и ругался. "Прекратите!.. Не надо!..." Его голос звучал очень слабо, но этого оказалось достаточно.
      - Слава богу! - Киннисон услышал тревожный женский голос. Удивленный, он замолчал и открыл глаза. Видел он еще плохо, но смог разглядеть лицо пожилой сиделки; на глазах у нее были слезы. - Он будет жить!
      Шло время. Постепенно кошмарное забытье сменялось нормальным сном. Он чувствовал голод; выздоравливавшему организму требовалось больше пищи, чем давали в госпитале. Киннисон был угрюмым, злым и недовольным.
      Вскоре он поправился.
      Так закончилась Первая Мировая Война для летчика Ральфа Киннисона.
      Глава 5
      1941 ГОД
      Ральф Киннисон, еще мгновение назад спокойно лежавший на диване, в волнении заметался по комнате. Его жена, пышная брюнетка Сони Киннисон, мерно покачивалась в кресле-качалке и следила за мужем внимательными карими глазами. Вечер этой дружной любящей четы был испорчен только что прозвучавшим по радио сообщением.
      - Пирл Харбор! - прорычал он. - Как! Как им позволили зайти так далеко!
      - А наш Фрэнк! - всплеснула руками Сони. Она не слишком беспокоилась за мужа, ведь он был рядом с ней, а вот их сын Фрэнк... - Его призовут?
      - Ни в коем случае. - Киннисон не размышлял, а говорил с полной уверенностью. - Инженер-изобретатель из Локвуда? Он, конечно, захочет повоевать, но всем, кто имеет отношение к аэронавтике, придется сидеть дома.
      - Говорят, эта война долго не продлится. Да, милый?
      - Я так не думаю. Пустые разговоры! По-моему, эта бойня затянется не меньше, чем на пять лет, если кого в этом мире интересует мое мнение. - Он резко взмахнул рукой, потом несколько раз прошелся по комнате. Дурное настроение не оставляло его.
      - Я все понимаю, Ральф... Тебе ведь тоже хочется пойти, да? - Она мягко взяла его руку.
      - Конечно! Вообще-то я надеялся, что Америка не будет втянута в эту войну, но что делать. - Киннисон посмотрел на жену. - Если ты против, то я останусь с тобой.
      - Мое желание или нежелание ничего не изменят. Я позволила бы тебе уйти, если б опасность была действительно велика...
      - Что ты хочешь сказать?
      - Существуют определенные правила, дорогой. И ты на один год старше призывного возраста. - Последняя фраза прозвучала как-то слишком торжественно.
      - Подумаешь! Технические эксперты нужны всегда, так что для меня сделают исключение. Неужели никому не нужен такой умница?
      - Вполне вероятно... И ты станешь штабным офицером, а их не убивают и даже не ранят. Тем более, что дети наши выросли, заботу о кошках я поручу соседям, и вполне смогу поехать с тобой. Мы даже не будем разлучаться.
      - Но, с другой стороны, деньги... - Киннисон покачал головой.
      - Фу, ну кто сейчас об этом думает! Хотя для безработного химика такая забота о своем будущем - явление очень отрадное, - Сони рассмеялась так заразительно, что Ральф не устоял. Он перестал хмуриться и тоже улыбнулся.
      - Ладно, ехидная девчонка, я пошлю телеграмму в военный департамент.
      Телеграмма была послана. Киннисоны ждали. Ждали, ждали, ждали. Пока в середине февраля не начали поступать красиво оформленные письма.
      "Военный департамент высоко оценивает ваш военный опыт и желание снова взять в руки оружие для защиты своей родины. Анкета ветерана.., аккуратно заполните... Форма 191А... Форма 170... В двух экземплярах... Не отчаивайтесь, что вашу помощь отвергли. К сожалению, военный департамент не может принять вас..."
      - Черт подери, я уже закипаю! - сжав кулаки, Киннисон ходил по комнате, натыкаясь на стулья. - Что у этих идиотов в головах? Они уверены, что если мне пятьдесят один, то я стою одной ногой в могиле - а я ставлю четыре против одного, что нахожусь сейчас в лучшей форме, чем этот вонючий начальник департамента. - Ральф никогда не церемонился в выражениях.
      - Конечно, конечно, дорогой, - успокаивала его Сони, облегченно улыбаясь. - Я тут нашла в газете объявление, может, оно тебя заинтересует?
      - Так... Инженер-химик... Завод по производству снарядов... Семьдесят пять миль от Тонвиля, стаж работы более пяти лет... Органическая химия.., технология взрывчатых веществ..."
      - Вот видишь, ты им нужен, - твердо сказала Сони - Степень доктора у меня есть, химиком-технологом я проработал более пяти лет, а если я не разбираюсь во взрывах, то в них вообще никто не разбирается. Пожалуй, я напишу им письмо. Он написал и ему прислали кучу анкет. И снова - ожидание. Ральф ужинал, когда оглушительно зазвенел телефон.
      - Говорит Киннисон, - недовольно пробурчал он. - Да.., да.., доктор Самнер.., да.., конечно, очень приятно. Да.., на один год старше... О, это не важно, мы отнюдь не умираем от голода. Не можете платить сто пятьдесят, я согласен на сто... Семьдесят пять... Да, пятидесяти достаточно. О, я слишком известен в своей области, чтобы звание младшего химика меня оскорбило. Встретимся в час... Что? Да, наверное, смогу... До свидания.
      Он повернулся к жене, пнул толстую рыжую кошку, подошедшую к нему приласкаться и возбужденно заговорил:
      - Знаешь, они хотят, чтобы я приехал прямо сейчас и сразу взялся за работу!
      - Конечно, милый, - Сони пыталась утешить обиженную кошку и обратила не слишком много внимания на слова мужа.
      Киннисон сел за стол и, взяв вилку, продолжал разглагольствовать:
      - Я очень рад, что вовремя объяснил старому придурку Хендриксу, куда надо было засунуть предложенный им контракт. Столько лет честно делились друг с другом, и вдруг он предлагает мне такое! Видите ли, опубликовать работу только с одним автором - с ним самим - достойно по отношению к старому другу!
      - Конечно, милый, ты прав. Это совсем не по-джентльменски. Но, может быть, он поверил в то, что ты говоришь после любой драки - дескать, ты слабый и мягкий человек. - Сони усмехнулась. - К тому же, ты его достаточно наказал. Как ты думаешь, возьмут тебя обратно в фирму после окончания войны? Ведь свару-то затеял ты.
      - Это все мелочи, детка. Я обязательно вернусь, - он сжал челюсти. Нет такого начальства, которое разбрасывалось бы своими лучшими работниками. Пока они могут продавать уже разработанные технологии, я буду не нужен, а вот когда понадобятся мозги, они меня позовут обратно.
      - Дай-то бог! - Сони ласково взяла мужа за руку. - Удивляюсь, что кто-то вообще может добровольно брать на работу такого забияку, как ты.
      - Опять меня недооценивают, - шутливо посетовал Ральф. - Моя жена явно больше любит кошек, чем единственного мужа. Однако, несмотря на то, что я не кладезь добродетелей, я выбиваю людям зубы только после покушения на мои собственные.
      ***
      Энтвилский артиллерийский завод раскинулся на площади более чем двадцать квадратных миль. Девяносто восемь процентов этой территории было огорожено высоким забором с рядами колючей проволоки, натянутой поверху. Редкие здания были разделены весьма значительными расстояниями - ведь взрывчатку здесь мерили тоннами, а значит, безопасность работавших требовала особой планировки. Вся огромная площадка была разделена на квадраты, и в каждом из них занимались определенным типом взрывчатки и снарядов.
      "Снаружи" забора все было иначе. Царство администрации и благоустроенности. Дома, заполненные чистенькими, аккуратненькими профессионалами, отвечавшими за организацию труда двадцати тысяч мужчин и женщин. Но несмотря на тишину и уют, работавшие "внутри" предпочитали заглядывать сюда как можно реже.
      Именно там, "внутри", подальше от администрации и на безопасном расстоянии от Первого квадрата, находилось длинное низкое здание, совершенно не правомерно называвшееся химической лабораторией. Не правомерно в том смысле, что главный химик - очень способный, но невероятно сварливый специалист-взрывник - набрал в свой химический сектор лучших инженеров, химиков, физиков и даже метеорологов.
      Она из комнат лаборатории отделялась от прочих сплошной стеной из стали толщиной в шестнадцать дюймов. Это помещение было построено так, чтобы ни один из взрывов, которыми развлекались работавшие там парни, не мог повредить зданию и его персоналу.
      Главные магистрали в Энтвиле были вымощены серым камнем, но в феврале 1942 года такие мелочи, как дорожки между корпусами существовали только на бумаге. Почва, богатая глиной, размякла и превратилась в сплошную лужу глубиной в шесть дюймов, полностью изолировав дальнюю лабораторию от внешнего мира. Редкое начальство рисковало пробираться по грязи, чтобы увидеть ехидные ухмылки и услышать советы купить лодку или построить мост. Недоступность и постоянные сквозняки, царившие в комнатах, дали повод одному из остряков-химиков назвать это "уютное" местечко Сибирью.
      Прозвище прижилось. Более того, его подхватили и провозгласили официально. Так что когда грязь высохла и набеги начальства стали постоянными, сотрудники химической лаборатории остались сибиряками. В течение одного года сибиряки стали известны на всех артиллерийских заводах, а также в таких кругах, где никто не имел понятия, как зародилось это прозвище.