Глава 15

Наша сказка кончилась в субботу в начале июня. Был душный день, над горой Даншинног собирались грозовые тучи, воздух был горячим, как суп. Помню запах вспаханной земли, зелени, цветов и ветра. Помню вкус первого холодного сладкого арбуза, который мы ели, тихое жужжание пчел, легкий трепет крыльев колибри на открытой веранде.

Я помню этот день во всех его ужасных подробностях, помню, как он начался и чем закончился.

Мама и бабушка Дотти повезли бабушку Элизабет за покупками в Атланту. Папа и дедушка уехали на обед Общества птицеводов в Гейнсвилле. Хоп и Эван – на рыбную ловлю с дядей Уинстоном и его детьми. Джош и Брэди были еще в колледже.

Рони остался дома повозиться с мотором от старого “Фольксвагена”, который дедушка получил в обмен на какое-то фермерское оборудование. Дедушка пообещал половину прибыли от продажи машины, если удастся ее наладить. Рони так носился с этой безобразной желтой развалиной, как будто она была из золота.

Мне же было предписано сопровождать в парикмахерскую прабабушку Алису. Ей исполнилось девяносто три года, и она больше никуда не ездила на машине одна. Ей требовалась помощь, чтобы выйти из ее голубого “Шевроле”, да и не только в этом дело. Если честно, то ее надо было криком предупреждать, когда приближался любой объект, который не мог убежать, например, дерево.

Ездить с ней было примерно то же самое, что пересекать бурное море в тазу. Мои братья терпели это до тех пор, пока не получили водительские права, я тоже ждала этого с нетерпением.

Дорога вилась через холмы, покрытые лиственным лесом. Папа и дедушка настаивали, чтобы прабабушка ездила в город именно по этой дороге, на ней практически не было движения.

Итак, мы катили по середине дороги, как сани для бобслея по медному желобу. На коленях бабушкиного голубого платья аккуратно лежали белые перчатки, машину наполнял резкий запах ее духов.

На мне было все самое простое: розовая футболка, джинсы и теннисные туфли. В руках книга, которую я намеревалась читать, пока прабабушке будут делать перманент.

Из-за поворота показался огромный фермерский грузовик, битком набитый кудахчущими курами. Водитель не сумел достаточно быстро сообразить, что надо прижать многотонную машину к краю дороги.

– Осторожно! – закричала я.

– Да, дорогая, – сказала бабушка, и машина свернула в сторону. Я, замерев от страха, сползла с сиденья. Но огромная машина пронеслась мимо нас. Наша правая фара шаркнула по придорожному ограждению, и мы остановились. Из-под капота выползла струйка белого дыма.

Грузовик и его водитель уже исчезли за поворотом и не вернулись. Водитель или не понял, что случилось, или отчаянно торопился побыстрее отделаться от своих кур, пока они не попадали в обморок. А то еще примут за дохлых. Сплошной убыток.

Следующие пять минут бабушка разглагольствовала о том, что мы чуть не столкнулись по вине этого идиота. Затем она вынула из сумочки таблетку нитроглицерина, сунула ее под язык и откинула голову на подголовник. Ее узловатые, переплетенные голубыми венами руки дрожали. Меня затрясло.

– Ты как?

– Нужно дать сердцу успокоиться, – слабо откликнулась она.

– Я сбегаю за помощью.

Я пулей вылетела из машины, радуясь, что у меня целы ноги, и оглянулась, куда бежать. Домой? Да, конечно. Нет – слишком далеко. Близко была проклятая Пустошь.

Пустошь! Большой Роан!

Но терять времени я не могла. Я побежала туда.

Когда у моих ног уже лежала дорога к дому Салливанов, я остановилась на секунду у криво висящего почтового ящика. Вот бы с небес спустился ангел и проделал оставшийся путь со мной. Пастор в методистской церкви уверял нас, что ангелы-хранители так и делают.

Я никогда раньше не была во дворе Большого Роана, никогда не была внутри его жуткого прицепа. Его ржавый грузовик приткнулся, как драная кошка, рядом с деревянными ступеньками. Я посмотрела на все это и подумала: “Ангелы меня не оставят”. Я пошла вперед.

Я осторожно ступала между гнилых пакетов, старых шин, машинных втулок, консервных банок, облепленных какими-то личинками. Меня тошнило от запахов. Я уже успела забыть их, пропитавших одежду Рони. А ведь казалось, что так будет всегда. Эта мысль прибавила мне смелости.

Я вскарабкалась по ступенькам, отодвинула полог и постучала в дверь. Через минуту постучала громче. Я услышала звук шаркающих шагов, и наконец Большой Роан распахнул дверь и сверху вниз оглядел меня. Его темные волосы казались скользкими, на футболке – мокрые пятна, металлическая нога, слава богу, была пристегнута и не видна под штаниной.

– Чего надо? – проворчал он, качаясь из стороны в сторону. На меня пахнуло перегаром. “Ну где же этот проклятый ангел?”

– Можно мне позвонить от вас, сэр?

– Какого черта?

– Прабабушка попала на дороге в аварию. Я должна позвонить.

Рони, Рони приедет за нами.

– Хм. – Он почесал голову. Губы его сложились в нечто похожее на улыбку. Глаза налиты кровью, на щеках – красные пятна лопнувших сосудов.

Он чуть отодвинулся в сторону, и я протиснулась мимо него. Пробраться между поломанной мебелью могла разве что собака. В тухлом воздухе бесполезно жужжал настольный вентилятор. По маленькому черно-белому телевизору с наклонившейся антенной показывали баскетбольный матч. Повсюду валялись жестянки из-под пива и винные бутылки.

– Ты меня боишься? – спросил Большой Роан.

– Нет, сэр. – Я ткнулась рукой в спинку кушетки, в воздух поднялось облако пыли.

Большой Роан тяжело плюхнулся в просевший зеленый шезлонг. Он не произнес больше ни слова, просто наблюдал за мной, расставив ноги, как будто специально для того, чтобы загородить мне дорогу.

На куче журналов совсем рядом с Большим Ровном стоял грязный черный телефон. Из-под аппарата была видна половина фотографии голой женщины на обложке журнала.

Я, как коза, перепрыгнула через искусственную ногу Большого Роана.

Пока я набирала номер, Роан не сводил с меня мутного взгляда. Бог знает, какие мысли бродили в его одуревшей от пьянства голове. Я сжимала в руке трубку. Гудки, гудки. Рони был где-то во дворе. Ну все. Он не услышит. Больше дома никого нет. Не надо было мне бежать сюда, на Пустошь, к Большому Роану с его злобным испитым лицом, пугающими глазами, отвратным видом.

– Алло, – ответил Рони.

Нет, ангелы все-таки существуют.

– Приезжай за нами! У нас авария! На Пустоши. Прабабушка сидит в своей машине. Слышишь – я на Пустоши! Приезжай за нами!

– Клер, быстро выходи обратно на дорогу, – тут же сказал он. Голос его был хриплым, настойчивым, он, видимо, старался не показать, как он взволнован.

Я испугалась по-настоящему.

– Уходи сейчас же, – сказал он. – Я возьму машину дедушки Мэлони и буду через пять минут.

– Хорошо. Поторопись.

Я осторожно положила трубку на место.

– Спасибо, мистер Салливан. – Мой голос дрогнул. – Я подожду на дороге. Спасибо.

Я повернулась. Большой Роан по-прежнему не спускал с меня глаз. Неожиданно он положил свою металлическую ногу на кушетку, перегородив мне путь к выходу. Как будто шлагбаумом, перекрывая переезд через железную дорогу, когда по ней идет поезд. Похоже, мои ангелы все же покинули меня. Или нет?

– Это был мой парень? – спросил он хрипло. – Ты вопила, чтобы он приехал за тобой.

– Я… мне нужно идти, мистер Салливан.

– Нет, черт побери, ты останешься здесь. Я хочу поговорить с тобой.

Я не могла оторвать взгляд от его ноги, казалось, что под брючиной одна голая кость, как у скелета.

– Мистер Салливан. Я хочу уйти. Сейчас приедет Рони, я должна встретить его у машины. – Похоже, я зря лишний раз упомянула имя его сына.

Он проворчал:

– Дерьмо, – и не шевельнулся. Я тоже не двигалась. Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга. Казалось, прошла вечность.

Он неумолимо сверлил меня жестким взглядом, как будто хотел проделать дырку у меня в голове и посмотреть, что там. Я изо всех сил делала вид, что мне все равно. По телевизору все еще шел баскетбол. Я слышала гомон зрителей и стук мяча. Слышала, как у меня в ушах стучит кровь и часы на телевизоре отсчитывают минуты.

Наконец он наклонился вперед и прошептал:

– Ты настроила против меня моего парня.

У меня застыла кровь в жилах.

– Нет, сэр, – прошептала я. – Нет, это неправда.

– Что в тебе такого особенного? – Он протянул руку и схватил меня за рукав футболки. Я съежилась. Его пальцы подтащили меня ближе. – Слишком хороша, чтобы со мной разговаривать?

– Я же разговариваю. Слышите? Разговариваю. Но мне нужно идти, сэр.

– Чем ты его взяла, пушинка? Он продолжал понемногу тащить меня к себе, растягивая рукав футболки.

– Ты маленькая рыжая любительница лезть в чужие дела. Небось, считаешь себя хорошенькой куколкой.

Вежливость не помогала. Я попробовала быть твердой.

– Отпустите мою майку. Уберите с дороги ногу. Немедленно. Или я… Я все расскажу папе, он вышибет из вас дух.

Любой, у кого мозгов чуть больше, чем у пня, знает, что не следует связываться с детьми Холта Мэлони.

Глаза Большого Роана сверкнули. Они были у него не серые, как у Рони, а какого-то размытого непонятного цвета и прятались под опухшими веками, как глаза аллигатора в глинистой воде.

Он сильно дернул меня за рукав.

– Ах ты, папина дочка! Ты, маленькая вертящая задом сучка с мокрым хвостом! – Его пальцы хищно потянулись к моим волосам.

Я со всей силы двинула его кулаком в лицо.

Большой Роан на мгновение застыл в изумлении, потом схватил меня обеими руками и прижал к себе. Я визжала, брыкалась, махала во все стороны кулаками. Мне удалось снова ударить его в лицо. Но тут уж он отвесил мне такую затрещину, что в голове у меня зазвенело, из глаз посыпались искры. Я не понимала, где я.

Он схватил меня за руку, опрокинул лицом вниз и навалился всей своей тяжестью. Я отчаянно завизжала. Он заломил мне руку, и что-то в моем плече треснуло. На меня темной волной хлынула дикая боль. Он сорвал с меня брюки и сунул руку мне между ног.

Я понимала лишь одно – меня сжимает в челюстях кошмар, и чудовища, живущие под детскими кроватками, существуют, и ничто в моей жизни уже не будет так, как раньше.

Затем я услышала какие-то крики и голос Рони, похожий на яростное рычание собаки. Не знаю, что случилось в действительности.

Драка, хаос. Я была снова свободна. Большой Роан выкрикивал, брызгая слюной, проклятия.

Я слышала вопль Большого Роана.

– Ты, дерьмо собачье, руку на меня поднял! Да я тебя!

Выстрел.

У меня медленно прояснилось в голове. Со стоном я перекатилась на спину.

– Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй!

Я никогда раньше не видела человека, которому вышибли мозги.

Рони подполз ко мне на четвереньках. Тело мое разрывалось от боли, и благодарение богу, я наконец потеряла сознание.

Когда я пришла в себя, мы были на улице. Надо мной, стоя на коленях, склонился Рони. Он держал мою руку и плакал.

– Клер, Клер!

Все случившееся в этот день потом я помню как в тумане – результат шока. Ну, как смотришь фильм ужасов, закрыв один глаз и лицо руками, а потом путаешь одно с другим. Я никогда раньше не видела маму и бабушку Дотти в истерике. Я никогда раньше не видела, чтобы папа плакал – от ярости. Хоп и Эван никогда так – до слез – не были добры ко мне.

Рони и меня отвезли к доктору – дяде Мэллори.

Наши разбитые губы, черный синяк у меня под глазом, мое вывихнутое плечо. Со мной что-то делали – я, оцепенев, мало что понимала и даже не кричала, когда вправляли плечо. Мама и бабушка раздели меня до трусов, а дядя Мэллори захотел зачем-то посмотреть у меня между ног. Тут со мною что-то произошло, и я впала в неистовство.

Я буквально билась в конвульсиях, но мне все-таки пришлось лечь на стол, где меня покрыли бумажной простыней. Плачущая мама держала меня за здоровую руку, а он смотрел там, куда никто, кроме меня, не имел права заглядывать.

Когда меня снова одели, вкололи в меня что-то, от чего я совершенно обмякла, наложили на руку шину и заклеили разбитые губы желтым пластырем, папа отнес меня на руках в приемную.

Там был Рони. В глазах его, устремленных на меня, была боль и тревога – нижняя губа и подбородок тоже желтые от пластыря. Все, что я могла сделать, это отчаянно попытаться дотянуться до него здоровой рукой. Мне это было необходимо, и я чувствовала, что ему – тоже. Но, когда он протянул в ответ свою, папа отступил назад, не дав нам коснуться друг друга.

– С ней все в порядке? – хрипло спросил Рони.

– Да, – коротко ответил папа.

Рони не заслуживал этого. “Папа сердится, – мелькнуло в моем затуманенном мозгу, – и он не прав”.

Меня отвезли домой и уложили в постель в родительской спальне. Прабабушка тоже лежала. С ней сидела бабушка Элизабет. Они пили персиковый бренди, и бабушка держала руку прабабушки в своей.

В дом приехал мистер Тобблер.

– Проклятый Салливан, – сказал он моим родителям и заплакал.

Ренфрю не плакала. Она ушла на кухню, чтобы готовить еду на всю ораву.

Узнав о случившемся, начали съезжаться все родственники. Появился кузен Вине, пришли его помощники, еще какие-то люди в форме, которых я не знала. Они увели Рони в гостиную и закрыли за собой дверь.

Я попыталась спросить о нем, но язык меня не слушался. Я провалилась в полуобморочный сон. Я была здесь и как бы не была. Я слышала, как рыдала мама:

“Моя маленькая девочка, моя бедная маленькая девочка. Все были правы, Холт. Смотри, что из этого получилось”.

– Она боролась, – ответил папа. – По крайней мере, ее не… Большой Роан не… – голос у папы сорвался.

– Он бы сделал это! – с ужасом сказала мама. – О боже мой!

– Рони спас меня, он не сделал ничего плохого, – время от времени бормотала я в своем полусне. Пока папа не понял наконец, что меня тревожит, и не прошептал успокаивающе:

– Не волнуйся, сладкая горошинка. Рони не отправят в тюрьму. Он все сделал правильно.

Отлично. Тогда мы просто забудем Большого Роана, все будет хорошо. Обязательно. Я уснула.

– Где Рони? – спросила я, как только проснулась.

Было темно.

– В своей комнате, – ответила мама, гладя меня по голове. Она, наверное, только что перестала плакать и, казалось, вот-вот заплачет снова. – С ним Хоп и Эван.

– Я хочу увидеть его. Мне надо.

– Не сейчас, горошинка.

– Почему?

– С тобой хочет поговорить Винс, – сказал папа. – Если ты в состоянии разговаривать. Если нет – не надо.

– Пожалуйста. Почему ты сердишься на Рони?

– Я… я вообще зол, дорогая. Потому что меня не было рядом с моей маленькой девочкой в нужный момент.

– Но Рони же спас меня! Он был рядом. Я сама виновата.

– О господи! Ты ни в чем не виновата и не беспокойся, пожалуйста, сейчас о Рони.

– А когда можно беспокоиться?

– Никогда, если это будет зависеть от меня, – сказала мама. Мне показалось, что это прозвучало как обещание великого благополучия в будущем. Мама помогла мне надеть ночную рубашку и банный халат. Она дала мне таблетку, хотя мне было совсем не больно. Вообще-то я чувствовала себя счастливой.

Папа отнес меня вниз на руках. Все мои дяди и тети и кое-кто из взрослых кузенов были там. Я помню их разные лица: заплаканные, злые, выражающие сочувствие.

– Привет, со мной все в порядке, – заявила я решительно, пока меня несли через холл. – С Рони тоже все хорошо. Все прекрасно.

– Посмотрите на ее глаз, – простонала тетя Люсиль. – На ее рот. О боже!

– Вот результат общения с низами! – убежденно произнесла тетя Арнетта. – Я всегда говорила, что добром это не кончится. Но разве меня в этом доме кто-нибудь слушает? – Можно было подумать, что втайне она довольна случившимся. Хотя, конечно, нет, нет – она не хотела ничего подобного.

– Никто с тобой сейчас не спорит, – проворчал дядя Элдон.

Я бы, безусловно, поспорила, но мы уже были в гостиной, и я просто не успела.

Я поняла, что дела плохи, когда увидела дядю Ральфа. Если уж дядя Ральф приехал из Атланты, то значит, нам нужен адвокат. Дядя Вине, который шериф, тоже был здесь. Он сел напротив меня и, улыбаясь, попросил меня очень точно рассказать, что же произошло на Пустоши.

– Очень точно, – повторил он еще раз. Я уже рассказывала ему. Ну что ж, расскажу снова. Он делал пометки в блокноте.

– Рони плакал, – выпалила я. – Он плакал, потому что ему пришлось застрелить своего отца. Я знаю, что он не хотел.

– Подумай как следует, – сказал дядя Винс. – Что кричал Большой Роан, прежде чем ты услышала выстрел?

Я уже говорила:

– Чертово дерьмо, если ты поднимешь на меня руку… – повторила я дважды.

Но тут до меня наконец дошло, что он хотел от меня услышать. Конечно, я должна была сделать это для Рони. Я уставилась перед собой и сделала вид, что задумалась. Затем, глубоко и драматично вздохнув, я посмотрела шерифу прямо в глаза.

– Мистер Салливан кричал: “Если ты дотронешься до меня, я тебя убью”.

Два слова. Все, что от меня требовалось. Вине с облегчением вздохнул.

– Ты уверена, что он произнес последние слова?

Я решительно кивнула.

– Точно, точно – просто из головы выскочило. Я ведь испугалась.

– Ну вот, – заявил дядя Ральф. – Это все решает. Необходимая самозащита. Дополнительное подтверждение. Дело закрывается.

– А Рони не отправят в тюрьму? Он не виноват!

– Да, да, – сказал Вине. – Все в порядке, Клер. Мы просто уточняли детали. Ему ничего не грозит.

– Вы обещаете? – Я посмотрела на маму, папу, на дядю Ральфа. – Обещаете? – Какое-то смутное недовольство не оставляло меня. Какая-то недосказанность висела в воздухе.

– Я обещаю, умница, – сказал дядя Ральф.

– Все обещают? – настаивала я.

– Его не отправят в тюрьму, – сказал папа, глядя в сторону.

– Мама?

– Обещаю, – ответила она, прикрыв лицо рукой.

– 0кей. Тогда я сейчас пойду к нему.

– Нет, – сказала мама. – Ему нужен отдых. Что-то все равно было не так. Я не могла понять что.

Я лежала в темноте рядом с мамой на ее и папиной большой кровати, уставившись, как сова, на деревянные балки на потолке. Мне казалось, что я в каком-то странном сне, когда можно только думать, но не двигаться и не говорить. Маленькая, но важная ложь застыла у меня в груди, и я думаю, что мама и папа догадывались о ней.

Ночью из колледжа приехали Джош и Брэди. Я слышала, как часы пробили двенадцать, слышала приглушенные голоса внизу. Мои братья, папа и бабушка Дотти отправлялись На ферму дяди Берта. Там должно было быть принято окончательно решение всей семьи по поводу всего, что произошло с нами.

“Рони теперь здесь уже навсегда, – думала я, засыпая. – Потому что Большого Роана больше нет. Рони поступил правильно. Мы поступили справедливо”.

Я не подозревала тогда, что справедливостью тут и не пахнет.

Глава 16

Этой ночью сгорело все на Пустоши. Все – разбрызганные кровь и мозги Большого Роана, его прицеп, помойка, грузовик. Конечно, это не был несчастный случай.

Это сделал папа с моими братьями и родственниками, но об этом не следовало говорить.

На следующее утро папа привел бульдозер и стер с лица земли все следы существования Большого Роана, разровнял плато и посадил на нем вьющийся ядовитый плющ, что само по себе самое большое оскорбление, которое фермер может нанести земле. Он вычеркнул Салливана и его жизнь на Пустоши из памяти жителей Дандерри.

А чтобы придать этому полную завершенность, он намеревался вычеркнуть из нашей жизни и Рони.

Но я пока об этом не знала.

– Где Рони? – спросила я на следующее утро, когда папа опять снес меня вниз на руках. За столом сидела только мама. Дом был тих, по-утреннему спокоен.

– Они с дедушкой пошли на Даншинног, – сказал папа, и я заметила, как они с мамой переглянулись.

– Зачем?

Мама встала за моей спиной, положив свои ладони домиком мне на затылок и поглаживая волосы.

Папа мрачно произнес:

– Поговорить.

Я удивилась. Странно. В мозгу у меня, казалось, что-то разомкнулось. Я могла думать, но как-то разрозненно. Мои мысли никак не желали становиться единым целым.

– Ради бога, Холт, – сказала вдруг мама со слезами в голосе. – Я дала ей лекарство, когда она проснулась. Она плохо соображает. Не надо сейчас об этом.

– Она все понимает. И имеет право знать. Клер, мы стараемся решить, что лучше всего сделать для Рони.

– Я иду на Даншинног, – отрешенно прошептала я. – Я знаю, что нужна ему. Это я виновата, что ему пришлось застрелить Большого Роана.

Мама снова заплакала. Как в тумане я слушала ее нелепые слова. Я не должна идти на Даншинног. Я не должна идти помогать Рони. Я должна лечь в постель. Как ни странно, я не возражала – я просто вообще не могла думать.

Моя семья не разрешила даже похоронить Большого Роана в округе, в земле Дандерри, как будто бы его прах мог отравить нашу землю. То, что от него осталось, перенесли на какое-то отдаленное кладбище. Дедушка и бабушка взяли Рони с собой на эти странные похороны, а вовсе не на Даншинног. Их было всего трое, да еще тетя Доки, которая вызвалась произнести над могилой молитву, потому что ни один священник не брался за это.

Позже на ферме появилась Дейзи. Я слышала, как она орала во дворе, что Рони убил Большого Роана из ревности к Сэлли, что Большой Роан никогда бы не тронул маленькую девочку, что мы сделали Рони надутым гордецом и настроили его против собственного отца.

– Из-за вас парень стал убийцей, – вопила она дурным голосом. Я помню, что никак не могла понять этой фразы. Рони не мог быть убийцей – это же ясно как божий день.

Потом исчезла Сэлли. Ее отъезд раздул слухи еще больше. Она забрала свои вещи и маленького Мэттью и уехала ночью, тайно, не сказав сестрам ни слова. Никто не знал, где она.

Большой Роан мертв. Маленький мальчик дяди Пита потерян для нас, видимо, навсегда. Заговорили об обвинениях Дейзи против нас. Сплетням не было конца и края. В мыслях обывателей я была обесчещена, скорее всего, изнасилована и на всю жизнь изуродована. Таковы были любимые подробности бесконечных бесед в уютных домиках Дандерри.

Но я всего этого не слышала, во всяком случае тогда. Я пребывала в болезненном, нереальном мире своих предчувствий в спальне папы и мамы – убежище, в котором они держали меня во имя моего же блага.

Когда все вернулись после похорон, я, услышав громкие голоса внизу, выползла из кровати. Бабушка Элизабет несла вахту, сидя рядом со мной на стуле, но она спала.

Ноги мои дрожали от слабости. Я спустилась по черной лестнице, держась за перила здоровой рукой, другая была на перевязи. Немного кружилась голова.

Голос мамы: “Это не наказание. Это не тюрьма. Это просто приют при церкви методистов. Они хорошие люди. Это временно, пока страсти улягутся”.

Я так и села на ступеньки, затаив дыхание. Голова резко заболела, боль мешала соображать. Плечо ныло даже от легкого шевеления пальцами. Приют?

– Я вам не подхожу, – у Рони был надломленный, агрессивный голос. – Вы это хотите сказать. И теперь уже не подойду никогда. Все называют меня убийцей. И вы тоже так думаете каждый раз, когда смотрите на меня. А еще вы вспоминаете моего старика и весь этот ужас. Я был вынужден поступить, как поступил. Вы не должны ставить мне это в вину. Вы просто хотите избавиться от меня и все забыть.