Квентин встал. Я отдала ему книги, и он ушел, унося их под мышкой. Я снова устроилась за столом и уронила голову на руки.

Час спустя в комнату вошла Лиза.

– Ты знаешь, что Квентин работает в амбаре? Когда я там появилась, он кивнул мне с чердака, где они с Артуром разбирали завал. Бельчонок выскочил из кармана его рубашки и опустился на плечо Артура.

– Белки на мне так и кишат, – сухо прокомментировал ситуацию Квентин.

– Звучит печально.

– Мне необходимо что-то делать. Здесь мы тебя не беспокоим?

– Что мужчины будут делать теперь? – громко поинтересовался Артур. Он держал короткую доску за один конец, другой был в руках у Квентина.

– Теперь мы выставим мой конец в эту дыру и выбросим эту доску на улицу.

Я смотрела, как они управились с доской, которая с громким треском упала на кучу своих сестер у стены амбара. Новым хобби Артура, помимо обдумывания судьбы скульптуры, стали вопросы к Квентину о том, что должен делать мужчина. Когда Квентин не был братом-медведем, он становился для моего брата воплощением мужественности, и Артур изо всех сил ему подражал. Ничего подобного я раньше не видела. Мой брат нашел путь, чтобы миновать невидимые границы своего аутизма. И все благодаря Квентину, который не хотел даже задумываться над этим.

– Что делает мужчина? – спросил Артур, берясь за конец тяжелого бревна.

– Мужчина не отпускает эту балку, если не хочет, чтобы она упала и отдавила ему ногу. – Квентин мгновенно подхватил другой конец бревна.

Бревно отправилось следом за доской. Артур выполнял все с дотошностью новообращенного. Когда бревно стукнулось о землю, он удовлетворенно улыбнулся. Квентин поднял большой палец в знак одобрения. В нем было столько доброты. Артур сумел разглядеть это, а теперь увидела и я.

Я подняла голову, посмотрела на Квентина Рикони, и странная мысль пронеслась в моей голове без предупреждения, не подчиняясь логике и здравому смыслу, не дав мне возможности спрятаться от нее: “Я в самом деле хочу тебя полюбить”.

Зазвонил телефон, я неохотно сняла трубку.

– Папа вчера потерял сознание. У него были боли в груди, – объявила Джанин.

– С ним все в порядке?

– Он справится. Врач прописал ему новые лекарства от сердца и успокоительные. Последнее время он переживал сильный стресс. Нетрудно понять, из-за кого. Но отец хочет видеть тебя завтра за ленчем. Возможно, он выговорится и почувствует себя лучше. Так ты придешь?

– Да.

– Спасибо.

– Джанин, я сожалею о том, что толкнула тебя.

– Ни о чем ты не сожалеешь, но я готова заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы ты завтра была полюбезней с папой.

– Я принимаю твое приглашение, Вельзевул, спасибо.

Она повесила трубку.

Тайбер-крест, большое, похожее на плантацию владение в нескольких милях к западу от города, стало семейным гнездом в 1960 году, после того как мистер Джон и мать Джанин получили землю в качестве свадебного подарка и построили на ней огромный дом с белыми колоннами. Служащие компании часто в шутку называли поместье Насестом.

Я ехала на машине к дому Тайберов вдоль старых яблоневых садов, обнесенных девственно-белой оградой. Декоративные черные коровы паслись на зеленых пастбищах. Когда дорога привела меня к господскому дому, я увидела мраморных кур и петухов среди азалий и лавров. В горах многие украшают двор животными, вырезанными из фанеры. Мне доводилось видеть оленей, медведей, гусей, но мраморные куры были только у Тайберов. Эти люди серьезно относились к украшению своего двора.

Трехэтажный с белыми колоннами особняк Тайберов стоял на холме и смотрел на город. Когда я остановилась у крыльца, до меня донесся полуденный звон колоколов в церкви колледжа, прилетевший с бризом. В ясный день обитатели дома могли, сидя на балконе, наслаждаться видом церковных шпилей, купола дворца правосудия и крыши административного здания колледжа. Но мне ни разу не пришлось это сделать. В те редкие дни, когда мистеру Джону удавалось заставить Джанин пригласить меня на день рождения, а моему отцу – заставить меня пойти, она всегда вносила меня в свой второй список, что означало невозможность подняться в спальню хозяйки торжества и полюбоваться видом с ее личного балкона.

Трики Стюарт в голубом платье горничной, бывшая моя подруга по второму списку, открыла дверь, прежде чем я успела позвонить. Она улыбнулась:

– Привет, Медвежий Коготь. – Это прозвище я получила в старших классах школы.

– Привет, Трики,[1] – ее так назвали родители.

Мы выросли вместе, сравнивая наши мозоли и обмениваясь страшными историями о мертвых цыплятах. Ее родители до сих пор выращивали цыплят для птицефабрики Тайбера, зарабатывая себе на жизнь. Их долги только выросли, так как они построили пять новых курятников. Трики и ее муж жили вместе с ними. Заработок Трики в доме Тайберов шел в общий котел. Она растила четверых детей и делала это со вкусом. В угольно-черных волосах Трики белели осветленные пряди, улыбка сияла золотой коронкой на зубе, а в глазах застыло ожидание.

– Как поживает твой гость из Нью-Йорка?

Я протянула ей желтые розы, которые Лиза срезала для визита. Не имело смысла серьезно отвечать на вопросы Трики. Это была ритуальная попытка указать на ее место в обществе и на мое.

– Мой гость из Нью-Йорка реконструирует мой амбар, – сообщила я. – Думаю, намерен устроить там станцию подземки.

Трики пустилась шепотом пересказывать все, что Тайберы говорили о Квентине (источник неприятностей, плохое влияние, жалкий изгой), пока вела меня через холл, увешанный портретами умерших Тайберов, получивших известность. Так как все Тайберы мнили себя знаменитостями, холл оказался довольно длинным. Я прочла надпись на табличке под неизвестным мне портретом и остановилась как вкопанная.

У женщины на полотне были роскошные медные волосы, уложенные в элегантную прическу, пышный бюст утягивало строгое платье начала века, выглядевшее так, словно его хозяйка собиралась отправиться в плавание на “Титанике”. Ее лицо казалось величественным. Она была похожа на меня и на папу, и не случайно.

Бетина Грейс Пауэлл Тайбер смотрела на меня нежными голубыми глазами Пауэллов и улыбалась грустной улыбкой. Я никогда не видела ее изображений, если не считать нечеткой фотокарточки, на которой она была снята еще девочкой. Папа держал ее в рамке на столике у дивана в гостиной. Женщина, связавшая нынешних Пауэллов и Тайберов, не выглядела как потерявшая рассудок вульгарная особа, развратница, изменившая мужу, или, если пользоваться более грубой лексикой былых времен, подстилка для черномазых. Напротив, она была печальной и красивой.

– Трики, откуда взялся этот портрет?

– Мистер Джон приказал повесить его на прошлой неделе. Этот портрет привезли из дома его старой тетушки Дотти Тайбер из Южной Каролины. Эсме унаследовала его от старушки Дотти, она любит этот портрет, а мистер Джон и Джанин пытаются сделать все, чтобы Эсме чувствовала себя здесь как дома. Поэтому они повесили портрет ради нее. Да благословит господь ее нежное, глупое сердечко.

– Кто такая Эсме?

– Племянница мистера Джона, дочь Уильяма. Ты же помнишь: Уильям – это брат мистера Джона, разбившийся где-то в горах. Они говорят, что Уильям унаследовал от Пауэллов все самое плохое, как и мисс Бетти. Лунатик. Бродяга. Так они его здесь называют.

Я напрягла память и вспомнила, что Уильям Тайбер и в самом деле погиб во время восхождения на горную вершину в какой-то экзотической стране, когда я была совсем девчонкой.

– Я не знала, что он женился, и не подозревала, что у него есть дочь.

– Уильям Тайбер и не был женат. Просто обрюхатил какую-то девицу. Она отказалась от малышки, когда доктора объявили, что у девочки не все в порядке с головой. Дотти воспитала ее. Это она назвала ее Эсме. Теперь Дотти умерла, и Эсме живет здесь. Ей девятнадцать, и у нее в моторе не все цилиндры работают, понимаешь? Ты бы назвала ее умственно отсталой. Но здесь этих слов не употребляй. Они говорят, что она “особенная”.

Я все никак не могла прийти в себя от изображения женщины на портрете. История о чужом человеке, живущем в особняке, заставила меня посмотреть по сторонам, словно меня пригласили на вечеринку с сюрпризами и новые персонажи могут выскочить из-за портьер в любую секунду. Я не могла отделаться от мысли, что мистер Джон повесил пресловутый портрет специально для меня и что это была его попытка к примирению. Трики продолжала делиться со мной слухами, сплетнями и собственными умозаключениями, пока вела меня к залитой солнцем и заполненной цветами террасе позади дома. Мистер Джон в белых брюках и рубашке-гольф, показавшийся мне бледным, съежившимся и сильно постаревшим, поднялся из-за стола и знаком предложил мне сесть. Никаких объятий, радостных восклицаний: “Урсула, девочка моя!”, ставших для меня с годами привычными.

Мы сели у стола, на котором заранее поставили чай со льдом, салат с курицей и рулет, и печально посмотрели друг на друга.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

– Гм. Врач прописал мне новые лекарства. Полагаю, теперь мне станет полегче.

– Как Джанин?

– Ее гордость уязвлена.

– Я сожалею о том, что случилось. И еще, для протокола: Квентин Рикони не предполагал, что ваша ним встреча закончится полным фиаско.

При упоминании имени Квентина мистер Джо сморщился.

– Я постараюсь сохранить объективность и отдать ему должное. Это куда лучше его попытки довести меня до сердечного приступа. – Я кивнула. Мистер Джон неожиданно резким движением отодвинул от себя тарелку, его суровый взгляд уперся в меня. – У меня разрывается сердце от нашей ссоры. Я дал себе обещание, что присмотрю за тобой и Артуром после смерти Томми. Я хочу как-то загладить свою вину за то, что не включил его в состав моих родственников. Неужели я такой противный старикашка, что ты можешь лишь ненавидеть меня?

– У меня нет никакой ненависти к вам. Мне просто хотелось бы, чтобы все сложилось иначе.

– Вот оно что! А знаешь ли ты, что у вас с Джанин очень много общего? Вы обе молоды, привлекательны, умны, трудоспособны и амбициозны. Твое преимущество в том, что ты более практична, потому что тебя никогда не опекали так, как моя покойная жена старалась сдувать пылинки с Джанин. Ты даже представить не можешь, сколько раз я ставил тебя ей в пример. Я боюсь, что это только навредило всем нам, потому что Джанин раздражает мое восхищение тобой.

– А я всегда завидовала ей.

– Может быть, вы обе сможете уладить ваши разногласия, как ты думаешь?

– Мне бы хотелось иногда по-дружески поболтать с Джанин. – Разумеется, когда рак на горе свистнет.

– Замечательно! – Мистер Джон принялся вытирать своей салфеткой чайную ложечку, чуть хмурясь, когда солнечные зайчики попадали ему в глаза, разглядывая свое отражение в сверкающем серебре. – Квентин предложил тебе достаточную сумму за скульптуру?

Я застыла.

– Мистер Джон, если вы собираетесь предъявить мне иск и заставить поделиться с вами деньгами, вырученными от продажи Медведицы, скажите мне об этом сейчас.

Он положил ложку.

– Прошу тебя, забудь те глупости, что я наговорил тогда в тюрьме. Я рассердился, не сдержался. Я ненавижу твою Железную Медведицу. Вся ирония происходящего в том, что она теперь дорого стоит и творчество Ричарда Рикони получило такую высокую оценку. – Мистер Джон поморщился. – Ирония судьбы. Этого только не хватало.

– Судя по всему, сделка не состоится. Все зависит от Артура, а он вряд ли расстанется с Медведицей.

– Но ты же отдашь скульптуру, если твой брат согласится? В самом деле?

– Да, – слово камнем сорвалось с моих губ. Я почувствовала себя совершенно опустошенной. – Если учитывать, о какой сумме идет речь, то я проявила бы высшую степень безрассудства, если бы отказалась ее продать.

– Рад за тебя. Я знаю, что ты хочешь выбиться в люди и сохранить эту вашу ферму. Тебе нужно еще заботиться об Артуре. Но тебе ни к чему какой-то изгой с деньгами, дающий дурацкие обещания и заставляющий тебя грустить. Если скульптура настолько ценная, коллекционеры дадут тебе столько же денег, сколько и он. Избавься от Квентина Рикони ради твоего же блага.

– Я не могу так поступить с ним.

– А если он окажется таким же проходимцем, как те, кто использовал твоего отца?

– Квентин не из таких.

– Откуда ты знаешь? Я слышал, парень тебя очаровал. А в глазах Артура он и вовсе настоящий герой.

Я молчала, складывая льняную салфетку и снова разворачивая ее, сгибая и разгибая монограмму Тайберов.

– В душе Квентин хороший человек.

– Я тоже такой. Разве я не доказывал это тебе и твоим квартирантам пару раз?

Я кивнула. Лиза призналась мне, что несколько лет назад мистер Джон заступился за отца в совершенно ужасной истории. Когда федеральные агенты арестовали одного из квартирантов моего отца за торговлю наркотиками и нашли наркотики в его квартире в курятнике, мистер Джон приложил все силы, чтобы ферму не конфисковали в пользу государства.

Наблюдая за мной, мистер Джон вздохнул:

– Я знал, что Томми не подозревал о тайных делишках своего жильца. Я не мог позволить, чтобы такой скандал очернил его доброе имя. Мы же родственники.

Он никогда не забывал о репутации Тайберов. И все же я была ему обязана.

– Я так и не поблагодарила вас за это. Спасибо.

– Не благодари меня, милая. Видишь теперь? Мы – семья. Так что послушай меня и избавься от Квентина Рикони.

Этап моей признательности остался позади. Я напряглась.

– Тогда вы были правы, но сейчас вы ошибаетесь.

– Послушай меня, девочка…

– Я видела потрет Бетины Грейс в холле, – решила я сменить тему.

Мистер Джон нетерпеливо покосился на меня.

– Пора забыть о прошлом. Пришло время признать, что Пауэллы и Тайберы горды тем, что они родня.

– Отлично. Могу я попросить вас об одолжении?

Мистер Джон осклабился.

– Я слушаю тебя, милая.

– Мне бы хотелось, чтобы вы написали письмо с извинениями матери Квентина Рикони. Напишите ей, что по вашей инициативе скульптуру убрали из кампуса и именно вы просили администрацию колледжа сообщать всем, что Медведица уничтожена.

Он смотрел на меня во все глаза. Его настроение резко изменилось, на меня повеяло холодом.

– Никогда. И если ты пришла сюда только ради этого, то собирайся и уходи…

Вбежала испуганная Трики.

– Эсме снова взяла мототележку с поля для гольфа!

Мистер Джон хлопнул ладонью по столу.

– Немедленно закройте ворота!

– Я уже сделала это, но она поехала по дороге именно туда. И вы знаете, как Эсме огорчится, когда увидит их закрытыми.

Он вскочил на ноги и хмуро посмотрел на меня.

– Ты уже слышала о моей племяннице, которая теперь живет у нас?

– Да.

– Видишь ли, Эсме все еще тоскует по тете Дотти и по дому в Южной Каролине, поэтому все время пытается убежать.

Я поднялась из-за стола.

– В мототележке?

– Эсме не слишком быстро соображает. Примерно со скоростью мототележки. Трики, возьми мою машину.

– Я догоню ее быстрее, чем Трики, – сказала я и выбежала на улицу, уселась в папин пикап и быстро поехала к воротам.

Я увидела, что мототележка стоит у высоких чугунных ворот, выходящих на шоссе. Белокурая головка Эсме Тайбер склонилась к рулю, ее плечи вздрагивали. Я остановила машину поодаль и медленно подошла к ней. Девушка плакала так отчаянно, что даже не заметила моего появления. Она была босиком, в бледно-голубых шортах, футболке с изображением Мигни, подружки Микки-Мауса, рюкзачок с цветочками закрывал спину. В заднем отделении мототележки, куда обычно складывают клюшки и сумки, она положила портрет Бетины Грейс.

– Эсме! – я негромко позвала ее.

Она вздрогнула и выпрямилась, вытерла бледно-голубые глаза на нежном личике в форме сердечка и воскликнула:

– Бетина Грейс, ты жива!

– Нет, меня зовут Урсула. Но я родственница Бетины Грейс, как и ты. Я твоя родственница.

– Моя родственница Урсула… Ой! – Она вылезла из мототележки, это девятнадцатилетнее дитя, чей тягучий, звонкий голос заставил меня подумать о фее, принимающей транквилизаторы. Эсме обняла меня, и мне не оставалось ничего другого, как обнять ее в ответ. – Я Эсме, Эсме Тайбер, Эсме, – повторяла она нараспев, уткнувшись мне в плечо. – Ты можешь открыть ворота?

– Боюсь, что нет. А почему ты хочешь уехать?

Девушка отступила от меня, ее нижняя губа задрожала, и я тут же взяла ее за руку, как будто она и в самом деле была маленькой девочкой.

– Ты скучаешь по дому?

Она закивала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться.

Я крепче сжала ее пальцы.

– Я понимаю. Мой брат тоже всегда скучает по дому, когда ему приходится уезжать.

Но Эсме уже смотрела мимо меня на ярко расписанный пикап моего отца.

– Это что такое?

– Это, – сухо ответила я, – волшебный автомобиль Пауэллов.

Она метнулась мимо меня и уже гладила рукой медведя, ангелов, динозавров, украшавших правое крыло машины. Эсме повернулась ко мне:

– Так это ты хозяйка Железной Медведицы?

– Полагаю, что так. Я живу в “Медвежьем Ручье”. У нас есть Железная Медведица.

– Мисс Бетти!

– Я не мисс Бетти, я Урсула.

– Знаю, я говорю о мисс Бетти, Железной Медведице и о том, как она приехала жить в “Медвежий Ручей”. Тетя Дотти рассказывала мне об этом, когда я была маленькой. У меня и книжка есть.

– Книжка?

Эсме подбежала к мототележке, раскрыла одну из своих сумок и принялась рыться в мешанине одежды, обуви, каких-то мелочей. Она достала маленький дамский пистолет с перламутровой рукояткой, положила его рядом и продолжала копаться в своих вещах. Я осторожно взяла оружие, быстро осмотрела его и с облегчением вздохнула, обнаружив, что оно не заряжено.

– Эсме! Это твое?

– А? Да. – Она продолжала поиски неведомой мне книги. – Мне его дала тетя Дотти. Я умею стрелять по мишеням.

Все Тайберы любили оружие, были охотниками или спортсменами, так что меня не удивила страсть к оружию даже у самого слабого и нежного представителя клана. Я отложила пистолет в сторону.

– Вот она! – радостно воскликнула девушка, достав старый черный кожаный альбом с вытисненным золотыми буквами именем Бетти Тайбер Хэбершем на обложке. – Это книжка мисс Бетти! Тетя Дотти дала ее мне.

Мы сели в траве у дороги, Эсме открыла пожелтевший фолиант. На его страницах были наклеены фотографии, статьи, заметки о Железной Медведице.

– Это мой отец. – Я указала на пожелтевший снимок из газеты. На нем папа красил скульптуру, когда она еще подвергалась нападению вандалов в кампусе. – А это я. – Фотографировала сама мисс Бетти. Мне на снимке было года четыре, и я оседлала Медведицу, как слона в цирке.

Эсме Тайбер, открыв рот, смотрела на меня.

– Ты дашь мне авт… авгр… – Она явно пыталась выговорить сложное слово. – Ты подпишешь фото?

Я пребывала в некотором замешательстве, но все же нашла в сумке ручку и поставила свою подпись в уголке под фотографией. Эсме прижала блокнот к груди.

– Я придумывала истории о Железной Медведице. Она была одним из моих друзей, когда я была маленькой. И теперь она мой единственный друг. – Из ее глаз покатились слезы.

– Это неправда. Ты привыкнешь и тебе понравится жить здесь. Это замечательное место. И у тебя будет много новых друзей.

– Как ты? Я могу приехать к тебе и посмотреть на Медведицу? Пожалуйста… – Ее глаза смотрели на меня с надеждой и тоской.

Да что это со мной сегодня? Тайберы окружили меня, лезут в мою жизнь…

– Почему бы тебе не спросить мистера Джона? Может быть, Трики возьмет машину и привезет тебя к нам.

– Ой, я обязательно попрошу!

– Но ты должна пообещать мне больше не убегать.

– Обещаю!

– Давай, я поеду к дому, а ты поедешь за мной на мототележке.

– Ладно.

Вероятно, Эсме Тайбер была не самой умной курочкой на этом птичьем дворе, но за рулем она оказалась не хуже самого Шумахера. Она аккуратно проехала за мной и припарковалась у крыльца, где ее уже ждали мистер Джон и Трики.

– Я скоро поеду в гости к Железной Медведице и к; Урсуле! – объявила Эсме. – Больше не буду убегать. Я пообещала Урсуле!

Мистер Джон мрачно посмотрел на меня и отвел в сторону.

– Я не отпущу ее, пока у тебя живет Квентин Рикони.

– Что ж, весьма сожалею.

Я гордо выпрямилась, сухо поблагодарив его за ленч. Он печально, но коротко кивнул в ответ. Мистер Джон велел Трики открыть для меня ворота, но мне все равно пришлось ждать, пока их тяжелые створки распахнутся. На меня вдруг накатила паника, возникло ощущение замкнутого пространства, я еле дышала. Я не могла не думать о странной, печальной малышке Эсме, оказавшейся в ловушке из-за своих ограниченных умственных способностей и условностей, которых придерживалась ее семья. А теперь она сделалась еще и заложницей моих непростых отношений с Квентином.

Как только ворота открылись, я нажала на педаль газа и вылетела на шоссе. Свободна. Свободна от змей.

Или мне только хотелось так думать?