Андрей Смирягин
      ОДНА С ПОЛОВИНОЙ НЕДЕЛИ
      Они встретились два года спустя в маленькой окруженной врагами средиземноморской стране. Он из изящного остроумного юноши, которому женщины достаются с неимоверным трудом, превратился в грубого волосатого мужчину, которому женщины покоряются с поразительной легкостью. Она же из хрупкого худенького мальчишки превратилась в обворожительную женщину с необычайно красивой грудью, как раз такой, какую он любил еще с детства, и стойким до упрямства характером.
      - Не приближайся ко мне,- сказала она, когда он появился перед ней в комнате университетского общежития.- Я тебя боюсь.
      - А я и не приближаюсь,- сказал он, целуя ее в ушко.
      - Не раздевай меня,- сказала она,- я стесняюсь.
      - А я и не раздеваю,- сказал он, освобождая ее смуглые бедра от белоснежных трусиков.
      - И не вздумай раздеваться сам?- сказала она.
      - И в мыслях не держу,- сказал он, отбрасывая свои.
      - Ты зверь, и я буду сопративляться,- воскликнула она.
      - Изо всех сил?- поинтересовался он, укладывая ее на постель.
      - Изо всех,- ответила она.- Толко закрой дверь на ключ и прикрой получше шторы.
      В тот же вечер они сняли номер в маленькой гостинице у моря с зеркалами на уровне постели и репродукцией "Танцовщиц" Дега у изголовья.
      - Послушай,- сказал он на следующее утро по дороге на пляж, эти шорты тебе очень идут. Они совсем не мешают восприятию чистого образа твоего тела. Скажи только, почему все местные мужики так на нас пялятся.
      - Как?
      - Как будто я отнял у них самое дорогое, что у них есть в этой жизни.
      - Не обращай внимание, они на всех женщин так смотрят. Это здесь самое противное. Мне просто делается страшно.
      - Ты о чем?
      - Мне уже двадцать два и я знаю, что дальше в этом окружении уже ничего не будет.
      - Не говори глупостей.
      - Подожди. Два года назад я думала, что всреча с тобой не так важна и таких еще будет много. Ты и представить не можешь, с каким количеством мужчин я встечалась с тех пор, как приехала в эту страну.
      - И что?
      - И ничего. Половина дебилы, половина импотенты. И по всему видно, соотношение это не изменится.
      Как будто в доказательство ее слов из-за пальм выскочили три сефардских юноши и, окружив их, что-то угрожающе закричали. Он понял, что, похоже, придется драться, и по российской привычке оглядел диспозицию, примечая, где можно выломать дубину или подобрать булыжник.
      - Что они говорят?- спросил он.
      - Несут какую-то чушь, что это их место, и мы мешаем заниматься им спортом.
      - Надавать им, что ли, по морде?
      - Не вздумай! Здесь так не принято, затаскают по судам. Лучше скажи им что-нибудь погрознее.
      - Пожалуйста.- И встав в угрожающую позу, он процедил сквозь зубы, глядя в глаза самому здоровому: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явился ты, как мимолетное видение, как гений чистой красоты".
      Напуганные леденящими кровь звукосочетаниями, аборигены передумали заниматься спортом и быстро растворились кустах.
      По пляжу, осыпая отдыхающих песком из-под ботинок, куда-то вдаль береговой линии пробежал взвод пехотинцев с полной выкладкой.
      - Посмотри,- заметил он,- как эти юноши гордо держат в руках свои автоматы, как будто это самое ценное, что они сейчас имеют ниже пояса.
      За ними вдоль берега в раздумьях куда бы пострелять, пролетели боевые вертолеты.
      - Нет,- сказал он,- эта страна определенно мне нравится, она очень сексуальна. Например, чтобы раздеть здесь женщину, не надо прилагать никаких усилий, так мало на них надето. А религиозные юноши, которых здесь полно: их безусые лица, завитые в пейсы локоны и черные приталенные сюртуки - что-то в этом есть возбуждающее. Я хочу присоедениться к местному разгулу эротики, и переодену пляжные трусики прямо здесь, ни от кого ничего не скрывая.
      - Ты с ума сошел, полиция нас оштрафует за разврат.
      - Пусть попробует. Денег я им точно не дам, а исполнительные листы ко мне на родину пусть шлют.
      - Дурак, все увидят, что ты не обрезан.
      - И рад этому. Природа - она же не дура. Чего вмешиваться-то?
      Они сидели в летнем кафе на берегу моря и заказывали себе завтрак.
      - По-моему официантка к тебе слишком внимательна.- сказала она, глядя на принесшую еду и напитки девушку.- Вот и конфету тебе принесла, а мы никаких конфет не заказывали. Она положила руку ему на шорты.
      - Это мое. Никому не отдам.
      - И давно это твое? Я как-будто на него прав еще никому не передовал.
      - Нет, мое. И не спорь.
      Когда он дошел до пива, она пересела к нему на колени. У нее были для здешнего климата удивительно прохладные руки и холодный нос, так что целуясь с ней, он все время простужался.
      - Я так люблю, когда от тебя немного пахнет спиртным. Это меня возбуждает.
      - Меня тоже,- сказал он,- но не можем же мы заниматься этим прямо здесь.
      - Я не знаю, что со мной твориться. Меня как магнитом тянет к тебе, особенно на людях. Мне хочется, чтобы все обязательно видели, как мы целуемся, как я сижу у тебя на коленях. Я хочу, чтобы все знали, что ты мой парень, а я твоя девчонка.
      - А что тебя так удивляет?
      - Это так на меня не похоже. Спроси у моей соседки. Чтобы я сама лезла к мужчине! Это что-то неправдоподобное.
      - Приятно чувствовать себя мстителем за все разбитые и отвергнутые тобой сердца. Кстати, много их без меня было?
      - Разве это важно?
      - Важно. Я во всем чувствую их присутствие. Что это за мужики, что постоянно звонили тебе в общежитие? Что это за жених, о котором ты упоминала в письме?
      - Тебе не стоит ревновать.
      - А я и не ревную, совсем не ревную, я просто хочу знать.
      - Тебя не было рядом два года, и писал ты не так уж и часто. Имела я право отвечать на внимание других мужчин? Сам ты тоже, как я понимаю, вел жизнь не девственника.
      - Клянусь, именно такую жизнь я и вел!
      - И помнил, о чем я тебя просила?
      - Конечно помнил! А кстати, о чем?
      - Не изменять мне хотя бы первый месяц.
      - Но я тебе никогда не изменял и не изменю!
      - Душой, что ли?- насмешливо спросила она.
      - И телом. Знаешь, если закрыть глаза, на месте любой женщины можно представить тебя.
      - А на месте любого мужчины тебя,- подхватила она.
      - Берегись, я в ревности страшен.
      - И не только в ревности. Мог бы и побриться сегодня в постели.
      - А ты сегодня в постели могла бы и с месячными подождать. Не так уж и часто встречаемся.
      - Все! Пока не побреешься, ко мне не подходи.
      - Вот черт! Как на зло забыл бритву.
      - Потом купишь, а пока можешь взять мою.
      - С удовольствием. Кстати, в каком месте ты им бреешься?
      - Увидишь, когда получишь по этому месту.
      - Ладно, не будем ссориться по пустякам.- он примирительно поцеловал ее в обиженно выставленную нижнюю губку,- И все-таки ответь, у тебя был кто-нибудь, с кем тебе было хорошо.
      - Был один человек... Успокойся, как раз с ним не до чего серьезного не дошло.
      - А! Значит с другими дошло?
      - Не хочешь слушать, я ничего не буду рассказывать.
      - Ладно рассказывай.
      - Он подошел ко мне в биллиардной, где я работала официанткой. Он предложил подвезти меня после работы. Не знаю почему, но я согласилась. Остановившись у моего дома, он полез ко мне с пошлыми об'ятиями и поцелуями. Я тогда взорвалась и накричала на него, сказав, что он ничем не отличается от всех здешних мужчин. Почему он считает, что если он имеет собственный бизнес, квартиру и машину, так все женщины дрожат от нетерпения, поскорее улечься с ним в одну койку.
      После этого он повел себя совершенно неожиданно. Он сказал, что совершенно бескорыстно поможет мне найти нормальную работу и, вообще, будет помогать мне во всем. Этим он докажет, что не все мужчины этой страны такие дегенераты, как я он них думаю.
      - Можно подумать, он сдержал слово.
      - Вообрази себе, сдержал.
      Они лежали на огромной постели в номере отеля. Их тела были покрыты потом и его кремом. Он размышлял о том, что с ними будет дальше. Через неделю она уезжала к матери на четырнадцать часовых поясов вперед, а он должен был возвращаться на один часовой пояс назад.
      - Смотри, побежали твои детишки.- сказала она.- Ты не боишься, что я могу забеременить.
      - Если тебе ребенок не нужен, отдашь его мне.
      - Ты что, идиот? Я на одном конце света, ты на другом. Вдруг ты больше не позвонишь и не пришлешь письма. Допустим, женишься на другой и забудешь обо мне.
      - Разве я забыл тебя до сих пор? Видели бы меня в этой стране, если бы не ты. Нет, мы теперь с тобой неразлучны, даже если и не находимся рядом. В нас произошли какие-то изменения на уровне судьбы, и мы теперь связаны навсегда.
      - А где ты научился это делать?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Доводить меня до оргазма всего лишь держа между моих ног ладонь.
      - Сам не знаю. Просто я сосредотачиваюсь и чувствую, как через ладонь идет какой-то ток, как будто у нас с тобой одно кровообращение. И чем больше возбуждаешься ты, тем больше этот ток. У меня ощущение, что через руку я кончаю сам.
      - Невероятно. А потом ты делаешь все так медленно - я просто умираю.
      - Наверное, дело здесь не во мне.
      - А в чем?
      - В тебе. Ты сама не знаешь, какая ты потрясающая женщина в постели.
      - Нет, все дело в тебе. То, что я испытываю, я испытываю только с тобой. А ты? Скажи, с другими женщинами у тебя происходит все также?
      - Мне трудно сравнивать. Оргазм никогда не бывает одинаковым. Каждый раз ты не знаешь, что с тобой будет происходить. Каждый оргазм уникален. Сколько бы их не было, это событие всей жизни, другого подобного не будет.
      - Но со мной он сильнее, чем с другими?
      - Оргазм не поддается определению "сильнее или слабее". Каждый из них это целая вселенная. Могу только сказать, то, что я испытываю теперь, нельзя и сравнить с тем, что испытывал начинающим юношей.
      - Да, сейчас с тобой происходит что-то невероятное. Под конец мне даже становится страшно, так ты бьешься в судорогах.
      - Мне кажеться, мы с тобой подходим друг к другу, извини за пошлое сравнение, как ключ к своему замку. Ты очень красивая там. Да, да, не удивляйся, там тоже можно быть красивой и не очень. Я просто могу любоваться твоими "лепестками" и получать от этого удовольствие.
      Он встал и направился к ванной комнате.
      - Ты куда?
      - В туалет.
      - Покажи, как ты писаешь.
      - Зачем тебе это?
      - Просто так.
      - Пожалуйста, смотри, мне не жалко.
      - ...так здорово!
      - Я тоже каждый раз обалдеваю.
      Они блуждали по узким лабиринтам старого города в поисках святынь трех религий. С обеих сторон улицы арабские торговцы ловили каждый их взгляд, в надежде найти в нем малейший намек на заинтересованность их товаром. Он был сама скала, она же так крепко сжимала в кулаке палец его руки, что магазинным зазывалам нечего было и надеяться ее вырвать.
      Наконец ее женское сердце не выдержало. Наткнувшись в очередной раз взглядом на лоток с разнообразными украшениями, она вдруг вспомнила, что не успела купить подарка для мамы. Торговец не моргнув глазом запросили за выбранное ею украшение сотню и не огородом меньше. Он попытался было по всем правилам свободной торговли двинутся к следующему лотку, поинтересоваться, по чем такие же бусы там, но плотная стена окруживших их зазывал как-то подозрительно нахмурилась и сдвинула ряды. Руки они держали под длинными одеждами.
      Почувствовав, как она тихо падает в обморок, он подумал, что сотня в конце концов не такая уж высокая плата за ее жизнь, и уже достал бумажник, чтобы расплатиться, как вдруг неожиданно к ним на помощ, раздвигая торговцев прикладами, пришел патруль солдат, которых здесь называли оккупантами. Пространство вокруг лотка мгновенно очистилось.
      - То-то я слышу, знакомая речь,- с московской развязанностью сказал один из солдат.- Думаю, мать твою, так это же наши. Чего тут они вам впарить хотят?
      - Да вот бусы покупаем,- сказал он, ошарашенный неожиданным появлением соотечественика в форме сержанта армии этой средиземноморской страны.
      - И сколько просят?
      - Говорят, сто.
      - Глянь, Рома, по-моему эти бусы стоят никак не больше пятнадцати.- сказал патрульный, широко улыбаясь еще не до конца пришедшей в себя девушке.
      - Да не-е, Леха. Пятнадцать, я думаю, будет многовато, по-одесски сказал второй, улыбаясь девушке еще шире,- Вот десять, думаю, будет в самый раз.
      Леха что-то сказал арабу на местном языке. Араб явно не пришел в восторг от его слов и попытался возрожать. Но Леха угрожающе положил палец на курок автомата, на чем торги были завершены.
      Они бы так никогда и не нашли святынь в этом городе, если бы случайно не наткнулись на группу российских туристов под предводительством юркого гида, который словно вспотевший мячик прыгал по ступеням улиц, на ходу тараторя заученный текст.
      "Снимите головные уборы, мы входим в храм Гроба Господня. Обратите внимание, мы поднимаемся на Голгофу, здесь распяли Христа. Вот дырка от его креста. Нет креста самого не сохранилось, его утащили на дрова еще в средние века. На этом камне тело его умащали благовониями. Уберите, пожалуйста, ногу! Здесь его положили в пещеру и привалили вход вот этим камнем. Я же просил, уберите ногу!
      Теперь наденьте головные уборы. Это Стена Плача. Нет, здесь не плачут, здесь молятся и оставляют записки с просьбами к Богу. Свое самое заветное желание можете оставить и вы. Куда деваются потом? Как куда! Собирают и вывозят на свалку, куда же еще."
      День перед отлетом они провели в сборах ее вещей. На полу общежития лежала огромная куча женского тряпья, обуви, косметики, и другого барахла, без которого женщина не женщина и даже не человек. В пятый раз они укладывали вещи во вместительный чемодан, но каждый раз оставалась еще ровно половина кучи, которую уложить не было никакой возможности. Наконец, когда он укладывал десятую по счету любимую кофточку, одетую всего раз, это ему надоело. Он честно разделил гору вещей пополам и спросил, какую кучу она вибирает, левую или правую. Она посмотрела на него с изумлением.
      - Выбирай, правая или левая,- грозно прикрикнул он на нее.
      - В каком смысле?
      - Вопросы потом, сначала выбирай.
      - Ну, например, левая.
      - Значит, левая?
      - Левая, ну и что.
      Он сгреб правую кучу в угол, а левую начал аккуратно укладывать в чемодан.
      - Ты с ума сошел!- закричала она.- В правой осталась моя самая любимая кофточка, мои любимые ароматические томпаксы и портрет дедушки.
      Он разрешил взять только портрет дедушки. После часа борьбы и криков, она села на пол и заплакала.
      Он уложил последнюю тряпку из левой кучи в чемодан, с неимоверным трудом закрыл его, а затем нежно перенес и усадил ее сверху для пресса.
      - Каждый переезд стоит мне половины вещей,- ревела она, даже на память ничего оставить нельзя.
      Он снял ее с чемодана и перенес на постель. Через четверть часа крик оргазма перешел у нее в новую истерику.
      - Это все, все! Лучше этих дней уже никогда ничего не будет. Это вершина. И откуда ты такой взялся? Жила бы себе спокойно, сейчас бы уже десять раз была замужем.
      - Что же тебе мешало? Меня, кажется, два года не было рядом.
      - Да как ты не понимаешь, во всех, без исключения во всех я ищу хотя бы слабое подобие тебя, и ничего, совсем ничего. Прошу тебя, не уезжай от меня.
      - Кажется, первой, уезжаешь ты.
      - Ах да. Все равно не бросай меня. Поедем со мной.
      - Ты же знаешь, что сейчас это невозможно.
      - Придумай же что-нибудь, ты же мужчина!
      - Я придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю,- говорил он, зная, что ничего придумать нельзя. От этой тупиковой ситуации у него начинала болеть голова.
      - Представь, мы могли бы проводить так каждую ночь.
      И только сейчас он понял, почему всякий раз, когда они проходили утром мимо холла гостиницы, постояльцы и вся прислуга таращили на них глаза, а портье как-то странно улыбался, забирая ключ. Поначалу он не понимал, чем вызвана такая странная реакция, ведь они были не единственная парочка в этом заповеднике полуподпольной любви. Теперь он все понял. Их отношения, действительно, отличала какая-то бьющая через край страстность, которую могли слышать по ночам многие. Похоже, это и есть та единственная и неповторимая любовь всей их жизни. Другой такой не будет, как не будет больше молодости.
      Последний вечер на море. Ветер нес запах соли и ядовитых медуз (огромные слизняки, выброшенные на берег). У горизонта, едва двигаясь, горели огни проплывающих кораблей, а из прибрежных ресторанчиков доносилась любимая музыка местных официантов.
      Огромный мир расстилался перед ними в своем эгоистичном безразличии к их судьбе. И только в об'ятиях друг друга они переставали чувствовать свое одиночество и расстерянность перед ним.
      Он думал о будущем и в сотый раз приходил к безнадежному выводу о неизбежности расставания. Он хотел ее, он хотел от нее ребенка, он хотел быть всегда рядом с ней, но они опять расставались на неизвестный срок.
      - Ты приедешь ко мне?- неожиданно спросила она.
      - Видимо, мне вечно суждено бегать за тобой по всему миру. сказал он.
      - Ну не мне же за тобой бегать.- сказала она, и спустившись на уровень его пояса, стала что-то шептать.
      - Ты чего там делаешь?
      - Заговариваю его.
      - От чего?
      - От других женщин.
      - Бесполезно. Мне и самому не всегда с ним договориться удается.
      Ночное такси несло их по светящейся, как огненая река, дороге с асфальтовыми отражателями. Перед самым аэропортом их машину остановили вооруженные люди и, светя фонарями внутрь, словно в аквариум, стали внимательно их разглядывать. Таксист и европейского вида пара, видимо, не вызвали их подозрений, и им разрешили вьехать на территорию аэропорта.
      - Может быть, у вас есть бомба?- с надеждой в глазах спросила в аэропорту девушка из службы безопасности, и изящно поправила на попе автомат.
      - Нет,- ответил он,- сказать по правде, кроме пары танков и ракеты "Земля-Воздух" у нас с собой ничего нет.
      Девушка, оценив юмор засмеялась, однако сумку на всякий случай проверила.
      Перед самым концом она не стала закатывать прощальных истерик, хотя и обещала. На горе мешали состредоточиться орущие от избытка национальной гордости американцы, грузившиеся здесь же. Последнее, что он запомнил, были ее набухшие от слез глаза. Тогда еще ни он, ни она не знали, что он все же улетает вместе с ней в чужую страну в виде маленкого существа, уже начавшего борьбу за свое выживание в ее материнском лоне.