Глава 5

Измайлов мне рассказывал! Он битый час талдычил о том, как прижимистый неуживчивый Некорнюк выбрался в недорогой дом отдыха и за две недели умудрился разругаться с администрацией и постояльцами. Директор заведения пробежался с подписным листом по сотрудникам, собирая деньги на треть путевки. Иван Савельевич мечтал убраться восвояси, но требовал возместить стоимость несостоявшегося среди берез и комаров райского блаженства. Грозил инстанции задействовать, по судам затаскать. А кому нужны скандалы в находящемся на грани разгона госучреждении? Сотрудники дома отдыха были людьми, мягко выражаясь, небогатыми. И тогда, небывалый случай, сосед Некорнюка по комнате добавил недостающую сумму с условием, что к нему никого не подселят до конца заезда. Директор смекнул нечто о широте натуры человека и попытался подсунуть ему свою племянницу. Но доведенный химиком то ли до белого каления, то ли до белой горячки мужчина таким голосом завопил провинциальной невесте: «Пошла вон!», что ему обеспечили вожделенный покой и даже завтрак в постель носили.

Ох, Виктор Николаевич, стыдоба, но чихать мне стало на профессора. Будь Иван Савельевич приятнее в общении, добрал бы положенное по путевке и не задушили бы его в озере недалеко от города. Может, директор десант посудомоек выслал, чтобы Некорнюк больше никогда ни к одному дому отдыха не приблизился? «Как Измайлову удается равно сострадать им всем, равно добиваться возмездия для их убийц?» — терзало меня изнутри. Левушка умер, и я забыла утопленного Некорнюка напрочь. А печальная встреча с родителями Левы накатывала прибоем и перемывала камешки моих чувств. Вот так они и становятся гладкими-гладкими, круглыми-круглыми.

Не буду описывать начало свидания с Зингерами, которые немедленно прилетели в Москву, получив печальное известие. Это драма. Позже Измайлов выжал из Нинели Михайловны и Давида Григорьевича все, что мог.

— Светила ли Льву Зингеру работа в Америке?

— Да.

— По специальности?

— Да.

— Точно?

— Ну, как глянется боссу.

— Значит, он был заинтересован в демонстрации себя с лучшей стороны?

— А вы, когда устраивались на службу, с худшей свое величество показывали?..

Ляпни в этот момент Вик про конкурсные материалы Кости Ерофеева, я бы его возненавидела. Но он покосился на меня и не произнес лишнего звука. Неужели я ему действительно дорога? В смысле, если секреты Кости за рубеж не уплыли, то ради чего классную молодую любовницу терять? Нет, так нельзя, так был шанс возненавидеть и его, и себя. Надо ли говорить, что при допросе, по-другому не назовешь, Зингеров я присутствовала? Измайлов понял — отлучение меня от оного чревато дебошем. Или по моей горестной простодушной физиономии проверял степень правдивости испытуемых? С него станется. Однако вступать в диалог мне дозволено не было. Поэтому, когда я брякнула: «Где деньги?», полковник подскочил и зарычал:

— Какие деньги?

— Любые. Лева избавился от квартиры, следовательно, сотни на такси в его бумажнике не исчерпывали наличности.

— Ты спешишь, — укорил меня Измайлов.

— Я устала ждать основной темы, — нахально уведомила я.

А про себя добавила: «Не получится выдать убийцу Левы за Робин Гуда. Он обычный вор, представивший честного парня в наихудшем свете. Он убог и ограничен, если выбрал такой вариант дискредитации жертвы». Тут я несколько охолонула от слова «дискредитация» и прислушалась.

Нинель Михайловна слабым голосом вдалбливала Измайлову, что связываться с отечественными банками придет в голову лишь безумцу. Разумеется, Лева вывез бы деньги наличными.

— Задекларировал? — усмехнулся Измайлов.

— О да, — опередил жену Давид Григорьевич.

— Если в России можно успеть задекларировать хоть что-нибудь, — не сдалась на милость супруга Нинель Михайловна.

Оказалось, квартиру Лева продал гораздо дешевле, чем удалось бы еще пару лет назад. Точной суммы мать с отцом не знали, но в законопослушности сына не сомневались.

Я ощущала, что мы втроем полковнику Измайлову в тягость. И он нам тоже в радость не был. Поэтому, когда Вик отрядил лейтенанта Балкова проводить нас на квартиру Зингеров, все испытали облегчение. Кроме Сергея, наверное. Но он мужик флегматичный, вида не подал. Опять же опускаю встречу стариков со своим домом. Бродят два дрожащих слепца вдоль стен, беззвучно шевелят бледными губами, и глазницы у них будто выжжены и не затянулись еще гнойной пленкой…

Я наивна до предела, разделяющего норму и патологию. Клянусь, думала, что «опечатанная квартира» отличается от неопечатанной блямбами сургуча с вытисненным на них: «Не подходи, убьет». А печатью выставилась тонюсенькая бумажонка. И когда Балков ее сорвал, я испытала странное удовольствие. Старики Зингеры уже перебрали вещи Левы, но не успели коснуться каждого квадратика кафеля в кухне, где сам хозяйничал их бедный сын, когда дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возник бесформенный малый со стрижкой «не хочу лысины, сам побреюсь». Наше присутствие повергло его в судороги.

— Левка, сволочь, жид, сдал каким-то жидам мою квартиру, — ахнул пришелец и звучно шлепнул себя по ягодицам. — Из воздуха деньги делают! Из воздуха!

— При чем тут национальность? — механически отозвалась Нинель Михайловна.

Давид Григорьевич только вздохнул. И пожилые люди замкнулись в себе наглухо. Но я полезла на живую амбразуру. И сие сооружение, будто в ужастике, бесстрастно сообщило мне, что бы оно хотело с нами, ублюдками, делать. Фантазия парня явно составляла полпроцента от его тупости и жестокости. Оторвав от себя руки запсиховавшего Балкова, я выбралась в коридор для конфиденциальных переговоров. И поняла, что вопрос престижа в России стоит острее и прямее всех прочих. После моего экзальтированного выступления о шовинизме лысый пряник поведал, что русских, татарских, грузинских, адыгейских и прочих лишившихся сыновей супругов он выдворил бы без колебаний. Завтра в шесть утра должна прибыть бригада евроремонтников, а в доме посторонние. А если бы он с приятелями закатился или с девкой запоролся? Он вообще дал квартире отстояться четверо суток после прежнего владельца. Мало нам, падали? Я плавно переходила с контральто на визг, но вдруг ощутила ртом вкус вспотевшей мужской кожи.

— Поль, заглохни, — попросил Сергей Балков.

— Предатель, — вывернулась я, преодолев искушение вцепиться зубами в его ладонь.

Лейтенант отшвырнул меня подальше от грубого типа и принялся его умасливать:

— Не горячись. На улице льет дождь. Куда пенсионеров в шоковом состоянии гнать? Через десять минут друг заедет, уберемся.

— Если не поторопитесь, мои телохранители из вас отбивных понаделают.

— Понял…

Как я презирала труса Балкова в эти минуты. О несоблюдении им некоторых формальностей при проникновении в дом не подумала и никак не могла взять в толк, почему он не предъявляет удостоверение. А Сергей снял трубку, набрал номер и запричитал:

— Боря, у нас такая непруха…

Минут восемь канули в вечность, и в дверь позвонили.

— На выход, народ, — бодренько пригласил Борис Юрьев. — Говорят, вас из оскверненной квартиры надо вызволять.

— Боря, дай ему в морду, — потребовала я.

— Сережке? — уточнил Юрьев с ехидцей.

— Ему я сама врежу, чтобы не толкался.

— Наслаждение получу при виде, — пообещал Борис и стал теснить меня к выходу, шепча: — Проводи друзей, Поля. Там Виктор Николаевич бугаев в «мерсе» шерстит. Вспомнил, что ты здесь, и захотел помочь. Но его…м-м-м… практическая сметка очень пригодилась. Я за Серегой послежу. Я взорвалась:

— Вдвоем на одного полезете?! Чем же вы лучше гада, грозившего нам расправой охранников?

— Теперь, когда мои подопечные в безопасности… вот теперь и посмотрим, чего ты стоишь без телохранителей, — услышала я предложение кровожадного Балкова.

Однако не сумела адекватно отреагировать, потому и испепеляла Юрьева взглядом.

— Поля, — с непривычным спокойствием вдалбливал мне Борис, — Сергей у нас парень основательный. Он всегда стремится к совершенству, к идеалу стремится. Достал его этот мудак. Я должен проследить, чтобы коллега бритоголового по стенке не размазал. Мужик ведь и впрямь владелец жилплощади.

И тут до меня дошло. Балков не затевал потасовку при мне, при Нинели Михайловне и Давиде Григорьевиче. Зато сейчас отведет душеньку. А мне не по нраву роль общественного контролера. Поэтому сообщила Борису:

— Жду в машине. Но ты не сильно гаси Сережины инстинкты.

— Злые, безжалостные создания эти бабы, — помрачнел Юрьев.

Нинель Михайловна и Давид Григорьевич запросились в гостиницу, чтобы побыть наедине с горем. Но в итоге остались у меня. Я спустилась к Вику и до утра ревела. Полковник утешал меня, как мог, — даже совестно стало за его бессонницу.

— Я найду убийцу Зингера, детка, — принялся бредить на рассвете Измайлов.

— Я сама, будь я проклята, — ляпнула я.

— Умоляю, не вмешивайся. И главное — без журналистов. Дело щекотливое, скандальное, его неимоверно раздуют, — занудил полковник.

Я не стала спорить, а приготовила форшмак по рецепту матушки Левы. Сонный Измайлов отрезал чудовищной толщины ломти булки и накладывал на них селедочный фарш в масштабе один к трем. И правильно: если «боевая подруга» не дает сомкнуть глаз, надо наедаться на неделю вперед. Здоровый подход к жизни.

Менты были не правы. Они упорно подозревали Леву Зингера в краже секретов Кости Ерофеева, что меня доконало. Если честно, после отъезда Нинель Михайловны и Давида Григорьвича с гробом Левушки я ждала положительных результатов. Но милицейские уникумы дорассуждались лишь до фальшивого алиби Ерофеева и преступного сговора людей, явившихся на работу первыми. Логично, конечно. Балков с Юрьевым замучились, терзая сотрудников проектного отдела архитектурной мастерской. Еще бы! Улик никаких, вся надежда на неосторожное слово. И парни Измайлова докопались:

Лида Симонова предлагала Леве фиктивный брак, чтобы без лишних формальностей выехать из страны, а Костя Ерофеев просил рекомендовать себя в качестве гениального творца — вдруг контракт перепадет.

Рассчитав примерно темп дальнейшего расследования, я решила, что настало мое время. Обзвонила человек двадцать и выяснила подозрительную подробность. Лева постепенно рвал связи с нашими общими знакомыми. Кто-то не общался с ним два месяца, кто-то три. Последний номер я набрала с отчаяния и услышала:

— Мишелиха на проводе.

— Ленка, ты? — усомнилась я, потому что дама эта, по моим сведениям, пребывала в Ганновере.

— Угу, не верьте клеветникам, я хорошая.

Точно, Мишелиха, то бишь красивая Елена Павловна Мишель, бывшая манекенщица, главбух, глава маленькой фирмы и еще бог знает кто.

— Полинка, немедленно приезжай, — потребовала Ленка. — Иначе я выжру всю водку.

— Все равно выжрешь, пока добираюсь, — сказала я. — Можешь приканчивать остатки, привезу новую порцию.

— Будет сделано, — подчинилась бедовая Мишелиха. — Но ты уж побольше вези.

Теперь жуткая истина. Когда Елене Мишель хочется принять, она идет в баню под окнами. Там буфетчицы оповещены, что она чистит собаку смесью водки и уксуса. Шикарная Ленка, не таясь, выносит семьдесят пять граммов «Пшеничной» в баночке из-под кофе «Якобc» и называет дальнейшее: «Выжру всю водку». Словом, я купила шампанского и отправилась к ней.

После заграничного житья мадам начала сдавать. Во всяком случае, пригубив мой принос, она раскисла до невообразимости.

— Полинка, ты знакома с Алексом? — спросила Лена.

— Нет, — отозвалась я.

— Совсем-совсем?

— Совсем.

— А он сыграл в ящик.

— И он тоже?

— Кто еще?

— Лева Зингер.

Вой Ленки был сравним разве что с мартовскими рыданиями котов. Лет в десять я искала выброшенного в палисадник несчастного младенца, пока какая-то тетка не окатила меня из окна водой и матом. Призванные уже моими воплями на подмогу родители объяснили, что я слышала не грудничковыq плач, а свадебные кошачьи хоры. Я еще много лет им не верила.

Мишелиха пинала стоявший на полу компьютер и, захлебываясь слезами, орала:

— Вот он, вот он!

— Ты сунула в компьютер урну с прахом Алекса? — изумилась я.

— Дура, это подарок Алекса. Леве, Алекс подарил.

— Стоять, сидеть, лежать… На собачниц такие команды действуют безотказно. Мишелиха перестала голосить, угомонилась и попросила:

— Подналяг на шкаф справа, Поль.

— Опять? — застонала я. — Ты еще делаешь это?

— А что прикажешь мне сейчас делать?! — взвилась Ленка.

Я пофантазировала с минуту — все не то. Прижалась плечом к шкафу и, обреченно вздохнув, доложила:

— Готова к подвигам. Куда будем двигать?

— На меня, — призвала Мишелиха и ухватила массивный предмет обстановки снизу.

Почему ее не придавило неожиданно легко поддавшимся шкафом — понятия не имею. Мигом протрезвевшая Ленка подула на пальцы, потом прикатила в образовавшийся свободный угол кресло, отбежала и полюбовалась на него. После чего вбила гвоздь над подголовником, повесила на него офорт, а на место офорта — нечто среднее между подсвечником, бра и резиновой дубинкой. Вымученно улыбнувшись, пояснила:

— Мне необходимо уединение за шкафом, чтобы мертвецы, Лева и Алекс, не толпились за спиной…

Люди подвержены маниям: курят, пьют, употребляют наркотики, занимаются спортом, лечатся, лечат, учатся, преподают, изобретают, копят деньги, транжирят их и прочая. Если чья-то мания мешает окружающим предаваться своим маниям, она объявляется вредной, разрушительной, и тогда общество стремится избавиться от «неправильного» маньяка.

У Елены Мишель тоже был свой пунктик. Вполне безобидный. Она переставляла мебель. Ее угнетало однообразие. Случалось, уйдешь вечером из квартиры, а утром вернешься — будто бы в совсем другую: обуреваемая творческим порывом хозяйка за ночь переиначила интерьер. То ли в Мишелихе рождался дизайнер, то ли на тяжелую атлетику тянуло. Как бы то ни было, барышня намастрячилась ворочать неподъемности в одиночку — ловко, быстро и почти бесшумно. Жилище Лены сулило потрясающие сюрпризы каждому, кто не навещал его хотя бы месяц. Самые азартные из друзей прикидывали на калькуляторах возможные варианты передвижек, исходя из метража квартиры и количества стульев. Пари заключали. Но Мишелиха всех обставляла. Прикупит какую-нибудь напольную вазу, и извольте пересчитывать по новой.

На сей раз удрученная смертями приятелей Мишелиха выдохлась сразу. Я мысленно возблагодарила небо за то, что не пришлось возиться со стенкой и дубовым столом. Она плюхнулась в кресло под офорт, а я уселась на паласе напротив и принялась выспрашивать про Леву. Но сумбурное повествование хозяйки почти ничего не прояснило.

Лена вернулась в родные пенаты пять месяцев назад. В ресторане столкнулась со старинным другом Алексом.

Тот тоже недавно прибыл из-за бугра и искал здравомыслящего архитектора. «Здравомыслие» этот господин трактовал своеобразно. Проектировщику надлежало «нарисовать» его бред. А каким образом в форму одной виденной им в Европе виллы втиснется внутренняя планировка замка и другой виллы, заказчика не касалось. Лева, приведенный Мишелихой, справился. Если несколько заскоков и не удовлетворил, то доказал, что Алексу приснился, например, коридор, в котором под окном топился облицованный мрамором камин. Донельзя довольный богач помимо гонорара преподнес мастеру компьютер.

Две недели назад Мишелиха заарканила Леву в холле гостиницы и пожаловалась:

— Не дается мне честный кусок хлеба. Могла бы кормиться компьютерным набором, да не на чем строчить.

И Левушка привез ей «орудие производства» в упаковке. Признался, что уезжает, компьютер продавать хлопотно, с собой везти незачем, так пусть Ленка владеет и вспоминает его добром. Судя по пребыванию агрегата в неподключенном виде, Мишелиха начинать трудиться не спешила…

— Лен, а в какой гостинице живет, прости, жил твой Алекс? И отчего он умер? — полюбопытствовала я.

Оказалось, миллионер обитал несколькими этажами ниже архитектурной мастерской, где трудился Лева Зингер. Покинул он сей мир позавчера по причине передозировки героина. Мишелиха посетовала, дескать, будь Алекс ее Алексом, он бы так рано и так печально не кончил. Но разве проститутки уберегут? Уж как за ним друг Юра ходил! Лучше дипломированной няньки! И то недоглядел.

Выяснить, почему надзор за взрослым мужчиной осуществлял взрослый же мужчина, мне не удалось. Ленка вдруг заявила о непреодолимом желании отключиться и осуществила его прямо в кресле. Подождав полчаса, я вымыла стаканы и убралась.

Глава 6

Мишелиха растворилась, будто кофейный порошок. Чуть окрасила кипяток моей любознательности, придала ему вкус, но не более. Я ей звонила, я к ней ездила — бесполезно. С Ленкой такое часто случается. Она и намерения свои… ворочает, как мебель.

Полковник Измайлов взялся докладывать мне о расследовании убийства Ивана Савельевича Некорнюка каждый вечер. Лишь бы не сболтнуть слова вольного про гибель Левы. Сначала я собралась ругаться, дать ему понять, что его происки для меня не загадка. Насквозь, дескать, тебя, аспид, вижу, не старайся. Но изредка у меня получается не поддаваться порыву. Скажем, когда я очень устала или ленюсь. Вот и на этот раз я удосужилась поразмышлять. Зачем бесить Вика, если его можно перехитрить? Честно говоря, я занималась объегориванием умного и напичканного интуицией полковника и раньше. Но Измайлов привлекателен тем, что с ним все всегда — будто впервые. Естественно, разоблачение грозило осложнить наши далеко не простые отношения. Однако ждать, когда Вик соизволит назвать имя убийцы Левы, было невыносимо.