Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Полина - И передай привет полковнику

ModernLib.Net / Иронические детективы / Смирнова Алена / И передай привет полковнику - Чтение (стр. 4)
Автор: Смирнова Алена
Жанр: Иронические детективы
Серия: Полина

 

 


Я начинала понимать Измайлова и сочувствовать ему. Надоел мне Витя, собрался скомпрометировать, мало ли что могло произойти за полгода нашего соседства, и я подогнала его убийство под первое, подъездное. А фужер специально оставила, чтобы подурнее выглядело. Ведь и дети знают, что улики не принято оставлять на видном месте. Или забыла спьяну. Я, получалось, напрасно оскорбилась. Измайлову теперь предстояло доказать, что Виктора убила не я. Для остальных есть очевидное; фужер, из которого кушали элитный коньяк мужчина и женщина. Их двери разделяла стена в ладонь толщиной. Он волочился за ней, и она не ведала проблем с проникновением в его дом. Даже ребенка заранее спровадила к родителям. И к Измайлову приставала, чтобы он бдительность потерял. Удобно ли вклинить в их совещание вопрос: «Неужели вы так обо мне думаете?» Однако Измайлов, разобравшись в работе живых коммерсантов и накидав Бажову с Юрьевым вопросов посерьезнее, желал без передышки обсудить хладные трупы жертв.

Смерть Коростылева наступила в субботу, около половины второго, смерть Виктора — во вторник, около половины десятого. Фантастика, но Верка ухитрялась натыкаться на тела примерно через час после убийств. Обоих угробили ударами тяжелых предметов по затылку сзади: Петра, когда стоял и звонил в дверь Славы, Виктора, когда сидел за своим столом. Поэтому эксперт не брался утверждать, что это сделал один человек одним орудием. Допускалось наличие двух убийц примерно одинакового роста, комплекции и воображения. У обоих коммерсантов пропали бумажники. В квартире Виктора все было цело. Виктор успел выпить граммов сто на голодный желудок. Кто дорасправился с коньяком, оставалось загадкой.

«Не иначе как я…» У меня было странное состояние. Вот случись мне часов в девять зайти к Вите, чтобы попробовать уговорить его сменить объект ухаживания добровольно, нас бы вместе убили или никого бы не тронули? А вот если бы…

— Полина, Полина…

Оказывается, Измайлов старательно выводил меня из задумчивости.

— Полагаю, парни, вам ясно, что интерес публики к расследованию преступлений сильно преувеличен? — расстроил он Балкова и Юрьева.

— И это — расследование? — не сдержалась я.

— И это — публика? — отбил мяч Юрьев.

— Обойдитесь без рукопашного боя, — высказал незатейливое пожелание полковник. — Полина, ты говорила, что Виктор пригласил вас в гости под предлогом того, что еще не имеет связей в городе? И о совместной работе с Ивневым не упоминал?

— С Ивневым?

— Ну, со Славой.

— Так и было. Наверное, им нравились розыгрыши. Или нужен был повод для междусобойчика. Ни я, ни Нора просто не пошли бы к нему… А у него правда был день рождения?

— Нет.

— Досадно.

— Не сникай, — отыскал-таки для меня слово поддержки отзывчивый Балков.

— Кто будет хоронить Виктора? — спросила я.

И, только задав вопрос, поняла, как это меня мучило.

— Уже звонили из фирмы, главбух. Они все берут на себя, — буднично откликнулся Сергей.

— Ты что, собиралась провожать его в последний путь, сбросившись на ритуальные услуги с Верой и Норой? — пошутил Юрьев.

— Зря смеешься, она такая, — грустно сказал Измайлов.

— А я не знаю какая, — вздохнула я. — Но знаю, что Верка и Нора отказались бы сбрасываться.

— Они жизнеспособные существа, — подытожил Борис.

— Следи за речью, Боря, — предупредил Сергей.

Как ни крути, а первое впечатление самое верное. Кажется, шептать: «Спасибо, Сережа» — я не перестану никогда.

Измайлов принялся что-то планировать с Балковым и Юрьевым. Я опять, будто в упругую муть, нырнула в себя. Совсем недавно я готова была согласиться, что кандидатов в убийцы полно. А сейчас в меня каким-то образом проникло сомнение и располагалось там, словно грузная мешочница на парковой скамейке. «Никогда они не найдут того, кто спровадил ребят к праотцам, — подумала я. — Это невозможно. Ни практически, ни теоретически».

Глава 10

События среды, четверга и пятницы мою догадку подтвердили. Вернее, отсутствие каких-либо событий. Жизнь такая штука, что человек вынужден сам добывать себе в ее кривых-косых рамках и радости, и горести, если не намерен удавиться от скуки. Поэтому, когда начинает твориться нечто, от самого скучающего не зависящее, он расслабляется и принимается ждать дальнейших проделок судьбы. И вдруг проказница берет тайм-аут. И опять приходится самостоятельно совершать ошибки и исправлять или усугублять их, чтобы доказать себе и окружающим: ты еще жив. Не подумайте дурно, мне трупов мало не показалось. Напротив, я возжаждала дотянуть до возмездия пороку. Говорят, мечтать не вредно. Вредно, если осуществление мечты зависит от полковника Измайлова. Он же ничего не знает и знать не желает. Кто убил, почему, как, когда его схватят и надолго ли изолируют?

— Полина, отстань. Мне известно не больше, чем тебе.

— Но у тебя образование, опыт. Елки-палки, ты продавливал такое удобное чиновничье кресло. Ты был в приличном звании и здравом уме, когда тебе предложили своим непосредственным примером подготовить людей к успешному расследованию преступлений. У тебя якобы талант. И ты явно не рвач. Твой кабинет занял подполковник, имеющий все основания считать тебя контуженным. А ты безоглядно ломанулся в практическую деятельность, которую давным-давно перерос. И где результат?

— Полина, я уже жалею, что откровенничал с тобой. Ты переходишь границы.

— Так пальни на поражение! Найди всех супостатов до единого вечером и к утру станешь генералом. А я уверена, что навести порядок в стране под силу только самим преступникам.

— Температуришь?

— Не надейся. Они, ставшие миллиардерами, рано или поздно ощутят потребность обезопасить себя и свои состояния от афериствующей шушеры. Вот тогда и настанет тишь да гладь. Причем за их же деньги и их же людскими ресурсами.

— Ты еще маленькая, Полина, и я не буду ничего тебе объяснять. Ты имеешь право на святое неведение относительно того, что такое люди. Ты всего лишь увидела труп с раскроенным черепом и послушала рассчитанный на твою наивность треп профессионалов. И спешишь с выводами. Что ты можешь знать о преступной истине, на генетическом уровне поддерживающей жизнедеятельность человечества?

Как обычно, меня не воодушевили понятия человечества и генетического уровня. А от слова «истина» у меня вообще развиваются симптомы столбняка. Зато «треп профессионалов» задел.

— Ты признаешься в том, что подговорил Балкова с Юрьевым разыграть меня?

— Спасая свою шкуру, девочка, человек способен на многое. Но, спасая шкуру беззащитного ближнего, на гораздо большее. Уже до предела затаскано, а все повторять приходится.

— Это ты про себя и парней. А мне отвечать не собираешься?

— Нет.

— Ты нехороший.

— А ты мне нравишься.

Лучше бы я в него не влюблялась. Он оказался сложнее, чем бицепсы. Он оказался притягательнее, чем смуглый симпатяга без носков, рубашки и майки, врезавший хулигану.

Но, чем ни тешься, а среда, четверг и пятница славы ему не принесли. Ни Юрьев, ни Балков не представали пред ясны очи полковника. Измайлов искапризничался с меню, и я старалась ему не надоедать. Смотреть было больно, как бездарно и пассивно он упускал время. Я отлеживалась в ванне и отсыпалась в своей постели. Меня посетила Нора. Мы поужасались, потом посетовали, что запустили каждая свою работу. После этого нам ничего не оставалось, кроме как разойтись и засесть за свои компьютеры. В пятницу днем Верка предложила помянуть «Петеньку и Витеньку».

— Поля, Нора, да не выдрючивайтесь вы, побудьте просто бабами.

Мы впервые поднялись к ней. Как и следовало ожидать, Верка блаженствовала в экспозиции базарных предметов быта всех времен и народов. Мы влили в себя водки, но от душещипательных воспоминаний бежали. Впрочем, выговорившаяся перед рыночными коллегами Верка не слишком огорчилась.

Измайлов позвонил мне в восемь. Причем имел неосторожность поставить на вид, что я где-то мотаюсь.

— Полина, зайди, пожалуйста.

— Виктор Николаевич, мне надо добить статью, — засопротивлялась я.

— Зайди, пожалуйста.

Почему-то я не хотела его видеть. Моя перебродившая влюбленность превращалась то ли в любовь, то ли в ненависть. И на данном этапе превращение не зависело от нас. Нужна была пауза. А он звал. И я пошла, скорее по невесть как появившейся, а может, рудиментарно напомнившей о себе привычке слушаться мужчину, чем по собственной потребности.

И вновь респектабельно пахло кофе в доме, который я недавно добросовестно убрала. Виктор Николаевич Измайлов травил анекдоты. Сначала я улыбалась из вежливости, потом меня разобрало. Он так бесхитростно пытался высечь из меня искру добродушия, что я и не заметила, как отправила хандру в отставку. Не умею я подолгу печалиться, натура такая. «Что есть мои неглобальные сплины по сравнению с Вечностью?» И опять несет по Екклезиасту — радуйся! В данном случае несло по Измайлову, и, да простится мне, убежденной мирянке, радовалась я вдвойне.

— Скажи честно, я была очень противная, когда грохотала зубами в истерике?

— Это и называется истерикой? А я, бедный потребитель костылей, думал, что ты опробуешь на мне новый прием рекламы зубной пасты. Так и хотелось спросить, каким фармацевтическим средством пользуется сударыня. Наикрепчайшие зубы, наиздоровейшие десны.

— Измайлов, ты можешь быть серьезным?

— Зачем?

— Философ.

— Нетушки, милиционеры мы.

Не поручусь за остальных, но этот точно был милиционером. Потому что занялся делом… Об убийствах и исчезновении.

— Полина, Юрьев с Балковым завтра допоздна будут шляться по друзьям троих коммерсантов, представляться кто кем и искать хоть какую-то зацепку по возможному пребыванию Ивнева.

— Ничего себе работенка.

— Тебе тоже работенка. Юрьев раздобыл адрес матери Ивнева. Артемьев и Коростылев начинали в городе с общежития, потом снимали жилье. А Слава родился тут и жил с мамой до того, как купил квартиру.

— И кем же я должна притвориться, чтобы вспороть чужой интим?

— Ты мне ничего не должна.

«Чистоплюй, — подумала я. — Тебе ничего, а Виктору? Поведи я себя как-то по-другому, может, он двинул бы к десяти на свою работу и остался бы невредим».

— Что ты замыслил?

— Попросить тебя об одолжении. Мамина линия считается самой бесперспективной, но тем не менее. Представь, что ты — иногородняя сокурсница Ивнева. Он окончил авиационный институт шесть лет назад. Факультет летательных аппаратов, группа номер шестнадцать ноль пять. Ты приехала и заглянула наудачу полюбопытствовать, как он устроился. Твой поезд вот-вот отходит, поэтому лишнего не болтай, в студенческие воспоминания не пускайся — запутаешься. Выслушай, что ответит мать, вели кланяться и возвращайся. Об исчезновении Ивнева никто официально не заявлял. Возможно, он с любовницей прохлаждается, полагая, что Коростылев и Артемьев пашут за троих. Такое случается. А он нам нужен, очень нужен. И поскорее.

— А у меня получится?

— Смотря насколько тебе дороги погибший Артемьев или дремлющая справедливость.

«Или неуловимый и непрошибаемый ты», — продолжила я мысленно, но опять же я, а не он, мучитель.

Субботнее утро я приветствовала на бегу. Сначала хотела прорезвиться двадцать кругов, но остановки на достигнутом не были предусмотрены космической ситуацией. На тридцатой петле я перестала жаловать арифметику и носилась еще с полчаса. Дома я вынуждена была поздравить себя с тем, что перестаралась. Я из тех, кто никогда не может однозначно сказать, что предпочтительнее — перебрать или недобрать, недоспать или недоучить. А раз так, пусть бедра ноют, стройнее буду. Звонил Измайлов, благословил на задание. После этого сомнений не осталось: ему нужна домработница и разведчица. Я решила попробоваться на последнюю роль и завязать с неугомонным полковником. Лучше поздно, чем никогда. Вообще-то я и не догадывалась, что надо выяснить фамилии сокурсниц Славы и поинтересоваться поездами тех направлений, в которых разогнала их жизнь. Измайлов выяснил и поинтересовался, обеспечил мою легенду правдоподобием. Такая у него мужская работа, хоть завидуй, хоть плюйся.

В три часа дня, мстительно сделав вид, что полковнику надлежит питаться святым духом, а не котлетами, я отправилась по затверженному с вечера адресу. Между мной и матерью Славы был один квартал и единственный в нем приличный магазин. Миновать его было немыслимо, я целую неделю из дома не выбиралась. В театры и консерваторию я хожу не развлекаться, а переворачивать душу. Почему-то временами у меня возникает ощущение, что она залежалась на одном боку и ей необходимо сменить позу. Развлекаюсь я в магазинах. Там для этого полезного нервам занятия есть главное — продавцы. И постарше, еще не позабывшие свое величие времен дефицита, и помоложе, не помнящие даже, чему их в торговом училище обучали. Видимо, природу человека, продающего не свое, а чужое, и вынужденного расшаркиваться перед теми, кто в состоянии это чужое купить, не изменишь никаким капитализмом. Их любовь к богатым покупателям — миф. Богатые избалованы, полагают, что кое-кто рождается на свет с целью рано или поздно продать им пару башмаков и оправдать этим подвигом свое существование. Они отлично знают, сколько переплачивают за дорогую вещь. Поэтому, заставив продавца попотеть, частенько уходят без покупки. А это уже личное оскорбление: человек напрасно вился вокруг них мелким бесом, льстил, улыбался через силу, расточал комплименты. Кому же нравится унижаться даром! Покупатели бедные тоже у продавцов не в фаворе. Эти имеют социалистическую привычку орать, когда ими пренебрегают. Не так много сохранилось мест, где можно требовать равенства, где на вас обязаны обратить внимание и любезно поговорить только потому, что вы соизволили переступить порог. Нет, идеальный покупатель — это гражданка, а лучше обаятельный гражданин среднего достатка. С ним не обязательно душить свое настроение. И в зависимости от того, собирается ли он раскошелиться, легко выбрать остановку на канате общения, натянутом между подобострастием и хамством.

На сей раз в магазине нечего было наблюдать. Никто не расщедрился на смешную сценку, которую я могла бы использовать в качестве стимула к рекламной деятельности. Зато в одном из отделов я обнаружила великолепные шарфы из натурального шелка. При встрече с этим материалом моя кожа под руководством глаз всегда откалывает простенький номер — слегка напрягается и холодеет. Ощущение не из тех, что образуют кайф, но избавиться от него удается, лишь завладев причиной шелковой паники. Стоил каждый шарф столько, что попросить на него денег у своего более чем обеспеченного муженька я бы и в безалаберные годы любви постеснялась. Однако теперь у меня были свои деньги. Возле прилавка стояла еще одна любительница прекрасного и никак не могла выбрать из оранжевого и желтого достойное дополнение к своему голубому плащу. При этом она задавала вредные для самочувствия продавщицы вопросы: не полиняет ли шарф при стирке, какая температура утюга предпочтительна для его глажки и вообще, как он в носке. Как в носке натуральный шелк? Ну и дамы пошли. Я выбила в кассе чек, протянула его продавщице и сказала:

— Черный.

— Что черный?

— Шарф.

Она догадалась взглянуть на сумму.

— Черный один.

— Тем лучше.

— Девушка, — бестактно влезла уязвленная скоростью моего мотовства покупательница, — он же мрачный.

Я открепила бирку и нацепила шарф поверх своего белого плаща. Черные шляпа, сумочка и сапоги будто только этого и дожидались, чтобы превратиться в ансамбль. Девица тупой не была. Она была наглой, что гораздо хуже.

— А какой мне взять? — спросила она таким тоном, словно я нанялась к ней в стилистки.

— Честно?

— Честно.

— Никакой. Натуральный шелк необходимо выстрадать.

— Да?

Я пошла к выходу. Теперь из-за этого шарфа я не смогу купить те шикарные сиреневые брюки, которые присмотрела. Долго не смогу, между прочим. И возьмусь рекламировать лак для волос. А ведь собиралась отказаться: лак-то паршивенький, на себе проверяла. И еще придется снять с книжки проценты, хотя я зареклась не трогать деньги, которыми бывший муж ежемесячно развращает сына и гробит мое трудолюбие. Я прикоснулась к шарфу дрогнувшими пальцами и почувствовала, что они вновь становятся теплыми и гибкими. Купюры этого не могут. Это может только натуральный шелк. Поэтому выше нос, Полина. Интересно, а Измайлов разбирается в качестве шарфов?

Глава 11

Слава Ивнев начинал не в раю. У них с мамой была однокомнатная квартира в панельной «хрущобе» на пятом этаже. Поднимаясь, я волновалась. И немного трусила. Доказывала себе, что Измайлов все предусмотрел, что я, спросив, через несколько минут окажусь на воле, что, если со Славой случилась беда, не прощу себе малодушия… Бесполезно. Я, словно яичные белки, взбивала свою неловкость. Она поднималась пеной и грозила перелезать через край такого неглубокого сосуда, как я.

Странности не заставили себя ждать, они не заносчивы. Искомая дверь была открыта. В прихожей ко мне метнулась какая-то благообразная женщина, на мой негромкий оклик: «Ирина Степановна» ответила: «Тс-с», приняла плащ и показала в сторону комнаты. Мне почудилось, что там находится не один человек, но я не успела сориентироваться в тесноте. Повезло еще, что не напялила на свою шпионскую физиономию дежурную улыбку. Иначе рисковала по этой самой физиономии схлопотать. Войдя, я обалдело замерла и принялась кутаться в черный шарф. Причем вполне вероятно, что собиралась накрыться им с головой. Кто-то подтолкнул меня к свободному концу уложенной на табуретах доски-скамейки и сунул в руки стакан с водкой.

В доме справляли поминки. Человек пятнадцать людей, одетых и выглядящих сообразно обстоятельствам, молча пили и ели. На меня уставились в ожидании чего-то. Чего? Ах, да, да, разумеется:

— Пусть земля ему будет пухом.

Рыдания проламывали ненадежные стенки моего горла. Я уже не была вражеским агентом. Я по-соседски горевала о Славке. Господи, как же так получилось? Кто, когда, где успел его убить? Или он сам умер, под машину, например, попал? И почему Измайлов не в курсе? Тоже мне сыщик. Профессионал. Гений. И помощники ему под стать.

Кутья, блины, мед, пироги, водка, отсутствие вилок и шелест бессмысленных слов: «Такой молодой… Магазин только что… Вот так живешь-живешь и не знаешь… С нашей милицией… Оружие для самообороны…» Я поняла, что, если немедленно не уйду, свалюсь под стол в обморок. Но передо мной уже поставили тарелку со щами. Я должна запихнуть их в себя? Должна, и в тарелке ничего нельзя оставлять. Тут возник скандал. В комнату прошмыгнул пьяный дедок. И, усевшись, перегородил мне путь к отступлению. Выпив, он жадно набросился на еду. А утолив голод, расшумелся:

— Я за вами с самого кладбища наблюдаю. Хороший человек покойник ваш. Я его не знал, но в гробу уж не обманешь: какой жил, какой с людьми был, такой и лежишь.

— Кто это? — возмущенно зашептали со всех сторон.

— Бродяга я, — весело доложил дедок. — Поминками существую, с них гнать грешно. Вы цветочки-то зря покидали на могилку. Их сейчас же растащили, не сомневайтесь. А если чего осталось, я отработаю, присмотрю.

Двое мускулистых ребят встали и подошли к старику.

— Грешно с поминок гнать, — взвизгнул он, закрывая морщинистыми грязными руками лицо.

У меня перед глазами все пустилось в плавание. И в голове тоже.

— Не бейте его, — взмолилась я.

— Что мы, девушка, не православные? — обиделись парни.

— Сложи ему котомку, — велел один суетящейся с посудой женщине. — Водки, пирогов, как положено.

Бродяга притих, настороженно и испытующе глядя на ребят.

— На, дед, и отправляйся присматривать, — протянул ему пакет тот, что распоряжался.

— Сынок, тепло тут, — заскулил старик, но зло заскулил.

Второй парень наклонился к нему и что-то прорычал на ухо. И старик пропал, будто не было. Дружинники невозмутимо расселись по местам.

«Нет, с меня хватит, — подумала я. — Сейчас заскочу к Измайлову, выскажу ему свое мнение и уеду к родителям». Я нетвердо поднялась и двинулась к двум траурным исплаканным женщинам, застывшим во главе стола с одинаково деревянными спинами и заострившимися бледными подбородками.

— Примите мои искренние соболезнования. Вас утешить нечем, но постарайтесь держаться.

Они синхронно закивали, еще не пожилые, ухоженные, привлекательные. У которой из них я должна была выспрашивать про сына? Я попятилась.

На лестнице меня догнал мужчина:

— Оля?

— Вы обознались, — отмахнулась я.

— Не может быть, у меня цепкая память.

Я остановилась взглянуть на этого уникума. О подобных контактах Измайлов меня не предупреждал. Какой-то незнакомец уверяет, что я — Оля. Надо удирать отсюда.

— Повторяю вам…

— Оля Павлова, не отнекивайтесь. Вы делали рекламу сети магазинов «Стиль». А я — генеральный менеджер. Вас подвезти?

От моего колотящегося сердца отлегло. Ольга Павлова — псевдоним. Умение писать добрые слова я продаю, а имя нет.

— Спасибо, я пройдусь. У меня дела в этом районе.

— В этакий ливень?

Ливень? Я добиралась сюда посуху.

— Не страшно. После поминок я с наслаждением вымокну.

— Да-да. Но жизнь продолжается. И чудесно, что продолжается в нашем присутствии. Кстати, Оля, я вами доволен. Скоро повторим атаку на читающих покупателей. Придумывайте пока оригинальные ходы.

Еще пару лет назад я бы его послала, растолковав кое-что о своевременности и уместности деловых переговоров. Но не теперь. Измайлов напрасно считал меня маленькой. Я большая, мне сына поднимать. Как бы гадостно на душе ни было, а надо сохранять внешнее спокойствие.

— Приятно слышать. Работать мне с вами не в тягость. Пожалуй, начну изобретать нечто достойное вашей процветающей фирмы.

— О'кей. Может, все-таки воспользуетесь моим автомобилем?

— Нет.

Он через две ступеньки сбежал к машине. Я высунулась из подъезда и чуть не захлебнулась. Впору было навязываться ему в попутчицы. Еще не поздно было подать знак любезному менеджеру. Подчеркнуто генеральному. Но ведь придется с ним разговаривать о Славе. Не могу. Пора к Измайлову, иначе я с ума сойду. И я рванула под дождь, изображающий из себя водопад.


Он сидел, прижав уши, тощий-тощий в облепившей его мокрой, непонятного цвета шкурке, и голосил: «Мяу» — редко, но душераздирающе. Я подхватила его с асфальта машинально и, пообещав: «Спасемся, крохотка», — побежала. Зачем я уродовалась утром? Ноги невыносимо болели. Вода текла по мне, как по неодушевленному предмету. Котенок попытался забиться в рукав плаща, но не смог и отфыркивался. Люди, прятавшиеся от ливня под каждым архитектурным излишеством, звали меня переждать с ними. Славные, жалостливые люди, мне нечего больше пережидать в реальности, которая за неделю лишилась троих молодых мужчин и не изменилась от этого.

Дверь родного подъезда вынесла мой пинок без скрипа и стона. Еще бы! Она ведь в другую сторону открывалась. Я дернула за ручку и перевела дух. Надо переодеться в сухое, прежде чем показываться Измайлову.

Но «переодевание» включило в себя обустройство и кормление котенка, горячую ванну и сушку волос феном. Мой новоявленный квартирант распушился, демонстрируя редкий черепаховый окрас, и ушел спать в корзину. Я залюбовалась им и зевнула. Впору было тоже укладываться, но я уже привыкла пересиливать себя. Когда я захлопывала дверь, прямо надо мной начали отпирать замок. Слава уже не мог наведаться сюда с ключами. Значит, Верка свернула торговлю из-за ливня. Впрочем, я провозилась до вечера, так что, возможно, Верка и в свое обычное время вернулась.

— Вер, — позвала я, — Вера.

Тишина.

— Эй, кто там? — вскрикнула я.

И услышала топот и шум вызванного лифта. Я, не раздумывая, кинулась к лестнице на четвертый этаж. Но безжалостно эксплуатируемые с рассвета ноги подвели. Я споткнулась и грохнулась лбом о ребро бетонной ступени. «Ну, я уже все пробовала, кроме этого», — промелькнуло во мне, и я потеряла сознание.


— Поленька, солнышко, кто тебя так? Поля, очнись, пожалуйста.

От таких трепетных уговоров и мертвый восстанет. Во всяком случае, всегда хочется, чтобы он ожил. Я разлепила будто напарафиненные веки. Сергей Балков скрючился между стеной и моими распростертыми телесами и тряс, тряс, тряс. Больно, Сережа, больно же! Но этот ненормальный совсем озверел и принялся выкручивать мне руки и ноги.

— Ничего не сломано, — вывел он из своих садистских деяний. — Попробуй сесть, Поля, осторожно, медленно.

— Сам попробуй, — хрипло огрызнулась я.

Он сел. Я тут же приступила к подъему. Вскочивший Сергей поддерживал меня. В итоге удалось опереться на копчик, а потом и встать на ноги.

— Меня послал полковник. Ты давно должна была вернуться. Он беспокоился. Я звонил, стучал, никто не открыл. Потом случайно глянул вверх и увидел тебя, — рассказывал Сергей.

И вдруг я все вспомнила.

— Сережа, мне срочно к Измайлову.

— Доставим.

Балков подхватил меня на руки и понес вниз.

— Упала я сама, — по сути, исповедалась я ему.

— Бывает.

— Кто-то лез в квартиру, то ли Веркину, то ли Славину.

— Бывает.

— Я котенка подобрала.

— Здорово. Бывает.

— Я попала на поминки.

— Быва…

Напрасно я не сказала ему этого, когда валялась на ступеньках. Сергей Балков парень крепкий. Но от изумления он начал меня ронять. Нет, правда, крепкий парень. Потому что справился с собой и не закончил это действо.

— Ты как себя чувствуешь, Поля?

— Плохо.

— То-то я смотрю…

Бережный внос разведчицы к полковнику разрушениями не сопровождался. Балков усадил меня на диван и отчитался:

— Это Полина, Виктор Николаевич. Получайте.

— Благодарю, Сергей, — выпустив костыль, сказал тот.

— Она оступилась, преследуя злоумышленника.

— Я так и понял.

Борис Юрьев, по-моему, отвратительно хихикнув, вышел и вернулся с мокрым полотенцем.

— Дайте мне зеркало, — занервничала я.

— Обойдешься, — отрезал Измайлов.

Борис хорошенько вытер мне лицо. На полотенце перекочевали кровь и грязь. Голова у меня гудела, как трансформаторная будка. Как это свойственно всем трансформаторным будкам. Хорошо бы еще вспомнить, что они такое и для чего нужны.

— Каким образом тебе удается выживать? — спросил Борис.

— Вот таким: то синяк, то шишка, то ссадина.

— Полина, если человеку суждено расквасить себе что-нибудь в подъезде, его бесполезно выручать. Давешний подонок не успел тебе наподдать, так ты сама о себе позаботилась, — сурово высказался Измайлов.

— Это мои насущные проблемы, а не милиции.

Балков ринулся мне на помощь, что становилось уже традицией.

— Мы с Борей все-таки осмотрим двери, лифт и лестницу.

— Вперед, — вдохновил парней Измайлов.

Когда мы остались одни, он опустился рядом со мной на диван, обнял за плечи и промямлил:

— Я очень за тебя испугался.

— А я купила черный шарф. Измайлов, прости, я завтра уеду к родителям и сыну. Наготовлю тебе впрок.

— Завтра я тебе наготовлю. А показываться ребенку с таким лбом не рекомендуется.

— Что-то кошмарное?

— Что-то разноцветное. И нос стал совсем картошкой.

— Ой.

— Тебе идет такой нос.

Вернулись ребята,

— Все чисто, Виктор Николаевич. Веры нет дома.

— Померещилось тебе, Полина, — заключил полковник.

— Люди, я к галлюцинациям не склонна. И в дверь Верки или Славы кто-то ломился. А Славу сегодня похоронили. А в наказание за недоверие вам предстоит жуть эксгумации трупа.

Наступило молчание.

— Сергей, проводи Полину, — приказал Измайлов.

Балков довел меня до двери, извинившись, прочесал квартиру и, наткнувшись на выбравшегося поразмяться котенка, вынужден был признать:

— Если он и галлюцинация, то моя.

Глава 12

«Завтра я тебе наготовлю…» Как же, дождешься от него. Главное, ведь прекрасно понимает, что не нужна мне его кастрюльная помощь. Но хоть выяснить, не сдохла ли я за ночь, мог бы. И вот я лежу, изуродованная (ложь), всеми брошенная (бессовестное вранье), и плачу (правда). А в виски изнутри молотит моя заумь — бах-бах-бах, бух-бух-бух, выпусти меня, помилосердствуй. Ишь ты, размечталась о свободе. Мне многие говорили: «Была бы ты поглупее, жилось бы тебе легче». Они мне льстили или насмехались надо мной, больной и одинокой. Не заумь это, а, наоборот, дурость. И не выбраться она хочет, а по-дурацки шутит. Опять за свое — бах-бах-бах…

— Наверное, у меня сотрясение мозга. Это замечательно. Думать станет тяжело, как дышать при насморке. Мне так надоело все время о чем-нибудь или о ком-нибудь думать. Потому что в итоге приходится додумываться до необходимости заняться делом. А я не могу даже пошевелиться. Да здравствует сотрясение мозга и как следствие — неспособность производить мысли, постоянно наращивая производство, неуклонно улучшая качество продукции и стремясь выйти с ней на мировой рынок.

— Грянул момент истины. При нормальной домашней библиотеке ты, оказывается, читаешь газеты. Не ожидала от тебя, Поля.

Подруга Настя сменила приобретший температуру моего невезучего лба компресс на живительно-холодный и спросила:

— Тошнит?

— Нет.

— Это не сотрясение мозга.

Настя — светлый идейный человек. Обычно люди тратят все силы на то, чтобы, урвав побольше, такими слыть. А Настя на то, чтобы, отдав последнее, такой быть. У Насти всегда есть деньги, она неплохо зарабатывает переводами. Это тоже часть ее философии. Она делится не только словами сострадания или похвалы и вместе с тем не дает повода думать, что старается ради кого-то в надежде на какое-либо вознаграждение. Я вот не могу быть к себе придирчиво-требовательной. Пробовала — не получилось. Наверное, у нас с Настей разные комплексы, отвечающие за сферы самоутверждения в мире. Некоторые уверяют, что она родилась доброй и бескорыстной. Чушь. Отговорка склонных приуменьшать чьи-то заслуги и преувеличивать свои.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8