Пролог

Невысокий седовласый подтянутый человек с грубым шрамом через правую щеку в военной форме с полковничьими погонами шел по длинному коридору. Под мышкой у него был зажат дорогой бювар красной кожи.

Лицо у полковника было строгое и сосредоточенное.

– Эй, Фомич!..

Полковник обернулся: его нагнал высокий грузный генерал.

– Куда собрался, Фомич? На ковер?.. Полковник угрюмо кивнул.

– Громов-то что? – понизив голос, спросил генерал. – Нашли его?..

Полковник, не говоря ни слова, отрицательно качнул головой.

– Что же дальше?..

– Подождем, – сдержанно ответил полковник. – Может быть, он все-таки жив.

Генерал вздохнул.

– Эти экспериментальные агрегаты…

– с досадой сказал он.

– Ладно.

Увидимся вечером.

Он кивнул полковнику и пошел дальше. Полковник мрачно посмотрел ему вслед, постоял немного в нерешительности и со сдержанным вздохом раскрыл бювар.

Там находился только один листок.

Совершенно секретно.

Начальнику отдела специальных исследований особого подразделения «15»

Восемнадцатого Управления ГРУ Генерального Штаба МО СССР генерал-лейтенанту Савченко М.Ю.

РАПОРТ

23 ноября 1979 года в ходе проведения планового эксперимента в лаборатории абсолютного вакуума возникла нештатная ситуация, в результате которой произошла авария экспериментальной установки.

Лаборатории причинен значительный ущерб.

Потери личного состава: пятеро легкораненых, один, капитан специальной группы «Святогор»

Громов Иван Иванович, пропал без вести.

Поиск пропавшего продолжается.

Прошу Вашего разрешения на возобновление работы лаборатории.

Начальник лаборатории АВ полковник Сергиенко У. Ф. Москва 24.11.1979.

Полковник задумчиво вложил листок обратно в бювар. Пропал без вести…

Часть первая

ГАУПТШТУРМФЮРЕР ГРОМОВ

Иван с трудом разлепил веки и ничего не увидел над собой, кроме расплывчатой белесой мути.

Все тело до последней клеточки ныло, дышать было невыносимо тяжело.

Его подташнивало:

Иван скрипнул зубами, с трудом пытаясь сдержать головокружение.

Он услышал чей-то неразборчивый возглас и увидел лица людей, склонившихся над ним.

"Слава Богу, я живой", – подумал с облегчением и вполне объяснимой радостью Иван и попытался приподнять голову.

Ему не удалось этого сделать.

Слабость, одуряющая и ослепляющая слабость навалилась на него, к горлу подкатил комок и стал настойчиво выбираться наружу.

Иван почувствовал, как в руку впилась игла шприца: прохладная волна прокатилась по венам и увлекла тело в багрово-черное небытие.

Через какое-то время он снова очнулся, взбодрившийся и изрядно посвежевший: чернота вместе с донимавшей его белесой мутью куда-то исчезли.

Иван повращал глазами, попытался повернуть голову.

Ему это удалось, и он увидел человека в белом халате, очевидно, врача, который смотрел на него со слегка удивленной, однако же вполне приветливой улыбкой.

Иван с трудом улыбнулся ему в ответ и уже совсем было открыл рот для того, чтобы начать задавать уместные вопросы, но врач опередил его, заговорив сам с успокаивающими интонациями, при этом кивая в такт словам и легкими движениями рук поправляя укрывавшее Ивана одеяло.

Иван удивился и обеспокоился.

Смысл докторовых речений доходил до его сознания с трудом, как сквозь вату, шум ветра или…

Нет, все равно Иван понимал врача плохо: ему приходилось изрядно напрягаться, вслушиваясь.

Он захотел прокашляться и попробовать, как звучит его собственный голос, но в это время дверь комнаты – или, скорее, палаты – отворилась, и на пороге появился некто в белом и в темных очках.

Иван невольно поморщился.

– А! Он очнулся, – громко произнес вошедший. – Наконец-то.

– Еще бы, – буркнул первый врач.

– От грохота этих бомбежек и мертвый скакать начнет.

Ивана словно обухом по голове ударили. Какие бомбежки?! Что за… Он поперхнулся и выпучил глаза. Неудивительно, что он с трудом понимал разговор – ведь доктора говорили не по-русски. Они вовсе даже говорили по-немецки. Иван ощутил неприятную дрожь, стиснул зубы и прикрыл свои выпученные донельзя глаза. Спокойствие, только спокойствие… Это, наверное, последствия взрыва. Взрыв вот, к примеру, был реальностью, а все остальное – сон.., или бред, что вернее.

Сейчас он спокойно полежит некоторое время, поразмыслит о причудах законов природы и об использовании этих законов человеком… точнее, разгильдяем… потом откроет глаза – и все будет в порядке. Если не считать того, что в госпитале придется провести достаточно длительный отрезок времени. До полного выздоровления и пропажи галлюцинаций.

Иван задумчиво полежал и осторожно приоткрыл глаза, услыхав стуки и почувствовав движение рядом с собою. Посетители галлюциногенного происхождения не исчезли, даже наоборот – их количество умножилось. Иван вздохнул. Похоже, в госпитале он будет лежать долго… Давешний обладатель тонтон-макутовской оптики уловил сдержанный вздох Ивана и движение его век и обрадованно сказал:

– А! Наш юный друг снова очнулся. Господин профессор, вы можете с ним поговорить.

– Хорошо, – раздался голос из глубины комнаты. – И, господа, оставьте нас наедине.

– Да-да, – поспешно сказал первый врач и направился к двери.

– Пойдемте, господа… Не будем мешать профессору и герру Кляйну…

"Какой еще герр Кляйн?" – недовольно подумал Иван, краем глаза наблюдая за тем, как врачи один за другим выходят из палаты. Последний из них осторожно прикрыл дверь за собой. Иван повернул голову и посмотрел на того, кого назвали профессором. Вид у врача был ничего себе, истинно профессорский. Могучая лысина, окладистая борода и толстенные очки с сильным увеличением – все это невольно вызывало уважение и даже пиетет. Вот только глаза… Иван даже поежился… какие-то слишком уж глубокие глаза – темные, мрачные, бездонные. У людей, даже у профессоров, таких глаз обычно не бывает.

Некоторое время этот самый профессор в упор разглядывал Ивана, а потом заговорил:

– Меня зовут профессор Фридрих фон Кугельсдорф. – Голос у него был бесстрастный и какой-то даже пустой. – Я руковожу исследовательской лабораторией, в которой вы в данный момент находитесь. Не соблаговолите ли объяснить, милостивый государь, каким образом вы здесь очутились, как ваше имя и кто, собственно, вы вообще такой?

Он выжидательно замолчал и обратил пристальную пустоту своего взора на Ивана. Иван не ответил и снова закрыл глаза, уныло размышляя. А может, это всего-навсего практиканты из "Штази"? Знают, что он хорошо говорит по-немецки, вот и… Хотя чего ради этот мужик допытывается, кто он такой и откуда взялся…

– Отвечайте же! – несколько нетерпеливо сказал профессор.

Ну и имечко у него, однако…

– Вы меня слышите? – повысил голос фон Кугельсдорф.

"Абер фрайлих", – подумал Иван, а вслух нехотя буркнул:

– Яволь…

А может, это просто чей-то дурацкий розыгрыш? А может…

– Ежели слышите, так отвечайте на поставленный вопрос, – раздался скрипучий до неприятности голос откуда-то из угла.

Иван сообразил, что говорит второй из оставшихся в комнате – его он не успел разглядеть. Он открыл глаза и грустно посмотрел на говорившего. Лучше бы он не смотрел. В углу, не касаясь спинки стула до невозможности прямой спиной и аккуратно положив ногу на ногу, сидел человек в черной эсэсовской форме: перчатки, кресты, значки, ремни, кобура, начищенные до зеркального блеска сапоги, из-под фуражки с серебристой мертвой головой – почему не снял убор в помещении? – холодный немигающий взгляд льдистых голубых глаз…

Обмирая, как в кошмаре, Иван смотрел на невозможного персонажа, чувствуя, что уже не сомневается в абсолютной нереальности происходящего. Шутки, похоже, закончились: Иван явственно обонял запах керосина, витавший над его личным делом…

– А это, – профессор сделал широкий жест рукой, – господин…

– Кляйн, – проскрипел эсэсовец. – Оберштурмбаннфюрер Генрих Кляйн.

Он встал со стула, и все его портупеи с сапогами заскрипели в унисон с голосом хозяина.

– Герр Кляйн, – произнес профессор, – занимается тем, что…

– Подождите, профессор, – перебил его эсэсовец.

– Я сам.

Он подошел к Ивану, измерил его холодным взором и заговорил:

– Я занимаюсь тем, что отвечаю за секретность экспериментов, проводимых лабораторией профессора фон Кугельсдорфа. Я по мере сил борюсь с врагами нации и фюрера, со шпионами и диверсантами, но, – он поднял палец, – честным немцам бояться меня нечего. Вы будете отвечать на мои вопросы… Так?

– Да, – чуть ли не прохрипел Иван.

– Отлично, – удовлетворенно кивнул Кляйн.

Он заложил руки за спину и некоторое время ходил по комнате. Потом вдруг резко повернулся и в упор спросил у Ивана по-французски:

– Ваше имя? Чин? Задание?

Придумал бы что-нибудь поновее, разозлился Иван. Что за шуточки, в самом деле? Ротмистр задрипанный. Жандармская морда.

– А почему по-французски? – задал он резонный вопрос. – Я что, похож на лягушатника? В моем лице есть что-то гасконское?

– Вообще-то нет, – несколько недоуменно произнес Кляйн.

– Тогда в чем же дело?

Немец не ответил. Создалось впечатление, что он желал бы почесать в затылке.

– А кто же вы тогда такой? – в затруднении спросил он. – Американец? Англичанин?

Иван укоризненно смотрел на него.

– Неужто поляк? – в священном ужасе проговорил Кляйн.

– Еще скажите, что я русский, – печально молвил Иван.

– Ну, это уже чересчур, – хмыкнул оберштурмбаннфюрер. – Я такого говорить не собирался…

Он сокрушенно покачал головой, а Иван в это мгновение с ужасающей отчетливостью понял, что все это – не шутка, не розыгрыш и не бред, а самая что ни на есть реальная реальность – какой бы странной и страшной она ни казалась, – и что в этой реальности ему предстоит находиться неизвестно сколько… и кто знает, чем все здесь происходящее может для него; да и для других, закончиться.., и закончится ли вообще.

– Итак, – произнес Кляйн жестко. Взгляд у него был холодный и цепкий. – Шутки в сторону. Я понимаю, что вы не шпион. Однако кто же вы в таком случае?

Надо что-то срочно придумать… Эти двое – вовсе не простаки и не дураки. Но что у них на уме? Что это за лаборатория такая? Вот гнусная машина: надо же было ей так взорваться…

– Я… Я не знаю… Я не помню.., господин оберштурмбаннфюрер… Взрыв… да, взрыв, а потом…

Профессор и эсэсовец выжидательно смотрели на него.

– Какой сейчас год? – выпалил вдруг Иван, пытаясь приподняться.

Кляйн и фон Кугельсдорф быстро переглянулись.

– Одна тысяча девятьсот сорок третий, – сказал профессор. – Седьмое мая.

– Вы думаете, он на самом деле ничего не помнит? – вполголоса спросил Кляйн.

Профессор дернул плечом.

– Вполне может быть, – пробормотал он. – После такого взрыва… Вы офицер СС? – вдруг спросил он.

Иван сначала не понял, а потом чуть не подскочил на кровати. Ну конечно! Татуировка с номером группы крови под мышкой…

– Да, герр профессор, – как бы в полузабытьи с трудом проговорил он. – Гауптштурм… Нет, не помню! – воскликнул он с душевной мукой в голосе, заведя глаза на черную фуражку Кляйна.

Немцы опять быстро переглянулись.

– Но хоть что-то вы должны помнить? – раздраженно спросил Кляйн. – Где вы служили? В какой части? Что это было – полевая часть или какое-нибудь ХОЗУ?

Иван смотрел на него, лихорадочно соображая.

– Нет… К пятому управлению я не имел отношения, хотя генерала Поля помню…

– А что еще? – быстро спросил Кляйн. – Гестапо? Разведка?..

Как же, забудешь такое – Броневой с котом Матроскиным, зло подумал Иван. Все двенадцать серий…

– Нет, – ляпнул он наобум. – Корабль.., холодно…

Кляйн с профессором переглянулись снова – на этот раз прямо-таки потрясение.

– Не может быть, – хрипло произнес Кляйн. – Как же так…

Было видно, что Иван попал в точку – неизвестно какую, но зато очень метко. Снайперски попал – угодил в десятку. И что его угораздило – про какой-то там корабль?..

– Ну?.. – крикнул эсэсовец. – Какой корабль? Отвечайте же!..

– Да не помню я! – взмолился Иван. Какие-то странные мысли полезли ему в голову. – Крейсер.., нет, большая подводная лодка… Мы плыли.., долго.., потом лед, лед везде – в море, на суше, повсюду только лед, и странный запах, и разноцветный дым.., все горит, и земля, и вода.., а потом взрыв – и я здесь…

Иван умолк, потом перевел дух. Ну и наговорил он. Ой несдобровать, ой засада…

Профессор и Кляйн молчали. Иван чувствовал себя очень неуютно под их сверлящими взглядами.

– Ну ладно, – разлепил губы Кляйн. – Это легче… проверить. Я займусь этим. Но все равно – вы поступаете в наше распоряжение, будете задействованы в нашем проекте.

– Именно так, – поддакнул профессор.

– Вы ведь готовы служить фюреру и рейху?

– Я – солдат фюрера и великой Германии, – отчеканил Иван, мысленно матерясь. – Как только я буду в состоянии держать в руках оружие, я хочу, чтобы меня направили туда, где трудно, туда, где я смогу принести наибольшую пользу…

– Этот момент очень скоро настанет, – несколько зловеще, как показалось Ивану, произнес Кляйн. – Вы сумеете проявить себя на поле битвы…

– Скоро? – очень радостно произнес Иван.

– Скоро, – подтвердил эсэсовец.

– Ну, не так чтобы очень, – вдруг вмешался профессор.

– Вы еще здесь полежите…

– А что такое? – недовольно спросил Кляйн. – Он же здоров как бык. Да у меня и в спецгруппе таких здоровяков нет!

"Спасибо на добром слове, – кисло подумал Иван. – Хоть что-то приятное здесь можно услышать…"

– Здоров-то он здоров, – проговорил профессор, – но все-таки.., все-таки надо немного подождать…

– Сколько? – немедленно спросил Кляйн.

– Ну.., денек хотя бы.

Иван поперхнулся.

– Пока немного введу его в курс дела, – продолжал профессор, – а потом можно будет и отправляться.

– Куда? – чуть было не закричал Иван. Немцы посмотрели на него.

– Узнаете, – коротко сказал Кляйн.

– Со временем все узнаете. Фронт и передний край теперь для вас – здесь. Зиг хайль!

– Зиг хайль, – уныло пробубнил Иван.

Кляйн кивнул ему, кивнул профессору, повернулся и, поскрипывая амуницией, вышел вон.

Иван посмотрел на Кугельсдорфа.

Профессор, набычившись, глядел на своего пациента. В пустоте его глаз вспыхивали и гасли темные искры.

Ивану показалось, что его тело становится легким, совсем невесомым: оно послушно выполняло волю ветров, разгуливавших по Вселенной и сбивающих с толку планеты и солнца. Кровать, на которой он лежал, плавно повернулась вокруг своей оси, осторожно поднялась в воздух и направилась в далекое путешествие, подобно тому самом кораблю без руля и без ветрил.

Бездна сменяла бездну; путь был далек, и требовался отдых: и он наступил, этот долгожданный отдых, когда Иван закрыл глаза, и бесконечны ласковый сон принял его в свои объятия, обещая тишину, пустоту и неспешную ласку временного покоя.

В том же самом сне ему привиделось, что его накорми ли, напоили и вообще всячески за ним ухаживали, исполняя любую прихоть и каждое желание.

Это не показалось ему раем, потому что, наверное, не бывает рая для одного Ивана: но все же это был настоящий отдых.

Так продолжалось очень долго:

Иван наслаждался неожиданным покоем, которого так мало он видел на своем веку.., разве что только во сне. Однако сон есть сон, пуст даже сквозь кровь и пыль, поэтому Ивану это скоро все надоело, и он был рад, когда почувствовал, как кто-то трясет его настойчиво за руку.

Он посмотрел на трясуна.

Это был, разумеется, профессор.

У Ивана вдруг мелькнуло странное ощущение, что фон Кугельсдорф знает его давным-давно, что они встречались не раз и не два, что профессор что-то хочет ему сказать и вообще чего-то от него, Ивана, ожидает – какого-то действия, ожидает с неимоверным упорством, терпеливость" и уверенностью.

В то же время сам Иван готов был хоть дать трясомую руку на отсечение, что профессора этого он раньше в глаз не видел, в данный момент видеть не очень хочет и когда-нибудь еще увидеть вряд ли пожелает.

Некоторое время Иван и профессор смотрели друг другу в глаза, потом фон Кугельсдорф кривовато улыбнулся сказал:

– Вставайте, барон, вас ждут великие дела!..

Опять дурацкие шуточки, зло подумал Иван и рывком сел, откинув одеяло.

Он стиснул зубы, ожидая приступа головокружения и тошноты, но, к своему удивлению, ничего особо неприятного не ощутил.

Он огляделся. Оказалось, что кровать находится вовсе не в той комнате, где она была раньше: здесь было гораздо просторнее, у стены стоял какой-то агрегат явно медицинского предназначения, на тумбочке рядом громоздились судочки с едой и еще какая-то посуда.

Иван хмыкнул. Значит, его питательный сон был, так сказать, некоторым образом явью… Интересно…

– Одевайтесь, – сказал профессор и жестом указал на стул, на котором была развешена одежда.

Иван встал с кровати, с радостным удивлением чувствуя, как его тело движется легко и свободно, без малейших последствий долгого лежания и предшествующих лежанию тяжелых травм. Он взялся за одежду и обнаружил, что она представляла собою полный комплект черной эсэсовской формы: в петлицах красовались знаки различия, долженствующие обозначать гауптштурмфюрера. Иван посмотрел на профессора.

Тот ласково улыбнулся в ответ: глаза его стали как щелочки.

– Понимаю, понимаю вас, – произнес он и сочувственно покивал, – но и вы поймите: не так просто вернуть все ваши многочисленные награды! Потерпите немного, и все вернется на свои места…

Видимо, Иван не совсем сумел совладать со своим лицом, потому что профессор улыбнулся еще ласковее, похлопал его по плечу и сказал:

– Полно, полно, дорогой барон, не огорчайтесь вы так… Потомок столь древнего рода и такой доблестный солдат, как вы, не должен обращать внимания на такие в принципе мелочи… Да неужели вы не все еще вспомнили?

Иван сделал неопределенный жест рукой и скорчил еще более неопределенную гримасу. Барон, говоришь.., ну-ну.

– Собирайтесь, наш дорогой герр Кляйн уже ждет. Пока мы тут за вами ухаживали, он провел кое-какое расследование – по поводу вас… уж извините его: служба такая. Так что если события прошлого еще не полностью восстановилось вас в памяти, то он сейчас освежит ее. В смысле – память.

Последняя фраза прозвучала несколько зловеще: Иван внимательно посмотрел на профессора, но тот улыбался все так же ласково. Деваться было некуда, и Иван принялся мрачно напяливать на себя одежку, готовясь к новым неприятностям.

Он быстро облачился; форма пришлась точно впору Взяв ремень с висевшей на нем кобурой, Иван почувствовал, что в ней что-то есть: он открыл кобуру и извлек оттуда офицерский П-38.

Не меняя выражения лица, Иван проверил оружие, вытащил обойму, действуя как бы машинально. Все оказало вроде в порядке. Иван слегка повеселел.

Он затянул ремень, поправил фуражку – раз выдали, надо надевать, – и молодцевато щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог, оттопырив локти и прижав ладони к бедрам.

Получилось неплохо и даже браво: да здравствует советский кинематограф, усмехнулся про себя Иван.

Профессор с явным удовольствием оглядел новоиспеченного гауптштурмфюрера и сказал:

– Настоящего арийского солдата всегда видать за целую милю. Пойдемте, капитан.

Они вышли из палаты и долго бродили по тускло освещенным коридорам, то спускаясь по лестницам, то поднимаясь снова. На каждом повороте или лестничной площадке обязательно торчал эсэсовец с автоматом и притом в чине, как заметил Иван, не ниже унтерштурмфюрера, то есть лейтенанта: что бы это ни был за объект, он очень серьезно охранялся.

Иван машинально поглядывал по сторонам, а сам при этом думал нелегкую свою думу.

Как бы то ни было, ситуация, в которой он очутился, была весьма непростой: можно даже было сказать, что она представлялась безвыходной.

Вот разве только пистолет есть… а что пистолет, в конце концов?.. Втянули в какую-то непонятную игру.., и еще бароном зачем-то обзывают. Будем действовать по обстановке, решил Иван, потому что больше ничего придумать не смог: тут они как раз и пришли.

Профессор остановился возле массивной двери, нажал кнопку в стене, и дверь бесшумно отъехала в сторону.

Кугельсдорф сделал приглашающий жест, пропустил Ивана вперед и вошел следом. Дверь за ними закрылась.

В помещении стоял большой стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Еще там были три стула, на одном из которых восседал оберштурмбаннфюрер Кляйн. Он курил, пуская дым колечками. Иван вскинул руку и гаркнул:

– Хайль Гитлер!..

– Хайль, – несколько небрежно отозвался оберштурмбаннфюрер.

Профессор обошел Ивана и тоже уселся на стул.

– Присаживайтесь и вы, капитан, – любезно сказал он.

– Гауптштурмфюрер, – поправил его Кляйн и затушил сигарету в массивной пепельнице, выполненной в виде черепа. – Мы все-таки в СС…

Он вдруг усмехнулся.

– Кстати, – произнес он, глядя на Ивана, – могу вас поздравить: очевидно, совсем скоро вы будете уже штурм-баннфюрером…

– Да неужели? – обрадованно воскликнул профессор. – Документы уже представили?

Кляйн кивнул.

– Это за экспедицию?..

Кляйн еще раз кивнул.

– И за нее тоже… Впрочем, – он посмотрел Ивану прямо в глаза, – обо всем по порядку, если не возражаете.

Иван не возражал. Он просто стоял себе и никого не трогал.

– Вы знаете, – доверительно наклонился к эсэсовцу профессор, – наш дорогой барон так и не оправился, по-моему, от амнезии…

– Да? – слегка приподнял бровь Кляйн, – Ну, тогда тем более начнем сначала.

Он выудил из пачки новую сигарету, прикурил, выпустил клуб дыма и, сказав: "Да садитесь же, барон", откинулся на спинку стула. Ивану закурить он не предложил, зараза такая.

Иван помедлил, не решаясь присесть, но потом подумал, что дожидаться третьего приглашения просто глупо, и поэтому опустился на стул, решив начать привыкать к новому непривычному титулованию.

– Итак, – заговорил Кляйн, – что вы помните из своего прошлого?

– Ничего, – почти что честно сказал Иван.

– Детство, юность?..

– Нет…

– А недавнее прошлое?..

– Ну, – осторожно произнес Иван, – я помню, что был офицером СС… кажется, гауптштурмфюрером.., и…

Он умолк. Кляйн и профессор выжидательно смотрели на него.

– И?..

– И все, – решительно сказал Иван. – Больше ничего.

Немцы переглянулись.

– Н-да, – с сожалением произнес Кляйн.

– А я-то на вас надеялся, профессор.

Тот смущенно пожал плечами.

– Мы пока не всесильны, дорогой оберштурмбаннфюрер, – сказал он. – Видимо, шок был очень силен.., но это пройдет, уверяю вас.

Эсэсовец молчал, пуская паровозные струи дыма из ноздрей.

Молчал и Иван, чувствуя свою полную непричастность к происходящему.., и в то же время ощущая, что каждое его движение, каждый жест или взгляд весомы, от них зависит многое в этом чужом мире, что все предопределено ранее в той же степени, в какой решается и сейчас…

Это было очень неприятное ощущение: как будто все внутри зачесалось, засвербило и сместилось куда-то в сторону: однако приходилось терпеть.

– Ладно, – произнес наконец Кляйн. – Тогда я буду рассказывать, а вы меня поправите, если что вспомните. Иван несколько уныло кивнул.

– Вас зовут Курт фон Штайнхорст, – сказал Кляйн. – Вы родились в октябре одна тысяча девятьсот семнадцатого года в знатной семье.., по материнской линии вы, кстати, приходитесь дальним родственником Кларе фон Унрух, матери генерал-майора Генриха фон Люттвица, однако близких родственников у вас, увы, не осталось. В СС вы с тридцать восьмого года, в партии – с тридцать седьмого: в работе проявили себя с самой лучшей стороны. Шутка ли – многочисленные личные благодарности фюрера… в двадцать три года из рук вождя нации вы получаете рыцарский крест.., и вообще!..

Кляйн покрутил головой и потушил сигарету.

Иван смотрел на него, открыв рот. Он ничего не понимал.

Кляйн перехватил его взгляд.

– Вы спросите, конечно, откуда мне все это известно? – усмехнулся он. – Это было несложно… Когда вы упомянули об экспедиции во льды.., мы тоже о ней кое-что знали… и поэтому просто воспользовались архивом. Вот, – сказал он, открыл одну из лежащих перед ним папок, достал оттуда пачку фотографий и передал их Ивану.

Тот взял их с некоторой дрожью в руках. Дрожь появилась не зря; сюжет оказался лихо закручен. Иван перебирал снимки, не веря своим глазам.

Вот он сам, собственной персоной, стоит на мостике субмарины – улыбка до ушей, в руках – бинокль; вот он на фоне какого-то красивого замка, при полном параде, а руку ему пожимает морской чин с брюзгливым выражением лица и с многочисленными нашивками на рукавах; вот он возле танка, в камуфляже, с автоматом на шее.., танк немецкий, кажется, Т-4… а рядом некий здоровяк с маленькими усиками и каким-то нарочитым шрамом на щеке; вот уже Ивану сам фюрер пришпиливает к мундиру какую-то железку… а вот – вешает на шею другую;

Иван, кажется, доволен, и железок у него уже много; вот он в компании каких-то хмырей в черной эсэсовской форме, а рядом – пулемет… и трупы; а вот Иван опять на мостике субмарины, в обнимку с неким ухарем: ухарь и Иван – оба в форме капитан-лейтенантов Кригсмарине…

– Но ведь я – не моряк, – слабым голосом проговорил Иван.

Кляйн посмотрел на снимок.

– Ах это.. – сказал он. – Это вы в гостях у Гюнтера Прина. Только что получили Дубовые листья к Рыцарским Крестам. Последний ваш снимок, кстати.

– Но почему?..

– Конечно, вы не моряк, – терпеливо сказал Кляйн. – Однако перед походом в Антарктику вам пришлось кое-чему поучиться…

У Ивана голова пошла кругом.

– Какая Антарктика? – чуть было не застонал он. – Чего я там забыл? Как я туда попал?.. Кляйн и профессор переглянулись.

– Вы что же, ничего не помните? – недоверчиво спросил оберштурмбаннфюрер.

– Ничего…

– И про плавание все позабыли, и про экспедицию? – продолжал допытываться Кляйн.

– И про то, и про другое…

– Ну хоть базу-то вы помните? – уже несколько раздраженно спросил Кляйн.

– Какую базу? – обреченно произнес Иван.

– Да база Юбург же, в Антарктиде! Вас же лично фюрер потом благодарил!..

Ивану только и оставалось, что развести руками. Кляйн посмотрел на Ивана, потом на профессора. Тот лишь сокрушенно покачал головой.

– Да, – произнес Кляйн.

– Это плохо. Конечно, вам надо бы отдохнуть по такому поводу, но.., увы, время, к огромному сожалению, не терпит. Потом мы еще вернемся к вашему прошлому… а пока только скажу: вы были участником и одним из руководителей секретнейшей и имеющей огромное значение для рейха и нации экспедиции в Антарктиду. В принципе занимался ею другой отдел, не наш, но результаты этой экспедиции нас тоже живо интересовали… Короче: вы туда сплавали, все сделали как надо, вернулись в рейх, а потом отправились назад, чтобы продолжать исследования. Во время проведения планового эксперимента там произошла авария, и вы погибли…

Иван издал горловой звук.

– То есть, конечно, как теперь мы понимаем, вы пропали без вести, – поправился Кляйн.

– Наша.., то есть профессора фон Кугельсдорфа.., лаборатория проводила параллельный, так сказать, то есть что это я.., подобный, в смысле, эксперимент, во время которого также произошла крупная авария: погибли несколько человек, все сгорело, буквально ничего не осталось, но зато посреди огня и обломков обнаружился некто без сознания и одежды, то есть – вы.

Кляйн сделал эффектную паузу. Иван молчал, пытаясь понять его. Эсэсовец увидел, что пауза не возымела должного эффекта, и решил продолжить.

– Поначалу, конечно, мы всполошились, – сказал он. – Шутка ли – такие неувязки. Но потом, как вы уже знаете, я просто догадался обратиться в архив, и – фотографии перед вами.

Он снова замолчал и посмотрел на Ивана. Иван пока говорить не собирался.

– К сожалению, с Юбургом связаться мы не можем, во всяком случае, в ближайшее время, которое, как я уже сказал, не терпит. Поэтому вы будете участвовать в нашем эксперименте…

– А что за спешка? – задал Иван резонный вопрос. – Почему нельзя подождать?

Кляйн покивал.

– Ваше любопытство объяснимо, – сказал он. – Все остальное расскажет профессор… Прошу вас, герр фон Кугельсдорф.

Тот откашлялся, посмотрел на Ивана своими пустыми глазами и заговорил:

– Дело в том, дорогой Курт.., вы разрешите вас так называть?., спасибо… так вот, дело в том, что десять лет назад одно из подразделений наших специальных служб обнаружило старинный архив.., очень необычный архив, если его так вообще можно назвать. Но это сейчас не важно… как и обстоятельства находки. Там было много всего любопытного… но особенно нас заинтересовал текст одного автора десятого века, который незадолго до того, как стать римским папой, и за четыре года до своей смерти опубликовал свой труд, где подробно описывался некий талисман: откуда он, зачем он, как им завладеть и как его применить… Жутко, знаете ли, интересно читать – особенно если вверх ногами… датировка хороша. Кстати, – профессор хмыкнул, – текст этот был напечатан на превосходной бумаге, которую мы и сейчас не в состоянии сделать… Так что вполне возможно, что и не будущий папа его писал…