- К нам полицаи приходили. Тетю Иру и Солнышко забрали.
      Зина с трудом дождалась конца рабочего дня. На крыльце понуро сидели Ленька и Нестерка. Мальчишек не было дома, когда явился наряд полиции. Проститься с матерью и сестрой они не успели. В комнатах все разворочено, разбросано.
      Немного позже в барак пришли бабушка и дядя Ваня с Любашей. Бабушка со слезами на глазах рассказывала:
      - Кричат мне соседи: "Ефросинья! Твою Ирину с внучкой ведут". Я выбегла на дорогу, догнала... Ведут со скрученными сзади руками. Сунулась я к ним, так эти антихристы отогнали.
      Дядя Ваня понуро молчал.
      - Не плачь, бабуля... - упрашивала Любаша, пытаясь взобраться к бабушке на колени. - Я-то осталась... Меня-то полицай не увел.
      На следующий день Зину вызвали в комендатуру. Допрашивал ее молодой следователь в черном мундире, с сухими колючими глазами на безбровом лице. Все его вопросы сводились к одному: знала ли Зина, что ее родственницы Ирина Езовитова и Нина Давыдова - имели связь с партизанами?
      - Нет... - отвечала Зина искренне. Она и в самом деле ничего об этом не знала, даже не догадывалась.
      - Никуда не выезжать из поселка, - наконец предупредил следователь, заставил расписаться в протоколе и затем указал на дверь: - Иди...
      Когда Зина вернулась с допроса, в подвале кухни ее встретила Зося. Обрадовалась, что Зину отпустили. Обычно не разговорчивая, села рядом с Зиной и старалась ее успокоить и ободрить. Но успокоиться Зина не могла. Дежурившие в этот день возле станции Маша Ушакова и Катя Зенькова видели: арестованных посадили на дрезину и под конвоем повезли в сторону Полоцка. Надежды, что их немцы отпустят, уже не было.
      А через несколько дней заметно встревоженная Зося подошла к Зине и шепотом спросила:
      - Сказать тебе?..
      Золотистые волосы Зоси, обрамлявшие нежное голубоглазое лицо, в сумерках подвала словно светились.
      - Вызывали меня... Расспрашивали про тебя. Приказали следить за тобой. Очевидно, теперь тебя прогонят из столовой или увезут в Германию. - И Зося выругалась по-польски. Она ненавидела гитлеровцев не меньше ленинградской школьницы. Вся семья Зоси - отец, мать, братья - была уничтожена, когда фашисты заняли Польшу.
      Зина обняла свою сменщицу и заплакала:
      - Спасибо тебе, Зося.
      Все валилось из рук Зины, но, превозмогая себя, она чистила картофель, шинковала капусту.
      С кухни то и дело заглядывали, торопили, кричали, требуя, чтобы она быстрее работала.
      Домой она шла, еле передвигая ноги. А там ее ждали теперь трое голодных ребят.
      Возле барака, у старой березы, не обращая внимания на накрапывающий дождь, тесно прижавшись друг к другу, сидели Нестерка и Ленька. Они ждали мать.
      Зина вытряхнула из фартука на стол картофельные очистки, устало свалилась на стул.
      - Мочи моей нет... - пожаловалась она Леньке и Нестерке. - Вы сами что-либо сделайте, приготовьте...
      И проголодавшиеся "братья-разбойники" сами принялись растапливать печку, готовить себе и Гальке обед ил картофельных очисток.
      Но Галька отказалась есть. Хныкала, жаловалась, что болит голова. Явно заболела - сухой кашель, лоб и руки горячие...
      - Беда ты моя!.. - чуть не плача, повторяла Зина. - Ну что я с тобой буду делать?
      Нет больше тети Иры и Солнышка, посоветоваться не с кем. Ночь прошла в тревожной дремоте. Встала с красными глазами. Сестренка тоже проснулась и немного попила водички, Зина стала упрашивать Гальку:
      - Ты лежи, лежи... не вставай. Я сегодня пораньше приду. - А сама не знала, придет ли вообще... Разбудила в соседней комнате двоюродных братьев, спавших вместе. Попросила: - Приглядите за Галькой... Заболела она.
      С трудом пересиливая себя, пошла на работу. Кружилась голова - во всем теле чувствовалась слабость. "Не заболеть бы!"
      Три дня Зина находилась в большой душевной тревоге из-за Гальки. Да и сама, с трудом перемогаясь, едва держалась на ногах.
      После работы забежала к бабушке.
      - Пои ее отваром сухой малинки, - посоветовала бабушка.
      И Зина готовила отвар и поила сестренку. На четвертый день, заглянув к бабушке, радостно сообщила:
      - У Гальки уже температуры нет.
      - Слава богу... - перекрестилась бабушка.
      - Не могу я к вам попасть-то, проведать... - тяжело закашлявшись, хрипло проговорил дядя Ваня. - Сам вот еле хожу, качаюсь.
      Вернувшись к себе вечером, Зина чутким слухом уловила: кто-то тихо стукнул два раза в окно. Два раза стучат, - значит, свои. Выбежала на крыльцо.
      Белка молча сунула Зине записку и исчезла.
      В записке условным кодом передавалось задание на следующий день забрать от Василька подготовленные для партизан сведения, чтобы затем переправить по назначению.
      Зина, прочитав записку, вдруг успокоилась. Она не одна! У нее много друзей...
      После работы она снова отправилась в Зую. На этот раз в бабушкиной избе Зина застала неприятного гостя. Грузно развалившись на лавке, за столом сидел пьяный полицейский Чиж. Он теперь часто при встречах с односельчанами хвастался, что может сгноить в тюрьме любого. Чиж держал на коленях маленькую Любочку. Девочка рвалась из его рук, плакала, а он дурным голосом смеялся.
      - Ты чего, ирод, пристал к ребенку? - ругалась из кухоньки на него бабушка. - Отпусти...
      Зина молча подскочила к Чижу и выхватила у него Любочку.
      - Вот ты как!.. - Оторопевший полицейский, пьяно пошатываясь, встал, вынул из кармана револьвер и подступил к Зине, заслонившей собой Любочку. Пришла ленинградская барышня! Не уважаешь полицейского? - Он поднял руку, растопырив грязную пятерню: - Видишь? Хлопну - и ничего от тебя не останется. По молчу... сохраняю твою жизнь до поры до времени...
      - Чего пристал к детишкам? Уходи! - снова прикрикнула на полицая бабушка.
      Чиж мутным взором окинул Ефросинью Ивановну:
      - Твое счастье, Ивановна, что ты старая. Старых я уважаю... А то бы поставил и тебя к стенке... Прощевайте пока. Недосуг мне с вами прохлаждаться.
      Вышел из избы, громко хлопнув дверью.
      - Брешет все сивый дьявол... Всех пугает. Откупаться приходится... ругалась бабушка.
      Зина едва перевела дыхание от страха. Вышла на усадьбу. Рядом чернела изгородь Азолиных. Возле изгороди стояли еще не потерявшие своей листвы тополя и липы, краснели ягоды на рябине.
      Зина подошла к липе, просунула в тайник руку.
      "Есть..." Оглянувшись, спрятала у себя на груди пахнувший землей небольшой сверток. Теперь этот сверток ей предстояло передать Феде или Илье.
      У избы Феди Слышенкова стояла невысокая, худощавая светловолосая девчонка-подросток с тонкими, ободком, бровями на скуластом лице. Это была Шура, младшая сестра Феди. Тоже связная.
      - Федя дома, - доверчиво сообщила она Зине.
      И Зина прошла вслед за ней в избу. Ей невольно бросилась в глаза висевшая над Фединым столом до слез знакомая фотография красивой темноволосой девушки. "Ласточка!" - невольно вздохнула Зина.
      Федя молча принял у нее сверток.
      - Все, - односложно сообщила Зина, давая понять, что дальнейшего разговора в присутствии Фединых домашних не будет, и поспешила домой.
      Своих двоюродных братьев Зина застала за несвойственным им делом. Вооружившись иголками и нитками, те чинили свою одежду. Галька стирала в ведре какую-то тряпку.
      - Кругом помощники! - невольно улыбнулась Зина. - Буду теперь жить, как барыня!
      Сломав иголку и на этом закончив свою ремонтную деятельность, к ней подошел Ленька и грубоватым голосом, отводя глаза в сторону, сказал:
      - Мы хотим к линии фронта пробраться. Так что нас не ищи.
      - Глупо! - огорченно ответила Зина. - Очень глупо!.. Значит, меня одну оставляете с Галькой?
      Ленька потупился:
      - Мы хотим за маму и тетю Нину мстить.
      - Глупо, очень глупо! - повторила Зина. - Отомстят взрослые. А вдруг тетя Ира и Солнышко придут, а вас нет! Что я тогда им скажу?
      Кажется, эти слова отрезвили мальчишек, но с этого дня к Зининым тревогам прибавилась новая - за них.
      Соблюдая конспирацию, к Зине никто из подпольщиков не заглядывал. При редких встречах на улице Фруза спрашивала:
      - Как дела? Как живешь?..
      - Ничего! - бодро отвечала Ромашка. - Живем.
      Она ни на что не жаловалась. Ничего не хотела ни у кого просить. А жить ей становилось все труднее. Очень плохо было с обувью. У ребят, кроме тряпок, которыми обертывали ноги, ничего уже не было. А зима надвигалась, о ней напоминали октябрьские утренники, когда вся жухлая луговина покрывалась седой изморозью.
      Глава восемнадцатая
      Фруза пришла к Зине в воскресенье. Заглянула сперва к ней, затем в соседнюю комнату - к ребятам. Никого нет. Пытливо огляделась по сторонам. Пусто и мрачно. Тощие соломенные тюфяки на кроватях, застланный газетой стол у окна, большой деревянный сундук у стены, покрытый какой-то дерюгой.
      На улице разыскала мальчишек.
      - Зина с Галькой ушли к бабушке, - сообщили братья.
      Стояли они перед ней, засунув руки в карманы драных штанов, давно не стриженные, угрюмые. Один - светловолосый, с добродушными голубыми глазами, другой - смуглолицый, чернявый и быстроглазый.
      - Кто же вас теперь кормит?
      - Зина! - угрюмо отозвался старший.
      "Как это она управляется со своим семейством?" - невольно подумала Фруза.
      - Скажите сестре, что я завтра снова зайду.
      В коридор из своей комнаты вышла соседка-немка. Она пристально посмотрела на Фрузу, поправляя на груди белый пуховый платок.
      - Вас что ходит?.. Кого нужно глядеть?.. - спросила она.
      - Подругу! - бойко ответила Фруза, а про себя отметила: "Под строгим надзором живет Ромашка! Нужно быть осторожной".
      А Зина в это время была в деревне, разговаривала с дядей Ваней. Он уже несколько дней не вставал с постели.
      - Плохо мне, Зинуша!.. - грустно произнес он. - Последние деньки доживаю. - И, видя, что рядом больше никого нет, понизив голос до шепота, вдруг признался: - Это я Ирину и Солнышко с партизанами познакомил. Через меня они получили задание следить за курсантами, кто с какого фронта, из какой части... Скажешь потом ребятам, что их мать и твоя сестра погибли за Родину. - Дядя Ваня с трудом откашлялся. - А наши обязательно придут... снова продолжал он, слегка приподнимаясь на постели и глядя помутневшими, воспаленными глазами на племянницу. - Придут... Наши победят! Вот только я, жаль, не доживу... Прошу я тебя, Зина... Ты теперь уже большая. Позаботься о Любочке... малышка еще она. Бабушка совсем плохая, вряд ли до победы протянет... На твое попечение оставляю...
      "Теперь он скоро умрет", - испуганно подумала Зина. Она вышла из избы, не видя ничего вокруг от застилавших глаза слез.
      ... На другой день Фруза, как и обещала, снова пришла в барак.
      - Пришла я к тебе по очень важному делу, не требующему никакого отлагательства... - И, ничего больше не объясняя, принялась внимательно осматривать комнату.
      - Чего ты ищешь? - не выдержала Зина.
      - Ищу то, что у вас в комнатах должно находиться, - произнесла Фруза и как-то загадочно и выразительно указала глазами на мальчишек.
      Дождавшись, когда они убежали во двор, объяснила:
      - Ищу небольшой пакетик в черной глянцевой бумаге. Я сама передавала его твоей тете Ире. Он должен быть где-то у вас.
      "Значит, Фруза знала, что тетя Ира и Солнышко работают в столовой по заданию партизан, - подумала Зина, присев на колченогий стул. - Тогда, выходит, и они знали, что я нахожусь в подпольной организации, поскольку так снисходительно относились к моим отлучкам из дома".
      Вдвоем они осмотрели все углы в комнатах, заглянули в щели на полу.
      - А что было в этом пакетике? - спросила Зина.
      Фруза промолчала.
      Зина вспомнила, что в день ареста полицейские все перерыли в комнатах.
      - Может быть, полицейские уже его нашли?
      - Твое счастье, что не нашли... - отозвалась Фруза и снова стала елозить по полу, ощупывая пазы в досках.
      Возможно, они никогда бы не нашли то, что искали, если бы в комнату незаметно не проскользнула крайне любопытная Галька.
      - А я знаю, что вы ищете, - наконец решилась она подать голос.
      Зина и Фруза уставились на нее.
      - Что?.. - осторожно спросила Фруза.
      - Черный пакетик.
      Зина и Фруза остолбенели от неожиданности.
      - Ты видела, куда его тетя Ира спрятала? - спросила Зина.
      - Видела... Она думала, я сплю. А я не спала, когда она прятала. Я ведь хитрая: лежала в постели и в щелочку подглядывала.
      - Ну и куда же она спрятала?
      - А я не скажу.
      - Почему? - не выдержала Зина.
      - Ты же сама мне говорила: "Что слышишь и видишь, никому не говори. Говорят только болтуны и предатели".
      - Ты расскажи нам. Мы же свои, - попыталась ее уговорить Фруза.
      Галька упрямо покачала головой. Но потом, взглянув на Фрузу, неожиданно спросила:
      - А если я скажу, немцы отпустят тетю Иру?
      - Могут отпустить, - уклончиво ответила Фруза.
      - Тогда я скажу... А тетя Ира не будет ругать, когда вернется?
      - Вот ведь какая дотошная. - Фруза горько усмехнулась. - Никто тебя ругать не станет. Ну... говори!
      - В Ольгу запрятала, - указала Галя рукой на свою куклу, лежавшую на кровати.
      Прощупав живот куклы, Зина с Фрузой переглянулись: что-то зашито.
      Услав Гальку на улицу, они распороли куклу и обнаружили небольшой пакетик в черной плотной бумаге.
      Зина так и ахнула: сколько раз Галька приходила к ней во двор столовой с этой куклой! Ольгу держали в своих руках и солдаты, даже шеф-повар.
      - Что же теперь? - шепотом спросила Зина.
      - Сама не знаю. Арестовали твоих родственниц по подозрению в связи с партизанами. Один из связных оказался предателем - выдал их. Мне только поручено разыскать этот пакет с ядом. Очевидно, диверсию проведет кто-нибудь другой.
      - Оставь этот пакет мне... - медленно, словно обдумывая каждое слово, сказала Зина. - Я работаю в подвале. Кухня рядом...
      За дверью в коридоре послышались голоса.
      Зина выглянула в коридор.
      - Полицаи к немке пришли... - сообщила она шепотом.
      - Как же быть? - растерялась Фруза. - Вдруг меня задержат?.. Знаешь что, пускай этот пакетик здесь до завтра полежит. - Фруза торопливо сунула пакетик за обои, в щель стены. - Ты снова, когда они уйдут, зашей его в куклу. Завтра я приду и заберу.
      Расставшись с Фрузой, Зина вынула черный пакетик из-под обоев, вложила обратно в куклу и тщательно зашила, стараясь, чтобы был незаметен шов. И тут скрипнула дверь. На пороге стояла немка-переводчица. Смотрела на Зину, державшую куклу.
      - Вам чего? - испуганно спросила Зина.
      - Вас всех скоро в Германию отправят... - прищурившись, сообщила соседка. - Там... людьми станете. - Переводчица еще раз пытливо осмотрелась по сторонам и ушла, прикрыв за собой дверь.
      Кукла выпала у Зины из рук.
      - Ни за что в вашу проклятую Германию не поеду! - прошептала она и заметалась по комнате, не зная, что предпринять. Потом долго стояла у окна, за которым медленно угасал день. Решение пришло окончательно. Да, завтра она обязательно сделает это. Зина больше не колебалась. Завтра удобный день. Шеф-повара на кухне не будет. Он собирался утром ехать в Полоцк. Вряд ли он вернется к обеду. Останется только его помощник, злой и сварливый. - Завтра я отомщу за Ласточку и за Несмеяну... за тетю Иру и Солнышко. За всех отомщу...
      Утром, собираясь на работу, Зина с обычной тщательностью убралась в комнатах. Делала она это скорее машинально, по привычке. Разбудила сестренку. Галька капризничала, ей не хотелось вставать, но Зина растормошила ее и даже помогла одеться.
      - Теперь слушай внимательно!.. Не перебивай! - приказала она сестре. К обеду придешь ко мне во двор столовой. Не три глаза, слушай!.. Возьмешь с собой обязательно Ольгу. Слышишь?.. Обязательно приходи с Ольгой. Только смотри не запаздывай... Я тебе что-нибудь припасу вкусненькое. Поняла? Леньке и Нестерке скажешь, чтобы с утра отправлялись к бабушке и сидели там, пока я не приду.
      Явившись на работу в подвал, Зина удостоверилась: шеф-повара нет. Значит, он в самом деле уехал в Полоцк. Немка, работавшая на кухне и немного знавшая русский "лык, спустилась к ней в подвал и тщательно обыскала Зину.
      - Гут! Гут! - сказала, отпуская Зину работать. - Столовой требуется порядок.
      Зине казалось, что время идет поразительно медленно. Она часто выглядывала из подвала во двор, но Гальки все не было. Только бы она не подвела, пришла к обеду! Часовые к Гальке уже привыкли, разрешают сидеть на поленнице дров, тихо играть, дожидаясь старшую сестру. Пропустят и теперь.
      Двор, окруженный дощатым забором со ржавой колючей проволокой, захламлен: штабеля березовых дров, кучи торфяных брикетов. Часовой, как всегда, на месте - у ворот. Подходило время, когда должны были являться обедать офицеры. А Гальки все нет.
      Со двора Зина видела через окна обеденного зала, как официантки раскладывали на покрытых белоснежными скатертями столах приборы, ставили вазочки с осенними цветами. Зина уже начинала терять терпение, но тут заметила, что Галька, в своем пестром платьице, в длинной старенькой коричневой плюшевой жакетке, которую ей где-то раздобыла бабушка, и в белом платочке, уже сидит на чурбане за поленницей дров. В руках сестренки была ее неразлучная Ольга.
      Зина подскочила к Гальке.
      - Молчи! - приказала она и, быстро полоснув по материи тем же ножом, что резала овощи, вытащила черный пакетик. Спрятав его себе за пазуху, она швырнула куклу на поленницу и снова приказала сестренке: - Молчи, не хнычь! Беги что есть духу к бабушке. Там меня дожидайся. Слышишь?.. Я скоро приду.
      Голос старшей сестры был так повелительно-строг, что Галька без возражений пошла к воротам.
      Вернувшись в подвал, Зина почувствовала, что уже не может больше работать - тряслись руки. Казалось, пакетик с отравой жжет грудь, от страха трудно дышать.
      Крадучись, пробралась на кухню. Там шла работа. На раздаточном столе вырастала горка тарелок. Рядом такая же горка нарезанного хлеба... Из раскрытого медного котла на плите шел пар, разнося приятный мясной запах. Широкая спина повара маячила в разных концах кухни. В тот момент, когда повар, прихрамывая, что-то понес к раздаточному столу, возле которого хлопотала немка в такой же, как у повара, белоснежной куртке, Зина приблизилась к пышущей жаром плите и, приподнявшись на цыпочках, слегка вздрагивающей рукой высыпала содержимое пакетика в котел. Легко и бесшумно выскользнула из кухни. Пакетик разорвала на мелкие клочки и выбросила.
      Спустившись к себе в подвал, Зина прильнула к сырой, холодной стене, стараясь прийти в себя. Сильно билось сердце, кружилась голова.
      Теперь, как только повар заполнит тарелки и немка выставят их на раздаточный стол возле окошка, официантки станут разность порции по столам. На все это уйдет минут пять, не больше. А дальше?.. Что будет дальше? Может, лучше уйти из подвала и что есть духу бежать в деревню к бабушке, взять Гальку и сразу же уходить в лес, к партизанам?
      Сверху послышались тяжелые шаги... Зина едва успела подойти к своему рабочему месту и сесть на табуретку, как в подвал, грузно шаркая, медленно спустился немец-кладовщик с мешком картофеля за спиной. Оттащив мешок в угол, он присел в проходе на ступеньку, тяжело дыша и смахивая со лба пот.
      Шинкуя капусту, Зина лихорадочно размышляла: нет, сразу же уйти из подвала, не вызывая подозрения, не удастся. Все равно догонят, схватят, а тогда - конец... Нет, лучше уж оставаться на месте. Никто же не видел ее на кухне...
      Подошло время обеда. Первыми должны явиться курсанты-летчики. Они пунктуальны до минуты. Слышно, как они зашумели в обеденном зале, рассаживаясь за столы.
      Шум наверху все усиливался, и Зина как-то сразу и странно успокоившись, поняла: случилось то, что должно было произойти.
      "Спокойно!.. Спокойно!" - мысленно приказывала она себе, продолжая работать дрожащими руками, плохо справлявшимися с ножом.
      Громко топая, по ступенькам в подвал торопливо спустились двое солдат из караульной команды с автоматами на груди. Оттолкнув кладовщика в сторону, встали у прохода. Зине приказали подняться на кухню. Возле повара и женщины-немки стояли двое часовых, здесь же находились офицеры-гестаповцы. Один из них властным кивком приказал Зине сесть за стол. Перед Зиной поставили тарелку с супом.
      - Ешь! - приказал по-русски другой гестаповец, подавая ей ложку.
      Стало ясно - спасения нет. Если она будет есть суп, то умрет. Если откажется то... тоже умрет - немцы замучают. Мысль о сестренке обожгла сердце. Чтобы Гальку ни в чем не заподозрили, она будет есть оправленный суп. Галька должна жить! Должна!.. И, перехватив на себе пристальные, настороженные взгляды гитлеровцев, Зина взяла ложку.
      - Хлебушка можно взять? - протянула она руку к подносу с нарезанными ломтями хлеба. И, не дожидаясь разрешения, схватила кусок хлеба, с отчаянной торопливостью откусила и зачерпнула ложкой суп; не прожевав хлеб, проглотила суп, снова зачерпнула, снова проглотила. И, почувствовав резь в животе, скорчилась.
      - Довольно... - произнес офицер-гестаповец и приказал: - Иди домой...
      Согнувшись и шатаясь, она вышла во двор. Никто ее не задержал, не последовал за ней. Очевидно, ее больше уже не подозревали.
      И тут Зина, к еще большему своему ужасу, увидела на прежнем месте, возле поленницы дров, Галю. Сестренка как ни в чем не бывало сидела на чурбане с Ольгой в руках. Строптивая Галька решила без куклы не уходить домой.
      - А я достала Ольгу, - горделиво похвалилась она.
      Зина хотела что-то сказать, но ей помешал кусок хлеба во рту, который она совершенно бессознательно не проглотила. Выплюнув хлеб, Зина схватила Гальку за руку и потащила прочь.
      А мимо них, громко сигналя, проезжали санитарные машины, увозя пострадавших гитлеровских летчиков.
      Зина с трудом добралась до своей комнаты. Взяв с окна бутылку с молоком, которую она накануне принесла от бабушки, налила в чашку. Но после выпитого молока ей стало хуже. Зина свалилась на постель, чувствуя, как все тело покрылось холодной испариной. Сестренка, широко раскрыв глаза, испуганно глядела на нее, что-то спрашивала дрожащими губами.
      Зина и сама не понимала, как у нее хватило сил потеплее одеться и одеть сестренку. Схватив Гальку за руку, изгибаясь от сильной боли, торопливо повела по тропинке, ведущей к лесной дороге. Несколько раз оглянулась. Кажется, все спокойно, никто не преследует. Только бы добраться до партизан! Хватит ли сил? Ведь она должна отвести Гальку к партизанам. Спасти ее... Сама она умрет, это ясно.
      Дорогу пересек небольшой ручеек. Встав на колени, Зина склонилась, стала пить холодную как лед ключевую воду... Еще... еще. Закружилась голова. Она ткнулась лицом в воду. С трудом поднялась и опять, превозмогая боль, потащила за собой Гальку.
      А та не понимала, почему это они так торопятся. Сперва шагала спокойно. А потом начала хныкать...
      Началось поросшее кривым березняком болото. "Кажется, здесь", - думала Зина, пробираясь по тропке между болотистыми бочагами. Едва отличимая тропа вилась по мшистым, с краснеющими ягодами клюквы и брусники кочкам, которые пружинисто зыбились под ногами.
      Промокшие, облепленные тиной девочки с трудом выбрались на сухое место. Болото поглотило их рогожные туфли и тряпки, которыми были обмотаны ноги.
      - Мы скоро придем? - без конца спрашивала Галя, держась за карман шинельки сестры. - Ну скоро?
      - Скоро... - с трудом ответила Зина. - Ты только не отставай. - И тут же свалилась на луговину и стала кататься по земле, стараясь умерить усилившуюся, непереносимую резь в животе.
      "Только бы довести Гальку до партизан... Довести!.. " Через силу, со стоном поднялась с земли. Снова взяла сестренку за руку, повела за собой.
      В лесу было тихо, пахло влажной осенней сыростью, грибной прелью. Мох на болотистых ложбинах мягкий, как подушка. Шелестела под ногами листва. Ветки кустарника хлестали по лицу, цеплялись за одежду.
      Прозябшая, сбившая до крови босые ноги, Галька, захлебываясь, плакала.
      Тропка неожиданно оборвалась, словно утонула в желтовато-зеленой воде. Зина по колено увязла в торфяной жиже и стала медленно погружаться все глубже и глубже. Смертельно испугавшись, она отчаянно пыталась вытащить ноги из густой торфяной грязи.
      - Не подходи ко мне, утонешь!.. - осипшим от страха голосом крикнула она стоявшей рядом на кочке, испуганно растопырив ручонки, Гальке. - Не подходи-и!..
      Зина заметила рядом с Галькой тонкое деревце, потянулась к нему, но не достала.
      - Нагни ко мне... Нагни... - срывающимся голосом просила она сестренку и с отчаянием следила, как та, напрягаясь, пытается пригнуть полусухую лещину.
      Рванувшись, Зина дотянулась все же до деревца одной рукой. Перебирая обеими руками, стала вытаскивать из засасывающей топи ноги. Еще немного!.. Еще... Закружилась голова. Закусив до крови губы, снова подтянулась.
      Минут пять спустя она уже лежала на твердой мшистой кочке, покрытой россыпью зрелой клюквы. Ее знобило, насквозь мокрая, холодная одежда прилипла к телу. Сил подняться уже не было.
      "Где-то мы сбились", - с отчаянием думала Зина.
      Передохнув, они вернулись обратно в лес и, к счастью, скоро нашли в осиннике потерянную тропку. Сумерки сгущались, но им удалось пройти болото до темноты и выбраться в мелколесье...
      ВТОРАЯ ЧАСТЬ
      В ПАРТИЗАНСКОМ ОТРЯДЕ
      Глава первая
      На рассвете партизанская разведка обнаружила в лесу двух девочек. Одна из них - маленькая, в рваной плюшевой, не по росту, жакетке, - сидела, едва слышно всхлипывая; вторая - подросток в черной железнодорожной шинельке лежала без сознания рядом.
      - Жива... еще дышит, - произнес один из разведчиков, склонившись над девочкой. - Что будем делать-то, ребята?
      - Придется взять... - вздохнув, ответил другой. - Теперь все бегут в наш партизанский край.
      ... Зина очнулась в большой сумрачной избе-пятистенке, заставленной топчанами, на которых лежали и стонали люди. Пахло карболкой и еще чем-то острым, неприятным.
      - Где я?.. - спросила она, едва слышно шевеля губами.
      Над ней склонилась какая-то женщина. Лицо женщины было словно окутано туманом, но Зина узнала ее - это была мать погибших подпольщиц Антонина Андреевна Лузгина.
      И снова Зина впала в забытье.
      Помимо тяжелого отравления у нее оказалось и двустороннее воспаление легких.
      Поправлялась она медленно, но вот наконец наступил день, когда лечивший партизан пожилой врач ослушал Зину и сказал, тряхнув короткой русой бородкой:
      - Ну, девчурка, вернулась ты с того света. А ведь надежды спасти тебя почти не было. Скоро выпишем. Сиделка-то у тебя надежная была. - И он погладил по голове стоявшую рядом Гальку. - Ни днем ни ночью не отходила.
      Галька сияла от удовольствия: ее хвалил сам врач, разрешивший ей жить при госпитале, где она уже полностью освоилась.
      Новая жизнь в непривычной обстановке Гальке очень нравилась.
      Держась за плечо сестренки, ослабшая от болезни Зина шла по широкой деревенской улице, запорошенной легким снежком, и с любопытством озиралась по сторонам. По улице бродили куры, в проулке сохло на веревке белье, у тына похрюкивал поросенок. Вокруг царили обманчивые мир и покой.
      - Вот мы и пришли, - сказала Галя, указывая на небольшую избушку под черной от ветхости соломенной кровлей.
      Хозяйка избушки - небольшого роста, сгорбленная, суетливая Аграфена Кузьминична - встретила сестер приветливо. Видя, что Зина стесняется, успокоила:
      - Живи, родимая, живи!.. В тесноте, да не в обиде... Третья теперь ты у меня будешь. Квартируют тут еще две жилички.
      И сразу же словоохотливо пустилась в разговор, расспрашивая, как сестры попали в партизанскую деревню.
      - Ну, я пошла... - серьезным тоном, как взрослая, сказала Галя, обрывая рассказ Зины об их злоключениях. - Меня ждут в госпитале, ведь я там работаю. - И, поцеловав сестру, побежала в госпиталь.
      Хозяйка едва успела положить на деревянные козлы в углу доски и постлать какую-то ветошь, как Галька прискакала обратно.
      - В госпиталь снова раненых привезли. Бинтов не хватает. Будем резать из парашюта шелковые, - деловито сообщила она и встала на цыпочки, вытягиваясь, чтобы казаться взрослой, но тут же запрыгала, завертелась по избе и, завидя кошку, бросилась к ней: - Кошка-то здесь тоже партизанская, и вздохнула, - а вот Ушастика жаль! Остался, бедняжка, у немцев. Наверное, скучает.
      Через несколько дней в избе появились отсутствовавшие квартирантки разведчицы партизанской бригады. Они были в разбитых лаптях и драных онучах - видно, шли издалека. Обе сразу плюхнулись на свои койки, жалуясь, что устали до чертиков.
      - Новенькая у нас теперь живет... - пояснила Аграфена Кузьминична, заметив, что разведчицы вопросительно поглядывают на Зину.
      - Откуда, из какой деревни? - почему-то строго стала расспрашивать Зину рослая, стройная партизанка с тяжелой рыжеватой косой, закрученной сзади в тугой пучок. На ее лице обращали невольное внимание большие черные, с каким-то лихорадочным блеском, глаза.
      Узнав, что Зина из госпиталя, а до госпиталя была в подпольной организации, Ксения - так звали эту девушку - смягчила свой резковатый тон. Другая - Настя, белокурая, с короткой стрижкой, простенькая на вид, - сразу расположила Зину к откровенности.
      - Бабушка у меня в Оболи осталась, два брата - еще совсем мальчики, маленькая двоюродная сестренка. Болит у меня душа за них, - поделилась с ней своими переживаниями Зина. - Как вы думаете, разрешат побывать у них?
      - Просись, чтобы тебя в разведгруппу определили, - посоветовала Настя. - У разведчиков большие возможности.
      - А зачислят меня? - загорелась Зина.
      - Вряд ли... - критически осмотрела ее Ксения. - Жизненного опыта не имеешь.
      Зина томилась ожиданием, что вот-вот ее вызовут к партизанскому начальству и, может быть, дадут нагоняй, что самовольно совершила диверсию.
      - Что обо мне командиры говорили, пока я болела? - допытывалась она у сестренки.