- Ты это сам видел, Жан?
      - Да нет... Говорили.
      - Вот видишь - говорили. Ты не больно-то слушай такие речи. А ежели кто в чем сомневается, так давайте проверим, таков ли он?
      - Как это?
      - Да так. К примеру, я буду за старика. Чем не старик: борода седая, морщины, как у сморчка, и сам сухой, что тебе жердь. А ты, Жан, пойдешь за сына или внука.
      И что же мы будем делать?
      - Скажу чего. Только слушайся меня, как своего сеньора, и все будет ладно.
      Парень лукаво почесал за ухом.
      - А может, я боюсь, дядюшка Шарло. Сперва вы мне скажите, а уж там поглядим.
      - Экий ты, брат! - засмеялся лесник. - Такой великан, ярд в плечах, и боишься! Да на тебе пахать в пору!.. Тю, стыд какой! - Бовье брезгливо поморщился и отмахнулся от Жана, словно от чумного. Потом хитро посмотрел на парня: - Ладно, не красней, будто девица. Порешим так: побредем мы с тобой потихонечку по тропинке, что ведет к роще. По левую руку от мостков, как раз посредине реки, есть мелкое место. Вот туда мы и прыгнем - я будто свалюсь, а ты будто выручать меня. Понял?
      - Так ведь как не понять. Жан снова почесал за ухом. - А после суши штаны да рубаху. Небось староста понаделает плетью дырок на моей шкуре!
      - Не робей. Уговорю твоего старосту.
      - Ну, если уговорите... А чего после, как прыгнем?
      - После ты, Жан, станешь орать, чтобы нас, значит, спасали. Парень весело тряхнул лохматой головой.
      - Ох, и выдумщик вы, дядюшка Шарло! Представление да и только!
      - Дело ли ты замыслил, Шарль? - сказал старый крестьянин. - Слыхал я, с ним шутки плохи.
      - Да он уж и сгинул! - загалдели мальчишки.
      Лесник опешил:
      - Кто сгинул?
      - Да рыцарь-то ваш!
      - Вот беда... Куда ж это он? - Дядюшка Шарло растерянно огляделся, и глаза его снова оживились. - Никуда не сгинул: вон с полей возвращается!.. Ну-ка, босоногие, марш отсюда, чтоб ни одного рыцарь не приметил! А мы с тобой, Жан Великан, поплетемся к мосткам, как, только Скиталец подъедет к тропинке.
      - Смехота! - хмыкнул Жан. - Я хоть рубаху сыму: жалко ведь...
      - Сымай, сымай, - нахмурился старый Бовье. - И штаны сымай, и башмаки!.. Вон какой вымахал, под стать тому дубу, а соображения - что тебе у воробья!
      - Вы чего, дядюшка Шарло?
      - "Чего", "чего". Не купаться идешь, дурень, - дело делать!.. Дошагав до середины моста, лесник притворился и дрогнувшим голосом пробормотал:
      - Пресвятая дева... а у меня и впрямь голова кругом пошла! - Бовье покачнулся вправо, влево, ноги у него подкосились - и он грохнулся в воду.
      Парень дико закричал и, забыв про свою рубаху, бросился вслед за ним, ухватил его руку, потом сгреб за плечи - с такой силой, что дядюшка Шарло сам взвыл от боли.
      - Да полегче ты, медведь! - простонал он. - Я ж живой! Жан от радости сдавил его еще сильнее.
      - Храни вас господь, дядюшка Шарло!
      - Чего, чего скалишься? Забыл, что делать надо?
      - А чего?
      - Ори. Парень заорал.
      - Так одни коровы мычат, - рассердился лесник. - Ори громче!
      - Спаси-ите! - закричал парень во всю глотку. - Тону-у!
      - Подходяще, - заметил дядюшка Шарло. - Ори еще.
      Но больше орать не пришлось: к ним во весь опор мчался на своем белоснежном коне Скиталец. Остановившись на мгновение посредине моста и поняв, что оттуда не достать, он выехал на берег, спешился, хотел протянуть копье, но оно оказалось коротким. Отыскав три не слишком толстых бревна, он сноровисто перехватил их гибкими ветвями и, столкнув в воду, приказал парню:
      - Берите конец, молодой человек, и помогите вашему дедушке взобраться на бревна!
      - А я как же? - отчаянно спросил Жан. - Я же не умею плавать! Рыцарь не ответил. Привалил конец плотика большим камнем и вошел в воду, чтобы довести Бовье до берега.
      - Теперь вы, - спокойно сказал он. - Держитесь за бревна. Жан всей грудью навалился на шаткий плот. Откинув камень, Уайт медленно подвел бревна к берегу. К речке подошли крестьяне, ребятишки и молча смотрели, как дядюшка Шарль с Жаном отжимали на себе одежду, как бежали потоки воды из доспехов рыцаря. Отряхивая бороду, старый лесник усмехнулся:
      - Самое потешное, что я и плавать-то не умею...
      - Так и я тоже! - нервно засмеялся Жан.
      - Ну вот. А я думал - в крайности поможешь! - Лесник низко поклонился Белому Скитальцу: - Да хранит вас господь, сударь! Если б не вы...
      - Если бы не я, вам помогли бы крестьяне, - скромно отозвался рыцарь. Просто я оказался ближе всех. И все же благодарю судьбу, что это посчастливилось сделать именно мне.
      - Посчастливилось, сударь?
      - Да. Посчастливилось. - Уайт приблизился к коню. - Ну что ж, поехали, Тру?
      - Куда вы, сударь? - удивился дядюшка Шарло. - Хоть обсохните маленько! И потом, мне почудилось, будто вы... нездоровы: полдня просидели на одном месте!
      Рыцарь кивнул:
      - Да, я болен, добрый человек. Болен воспоминаниями.
      - Чем, чем, сударь?
      Скиталец навел на старого Бовье свою черную щель шлема, но ничего не ответил. Снова повернулся к коню и похлопал его по шее латной перчаткой. Лесник взглянул на крестьян - те беспомощно пожимали плечами, почесывали затылки.
      - Сударь, - вдруг осенило дядюшку Шарло, - не пойти ли вам со мною в лес? Вмиг всю хворь как рукой снимет! Живу один, а вдвоем-то куда веселей! Подметив задумчивость рыцаря, он горячо добавил: - Отдохнете, сударь, оглядитесь, наберетесь сил, а там видно будет. Еды на двоих всегда хватит, да и коню корма найдется.
      С минуту длилось напряженное молчание.
      - Спасибо, - наконец сказал рыцарь, и темный провал над забралом словно просветлел. - Если вы в самом деле не против, я, пожалуй, побуду в лесу дня два.
      - Вот и ладно! - оживился дядюшка Шарло. - Малость пообсохнем - ив дорогу. Вдвоем-то оно всегда веселей!
      Белый Скиталец повернулся к своему коню и тихо поправил:
      - Втроем, добрый человек.
      СООБЩЕНИЕ ДЕВЯТОЕ,
      где говорится о том, что значит вовремя чихнуть, и еще о добрых глазах и о лесном озере, которое очень похоже на зеркало
      Через два дня Уайт не ушел. Не ушел он и через неделю, и лесник добрейшая душа - не скрывал своей радости. Уже на третье утро рыцарь сам напросился в обход, начинал интересоваться жизнью растений, задавал массу вопросов, и Бовье, не привыкший много говорить, почувствовал, как у него устал язык и пересохло во рту.
      А однажды вечером после длительного молчания Уайт вдруг сказал:
      - Вы даже не представляете себе, дядюшка Шарло, какое большое дело делаете. Вы, по сути, предтеча... Вы не ограничиваетесь обязанностями просто лесника, вы делаете больше - охраняете лес: заботитесь о жизни каждого дерева, вовремя убираете безнадежные, больные растения и сухостой. Все это ох как верно - как сама истина...
      Бовье настороженно прислушивался к словам Уайта. Присел на край табурета и замер. Даже глиняная кружка в его узловатых пальцах остановилась на полпути к губам. В маленькой комнатке повисла тишина. Огонь факела лениво колыхался из стороны в сторону. Стоявший при входе кувшин с настоем ивовой коры временами доносил горьковатый запах.
      Старый Бовье покашлял и наконец не спеша, с заметным беспокойством отхлебнул из кружки.
      - Что-то плохо я понял тебя, дружок, с твоими иноземными словами, произнес он, морща лоб. - Ну да ладно. Творю ли доброе дело - не мне судить. Просто люблю лес, - это скажу тебе точно. А вот передохнуть тебе малость надо бы: притомился. Да и ночь на дворе...
      Дни бежали быстро - интересные, непохожие один на другой. Всякий раз дядюшка Шарло рассказывал что-нибудь новое - о деревьях, словно о живых существах, о жизни и повадках птиц и зверей. Как-то, бродя по лесу, старый Бовье выбрал живописную лужайку и присел под каштаном. Пригласил отдохнуть и Уайта.
      - Сдавать стал, - застенчиво пояснил он, снимая шляпу и утирая пот со лба. - Раньше-то, бывало, эту дорожку ходил весело и споро, а теперь - сам видишь... Н-да, годочки берут свое, дружок. Берут!
      Он хрипловато вздохнул, утер полой камзола лицо и шею.
      - Напиться не хочешь ли? А то тут рядом озерко есть.
      - Это то, круглое?
      - Оно самое. Запомнил?
      - Конечно... А я, кажется, и в самом деле захотел пить, - с каким-то удивлением произнес Уайт. - А вы, дядюшка Шарло?
      - Э, нет, дружок: чем жарче день, тем меньше пью, все одно потом выйдет. Хотя ведь и от пота польза есть: кожу прочищает.
      Он провел мозолистой ладонью по лбу, по щекам, посмотрел то ли на небо, то ли на кроны деревьев, потом заговорил снова - тихо, с паузами, понурив голову.
      - Давненько уж мы вместе. Дело теперь знаешь не хуже меня... на редкость понятливый оказался. Даже поверил, что деревья живые, такие же живые, как человек: они, как люди, рождаются, растут и умирают... Так что в крайности заменишь меня. Никому больше лес не доверю!.. Ну, а водички-то испить хочешь? - перебил он себя.
      - Да нет, после, дядюшка Шарло. Еще успею.
      - Гляди. Сам себе сеньор... Так вот я и говорю: чудной ты какой-то, Уайт. По всему видать - не из простых: вон какие латы да камни на шлеме! Не иначе, в немилости оказался. С твоей-то смекалкой да сноровкой не по лесу ходить пристало, а во дворце иль в крайности в каком знатном замке сидеть надобно.
      Уайт смущенно засмеялся:
      - Ничего мне этого не надо: я никогда не стану выше того, что хочу.
      - А чего же ты хочешь?
      - Немногого. - Уайт поднялся и стал задумчиво поглаживать ствол каштана. - Хочу любить вот их, хочу любить людей. А во дворце ничего этого у меня не будет.
      - Вот я и говорю: чудной, - убежденно повторил лесник. - Толковый, добрый - верно. Но - чудной... Много в тебе туману, дружок. Опять же долго ли будешь таскать на себе эти железяки, будто проклятый небом. Себя не жалко, так лошаденку пощади!.. Ну, понимаю, не дурень: что-то там такое с лицом. А все прочее?
      - Я уж вроде и привык, дядюшка Шарло, - сказал Уайт. Бовье грустно усмехнулся в бороду:
      - О том ли толкуешь, дружок? Пора бы уж нам быть попрямодушнее. Или я не прав? Ежели считаешь, будто напугаюсь чего или не пойму всех твоих тайностей... Может, и бестолков в таких-то делах - бог простит! - но разве ж в том суть? Разве ж, увидав твои тяжкие шрамы, стану другим? Да не может такого статься!.. Я полюбил тебя, как сына родного, со всеми твоими болячками и секретами...
      - Спасибо... - У Уайта, кажется, дрогнул голос. - Спасибо, дядюшка Шарло! Я очень... впервые...
      - Э, да чего там!
      Старый Бовье заморгал и стал старательно отряхивать штаны, потом долго смотрел в сторону, прежде чем заговорить снова.
      - Ну вот тебе мой сказ, дружок: не таи в себе это - скинь половину своих бед на мои плечи, выдержу!.. Одному-то трудновато сладить, вдвоем легче... А неприглядности своей стыдиться не надо. Главное ведь в человеке душа. А душа у тебя - любой позавидует. - Бовье медленно поднялся. - Пошли, что ли?
      Он прикрыл лицо ладонями и внезапно чихнул.
      - К чему это я?.. Ах, да! Глаза у тебя, дружок, - хорошие глаза! Любовался утречком, как солнышко вставало. А оно, ясное, заглянуло прямо в эту черную дыру в шлеме - и будто два камня драгоценные.
      - Там, где у вас? - тихо, с недоверием спросил Уайт. И еще тише: Глаза... у меня?
      - А то у кого ж. Хоть бы забрало это проклятое поднял - грех прятать от людей такое богатство!
      На мгновение Уайт замер. Потом провел перчаткой по щели над забралом, провел еще раз - и вдруг бросился в чащу, шурша ветвями плотного кустарника.
      - Куда ж ты? - ничего не понимая, спросил Бовье. - Да погоди же, куда ты?
      "Не иначе, беда", - решил он. Продравшись сквозь кусты, он вышел к лесному озеру и судорожно обхватил рукой дерево. Уайт стоял на коленях на самой кромке берега и осторожно, с заметным недоверием и боязнью поднимал забрало, потом чуть подался вперед, чтобы яснее увидеть свое отражение... Бовье растерялся, не знал, что делать. Его обуял страх, когда Уайт с усилием снял шлем и нагнулся к самой воде. И тут же по лесу разнесся торжествующий крик:
      - Я вижу!
      - Чего... чего ты такое толкуешь? - Лесник с тревогой следил за ним, не решаясь приблизиться. - Ты отступи, отступи от воды-то, чего прилип!
      - Я вижу, дядюшка Шарло!
      - Отступи, говорю! Тут с твоими железками - сразу на дно!
      - Я вижу! Без шлема вижу!
      Уайт оглянулся. Старый Бовье увидел чистое молодое лицо с едва пробивавшимися усами и счастливые карие глаза, излучавшие любовь ко всему миру...
      СООБЩЕНИЕ ДЕСЯТОЕ,
      последнее, в котором передается откровенный ночной разговор и выясняется причина ухода Белого Скитальца и Тру
      Заболел старый Бовье. Свалило его быстро - за четверть часа до возвращения Уайта из леса. Еще хорошо, что в тот момент пришел белоголовый Жан, не растерялся, донес лесника до постели.
      - Что с ним? - с тревогой спросил Уайт, едва перешагнув порог. Жан громко всхлипнул:
      - Кончился...
      Лицо Бовье казалось восковым, резче обрисовались скулы, глаза были закрыты.
      - Луна взошла?
      - Что... сударь?
      - Луны, говорю, не видно еще?
      - Н-нет, сударь...
      Уайт колебался лишь мгновение, И все же решился: сбросил с Бовье камзол, сосредоточился. Железные руки плавно прошлись над телом лесника, на кончиках пальцев чуть слышно потрескивали слабые искры. Жан не мог сдвинуться с места, неведомая сила словно приковала его к стене. Он со страхом следил, как над дядюшкой Шарло все четче обозначался непонятный округлый полог, выросший будто из осколков подсвеченной изнутри слюды. А Уайт все водил и водил руками - медленно, плавно - от головы до ступней старика. Но вот он выпрямился и, взяв свой шлем, чуть покачиваясь, вышел из дома. Жан слышал, как с лязгом поднялось забрало и как тяжко, вроде со стоном, вздохнул рыцарь... Зачем он снова надел свой шлем? Не собирается ли уйти в такой-то скорбный час?.. И что это за странный полог, к чему он тут?.. Ох, пресвятая дева! Уж не колдовство ли это? Не козни ли сатаны?
      Едва перекрестившись, Жан выбежал на крыльцо и обомлел: рыцарь сидел, уткнувшись головой в перила.
      - Су... сударь...
      Уайт с усилием, едва заметно приподнял голову.
      - Все позади, Жан. Дядюшка Шарло будет жить.
      - Слава всевышнему господу нашему... Но что с вами-то, сударь? Почему вы...
      Уайт отозвался не сразу, слабым голосом:
      - Скоро ли луна, Жан?
      - Луна?.. Зачем, сударь?.. Вон она - всходит...
      Старый Бовье проснулся в полночь. В комнате стоял полумрак. По-прежнему пахло ивовой корой и чем-то еще - как после грозы... Но постой-ка, постой: его вроде крепко прихватило с вечера? Да, да. Думал, конец. А вроде и ничего - здоров и бодр, как прежде... А где ж Уайт? Неужели до сих пор не вернулся? Не может того быть. Тут где-нибудь. И был еще вроде Жан Великан. Ну, этот, конечно, удрал в деревню - не станет же ночевать в лесу.
      Бовье поднялся, набросил на плечи камзол и выглянул за дверь. Луна стояла высоко и заливала ярким светом и полянку, и дом. Уайт сидел на крыльце с поднятым забралом.
      - Как это меня вчера-то, - сказал Бовье. - Видал? Сразу будто в могилу провалился.
      - Ничего, ничего, дядюшка Шарло. Теперь вы здоровы.
      - Слава пресвятой деве!.. А ты опять в своей железяке. Можно подумать, никак нельзя без нее!
      - Можно, - согласился Уайт. Снял шлем и пригладил на голове волосы.
      Бовье неодобрительно взглянул на латы Уайта, качнул головой. Потом осторожно уселся рядом.
      - Виделось во сне сегодня, будто ты в одеждах знатного сеньора, весь в золоте да в каменьях, и будто открылся мне - кто таков, откуда. Вот только память-то слаба стала, не упомнил... Уж сказался бы, а?
      Уайт долго сидел неподвижно, вскинув лицо к звездам. Потом едва слышно вздохнул.
      - Я из очень далекой загубленной страны, дядюшка Шарло. На моей родине было бездонное зеленое небо и голубые леса...
      - Зеленые, дружок, зеленые, - поправил Бовье.
      - Пусть будет так... Теперь ничего этого нет. И почти не осталось людей, которые чем-то похожи на вас.
      - Эвона! Куда ж они делись?
      - Долгая история. И я не знаю, как это можно попроще рассказать... Ну вот представьте две противоборствующие силы. Например, богатых сеньоров, жаждущих расширения своих земель, богатства, и предводителей других владений, которые хотят лишь равенства между людьми и всеобщего благоденствия. Первое - зло, второе - добро. Согласны?
      - Так вроде... верно выходит.
      - Однако надо сказать, что зло изобретательнее, изощреннее в своих помыслах, ему всегда легче, поскольку деяния его не ограничены никакими запретами, оно творит то, что ему заблагорассудится. А вот добру, высокой нравственности - значительно труднее: все ее устремления должны следовать в узком русле законов человеческой морали, не отходить в сторону, иначе можно оказаться на дороге зла.
      - Погоди, погоди... - Старый Бовье сосредоточенно утирал выступивший на лице пот. - Уж больно мудрено ты толкуешь. Не все ухватываю, как надо.
      - Простите, дядюшка Шарло, постараюсь попроще... Я начал говорить о противоборстве. Лук со стрелой, копье, меч - игрушки по сравнению с тем, что может придумать человек. Так случилось у нас. Сеньоры изобретали все новое, все более губительное оружие. Предводители других владений вынуждены были заниматься тем же, дабы не стать покоренными навеки... Люди создали горы самого ужасного оружия, которое применять было уже опасно: могла исчезнуть жизнь.
      Бовье во все глаза смотрел на Уайта.
      - Какие страсти ты говоришь, дружок! Неужто такое может статься?
      - Может, дядюшка Шарло. И не дай бог, чтоб это когда- нибудь случилось у вас! - Уайт помедлил, поднял голову, и глаза его остановились на какой-то звезде. - Смертоносное оружие в конце концов отомстило своим создателям без всякой войны. Люди стали мучиться неведомыми до той поры болезнями, умирали, начали деградировать. Дело дошло до того, что из всего населения осталась кучка людей, которая была вынуждена уйти под землю и там заново строить дома, фабрики, электростанции и все, что необходимо для жизни. Среди них были и подданные сеньоров и подданные предводителей. Изобретавшие раньше смертоносное оружие вынуждены стали изобретать совсем другое, и прежде всего - элиминаров... чистильщиков - тех, кто занимался очищением земли от опасных для жизни... ядов. Я из их числа. Только у таких, как я, было оружие и доспехи. В пище мы не нуждались, мы не знали ни сна, ни устали и несли охрану и работали круглосуточно. Нам, солдатам, охранникам, дали в руки меч и копье, убивающие даже на расстоянии. Один из глазков на шлеме способен родить луч, от которого все горит и плавится. Но здесь - здесь я ни разу не применил это!..
      Уайт по-прежнему смотрел на звезду и продолжал говорить тихо, задумчиво, скорее всего самому себе:
      - Чистильщики работали днем и ночью, а таких, как мы с Тру, сеньоры готовили к страшному, неслыханному преступлению: мы должны были в одну ночь уничтожить их противников!.. Тогда я не умел мыслить, действовал по приказам. И обязательно случилось бы несчастье, если бы один из нас не подслушал разговор о коварном замысле. Весть эта долетела даже до чистильщиков, и те решили помочь обреченным, которые, кстати, больше стыдили и убеждали сеньоров, чем помышляли о предупреждающем ударе.
      Мы с Тру получили приказ и ждали своего часа. А в это время в город проникло несколько чистильщиков, они ходили среди солдат и отговаривали их от слепого повиновения. Мы начали кое-что понимать, а пока думали, чистильщики внезапно напали на сеньоров. Многие из нас - я тоже - пошли за повстанцами. Все шло хорошо, но при штурме энергоцентра нас с Тру ударил разряд генератора статического электричества. Если бы не электронная защита... впрочем, и она оказалась не на высоте: мы находились на краю гибели. Когда пришли в себя, долго мучились неуверенностью, забывчивостью, и, видимо, потому вначале в моих действиях проявлялись рационализм и жестокость - качества, присущие не приученному думать солдату... Как попали в чужой мир - не представляю... Надо было учиться незнакомому языку, слиться с новой жизнью, поскольку надежды на возвращение у нас не было до последнего дня. - Уайт медленно, с усилием отвел взгляд от далекой звезды и посмотрел на лесника так, словно совсем не ожидал увидеть его рядом. - А-а. Кажется, я опять говорил непонятно? Простите.
      - Чего ж... - Бовье все еще сидел неподвижно, боясь пошевелиться.
      - Вот такая история, дядюшка Шарло. И есть у нее конец: мы с Тру возвращаемся на родину. Друзья разыскали нас и скоро будут здесь.
      - Эвона как... - Бовье потерянно смотрел в предрассветную черноту леса, поглаживая грудь. - И стало быть, никак... Стало быть, уйдешь?
      - У вас здесь хорошо, дядюшка Шарло, но родина есть родина!
      Долго сидели молча, думая каждый о своем.
      Начинался рассвет - неуверенный, робкий. Таяли тени. Меркли в синеве звезды. Прохлада проникала сквозь легкую одежду, вызывая озноб... И вдруг Уайт встал. Теплая улыбка будто осветила его лицо.
      - Они пришли, дядюшка Шарло! Они нашли нас! Лесник тоже поднялся и тоже пытался что-то разглядеть в разбеленной темноте леса.
      В ту минуту, когда лучи солнца брызнули по верхушкам деревьев, на полянку вышли двое со странными, как маски, лицами. Уайт взмахнул рукой, но тут же повернулся к Бовье и осторожно обнял его.
      - Прощайте, дядюшка Шарло. Спасибо вам за все, я никогда не забуду вас!
      Ноги отказали старому леснику. Он медленно осел, потом ухватился за перила, пытаясь подняться.
      - Остался бы! Один же я!..
      Но Уайт и Тру уходили. В какой-то момент они стали как бы чужими, незнакомыми и все быстрее, все заметнее растворялись в белесом тумане.