Игорь Смирнов
      ПОВЕСТЬ О БЕЛОМ СКИТАЛЬЦЕ,
      написанная на основе немногочисленных сведений, которые были сообщены разными людьми в период с 1471 по 1477 год
      Мой жребий все остался тот же, страшный,
      Каким он в первое мгновенье пал
      На голову преступную мою.
      Я людям брат; моя судьба забыта;
      Ни прошлого, ни будущего нет;
      Все предо мной земное исчезает...
      В. А. Жуковский. Агасфер
      СООБЩЕНИЕ ПЕРВОЕ,
      которое служит скорее предисловием к предлагаемой истории, чем главой, поскольку здесь впервые упоминается о рыцаре Уайте и его белоснежном коне Тру
      Ранним утром двое крестьян из деревни Ливьен торопливо погоняли свою лошаденку, впряженную в неуклюжую повозку, и лениво вспоминали жуткую грозу, которая с полночи не давала им спать.
      Сначала дорога шла вдоль полей, потом пересекла небольшой лесок и вылилась на всхолмленную долину. И вот тут, неподалеку от каштановой рощи, старый Пьер попридержал лошадь и стал настороженно всматриваться в низкий кустарник. Толкнул задремавшего сына:
      - Вроде человек...
      - Пусть себе...
      Проехали еще немного. Пьер свернул с дороги и вдруг натянул вожжи.
      - Пресвятая дева! Рыцарь... неживой вроде. - Он глянул через плечо на сына: - Да ну же, Филипп! Чем дрыхнуть, пошел бы поглядел! Филипп недовольно поднялся с сена, протер глаза.
      - Да нам-то какое дело, - сказал он ворчливо. - Пусть себе! Рыцарь - он и есть рыцарь, драчун и бездельник! И толку от него, что от воробья мяса!
      Пьер махнул рукой:
      - Э, что с тобой толковать!
      Он бросил вожжи Филиппу и спрыгнул на землю.
      Рыцарь лежал за пригорком, широко раскинув руки. В одной был щит, в другой копье. Длинный белый плащ, белые перья на шлеме и великолепной работы доспехи - все в нем выдавало не последнего сеньора.
      Рядом тлело зажженное молнией дерево, вокруг на несколько ярдов была опалена трава, а чуть подальше лежал на боку бездыханный конь.
      Старый крестьянин робко склонился над рыцарем:
      - Сьер... ваша милость...
      Тот даже не пошевелился.
      - Ну, чего, чего там? - нетерпеливо спросил Филипп, вытягивая шею.
      - Должно, гром небесный, - тихо отозвался Пьер. - Обоих. И лошаденку тоже...
      - И ладно. Может, их давно ждали в преисподней! Давай-ка поехали, отец, а то как бы на нас чего не подумали.
      - Погоди. Вроде не насмерть.
      Пьер попробовал поднять у рыцаря забрало. Не получилось. Тогда он осторожно заглянул в черную щель шлема... Его охватил ужас, когда он понял, что у рыцаря нет лица. Там было что-то серое, размазанное... Старик отпрянул, упал, потом вскочил на ноги и с диким воплем бросился вдоль дороги.
      Почувствовав неладное, Филипп отчаянно хлестнул вожжами по крупу лошади и в тот же момент краем глаза увидел, как пошевелился и поднял голову белый конь рыцаря. Но об этом он так никогда ясно и не вспомнил. Считал, что это ему просто привиделось.
      СООБЩЕНИЕ ВТОРОЕ,
      которое своей несуразностью может озадачить любого нормального человека
      Река Майенн в верховьях не так спокойна, как в долине. И если бы дед с внуком не слишком торопились, прошли бы лишних полтора лье до надежной переправы и горя бы не знали. Так нет же, толкнула их нечистая на эти вихлявые бревна! Ничего вроде и не предвещало беды: шли себе, шли спокойно, вот уж и рукой подать до противоположного берега - и тут неожиданно дед покачнулся и полетел в поток. Внук за ним. Догнал, одной рукой ухватился за него, другой - за скользкие сваи: здесь когда-то мост был, да паводком уж года три как смыло... Вот он берег - совсем близко, да не так-то просто добраться до него со стариком, в котором еле душа держится: вынесет в водоворот - и не выплывешь.
      - Держись, держись, дедушка, - успокаивал внук. - Сейчас что-нибудь придумаем!
      Он повернул голову и увидел спускавшегося к мосткам рыцаря. Тот сидел верхом на белом коне и, как видно, не очень торопился.
      - Помогите! - закричал юноша. - Сударь, спасите нас! Рыцарь на мгновение остановился, лениво тряхнул пышным плюмажем и так же неторопливо проехал по шатким бревнам на другой берег: там было ближе и удобнее вызволять людей из беды. Он нехотя протянул к старым сваям копье и гулко приказал:
      - Держитесь крепче!
      - Дедушку, дедушку сначала, сударь! - попросил молодой человек.
      - Делайте, как я велю!
      - Но дедушке одному не удержаться, он слаб! Откуда-то вынырнул хромой францисканец, тощий, как жердь, в черной запыленной рясе, и суетливо забегал вокруг белого коня.
      - Во имя господа нашего Иисуса Христа, - бормотал он, - помоги прежде немощному старцу, доблестный рыцарь!
      - Не мельтеши, монах! - сердито сказал тот, и прозрачные камни на его шлеме будто вспыхнули. - Не мешай, иначе я заставлю тебя самого заниматься этим богоугодным делом!
      Францисканец жалобно пискнул и торопливо перекрестился.
      - Ну! - крикнул рыцарь молодому человеку, нетерпеливо стуча концом древка по свае.
      - Сударь, дедушку! Прошу вас!
      - Вот упрямый щенок!
      Рыцарь изловчился и, подцепив юношу копьем за рубаху, выбросил того на берег. Но старик не удержался, поток тут же оторвал его от свай и потащил на стрежень. Вскочив на ноги, молодой человек закричал что-то невнятное и бросился в реку спасать своего деда.
      - Глупец! - пробубнил рыцарь. Монах тоскливо запричитал:
      - Где это видано, чтобы сперва вызволять сильного да забывать о немощном старце!..
      - Уймись, монах! - прогремел голос рыцаря. - На что годен твой полудохлый хрыч? Какая от него может быть польза, когда он и тетивы натянуть не сумеет! - Он повернул щель своего шлема в ту сторону, где исчезали бедолаги, и тронул поводья. - Поехали, Тру. Что-то плохо мы стали соображать с тобой. Или они - глупцы?
      Францисканец остался на месте. Он истово крестился и шептал молитвы о спасении невинных душ.
      СООБЩЕНИЕ ТРЕТЬЕ,
      в котором передается предыстория описываемых событий и любопытная беседа между Белым Скитальцем и предприимчивым Камиллом Ариосто, назвавшимся ученым астрологом Абу-Абуром, и в котором кратко описывается не слишком любезная встреча на границе Нормандии и герцогства Алансон, а также то, что произошло после этой встречи
      Трудно сказать, кем являлся Камилл Ариосто. Был он и начальником королевских отрядов, был и личным эмиссаром Людовика, потом его знали как аббата монастыря Сен Жан д'Анжели под именем Пипина, которому ставилось в вину убийство герцога Беррийского и его брата Карла. В последние годы Ариосто служил святой церкви. Многие считали его любимцем кардинала, но подобные слухи вряд ли соответствовали истине: де Балю не слишком-то доверял этому пройдохе, однако вынужден был многие важные дела поручать именно ему, поскольку никто другой не мог справиться с ними быстрее и успешнее. Оба понимали зависимость друг от друга и старались пока не нарушать ее: кардинал в свое время спас Ариосто от молодцов господина прево; Ариосто же, как поговаривали, состоял в какой-то родственной связи с одним из придворных самого папы, и потому чураться такого знакомства даже для прелата было бы крайним легкомыслием.
      Совсем недавно Жан де Балю вызвал Камилла Ариосто и признался, что святая церковь не раз пыталась привлечь на свою сторону Белого Скитальца, однако все усилия до сих пор оказались тщетными. Сам же кардинал не верил в такую заманчивую перспективу и потому решил избавиться от этого рыцаря, дабы он не достался никому: ни герцогу Карлу, ни Гийому де ла Марку.
      - И потому, - закончил он, - вам надлежит отправиться с отрядом в Мен и... убить его. Учтите, друг мой, из Бретани он все время едет на восток, так что где-нибудь возле Алансона вы можете подготовить удачную засаду без лишних свидетелей.
      - Ваша светлость, - скромно возразил Ариосто, - не прикажете ли вы мне попытаться еще раз - в последний раз, ваша светлость! - поговорить с рыцарем, и уж если ничего не получится и у меня, тогда я со всем моим усердием выполню вашу волю!.. Смею напомнить, что на встречи со Скитальцем посылались или трусливые, или неумелые люди, которые вряд ли могли преуспеть в таком деликатном деле.
      Кардинал поднялся из кресла - безвольное старушечье лицо, длинные с проседью волосы - и приблизился к Ариосто.
      - Хорошо, друг мой. Попытайтесь. Но будьте осторожны: белый рыцарь жесток и великолепно владеет оружием... - Он положил руку на плечо Ариосто. - И все же поторопитесь: вольности Скитальца опасны и упаси бог, чтоб они дошли до черни! И потом, если молва о нем достигнет двора папы...
      Помотавшись со своим отрядом по дорогам Восточной Бретани, Ариосто наконец напал на след рыцаря. Ему стало известно, что от реки Майенн Скиталец свернул на Алансон и теперь держит путь в сторону Парижа, хотя никто не мог сказать определенно, поедет ли он в Париж, вернется ли обратно в Бретань или переплывет через пролив к королю Эдуарду.
      Встреча состоялась возле деревни Реньи. Поняв, какой дорогой поедет рыцарь, Ариосто тотчас отправил отряд к городу Аржантону и приказал устроить засаду в заранее условленном месте. Назначил связных, которые расставлялись на всем пути до Аржантонского леса, и, пожелав удачи приятелям, поскакал догонять Скитальца.
      В этих местах мало дорог, но много тропинок. Дорога вела на Аржантон, а все тропинки сливались с этой дорогой. На одной из них и удалось настичь рыцаря.
      Собрав все свое мужество, Ариосто подъехал к нему сбоку - тот даже не повернул головы, хотя наверняка слышал топот копыт, - и смиренно попросился в попутчики.
      - Здесь очень неспокойно, - пояснил он. - Одному мне боязно, сьер.
      Скиталец и на этот раз не взглянул на него, но ответил тихо, без неприязни:
      - Что ж, я не против, сударь. Дороги в этих местах действительно опасны, особенно ночью.
      - Да поможет вам всевышний, сьер!.. Правда, в кошеле у меня всего девять лиардов, но главное богатство в голове. А отдавать ее жалко.
      - Кто же вы такой, сударь?
      - Мое настоящее имя вам ничего не скажет. Все меня знают как Абу-Абура. Зовите и вы меня так. А как вас, сьер, простите?
      - Уайт. Остальное вас не должно интересовать. Итак, чем же вы занимаетесь, господин Абу-Абур?
      - Я астролог, с вашего позволения. Кроме того, меня весьма интересуют философия и богословие. - Ариосто окончательно осмелел, в нем снова появилась уверенность, и он все больше входил в свою роль. - Я, сьер, потомок мудрых халдеев и за свои сорок пять лет успел постичь тайны прорицателя Фу-Хафа, сызмальства не покидавшего пещеры на горе Приаб, узнал науку знаменитого Лоретто и не менее знаменитого Евтропия. Недавно я посетил священные долины древнего Шинара, фиванскую пустыню и отныне вижу в себе великие силы.
      Наконец шлем рыцаря на недолгое время повернулся в сторону Ариосто.
      - Значит, вы умеете предсказывать будущее?
      - Не только, сьер. Я могу давать единственно верные советы как простым смертным, так и всемогущим государям. Моя наука на все дает безошибочные ответы.
      - Тогда скажите, почему люди враждуют? Почему в мире много лжи, подлости, жестокости?
      - Такова наша суть, сьер...
      - Суть? Вряд ли. Ведь каждый входящий в этот мир прежде всего жаждет постичь его тайны, необъятность и вовсе не помышляет о зле. Ариосто спрятал глаза.
      - Странны подобные речи, сьер...
      - Вижу, вам это не под силу, Абу-Абур. Тогда откройте мою судьбу.
      - О, конечно, сьер. Но для этого требуется составить гороскоп по положению Луны относительно Марса и восходящего Юпитера. Впрочем, кое-что я могу сказать и сразу, без гороскопа, только покажите мне вашу руку... Нет, нет, сьер, перчатку придется снять.
      Рыцарь, кажется, усмехнулся, но перчатку не снял.
      - Не верю я такому гаданию, - сказал он. - А вот на звезды вы все-таки посмотрите: может быть, они и скажут что-нибудь.
      - О, для вас, моего защитника, я это сделаю с особым удовольствием! Ариосто сунул руку за пазуху и вытащил оттуда старый манускрипт, испещренный кабалистическими символами и восточными письменами, скорее всего арабскими.
      - Вот, - сказал он. - Тут много мудрости, сьер.
      Он углубился в изучение рукописи. Его просторный бархатный халат с широкими рукавами разошелся до пояса, разукрашенного знаками зодиака.
      - Так! - Ариосто вскинул голову и, часто моргая, посмотрел на попутчика. - Значит, вы - тот самый рыцарь, которого зовут Одиноким, Белым Дьяволом, Белым Сатаной, Белым Велиалом?
      Не получив ответа, Ариосто усердно потер лоб, снова склонился над манускриптом и затем неуверенно, с опаской убрал его за пазуху. Долго ехал молча, уставившись на уши лошади, потом тихо спросил:
      - Сьер, вы не обидите меня?
      - Нет. Пока не обидите меня вы.
      Ариосто выпрямился в седле.
      Правда, сьер? Но говорят, от вас всем достается: и людям господина прево, и людям его высокопреосвященства!
      - Пусть не пристают. Я никого не трогаю, еду своей дорогой.
      - А куда, сьер? Верно, на службу к королю Людовику?
      - О нет.
      - Значит, к герцогу Карлу или Гийому де ла Марку?
      - Перестаньте, сударь. Уж если бы я думал о службе, то прежде всего вспомнил бы о короле Людовике.
      Помолчали. Ариосто несмело покашлял.
      - Сьер, надо бы дать коням отдых, - сказал он. - А кстати, тут есть невысокая горка, где я мог бы ночью заняться изучением звезд.
      Скиталец неохотно согласился.
      Они свернули с дороги и устроились на отдых под деревьями возле холма. Разводить огонь не стали: Ариосто боялся разбойных людей.
      Уайт от ужина отказался, пояснив это тем, что дал себе обет не поднимать забрала в присутствии посторонних.
      - Жаль, - сказал Ариосто. Ел он жадно, торопливо, словно последний раз. Ну вот, сьер, и еще день пролетел. Завтра утречком продолжим путь. Нам, видно, по пути до Аржантона.
      - Не совсем: я еду в Лёгль.
      Челюсти Ариосто на мгновение замерли.
      - Еще раз жаль, сьер... Но я был бы весьма признателен, если бы вы проводили меня до Аржантона. Тут дуга небольшая - потерпите два дня, зато оттуда до Лёгля отличная дорога.
      - Хорошо. Я подумаю, - сказал Белый Скиталец. - Ну, а теперь ступайте к своим звездам, да пусть они скажут вам чистую правду...
      Они тронулись в путь до восхода солнца. Ариосто, еще не стряхнувший с себя остатки сна, отчаянно зевал и вполголоса ругался на лошадь. Уайт был бодр и свеж и все так же красиво сидел в седле, держа в одной руке щит, в другой копье.
      - Ну и о чем же вам поведали звезды, сударь? - спросил он. Ариосто прервал очередной зевок и тряхнул головой.
      - Покуда не все ясно, сьер: мешали облака. Придется следующей ночью снова смотреть в небо.
      Он явно лгал. Он знал, что еще до полудня им встретится тропинка, ведущая в Лёгль, и если Скиталец не свернет на нее, значит, поедет до Аржантона: какой дурак согласится возвращаться с полпути?
      Уайт проехал мимо этой тропинки, только с видимым сожалением направил черную щель шлема в ее сторону.
      "Пронесло! - с облегчением подумал Ариосто. - Впереди другой тропинки на Лёгль нет до самого Аржантона. Выходит, белый дуралей в западне! Вот что значит жаждать узнать свой гороскоп! А у меня хватит ума, чтобы засорить ему мозги всякой шелухой!"
      На следующую ночь Ариосто опять ушел с места стоянки и вернулся только под утро. И снова у него что-то не получилось. Третью и четвертую ночи он также провел в поле и наконец заявил, что теперь осталось составить таблицы - и они скажут истину. Он попробовал, сидя в седле, получить результаты наблюдений, но тут же задремал и клевал носом до полудня, потом попросил Уайта дать ему возможность поспать хотя бы два часа. Лишь во второй половине дня он закончил свои эфемериды, прочитал их и замер с опущенной головой.
      - Ну что? - спросил Скиталец, заглядывая в исписанные листки. Ариосто трусливо съежился.
      - Не смею, сьер.
      - Говорите!
      - Не смею...
      - Я требую, сударь!
      Ариосто судорожно вздохнул и стал несмело водить пальцем от непонятных символов к знакам зодиака, от знаков зодиака к арабским письменам.
      - Я был прав, - сдавленно сказал он. - Я не мог ошибиться. Но вы меня повергли в сомнение, сьер, потому мне так долго и пришлось проверять одно и то же... Я был прав, сьер.
      - В чем вы были правы?
      - Ну, в том... кому надо служить. Вот видите, все таблицы говорят об этом. - Он снова стал водить пальцем по бумаге. - Путь ваш безрадостен, одинок, позади много крови и смерти...
      - А впереди?
      - Впереди... Я прошу вас, сьер, обратить внимание на цифру "тринадцать": она говорит о том, что, если вы до завтрашнего полудня не решитесь принять предложение кардинала, вас ждет бесславная гибель. А вот здесь, выше, - то, что ожидает вас на службе его высокопреосвященства: почет, богатство, слава и долгие годы жизни...
      Прошла еще одна ночь. Уайт хранил молчание и, как показалось Ариосто, тоскливо оглядывал проплывавшие мимо крестьянские хижины и поля. Что же он решил? Не может быть, чтобы выбрал бесславную смерть! Пусть себе думает. Пусть думает как следует, пока есть время!
      - Скоро полдень, сьер, - скромно напомнил Ариосто.
      - Точнее, скоро нормандская граница, не так ли? Ариосто показалось, будто Уайт усмехнулся, и от этой мысли ему стало жутко.
      - Не понимаю вас...
      - Все вы прекрасно понимаете, сударь, - раздельно сказал рыцарь. - Только на прощание я скажу вам вот что: зря вы все это затеяли!
      - Что... затеял?
      - Не притворяйтесь. Вам трудно понять, что с первой минуты знакомства я знал, кто вы такой и чего добиваетесь. Вам трудно понять и то, что все эти гороскопы и гадания способны одурачить не каждого. Если в старых манускриптах есть какая-то логика, то в ваших эфемеридах смысла не больше, чем в образцовой бессмыслице... Сейчас мы расстанемся, не так ли? Я даже не поколочу вас, но вместо этого попрошу передать всем, что я враг раздоров, что я против лжи и жестокости. И пусть люди с недобрыми намерениями оставят меня в покое...
      - Так вы... отказываетесь?
      - Безусловно.
      Ариосто дал шпоры и, высоко подняв над головой шапку, понесся назад. А там будто выросшие из земли солдаты тащили из леса и ставили заготовленные заранее высокие деревянные заслоны. Такие же заслоны проглядывали между деревьями по обе стороны от дороги. Впереди - мост через речку, перегороженный длинной сетью, солдаты, сидящие на деревьях и готовые в любой момент сбросить эту сеть на Белого Скитальца. А со всех сторон уже летели поющие стрелы, вонзались в стволы, в утоптанную дорогу.
      Уайт похлопал коня по шее:
      - Ну что ж, Тру, - только вперед!
      Конь взял с места в карьер. Он словно летел, едва касаясь земли. Над сетью он взмыл, подобно молодому орлу, и в следующее мгновение был уже за мостом. Засада за речкой бросилась врассыпную. Лишь один солдат остался лежать в траве: его случайно ранили убегавшие в панике товарищи. Уайт спешился, нагнулся над ним. Это был молодой, совсем юный воин с девичьим лицом и страдальческими губами.
      - Не надо! - прошептал он едва слышно.
      Белый Скиталец долго и задумчиво смотрел на него.
      - В тебе живет ненависть ко мне? - наконец спросил он.
      - Нет-нет, сьер, нет! Клянусь! Мне приказано...
      - Приказано убить? И ты бы убил, не зная за что, не зная меня? И совесть твоя была бы спокойной? Странно. А вот мне тебя жалко. - Уайт говорил медленно, с паузами. - Да-а, видно, трудно быть человеком... Трудно...
      СООБЩЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ,
      дающее возможность снова в какой-то мере взглянуть со стороны на странного рыцаря и отметить его несговорчивый характер
      Герцог Карл гордился Перонном и ни за что бы не променял его ни на какой другой город. Впрочем, это не совсем точно: он мог бы променять его лишь на Плесси-ле-Тур, и то с условием смены почетного звания сюзерена на более почетный королевский венец.
      Турнир был в разгаре, когда на ристалище неторопливо въехал незнакомый рыцарь и остановился возле ворот.
      - Ого! - громко сказал один из вельмож герцога. - По-моему, к нам пожаловал сам Трусливый!
      - А вы убеждены, виконт, что это трусливый рыцарь? - спросил граф де Кревкер.
      - Разумеется! Я с ним встречался дважды, когда ездил к герцогу Бретонскому. Трусливый бывал почти на всех турнирах, однако ни в одном не принимал участия. Более того: он уклонялся от ссор и поединков и сбегал на своей кляче при первом удобном случае. Тогда он удрал и от меня, граф, да, да! Но сегодня он не уйдет!
      Де Кревкер спрятал в бороде снисходительную улыбку и стал ритмично постукивать пальцами по рукоятке меча.
      - Ваша новая поездка к эрцгерцогу Максимилиану лишила вас самых важных новостей, - сказал он. - Когда это было, что вы ездили в Бретань! С тех пор немало утекло воды, виконт, и ваш Трусливый успел уже побывать в рангах Одинокого, Дьявола, Сатаны и Велиала, потом Белого Скитальца, Жестокого и Свирепого, а теперь, я слышал, зовется Добрым. Хотя последнее имя дано скорее всего иронично. Так что стоит быть осмотрительнее, дорогой Тийе!
      - Прозвища ни о чем не говорят, граф.
      Кревкер мягко, но настойчиво перебил его:
      - И все же, виконт, считаю необходимым сообщить, что еще в Бретани, видимо, до вашего возвращения сюда - этот Трусливый успел натворить немало бед. Однажды он дерзнул ворваться в замок сеньора де Жуанвиля. Представляете, Тийе? Он учинил такой погром, что хозяева замка помышляли уже не о том, чтобы покончить с ним, а о том, чтобы хоть как-то выдворить его за ворота Тийе беззаботно засмеялся:
      - Неужели вы всему этому верите, граф? Да посмотрите же на него: он и теперь пугливо жмется к стене на своей кляче!
      - Эта кляча, как вы изволили выразиться дважды, дорогой виконт, не уступает лучшим арабским скакунам...
      Герцог Карл уже несколько раз делал попытки оглянуться. Наконец не вытерпел и подозвал маршала де Кревкера:
      - Любезный граф, перестаньте же шептаться за моей спиной! Что вы там выдумываете про этого рыцаря? Вы знаете, кто он?
      - Вряд ли найдется человек, который ответит на подобный вопрос, ваша светлость, - сказал де Кревкер - Настоящее его имя - Уайт, хотя больше он известен как Белый Скиталец. Одни говорят, будто это побочный сын герцога Бретонского, другие - что он обездоленный кузен Гийома де ла Марка
      - Ну, сплетни меня мало интересуют, граф, - нетерпеливо перебил герцог. Я слышал, он умеет отлично драться? Вот и пусть послужит у меня!
      Маршал потеребил свою бороду и наморщил лоб.
      - Государь, этого рыцаря зовут также и Одиноким. Пройдя путь от Бретани до Перонна, он нигде подолгу не задерживался, а это может говорить лишь о том, что он сам по себе...
      - Перестань, де Корде! - Герцог Карл грозно сдвинул брови. - Клянусь святым Георгием, я не припомню ни одного храброго рыцаря, который не мечтал бы о хорошей школе. А хорошая школа - здесь. Здесь, граф, у меня!
      Зная бешеный нрав герцога, Кревкер с минуту помолчал, затем, как бы между прочим, произнес:
      - Не могу разглядеть, государь, какой символ на его щите?
      - Меч, - буркнул Карл - Меч с крыльями... Хм! Какой чистюля! Мои наемники красят латы в черный цвет для устрашения врагов, а этот? Доспехи сверкающие, гладкие, без единой вмятины, будто только надел их!.. Что-то мало похож он на обездоленного родственника!.. А что, граф, если он вызовет на поединок меня?
      - Насколько мне известно, ваша светлость, в последнее время он ни разу не лез в драку первым.
      - Не рыцарь, а размазня. Эй, Тийе! - крикнул герцог молодому паладину - Я слышал, ты хотел пощекотать этого белого чистюлю своим доблестным мечом?
      - Сочту за честь, всемилостивейший государь! - Тийе отвесил низкий поклон и удалился.
      - А если виконту не повезет? - осторожно сказал Кревкер. Герцог даже не взглянул на него.
      - Думайте, что говорите, граф. Тийе не хуже Дюнуа владеет оружием! - Карл привалился к подлокотнику кресла и стал нервно покусывать ноготь.
      Закончился очередной поединок. Герольд объявил имена следующей пары рыцарей.
      Тийе сидел на гнедом скакуне с присущей ему уверенностью, лишь время от времени успокаивая нетерпеливого коня. Спокоен был и Скиталец, хотя его слишком опрятный вид проигрывал в глазах зрителей перед помятыми доспехами противника.
      После принятых церемоний противники разъехались на двести ярдов и, пригнувшись к лукам, пришпорили коней. Они неслись, подобно вихрю. Казалось, не существовало силы, которая могла бы их остановить. Они сшиблись на всем скаку. Зрители замерли. Но в следующее мгновение по рядам пронесся вздох разочарования: всадники проскочили друг мимо друга - лишь лязг железа прокатился по площади из края в край.
      - Какой позор! - пробормотал герцог Бургундский. Лицо его налилось кровью: он заметил, что странный рыцарь пощадил молодого вельможу и в последний миг отвел направленное в шею противника копье. Это же заметил и де Кревкер, но промолчал.
      Между тем Уайт доскакал до каменной стены и остановился, ожидая, что предпримет Тийе. А тот, круто развернув коня, вонзил ему в бока шпоры и снова понесся навстречу. Незнакомец был вынужден дать с места в карьер. Сблизившись, он с такой неуловимой легкостью ударил противника острием копья в грудь, что тот не удержался в седле и свалился на землю. Над площадью повисло тягостное молчание. Поймав бешеный взгляд Карла, герольд объявил поединок законченным и в растерянности озирался по сторонам.
      - Я сам вызову его! - прорычал герцог, вскакивая с места, и де Кревкеру и д'Эмерли с трудом удалось удержать безрассудно храброго государя Бургундии от - рискованного шага.
      Карл остывал медленно. Он сидел, опасаясь поднять глаза, чтобы не выдать бушевавших в нем чувств неловкости и досады.
      - Что с Тийе? - тихо спросил он.
      Д'Эмерли с готовностью отозвался:
      - Ранен, однако не опасно.
      - Ранен... А этот чистюля начинает мне нравиться. - Герцог взглянул исподлобья в ту сторону, где находился Скиталец, и мрачно усмехнулся: Какой он, к черту, Свирепый! Клянусь святым Георгием, в нем свирепости не больше, чем у моего шута болтливости!
      - Он был таковым, ваша светлость, - посмел возразить д'Эмерли. - До сей поры он не простил ни одному задире и расправлялся с противниками весьма жестоко.
      - И все же он не свиреп. И не добр. Просто Белый Чудак. Впрочем, как ни зови его, но, клянусь святым Георгием, это великолепный рыцарь!.. Вот что, Эмерли... Впрочем, лучше ты, Кревкер: предложите ему остаться.
      - Государь...
      - Экий ты щепетильный, Корде! Ну, отправь к нему д'Эмберкура... Начался общий турнир. Со стороны ворот наступали бургундцы, навстречу им скакали наемники и несколько странствующих рыцарей. Белый Скиталец участия не принимал. Он смотрел, как сошлись противники, как упали на землю первые неудачники.
      В разгар сражения к нему приблизился посланец герцога Карла.
      - Прошу господина рыцаря оставить седло и снять шлем, - несколько суховато сказал д'Эмберкур.
      Белый Скиталец спешился, но шлема не снял.
      - Мое имя Уайт, - представился он. - Я никогда не поднимаю даже забрала, почтенный сеньор, это мое правило.
      Д'Эмберкур смутился, не зная, на что решиться. С минуту он рассеянно разглядывал прозрачные камни на шлеме незнакомца, затем, словно позабыв о своей просьбе, сказал:
      - Сьер Уайт, герцог Бургундии и Лотарингии, Брабанта и Лимбурга, Люксембурга и Гельдерна...
      ... - Княжества Эно, - нетерпеливо перебил незнакомец, - Голландии, Зеландии, Намюра, Зутфена и так далее, и так далее...
      Наслышавшись разного рода небылиц о странном рыцаре, д'Эмберкур вконец смутился и не знал, то ли возмутиться на явную дерзость, то ли пропустить ее мимо ушей и добиваться главного - того, о чем говорил рыцарь почетного ордена Золотого Руна маршал Бургундии Филипп Кревкер де Корде... Он взял себя в руки, басовито покашлял в перчатку и окрепшим голосом продолжил:
      - Сьер Уайт, мой государь предлагает вам поступить на службу в доблестное бургундское войско.
      Белый Скиталец с минуту молчал.
      - Недавно я слышал спор двух людей, - наконец сказал он. - Один утверждал, что человек рождается жестоким и всю жизнь затем дерется, чтобы отвоевать для себя место под солнцем. Другой же говорил обратное: человек рождается добрым для созидания, совершенствования мира. Как полагаете: кто из них прав?
      - Несомненно первый. Но...
      - Меня этот спор заставил задуматься, почтенный сеньор. В самом деле: что пользы в раздорах, в войне, на которые тратится много времени
      и денег, которые можно было бы употребить на полезные для людей дела? Я уверен: зло - это тяжелая болезнь человека...
      - О чем вы, сьер?
      - А вы так и не поняли?
      - Погодите. - Д'Эмберкур пристально вглядывался в черную щель над забралом, словно хотел рассмотреть лицо незнакомца, но, так и не поняв, что так вдруг обеспокоило его, спросил: - Что вы такое... говорили?
      Тот не ответил. Вскочил в седло и направился к арке ворот.
      - Ну что? - спросил ожидавший посланника де Кревкер. Д'Эмберкур с усилием оторвался от одолевавших мыслей.
      - Что-то в нем... не пойму...
      - Он покинул Перонн?
      - Да, граф. Он отказался и, кажется, поехал в Плесси-ле-Тур.
      - К королю Людовику? Этого его светлость нам не простит. Кревкер досадливо потеребил седую бороду и направился к герцогу. Д'Эмберкур же, поняв по-своему смысл последних слов графа, разыскал начальника отряда наемников и сказал ему, что Белый Скиталец должен умереть по дороге на Плесси-ле-Тур - таков якобы приказ его светлости государя Бургундии.
      СООБЩЕНИЕ ПЯТОЕ,
      познакомившись с которым нетрудно убедиться, насколько действенна сила дьявола и насколько слаба надежда на всевышнего
      Отряд кондотьера де Бассо проскакал по дороге на Париж почти три лье. Не обнаружив Белого Скитальца, пересек дорогу на Амьен, затем на Бапом, на Кодри, и только поздно вечером измученные и злые наемники догадались осмотреть дорогу, ведущую в Руазель.
      Синие сумерки вползли в долину, медленно проглатывая крестьянские поля, невысокие покосившиеся домики и дальнюю гряду леса. Пахнуло свежестью реки ее потемневшая гладь призрачно светилась под кручей, - с полей потянуло запахом нагретой за день травы, от жилья - смесью дыма и мокрой крапивы.
      Из долины вернулись двое разведчиков, которые сбивчиво и несмело доложили о том, что Белый Скиталец именно на этой дороге, один, едет не торопясь и, конечно же, нападения никак не ожидает.
      - Далеко отсюда? - спросил кондотьер.
      - Недавно миновал деревню.
      - Наконец-то! - Де Бассо с силой сжал древко копья. - Живей на дорогу, ребята! Мы окружим его и нападем одновременно!.. А вы чего? - недовольно сказал он разведчикам, заметив их смятение.
      - Не надо бы, сеньор, - едва слышно произнес один. - Беда будет... Мы видали - он вроде светится в темноте...
      - Что вы тут болтаете? А ну, живей на дорогу!
      Отряд спустился с кручи и выехал за деревню. Было темно. Кони перешли на шаг. Де Бассо постоянно поднимался на стременах и вглядывался вдаль. Но впереди лишь неясно серела дорога, пропадавшая в полумраке.
      - Скорей бы луна, - пробормотал кондотьер и оглянулся. - Эй, Кальдоро и Галетто, - вперед! Только осторожно, не вспугните!
      И вдруг они увидели его. Он показался неожиданно, видимо, из-за придорожных деревьев... Он действительно светился - он и его конь - бледным голубоватым сиянием.
      - Пресвятая мадонна! - прошептал один из наемников и размашисто осенил себя крестным знамением.
      - А может... может, он святой? - предположил другой.
      Де Бассо что-то прорычал и, не оглядываясь, сдавленно ответил:
      - Баранья твоя голова... где ты слыхал, чтоб святые горели таким пламенем? У них только тут... - Он неловко звякнул перчаткой по шлему и замолчал.
      - Дьявол... Как есть дьявол! - заговорили вполголоса наемники. - Пусть себе едет... нам-то что за корысть...
      - Цыц, вы! - грозно прошипел кондотьер, однако все почувствовали, что прежней уверенности в его голосе не было. - Каково повеление его светлости? Или забыли?
      - Сеньор, но он же направился не по парижской дороге! Он не собирается ехать к королю Людовику! Да и драться с сатаной без благословения...
      Де Бассо угрюмо молчал. Он напряженно вслушивался в слова солдат, отыскивая в них то главное, то единственно необходимое, что могло бы оправдать его нерешительность в глазах соратников и в глазах герцога Карла. Еще хорошо, что темь кругом и никто не мог видеть побелевшего лица начальника, его растерянных глаз...
      А солдаты за его спиной между тем переговаривались вполголоса:
      - Клянусь покойной бабкой, кое-кому из нас он намнет бока!
      - Вон нынче на турнире двое рыцарей говорили, будто за Алансоном он уложил одиннадцать солдат господина прево. А в отряде было двадцать человек.
      - За что он их?
      - Да повесили на дереве колдунью, а он взял да и освободил ее. Ну и... завязалась драка.
      - Нас-то не двадцать, больше...
      - Не кличь беду, Пьеро!
      - Храни нас господь!..
      Вынырнула из-за туч луна. Свет ее показался ослепляющим, и люди невольно вскинули руки, чтобы заслониться от этого света. Отряд оказался на открытом месте. До леса оставалось с пол-лье, но дорога была пустынной, никого на ней не было.
      Де Бассо с недоумением покосился на солдат:
      - А где же... он?
      - Я здесь!
      Гулкий, властный голос раздался позади отряда. Когда прошло оцепенение, люди стали неуклюже разворачиваться в сторону рыцаря. Белый Скиталец спокойно сидел на коне - статный, свежий, как на смотру, лишь поблескивающие камни на шлеме да черная щель казались страшными, притягивающими, будто оттуда вот-вот грянут сатанинские молнии и превратят людей в дорожную пыль.
      - Сеньор кондотьер, - сказал незнакомец, - возвращайтесь в Перонн. Я убежден, что герцог Бургундский не мог дать приказа избавиться от меня: он хоть и жесток и необуздан в гневе, но в коварстве упрекнуть его до сих пор не мог никто.
      - Это справедливо, сударь, - прокашлявшись, согласился де Бассо. Белый Скиталец подъехал ближе. Остановился напротив кондотьера.
      - Значит, вас обманули или кто-то неверно понял распоряжение герцога Карла.
      - Выходит, так, сударь...
      - А скажите, что заставляет вас служить злу, проливая чужую кровь? Де Бассо был явно обескуражен вопросом Скитальца. Ответил неуверенно, тихо:
      - Это наша работа, сударь. Мы же на службе...
      - Работа - убивать? Получать деньги за убийство? Луна светила ярко, и в ее зеленоватом сиянии Белый Скиталец казался нереальным, призрачным, выходцем с того света. В воображении большинства наемников он по-прежнему представлялся если не самим сатаной, то, во всяком случае, его посланником, принявшим обманчивый облик смиренного пилигрима.
      - Сударь... - Де Бассо наконец пришел в себя и торопливо перекрестил Скитальца. Тот с минуту молчал, потом тихо засмеялся и легкой рысцой поскакал к лесу...
      СООБЩЕНИЕ ШЕСТОЕ,
      дающее возможность познакомиться с неунывающими оборванцами госпожи Перетты и которое утверждает старую истину: "Не суй носа, куда тебя не просят!"
      - Эй, Антуан! Поди доложи госпоже Перетте: верховой на дороге!
      - К чему ж докладывать, Гюйо? Повеселись малость, чтоб через его шкуру можно было считать баранов, а лошаденку подаришь мне!
      - А ну, погоди, старый кремень! - Гюйо присвистнул и сдвинул измятую шляпу на затылок. - Глянь-ка сам: уж не вчерашний ли это рыцарь?
      Антуан повозился, пошуршал ветвями.
      - А и впрямь он. Не иначе, что-то забыл у Арденнского Вепря! - Он поднялся, опираясь на палку. - Ты тут не намудри чего, пока бегаю к госпоже!
      Валяй, валяй, старик, да живей! - Гюйо встал на колено, оглядел свой отряд, залегший в кустах между деревьями, и вдруг решился: - Ребята, госпожа Перетта запоздает... Не зевать же нам снова: нападем все разом!
      - Нападем, как же... - проворчал сосед Гюйо. - Ас чем нападать-то? Вот с этой дубиной или голыми руками?
      - Да хоть голыми! Как все навалимся - тут и меч не поможет!
      - Ой, а это вроде и не вчерашний, - раздался мальчишеский голос. - Это вроде тот... который белый.
      - А и верно, парень. Похоже, Скиталец. - Гюйо задумчиво почесал под рубахой грудь. - Ежели не обманулись, нападать не резон, потому как он, говорят, таких, как мы, не обижает.
      - Рыцарь-то?
      - Он, говорят, не как все.
      - Да неужели отпустим?
      - Ты еще сосунок, Луи, и не тебе покуда понимать, кто такой Белый Скиталец! Отпустим его с миром, только сперва выведаем, куда направляется и зачем.
      - Ох, и поиграет же он на наших косточках, Гюйо! Не пора ли уносить ноги?
      - Побереги ноги для своей Мари, Шалье, а от него тебе удирать не придется: первый он в драку не лезет.
      Дорога пролегала прямая, неширокая. Зашло за тучу солнце - и легкий сумрак тотчас упал на лес и на дорогу. Стало тихо, слышался лишь глуховатый топот копыт. Напряжение возросло до предела. Один Гюйо казался спокойным. Он покусывал неровными зубами сорванную былинку и неотрывно смотрел на дорогу.
      И вдруг монотонный топот замер. Прошла минута, другая - ив мертвой тишине раздался голос белого рыцаря:
      - Ну, что же вы прячетесь? Выходите. Я с миром пришел в этот край.
      - Пошли, ребята, - немного помедлив, сказал Гюйо. Потолкуем.
      На дорогу выскочило человек пять или шесть, остальные решили, что благоразумнее держаться в стороне.
      Ближе всех к рыцарю стоял Гюйо - коренастый, конопатый парень лет двадцати пяти с крепкими жилистыми руками. Из-под видавшей виды шляпы торчали прямые, давно нечесаные волосы. Большие серые глаза смотрели напряженно, но без страха. Неопределенного цвета безрукавка без единой застежки едва прикрывала грязную рубаху.
      Своеволие местных дворян и особенно частые разбои Гийома де ла Марка Дикого Арденнского Вепря - заставляли крестьян, да и городских мастеровых тоже, покидать насиженные места и уходить в леса, где они объединялись в шайки, предпочитая голодную свободу полусытой неволе и непомерным налогам...
      Белый Скиталец некоторое время рассматривал лесных людей через узкую щель над забралом, затем негромко спросил:
      - Против кого же вы воюете, господа? Гюйо обалдел, потом весело присвистнул.
      - Господа! - Широко улыбаясь, он обвел взглядом товарищей, одетых в живописные лохмотья. - А мы и впрямь смахиваем на господ, а, ребята? Клянусь святым Мартином, это так! - Он замолчал, лицо его сделалось строгим. - А воюем мы против всех, сударь, у кого тугие кошельки и толстое брюхо. Сбежали сюда от обидчиков и отныне - люди вольные, как здешние птицы. Правда, рейнвейнским нас балуют нечасто, да и запах сочного рагу мы давно забыли... Ну, а куда направляетесь вы, сударь, прозванный Белым Скитальцем?
      - Ого! - гулко прогремел голос рыцаря. - Оказывается, даже сюда долетели вести обо мне!
      - Это не удивительно, сударь: вести бегают быстрее людей.
      - Что верно, то верно. Так вот, вы спрашиваете, куда я направляюсь. А я и сам не знаю. - Он негромко засмеялся. - Ищу правду...
      - Хэ, сударь! Это все одно, что искать вчерашний день! - Гюйо окончательно осмелел и подошел к рыцарю совсем близко. - Мы слыхали, сударь, будто вы сами ни на кого не нападаете.
      - Это верно.
      - Ну вот и ладно. С вами мы тоже не хотим ссориться. А уж коли не знаете, где что искать, так оставайтесь лучше у нас.
      Неподалеку в лесу зашумело, раздался треск сухих сучьев, и через минуту на дорогу высыпало до полусотни таких же, как Гюйо, оборванцев во главе с молодой черноволосой женщиной.
      - Ну, что? - спросила она у Гюйо.
      - Да вот, толкуем, - отозвался тот. - Господин рыцарь едет, сам не знает куда. Хочу зазвать в наш отряд, госпожа Перетта. Перетта встала рядом с Гюйо и обратилась к всаднику:
      - Я много слышала о вас, храбрый рыцарь, и рада, что теперь сама вижу вас.
      Белый Скиталец учтиво поклонился:
      - Мое имя Уайт, сударыня. Я благодарю судьбу, что наконец встретил такого очаровательного командира!
      - О, что вы, господин Уайт! - Перетта на мгновение смутилась: наверно, не так часто приходилось слышать ей подобные комплименты. - С времен великой Жанны немало женщин пыталось командовать, и очень часто у нас это получается лучше, чем у мужчин! - Она гордо взглянула на Гюйо и обратилась к Скитальцу: - Не согласитесь ли, сударь, отдохнуть у нас с дороги? Поедите с нами, подумаете, что делать дальше.
      Рыцарь снова поклонился:
      - Благодарю за приглашение, сударыня. Мы с моим преданным Тру с удовольствием воспользуемся вашей добротой.
      Он легко оставил седло, похлопал Тру по гладкой шее и передал поводья мальчишке.
      - А можно мне немножко проехать, сударь? - спросил тот.
      - Не советую, сударь: он никого не признает, кроме меня - обязательно сбросит!
      - Снимите же ваш шлем, господин Уайт, - посоветовала Перетта. - Неудобно в нем.
      - Привык. - Скиталец немного помолчал и пояснил: - Пусть вас это не смущает. В присутствии людей я даже не поднимаю забрала.
      - Почему? - Не получив ответа, женщина мельком взглянула на рыцаря и робко кивнула: - Да, да, я, кажется, слышала... Простите.
      Окруженные со всех сторон веселыми оборванцами, они добрались до стоянки отряда и расположились на краю широкой поляны под старым дубом. Перетта дала распоряжение готовить ужин - "чем бог послал", - люди тут же забегали по шалашам и землянкам, называемым здесь барсучьими норами, о чем-то шептались, спорили, но делали все быстро и умело. Затем она обратилась к Уайту с той же просьбой - остаться в отряде, - поскольку он сам по себе, ни у кого не служит и никому ничего не должен. Уайт отказался, пояснив это тем, что собирается повесить меч на стену и не прикасаться к нему больше никогда. Это удивило Перетту.
      - Мое оружие принесло много бед, сударыня, - тихо пояснил Скиталец. - В Бретани и Мене остались десятки жертв. Однако теперь я будто обрел иное зрение, почувствовал в себе отрадные теплые вихри. И отныне, когда вижу доброту, душевность, мир кажется мне просторнее и краше...
      В лагере неожиданно возник переполох. Госпожа Перетта поднялась навстречу говорливой толпе и строго спросила, в чем дело. Голоса постепенно смолкли, из людской глубины выбрались совсем еще юные паренек и девушка - разведчики отряда - и наперебой заговорили:
      - Только что на дорогу к Черным оврагам выехало семнадцать конных Арденнского Вепря, с ними десять повозок с разной едой: видно, опять разграбили какой-нибудь трактир, а может, и таких, как мы. Отобьем - до конца лета сыты будем!
      - Ясно! - прервала Перетта. - В лагере остаются только женщины, дети и охрана. Остальные - со мной. Там ваша еда, там ваше оружие и одежда! Смерть прислужникам Арденнского Вепря! - Она оглянулась и с надеждой посмотрела на Уайта: - А вы... не пойдете с нами, сударь?
      Белый Скиталец с минуту колебался, потом тихо произнес:
      - Много я слышал про этих разбойников... Да, я пойду с вами. Это будет мой последний бой...
      В лагерь отряд вернулся лишь к полуночи - с богатым провиантом, оружием и лошадьми. Возле шалашей и землянок царило оживление, Провизия разносилась по вырытым в земле складам, распределялись кони и отвоеванное оружие.
      Госпожа Перетта разыскала Белого Скитальца. Он, как ей показалось, в глубокой задумчивости гладил морду преданного Тру. Услышав звук шагов, Уайт оглянулся и как-то виновато сказал:
      - Вот приводим себя в порядок после боя.
      - Мы сейчас устраиваем небольшой пир, господин Уайт. Рыцарь сдержанно вздохнул:
      - Вы же знаете... Впрочем, принесите чего-нибудь, но, прошу, немного и без вина.
      - Как-то неудобно, сударь: герой сражения...
      - Ну что вы, что вы! Не надо так. Перетта неловко помолчала.
      - Герой и есть, - упрямо повторила она и энергично откинула за плечи длинные спутанные волосы. - Ну а коню, сударь?
      - Спасибо, мой славный Тру ни в чем не нуждается. Госпожа Перетта сама принесла ужин и, пообещав скоро вернуться, пошла на другой конец поляны к ожидавшим ее товарищам. Вскоре оттуда донеслись первые здравицы в честь храброй госпожи Перетты и не менее отважного белого рыцаря, потом еще и еще. Уайт сидел в шалаше перед наскоро сооруженным столом и смотрел через неширокий вход на пирующих. Там горели костры и воткнутые в землю факелы на палках. Там было весело...
      Скиталец отодвинул оловянное блюдо с рагу и вдруг услышал осторожные голоса. Он выглянул из шалаша. Это были дети. При его появлении они хотели удрать, но он остановил их и с минуту разглядывал худенькие тела, едва прикрытые рваным тряпьем.
      - Что же вы ушли от хорошего ужина? - едва слышно спросил он, видимо боясь вспугнуть их.
      - Нас туда не пускают, - сказал самый старший. - У нас тут порядки строгие, сударь.
      - А когда же будете пировать вы?
      - После всех. Так мы выражаем почтение к взрослым.
      - Понятно. Но есть вы, наверно, все-таки хотите?
      - Хотим, сударь.
      Он пригласил всех к себе - их было пятеро. Дети немного поколебались, пошептались между собой и все же вошли. Ели они с жадностью людей, давно не знавших ничего, кроме воды и лепешек ячменного хлеба. Когда они немного утолили голод и увидели, что на столе ничего не осталось, старший мальчик виновато и жалобно посмотрел на рыцаря:
      - Ой! А вы, сударь?
      - Не беспокойтесь, не беспокойтесь, юные друзья! Я уже сыт.
      - А вы, оказывается, совсем не страшный, господин Уайт, - несмело сказала белокурая девочка. - А правду говорят, будто у вас в битвах сильно покалечено лицо?
      Старший мальчик толкнул ее в бок: "Дура!" - ив замешательстве обратился к незнакомцу:
      - Не слушайте ее, сударь: она весной с дерева свалилась! И потом, не все ли одно, какое лицо, правда? Главное, чтоб душа... - Он вскочил с места и молниеносным взглядом окинул товарищей: - Марш отсюда! Госпожа Перетта идет!
      Уайт не успел и слова сказать, как дети выбежали, и тотчас раздался голос Перетты:
      - Можно к вам, сударь?
      Она шагнула в зеленоватый полумрак шалаша и присела по другую сторону стола.
      - Мне надо бы вам многое сказать, господин Уайт. Но отложим разговор до утра. А сейчас располагайтесь поудобнее и отдохните как следует. Я пришлю сюда Гюйо, он приберет и поможет устроиться на ночлег...
      Госпоже Перетте не спалось. Она вспоминала последнее сражение, в котором Белый Скиталец уложил больше половины людей де ла Марка.
      "Какой он ловкий и смелый, - думала она. - Вот бы заполучить его в отряд и сделать правой рукой вместо взбалмошного Гюйо!.. И ведь подумать только: за весь бой не получил ни единой царапины!"
      Спала ли госпожа Перетта? Скорее всего нет. Просто забывалась на какое-то время в тревожной полудреме. Неясные предчувствия теснили душу и начинали не на шутку беспокоить ее...
      Вовсю горела полная луна, и свет ее косым ярким клином пробирался в шалаш... Вроде бы все спокойно и тихо - и кажется, что- то не так. Перетта поднялась, вышла на поляну и осторожно приблизилась к шалашу рыцаря. Тот стоял возле своего белоснежного Тру, положив левую руку на рукоятку меча. Госпожа Перетта сначала ничего необычного не заметила, ей даже не показалось странным это безмолвное созерцание луны. И вдруг яркая, как вспышка молнии, мысль: на шлеме рыцаря поднято забрало!
      - Не надо, сударыня, - тихо сказал Уайт. Он не шелохнулся, не изменил позы. - Не приближайтесь, прошу вас.
      - Но я...
      - Не надо, - повторил он. - Люди не выносят этого. Госпожа Перетта продолжала стоять, не в силах побороть желания
      заглянуть под забрало. Ведь если она сейчас уйдет, потом вряд ли когда
      представится подобный случай.
      - Неужели вы откажете женщине, сударь? - настойчиво, с трепетом спросила она. - Женщине, сударь!.. Не бойтесь, мне приходилось видеть и не такое!
      С минуту он как бы раздумывал, потом медленно повернулся. Перетта замерла. Виски и щеки у нее словно морозом стянуло, губы свело судорогой... Она увидела мертвое лицо с закрытыми глазами, лицо, подобное уродливой желтой маске.
      Госпожа Перетта покачнулась. Уайт поспешно бросился к ней и, подхватив на руки, отнес в шалаш. Он стоял перед нею неподвижно, размышляя о чем-то, потом осторожно коснулся ее волос и отдернул руку, словно его ударило током.
      Госпожа Перетта открыла глаза, втянула голову в плечи, но тут же расслабилась и сдержанно вздохнула:
      - Простите, сударь.
      - Простите вы меня. - Он шагнул к выходу и на миг задержался. - Я должен уйти от вас. Сейчас же...
      СООБЩЕНИЕ СЕДЬМОЕ
      в котором читатель убедится, что Белый Скиталец значительно больше времени затратит на осмотр и раздумья, чем на разговор с господином де ле Форам.
      Городок Конси, расположенный в низине неподалеку от Арденнского леса, не раз служил объектом для нашествия разбойных шаек де ла Марка: здесь они промышляли провизией и одеждой, лошадьми и оружием. Не обходили стороной и ювелиров, и даже почтенных граждан города. Люди здесь были запуганные, молчаливые.
      В городке с утра хлопали двери мастерских и лавок, заключались сделки, покупались и продавались товары. По узким кривым улочкам двигались крестьянские повозки с овощами и рыбой, степенно проезжали на конях местные рыцари с настороженными глазами, ближе к стенам домов жались спешившие по своим делам женщины. Люди начинали свою обычную каждодневную жизнь, сопряженную с тревожным ожиданием. Лишь в просторном особняке главы города сеньора де ле Фора царило постоянное спокойствие и неторопливость. Этот тучный, лысеющий человек с холеным лицом вставал поздно и любил завтракать в саду. Но в то утро, о котором идет речь, господин де ле Фор проснулся раньше обычного, позвал брадобрея, и, пока тот занимался своим делом и попутно сообщал последние новости, глава города внимательно рассматривал себя в зеркале. Одна новость заинтересовала его.
      - Белый Скиталец? - переспросил он, поднимая густые брови. - Позволь... Это тот самый?
      Хм... Какая нелегкая занесла его сюда? Что ему понадобилось в городе? Впрочем, что ему понадобилось в городе - пока не столь важно, как то, что приехал он со стороны Перонна. Уж не является ли он человеком герцога Карла? Если так, то что об этом может подумать Гийом де ла Марк, как он воспримет появление Белого Скитальца во вверенном господину де ле Фору городе, не разгневается ли? Вот что важно. Вот на какие вопросы следует найти ответы прежде всего. А ссориться с Арденнами не резон: соседи. И без того приходится жить, как на жаровне...
      - Зачем он здесь? - начал глава города издалека. Бритва в руке брадобрея на мгновение замерла.
      - Трудно сказать, ваша милость...
      - Это не ответ, Оливье. Вы должны все знать, во все вникать, обо всем докладывать. А пока направьте людей последить за ним: мало ли что. Пошлите лучше Гортрана и Лафаржа: эти свое ремесло знают.
      Гортран и Лафарж, переодевшись в суконные камзолы, вышли из особняка на площадь, миновали несколько узких переулков и лишь на улице Дижон увидели наконец Белого Скитальца. Тот сидел на коне возле каменного забора и, наверно, давно уже наблюдал за работой красильщиков.
      - Уж не собирается ли он поменять свой белый плащ на пурпур? - шепнул Гортран.
      Лафарж криво усмехнулся:
      - Может, жаждешь заполучить то, что на нем?
      - Не откажусь: такие доспехи не носят и короли!.. Говорят, он богаче всех банкиров Франции, но страшный урод, потому никогда и не поднимает забрала.
      Белый рыцарь двигался медленно, подолгу простаивал возле пекарей, ткачей, потом гончаров, гвоздарей, мясников, барышников и лишь во второй половине дня добрался до окраины, где чернели стены старой кузницы.
      Лафарж давно уже нервничал и чертыхался, поэтому новая остановка вывела его из себя.
      - Клянусь святым Мартином, если этот тип потащится еще куда-нибудь, я подохну с голоду, а перед смертью так отделаю его дубиной, что на нем останется кожи не больше, чем на святом Варфоломее!..
      - Попридержи язык, Лафарж. - Гортран сунул руку под ремень и надавил на живот. - А от куска говядины и я бы не отказался. - Он помолчал, раздумывая. - Вот что: ступай-ка к его милости. Доложи о наших наблюдениях и спроси, что делать дальше.
      Из кузницы доносился звонкий перестук молотков, над крышей колыхался легкий дымок. Двери были распахнуты. На пороге появился плечистый мастер с короткой черной бородой и в грязном фартуке и невесело оглядел рыцаря.
      - Чего угодно вашей милости? - спросил он сипловатым голосом. - Коня подковать или...
      - Не беспокойтесь, сударь. Я просто смотрю на вашу работу. Кузнец облегченно утер со лба пот.
      - Глядите, чего ж... ежели интересно. А то вот, - кивнул он на вход, большой заказ делаем.
      - Для кого?
      Он пожал широкими плечами.
      - То нам неизвестно. О том известно сеньору де ле Фору... Ну, извините, ваша милость, мне надо работать.
      Кузнец ушел, а Белый Скиталец развернул коня и неожиданно увидел двух верховых рыцарей. Оба учтиво поклонились ему и сообщили о желании сеньора де ле Фора побеседовать с достославным гостем.
      К особняку добрались кратчайшим путем, проехали мимо вооруженной до зубов охраны и оказались в большом живописном саду. Господин де ле Фор принял Скитальца в просторной беседке, один, поскольку благоразумно посчитал, что гость будет себя чувствовать с опущенным забралом свободнее, если разговор пойдет с глазу на глаз.
      Познакомились.
      - Не заказать ли нам чего-нибудь перекусить, господин Уайт? - спросил де ле Фор и тут же спохватился: - Ах, да, простите... - Он с сожалением причмокнул и с минуту разглядывал свою руку, положенную на столик. Полысевшая голова его уже была тронута сединой, седыми были и редкие баки. Ну что ж, обойдемся... Итак, рад приветствовать вас в нашем городе, храбрый рыцарь. Много, много наслышан. Не напрасно говорят, будто слава ваша так же прочна, как и ваш щит: ведь о вас болтают бог весть что на всех дорогах Франции. О-о, пусть это не удивляет моего отважного гостя, он сам в немалой степени заинтриговал всех своей таинственностью. По сути, никто не знает, кто вы такой, так ли богаты...
      Черная щель над забралом начинала раздражать главу города, раздражали своей несуразностью и круглые прозрачные камни, искусно вделанные в шлем, и он уже начинал сожалеть о том, что пригласил незнакомца к себе: во-первых, совершенно ясно - никакой он не шпион и не человек герцога Бургундского, поскольку, как оказалось, едет из Бретани, а во-вторых, очень уж трудно вести разговор, не видя человеческого лица. Нет-нет, конечно же, господин де ле Фор поступил неосмотрительно. И если бы не этот дурак Оливье...
      Хозяин, как бы случайно, коснулся влажного лба и снова принял непринужденную позу.
      - Собственно, я пригласил вас буквально на пять минут, господин Уайт, сказал он, - чтобы поинтересоваться целью посещения нашего города, как он понравился, куда думаете направляться дальше. Говорят, у вас весьма высокие покровители?
      Рыцарь, кажется, усмехнулся:
      - Вы ошибаетесь, сеньор. Никаких покровителей у меня нет.
      - Вот как? - Непонятно было, то ли господин де ле Фор обрадовался, то ли разочаровался. - Признаться, я этому верил, сударь. Однако я верил и тому, что здесь вы ищете встречи с Гийомом де ла Марком.
      Белый Скиталец энергично вскинул голову - так, что плюмаж на его шлеме протестующе вздрогнул.
      - Сеньор, я не могу даже слышать имени этого человека! Я прибыл сюда по зову голоса, который живет во мне, и, клянусь, не позже захода солнца буду на дороге в Верден.
      - Зачем же так спешить, господин Уайт? Разве вам здесь не понравилось?
      - Город хорош, сеньор, но был бы в сотню раз лучше, если бы не его рабское повиновение арденнскому разбойнику. У вас много мастерских - и почти все они работают на де ла Марка... Не знаю теперь, что краше: трудиться ли на подобных негодяев или по- прежнему держать в руке меч? Я слышал: около двух веков назад во Флоренции существовала могущественная коммуна, коммуна свободы и разума, и там рыцари не боялись опозорить свое рыцарское звание трудом, полезным для общества. Вот и я хочу быть полезным для людей! Но не для тех, кто станет богатеть за счет моего труда...
      - О-о, вы человек опасный, сударь! - натянуто рассмеялся де ле Фор. - И смелый в суждениях! Буду весьма рад, если вам удастся найти такую работу в нашем грешном мире. Только ведь теперь не те времена, сударь: нынче рыцарь должен быть рыцарем - и никем больше. Стань он, к примеру, гончаром или красильщиком - его засмеют да еще поколотят; не будет ему покоя ни от рыцарей, ни от строгих властей, не так ли?.. Впрочем, простите, кажется, звонят у святого Мартина. Я должен спешить. Прощайте, господин Уайт. Рад был нашему знакомству...
      Когда у ворот раздалось цоканье копыт, господин де ле Фор судорожно вздохнул.
      - Пресвятая дева Эмбреенская! - воскликнул он. - Надоумил же меня этот старый дурак Оливье пригласить опасного бродягу! Ну, я покажу ему! Вытрясу его рыжие веснушки!.. Уф-ф! Голова до сих пор будто не моя от этой черной щели!
      Он вызвал Оливье. Бедный брадобрей отчаянно хлопал глазами, и его оттопыренные уши никак не могли удержать всех тех проклятий, которыми удостоил его почтенный глава города. Когда словесная буря миновала, господин де ле Фор долго и хмуро молчал, затем велел отправить за Скитальцем тех же соглядатаев. Но Гортран с Лафаржем вернулись поздно вечером и не сообщили ничего заслуживающего внимания. Перед заходом солнца белый рыцарь выехал за город и не один час просидел на берегу Мааса в глубокой задумчивости. Как видно, он собирался ехать дальше по дороге на Верден.
      СООБЩЕНИЕ ВОСЬМОЕ,
      о том, как старый лесник Шарль Бовье проводил опыт, из которого следовало, что лучше один раз увидеть, чем, сто услышать, а также о том, почему в лес ушли трое вместо одного
      Перед восходом солнца Белый Скиталец выехал из леса. Дорога свернула вправо и сероватой извилистой лентой пролегла вдоль опушки, за густым кустарником она терялась, - видимо, уходила под уклон, потому что вдали угадывалась низина с обширными полями и жавшимися друг к другу домишками.
      Начинался рассвет - жидкий, водянистый. Луна понемногу таяла в бледной сини, меркли одна за другой звезды, и лишь яркий Сатурн по-прежнему горел мягкой немигающей точкой.
      Ночью прошел дождь. Дорога была мокрая, грязь хлюпала под копытами.
      Уайт свернул на тропинку - она вела к роще, которая обрывалась перед спуском в низину, - проехал возле нее до холма - оттуда были видны поля и деревня - и неторопливо спешился. Перед ним, сразу же за речкой, начинались первые дома, полускрытые зеленью садов и небольшими цветниками.
      Солнце вставало за спиной рыцаря. Первые лучи уже коснулись далекой линии горизонта, посветлело небо. В вышине сонно покачивались мокрые ветви, роняя тяжелые капли.
      Мальчишки первыми заметили рыцаря. Тотчас в деревне возник переполох. Матери прятали детей, девушки пачкали лица сажей. Крестьяне настороженно поглядывали на опушку рощи, но вскоре убедились, что рыцарь один, к тому же не первый час сидит неподвижно, точно железная статуя, и, видимо, недобрых намерений не имеет. Кто-то где-то слышал о белом рыцаре и теперь с видом знатока рассказывал селянам невероятные истории о Скитальце, люди ахали, охали, качали головами, крестились и призывали в заступники господа бога.
      К полудню в деревню зашел лесник Шарль Бовье и стал успокаивать крестьян.
      - Не слушайте вы болтунов! - смеясь, сказал он. - Ишь навыдумывали: выходец с того света, пьет людскую кровь, заманивает в пропасти и омуты!.. Тьфу!
      Он не спеша уселся на пригорок и сощуренными глазами посмотрел на старых знакомых.
      - Я вот недавно был в городе, так, наверно уж, получше вас знаю толки о Скитальце. Кто встречался с ним - отзывается весьма и весьма лестно, он даже с крестьянами будто свой.
      - Ну уж сказал, Шарль! Это же рыцарь! Из-за спин крестьян выбрался белоголовый парень и встал напротив лесника.
      - Дядюшка Шарло, - спросил он, - а почему вы не верите, будто он - сатана в образе рыцаря? Ведь говорят же люди!
      И началось! Кто о чем. Вспомнили даже то, что было в седые времена, и все это приписывали белому рыцарю.
      Больше других возражал белоголовый парень.
      - И не спорьте, дядюшка Шарло! - кричал он. - Вот, к примеру, человек всегда поможет в беде ближнему, а этот - хоть подохни! А однажды он проехал мимо деда с внуком - те в реку свалились - и не вызволил, пропадайте, мол, как хотите!
      - Ты это сам видел, Жан?
      - Да нет... Говорили.
      - Вот видишь - говорили. Ты не больно-то слушай такие речи. А ежели кто в чем сомневается, так давайте проверим, таков ли он?
      - Как это?
      - Да так. К примеру, я буду за старика. Чем не старик: борода седая, морщины, как у сморчка, и сам сухой, что тебе жердь. А ты, Жан, пойдешь за сына или внука.
      И что же мы будем делать?
      - Скажу чего. Только слушайся меня, как своего сеньора, и все будет ладно.
      Парень лукаво почесал за ухом.
      - А может, я боюсь, дядюшка Шарло. Сперва вы мне скажите, а уж там поглядим.
      - Экий ты, брат! - засмеялся лесник. - Такой великан, ярд в плечах, и боишься! Да на тебе пахать в пору!.. Тю, стыд какой! - Бовье брезгливо поморщился и отмахнулся от Жана, словно от чумного. Потом хитро посмотрел на парня: - Ладно, не красней, будто девица. Порешим так: побредем мы с тобой потихонечку по тропинке, что ведет к роще. По левую руку от мостков, как раз посредине реки, есть мелкое место. Вот туда мы и прыгнем - я будто свалюсь, а ты будто выручать меня. Понял?
      - Так ведь как не понять. Жан снова почесал за ухом. - А после суши штаны да рубаху. Небось староста понаделает плетью дырок на моей шкуре!
      - Не робей. Уговорю твоего старосту.
      - Ну, если уговорите... А чего после, как прыгнем?
      - После ты, Жан, станешь орать, чтобы нас, значит, спасали. Парень весело тряхнул лохматой головой.
      - Ох, и выдумщик вы, дядюшка Шарло! Представление да и только!
      - Дело ли ты замыслил, Шарль? - сказал старый крестьянин. - Слыхал я, с ним шутки плохи.
      - Да он уж и сгинул! - загалдели мальчишки.
      Лесник опешил:
      - Кто сгинул?
      - Да рыцарь-то ваш!
      - Вот беда... Куда ж это он? - Дядюшка Шарло растерянно огляделся, и глаза его снова оживились. - Никуда не сгинул: вон с полей возвращается!.. Ну-ка, босоногие, марш отсюда, чтоб ни одного рыцарь не приметил! А мы с тобой, Жан Великан, поплетемся к мосткам, как, только Скиталец подъедет к тропинке.
      - Смехота! - хмыкнул Жан. - Я хоть рубаху сыму: жалко ведь...
      - Сымай, сымай, - нахмурился старый Бовье. - И штаны сымай, и башмаки!.. Вон какой вымахал, под стать тому дубу, а соображения - что тебе у воробья!
      - Вы чего, дядюшка Шарло?
      - "Чего", "чего". Не купаться идешь, дурень, - дело делать!.. Дошагав до середины моста, лесник притворился и дрогнувшим голосом пробормотал:
      - Пресвятая дева... а у меня и впрямь голова кругом пошла! - Бовье покачнулся вправо, влево, ноги у него подкосились - и он грохнулся в воду.
      Парень дико закричал и, забыв про свою рубаху, бросился вслед за ним, ухватил его руку, потом сгреб за плечи - с такой силой, что дядюшка Шарло сам взвыл от боли.
      - Да полегче ты, медведь! - простонал он. - Я ж живой! Жан от радости сдавил его еще сильнее.
      - Храни вас господь, дядюшка Шарло!
      - Чего, чего скалишься? Забыл, что делать надо?
      - А чего?
      - Ори. Парень заорал.
      - Так одни коровы мычат, - рассердился лесник. - Ори громче!
      - Спаси-ите! - закричал парень во всю глотку. - Тону-у!
      - Подходяще, - заметил дядюшка Шарло. - Ори еще.
      Но больше орать не пришлось: к ним во весь опор мчался на своем белоснежном коне Скиталец. Остановившись на мгновение посредине моста и поняв, что оттуда не достать, он выехал на берег, спешился, хотел протянуть копье, но оно оказалось коротким. Отыскав три не слишком толстых бревна, он сноровисто перехватил их гибкими ветвями и, столкнув в воду, приказал парню:
      - Берите конец, молодой человек, и помогите вашему дедушке взобраться на бревна!
      - А я как же? - отчаянно спросил Жан. - Я же не умею плавать! Рыцарь не ответил. Привалил конец плотика большим камнем и вошел в воду, чтобы довести Бовье до берега.
      - Теперь вы, - спокойно сказал он. - Держитесь за бревна. Жан всей грудью навалился на шаткий плот. Откинув камень, Уайт медленно подвел бревна к берегу. К речке подошли крестьяне, ребятишки и молча смотрели, как дядюшка Шарль с Жаном отжимали на себе одежду, как бежали потоки воды из доспехов рыцаря. Отряхивая бороду, старый лесник усмехнулся:
      - Самое потешное, что я и плавать-то не умею...
      - Так и я тоже! - нервно засмеялся Жан.
      - Ну вот. А я думал - в крайности поможешь! - Лесник низко поклонился Белому Скитальцу: - Да хранит вас господь, сударь! Если б не вы...
      - Если бы не я, вам помогли бы крестьяне, - скромно отозвался рыцарь. Просто я оказался ближе всех. И все же благодарю судьбу, что это посчастливилось сделать именно мне.
      - Посчастливилось, сударь?
      - Да. Посчастливилось. - Уайт приблизился к коню. - Ну что ж, поехали, Тру?
      - Куда вы, сударь? - удивился дядюшка Шарло. - Хоть обсохните маленько! И потом, мне почудилось, будто вы... нездоровы: полдня просидели на одном месте!
      Рыцарь кивнул:
      - Да, я болен, добрый человек. Болен воспоминаниями.
      - Чем, чем, сударь?
      Скиталец навел на старого Бовье свою черную щель шлема, но ничего не ответил. Снова повернулся к коню и похлопал его по шее латной перчаткой. Лесник взглянул на крестьян - те беспомощно пожимали плечами, почесывали затылки.
      - Сударь, - вдруг осенило дядюшку Шарло, - не пойти ли вам со мною в лес? Вмиг всю хворь как рукой снимет! Живу один, а вдвоем-то куда веселей! Подметив задумчивость рыцаря, он горячо добавил: - Отдохнете, сударь, оглядитесь, наберетесь сил, а там видно будет. Еды на двоих всегда хватит, да и коню корма найдется.
      С минуту длилось напряженное молчание.
      - Спасибо, - наконец сказал рыцарь, и темный провал над забралом словно просветлел. - Если вы в самом деле не против, я, пожалуй, побуду в лесу дня два.
      - Вот и ладно! - оживился дядюшка Шарло. - Малость пообсохнем - ив дорогу. Вдвоем-то оно всегда веселей!
      Белый Скиталец повернулся к своему коню и тихо поправил:
      - Втроем, добрый человек.
      СООБЩЕНИЕ ДЕВЯТОЕ,
      где говорится о том, что значит вовремя чихнуть, и еще о добрых глазах и о лесном озере, которое очень похоже на зеркало
      Через два дня Уайт не ушел. Не ушел он и через неделю, и лесник добрейшая душа - не скрывал своей радости. Уже на третье утро рыцарь сам напросился в обход, начинал интересоваться жизнью растений, задавал массу вопросов, и Бовье, не привыкший много говорить, почувствовал, как у него устал язык и пересохло во рту.
      А однажды вечером после длительного молчания Уайт вдруг сказал:
      - Вы даже не представляете себе, дядюшка Шарло, какое большое дело делаете. Вы, по сути, предтеча... Вы не ограничиваетесь обязанностями просто лесника, вы делаете больше - охраняете лес: заботитесь о жизни каждого дерева, вовремя убираете безнадежные, больные растения и сухостой. Все это ох как верно - как сама истина...
      Бовье настороженно прислушивался к словам Уайта. Присел на край табурета и замер. Даже глиняная кружка в его узловатых пальцах остановилась на полпути к губам. В маленькой комнатке повисла тишина. Огонь факела лениво колыхался из стороны в сторону. Стоявший при входе кувшин с настоем ивовой коры временами доносил горьковатый запах.
      Старый Бовье покашлял и наконец не спеша, с заметным беспокойством отхлебнул из кружки.
      - Что-то плохо я понял тебя, дружок, с твоими иноземными словами, произнес он, морща лоб. - Ну да ладно. Творю ли доброе дело - не мне судить. Просто люблю лес, - это скажу тебе точно. А вот передохнуть тебе малость надо бы: притомился. Да и ночь на дворе...
      Дни бежали быстро - интересные, непохожие один на другой. Всякий раз дядюшка Шарло рассказывал что-нибудь новое - о деревьях, словно о живых существах, о жизни и повадках птиц и зверей. Как-то, бродя по лесу, старый Бовье выбрал живописную лужайку и присел под каштаном. Пригласил отдохнуть и Уайта.
      - Сдавать стал, - застенчиво пояснил он, снимая шляпу и утирая пот со лба. - Раньше-то, бывало, эту дорожку ходил весело и споро, а теперь - сам видишь... Н-да, годочки берут свое, дружок. Берут!
      Он хрипловато вздохнул, утер полой камзола лицо и шею.
      - Напиться не хочешь ли? А то тут рядом озерко есть.
      - Это то, круглое?
      - Оно самое. Запомнил?
      - Конечно... А я, кажется, и в самом деле захотел пить, - с каким-то удивлением произнес Уайт. - А вы, дядюшка Шарло?
      - Э, нет, дружок: чем жарче день, тем меньше пью, все одно потом выйдет. Хотя ведь и от пота польза есть: кожу прочищает.
      Он провел мозолистой ладонью по лбу, по щекам, посмотрел то ли на небо, то ли на кроны деревьев, потом заговорил снова - тихо, с паузами, понурив голову.
      - Давненько уж мы вместе. Дело теперь знаешь не хуже меня... на редкость понятливый оказался. Даже поверил, что деревья живые, такие же живые, как человек: они, как люди, рождаются, растут и умирают... Так что в крайности заменишь меня. Никому больше лес не доверю!.. Ну, а водички-то испить хочешь? - перебил он себя.
      - Да нет, после, дядюшка Шарло. Еще успею.
      - Гляди. Сам себе сеньор... Так вот я и говорю: чудной ты какой-то, Уайт. По всему видать - не из простых: вон какие латы да камни на шлеме! Не иначе, в немилости оказался. С твоей-то смекалкой да сноровкой не по лесу ходить пристало, а во дворце иль в крайности в каком знатном замке сидеть надобно.
      Уайт смущенно засмеялся:
      - Ничего мне этого не надо: я никогда не стану выше того, что хочу.
      - А чего же ты хочешь?
      - Немногого. - Уайт поднялся и стал задумчиво поглаживать ствол каштана. - Хочу любить вот их, хочу любить людей. А во дворце ничего этого у меня не будет.
      - Вот я и говорю: чудной, - убежденно повторил лесник. - Толковый, добрый - верно. Но - чудной... Много в тебе туману, дружок. Опять же долго ли будешь таскать на себе эти железяки, будто проклятый небом. Себя не жалко, так лошаденку пощади!.. Ну, понимаю, не дурень: что-то там такое с лицом. А все прочее?
      - Я уж вроде и привык, дядюшка Шарло, - сказал Уайт. Бовье грустно усмехнулся в бороду:
      - О том ли толкуешь, дружок? Пора бы уж нам быть попрямодушнее. Или я не прав? Ежели считаешь, будто напугаюсь чего или не пойму всех твоих тайностей... Может, и бестолков в таких-то делах - бог простит! - но разве ж в том суть? Разве ж, увидав твои тяжкие шрамы, стану другим? Да не может такого статься!.. Я полюбил тебя, как сына родного, со всеми твоими болячками и секретами...
      - Спасибо... - У Уайта, кажется, дрогнул голос. - Спасибо, дядюшка Шарло! Я очень... впервые...
      - Э, да чего там!
      Старый Бовье заморгал и стал старательно отряхивать штаны, потом долго смотрел в сторону, прежде чем заговорить снова.
      - Ну вот тебе мой сказ, дружок: не таи в себе это - скинь половину своих бед на мои плечи, выдержу!.. Одному-то трудновато сладить, вдвоем легче... А неприглядности своей стыдиться не надо. Главное ведь в человеке душа. А душа у тебя - любой позавидует. - Бовье медленно поднялся. - Пошли, что ли?
      Он прикрыл лицо ладонями и внезапно чихнул.
      - К чему это я?.. Ах, да! Глаза у тебя, дружок, - хорошие глаза! Любовался утречком, как солнышко вставало. А оно, ясное, заглянуло прямо в эту черную дыру в шлеме - и будто два камня драгоценные.
      - Там, где у вас? - тихо, с недоверием спросил Уайт. И еще тише: Глаза... у меня?
      - А то у кого ж. Хоть бы забрало это проклятое поднял - грех прятать от людей такое богатство!
      На мгновение Уайт замер. Потом провел перчаткой по щели над забралом, провел еще раз - и вдруг бросился в чащу, шурша ветвями плотного кустарника.
      - Куда ж ты? - ничего не понимая, спросил Бовье. - Да погоди же, куда ты?
      "Не иначе, беда", - решил он. Продравшись сквозь кусты, он вышел к лесному озеру и судорожно обхватил рукой дерево. Уайт стоял на коленях на самой кромке берега и осторожно, с заметным недоверием и боязнью поднимал забрало, потом чуть подался вперед, чтобы яснее увидеть свое отражение... Бовье растерялся, не знал, что делать. Его обуял страх, когда Уайт с усилием снял шлем и нагнулся к самой воде. И тут же по лесу разнесся торжествующий крик:
      - Я вижу!
      - Чего... чего ты такое толкуешь? - Лесник с тревогой следил за ним, не решаясь приблизиться. - Ты отступи, отступи от воды-то, чего прилип!
      - Я вижу, дядюшка Шарло!
      - Отступи, говорю! Тут с твоими железками - сразу на дно!
      - Я вижу! Без шлема вижу!
      Уайт оглянулся. Старый Бовье увидел чистое молодое лицо с едва пробивавшимися усами и счастливые карие глаза, излучавшие любовь ко всему миру...
      СООБЩЕНИЕ ДЕСЯТОЕ,
      последнее, в котором передается откровенный ночной разговор и выясняется причина ухода Белого Скитальца и Тру
      Заболел старый Бовье. Свалило его быстро - за четверть часа до возвращения Уайта из леса. Еще хорошо, что в тот момент пришел белоголовый Жан, не растерялся, донес лесника до постели.
      - Что с ним? - с тревогой спросил Уайт, едва перешагнув порог. Жан громко всхлипнул:
      - Кончился...
      Лицо Бовье казалось восковым, резче обрисовались скулы, глаза были закрыты.
      - Луна взошла?
      - Что... сударь?
      - Луны, говорю, не видно еще?
      - Н-нет, сударь...
      Уайт колебался лишь мгновение, И все же решился: сбросил с Бовье камзол, сосредоточился. Железные руки плавно прошлись над телом лесника, на кончиках пальцев чуть слышно потрескивали слабые искры. Жан не мог сдвинуться с места, неведомая сила словно приковала его к стене. Он со страхом следил, как над дядюшкой Шарло все четче обозначался непонятный округлый полог, выросший будто из осколков подсвеченной изнутри слюды. А Уайт все водил и водил руками - медленно, плавно - от головы до ступней старика. Но вот он выпрямился и, взяв свой шлем, чуть покачиваясь, вышел из дома. Жан слышал, как с лязгом поднялось забрало и как тяжко, вроде со стоном, вздохнул рыцарь... Зачем он снова надел свой шлем? Не собирается ли уйти в такой-то скорбный час?.. И что это за странный полог, к чему он тут?.. Ох, пресвятая дева! Уж не колдовство ли это? Не козни ли сатаны?
      Едва перекрестившись, Жан выбежал на крыльцо и обомлел: рыцарь сидел, уткнувшись головой в перила.
      - Су... сударь...
      Уайт с усилием, едва заметно приподнял голову.
      - Все позади, Жан. Дядюшка Шарло будет жить.
      - Слава всевышнему господу нашему... Но что с вами-то, сударь? Почему вы...
      Уайт отозвался не сразу, слабым голосом:
      - Скоро ли луна, Жан?
      - Луна?.. Зачем, сударь?.. Вон она - всходит...
      Старый Бовье проснулся в полночь. В комнате стоял полумрак. По-прежнему пахло ивовой корой и чем-то еще - как после грозы... Но постой-ка, постой: его вроде крепко прихватило с вечера? Да, да. Думал, конец. А вроде и ничего - здоров и бодр, как прежде... А где ж Уайт? Неужели до сих пор не вернулся? Не может того быть. Тут где-нибудь. И был еще вроде Жан Великан. Ну, этот, конечно, удрал в деревню - не станет же ночевать в лесу.
      Бовье поднялся, набросил на плечи камзол и выглянул за дверь. Луна стояла высоко и заливала ярким светом и полянку, и дом. Уайт сидел на крыльце с поднятым забралом.
      - Как это меня вчера-то, - сказал Бовье. - Видал? Сразу будто в могилу провалился.
      - Ничего, ничего, дядюшка Шарло. Теперь вы здоровы.
      - Слава пресвятой деве!.. А ты опять в своей железяке. Можно подумать, никак нельзя без нее!
      - Можно, - согласился Уайт. Снял шлем и пригладил на голове волосы.
      Бовье неодобрительно взглянул на латы Уайта, качнул головой. Потом осторожно уселся рядом.
      - Виделось во сне сегодня, будто ты в одеждах знатного сеньора, весь в золоте да в каменьях, и будто открылся мне - кто таков, откуда. Вот только память-то слаба стала, не упомнил... Уж сказался бы, а?
      Уайт долго сидел неподвижно, вскинув лицо к звездам. Потом едва слышно вздохнул.
      - Я из очень далекой загубленной страны, дядюшка Шарло. На моей родине было бездонное зеленое небо и голубые леса...
      - Зеленые, дружок, зеленые, - поправил Бовье.
      - Пусть будет так... Теперь ничего этого нет. И почти не осталось людей, которые чем-то похожи на вас.
      - Эвона! Куда ж они делись?
      - Долгая история. И я не знаю, как это можно попроще рассказать... Ну вот представьте две противоборствующие силы. Например, богатых сеньоров, жаждущих расширения своих земель, богатства, и предводителей других владений, которые хотят лишь равенства между людьми и всеобщего благоденствия. Первое - зло, второе - добро. Согласны?
      - Так вроде... верно выходит.
      - Однако надо сказать, что зло изобретательнее, изощреннее в своих помыслах, ему всегда легче, поскольку деяния его не ограничены никакими запретами, оно творит то, что ему заблагорассудится. А вот добру, высокой нравственности - значительно труднее: все ее устремления должны следовать в узком русле законов человеческой морали, не отходить в сторону, иначе можно оказаться на дороге зла.
      - Погоди, погоди... - Старый Бовье сосредоточенно утирал выступивший на лице пот. - Уж больно мудрено ты толкуешь. Не все ухватываю, как надо.
      - Простите, дядюшка Шарло, постараюсь попроще... Я начал говорить о противоборстве. Лук со стрелой, копье, меч - игрушки по сравнению с тем, что может придумать человек. Так случилось у нас. Сеньоры изобретали все новое, все более губительное оружие. Предводители других владений вынуждены были заниматься тем же, дабы не стать покоренными навеки... Люди создали горы самого ужасного оружия, которое применять было уже опасно: могла исчезнуть жизнь.
      Бовье во все глаза смотрел на Уайта.
      - Какие страсти ты говоришь, дружок! Неужто такое может статься?
      - Может, дядюшка Шарло. И не дай бог, чтоб это когда- нибудь случилось у вас! - Уайт помедлил, поднял голову, и глаза его остановились на какой-то звезде. - Смертоносное оружие в конце концов отомстило своим создателям без всякой войны. Люди стали мучиться неведомыми до той поры болезнями, умирали, начали деградировать. Дело дошло до того, что из всего населения осталась кучка людей, которая была вынуждена уйти под землю и там заново строить дома, фабрики, электростанции и все, что необходимо для жизни. Среди них были и подданные сеньоров и подданные предводителей. Изобретавшие раньше смертоносное оружие вынуждены стали изобретать совсем другое, и прежде всего - элиминаров... чистильщиков - тех, кто занимался очищением земли от опасных для жизни... ядов. Я из их числа. Только у таких, как я, было оружие и доспехи. В пище мы не нуждались, мы не знали ни сна, ни устали и несли охрану и работали круглосуточно. Нам, солдатам, охранникам, дали в руки меч и копье, убивающие даже на расстоянии. Один из глазков на шлеме способен родить луч, от которого все горит и плавится. Но здесь - здесь я ни разу не применил это!..
      Уайт по-прежнему смотрел на звезду и продолжал говорить тихо, задумчиво, скорее всего самому себе:
      - Чистильщики работали днем и ночью, а таких, как мы с Тру, сеньоры готовили к страшному, неслыханному преступлению: мы должны были в одну ночь уничтожить их противников!.. Тогда я не умел мыслить, действовал по приказам. И обязательно случилось бы несчастье, если бы один из нас не подслушал разговор о коварном замысле. Весть эта долетела даже до чистильщиков, и те решили помочь обреченным, которые, кстати, больше стыдили и убеждали сеньоров, чем помышляли о предупреждающем ударе.
      Мы с Тру получили приказ и ждали своего часа. А в это время в город проникло несколько чистильщиков, они ходили среди солдат и отговаривали их от слепого повиновения. Мы начали кое-что понимать, а пока думали, чистильщики внезапно напали на сеньоров. Многие из нас - я тоже - пошли за повстанцами. Все шло хорошо, но при штурме энергоцентра нас с Тру ударил разряд генератора статического электричества. Если бы не электронная защита... впрочем, и она оказалась не на высоте: мы находились на краю гибели. Когда пришли в себя, долго мучились неуверенностью, забывчивостью, и, видимо, потому вначале в моих действиях проявлялись рационализм и жестокость - качества, присущие не приученному думать солдату... Как попали в чужой мир - не представляю... Надо было учиться незнакомому языку, слиться с новой жизнью, поскольку надежды на возвращение у нас не было до последнего дня. - Уайт медленно, с усилием отвел взгляд от далекой звезды и посмотрел на лесника так, словно совсем не ожидал увидеть его рядом. - А-а. Кажется, я опять говорил непонятно? Простите.
      - Чего ж... - Бовье все еще сидел неподвижно, боясь пошевелиться.
      - Вот такая история, дядюшка Шарло. И есть у нее конец: мы с Тру возвращаемся на родину. Друзья разыскали нас и скоро будут здесь.
      - Эвона как... - Бовье потерянно смотрел в предрассветную черноту леса, поглаживая грудь. - И стало быть, никак... Стало быть, уйдешь?
      - У вас здесь хорошо, дядюшка Шарло, но родина есть родина!
      Долго сидели молча, думая каждый о своем.
      Начинался рассвет - неуверенный, робкий. Таяли тени. Меркли в синеве звезды. Прохлада проникала сквозь легкую одежду, вызывая озноб... И вдруг Уайт встал. Теплая улыбка будто осветила его лицо.
      - Они пришли, дядюшка Шарло! Они нашли нас! Лесник тоже поднялся и тоже пытался что-то разглядеть в разбеленной темноте леса.
      В ту минуту, когда лучи солнца брызнули по верхушкам деревьев, на полянку вышли двое со странными, как маски, лицами. Уайт взмахнул рукой, но тут же повернулся к Бовье и осторожно обнял его.
      - Прощайте, дядюшка Шарло. Спасибо вам за все, я никогда не забуду вас!
      Ноги отказали старому леснику. Он медленно осел, потом ухватился за перила, пытаясь подняться.
      - Остался бы! Один же я!..
      Но Уайт и Тру уходили. В какой-то момент они стали как бы чужими, незнакомыми и все быстрее, все заметнее растворялись в белесом тумане.