Покидая тогда местных жителей, герой наказал им продолжать поиски мальчика. И его визит к мисийцам только наполовину был продиктован необходимостью снова пополнить припасы в дорогу. Помимо этого Гераклу хотелось еще и узнать, чем все же закончилось следствие, которое вот уже несколько лет вели местные колобки.

Следствие, к его немалому огорчению, закончилось ничем. «Глухарь», — уныло развел руками начальник мириандинского РОВД, отчаянно боясь получить за это извещение о неполном служебном соответствии в голову. Но царь мисийцев Лик устроил гостям такой прием, что обострять отношения из-за уже затянувшейся тиной истории не хотелось. Милицейский начальник сохранил должность, а Геракл даже пообещал Лику помощь в войне с соседями-бебриками. Тем более что к тому его усердно подбивал приятель Тесей, которому это неприятное племя успело насолить еще при аргонавтах.

После пропажи Геракла следующую остановку аргонавты сделали как раз на земле бебриков, чей царь Амик не понимал не только юмора, но и простого человеческого языка. Здоровый, как лось, он полагал себя лучшим кулачным бойцом планеты в абсолютном весе, что и доказывал всем прибывающим в его владения чужеземцам. А поскольку через его земли странствовали в большинстве своем купцы и паломники, то сложностей с доказательной базой у Амика не возникало.

Правила бокса в те времена были иные, нежели сейчас. Мало того, что бой велся обязательно до нокаута, так еще и вместо перчаток использовались специальные накладки из кожаных ремней с нашитыми на них металлическими бляхами. Вдобавок ко всему Амик ввел в регламент пункт, по которому отказавшийся от поединка «признавался трусом, не мужиком, тряпкой и вообще чмом» и, как недостойный жить, сбрасывался со скалы. Поэтому выбор у туристов, по глупости посетивших бебриков, был, мягко говоря, небогатый.

Увидев очередную швартующуюся галеру, Амик велел своему рекламному агенту бежать расклеивать афиши «Сегодня. Бокс. Амик Непобедимый против Кого-то Неизвестного. Вход бесплатный» и лично пошел на пристань, чтобы ознакомить заезжих спортсменов с условиями предстоящего боя. К «Арго» он приблизился с видом Майка Тайсона, входящего в камеру с пассивными педерастами.

Прямо с причала едва ступившим на твердую землю аргонавтам было в грубой форме отказано в еде и воде, пока кто-нибудь из них не выйдет на боксерский поединок. Отряду супергероев даже после утомительного рейда вряд ли составило бы большое затруднение по праву меча получить все необходимое. Но самонадеянная брань заштатного царька, привыкшего лелеять свое боксерское самомнение о выжиревшие лоскуты американских туристов, настолько задела приплывших, что было решено проучить зазнайку, даже не пожелавшего разобраться толком, кого ему послали боги в этот раз.

А боги послали ему не просто полсотни здоровых мужиков, необычайно ловких до драки оружно и рукопашно, но среди них еще и будущего первого в мировой истории олимпийского чемпиона по боксу. Сколько секунд понадобится современному обладателю олимпийского золота в абсолютной весовой категории, чтобы отправить в нокаут даже очень здорового любителя поскандалить в подъезде? За три с половиной тысячи лет ничего не изменилось.

Полидевк, который после возвращения из плавания выиграл лавровый венок на первых Олимпийских играх, был в два раза моложе и чуть ли не во столько же легче своего оппонента и не производил впечатления серьезного противника. Двухметровый Амик настолько не сомневался в победе, что даже предложил сопернику первому выбрать кожаные ремни-накладки. В далекую бебриковскую провинцию в ту пору, очевидно, еще не доходили спортивные газеты, иначе Амик знал бы о восходящей звезде мирового бокса, незадолго до отплытия на «Арго» потрясшей эллинский спортивный мир своими блестящими победами на рингах Афин, Фив и Спарты.

Как семнадцатилетний Кассиус Клей, еще не перекрестившийся в веру пророка Мохаммеда, с легкостью выиграл Олимпиаду в Риме, так Полидевк, не напрягаясь, разделывался с соперниками, желая лишь, чтобы Геракл поскорей основал Олимпийские игры. И тогда можно будет, наконец, показать свое мастерство во всей красе.

Под крики собравшейся публики Амик, как всегда без разведки, пошел вперед, обрушив на Полидевка град ударов и стараясь в первые же секунды сломить сопротивление противника. Но все вышло совсем не так, как бывало обычно. Сначала Полидевк, порхая бабочкой, ушел от первой бурной атаки гиганта. А затем, дождавшись второго натиска, вместо отскока резко нырнул под правую руку великана и коротким боковым с левой свалил его в нокаут. Удар был настолько силен и точен, что височная кость не выдержала, и судьям даже не понадобилось открывать счет. И без вердикта врача стало понятно, что Амик загнал себя в вырытую собственными руками яму и уже больше не поднимется никогда.

Шокированные таким исходом бебрики, придя в себя, сдуру бросились на Полидевка с мечами и копьями, но тот и в такой ситуации не оплошал. На зависть Тадеушу Касьянову, уложил голыми руками двоих нападавших, а подоспевшие аргонавты без затруднений разогнали оставшуюся без предводителя толпу. После чего, плюясь и всячески ругая бебриковское негостеприимство, с запасом пищи и пресной воды тронулись дальше. Бебрики же и после смерти Амика не встали на путь исправления. Идеалы равенства и всеобщего братства остались чужды им, более того, под предводительством Амикова брата Мигдона они принялись нещадно теснить сопредельных мисийцев. И если бы не неожиданное появление в Мириандине Геракла, наверняка скинули бы подданных Лика в море, не хуже, чем несколько позднее Красная армия — Белую.

С прибытием же величайшего из героев дела у мисийцев очень быстро наладились. Ведомые Гераклом, они принялись бить непобедимых доселе бебриков на всех фронтах и вскоре отвоевали столько земли, что Лику пришлось даже собирать специальный совет старейшин, чтобы решить, как поступить с внезапно привалившим богатством. Но действия Геракла на целый круг опережали творческую мысль мисийской Думы. Едва только старцы находили адекватное применение обретенным землям, как тут же приходила реляция о новых победах и новых аннексированных территориях, и все приходилось начинать заново.

В конце концов, героя вежливо попросили приостановить завоевательную деятельность. После чего по привычке переложили ответственность на дельфийского оракула, погнав к нему за решением гонца. Геракл, впервые вставший во главе настоящего войска в настоящей большой войне и впервые отведавший полководческого успеха, остановился с огромным сожалением. Оракул, опасаясь на этот раз обойтись с героем непочтительно, рекомендовал назвать полученные владения в честь их завоевателя и жить на них богато и счастливо. Царь мисийцев Лик издал указ и о первом, и о втором, но, если поименовать территорию Гераклеей удалось сразу, то организовать богатую и счастливую жизнь там не получилось в полной мере даже у современных турок. Хотя все жившие на земле Геракла поколения честно старались выполнить завет оракула.

Отпраздновав вместе с осчастливленными мисийцами день победы, Геракл приказал поднимать паруса и держать курс на северное побережье Черного моря, где его уже, поди, заждалась заинтригованная газетными сплетнями Ипполита. И был недалек от истины.

Даже в те дотелевизионные и безинтернетные времена, когда новости от одного полушария до другого еще не долетали в считаные секунды, при сильном желании нужная информация попадала к заинтересованным лицам очень быстро. Желанием же предводительницу амазонок природа не обделила, и весть о свалившемся на Геракла задании достигла берегов Амазония со скоростью, которую современная физика определяет как скорость слуха.

Известие о грядущем прибытии с неофициальным визитом греческого мужчины номер один со товарищи произвело в амазонской столице колоссальный фурор. Гомер, родись он на несколько сотен лет раньше, имей зрение и возможность взглянуть на Фемискиру в этот момент, наверняка выдал бы что-нибудь бессмертное, вроде: «Отчего у нас в поселке средь девчат переполох?».

Полгода парикмахерские, маникюрные кабинеты и солярии в Фемискире работали с максимальной нагрузкой. И к тому моменту, когда галера Геракла отдала швартовы в городском порту, весь численный состав амазонской армии был преображен, как военный городок к визиту министра обороны.

Запечатленные кинохроникой визг и писк поклонниц «Битлз» при прибытии квартета на американскую землю — лишь слабые отблески на бутылочном осколке от стоящего в самом зените солнца великой славы, озарившего Ростовскую область, когда Геракл сходил по трапу на берег Амазония.

Да и действительно, тысячи женщин живут годами где-то в диких степях, вдали не только от цивилизации, но и от любых проявлений культурного мира. Без мужчин — то есть без поклонения, обожания, ухаживания и всех прочих сопутствующих этому товаров. И как еще они должны расценивать прибытие в их захолустье лучшего по всем параметрам мужика планеты в сопровождении еще полусотни достойнейших экземпляров рода человеческого? Неужели с меньшим энтузиазмом, чем экипаж болтающегося в океане авианосца визит женского кабаре?

Еще до старта экспедиции никто из ее членов не сомневался, что на другом конце маршрута Ипполита сама расстегнет искомый пояс. Так все и вышло: Геракла с немыслимыми почестями препроводили в разбитый неподалеку царский шатер, Ипполита велела адъютантке: «Ни с кем меня не соединять, я на переговорах», и следующие три дня для главной воительницы Причерноморья пролетели, как «электричка мимо нищего». Единственное, чего могла еще желать главнокомандующая, чтобы железнодорожное сообщение на этой ветке не прекращалось никогда. Чтобы поезда под ритмичный перестук проносились мимо, делая летящие дни длинными, как века, а объятья нескончаемыми.

Но, как наглядно показала история всех последующих столетий; стоит политическому деятелю ослабить властную хватку и отвлечься на личную жизнь, сразу все в державе идет наперекосяк и вразрез с его планами. И без калькулятора ясно, что полусотни прибывших с Гераклом бойцов оказалось недостаточно, чтобы занять непосредственно делом все население амазонской столицы.

Отчего большая часть города-государства была вынуждена проводить время в завистливых сплетнях на актуальную тему, поджидая очередной выпуск городских новостей для получения новой порции пищи для этих сплетен. Ничего удивительного, что Гера со своей версией происходящего нашла среди изнывающих от скуки и зависти амазонок более чем благодарных слушательниц.

Уже успевшая осознать промахи своего стратегического планирования, упрямая баба, тем не менее, не пожелала признать придуманную миссию окончательно проваленной и принялась под видом рядовой амазонки вести антигеракловую агитацию. По ее брошенным в массы словам, пришельцы с Запада не только разрушат старый добрый матриархальный мир, но и принесут с собой разврат, насилие и прочие чуждые амазонкам западные ценности.

— Ишь ты, — хмыкали в туники амазонки, — разврат несут. Какие баловники!

Скорее всего, и на этот раз ничего у Геры не выгорело бы, но, когда она понавешала на Геракла злодеяний больше, чем на Пол Пота, то случайно наткнулась на одно сработавшее. Амазонки, неожиданно для агитаторши, завелись при известии, что заезжий ухарь хочет увезти с собой их правительницу. Сложно сказать, что так подорвало этих леди. То ли искренняя любовь и нежелание расставаться с правительницей, то ли обычная женская зависть: она там, в столицах, будет жить в роскоши, посещать театры и библиотеки, а мы так и останемся в этой дыре. Но, так или иначе, злонамеренной бабе удалось породить в амазонках обращенный в нужную сторону воинственный пыл. Оставшиеся верными присяге, читай — Ипполите, офицерши, призывавшие соблюдать спокойствие и дисциплину, были расстреляны, замки с оружейных арсеналов — сбиты. После чего Гере осталось лишь взобраться на облачко повыше и из ложи VIP наблюдать, как самовозбудившееся войско спешно вооружается и строится в боевом порядке.

Несложно представить себе удивление Геракла, который, не без оснований полагая подвиг уже неоднократно свершенным, отдыхает на кушетке и в пол-уха слушает всякие глупости, вроде: «А спальню мы закажем из орехового дерева», когда вдруг с криком «Войско взбунтовалось» вбегает часовой.

Задача как будто решена, с руководством вероятного противника достигнуто полное взаимопонимание — и снова надо идти воевать, причем срочно. Пытаясь привести к общему знаменателю две неизвестно откуда всплывшие в мозгу фразы: «Прыгайте в окно. Ипполит пришел» и «Джунгли Амазонки — легкие нашей планеты», герой в смешанных чувствах, на ходу натягивая львиную шкуру, бежит к дверям. И открывшаяся взору картина, мягко говоря, его не радует.

Полуодетая дружина местами еще пытается отбиваться чем попало, но в целом в лагере безраздельно властвуют бабы на лошадях, рубя и коля всякую особь противоположного пола, до которой могут дотянуться.

Растерянная Ипполита попыталась вернуть себе командование, но анархия и возбуждение разгорающегося погрома уже настолько овладели массами, что никакого управления, кроме хорошего тумака, те уже не признавали.

— Отойди, женщина! — отодвинул Ипполиту в сторону Геракл, и эти слова оказались весьма символичны.

Уже через пару минут было доказано на практике, что даже самая крепкая наездница не в состоянии усидеть в седле после удара дубиной. Чемпионка военного округа по джигитовке, девица по имени Аэлла, уклонилась от удара, на всем скаку нырнув под лошадь, но кинутая вслед дубина вынесла ее из седла, как бита фигуру «бабка» из городошного «дома». Лучшая из амазонок в рубке с седла, Протоя, к появлению на сцене первого лица успела собственноручно раскроить семерых мужиков, но увернуться от стрелы Геракла и эта бой-баба не смогла.

Видя полную бесперспективность ближнего боя, нападавшие сменили тактику и попытались достать Геракла копьями издали, но и здесь не преуспели. Семь девиц, специально обучавшихся у Артемиды умению владеть копьем и входившие в Особый женский батальон смерти, разом навалились на Геракла. Виртуозная дубина эллинского супермена оказалась быстрее семи копей малоросских супервумен.

Перелом в сражении наступил, когда на земле с травмами различной степени тяжести оказались сначала одна, а затем и вторая возглавившие мятеж командирши старшего звена: Меланиппа и Антиопа. Атаки амазонок утратили азарт и стройность, а вскоре уже и вовсе иссякли. Остатки разгромленной в пух и прах мятежной армии, ничего не добывшей из своего вероломства, в спешном порядке отступали за Дон.

Глядя им вслед и прикидывая масштабы жертв и разрушений, Геракл в сердцах сказал несколько вошедших в анналы сильных фраз, вроде:

«Не дай Зевс еще раз увидеть бабий бунт, бессмысленный и беспощадный!».

Раздавленная случившимся Ипполита отправилась приводить в чувство своих подданных, а Геракл — собирать уцелевших спутников, которых, несмотря на все усилия амазонок, оказалось неожиданно много. Последним появился Тесей, помятый, но ничуть не утративший жизнелюбия, которое тут же дало о себе знать. Так же энергично, как уговаривал Геракла начать войну с бебриками, Тесей принялся упрашивать друга отдать ему в жены одну из пленниц. «Вон ту, что поменьше, — говорил он, указывая на Антиопу, — а то с этой здоровой мне, пожалуй, и не справиться будет».

В конце концов, мятежную Меланиппу обменяли на заветный пояс, а Антиопа, на которую поясов не хватило, была вынуждена в качестве невесты Тесея отплыть в Афины. Чем крайне недовольна осталась и она сама, и ее соплеменницы, что нам сейчас, по меньшей мере, странно. Многие девушки с тех же самых берегов того же самого Дона мечтают, чтобы из-за моря приплыл на корабле прекрасный принц и увез в свой далекий огромный город. Недовольство же амазонок было велико до такой степени, что впоследствии они даже попытались напасть на Афины, чтобы вернуть себе Антиопу. Но эта затея провалилась еще и потому, что сама Антиопа уже успела раскусить, как славно жить афинской царицей, и активно, то есть с оружием в руках, сопротивлялась своему освобождению.

Ипполита пришла проститься с отплывающими греками и, хотя, как и положено военачальнице, не плакала, выглядела очень расстроенной. Трогательная сцена прощания на пирсе украсила бы любую мелодраму, но, за отсутствием таковой в списке уже освоенных жанров, смогла войти лишь в роспись по кувшинам для воды. На протяжении многих сотен лет гречанки, пока падающая со скалы тоненькая струйка наполняла сосуд, точили слезы, глядя на могучего героя и прекрасную деву, обнявшихся перед расставанием навсегда.

— И сердцем, как куклой, играя, он сердце, как куклу, разбил, — вздохнула, глядя вслед уплывающему за горизонт парусу, самая грозная женщина в истории донских степей.

Эта ли сентиментальная минута, внутреннее ли благородство или какие-то иные мотивы, но на обратном пути в Микены что-то заставило героя ввязаться в еще одну, совсем необязательную для возвращающегося с задания резидента авантюру. Но, увидев даму в бедственном положении, Геракл не смог пройти, вернее, проплыть мимо.

Все началось с того, что с мостика в каюту позвонил вахтенный офицер и доложил:

— Кэп, проходим Геллеспонт, Троя по левому борту. Тут такое, что вам лучше самому подняться взглянуть.

На берегу и в самом деле происходило что-то непонятное: несколько мужиков приковывали симпатичную девицу к здоровому валуну, неподалеку от которого стояла частью причитающая, частью просто любопытствующая толпа. Странная коллизия настолько заинтересовала героя, что после команды: «Стоп, машина! Отдать якорь! Шлюпку за борт!» — и нескольких энергичных взмахов веслами он самолично допрашивал главного мужика с молотком: если планируется утопить девицу, то зачем выбран такой большой валун.

Выяснилось, что топить девушку никто не собирается, а булыжник, совсем наоборот, призван удержать ее на берегу некоторое время, и вообще, барин, наше дело маленькое, вот идет начальство, с ним разговаривайте. Эй, Ксенофошка, кто же так скобу-то забивает?!

Подошедшим начальством оказался лично царь Трои Лаомедонт, одна из самых одиозных личностей эллинского мира. Приковываемая к скале красавица была его дочерью Гесионой, отданной в искупление папиных грехов морскому чудовищу.

Еще в самом начале своего царствования, когда он был молод, горяч и полон желания проводить в обществе либеральные реформы, Лаомедонт задумал построить вокруг Трои новую стену. Естественно, что ни финансирования, ни научно-технического потенциала для этого проекта у него не было. И возможно, Троя так и осталась бы без стен, а Гомер — без материала для своих эпических полотен, если бы не счастливый случай.

Зевс, Посейдон и Аполлон сидели как-то вечером в пивной неподалеку от Олимпа, и громовержец страшно поссорился с собутыльниками. Из-за чего, собственно, произошел весь сыр-бор, никто не признался, только Посейдон, отбывая полученный срок, все бурчал себе под нос: «Длиннее — короче, какая разница!» Аполлон же периодически восклицал: «Не, ну из-за бабы-то!» Ссора кончилась тем, что эти два парня получили по году исправительно-трудовых работ в виде простых смертных где-нибудь подальше от цивилизации. Зевс ткнул наугад в карту и прочитал название:

— Отличное место! Тро-я. Может, вам кого третьего для компании подписать?!

Так Лаомедонт получил стены, а Гомер — возможность плюнуть на не приносящие никакой славы басни и перейти на более востребованный материал. В течение года боги строили вокруг Трои неприступнейшие стены по последнему слову фортификационной науки. То есть, собственно говоря, строил-то Посейдон, а Аполлон, по своему обыкновению, ни черта не делал, только играл целыми днями на лире и выгуливал царских овец.

Стены вышли на загляденье, и все было бы у Лаомедонта хорошо, если бы не его легендарная жадность. Подписав акт сдачи-приемки, он удивленно посмотрел на строителей, ждущих распоряжения отправляться в закрома за вознаграждением за труды: «Чего вам, солдатики? Поработали и ступайте с богом, с Зевсом своим». С определенной точки зрения он был прав, и в нашей стране его мнение долгое время разделяли: с какой стати зэкам еще и платить за труд.

Но это наши зэки возразить по сему поводу никому ничего не могли. А те два греческих уголовных элемента, отбыв наказание, в правах не только не поражались, но даже совсем наоборот — обретали неслыханные возможности. И в ответ на угрозу: «В кандалы закую, уши отрежу, продам в Египет к свиньям собачьим!» — сказали: «Запомним этот разговор». Едва вернувшись на прежние должности, они тут же организовали троянской жадине по пакости. Аполлон наслал на Лаомедонтовы владения чуму и холеру, а Посейдон, покопавшись в своих глубинах, нашел для милого дружка невиданное чудище. И эта Годзилла ежевечерне выбиралась из пучины, пожирая людей, разрушая дома, пакостя и гадя везде, куда доходила.

Лаомедонт. не зная, что предпринять, заперся за злополучными стенами в робкой надежде, что, может быть, как-нибудь само все пройдет. Чума, действительно, с наступлением холодов закончилась, а Годзилла лишь сделалась более оживленной. По ночам она мерзла и, пытаясь согреться бегом, успевала до рассвета посетить с недружественным визитом гораздо больше селений, чем прежде.

Как водится в таких случаях, послали к оракулу, который, тоже как водится, выдал типовой ответ: мол, нужно принести в жертву чудовищу царскую дочку, иначе ничто не поможет, даже и не старайтесь. Дочка была категорически против такого решения, и со своей стороны предлагала собраться всем миром и сразиться с этой Несси, но дураков не нашлось. Девицу потащили на берег, где ее и застал Геракл.

Не понаслышке зная, какой толк от предсказаний оракулов, он отвел папашу в сторонку и предложил решить вопрос радикально. Герой готов был взять чудище на себя и спасти царскую дочку, если ему будет предложено адекватное вознаграждение за труды.

— Так возьмите принцессу! — воскликнул папаша, быстренько просчитавший, что девица все равно пропадает по-любому, а на Геракла в деле борьбы с чудовищем все же больше надежды, чем на оракула.

Предлагать человеку, только что с большим трудом отбившемуся от нескольких тысяч женщин, еще одну — весьма сомнительная награда. Нетрудно догадаться, что она была отвергнута. Традиционная ставка «полцарства в придачу» тоже на арену не вышла. Лаомедонту полцарства было жалко, а Геракла совсем недавно с трудом уговорили перестать завоевывать все новые и новые земли, и жалкие троянские клочки его тоже не интересовали.

После непродолжительной дискуссии, несколько раз прерывавшейся криками: «Плывет, плывет! Вон, кажись!» — стороны договорились об оплате. За свой внеочередной подвиг Геракл должен был получить действительно ценную награду: двух бессмертных белоснежных коней, способных скакать не только по земле, но и по воде. Лаомедонт этих лошадей получил по наследству, их некогда в качестве выкупа троянскому царю Тросу отдал сам Зевс.

Это был тот период, когда, устав от женских прихотей и капризов, небожитель решил переквалифицироваться и увлекся молодыми мальчиками. Сын Троса и нимфы Каллирои Ганимед был настолько хорош собой, что Зевс не устоял. Развратный громовержец откомандировал своего орла похитить мальчика и доставить на Олимп. Это был в буквальном смысле неслыханный взлет для смертного.

Официально Ганимед был назначен на должность виночерпия с обязанностью подавать богам горячительные и прохладительные напитки во время пиров, а неофициально, о чем без умолку шептались на Олимпе, стал любовником Самого. Чтобы загладить вину за совращение несовершеннолетнего и немного утешить родителей, Зевс пообещал пожаловать Ганимеду вечную молодость и бессмертие, а непосредственно маме с папой были подарены золотая виноградная лоза работы мастера Гефеста и те самые два белых коня Декабрь и Январь.

Мальчик был настолько красив, что в него влюблялись, чуть ли не все встречные. Страшно даже подумать, какой фурор он произвел бы в женском мире Греции, не попади на карандаш верховному скауту на самой заре своей карьеры. На первом же пиру в Ганимеда влюбилась богиня утренней зари розовоперстая Эос и даже успела, пока тот наливал ей оранжад, сделать ему неприличное предложение. Но Зевс со всей мужской прямотой врезал нахальной натуралке молнией по перстам, чтобы не тянула их, куда не следует. Чем окончательно снял вопрос об ориентации мальчика, но отнюдь не смирил Геру, возненавидевшую неожиданного конкурента в борьбе за сердце властителя мира.

Она заявила, что присутствие этого типа на Олимпе оскорбляет и ее саму как женщину и мать, и дочь их Гебу, которая прежде занимала место виночерпия и которой больно видеть, до какой низости мог опуститься ее отец. Скандал в благородном семействе разросся до таких масштабов, что Зевсу пришлось расстаться с новой забавой. Ганимед был вознесен на небо, где и по сей день работает Водолеем в Зодиакальном театре, с высот наблюдая, как далеко внизу носятся разменянные на его жизнь бессмертные кони.

Хорошо понимая, с кем имеет дело, Геракл, перед тем как приступить к работе, попросил Лаомедонта заключить трудовой договор в присутствии свидетелей. Что было более чем логично, особенно учитывая, что и его самого пригласили как раз для окончательного разрешения спора двух хозяйствующих субъектов. Лаомедонт не возражал.

Герой осмотрел место предстоящего сражения, велел отрыть рядом со скалой Гесионы небольшой окоп, отогнать зевак и отдыхающих и оцепить пляж. После чего сам улегся в спешно сооруженное местными умельцами укрытие, надеясь, что на этот раз ему все же удастся вздремнуть в холодке.

Это мы с вами сейчас знаем, что Геракл за всю карьеру супергероя не проиграл ни одной битвы, всегда выходя победителем из самых неприятных передряг. А у привязанной к скале в качестве живца девушки, в ужасе всматривающейся в морскую даль перед собой и с робкой надеждой прислушивающейся к храпу так называемого спасителя за спиной, подобной уверенности не могло быть и в помине. Поэтому, едва только солнце коснулось горизонта и из воды рядом с берегом показалась голова дракона, тихое девичье поскуливание моментально перешло в истошный рев. Такой форсаж в мирное время можно услышать, лишь нажав на газ Ferrari F430 Spider. Разбуженный этим воплем Геракл выскочил из-за скалы и без лишних церемоний воткнул Годзилле меч в грудь по самую рукоятку. Газетчики, описывавшие этот момент, все как один сошлись, что герой бросился на чудище со страшным криком, чего сам Геракл никогда не подтверждал. К сожалению, кинохроника тогда еще не велась, поэтому выяснить, кто и что кричал в действительности: герой, дракон или девица, — не представляется возможным. Приходится верить газетным писакам на слово, даже не очень понимая, зачем бы Гераклу голосить как резаному, если режут как раз не его.

Получив в грудь немаленький Гераклов меч, чудище безропотно упало в песок, забилось в конвульсиях и, к всеобщему счастью наблюдавших скоротечный поединок из-за линии оцепления зевак, скоропостижно скончалось. В следующее мгновение берег уже был запружен ликующей нахлынувшей толпой. «Вот это по-нашему, по-геройски! — думал Геракл, пробираясь сквозь толпу поздравляющих друг друга с избавлением от напасти горожан. — Тридцать секунд, подвиг готов, призовые на кармане!».

Но все оказалось не так просто. Ушлый Лаомедонт не побежал вместе с согражданами к Гераклу и принцессе, чтобы там слиться в общем экстазе победы, а бросился в противоположную сторону — к Трое, где приказал поскорее запирать ворота, а то очень дует. И когда герой добрался, наконец, до города, Лаомедонт со стены уже казал ему фиги и приговаривал что-то вроде: «Обманули дурака на четыре кулака!».

Как и в случае с обделенными олимпийцами, жадность в троянском царе взяла верх над здравым смыслом. Едва избавившись от последствий гнева одних могущественных врагов, он тут же нажил себе нового недруга. На этот раз преимущество было на его стороне: для штурма сооруженных на совесть стен остатков войска Геракла было явно недостаточно, а осаждать Трою долго у героя не было времени. Но таких вещей Геракл не прощал. Что и подтвердил с палубы выбирающей якорь галеры.

Сложив ладони рупором, он повернулся в сторону спасенной им Трои и прокричал:

— Лаомедонт! I'll be back!