- Товарищ командир дивизии, - обратился он ко мне. - Скажу, к примеру, что произошло вчера. Перед вылетом в район патрулирования в составе восьми самолетов я запросил по радио, как меня слышат. Все летчики ответили, что хорошо, значит, рации работали у всех исправно. А когда над полем боя появились "юнкерсы" и "мессеры", трое из моей группы - словно их кнутом стегнули - без предупреждения, без команд шуганули в сторону противника, и будь здоров!..
      Лейтенант Копиченко назвал фамилии двух сержантов. Те встали.
      - Вот, посмотрите на них! - продолжал Копиченко. - В полк вернулись только сегодня к обеду. И без машин - где-то сели на "пузо". Один перегрел мотор, другого подбили...
      Сержанты стояли понуря головы, словно на суде в ожидании сурового приговора. Инженер дивизии Николай Иванович Алимов, будучи человеком горячим, но справедливым, бросил реплику в сторону виновных:
      - Вот пусть сами и вытаскивают оттуда свои самолеты. Где сели - там пусть и ремонтируют. Новых машин не дадим.
      Кто-кто, а Николай Иванович уже успел хватить лиха с этими вынужденными посадками. Он, конечно, понимал, что они будут и впредь - на то и война, однако всегда подчеркивал необходимость бережливого отношения к боевой технике. Командир полка майор Смешков говорил коротко, но о самом главном - о дисциплине в авиации, которая должна соблюдаться не только на земле, но и в воздухе. В сущности, весь разбор строился вокруг случая с двумя сержантами. Мне стало жаль их. Ведь вчера они шли в бой, а там, где гуляют пулеметные трассы и смерть рядом, туда не всякий кинется первым. Да и живы-то ребята остались случайно. Пилоты знают, что вынужденные посадки вне аэродрома на боевых самолетах - дело чрезвычайно опасное. Ну а молодость - она ведь никогда не укладывалась в рамки параграфов и законов, какими бы те праведными ни были. Над Мадридом республиканские патриоты-летчики также неудержимо рвались в бой, еще не зная тактических приемов. Так было и над Халхин-Голом, где мы, опытные летчики, не могли сдержать неуемный порыв молодых. К каждому из нас зрелость воина приходила через пламя боев.
      И все-таки выступление майора Смешкова да и реплику инженера Алимова нужно было поддержать, подкрепить дельным примером. Пилоты могли превратно понять заботу начальства о сохранности боевой техники. И я рассказал о моем посещении Саратовского авиационного завода в сорок первом году, о том, что война заставила привлечь к работе в цехах мальчишек и девчонок школьного возраста. Рассказал о необычном митинге, на котором девочка-подросток просила передать летчикам клятвенное обещание делать самолетов еще больше, тех самых, на которых мы летали.
      На другой день мой заместитель по политчасти подполковник С. А. Вьюгин сообщил мне, что летчики 659-го полка решили послать ребятам на саратовский завод коллективное письмо.
      Подобные разборы проводились периодически во всех наших полках. Они являлись не только школой для молодых, но и действенной мерой воспитания чувства ответственности. В подкрепление таких разборов и на повестку дня партийных полковых собраний ставились вопросы, отвечающие выполнению боевых задач.
      На войне, известно, все взаимосвязано между собой. И чем напряженнее боевая работа, тем большее число самолетов будет требовать контроля, ремонта. Технический состав дивизии работал у нас не покладая рук. В нелетную погоду летчики все-таки имели возможность отдохнуть, а техникам непогодь только для того, чтобы как следует навалиться на работу. Очень часто бывало так: самолет взлетел на боевое задание, казалось, техник мог бы немного и расслабиться. Но у соседа неисправна машина - надо помочь товарищу. А каких трудов стоило перебазирование технической службы! Самолеты взлетали и через несколько минут приземлялись на других точках. Технический же состав со всем своим имуществом должен был добираться до своих машин по бездорожью, по исковерканной войной земле, порой через водные преграды. Только передовые технические команды, предназначенные для встречи перелетающих самолетов, отправлялись на транспортных самолетах, да и то не всегда.
      И если бы таких перебазирований было немного, ну, скажем, десять, двадцать. А ведь мы сменили сто двадцать четыре аэродромные точки! Причем самые разнообразные по своим устройствам - начиная от обычного дернового угодья для выпаса скота.
      Забегу немного вперед. После взятия Запорожья очередное перебазирование застигло нас в страшную распутицу. Грязь по колено! Когда все полки закончили переселение, я спросил у инженера Алимова:
      - Ну, как добрались, Николай Иванович?
      Алимов с присущей ему безобидной иронией ответил:
      - Да ничего, Борис Александрович! Часть пути на машинах, через реку - на плоту, а кое-где на палочке верхом.
      Не помню, чтобы Николай Иванович когда-нибудь унывал.
      Однажды случайно мне стало известно, что, перелетая на другие аэродромы, многие летчики перевозили в самолетах и своих техников. Я предпочел отреагировать на такой сигнал моего заместителя по политчасти подполковника Вьюгина сомнением.
      - Но вы как-то сами рассказали, что, будучи в Испании, перелетели на самолете И-16 вместе со своим техником из Мадрида в Сантандер, - заметил Выогин.
      Признаться, я получил достойный ответ и, желая прекратить дальнейший разговор, ответил:
      - Хорошая у вас память...
      До конца войны на эту тему мы с Вьюгиным больше никогда не говорили.
      Изюм-Барвенковская операция была в самом разгаре. Дни стояли жаркие и мучительно длинные. Ни облачка, ни ветра - штиль и сухота, и воздушные бои - с рассвета до конца дня. Противник имел достаточно сил, чтобы использовать авиацию в больших масштабах. Немцы появлялись одновременно на разных участках фронта, и минуты отдыха пролетали для нас мгновенно. Не успеешь почувствовать под собой землю, размять мускулы, одеревеневшие от продолжительного пребывания в кабине, как снова подниматься в воздух, на очередное задание. Только короткая летняя ночь могла подарить четыре часа покоя. А тут, как назло, мимо нашего аэродрома принялась летать пятерка фашистских ночных бомбардировщиков. Они летали в плотном строю. Пройдут - и минут через десять из района Синельниково доносится глухой раскат рвущихся бомб. Затем бомбардировщики возвращаются тем же маршрутом - по времени с присущей немцам точностью. Возник вопрос: почему же они не бомбят наш аэродром? Либо не видят самолеты на фоне потемневшей земли, либо знают о нашем аэродроме, но считают, что мы намертво прикованы к земле вечерними сумерками. Предположение было логичным, и у нас уже не возникало сомнений в том, что немцы появятся над аэродромом в тот же час и на следующий вечер.
      Крутая злость кипела у летчиков, глядя на дерзость врага. Все понимали: ночным полетам противника можно противопоставить только перехват их в воздухе. Но истребительная авиация на Юго-Западном фронте вела боевые действия лишь в светлое время суток, а ночью летали специально подготовленные для этой цели бомбардировочные авиаполки. И все-таки я решил поднять в воздух для перехвата противника хотя бы пару самолетов.
      Наш полевой аэродром на территории совхоза "20 лет Октября" был большим ровным полем с твердым дерновым покровом и открытыми границами. Это вполне подходило для взлета и посадки ночью, а освещение посадочной полосы для работы двух-трех самолетов можно было организовать. Но как быть с летчиками? В 897-м авиаполку нашлись три пилота, ранее летавших ночью. В документах отмечалась их хорошая летная подготовка, и я побеседовал с ними, чего те только и ждали. Начал просить разрешения на вылет еще один летчик - капитан Марков. Признаться, и меня подмывало слетать, но действовать на одном энтузиазме, как показал сорок первый год, - дело малонадежное, поэтому я занялся организацией ночного полета.
      Для начала подготовили фонари "летучая мышь" - ими обозначать посадочный знак, материал для костров вдоль посадочной полосы, проинструктировали стартовую команду и, наконец, нашему связисту майору Мазину дали команду выставить наблюдательный пункт с радиопередатчиком на подходе к аэродрому.
      18 августа после окончания боевого дня многие летчики вместо отдыха потянулись к полковому командному пункту. Велико было желание посмотреть, как пройдет ночной вылет их товарищей, как сложится бой, если произойдет встреча с противником.
      И вот майор Мазин принял передачу с наблюдательного пункта: "В направлении аэродрома летят пять "хейнкелей". Высота тысяча пятьсот метров".
      Капитан Марков, которому поручили руководить ночными вылетами, дал команду на взлет и приказал всем собравшимся у командного пункта отправиться в укрытие на случай бомбежки.
      Первым взлетел капитан Хазов. За ним капитан Исламов и третьим капитан Савельев. Прошло не более двух минут, и мы услышали перекатный гул моторов, а еще через минуту на фоне потускневшего неба увидели пять "хейнкелей", летящих в плотном строю тем же курсом, что и накануне. Когда бомбардировщики подошли к границе аэродрома, Марков вновь связался с летчиками:
      - Противник над вами! Разворачивайтесь на шестьдесят градусов влево...
      Не делая паузы, Марков еще раз повторил те же слова, и тут же последовал ответу от капитана Хазова:
      - Противника видим, идем на сближение...
      Произнесенное Хазовым слово "видим" во множественном числе позволяло предполагать, что все трое находятся на курсе преследования. Но вот вслед за передачей Хазова раздался голос Савельева. Он не видел ни наших, ни противника. Помочь ему уже не было возможности - самолеты исчезли из поля зрения. Пришлось Савельеву дать команду идти на посадку, что он и сделал.
      Последней связью с самолетами был мой запрос: я уточнил, с каким курсом идет преследование. Хазов ответил, и, словно перед бурей, все затихло. Не слышно стало и гула моторов. И вдруг вдали, куда были устремлены наши взоры, блеснули несколько пулеметных трасс, потом еще. Я видел, как трассы пересекаются. Начался бой. Исход его трудно было предугадать. Ведь у пяти "хейнкелей" оружия вполне достаточно для противоборства с двумя истребителями. Раздались глухие взрывы бомб. Рядом со мной появился подполковник Колошин видно, не утерпел, приехал посмотреть, что происходит. Услышав взрывы, не удержался прокомментировать ход событий:
      - Значит, наши прижали их крепко. Бомбы сбрасывают не по цели, а по нужде, значит, припекло! Дарю свой пистолет тому, кто собьет.
      Марков спокойно ответил:
      - Уже кого-то сбили. Смотрите правее!
      На потускневшем горизонте появилось светло-желтое пятно. Оно быстро увеличивалось, превращалось в факел и, словно далекая комета, опускалось к земле, Кто-то крикнул:
      - Второй горит!
      Действительно, в том же направлении разгоралась ярким пламенем другая точка. Вдруг из землянки выскочил дежурный связист:
      - Командира дивизии к телефону!
      "Кто бы мог в такой неподходящий момент?" подумал я, не предполагая, что буду говорить с командующим воздушной армией.
      - Товарищ Смирнов! Ваши самолеты все на земле?
      Судец отчеканивал каждое слово непривычным для меня сухим, скрипучим голосом. А я не без гордости докладывал командарму, что два наших летчика находятся в воздухе и атакуют "хейнкели". С другого конца провода последовала короткая пауза, затем я услышал слова - как приговор:
      - Ваши летчики, товарищ Смирнов, пока что жгут бомбардировщики из дивизии полковника Недосекина... которые вылетели на ночное задание...
      Я попытался было что-то возразить, но в телефонной трубке раздались гудки.
      - Борис Александрович! - узнав суть короткого разговора с командующим, насторожился Колошин. - Ну их к черту, этих ночных бомбардировщиков! У нас днем работы по горло. А то что же происходит? В штабе все, как на иголках, летчики в полках не спят - ждут, что будет дальше. И вот, пожалуйста, командующий на проводе!..
      Тем временем бой закончился. Наступили не менее тягостные минуты ожидания перехватчиков. В воздухе чуть слышно гудел мотор, по звуку которого мы догадывались, что это наш. Я передал по радио команду:
      - Возьмите курс сто двадцать градусов. Внимательно наблюдайте - даем серию ракет.
      - Вас понял, - кратко ответил Исламов, и опять томительная пауза. Но звук мотора нарастал.
      Наконец на командный пункт буквально ворвался радостный голос:
      - Вижу, вижу ракеты! Иду на аэродром, спасибо!
      Стартовая команда, составленная из летчиков и техников, работала четко, со знанием дела. Разом вспыхнули костры вдоль посадочной полосы, и вот в их неровном свете мелькнул силуэт самолета. Это приземлился Исламов.
      А капитана Хазова все еще не было. С момента начала боя он ни разу не ответил на запросы с земли. Дали еще серию ракет, и, когда погас их свет, крик радости раздался с разных сторон:
      - Наш самолет! Хазов, дорогой, молодец!..
      В костры добавили порцию смеси бензина с маслом. Они, словно радуясь вместе с нами, запылали яркими искрящимися факелами. Я уже видел, как самолет планировал над землей с небольшим левым креном, как приземлился на одно колесо и стойка его шасси, слава богу, выдержала нагрузку. А затем Хазов подрулил к командному пункту, выключил мотор и крикнул из кабины:
      - Хорошо, что ракеты дали! А то ведь не нашел бы аэродром - рация-то отказала...
      Он вылез из самолета и сразу же попал в объятия друзей. Подполковнику Колошину не пришлось дарить свой новенький трофейный пистолет вальтер. Победителей было двое - оба зажгли по "хейнкелю", а на третий не претендовали, хотя видели, как после атаки Хазова и третий бомбардировщик резко пошел вниз.
      В самолете Хазова было обнаружено несколько пробоин. Одна вражеская пуля вывела из строя бортовую радиостанцию, другая повредила элерон на правом крыле, что вызвало затруднение при посадке.
      Спустя некоторое время после приземления наших летчиков, снова позвонил командарм Судец и уже без металла в голосе сообщил, что обнаружили один упавший "хейнкель" - где-то недалеко от расположения штаба армии.
      - Слава тебе, господи! - вырвалось у Колошина. - И он начал объяснять, почему его так взволновал мой первый разговор с командующим. Совпадение вылета бомбардировщиков Недосекина и атаки "хейнкелей" нашими истребителями создали у Судца впечатление, будто это мы бьем своих.
      Слушая Бориса Петровича, мне вспомнился подобный случай. Однажды наши бомбардировщики пролетали над передним краем фронта, а выше их появились фашистские самолеты и сбросили бомбы. В результате наземное командование, не заметив противника в воздухе, посчитало, что их отбомбили свои же. Так могло получиться и с нами, но все закончилось хорошо.
      На следующее утро прилетел командарм Судец, приказал построить полк и перед строем вручил летчикам-истребителям Хазову и Исламову орден Красного Знамени.
      Во второй половине августа и первых числах сентября 1943 года воздушные бои переместились в район на подступах к Павлограду. Освобождение Донбасса протекало в ожесточенных битвах на земле и в воздухе. Отступая, гитлеровцы крушили на своем пути все, а главное - угольные шахты. Они их взрывали, затапливали водой. Редкие населенные пункты оставались, которые противник не успевал сжечь, но там было безлюдно. Все население немцы уничтожали.
      Наша 288-я истребительная авиадивизия, не прекращая боевых вылетов, осваивала новые места базирования. 866-й полк и 659-й заняли полевой аэродром Красноармейское, а 897-й перебазировался на полевую площадку в пятнадцати километрах от населенного пункта Доброполье.
      В Красноармейске нас ожидал неприятный сюрприз. Не успел после посадки зарулить последний самолет, как над аэродромом на большой высоте появился двухмоторный "Хейнкель-111". Его визит стал совершенно понятен, когда он вторично пролетел над стоянками самолетов. Воздушный разведчик фотографировал наш аэродром. Значит, к исходу дня или ночью - ожидай "гостей". Надо было что-то срочно предпринимать.
      Все боевые машины двух полков дивизии рассредоточились вдоль проселочной дороги, идущей по окраине длинного шахтерского поселка, а к противоположной стороне аэродрома прилегал относительно ровный пустырь. Там начиналась территория взорванной угольной шахты с редкими разрушенными постройками. И вот решение пришло совершенно неожиданно. Если немцы будут бомбить, подумал я, то, конечно, по тому месту, где разведчик зафиксировал стоянки самолетов. Так что оставалось одно - переместить все самолеты на ночь в район пустыря. С работой управились быстро. Затем в поселке вырыли индивидуальные окопы-щели для всего личного состава дивизии, на случай бомбежки.
      Наступила ночь. Звездная, с ярким полумесяцем, очень она подходила для боевых действий. Но противника не было. Мы успокоились, улеглись спать. И вдруг за полчаса до наступления рассвета раздался гул моторов, а затем земля дрогнула, да так, что из нашей хаты стекла вылетали вместе с рамой, а крышу сдуло взрывной волной. Бомбы рвались на окраине поселка и в местах вчерашней стоянки самолетов. Минут через тридцать фашисты нанесли второй удар. Теперь они ориентировались по возникшим очагам пожаров: соломенные-то да камышовые крыши мазанок горели, точно смоляные факелы. Напротив нашей хаты горели такая же мазанка и сарай. Навсегда запомнилась пожилая женщина - хозяйка дома. Она смотрела на огонь а, заломив руки, громко причитала на украинском языке:
      - Чтоб ты издох, проклятый Гитлер! Чтоб мой Петро переехал тебя танком! Чтоб...
      Женщина продолжала накликать на врага еще какие-то беды, понятные ей одной, а когда горящая крыша провалилась внутрь мазанки и оттуда поднялся столб дыма вперемешку с искрами, глухо рыдая, она опустилась на землю.
      С рассветом мы осмотрели летное поле. Вся его рабочая площадь осталась неповрежденной - ночной налет немцев прошел вхолостую.
      Пока пилоты переруливали самолеты к месту старта, я отправился на территорию ближайшей шахты No 31. Вокруг - ни души. Словно в царстве мертвых, повсюду одни трупы недавно расстрелянных людей. Сама шахта была взорвана, все ее строения сожжены, и от одной старушки мы узнали, что большая часть таких шахт стала жутким погребением тысяч людей. Их сбрасывали туда живыми, а затем затапливали штреки водой и стволы шахт взрывали. Была ли еще земля столь невиданной по своим размерам людской скорби, как Донбасс?.. Нет. Более страшного на своем пути я не видел.
      В тот августовский день наши летчики дважды летали вместе со штурмовиками 305-й штурмовой авиадивизии, действуя по аэродромам противника в районе Павлограда и Краматорска. Там скопилась масса фашистских самолетов Ю-87 и Ме-109. Первая группа прикрытия, в которую входили летчики Мошин, Акинин, Сидоренко, Каравай, Кириллов и сам командир полка капитан Марков, сумела заглушить зенитные точки противника и заблокировать аэродром, да так, что с него не смог подняться ни один самолет. Мощным ударом наших штурмовиков было уничтожено более двадцати гитлеровских машин только на Краматорском аэродроме. Другая группа истребителей в составе командира полка майора Иванова, Середина, Сырцова, Панина, Колдунова и других совместно с штурмовиками громила аэродром и вела воздушный бой в районе Павлограда.
      В дни боев за освобождение этого города отличились все три наших полка. Так что не случайно 288-й истребительной было присвоено почетное наименование - Павлоградская.
      Прошло четыре месяца с тех пор как дивизия, помолодевшая своим составом, двинулась от берегов Волги на запад. Для молодых летчиков первые четыре месяца боевой работы стали суровым испытанием, закалкой их мужества. За это время многое изменилось. Всем пилотам-сержантам присвоили звание младших лейтенантов.
      И бойцы подтянулись, почти у всех появилась уверенность в собственных силах, в поведении на земле и в воздухе стало больше спокойствия, рассудительности. В боевых донесениях, адресованных штабу воздушной армии, все чаще стали появляться фамилии молодых летчиков, среди которых были Гура, Никитин, Минаев, Авотесян, Шишов и другие. Все без исключения они принимали участие в воздушных боях, штурмовых действиях по аэродромам противника, летали на разведку, прикрывали наземные войска. Некоторые уже имели на своем счету по одному, а то и по два сбитых самолета. Среди молодежи, следует заметить, особенно выделялись Александр Колдунов и Николай Сурнев. У них удивительно быстро развивались профессиональные качества, необходимые летчику-истребителю: умение точно ориентироваться, быстро и правильно оценивать обстановку в воздухе, определять свое место в бою и метко стрелять. В числе других их отличало и высокое мастерство в технике пилотирования. Словом, в ратном труде они не уступали тем, кто начал войну значительно раньше.
      За минувшие четыре месяца боевой работы изменения произошли не только в рядах летно-технического состава. Все службы нашей дивизии отвечали выполнению поставленных задач. Так, под руководством подполковника Б. П. Колошина оперативно и слаженно действовал штаб дивизии. Его коллектив состоял из способных, дисциплинированных и думающих офицеров. Помню майора Б. Ефимова, капитана А. Орлова, позднее в штаб прибыл энергичный и знающий штабную работу майор М. Векслер. У самого Бориса Петровича Колошина была хорошая оперативно-тактическая подготовка, но отличало его и другое - строгая уставная требовательность к выполнению служебных обязанностей, которую он умело сочетал с высокой культурой в обращении с подчиненными. Четко отладил техническое обеспечение напряженной боевой работы полков инженер авиадивизии Н. И. Алимов. По количеству исправных на каждый день самолетов мы почти всегда шли в передовиках среди других авиасоединений 17-й воздушной армии, а это, в свою очередь, обеспечивало успешное выполнение боевых задач.
      Юго-Западный фронт выходил на новые рубежи, к Днепру, в полосе между Запорожьем и Днепропетровском. Гитлеровское командование считало Днепр неприступной преградой, на которой Красная Армия не только будет остановлена, но и понесет огромные потери. Разведданные показали, что вражеские укрепления действительно очень надежные. На подходе к Запорожью они представляли собой несколько дугообразных полос с различными фортификационными сооружениями, с укрытиями для танков, самоходных орудий и бронетранспортеров. Пробить с ходу такую тройную линию обороны весьма трудно. Так что нашим наземным войскам предстояло или обходить эти обводы, или вклиниваться в оборону с помощью артиллерии и авиации. Из опыта предыдущих сражений мы, летчики, знали, что поначалу будут применяться различные методы атак и тот, который окажется наиболее действенным, станет затем развиваться всеми средствами.
      На рассвете 10 октября 1943 года левое крыло войск Юго-Западного фронта перешло в наступление. Первый штурм успеха не принес. Противник яростно сопротивлялся и переходил в контратаки большими группами танков. Однако наши войска нашли слабые места: одно в районе речки Мокрая, другое - вдоль железной дороги на участке Камышеваха - Запорожье. Кроме этих мест были заняты выгодные позиции северо-западнее города, с которых сдерживались контратаки противника.
      В воздухе также развернулись ожесточенные бои. Немецкое командование противопоставило нашей авиации не менее 700 самолетов. Над полем сражений часто скапливалось до 150 самолетов с обеих сторон. По характеру боевых действий они располагались на разных высотах.
      Так, штурмовики работали почти у самой земли, бомбардировщики занимали средние высоты, а истребителям приходилось менять высоту и вести воздушные бои в зависимости от обстановки.
      В этой операции мне запомнился исключительно трудный день - 13 октября, когда 8-я гвардейская и 12-я армии рассекли оборонительные линии немцев в трех местах и прижали войска противника к самому Днепру. Напряжение дивизии по количеству вылетов и сложности выполняемых задач чрезвычайно возросло. Все три полка вылетали группами - одна за другой, с минимальными по времени интервалами. Самолеты на земле находились считанные минуты, только для того, чтобы пополнить боеприпасы, заправиться топливом. Одни приземлялись, другие взлетали. Особенно отличились в тот день летчики Середин, Сырцов, Панин, Тайч, Фролов, Сидоренко, Лазовский. Ведя воздушные бои, они со своими ведомыми сбили одиннадцать фашистских самолетов. Группа, возглавляемая командиром 897-го полка капитаном Марковым, прикрывала действия штурмовиков на поле боя и не раз отсекала атаки "мессеров". Летчики этой группы Каравай, Мошин, Акинин, Заварухин, Бень действовали самоотверженно, мастерски. Они надежно обеспечили выполнение задач, поставленных штурмовикам.
      Труднее всех приходилось летчикам, летавшим на самолетах Ил-2. Они, как правило, работали на малых высотах, часто подвергались атакам истребителей, зенитному обстрелу, находясь над целью длительное время и выполняя по нескольку заходов, чтобы поразить атакуемые объекты противника.
      В тот день я дважды летал на прикрытие штурмовиков. Две группы Ил-2 блокировали правобережье Днепра в шести - восьми километрах севернее плотины Днепрогэса. Перед тем как нам появиться над районом действий, артиллерия уже нанесла удар по этому месту. Штурмовики перестроились в кильватер, встали в круг и приступили, как мы, истребители, выражались, к черновой работе. Пикируя один за другим, они исчезали из поля зрения за стеной пыли, дыма и гари, поднятой артиллеристами, затем снова появлялись из дымной завесы, чтобы занять исходное положение для повторных атак. Мы прикрывали "горбатых".
      Командный пункт воздушной армии располагался тогда на левом берегу Днепра - на крыше школьного здания, откуда хорошо просматривался противоположный берег. Но там, где работали "ильюшины", трудно было разобраться в сложившейся обстановке, и генерал Судец запросил по радио ведущего группы штурмовиков. Ведущий Сергей Родинка молчал. Не ответил он и на второй запрос. Тогда я назвал свой позывной и сообщил командующему, что "илы" делают третий заход на цели, что работают они отлично, а мы выше штурмовиков ведем воздушный бой с "мессерами".
      После посадки выяснилась причина отсутствия связи с ведущим группы штурмовиков. У старшего лейтенанта Родинка была повреждена бортовая рация.
      А штурм Запорожья продолжался всю ночь. С аэродрома хорошо было видно мерцающее зарево пожаров. Особенно яркие всполохи появлялись там, где горели склады с горючими материалами и боеприпасами. Наши бомбардировщики до рассвета бомбили переправы. Тысячи гитлеровцев нашли свой конец на дце Днепра.
      Утром 14 октября мы узнали - Запорожье наше!
      Значительно позже стало известно о том, что днепровская плотина и примыкающие к ней сооружения были подготовлены немцами к взрыву, к полному уничтожению, но осуществить коварный замысел им не удалось. Узнали мы и другое. Бои за Запорожье только еще начались, а Центральный Комитет ВКП(б) уже занимался вопросом восстановления Днепрогэса. В связи с этим мне вспоминается другой день тех событий. Борис Петрович Колошин доложил мне, что в дивизию из штаба воздушной армии привезли два комплекта фотооборудования для воздушных съемок и приказ сфотографировать проран плотины. Я не придал тогда этому особого значения, меня удивило одно: почему нам, истребителям, заниматься такими съемками? Однако рассуждать военному человеку в подобных ситуациях не приходится, я приказал установить на свой самолет аппаратуру и стал готовиться к заданию. Поручать столь незнакомое дело кому-то другому не решился.
      С помощью инженера Алимова фотоустановку смонтировали на самолете более-менее удачно, правда, в нижней части фюзеляжа пришлось вырезать отверстие для объектива. Можно было лететь. Но как? На плотине и в районе ее стояли десятки зенитных точек противника. С какой же высоты производить съемку? Если с малой, с бреющего полета, то как выйти точно на такую малую цель? Ответов на эти вопросы никто не знал.
      Пришлось мне слетать тогда один раз - без выхода на плотину. Очень важно было наметить ориентиры выдерживания прямолинейного полета. Второй раз взлетел уже для съемки. Установил скорость пятьсот километров в час, высоту полета пятьдесят метров. И вот берег Днепра. Вышел точно, включил фотоавтомат. Над плотиной самолет находился не более двух секунд. За это время ни одна зенитная точка гитлеровцев не успела даже изготовиться к бою. Не сомневаюсь, немцы даже не поняли цели моего полета, приняли, должно быть, за шального. А я для большей гарантии решил повторить съемку и на обратном пути. Когда мой самолет оказался вновь над Днепрогэсом, впереди по курсу полета блеснул сноп трассирующих снарядов из немецких "эрликонов". Крутым разворотом удалось выйти из прицельного огня. Все обошлось хорошо. В тот же день фотопленка была отправлена в штаб 17-й воздушной армии.
      Забегу на четверть века вперед. Спустя долгие годы после разгрома фашистской Германии сидели как-то с маршалом авиации В. А. Судцом и вспоминали дни войны. Я рассказывал о днепровской плотине. Владимир Александрович внимательно слушал, потом подошел к большому секретеру, достал что-то из него и протянул мне:
      - Возьмите на память. Кажется, ваша работа...
      На фотографии был ясно виден проран днепровской плотины. И тут Владимир Александрович коснулся одной детали, о которой многие ничего не знали. Оказывается, в ночь на 14 октября 1943 года, когда шли бои в непосредственной близости от плотины, две специальные группы работали по особому плану командования Юго-Западного фронта. Одна группа, проникнув внутрь плотины, перерезала провода, соединявшие схему взрывного устройства, другая, состоявшая из нескольких водолазов, проверила подводную часть сооружения. Таким образом, благодаря этим смельчакам враг не смог уничтожить плотину.
      А мои воспоминания о боях в Запорожье связаны еще с одним, трагическим событием тех дней. Смертью храбрых в воздушном бою пал командир 866-го истребительного авиаполка майор П. М. Иванов. Полк потерял мужественного бойца, хорошего товарища. Иванова нашли на берегу Днепра. Возле его тела распластался купол парашюта. Значит, Петр Михеевич был вынужден покинуть подбитый самолет скорее всего раненным, и смерть наступила прежде, чем его нашли.
      Да, в небе нет укрытий - ни бугорка, ни ямки, которыми обычно пользовались красноармейцы в наземных боях. Летчик любого ранга - будь то даже генерал или маршал, - вступая в воздушный бой, становится рядовым воздушным бойцом. В ходе боя ему, конечно, надлежит командовать, но и самому атаковать, а подчас и защищать себя от противника, противопоставляя ему умелый контрманевр. Словом, командир-летчик в стороне от боя быть не может. Вылетая на задание, он всегда находится в одном строю вместе со своими бойцами - и сам боец.