К этому следует добавить и дополнительные факторы, снижавшие эффективность применения иностранной техники. Прежде всего заметим, что большинство самолетов, как, например, "тамагаук", "китихаук", "Кертис Р-40", "харрикейн", были к тому времени относительно уже устаревшими конструкциями по своим летно-тактическим показателям, но тем не менее требовали для эксплуатации опытных специалистов. Выигрывая мощным вооружением, в скорости и маневренности эти самолеты уступали немецким. Не хватало для них запасных частей - многие машины подолгу простаивали на ремонте, часть из них приходилось разукомплектовывать.
      Короче говоря, возникал целый частокол трудностей в эксплуатации американских и английских самолетов, и не случайно там, где не хватало самолетов, летный состав предпочитал летать на отечественных машинах, даже на наших стареньких И-16 и И-153. Оправдали себя на фронте разве что американские самолеты "Аэрокобра" да бомбардировщик Б-3, но их было очень мало. Может, потому, когда на аэродромах между нами возникал разговор о поставке иностранной техники или об открытии второго фронта, слово "союзники" у большинства вызывало горькую улыбку.
      А я только вернулся с Севера снова командировка. К этому времени в Москве стало намного спокойнее. Воздушные тревоги объявлялись реже, и кое-где пренебрегали даже светомаскировкой. В Москву возвращались эвакуированные учреждения, жители - москвичи. Словом, перемены были заметны к лучшему. А мне предстояло лететь в город Молотов (ныне Пермь). Там, на одном из аэродромов застопорилось дело с освоением английских самолетов "харрикейн".
      Оказалось, что по вине летного состава были допущены несколько поломок, да где - на самом простом, на рулежке. Причины поломок объяснялись просто: на первых порах никто не обратил внимания на то, что у самолета "харрикейн" центр тяжести вынесен вперед значительно больше, нежели у других машин. Эта конструктивная деталь создавала копотирующий момент, особенно при рулении по мягкому грунту, неровному аэродрому. Как раз в то время прошел снегопад, и рулевые дорожки, взлетно-посадочная полоса укатывались с трудом. Пришлось применить непредусмотренный ранее способ передвижения самолетов, который тут же остановил поломки воздушных винтов. А дело наладили просто. Во время руления на стабилизатор самолета садился техник, сопровождающий машину на старты. Таким образом, хвостовая часть самолета становилась тяжелее, и летчик мог рулить вполне спокойно.
      Перед началом полетов мне пришлось облетать один "харрикейн" - опробовать его на пилотаже, а затем выпустить на нем для самостоятельной работы несколько летчиков из руководящего состава с тем, чтобы они потом сами обучали своих подчиненных.
      Все шло хорошо, но в авиации нет-нет да и случится такое, чего не увидишь даже в цирке!
      На третий день командировки мне пришлось обратиться к секретарю горкома ВКП(б) с просьбой помочь в получении дополнительных тракторов для приведения в порядок нашего полевого аэродрома. Вернулся к вечеру и тут узнал о происшествии, которое случилось в мое отсутствие.
      Один из командиров эскадрилий, вырулив на старт, с ходу, не останавливая движение самолета, пошел на взлет. Когда рассеялось снежное облако, поднятое воздушным винтом, присутствующие на аэродроме, не веря своим глазам, увидели на хвосте взлетевшего самолета сидящего человека. Все произошло в одно мгновение. Летчик поторопился со взлетом, а техник, полагая, что все еще продолжается руление, замешкался и вовремя не спрыгнул с хвостового оперения. Так что всем только оставалось ждать, чем закончится тот полет. Все зависело от мастерства летчика.
      А он, почувствовав ненормальное положение самолета после отрыва от земли, с трудом удерживал машину в наборе высоты. Техник сидел на стабилизаторе, мертвой хваткой ухватившись за киль. Малейшая ошибка пилота на разворотах могла бы привести к трагедии: мощная встречная струя воздуха в любую минуту сдула бы человека с хвостового оперения.
      Однако полет завершился благополучно. После приземления обреченный, казалось бы, на верную гибель техник самолета оказался в кругу своих товарищей. Они смотрели на него, словно на новорожденного, а он, обретя дар речи, к удивлению всех присутствующих, вдруг стал поносить, на чем свет стоит, не летчика, который мог лишить его жизни, а Гитлера и Черчилля!.. Гитлера за то, что тот начал войну, а Черчилля - за его "харрикейны", на которых вот приходится теперь летать, сидя даже на хвосте...
      На следующий день я должен был отправляться назад, в Москву. Там меня ожидало новое срочное задание - полет в Иваново, в 5-ю запасную авиабригаду, где тренировались французские летчики, прибывшие к нам в качестве добровольцев, чтобы воевать вместе с нами против фашистской Германии.
      Обычно каждое задание генерал Никитин ставил с полной ясностью, а на этот раз мне показалось, что он чем-то озадачен, и свои указания начал в несколько дипломатичной форме:
      - Познакомьтесь, пожалуйста, с французскими летчиками так, как позволит ваш опыт. Постарайтесь определить, готовы ли они, - Никитин сделал небольшую паузу и продолжил: - Шумов говорил мне, что у них дела идут неплохо, но и анархии хватает...
      Слова Никитина "посмотрите", "постарайтесь" выражали нечто другое, нежели требование сделать заключение на основании инспекторской проверки. Мне явно не хватало конкретных указаний, а генерал Никитин взирал на меня добрым вопросительным взглядом. Меня интересовал вопрос: могу ли я проверить технику пилотирования у французских летчиков? И тут Никитин, словно ожидал этого вопроса, вдруг сам спросил:
      - Товарищ Смирнов, когда вы приехали в Испанию, чтобы воевать на стороне республиканцев, вашу подготовку проверял кто-нибудь из испанского командования?
      - Нет, товарищ генерал.
      - Вот и французские товарищи прибыли к нам по своей доброй воле не на выучку, а воевать за нашу и свою свободу.
      Основная суть задачи мне стала ясна. И генерал Никитин закончил свою мысль:
      - Вопрос этот деликатный. Отправление на фронт французских товарищей, вероятно, будет зависеть не только от нас, хотя... наше мнение об их готовности, безусловно, потребуется.
      Дав заявку на перелет по маршруту Москва - Иваново, я поинтересовался, на чем лететь. Дежурный эскадрильи особого назначения, которая обеспечивала штаб ВВС, ответил, что все самолеты в разгоне, что остался один только Ут-1, на котором никто не хочет лететь, хотя он в хорошем состоянии. Пришлось передать дежурному, чтобы готовили этот самолет к перелету.
      На следующий день, рано утром, я взлетел с Центрального московского аэродрома и взял курс на Иваново.
      Метеосводка ничего хорошего на пути не предвещала. Вторая половина февраля и начало марта - пора обильных снегопадов в средней полосе. Так что вскоре, как я и ожидал, забуранило. Пришлось держаться вплотную к железной дороге. Местами прижимало до бреющего полета. Что говорить, лететь на таком самолете от Москвы до Иваново, да еще в снегопад, было рискованно. Успокаивало одно: железная дорога на моем маршруте не имела крутых поворотов, а Ут-1 мог пройти в коридоре между сосен даже ниже их макушек.
      Командир 5-й запасной авиабригады полковник Ю. И. Шумов встретил меня с хорошим настроением. В бригаде досрочно подготовили к отправке на фронт очередной полк.
      Шумов рассказал и о своих подопечных иностранцах - все, что знал. Французские летчики прибыли в Иваново в двадцатых числах ноября 1942 года. За пределами Советского Союза они летали на различных машинах, а прибыв к нам, решили объединиться на однотипных истребителях. Им предложили укомплектовать свой боевой коллектив английскими или американскими истребителями, которые в то время уже начали поступать к нам по ленд-лизу. Но французские товарищи категорически отказались от такого предложения. Тогда решено было передать им наши Як-1.
      На первых порах восстановить летные навыки после длительного перерыва в полетах французским добровольцам помогал летчик-инспектор бригады капитан Б. И. Друзенков. К полетам они приступили на учебно-тренировочном самолете Ут-2, и сначала не все шло гладко. Французские летчики после Африки, южных стран, где им довелось летать, очень трудно привыкали к нашим условиям.
      Бесконечные российские просторы, сверкая белизной снега, пугали летчиков. Они чувствовали только общее пространство и затруднялись в первые дни ориентироваться даже в районе аэродрома, а самое главное - терялись в определении высоты при посадке. Случались поломки самолетов. Взлетно-посадочную полосу пришлось посыпать во всю длину мелкими еловыми ветками, чтобы легче было определять расстояние до земли в момент выравнивания самолета перед приземлением. И когда французы научились видеть землю, перешли к тренировкам на боевых самолетах Як-1.
      К моему прилету в Иваново они сумели восстановить уже свое былое летное мастерство.
      И Шумов, поведав, что знал о французских пилотах, заключил:
      - А вот теперь от них некуда деваться! Каждый день твердят одно и то же: "Когда на фронт?.." Так что, дорогой мой, отвечай, когда отправлять?..
      Я пожал плечами.
      - Значит, ты не знаешь, Никитин не знает! Кто же даст мне команду?
      Шумов был замечательным человеком во всех отношениях, и не случайно именно ему поручили опеку над французскими товарищами. Они были молоды, темпераментны, жили без оглядки, а Шумову было уже пятьдесят. Он помнил первую мировую войну и гражданскую - жизнь познал, как говорится, сполна.
      - А как летают эти французы? - спросил я. Шумов не задумываясь выпалил:
      - Как звери! - Затем добавил: - Над самым аэродромом на виду у всех устраивают такие карусели, что того гляди кто-нибудь в землю врежется...
      Узнав о цели моего прилета, Шумов повеселел.
      - Никитин зря не пошлет! Значит, французами кто-то интересуется. Ну что ж, сегодня же вечером познакомлю тебя с ними.
      Французские летчики большую часть свободного времени проводили среди наших пилотов. Город Иваново в те годы оставался почти таким же, как до революции. Кино и театр в дни войны работали не каждый день. Других развлечений - тем более в духе молодых французов - не было, поэтому появление каждого нового человека вносило в их досуг некоторое разнообразие.
      Мое знакомство с французскими пилотами состоялось в простой дружеской обстановке. Помню, зашли мы с Шумовым к ним вечером. Они отдыхали. Увидев начальника гарнизона, вскочили с диванов и замерли по стойке "смирно". Ну а затем мгновенно раздобыли бутылку доброго французского вина, и в непринужденной обстановке Шумов представил меня. Летчики насторожились. Вероятно, они связывали мое появление в бригаде со своей дальнейшей судьбой. Однако напряженность беседы вскоре спала, ведь у летчиков всех народов, любых континентов всегда найдется тема для интересного разговора. Одни только боевые полеты могли бы раскрутить беседу на весь вечер. Так случилось и в тот раз. Узнав от Шумова, что я воевал добровольцем в Испании, бывал в Париже, французские товарищи на протяжении всего вечера не давали отдыха своему переводчику.
      Когда же речь зашла об авиационной технике, выяснилось, что наш Як-1 французы не могут поставить в сравнение ни с американскими, ни с английскими истребителями, информация о которых у них была достаточно полная еще до прибытия в Советский Союз. Французские летчики считали, что большинство самолетов союзников являлись устаревшими конструкциями, и Як-1 по всем показателям ставили выше, чем машины союзников. В этом мнение французских летчиков оказалось единым. А когда французы заявили, что будут счастливы первыми вместе с русскими сражаться против общего врага, я сказал речь о замечательной традиции боевой дружбы между русскими и французскими авиаторами, рожденной во Франции, в небе Вердена, еще во время первой мировой войны.
      Прощаясь в тот вечер, командир французской группы майор Тюлян спросил меня:
      - Но все-таки... когда мы отправимся на фронт?
      - Думаю, это будет зависеть от степени вашей подготовки, от того, как летчики освоят самолет Як-1, - ответил я.
      - Но мы вполне готовы. Прошу вас, сообщите об этом в Москве. - И подумав немного, Тюлян добавил: - Завтра дают хорошую погоду, приходите к нам на полеты, посмотрите...
      Эскадрилья "Нормандия" состояла из четырнадцати летчиков и сорока пяти техников самолетов. Командир эскадрильи майор Жан Луи Тюлян был опытным пилотом, летал на многих типах самолетов. Среднего роста, стройный, с тонкими, по-мужски красивыми чертами лица, он держался со всеми просто, но с достоинством.
      Тюляну было тридцать пять лет, но выглядел он значительно моложе. Когда улыбался, его лицо выражало доброту, но порой взгляд становился проницательным, и казалось, что он читает мысли собеседника. В эскадрилье майор Тюлян пользовался большим авторитетом.
      Ну, а в отношении профессиональной подготовки летчиков эскадрильи "Нормандия" после первой же летной смены сомнений у меня никаких не оставалось: летали французы хорошо. Я вскоре вылетел в Москву и высказал начальству свою точку зрения: держать эскадрилью "Нормандия" в Иваново нет смысла.
      Генерал Никитин остался доволен результатом командировки. А спустя некоторое время, будучи в Саратове, я узнал, что 1 апреля 1943 года французская эскадрилья "Нормандия" в составе 1-й воздушной армии Западного фронта приступила к боевой работе.
      Зимняя кампания 1942/43 года, продолжавшаяся четыре с половиной месяца, увенчалась крупными нашими победами. Перейдя в контрнаступление под Сталинградом, Красная Армия захватила стратегическую инициативу и развернула наступление по всем фронтам от севера до юга, положив начало изгнанию фашистских армий с родной земли.
      Сразу после окончания Сталинградской битвы перед нашим управлением встала первостепенная задача - восстановление боеспособности авиачастей и соединений, вышедших из боев.
      Заместитель начальника управления генерал А. Ф. Волков провел несколько инструктивных совещаний с начальниками отделов и инспекторами управления. Предстояло детально разобраться, в каком состоянии находятся отведенные в тыл авиаполки, чем они располагают, возможно ли их доукомплектование на базе оставшегося боевого состава летчиков, не внося больших организационных изменений.
      Особенно остро стоял вопрос обновления 288-й истребительной авиационной дивизии. Вскоре после отвода ее с фронта неожиданно скоропостижно скончался командир этой дивизии полковник С. Ф. Коновалов. Полки, входившие в состав дивизии, требовали основательного доукомплектования летным составом, в ее штабе не хватало оперативных работников. Словом, такое авиационное соединение могло попасть под расформирование, но командование решило сохранить дивизию, и генерала Никитина интересовал вопрос подбора ее командира.
      С начала войны прошло уже немало времени. Кадры опытных командиров поредели, а формирование новых авиационных частей увеличивалось. Так что требовались командиры полков, дивизий, и на эти должности выдвигались люди, проявившие себя не только опытными воздушными бойцами, но и умелыми руководителями боевых коллективов.
      Надежда попасть на фронт у меня не угасала. Представился случай, и я изложил свои соображения товарищам по работе. Они одобрили мое решение, но и высказали сомнение. Весь вопрос упирался в состояние моего здоровья: туберкулез легких, хотя и закрытой формы, требовал активного лечения.
      Начальник нашего управления генерал-полковник авиации А. В. Никитин терпеливо выслушал все доводы, согласился поддержать мою кандидатуру на должность комдива. Меня не удивило решение Алексея Васильевича. Человек большой души, добрый, отзывчивый, удовлетворяя мою просьбу, он брал на себя серьезную ответственность.
      В эти дни в Москву попутным самолетом из Саратова прилетел начальник штаба дивизии подполковник Борис Петрович Колошин с офицером штаба капитаном А. Орловым. Их прибытие оказалось очень кстати. Тут же выяснили, в чем нуждается дивизия, чем необходимо ее пополнить, чтобы восстановить боеспособность.
      И вот аэродром 3-й запасной авиационной бригады, где должно было проводиться доукомплектование 288-й истребительной. Слово "доукомплектование" практически мало подходило к той работе, которую нам предстояло провести. В самом деле, почти на семьдесят процентов требовалось пополнить дивизию летным составом. Разве это "доукомплектование"?.. Запасная бригада располагала достаточным количеством летчиков, только что окончивших авиационные училища по ускоренной программе военного времени. В бригаде им представили возможность слетать по нескольку тренировочных полетов - вот и вся подготовка будущих воздушных бойцов. Боевое применение оружия, тактику боя этим летчикам предстояло познать уже не в учебных упражнениях.
      Начался ответственный период комплектования. Командиры полков и эскадрилий тщательно проверяли каждого, кто вновь поступал в их подразделения. Все были озабочены одним - подобрать себе хорошее пополнение. Общий контроль за укомплектованием дивизии вел начальник штаба Колошин, которого с утра до вечера атаковали молодые пилоты, рвущиеся на фронт. У молодежи было огромное желание как можно быстрее ринуться в бой и бить ненавистного врага. Помню, один из сержантов долго ходил за мной, держась в стороне, и наконец решился обратиться. Высказав просьбу, он добавил, что иначе ему не жить на этом свете. Сержант сознался: написав письмо матери, он сообщил ей, будто его зачислили в боевую эскадрилью, которая скоро должна улететь на фронт.
      Выслушав его, я еле сдержал улыбку и спросил:
      - А адрес своей боевой эскадрильи не забыли сообщить матери?
      Сержант окончательно смутился, видимо приняв мой вопрос за отказ. Мне, признаюсь, жаль стало его. В таком серьезном деле моя шутка конечно же оказалась неуместной. Надо бы подбодрить парня, а я, напротив, усилил его переживания. Пришлось исправляться. Когда сержант, спросив разрешение, хотел было уйти, я удержал его:
      - Ну вот что! Запишите ваш новый адрес, - и дал ему номер полевой почты нашей дивизии.
      Да, молодежь торопилась попасть на фронт. Глубокое чувство патриотизма, крутая обида за поруганную землю, неутихающая боль в сердцах от гибели родных и близких будоражили души парней. Они понимали - война приняла другой оборот: прошло время отступления, время клятвенных обещаний стоять насмерть, теперь надо идти только вперед до окончательной победы. И если что тревожило молодых, то, пожалуй, лишь одно - как бы не прозевать время, не пройти мимо своего личного участия в войне за свободу Отечества.
      Без долгой раскачки начались тренировочные полеты с новым пополнением дивизии. Впереди фронт, а там рассчитывать на учебу трудно. Да и предстоящее перебазирование дивизии на фронтовые аэродромы требовало хорошей слетанности в парах и звеньях, умения быстро занять свое место в составе полка. Так что каждый полет использовался с максимальной нагрузкой. Этим занимались командиры полков, командиры эскадрилий. Большую помощь оказали нам и командир 3-й запасной авиабригады полковник Михайленко, его заместитель подполковник Полунин, инспектор по технике пилотирования майор Виноградов. Они сделали все возможное, чтобы наша дивизия стала полнокровным боевым соединением.
      В те напряженные дни мне удалось выкроить время, и я слетал на один день в Куйбышев - повидаться с матерью. Летел вдоль Волги, умышленно сохраняя по маршруту все ее изгибы, чтобы вдоволь насмотреться на свою любимую реку. На следующий день с утра несколько часов бродил по городу, по памятным местам прошедших лет. Дошел до Струковского сада. Воздух в нем был наполнен терпким запахом набухших почек сокорей и вязов. Потом спустился по аллеям вниз, к набережной части сада. Весна стояла в самом разгаре. Лед на Волге посинел вот-вот тронется. Вездесущие мальчишки, вооружившись палками, плавали по прибрежным закрайкам на всякой деревянной рухляди. Невольно оживали картинки давно ушедшего детства и поры юности...
      На другое утро, провожая меня со слезами на глазах, мать напутствовала: "Непутевый ты мой, только и знаешь всю жизнь, что воюешь. Ведь так и убить могут! Ну да ладно, может, и на этот раз все обойдется хорошо. Ты у меня в рубашке родился..."
      Попрощались. Взлетел я и прошел на бреющем над родной улицей Садовой. Над двором дома сделал один вираж, второй. Мать, помню, вышла на крыльцо, запрокинула голову и, увидев самолет, помахала рукой. В ответ я покачал крыльями своего истребителя.
      Укомплектование 288-й истребительной авиационной дивизии и тренировка в слетанности полков подходили к концу. Дивизия вошла в состав 1-го смешанного авиационного корпуса, которым командовал генерал-майор авиации Герой Советского Союза В. И. Шевченко. Володю я хорошо знал. В 1937 году мы вместе воевали в Испании, затем вместе работали в штабе ВВС в летной инспекции, которую возглавлял А. К. Серов. Наконец, оба участвовали в 1939 году в боевых действиях в районе реки Халхин-Гол.
      Словом, все шло хорошо, но, чем меньше дней оставалось до вылета на фронт, тем больше ко мне приходили разные сомнения. Как-то пойдут дела, когда начнутся бои? Опыт войны в Испании и Монголии не мог быть мерилом для Великой Отечественной. Взять хотя бы динамику тех же групповых воздушных боев. Сталинградская битва да и предыдущие схватки с врагом продемонстрировали массовое применение авиации, но ведь халхингольских примеров, когда в воздухе образовывалась "куча мала", уже не было. На смену самолетам И-16, И-153 пришли другие. Значительно возросла скорость истребителей, которая, естественно, влияла на маневренность и внесла изменение в тактику воздушного боя. А появление надежной радиосвязи между самолетами и о землей перестраивало управление авиацией.
      Но это одна сторона дела. Изменения произошли и в наземных войсках, главным образом в их вооружении, подвижности, что коренным образом изменило тактику взаимодействия с авиацией. Короче говоря, боевой опыт прошлых лет помогал, но не диктовал готовых решений в новой обстановке.
      Наконец, в первой половине мая 1943 года был назначен день вылета дивизии на прифронтовой аэродромный узел в районе Старобельска. Одновременный перелет ста десяти самолетов уже сам по себе являлся хорошим экзаменом для молодых летчиков. Помимо этого мы совместили его с учебными элементами боевого применения экипажей. Полки вылетали с тридцатиминутным интервалом, чтобы посадка самолетов шла конвейером. На маршруте командиры полков и эскадрилий проверяли летчиков по радио в опознании характерных ориентиров на местности. При подходе к аэродромам нового базирования от каждого полка выделялись экипажи прикрытия посадки - это на случай появления в воздухе самолетов противника.
      Таким образом, перелет дивизии прошел организованно, без происшествий и явился нашим первым тактическим учением в прифронтовой полосе.
      Надо сказать, перебазирование совпало с временным затишьем на Юго-Западном фронте. Используя наступившую паузу, командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец принял все меры необходимой подготовки авиасоединений, пополнившихся большим количеством молодого летного состава. Каждый вечер из штаба армии в дивизию поступал план боевого распоряжения на следующий день, главная цель которого заключалась в совмещении боевой подготовки с прикрытием аэродромного узла от самолетов противника.
      А воздушные налеты на наши аэродромы начались сразу же, на третий день после перебазирования. Противник, как правило, использовал большую высоту. Приглушив моторы на подходе к аэродрому, немцы бомбили с одного захода и уходили на свою базу. Радарных установок мы не имели, а визуальное наблюдение за воздушным пространством оказывалось не эффективным, так как обнаружение фашистских самолетов происходило тогда, когда взлететь истребителям на перехват противника оказывалось уже поздно. Противостоять таким действиям врага можно было путем ответного удара по его аэродромам или, в крайнем случае, организовав беспрерывное патрулирование истребителей в воздухе над своими точками. Но для этого требовалось много бензина, чем мы не располагали. В дни относительного затишья на фронте нам приходилось ограничивать вылеты с целью экономии горючего и смазочных материалов.
      Опытные летчики понимали - на войне всякое бывает, не всегда получалось так, как хотелось бы, молодые же пилоты горько и порой очень болезненно переживали безнаказанные действия гитлеровской авиации. Тот самый сержант, который писал из Саратова матери, что он уже в боевой эскадрилье, два раза во время бомбежек выскакивал из укрытия, чтобы взлететь и схватиться с врагом его силой удерживали товарищи. Пришлось основательно и неоднократно разъяснять молодежи, что фронтовая жизнь требует проявления инициативы, однако не скороспелой. Бой с коварным противником не терпит суеты.
      В первых числах июля, закончив сосредоточение крупных сил, противник перешел в наступление, нацеливаясь юго-восточнее Белгорода форсировать в нескольких местах Северский Донец. Кончилось затишье. Наша дивизия перебазировалась ближе к передовой, в район Светово, и приступила к активным действиям.
      Одним из первых боевых заданий истребителей было прикрытие штурмовиков корпуса, которым предстояло нанести удар по аэродрому в районе Краматорска. Нам сообщили, что немцы сконцентрировали там массу бомбардировщиков и истребителей. Судя по всему, это был тот самый аэродром, с которого вылетали Ю-87 бомбить нас в Старобельске. Вот почему летчики дивизии давно ждали того дня, когда можно будет сполна отплатить противнику.
      На прикрытие штурмовиков Ил-2 мы выделили три группы - по восемь самолетов из каждого полка. Боевым ядром в них определили опытных летчиков Р. Сидоренко, П. Кириллова, П. Каравай, Ф. Хазова, А. Фролова, Г. Исламова, П. Панина, В. Середина, Люльчака, остальные - из молодого пополнения.
      Порядок прикрытия наметили следующий. Первыми на аэродром противника должны выйти истребители - с таким расчетом, чтобы не дать взлететь ни одному немецкому самолету. А затем приходят и начинают работу штурмовики. Так оно и получилось. Выйдя на цель, наши истребители вызвали на себя огонь зенитной обороны. Но попытка двух "мессеров" взлететь ни к чему не привела - их тут же пригвоздили к земле. Следом подоспевшие штурмовики с высоты 800 метров обрушили на самолетные стоянки свой бомбовый груз. Затем "ильюшины" встали в круг и методично начали обрабатывать самолеты противника пулеметно-пушечным огнем. Истребители тем временем давили своими атаками зенитные аэродромные точки. Расплата немцев за наши тревожные дни в Старобельске оказалась весьма внушительной. Мне и сейчас помнятся счастливые, возбужденные лица летчиков, вернувшихся после того вылета.
      Спустя много лет, просматривая архивные документы, относящиеся к боевым действиям 288-й истребительной авиадивизии, я нашел одно оперативное донесение, адресованное начальником штаба дивизии подполковником Б. П. Колошиным в штаб 17-й воздушной армии. Там были такие слова: "Летчики сопровождения штурмовиков наблюдали на аэродроме Краматорская до тридцати горящих самолетов". За этой скупой фразой стоял не день, а только один час войны, блиставший доблестью и мастерством наших истребителей.
      Во второй половине июля 1943 года Юго-Западный фронт перешел в наступление. В районе переправ через Северский Донец и над населенными пунктами Балаклея, Изюм, Барвенково развернулись ожесточенные воздушные бои. 18 июля они не стихали с утра до вечера. В бой летчиков водили сами командиры полков, майоры Иванов, Марков, Смешков. Сбили мы тогда двенадцать самолетов противника. Не вернулись с боевых заданий пятеро - четыре молодых пилота и командир звена лейтенант Люльчак.
      На следующий день подполковник Колошин доложил мне, что два наших летчика совершили вынужденные посадки вне аэродрома, но уже снова в своих полках, а третий покинул горящий самолет с парашютом и приземлился в расположении 8-й гвардейской армии.
      21 июля накал боевых действий не утихал. Гитлеровское командование посылало на наши наземные войска группы бомбардировщиков, пытаясь сократить интервал времени между бомбежками, но и этот воздушный конвейер не помог им. Бомбардировщики наталкивались на наши истребители, и бомбы приходилось сбрасывать не доходя до целей. В полдень над Северским Донцом завязалось несколько воздушных боев. После одного из них не вернулось сразу четыре летчика.
      Но под вечер того же дня всех удивили молодые бойцы 866-го истребительного авиаполка. Младший лейтенант Колдунов, сержант Аватесян и сержант Минаев сбили четыре самолета Ю-87. Примечательно, что все трое, будучи в резервных подразделениях, просто рвались на фронт. Запомнился пилот Колдунов.
      В нашу дивизию он попал с "черного хода". Находясь в Саратове в 3-й запасной авиационной бригаде, он отличался среди молодых летчиков хорошей техникой пилотирования. Командование бригады заметило его и, понятно, решило оставить у себя в качестве инструктора. Но не тут-то было. Колдунов твердо настроился на фронт, и, когда наша дивизия уже перебазировалась из Саратова в Старобельск, мне доложили, что в 866-м полку появился лишний летчик, причем "безлошадный". Оказалось, что он прилетел на одном из транспортных самолетов, которые перевозили к месту нового базирования технический состав и тыловое хозяйство. Конечно, можно было бы отправить летчика обратно, расценив его самовольное появление в дивизии как нарушение воинской дисциплины, но в данном случае яснее ясного было другое: на такой поступок молодого пилота подтолкнуло неудержимое желание сражаться с врагом. Так младший лейтенант А. И. Колдунов вошел в состав 866-го истребительного авиационного полка.
      В те дни и я летал на прикрытие наземных войск, принимал участие в разведке ближайших аэродромов. Невольно обратил внимание на радиосвязь между самолетами, на построение боевого маневра и подготовку к атаке противника. Словом, увидел многое, о чем следовало бы неотложно поговорить с летным составом. Казалось бы, в свое время все ведь было сделано: проводились занятия по тактике ведения боя, беседы с молодыми опытных летчиков, проверялись знания основных данных самолетов противника, а начались бои - у многих все наставления старших словно улетучились. На разборах боевых действий командиры эскадрилий и звеньев говорили об одном: как только противник появлялся в пределах видимости, тут же молодые летчики сломя голову бросались в атаку и сами оказывались в трудном положении.
      Запомнился разбор в 659-м истребительном полку. Выступал командир звена лейтенант Копиченко: