– Вот тебе, Константин Андреевич, коллектив, - изрек Мансур, чутьем угадавший лексику, понятную соискателю места.
– Ага, - просиял дядя. - Очень рад!
С протянутой рукой он поспешил к девочкам. Олимпия прыснула, но сразу же приняла торжественный вид и церемонно ответила на сердечное рукопожатие Константина Андреевича.
Эсмеральда глубоко затянулась дымом и вопросительно взглянула на Мансура. Тот молчал и покачивался с носка на пятку, засунув ручищи в карманы бесформенных штанов.
– Я думаю, мы сработаемся, - уверенно объявил Константин Андреевич. - Мне бы хотелось поближе войти в курс дела. Я человек ответственный и люблю ясность.
Мансур продолжал молчать. Возможно, он не понял, что означает "поближе войти в курс".
– Дядя, - нарушил молчание Носоглотка, - это публичный дом.
– Хорошо, - кивнул дядя, немного растерявшись.
– Ты не догоняешь. Здесь... - Племянник запнулся, подыскивая глагол.
– Любовью занимаются, - подсказал Мансур, и Эсмеральда кивнула.
– Очень приятно, - отозвался Константин Андреевич, благодушно осматриваясь.
– За деньги, - повысил голос Носоглотка.
– Ах, вот как? - Дядя был неприятно удивлен. - Это коммерческая структура?
– Вот именно, - подтвердил Мансур.
Константин Андреевич задумчиво пощелкал пальцами.
– Значит, трудовую книжку вы не возьмете? - осведомился он осторожно.
Эсмеральда пожирала его глазами. Девочки толкали друг дружку локтями, Носоглотка побагровел. Мансур ненатурально осклабился:
– Почему не возьмем? Возьмем! Что скажешь, то и напишем! Если хочешь - и печать будет!
– А это считается? - не унимался дядя. - Мне до пенсии два года, чтобы стаж не нарушился.
– Считается, - зловеще успокоил его Мансур. - Давай сюда твою книжку, - он пошевелил пальцами, как будто отсчитывал купюры.
Вмешался Носоглотка:
– Дядя, - спросил он проникновенно, - тебя ничего не смущает? Все нормально? Ты справишься?
Константин Андреевич ощутил серьезность момента.
– Не боги горшки обжигают, - ответил он скромно. - Правда, я все еще не понимаю отведенной мне функции...
– Простая функция, - вмешалась Эсмеральда. - Приняли клиента, взяли деньги, показали девочек. Распорядились о напитках. И за временем следите, и за порядком. Гена, Сережа!
К девочкам присоединились мясные исполины в военной форме неустановленного образца.
– Это Гена и Сережа, наши охранники. Если клиент поведет себя нехорошо - начнет хулиганить, ругаться, блевать, не захочет платить, то нужно позвать их, и они разберутся.
– Понятно, - кивнул Константин Андреевич. Помявшись, он взволнованно спросил: - Видите ли, я человек с выдумкой, люблю, чтобы дело кипело... как у вас здесь насчет творческой инициативы?
Носоглотке захотелось умереть и не жить. Девочки начинали скучать, Сережа и Гена высились безразличными глыбами.
– Я не очень понял, - признался Мансур, - но можно. Если клиентов будет больше и останутся довольны - все можно! Ты, главное, не спеши - мы сейчас посовещаемся с твоим родственником...
7
Нацепив очки, дядя глазел по сторонам, расхаживал на своих журавлино-цапельных ногах и осторожно рассматривал картины античного содержания.
Мансур отвел Носоглотку в сторону.
– Что это за чучело? - Голос босса срывался. Носоглотка боялся, что Мансур завизжит, уподобится свинье и тем осквернится. - Кого ты мне сватаешь, образина? Он же трекнутый! Он же не понимает, куда попал...
– Отчего же, понимаю, - удивленно возразил ему Константин Андреевич, каким-то чудом оказавшийся рядом и тем выручивший племянника.
Мансур, еще недавно издевательски обходительный, окончательно позеленел.
"Завизжит", - обреченно покачал головой Носоглотка.
– Это дом терпимости, - вежливо продолжил дядя. - Это ведь нынче законно, правда? Иначе ведь никто бы не разрешил это делать?
– Можно, мы пойдем? - крикнула Марчелла.
– Стоять, - рявкнул Мансур и закашлялся, так как исторг из себя слишком большую порцию перебродившего воздуха. Он уставился на Константина Андреевича, слегка приоткрыв рот. - Ты вправду думаешь тут работать?
– Ну а почему бы и нет? Я что-то не так сказал? - тот разволновался. - Так я же еще не в курсе, вы мне объясните...
Мансур сделал движение, и Носоглотка совершил невозможное: перехватил его руку.
– Шеф, - произнес он быстро, - я отвечаю. Отвечаю своей башкой.
Мансур выдернул руку. Теперь он рассматривал дядю угрюмым, давящим взглядом.
– А! - Он сплюнул, и это произвело на дядю неприятное впечатление. - Делайте, как хотите! - Он взмахнул руками. - Раз за тебя поручились...
Константин Андреевич прижал к груди руки:
– Позвольте приступить прямо сейчас. Мне для начала хотелось бы ознакомиться с трудовым процессом, - он оглянулся на девочек, уже надувшихся и бивших копытами.
– Ах вот как, - молвил Мансур. - Ты хочешь ознакомиться с процессом. Эсмеральда! Отведи его, покажи процесс... Отведи к Клеопатре...
Мамка содрогнулась:
– Нельзя, - зашептала она, - там же клиент у нас, постоянный, он возмутится...
– Ну так получит по рогам, если возмутится! Что, у тебя дырок не просверлено?
– Видеокамеры, - робко подал голос Константин Андреевич.
Все замолчали.
– Что? - спросил Мансур.
– Это дорого, конечно, - дядя виновато потупился.
Носоглотка шагнул вперед.
– Что ты вякнул, дядя? Обоснуй.
– Надо поставить видеокамеры, - обосновал дядя. - Ну, чтобы контролировать процесс. Ведь вы же этого хотите, да? Поставить и спрятать.
Мансур задумчиво выпятил губу.
– Веди его процесс смотреть, - повторил он наконец.
Эсмеральда машинально взяла Константина Андреевича под руку, и тот приосанился.
– Ш-ш-ш!... - Мамка сделала большие глаза. - На цыпочках и не дышите...
Дядя повиновался и стал похож на огромную мультипликационную тень, крадущуюся по старому замку.
Никакой дырки у Эсмеральды просверлено не было, мамка пользовалась обычной замочной скважиной. Сдавленно крякнув, Константин Андреевич нагнулся и припал одним глазом к отверстию. Лицо его исказилось от усердия. За дверью как раз и заржали, радостно и обреченно; Константин Андреевич продолжал смотреть. В итоге он, придерживая себя за поясницу, выпрямился, и довольно громко заявил:
– Ну, понятно в общих чертах...
Видно было, что нечто гнетет его, не дает покоя. Все сделали вывод: кандидат смущен, кандидат озадачен и думает теперь, как бы подостойнее отступить.
Но оказалось, что дело в другом.
Дядя хотел униформу.
– Видите ли, - заметил он робко, - на должности всем полагается униформа. Во всем должен быть порядок, тем более в таком беспокойном месте. Даже у ваших охранников есть форма. Мне бы хотелось переодеваться во что-то строгое, соответствующее статусу смотрителя... Но если это невозможно, - Константин Андреевич испуганно спохватился, - то тогда нет, тогда не надо формы... Только ты, Гришенька, сам говорил про "бабочку"...
Стояла тяжелая, недоверчивая тишина, и только ржание металось по коридору.
Мансур посмотрел на Эсмеральду в ее приталенном платье, затем перевел взгляд на Константина Андреевича.
– Форма будет, - сказал он осторожно. - С бабочкой.
Эсмеральда восторженно всплеснула руками:
– Можно даже цилиндр! Такой импозантный господин!
– Цилиндр тоже поищем. А вот что ты там такое говорил про видеокамеры?
8
Ковырялка спала, ей повысили норму выработки и, соответственно, процент. Как и расценки на ее услуги. Поэтому в полдень ее было не добудиться, однако Марчелла была настойчива: трясла ее за плечо и совала в губы какой-то твердый предмет.
Глухо выматерившись, Ковырялка разомкнула глаза.
– Что...
Марчелла смеялась и дразнила ее здоровенным пластиковым членом, который был оснащен сбруей и застежками.
Они были подруги; обе рассказывали посетителям, что мечтают поступить в финансово-экономический институт и зарабатывают деньги на взятки ректору. Обе владели одним и тем же комплексом сексуальных приемов, но только у Ковырялки имелся природный талант, и кое-что ей удавалось лучше.
Обе были отпетыми блядьми.
– Нравится?
Ковырялка приподнялась на локте и в сонном раздражении уставилась на предмет, которым дирижировала Марчелла.
– Откуда у тебя эта херня?
– От папки. Папка купил целую партию. Для всех. И запасные купил, если сломается.
Ковырялка тупо взирала на страпон.
– Зачем нам это? До сих пор обходились нормально...
– Папка говорит, что надо идти в ногу с техническим прогрессом. Я примерила - умора!
– По отдельному тарифу пойдет, - деловито заметила Ковырялка, умевшая улавливать суть.
– Ну! Ты представляешь? Мамка о таком и не слышала...
Все это была сущая правда. Константин Андреевич купил страпоны, для чего лично явился в секс-шоп. Такие магазины были еще в диковину, они только-только появились, и Константин Андреевич прежде не имел ни малейшего представления об их существовании. Но заняв новый пост, он решил показать себя с наилучшей стороны, а когда взялся за дело - увлекся всерьез, как с ним обычно и случалось.
Мансур приобрел ему униформу в магазине ритуальных принадлежностей: там было дешевле. Цилиндра так и не нашли, зато подобрали все остальное: и черную пару, и фабричную "бабочку". Носоглотка раскошелился на новые очки для дяди: модные, в тонкой стальной оправе, и Константин Андреевич смотрелся теперь весьма представительно. В новом наряде он походил на Воробьянинова. В первые дни он бродил по борделю, заглядывал во все углы, что-то мычал, все ощупывал, измерял, обнюхивал. Дел у него, собственно говоря, было немного: раскланяться перед клиентом, вывести девочек, а в случае чего пригласить Гену или Сережу. Да еще следить за временем, режим которого был достаточно прост: час - два часа - ночь. Соответственно менялись расценки, увеличиваясь на денежку. Кроме того, ему подчинялся холодильник с напитками - вот, пожалуй, и все.
Встречу клиента Константин Андреевич постарался превратить в настоящий спектакль. У него не было фирменного отличительного признака вроде мундштука Эсмеральды, и в то же время ему следовало запомниться, так что он, провожая клиента к смотровому дивану, исполнял разнообразные пируэты - в соответствии со своим пониманием буйного разгула и развлечений. Потом бил в ладоши и пронзительным фальцетом вызывал девочек. Девочки строились; Константин Андреевич пританцовывал перед ними, мешая смотреть и выбирать. Но все это казалось ему недостаточным, и он выдумывал разнообразные усовершенствования.
До существования секс-шопа он дошел своим умом. Он догадался о нем, как философ по капле воды догадался о существовании океана. Если имеется некое предприятие, то должны наличествовать структуры, заинтересованные в его обслуживании и процветании. Дядя постепенно усваивал основы рыночной экономики. Поэтому он навел справки и выяснил, что да, он прав, и в городе появилось место, где можно заказать разнообразную развлекательную утварь.
В секс-шопе успели привыкнуть к праздным зевакам, и потому приход Константина Андреевича не вызвал ничего, кроме утомленного смешка. Но гость повел себя странно: проявил неподдельный интерес, вникал в подробности, пробовал на излом, надавливал пальцем.
– Это что у вас? Насадочки? Насадочки, насадочки...
Посмотреть на Константина Андреевича вышел директор. Его взору открылся тощий зад, обтянутый черными брюками: Константин Андреевич склонился над витриной и изучал вазелин. Потом дяде попался на глаза страпон и совершенно околдовал его.
– Зачем это? - спросил он дрожащим голосом, тыча пальцем в витрину.
– Это фаллоимитатор, - ответил директор бесстрастным голосом. - Для одиноких женщин.
Тем бы дело и кончилось, не добавь директор еще три слова: "И для мужчин".
Константин Андреевич, никогда не подозревавший о таких горизонтах, сделал стойку.
– Для мужчин? Вы полагаете, это может быть интересно мужчинам?
– Может, - покровительственно кивнул директор. - У людей бывают специфические интересы, и ничто естественное не безобразно.
– Но это как будто искусственное...
– За неимением естественного аналога, - директор развел руками. - Интересуетесь? Желаете приобрести?
– Да, - кивнул Константин Андреевич. Мансур передал ему через племянника деньги на хозяйственные расходы. - Если это представляет интерес для мужчин, то я возьму партию, двенадцать штук. Вы можете выписать товарный чек?
Директор молча смотрел на него - точно так же, как недавно смотрели Мансур и Эсмеральда.
– Мы выпишем чек, - пообещал он после паузы. - Желаете еще чего-нибудь?
– А что вы порекомендуете?
Директор задумался.
– Вот плеточки, хлыстики...
– Плеточки...
– Презервативы могу предложить. С усиками, со жгутиками, с пупырышками. Какой предпочитаете вкус? Есть шоколадный, клубничный, банановый...
Константин Андреевич оторопел:
– Это что же - едят?
– Ну, не то чтобы ели... давайте выразимся более обтекаемо: вкушают.
Голова у Константина Андреевича пошла кругом.
9
Наняли прислугу.
До сих пор все хозяйственные работы выполняли сами сотрудницы предприятия; новый инструментарий потребовал новые кадры.
Инструментарий подлежал кипячению.
Уместно напомнить, что Константин Андреевич обладал познаниями в самых разнообразных отраслях человеческой жизни. У него имелись зачаточные представления о санитарии, и он сообразил, что фаллоимитаторы полагается хотя бы мыть, а лучше их прокипятить.
Кухонная утварь привела его в ужас.
Девочки готовили себе сами, пользуясь чудовищными кастрюлями и сковородами; вся эта посуда давным-давно прохудилась и облупилась, проржавела насквозь, и дядя призвал племянника.
– Гришенька, - заявил он страдальчески, - это непорядок. В любом деле должен быть порядок, особенно в таком интимном... касающемся здоровья.
Носоглотка насторожился, будучи не в силах понять, куда клонит родственник.
Константин Андреевич вышел в прихожую и вернулся с круглым предметом, завернутым в газету. Объявилась кастрюля; Носоглотка, ничего не разбирая, заглянул в нее и воззрился на дядю.
– Они в этом варят суп, кашу... и в этом же собираются кипятить эти, как их... - Он пощелкал пальцами. - Имитаторы.
– Ну и что такого? - Носоглотка не видел в кастрюле никакого изъяна. Вернее сказать, он видел, но не придавал ему никакого значения, потому что кастрюля была не его.
– Ржа! - Дядя ткнул пальцем. - Ржа сплошная!...
Носоглотка почесал пятерней в затылке.
– Хорошо, я скажу Мансуру. Но ты губу не раскатывай, он и так разорился на видеокамерах...
Это снова была совершенная правда: невинная и благая идея Константина Андреевича, искренне заболевшего за дело, навела Мансура на мысли абсолютно иного рода. Он решил качать компромат. Он пока не знал, на кого именно, но полагал, что жизнь сама укажет ему на подходящего кандидата. Поэтому Носоглотка напрасно тревожился по поводу посуды: Мансур взял правилом прислушиваться к пожеланиям нового папки. Обычная прижимистость изменила ему, как только он почуял навар. Мансур лично приехал на Фонтанку с инспекцией, и Константин Андреевич с легким сердцем посоветовал ему купить кастрюли у фирмы "Цептер". Изюминка была в том, что у Константина Андреевича имелся контракт, и он числился частным предпринимателем, распространителем этой чудо-посуды. Ничего он, понятное дело, не распространил, но не унывал и не терял надежды, а бумагу берег, как зеницу ока.
Время было такое, что по всему городу шли самые разные презентации. Константин Андреевич не брезговал и этими мероприятиями; он свято верил в возможность заработать честным и усердным трудом; он побывал на презентациях "Визьона" и "Санрайдера", прослушал про "Гербалайф", узнал о перспективах карьерного роста в "Ньювейзе" и "Цептере". Почему-то именно кастрюли очаровали его, и он подписал договор. Он не продал ни одной, и вот беседа с Мансуром воспламенила его.
После видеокамер и страпонов Мансур настолько подпал под влияние дядиного новаторства, что послушно пошел с ним на презентацию "Цептера", где был взят в оборот двумя хищницами и тоже подписал контракт, став первым членом торговой сети с Константином Андреевичем во главе - по всем канонам многоуровневого маркетинга. Он сразу купил десять комплектов баснословно дорогих кастрюлек и судочков. У него моментально созрел бесхитростный план: втридорога гнать эту продукцию на солнечную родину, в Баку. "Цептер" возликовал, Константин Андреевич получил внушительный бонус, а кухня квартиры на Фонтанке засияла зеркальным блеском из самой Швейцарии, и в этом блеске отныне кипели, булькали, переворачивались в кипятке оприходованные фаллоимитаторы.
Кухарка фламандского вида, в переднике и чепце, колдовала над имитаторами и тайно вынашивала замыслы по вытеснению папки с должности, но это были пустые мечты. Папка укрепился основательно. Девочки все, как одна, полюбили его и намекали на возможность бесплатного обслуживания, да только Константин Андреевич густо заливался краской и убегал, пританцовывая.
10
...Два месяца пролетели, как юношеский эротический сон. Жизнь на Фонтанке, слегка потревоженная уходом Эсмеральды, налаживалась и наполнялась новью, но Черемисина не покидала творческая лихорадка. Посуда и видеокамеры представлялись ему косметической лакировкой. Константину Андреевичу хотелось революционных изменений. Он просто не мог позволить себе сидеть сложа руки и получать жалованье за встречи и проводы. Совесть подсказывала иные решения, нашептывала сладкие сны о радикальных усовершенствованиях.
Он маялся так, пока ему в голову не ударило проваленное патриотическое воспитание.
Квартира предстала в его умозрении до того обновленной, что у Константина Андреевича перехватило дыхание.
Даже ржание, которое преследовало Черемисина и уже снилось ему по ночам, зазвучало благопристойнее, стало более сдержанным и осторожным, что ли.
Мансур, когда дядя добрался до шашлычной, долго не мог понять, чего хочет смотритель, потому что Константин Андреевич от волнения задыхался, выстреливал бессвязными полуфразами и возбужденно размахивал руками. Мансур предложил ему выпить водки, чтобы привести в чувство, но дядя категорически отказался: он не пил. Отказавшись, он сразу же схватил наполненную стопку и опрокинул в себя, не соображая, что делает, и без всяких последствий. Спиртное бесследно растворилось в бурлящем адреналине.
Постепенно Мансур уяснил, что речь идет о новой затее, конечная цель которой заключается в массовом привлечении новых клиентов.
– Это... это будет... - возбужденно бормотал Константин Андреевич. - Это будет на государственном уровне... с национальной идеей! С многонациональной идеей! К нам пойдут, о нас пойдет молва...
Мансур стоически сопротивлялся невразумительному энтузиазму, но все-таки заразился. Энтузиазм проявлялся в нем гробовым молчанием и змеиным оцепенением в сочетании с размеренным шевелением пальцами; взор стекленел, полные губы чуть размыкались.
– Как ты это сделаешь? - спросил он чуть погодя. - Говори спокойно, а то шалтай-болтай.
Дядя перевел дыхание и постарался взять себя в руки. От волнения ему захотелось в туалет, но он решил терпеть.
– Будут разные комнаты, - объяснил дядя. - Тематические. Русская комната. Белорусская комната. Эта... кавказская комната. Понимаете? Наряды, убранство. Это патриотично, это... - Ему не хватало слов. - Военная комната. Представляете?
– Да, - медленно проговорил Мансур. - Фуражка, высокий сапог. Хлыстик.
– Есть, есть хлыстик! - Константин Андреевич вновь возбудился. - Церковная комната!
– Это как же? - Мансур посмотрел на него недоверчиво.
– Келья, - с готовностью объяснил дядя. - Монашеская. И там монашка. Воображаете? Это будет Русь как она есть, в полном комплекте. Это будет держава.
– Хорошее слово, - промолвил Мансур, пробуя "державу" на вкус. - Я, пожалуй, все-таки повешу вывеску: "Массажный салон "Держава"".
Константин Андреевич завороженно молчал, давая идее усвоиться и отозваться сложным смысловым послевкусием. К слову "держава" неожиданно прилепилось прилагательное "стеганая", и Константин Андреевич в замешательстве покрутил головой. Стеганая - в смысле хлыстиком? Или по аналогии с одеялом? Прилагательное не нравилось дяде, и он остановился на одеяле. Хотя и знал, имея возможность наблюдать за происходящим в номерах, что одеялами не пользовался никто, и все устраивалось поверх одеяла.
Мансур взял салфетку и начал набрасывать столбики цифр.
– Дорого обойдется, - трезвея от математики, он внимательно посмотрел на папку.
Тот виновато развел руками:
– А что делать? Что делать?
– И комнат маловато для твоя многонациональный идея.
– Поставим перегородки, - у дядя на все был ответ. - Располовиним номера.
– Тогда и блядей новых придется пригнать.
Константин Андреевич поморщился. Он смирился с невоспитанностью Мансура, но по-прежнему не любил бранных выражений. К девочкам он обращался на "вы" и подсознательно уравнивал их с работницами простого, но почетного физического труда - доярками, например. Неприятное чувство уравновесилось сознанием того, что Мансур соглашается. Кроме того, вместо шести номеров получалось двенадцать, и фантазия Константина Андреевича приобретала дополнительное пространство для полета.
В голове его уже кружились невиданные сексуальные экспозиции: колхозные апартаменты. Академические. Школьные - Ковырялка будет прекрасно смотреться в школьной форме и бантах. Милицейские. Глобальный охват жизненных сфер. Все варианты представали его умозрению в лубочном исполнении: кокошники, сарафаны, чадра с паранджой. Некстати подсунулось намерение организовать стенгазету, но Константин Андреевич вовремя сообразил, что девочки, пожалуй, откажутся.
11
На Фонтанке вновь закипели ремонтные работы. Гадость, понемногу сочившаяся сквозь розовые обои, насторожилась. Ее опять потревожили: вскрыли, размазали, пустили по ветру, затерли клеем, притиснули, и она растворилась в тесном межмолекулярном пространстве старого кирпича. Таджикские и молдавские гастарбайтеры хищно поводили носами, провожая девочек голодными взглядами. Ремонт причинял неудобства, но салон продолжал работать бесперебойно. В компенсацию за моральный ущерб Константин Андреевич собственноручно угощал клиентов бесплатным шампанским. Он едва находил время для проводов и встреч, у него была масса других дел, так как он стал фактическим руководителем строительства, его проектировщиком и архитектором, а также дизайнером. Дядя и не подозревал, что может за раз освоить так много профессий. Носоглотка, временами навещавший Олимпию, только качал головой и пучил глаза, поражаясь его изобретательности и вкрадчивой, вежливой, ползучей настойчивости. Константин Андреевич добивался от Мансура решительно всего, чего хотел - и фотообоев с березками, и кокошников, и школьной формы, и белых халатов для медицинского номера с уклоном в садо-мазо, и даже монашеского одеяния, не говоря об образах, которые обошлись не особенно дорого, ибо были совсем новыми, купленными в ближайшем храме, но вызывали в магометанине Мансуре генетический протест.
Носоглотка при виде икон схватился за крестик, который носил бездумно, однако сейчас неожиданно вспомнил о нем.
– Как-то это... дядя... в общем, не надо бы, - сказал он тревожно.
Он вдруг вспомнил, как горел в "мерседесе", как увернулся от пули. Как ему недопроломили голову и он поправился, как выпустили из милиции. Ему показалось, что крестик этот вовсе не безделица.
Дядя добродушно рассмеялся:
– Гришенька! Ты посмотри на двор - в какие времена мы живем? Бога-то нет. У меня никакой религии не будет, это одна этнография...
Такого слова Носоглотка не знал.
– Монашка-то будет, - сказал он хмуро.
– Так она же не настоящая! Она переодетая!
Дядя искренне не понимал, почему племянник не разбирает таких простых вещей.
...Он уже реже смущался при девочках и чаще - впрочем, вполне невинно - подставлял щеку для сестринских поцелуев. Девочки, которых он теперь отечески называл трудовыми пчелами, уважали его целомудрие и прекратили посягательства на девственность папки. Черемисин и в самом деле был девственником - или не был; возможно, в далеком прошлом произошло нечто странное, в чем он вовсе не был уверен, но это давным-давно затянулось белесоватой мясной пленкой.
Тем временем квартира, ему покорившаяся, расцветала последним преображением. Номера стали маленькими, но теснота окупалась антуражем. Салон заиграл красками, напоминая жар-птицу; одиннадцать комнат отобразили отечество во всех его проявлениях и аспектах, от исторического до космического. На двенадцатую комнату у Константина Андреевича не хватило выдумки. Он не знал, что с ней делать, и она оставалась неприкаянной. Эрика, сотрудница из новичков, которую поселили в этот номер, постоянно жаловалась на невостребованность. О чудо-салоне пошла молва; на сеансы стали записываться. Выстроилась очередь. Поэтому Эрике грех было жаловаться: ее услугами пользовались многочисленные нетерпеливцы, которым не хотелось дожидаться назначенного часа или дня, а потому ее выручка оказывалась даже солиднее, чем у Ковырялки. Но деньги отошли на задний план, уступив честолюбию.
12
Клиент приходил.
Константин Андреевич встречал его торжественно, как посол посла. Он больше не прыгал и не вертелся, он аккуратно склонялся в полупоклоне и подавал гостю меню: шикарный цветной буклет с фотографиями апартаментов. У клиента разбегались глаза от березок и восточных халатов, ракет и бантов, колхозных снопов и партизанских землянок. С великим трудом он останавливался на Ковырялке, и Константин Андреевич записывал его в очередь, выдавал талон и выпроваживал. Важным персонам, которых Мансур знал в большом количестве, буклеты высылались на дом, а заказы принимались по телефону. Для них существовали специальные VIP-дни и ночи. Ржание в эти дни и ночи сменялось медвежьим ревом: били хлыстиком, стегали плеточкой.
В салоне стояла удушливая атмосфера, сочетавшей в себе разнообразные ароматы: березовых веников, восточных курений и притираний, аптеки, ладана из номера с монашкой-вероотступницей, да к этому прилагались винно-водочные пары и дым сигарет, плюс нечто неуловимое и неопределимое, но безусловно биологическое. Мансур, бывая наездами, восхищенно цокал языком и называл Константина Андреевича молочным и кровным братом. Тот скромно открещивался и говорил, что многое еще только предстоит сделать. Константин Андреевич уже зарабатывал больше племянника - во всяком случае, больше того, что удавалось настричь Носоглотке с окрестных ларечников. Но он не тратил на себя почти ничего и откладывал деньги "Гришеньке на учебу". Он сделался еще даже большим аскетом, чем прежде, и видел во сне, как Гришенька приносит клятву Гиппократа или отправляется в космос. Он собирался отнести накопленное в какое-то новое акционерное общество, обещавшее восьмидесятивосьмипроцентную прибыль в месяц, но Гришенька вовремя разузнал об этом намерении и запретил.
А Мансур выходил на набережную, приваливался к оградке и задумчиво изучал здание. У него открывалось имперское мышление, и он вынашивал планы приобретения этого дома целиком. Придется выселить жильцов, но это осуществимо - тем более, что многие из них были почему-то недовольны соседством с "Державой". Эти капризы были непонятны Мансуру: в салоне поддерживался идеальный порядок; он нанял еще двух горилл, которые в корне пресекали не то что пьяные драки, но даже позывы на рвоту. Выдворенных клиентов рвало на свежем воздухе, и это, конечно, могло раздражать очевидцев, но не настолько, чтобы писать гневные письма в различные кляузные места. Мансур прикидывал в уме, и у него выходило, что выселить жалобщиков будет дешевле, чем беспрестанно подмазывать чиновников, которым они строчили.
Салон настолько облагородился, что Мансур наполовину выдвинул его из подполья и зарегистрировал как частное предприятие. Он установил кассовый аппарат, и Константин Андреевич озаботился новой обязанностью: выбивать чеки. Дядя не жаловался - напротив, он целиком и полностью одобрил эту идею и даже попросил Мансура принести на всякий случай еще и других чеков - товарных, своих любимых. Они внушали ему впечатление непоколебимости мироустройства.
Между тем двенадцатая комната не давала Константину Андреевичу покоя.
Еще оставались отрасли народного хозяйства, не нашедшие отражения в убранстве апартаментов.
Еще сохранялись невостребованными целые исторические эпохи, которые он незаслуженно обошел вниманием.
Но дядя понимал, что необъятного не объять. Нельзя отразить все, надо выделить приоритеты. Он отдал должное и народному хозяйству, и истории, и даже почти государственной религии. Ему хотелось оригинальности, ему недоставало перчинки. Константин Андреевич трезво смотрел на окружающую действительность и сознавал, что она не лишена изъянов. Не все так чудесно и замечательно в природе - и соответственно в державе. А у него получилась образцовая экспозиция, отлакированный лубок. Конечно, вероотступница отчасти уравновешивала чаши весов, но избыточный крен в положительное существовал и вызывал у Константина Андреевича неудовольствие. Это была неудовлетворенность художника.
Тикали часы, поедая содержательный досуг посетителей, а Константин Андреевич сидел в некотором оглушении и пощелкивал пальцами.
"Что-нибудь демоническое, - думал он. - Отрицательное, порочное, но свое, исконно русское, родное."
К сожалению, городские магазины и склады не могли предложить Константину Андреевичу ничего нехорошего.
Постепенно дядя укрепился в намерении обратиться за помощью к специалисту.
13
Черемисин купил газету рекламных объявлений. Его интересовал эзотерический раздел, где предлагали свои услуги многочисленные маги и колдуны.
