Колобок прикатился точнехонько к ней, к Бабе Яге. Деда-то она, пока Колобок гулял, успела сгноить за недосмотр. Отправила к Золотой Рыбке чинить корыто.
      - Бабушка, я пришел! - закричал Колобок.
      Царевич понял, что его водят за нос.
      - Ну, старуха, не обессудь, - сказал он, подсекая избу под ножки, после чего вошел. - Я, бабушка, изголодался по Василисе и женскому полу. Так что откатаю тебя по полной программе.
      Забил Бабу Ягу в ступу, вышиб днище и сдержал обещание.
      - Бабушка! Бабушка! - заливался слезами Колобок.
      ...С Лисой получилось чуть иначе: она попыталась остановить желтенький Клубочек, но тот катил себе, не обращая внимания на придорожную оторву. Та припустила вдогонку; видя это, Клубочек в ужасе закричал:
      - Я от Бабушки ушел! Я от Бабушки ушел!
      И вывел Лису к положенному дубу с ларцом, где и был проглочен. А возле дуба околачивался Медведь, давно обуянный желанием кому-нибудь посодействовать.
      Видит - Лисе нехорошо, корчится. "Нимфоманка, - решил он. - Известное дело. Всегда такая была".
      И оказал ей медвежью услугу: такую же, какую Иван - покинутой Колобком бабушке. Прислонил к дубу, подвинув Андрея Болконского; отработал по самое никуда, тут-то ее и стошнило.
      - Ты это чего же? - грозно спросил Медведь. - Аль не люб?
      - Да нет, - прохрипела Лиса. - Просто шерсти нажралась.
      80. Сказка о дружеском порабощении
      Алладин сидел и ковырял песок щепочкой.
      - Я раб лампы! - воскликнул Джинн.
      - Тогда убей, - равнодушно сказал Алладин.
      - Но я твой друг! - тихо возразил Джинн.
      - Так раб или друг? - задумчиво осведомился Алладин, и было в его тоне нечто вызывающее, соразмерное его собеседнику.
      - Ооооооооооо!... Оооооооооооо!......... - Джинн горестно застонал и улетел за барханы тосковать и печалиться.
      - Слышишь? - осенило Алладина. - Брось ты эту лампу. Полезай в меня. В желудок. Был рабом лампы - станешь рабом желудка.
      - А разве так можно? - осторожно спросили пески.
      - А где сказано, что нельзя? Будем вместе пищу вкушать, напитки. А если нужда подопрет - раскорячишься....
      - Хе! Хе!
      Восторженный Джинн вихрем ворвался в разинутый рот Алладина. По дороге он зацепился туфлей о молочный зуб и потерял букву "н", которой в магическом алфавите Джиннов соответствовала туфля.
      - Слушаю и повинуюсь, - прогудело из желудка.
      Но Алладин лежал неподвижно. Аллах запрещает правоверным употреблять Джин. Алладин же отродясь ни Джина, ни чего другого, похожего, не пил, и доза оказалась критической.
      В очередной раз опечаленный, Джин помчался обратно в лампу, к фальшивому дяде-колдуну, с рапортом об успешном выполнении задания.
      - Ты без туфли! - присмотрелся колдун. - Полезай в кувшин или лучше в бутылку или банку. Джину не место в лампе. Будешь прислуживать мне и царевне Будур малыми порциями.
      81. Сказка о сером и гадком
      - Но мне никогда не хочется ничего такого, - пожаловалась Она.
      - Это потому что у вас Серая Шейка, - объяснил гинеколог; сексопатолог и дальтоник по совместительству.
      Всех подруг давно разобрали по танцам, по кустам, по лесополосам и могилам, по дворцам бракосочетаний. А ее так и прозвали Серой Шейкой, и лед фригидности уже подступал к ней со всех сторон, окружая, оставляя лишь малую полынью, в которой при серой-то шейке еще могли теплиться какие-то желания. Там, снизу, били слабосильные теплые ключи. А может быть, так не бывает, и грела пустая надежда.
      Между тем лед становился прочнее, зима набирала силу, и к Серой Шейке медленно и верно приближалась гомосексуальная Лиса. Она ходила кругами, но пока не могла достучаться до Шейкиного нутра.
      Наконец, Лиса отважилась на решительный шаг.
      - Посетим-ка мы с тобой, дорогая подруга, клуб "69". А то ты все одна, да одна...
      - Посетим, - без особого энтузиазма согласилась Серая Шейка. - А что это за клуб? Математический?
      - О! - закатила глаза Лиса, розовея мехом, но иногда - голубея. - Это улетное место, там собираются все наши, родные, сплошь геи да лесбиянки.
      Серая Шейка уже почти сдалась на милость похотливой Лисы.
      ...В клубе на городской окраине было шумно, жарко и влажно.
      Лесбийская Лиса сосредоточенно тянула в соломинку коктейль с добавкой абсента.
      Серой Шейке было неловко смотреть на расфуфыренных кур, подкрашенных петухов и мужской стриптиз: возле шеста изгибался почти совершенно раздетый селезень. Читатель поймет, что мы здесь изъясняемся метафорами, ибо настоящие утки, по сугубому недоразумению, не ходят к гинекологам. И лучше нам будет вернуться в человеческий мир.
      Замутившиеся лисьи глаза негодующе сверкнули, когда к ним подсел вдруг невзрачный, рабочего вида паренек, стриженый под ноль. Обратился он, явно робея, не к опытной и равнодушной к нему Лисе, а к Серой Шейке.
      - Бардак тут какой-то, - весело сказал паренек. - Я тут ни разу не был. Друганы присоветовали. Ты из этих будешь или натуралка?
      - Я и сама не знаю, - ответила та. - Мне сказали, что у меня серая шейка.
      - Это ерунда, - махнул рукой паренек. - У меня тоже был Гадкий Утенок, а как недавно пошли с друганами в здешнюю сауну, впервые - я ведь деревенский, так все аж присели: ну вылитый Лебедь! Везет же тебе, говорят. Ну что, пойдем?
      - Но как же с шейкой? - упиралась та.
      - Наплевать, ее же не видно, - засмеялся парень. И Серая Шейка вдруг впервые в жизни почувствовала, что наступила весна, и она готова пойти с ним, куда угодно.
      Лиса, досасывая коктейль, только скрежетала зубами, да вращала глазами, в которых стояла дурная кровь.
      82. Снегорочка
      С этой Снегорочкой получилось нехорошо.
      Слепили дети снежную бабу; вонзили одну морковку, вонзили вторую. Дали ведро и метлу.
      А поутру стучится в избу черноокая девица, закутанная в платок по самые глаза, да в платье до пят, плюс полушубок - весь в грязных, черно-зеленых пятнах. И в меховой шапочке без оборки.
      Снежная баба во дворе вся истоптана, и письмена какие-то непонятные чудо!
      - Поживу я у вас, - говорит странница бездетным старикам. - Горные тропы круты. Измаялась я... Перезимую.
      - За дочку будешь! - обрадовались те. Да та еще так посмотрела, что попробуй не согласись.
      Надо отдать девице должное: вела себя смирно, и ни в чем непотребном замечена не была. Работящая, плов готовила. Ровесниц сторонилась, хотя и прислушивалась, а те все о парнях: кто и где служит, да сколько до дембеля. По сеновалам не шастала, и никогда не меняла привычной формы одежды - даже когда лето красное пришло. За эту зябкость ее точно Снегуркой признали.
      И вот, на Ивана Купалу, пошли девки в лес венки плести, голышом бегать и через костер прыгать. Приехало поесть шашлыков областное начальство, и еще телевидение. Снегорочка тоже пошла.
      - Заголяйся! - кричат ей несостоявшиеся подруги.
      - Да что-то мне зябко, - твердит и отказывается она.
      - Просим, просим, - рукоплещет начальство.
      Встала Снегорочка в очередь. Подождала, пока толпа соберется, пока камеры наведут. Распахнула полушубок, а там - провода и батон в целлофане. И прыгнула.
      Только ее и видели. Не стало ее, растаяла.
      И остальных тоже больше не видели. Растаяли. А чего вы хотели? Зеленка, лето.
      83. Снежная Королёва
      Кони бежали легкой трусцой; Снежная Королева стояла в санях и метала в прохожих ослепительно белые флаеры-листовки. Она приглашала родителей посетить государственный интернат для умственно отсталых детей и сдавать туда этих отпрысков, как было рекомендовано в президентской программе по подготовке кадров из тех, кому еще нет сорока. В интернате Королева обещала им полный пансион, но только жаловалась, что топят пока отвратительно, и очень холодно, детишки занимаются в шапках и варежках.
      Кай прицепился к саням, схватил листовку и сунул ее себе в рот. Он стал жевать и сосать ее, так как давно уже вел себя безобразно, хамил, сквернословил и передразнивал парализованную бабушку, у которой был прописан вместе с сестрой. Может быть, ему попала в глаз какая-нибудь соринка; может быть, нет - история темная.
      Герда, когда Кай не вернулся из метро, где скулил по вагонам "люди-добри, поможите пожалуста, нас тут сорок семей, дом сгорел", немедленно пустилась на его поиски и претерпела много лишений и горестей. Лишили ее всего, что она заработала той же просьбой, какие-то разбойники, не тронули только девственности, ибо той уже не было и в помине. Своими повадками и ухватками Герда настолько понравилась одной маленькой стерве, строившей из себя атаманшу, что та взялась проводить ее к учреждению, которым заведовала Снежная Королева.
      Снежная Королева была женщина по фамилии Королёва, лет шестидесяти, дореформенной закалки.
      - Это твой братик? - спросила она участливо. - Ты посмотри, какой он запущенный. У него насекомые! И стригущий лишай. И он не умеет складывать слова - не может даже сложить ни одного имени: ни собственного, ни Президента.
      Кай при виде Герды мрачно прогундосил, едва та вошла, держа за руку Снежную Королеву:
      - Я никуда не пойду. Здесь пожрать дают. И буквы показывают
      - Кай, там же бабушка! Ты помнишь бабушку?
      Кай сразу встал, демонстративно обмочился и пошел, подволакивая правую ногу, а руку согнул в локте. Он перекосил лицо, придав ему выражение глупее обычного: бабушку помнил, дескать.
      Снежная Королева всплеснула руками:
      - Герда! Как же так? Ты бросила бабушку? И сколько же дней она одна?
      - Да с недельку, - обронила Герда.
      - Ты тоже здесь поживешь, - Снежная Королева пошла к телефону и с кем-то поговорила. - Квартира приватизированная? - обратилась она к Герде, отведя трубку в сторону.
      - Кто ее знает, - пожала плечами Герда. Она уже помогала Каю отыскать букву "у" для затребованной фамилии.
      - Ну и отлично, - Королева отдала еще несколько распоряжений и повесила трубку. - Здесь, детки, - она подошла к обоим и обняла их ледяными руками топили же плохо, труба поломалась, труба же, говорили в ЖЭКе, - здесь из вас сделают настоящих людей, всему научат. У нас хоть и холодная, да кузница. Фабрика кадров. Лучше на Фабрику Звезд? Все впереди, девонька, все у тебя впереди. Будете потом управленцами хоть куда. Вам же еще нет сорока?
      И она стала пристально всматриваться в Кая, чтобы рассеять последние подозрения.
      84. Солдат и черт
      В одном государстве сильно озаботился царь, ибо его царевна перестала спать по ночам: металась, стонала и делала первые пробные попытки левитации. Ясно было, что в покоях орудует черт. Царя послали в аптеку: народную и гомеопатическую, но это не помогло, а резать хирурги отказывались; все же известные таблетки царевна уже выпила сразу, набравши в горсть, и только пуще разбушевалось.
      Пригласили доктора из Вены, но тот все сидел, выслушивал стоны и ни черта не делал, прогнали. Тот же, уходя, со значением погрозил пальцем.
      Тем временем шел по лесу один солдат, возвращался с белый свет, только что проигранной царем. Видит: сидит на пеньке дедушка. Дедушка охает, просит попить, поесть и почесать спину. Солдат от души поделился, чем мог, почесал, и дед расчувствовался: дал совет и колоду беспроигрышных карт. Между прочим, он и был тот самый черт, этот дедушка.
      Явился солдат во дворец лечить принцессу.
      - Буду, говорит, с чертом в карты играть на собственную бессмертную душу. Изготовьте мне для этого железного робота с крепким лбом, и чтобы в играх понимал - квейки там знал, квесты, пасьянсы, сапёра, "Цивилизацию"....
      Царь впервые в жизни вымолвил:
      - Будет исполнено.
      Ночью, как только явился черт, солдат ему и говорит:
      - А не сыграть ли нам в картишки на мою бессмертную душу? Выиграешь бери! Проиграешь - получишь щелчков от моего младшего брата, - и показал на робота, который стоял в углу и мышку компьютерную, встроенную каким-то левшой для понта, наглаживал. - И от царевны отлепишься. По рукам?
      - По рукам! - восхитился черт.
      - Только ты с братом играй поначалу, - велел солдат. - В группе, так сказать, юниоров. Одолеешь брата - перейдешь в высшую лигу, я за тебя сам возьмусь.
      На том и порешили. Черт сражается с роботом - только звон от щелчков идет, да черту, нежити, что от них? А солдат - к царевне в опочивальню.
      И с каждой ночью стало происходить улучшение. Обнаружились положительные и крайне обнадеживающие сдвиги. И сон стал лучше, и не мечется барышня, и не стонет, а только сладко вздыхает и рядом местечко трогает, где солидная вмятина на простынке, чуть теплая.
      Так и победили нечистую силу воинскими традициями.
      Царевна от солдата - ни на шаг. Царь махнул рукой:
      - Забирай и ее, и полцарства... нет, полмира, - распорядился он (черт никуда не делся и не дремал). - А лучше бы и весь мир.
      85. Соловейчик
      Всем известна история о китайском императоре, который заболел, слушая механического соловья, и пустил слезу, послушав живого.
      Живой соловей, воодушевленный успехом, полетел, пока не поздно, выжимать слезу из русского императора. Но это дело гораздо более сложное, не на того нарвался - уж и не вспомнишь, кто тот император был: Иван Грозный, Павел, Николай Палкин или Юрий Владимирович Андропов. Лучшее, на что он мог рассчитывать, это растроганное "пусть поет". Да на это и наплевать. Штука в том, что именно в этот момент император китайский задумал уладить в свою пользу Даманский вопрос и вообще прикупить себе северных территорий, ибо под соловья любились и размножались, и население увеличилось несказанно. Для этого он прислал русскому императору давно опостылевшего механического соловья. В знак дружбы и братства навек.
      - Ишь ты! - ухмыльнулся российский правитель. - Экие умельцы! Наши-то лучше поют!
      И он прислушался к трелям соловья, который как раз подоспел к его покоям.
      - Ну-ка, позовите мне Левшу, - подумав, распорядился император.
      Когда Левшу привели, государь повелел ему изловить соловья настоящего и сделать из него, в пику иноземному мастерству, существо полумеханическое: подковать, как обычно.
      Доверчивый соловей, желая увидеть высочайшую слезу, вспорхнул на государственную ладонь и тут же был уловлен сетью.
      Когда Левша, извиняясь и дыша перегаром, его подковал, соловей испросил у него маленькую булаву. Для Левши, хотя рабочий день уже закончился, задание было пустячным.
      - И шпоры приделай, - пропел соловей.
      Собравшись с силами, Левша присобачил шпоры и представил императору отечественного киборга.
      - Ведь можем! - восхитился государь, вручая Левше целковый. - Не перевелись еще на Руси умельцы.
      Но Соловей разбил булавой окно, вылетел, покружил, подобрал себе подходящий дуб и подался в разбойники. Многие годы его могучий посвист крушил и сбивал поезда и обозы, пока заезжий богатырь не сбил его дубиной, навсегда исключив затяжные полеты. А заодно богатырь вышиб из него ту идею, что свистнешь - и все тебе будет. Этого, Соловей, набрался, конечно же, от императоров.
      Однако Соловей-разбойник не утратил сладкоголосости. Он умел втираться в доверие; взял себе паспорт, фамилию Соловейчик. Его наблюдали в обществе Бени Крика, Леньки Пантелеева и многих прочих отечественных законников. И слез пополам с бумажниками он выжимал теперь столько, что был совершенно доволен собой.
      86. Спящий Красавец
      Однажды некогда, а было то дело в стародавние времена, в благословенном городе то ли Герате, не то Астане, жил один, да продлит его годы Аллах, гордый юноша-отрок, достойный за свою красоту соловьиных трелей, хвалебных поэм и благовоний. И надо же было случиться такой беде, что правил тем же городом падишах, у которого всего красивого и замечательного было уже в великом избытке, и сам он был ясен ликом, но все ему было мало. Этот жестокий правитель, надмеваясь в сердце своем, имел обычай периодически спрашивать у своего дьявольского зеркала, изготовленного, несомненно - да пожрет их смрадный шайтан - ифритами, ипритами и маридами, не существует ли в его подданстве, да и где-либо вообще, отрока, мужа или старца, способного превзойти его красотой.
      И вот, в недобрый час, то зеркало ответило, что да, есть, почти уже отрок, но еще совсем муж, с черными бровями, подобными гусеницам, персиковыми щеками и лунообразным лицом; да и принципиально гораздо достойнее его господина. Падишах пришел в ярость и повелел незамедлительно разыскать несчастного отрока; ответом же стало то, что юношу искать ни к чему, ибо он и так уже с момента отроческого возмужания, томится в гареме падишаха и с нетерпением ждет, когда до него дойдет очередь и властитель его посетит. Но падишах решил не посещать отрока, боясь быть очарованным и впасть в прелесть. Взамен он приказал взнуздать, оседлать, навьючить и сбить в караван верблюдов; с этим же караваном скорби отроку, прекрасному, как луна и солнце, надлежало отправиться в удаленные горы; там его следовало бросить на растерзание шакалам, грифам и другим, неизвестным правоверной науке гадам.
      Стеная и плача всем гаремом, где преобладали голоса низкие и зычные, отрока снарядили в изгнание, и злая воля ревнивого падишаха была исполнена.
      Юноша, брошенный у подножия суровых и мрачных гор, предался отчаянию, моля Аллаха поскорее прекратить или как-то иначе, вразумлением, смягчить его муки и недоумение, ибо разум отрока так и не овладел причиной столь бессердечного с ним обращения.
      Наконец, он поднялся на ноги и начал скитаться среди камней в поисках трав и жидкостей; не найдя ни того, ни другого, он, однако, приметил маленькую пещерку, где уже были приготовлены спальные ложа - тщательно убранные, пристеленные персидскими ковриками, где было выткано слово "Рухнама" - но совершенно крохотные; число этих постелей было нечеловеческое: семь. Вокруг было много притираний и масел в маленьких керамических сосудах искусной выделки; сама пещера была так мала, что юноше пришлось изучать ее, стоя на четвереньках, имея позади вход; поэтому естественно ему было при звуках переливчатого и переменчивого смеха встревожиться и попытаться развернуться. Изгнаннику удалось ничего не свернуть и не нарушить порядка постелек; он уже догадался, что в пещере обитают некие феи, а именно - гурии.
      Гурии, нечеловеческим числом семь, были весьма удивлены увидеть гостя, однако отнеслись к нему приветливо - попросив предварительно выйти вон, а когда выслушали душераздирающую историю его обстоятельств, объявили, что вот уже давно нуждаются в человеке для своего гарема, каковым гаремом сами же и являлись - но только не в качестве евнуха, поспешно заверили они юношу, который уже собрался задать стрекача. Впрочем, и не в качестве хозяина: во-первых, в силу некоторых геометрических препятствий; во-вторых, обладание гуриями еще нужно как-нибудь заслужить - например, геройской гибелью в местах, названий которых отрок не понял.
      И вот так сложилось, что при всей неопределенности своего положения юноша остался жить при гуриях. Они жили мирно и счастливо, причем хозяйки время от времени возносились и отбывали для ублажения или предварительного, демонстрационного пока еще знакомства с какими-то мучениками. А отрок все мужал, наливался красотой; через доступные средства постигал азы бытия, да гонял шайтана.
      Настал неотвратимый день, когда самолюбивый падишах озаботил дьявольское зеркало вопросом уже известного содержания. Получив безжалостные и исчерпывающие сведения, он пришел в такой гнев, что единым ударом гнутого сапога разбил зеркало, которое взорвалось и разлетелось по миру, вонзаясь злыми осколками в умы и сердца людей из различных эпох, народностей и фантазий.
      Потом падишах, никому не сказавшись и уж всяко ни у кого не спросившись, переоделся дервишем, захватил корзину с яствами и отправился к подножию гор, где обитал его благочестивый соперник. Он нашел отрока близ родника, где тот следил за игрой причудливых рыб.
      - Позволь мне напиться из родника, добрый человек, - спросил падишах елейным голосом.
      - Изволь, - юноша посторонился, и ложный дервиш, приглатывая рыб, напился всласть.
      - За твою доброту, о прекрасный юноша, - сказал падишах, - я отблагодарю тебя, я одарю тебя этим яблоком. Вот еще шербет, абрикосы, нас, маковая соломка - однако самым прекрасным и юным полагается именно яблоко.
      Против такого довода юноша не сумел устоять, принял дар и, не имея привычки омывать плоды, надкусил, после чего сразу упал бездыханный. Тогда, прогнувшись и шипя, словно коварная и подлая змея, падишах пришел в полный восторг и немедленно скрылся, не думая, что гурии все видели и никогда не станут с ним знаться, чего бы он ни сделал и сколько бы подвигов ни совершил, поражая неверных бомбами со своего самолета-ковра и даже тараня их тем же ковром.
      Гурии оплакали юношу - уснувшего, но не усопшего; переместили его в стеклянный гроб, откуда его должен был спасти поцелуем какой-нибудь странствующий эмир, и, призвавши на помощь маридов, перенесли в глубокое тайное подземелье, надежно спрятанное и под завязку набитое всякими спящими объектами сексуального преследования. Ибо к тому времени в мире развелось слишком много охотников до легкой лобзательной добычи; они рыскали по свету и в поисках своих имели даже наглость возмущать силы природы - обращаясь к ним напрямую, со сладострастными вопросами.
      Теперь эта многолюдная усыпальница вообще недоступна, так как подходы к ней были наглухо завалены при бомбардировке подземелий Тора-Бора. Правда, поговаривают, что Террорист Номер Один все еще обитает там, развлекаясь лобзанием праведников, но не выпуская их из гробов, и те бьются там в муках. Пресыщенный, он обещает разослать яблоки для самых прекрасных руководителям несимпатичных ему государств. В первую очередь, как он сам выразился, семерым из Большой Восьмерки; на вопрос конспиративного телеканала, почему, террорист вообще повел себя странно и неожиданно процитировал христианское Писание, заявив нечто вроде: "Семь Царей, а восьмой не из их числа, и недолго ему быть".
      87. Старая мельница, где все перемелется
      Один литератор в чине халифа, не чуждый изысканной словесности, гулял в своем маленьком садике, который разбил прямо в лоджии, что на втором этаже, и вдруг услышал давно и прочно забытое:
      - Продаем-покупаем! Продаем-покупаем!
      Или это было чем-то другим? "Точу ножи"?
      Литератор свесился с перил: - Чем побалуешь, любезный?
      Любезный с готовностью явился в лоджию, где, узнав о занятии домовладельца, предложил ему креативную мельницу. Ты говоришь ей "Мутабор" и она сразу начинает молоть дерьмо! В колоссальных количествах! На любой вкус! Натуральное, сельскохозяйственное, без консервантов.
      - Так уж и натуральное, - усомнился литератор.
      Торговец сказал "Мутабор", и литератор немедленно зажал нос.
      - А как же ее остановить? - спросил он.
      - Очень просто: еще раз повторить: "Мутабор". Но самое главное - не засмеяться над собственным креативным дерьмом. Стоит тебе улыбнуться, и ты сразу забудешь волшебное слово.
      - Ну, конечно, - отмахнулся литератор и купил мельницу. "Мутабор, повторил он про себя. - Мутабор". - Мутабор! - сказал он громко.
      Дерьмо повалило из мельницы сплошным потоком, принимая самые диковинные формы. Оно отливалось в постмодернизм, научную фантастику, эротические триллеры и производственные романы. Литератор моментально разбогател. И как-то при свече, лакируя последний, юмористический роман, улыбнулся и вмиг позабыл волшебное слово.
      Не напрочь, оно сохранилось, лишь "т" заменилось на "д", а это не помогало.
      Дерьма прибавлялось. Спустя какое-то время друзья и знакомые начали сторониться литератора в чине халифа, недовольные запахами. Он прикупил для дерьма комнату, потом - этаж, потом - целый дом, да еще и соседний в придачу. Он экспериментировал: пытался, к примеру, заморозить все это дерьмо, превратить его в лед, но дерьмо оставалось дерьмом.
      "Ничего, - подумал литератор. - Мудабор. Ничего. Утопчем, умнем. Натопчем базис, и двинемся вверх, монументальной стелой. Прорвемся. Мудабор. Заморозим и будем расти. Не поскользнуться бы".
      И он утаптывал, и плотность повышалась, а мельница молола свое, перемалывая стили, жанры и критические отзывы.
      88. Стойкий Оловянный Чурка
      - Ну, хватит тебе на рынке околачиваться, - сказал милиционер, вертя у Хасана под носом спичечным коробком, набитым дурью. - Травой приторговываешь. Выбирай - или в тюрьму, или в армию.
      - У меня же один нога! - воскликнул Хасан.
      - А у меня - один знакомый военком. Мало ли что у кого.
      На медосмотре старший врач призывной комиссии, хмурый и маловнятный после вчерашнего, признал Хасана неограниченно годным и не заметил протеза, которым Хасан очень гордился, так как справил его благодаря успехам в розничной наркоторговле.
      Поэтому Хасана определили в стройбат строить гараж для генеральской дачи. Это было чудо, а не дача: красивый кирпичный домик, черепичная крыша с башенками, шпилями и спутниковой тарелкой, и даже с флюгером-петухом. Иногда в окне появлялась единственная отрада генерала, генеральская дочка: хрупкая, будто фарфоровая чашечка, в белом платье, почти совершеннолетняя. Хасан смотрел на нее.
      Но его называли чуркой и за недоступностью генеральской дочки употребляли сообразно, возлагая для правдоподобия на поясницу дочкину фотографию. Еще его били табуреткой по голове, душили мокрым полотенцем и заставляли подолгу маршировать на солнцепеке, громыхая протезом.
      - Чурка оловянная, - говорили ему. - Стойкая!
      А сам протез однополчане разрисовали и расписали хульными вещами, противными Аллаху.
      Генерал - коли сам не умел - обучал дочку бальным танцам и французскому языку. И дочка презрительно, хотя и не без похоти, посматривала на солдат-строителей, особо выделяя Хасана за его забавную походку.
      Однажды Хасан заступил в караул дачи и застрелил из автомата тех побратимов, что подвернулись под ствол. И пустился бежать, и даже плыть в какой-то ребячьей дырявой лодочке, хотя некие местные крысы кричали ему вдогонку: "Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!"
      Он, однако, плохо знал местность, изрядно отличавшуюся от родной. Ему пришлось долго ходить кругами, пока он не вышел все к той же даче, где генерал, расправившись с дознавателями и поисково-карательными отрядами, да впридачу расколошматив у журналистов видеокамеру, устроился пить с дочкой чай.
      Хасан возликовал от того, что наконец-то проник в этот кукольный домик с фарфоровой девочкой. Он сел к столу, притиснулся к генеральской дочке, а генералу показал автомат.
      - Алла Акбар! - сказал Хасан восторженно, думая, что это приличествует случаю и вообще напоминает славные школьные времена.
      Заслышав во дворе рокот и топот, генерал завизжал:
      - Не стрелять!
      Но там как раз подоспели на бэтээре деды, которые всласть обсадились дурью, отнятой у Хасана. Им правильно померещилось, что чурка в доме, и они трижды выстрелили в окно из "Мухи".
      Цокотуха разнесла самовар и всех вокруг, исключив дальнейший базар. В конце концов, за этот акт ей полагалась денежка, которую она не нашла и себе самовара не купила, а чужому завидовала.
      Потом и нашли-то всего три сердечка, среди которых одно было оловянное. Но чье оно было, так и не поняли.
      А злополучный протез какой-то отличник боевой и неуставной подготовки отвез, дембельнувшись. домой, где всем говорил, что лично оторвал его у Шамиля Басаева, но стойкий оловянный чурка снова скрылся, оседлав арабского скакуна.
      89. Телефон Доверия
      У меня зазвонил телефон.
      - Кто говорит?
      - Слон.
      - Откуда?
      - От Верблюда.
      - Ты же знаешь, Верблюд и Слон, что два года в завязке он, ваш диспетчер. Отошел я от дел, надоел беспредел. Повесьте, пожалуйста, трубку.
      А потом позвонили мартышки:
      - Пришлите, пожалуйста, книжки!
      - Какие?
      - Санитарные! Чтобы нам на работу, пищевую-товарную! Чтоб трудиться-не спать, шаверму набивать...
      - Ладно, ждите... Но особенно не шалите...
      А один позвонил, как медведь, да и начал реветь: "Му, да Му!"
      - Ничего не пойму!.. Утопил ты Му-му - ну и хватит депрессий, Герасим... Продадут тебя новой хозяйке... Нельзя ж так по шавке-лайке...
      А потом позвонили цапли:
      - Пришлите, пожалуйста, капли! Мы вчера в камышах, в воде, простояли всю ночь, и везде заболело, заныло везде, ну - понятно? Везде!...
      - Да, везде. Это, девочки, не ко мне - в консультацию; и не надо ля-ля. Лечите, пожалуйста, триппер...
      А средь ночи - беда!
      - Скорее, спешите сюда! Вы бы знали, в какое болото занесло моего бегемота... Там и пьют, там и бьют, надругаются...
      - Не сюда! Позвоните 02. Пусть они разбираются...
      90. Топорная премия
      Вот покушал один солдат, ночуя в избе, каши из топора, а поутру оправился на гумне и пошел себе дальше с Огнивом, счастья пытать.
      Вышел хозяин, мужчина еще в соку, на гумно и видит, что выросло там не бобовое дерево до небес, а ярмарочный шест с непременным призом: длинный и скользкий, уходит за самые облака.
      Решил почему-то мужчина, что в приз ему достанутся там сапоги-скороходы и гусли-самогуды. Разулся и полез, цепляясь загибающимися когтями, да стопными наростами и оставляя царапины, которые сами собой складывались в прощальный наказ жене. Без фокусов чтобы, а то - вожжами.
      И не подумал даже, на что ему сапоги-скороходы. И гусли. Играть не обучен, а ходить ему вовсе некуда.
      Но, как заметил поэт, понятие имевший, коли втемяшится что в башку, то назад не выбьешь. Только если через уши, которые устроены сквозным сообщением.
      Влез на облако, смотрит - точно: и гусли лежат, и сапоги топчутся. И верзила сидит с тарелкой на коленях.
      - Молодец, - говорит. - Олимпиец! Умеете вы конфетку слепить из...
      Не стал договаривать.
      - Покушай, - говорит, - бобовой кашки.
      Мужчина поел, и тут же его согнуло. Не помнил, как и по шесту съехал, но в заслуженных сапогах и при гуслях. Гусли завыли сиреной, а сапоги понесли чемпиона в провинциальную лечебницу, где на приеме сидела одна принцесса, заколдованная штатным расписанием. Которое, конечно же, сочинил великан. Что ни ночь, то дежурство. И день еще работать.