Изобретатель развел руками, выказывая абсолютную покорность судьбе. Но ему было ясно, что дело в шляпе.
      Комиссия потянулась на выход. После холодной, пропахшей мазутом и реактивами мастерской летнее утро, полное бездумной жизни, растормошило даже самых мрачных. Губернатор сделал Ивану Валерьяновичу крепкое рукопожатие.
      - Точную дату отправки вам сообщат позднее, - объявил он, щурясь на солнце. - Будьте готовы выступить в любой момент.
      - Всегда готов! - гаркнул Александров, и было непонятно, что это ерничество или всерьез.
      Танечка и Ванечка, не помня себя от радости, в обнимку зашагали домой. В какой-то момент оба вспомнили о недавнем рискованном споре, но осмотрительно решили про себя, что поезд ушел и незачем испытывать дружбу на прочность. В конце концов, они были еще дети. И потому они предпочли затянуть веселую песенку Ванечкиного сочинения. Были там, среди прочих, такие слова:
      "Содвинем клитор и елдак,
      На них нанизаем кассету,
      И в их вращеньи песню эту
      Прокрутим мы и так, и сяк".
      Эти строки пришли Ванечке на ум после знакомства с "Фаустом" Гете в переводе Бориса Пастернака, которого им задали прочитать в качестве летнего домашнего чтения. Имелось там в прологе такое местечко - насчет "вращений и хора сфер".
      Глава 5
      Церемония торжественных проводов получилась какая-то не такая. Все, казалось, было учтено и предусмотрено: оркестр, пресса, трибуна для важных гостей, полевой буфет с напитками и бутербродами с сыром - тщетно! Акция вышла средненькой, скроенной кое-как, и даже не крепко сшитой. Не помогли ни матерые столичные диггеры, специально приглашенные для нагнетания жути, ни стратостат с портретом Сивочуба, который неожиданно заартачился и взмыл в поднебесье с получасовым опозданием. Пиво кончилось через десять минут после официального открытия праздника, и было много недовольных. Губернатор, из последних сил стараясь сохранить хорошую мину при посредственной игре, не жалел голосовых связок.
      - Соотечественники! - гремел Сивочуб, оглушая собравшихся, которых и трех сотен не насчитывалось. - Сегодня знаменательный день...
      Правда, не было недостатка в духовенстве. Местный православный храм явился в полном составе, и даже прибыло, никем не званое, какое-то Мулло-Абдулло - к неудовольствию почтенного Дормидонта, который насупился. Но вскоре подобрел и завыл задумчиво, вневременно:
      - Благословляется сия колесница...
      Он пошел с кропилом. Толпа молчала; кое-кто безгласно сомневался в принадлежности бурильного батискафа к отряду колесниц, но спорить не спешил. Батюшка, размеренно вышагивая вокруг батискафа, освящал равнодушный корпус. С букв, слагавшихся в фамилию "Сивочуб", стекала святая вода.
      Терранавты до поры до времени скрывались в "джипе" с пуленепробивыемыми, солнцезащитными, звукобрубающими стеклами. Все трое были одеты в сверкающие скафандры наподобие пожарных. На форме настояло губернаторское окружение; никто не знал, во что положено одеваться подземным путешественникам, предположительно имеющим целью сумрачный Аид. Поэтому остановились на скафандрах, так как у придворных советников не нашлось против них принципиальных возражений. Вдобавок подобное обмундирование устанавливало связь между недавним киносеансом и нынешней акцией, очевидную любому ослу. Скафандры, тихо матерясь, изготовили на секретном военном заводе. Там же сконструировали шлемы - для полноты картины, не заботясь о реальной в них надобности. В общем, Тане, Ване и Ивану Валерьяновичу было ужасно неуютно в жестких серебристых шкурах, тяжелых ботинках на толстенной подошве, в душных шлемах и с увесистыми кислороднами баллонами за спиной.
      - Мужайся, герой! - охранник, он же водитель "джипа" погрозил пальцем Ване, который попытался было шлем отвинтить.
      Александров испытывал сложную смесь возмущения и торжества. Оба чувства были понятны: он наконец-то получил высокое признание, а вместе с ним известную свободу действий. Но к чему этот дурацкий, унизительный карнавал?
      Церемония тем временем приближалась к апофеозу. Сивочуб простер руку, и новенький тягач потащил к шахте губернаторского однофамильца. Народ оживился, раздались жидкие, нестройные аплодисменты. Столичный оператор сделал стойку и направил на машину видеокамеру. Стоявший рядом с ним развязный паренек, одетый кое-как, затараторил в микрофон привычную бессмыслицу с ужимками, кривляниями, приветствиями. Потом он сделал невидимым зрителям ручкой и побежал к зиявшему в земле отверстию. Положив на землю микрофон, он округлил глаза, поднес к губам палец, прислушался. Но бездна, к его досаде, безмолвствовала. Ни стонов, ни воплей, ни заклинаний микрофон не уловил. Тут подоспели серьезные ребята и в нескольких словах объяснили разочарованному репортеру, что лучше ему будет убраться.
      Тягач приблизился. Дюжина молодчиков, стараясь держаться элегантно и непринужденно, сняла аппарат с платформы и утвердила в отверстии, нацелив конусом вниз. Прицепили трос, протянутый от здоровенного барабана, который, в свою очередь, был крепко-накрепко присобачен к тягачу. Толпа, не расставаясь с загодя припасенной выпивкой (щедрость губернатора была общеизвестна), потянулась к шахте, где и смялась, остановленная вежливым, но несгибаемым кордоном.
      - Внимание! - гаркнул Сивочуб, уже порядком надоевший собранию. Поэтому лишь кое-кто лениво обернулся поглядеть, чего там еще, а прочие, потеряв к вельможе интерес, обсуждали подземный корабль.
      - Здоровый, сука, - подметил местный старожил с глиняным лицом.
      - Большой, да, - сосредоточенно кивнул другой, такой же.
      Первый, щурясь, оценил из-под мозолистой ладони барабан.
      - Лопнет, не выдержит, - сказал он уверенно.
      С этим его сосед уже не мог согласиться.
      - Ты че, земеля? - хмыкнул он высокомерно. - Куда, на хрен, лопнет? У меня такой стоял... на севере. Мы к нему от такую балду прихерачили, рассказчик очертил руками в воздухе контуры балды. - Выдержит!
      Старожил, пробормотав что-то краткое, в сердцах махнул на знатока рукой.
      - Поприветствуем отважный экипаж! - надрывался губернатор и с силой забил в ладоши.
      Дверцы "джипа" распахнулись. Путешественники, измученные жарой, ступили на землю. Родители Тани и Вани, робко топтавшиеся на трибуне среди важных персон, разволновались. Оператор залихватски развернулся, и в кадр попали носовые платки, которыми промокали глаза.
      - Терпение, - ободрил Александров юных героев. - Когда мы заберемся в батискаф, то сразу снимем всю эту дрянь.
      Он забыл, что Танечка и Ванечка, упакованные в шлемы, не могли его услышать. Конструкторы, заботясь о бюджетных деньгах, сэкономили на средствах связи.
      Иван Валерьянович первым дошел до батискафа, остановился, положил на сверкающий корпус руку в космической перчатке: он позировал. Оркестр заиграл "Прощание славянки". Танечка и Ванечка встали справа и слева от изобретателя; кордон расступился, и к ним подбежали местные пионеры с цветами и капсулой, в которой лежало послание подземным ленинцам.
      - Будьте готовы! - звонко воскликнул звеньевой.
      Из-под шлемов послышалось невразумительное бухтенье. Сверкающие лапы вскинулись в салюте, а Иван Валерьянович отдал честь. Со стороны казалось, будто маленький, но уже всемогущий гомо сапиенс повелевает высокосознательными роботами.
      Губернатор принял из рук приближенных древко со знаменем, чинно спустился с трибуны и, чеканя зачем-то шаг, пошел к путешественникам. Иван Валерьянович, едва не лопаясь от гордых настроений, сграбастал знамя в охапку и отдал честь вторично.
      - Бубу бобизбе, - донеслось из-за стекла.
      Смекалистый Сивочуб догадался: Александров, перемещая во рту загубник, докладывает, что служит Отчизне.
      - Так держать, - ответил губернатор, поскольку не знал, что положено в таких случаях отвечать. Он отступил на несколько шагов, а Иван Валерьянович надавил на большую красную кнопку. Днище-дверца батискафа бесшумно откинулась.
      - Ура! Ура! - понеслось со всех сторон.
      - Вставьте им там по первое число! - кричали некоторые, нисколько не задумываясь о разумности своего предложения и даже не зная толком, кого они имеют в виду.
      Престарелый капитан перекинул ногу через борт.
      - Слушайтесь Ивана Валерьяновича! - вопили первопроходцам родители, утратившие всякую связь с реальностью.
      В это время к Сивочубу подбежал курьер, вручил правительственную телеграмму. Губернатор нацепил очки, прочел написанное и побагровел от ярости. "Немедленно прекратите идиотство", - гласила телеграмма. Сивочуб повернулся к батискафу.
      - В добрый путь! - пожелал он тоном, полным сарказма и ненависти в адрес вышестоящих кругов. - Пусть земля вам будет пухом!
      Губернатор, конечно, вложил в свои слова буквальный смысл, делавший его пожелание вполне уместным. Но неприятный осадок остался.
      Глава 6
      Устроившись поудобнее, Иван Валерьянович первым делом отвинтил проклятый шлем и плюнул загубником в подставленную ладонь. Он с облегчением вздохнул полной грудью, перекрыл кислородный вентиль и посмотрел на своих спутников. Те, освободившись от головных уборов, вертели их в руках, не зная, куда положить: места в батискафе было маловато.
      - Бросьте их назад, - распорядился Иван Валерьянович. - Только не разбейте!
      "Мало ли что", - подумал он вдруг. Впрочем, сказанного он мог и не говорить, шлемы были прочные.
      Александров прошелся пальцами по кнопкам и клавишам. Из днища "Сивочуба" выдвинулись и под углом сомкнулись стальные лепестки, над ними еще столько же, и в результате над батискафом образовалась полая камера, разделенная на два этажа.
      - Воздух! - важно поднял палец Иван Валерьянович. - Воздушный пузырь с надежной защитой от завалов. Продвигаясь вниз, мы обеспечим себе, таким образом, постоянный запас кислорода.
      - А подземные газы? - осторожно спросил присмиревший Ванечка. - Я слышал, что их там видимо-невидимо.
      Александров снисходительно потрепал его по затылку.
      - Нюхано-ненюхано, - поправил он. - Батискаф снабжен новейшей системой кондиционирования. Вы можете быть уверены, что я обо всем позаботился.
      Пионеры промолчали. Танечка - конечно, про себя - задумалась над вопросом, откуда могло взяться в сарае Ивана Валерьяновича вообще что бы то ни было современное. Ни для кого не секрет, что их капитан был завсегдатаем городской свалки.
      Иван Валерьянович взял в руку микрофон.
      - Давайте обратный отсчет! - крикнул он. - Мы готовы!
      Он включил систему видеообзора, звуковые датчики и прислушался. Возникла небольшая пауза, поскольку губернатора не предупредили о необходимости вести обратный отчет и процедуру не успели отрепетировать. На трибуне засуетились в поисках часов с секундной стрелкой. Наконец, нашли, вручили их разгневанному Сивочубу. Тот вгляделся в циферблат, поднес ко рту громкоговоритель.
      - Тэ-э-к...- зафиксировали датчики батискафа. Потом загремело: Пятьдесят девять! Пятьдесят восемь! Пятьдесят семь! ...
      Иван Валерьянович включил зажигание. Мотор спросонья взрыкнул и тут же загудел ровно, монотонно.
      - Пятьдесят один! Пятьдесят! Пять... тьфу, холера, сорок девять! трудился губернатор.- Сорок восемь!
      Батискаф плотно сидел в отверстии, готовый встретится с бездной. Окружность днища ощетинилась короткими агрессивными сверлышками, которые легко вошли в податливый грунт. Губернаторская свита держала наготове связки воздушных шаров, намереваясь отпустить их в момент погружения. Сивочуб настаивал поначалу на почтовых голубях, но его сумели отговорить. Возле тягача суетились вспомогательные богатыри, в последний раз проверявшие, надежно ли установлен барабан с тросом и не покатится ли он в ответственный момент куда не нужно, давя руководство и население. Алекссандров снова пощелкал клавишами, и главный бур оглушительно завыл.
      - Зачем вы его запустили, Иван Валерьянович? - спросила Танечка. - Под нами же пусто.
      - Это демонстрация технического торжества, - ответил капитан. - Иначе наблюдатели будут разочарованы. Мы должны показать, на что способна наша машина.
      "Странно, - подумала Танечка. - Им же ничего не видно. Что он демонстрирует?"
      - Десять! Девять! Восемь! Семь!
      - На "ноль" - опускайте! - прокричал в микрофон Иван Валерьянович
      - Что? - перестал считать охрипший Сивочуб: он не расслышал.
      - Опустите нас на "ноль"! - повторил Александров с досадой в голосе. На счет "ноль" мы должны быть опущены!
      - Хорошо! - отозвался Сивочуб с несвойственной ему покорностью и продолжил: - Семь! Было уже! Шесть! Пять! ...
      Терранавты пристегнули ремни.
      - Не страшно? - улыбнулся Иван Валерьянович.
      Пионеры дружно помотали головами.
      - Ни капельки! - выпалила Танечка и скосила на Ванечку глаза. Тот, отродясь не посещавший церкви, крепко сжимал большой православный крест. Таня ему позавидовала и украдкой поплевала через левое плечо: хоть что-то, на всякий случай.
      - Но-о-ль! - истошно, словно забитый мяч приветствуя, завопил губернатор. - Пошел!
      Стая воздушных шариков устремилась в поднебесье. Богатыри сомкнули плечи вокруг барабана. Батискаф дрогнул и начал медленно погружаться в шахту.
      - ...Говорю тебе: вот такая балда была! - не унимался мужик, разобиженный скепсисом собеседника.
      - Доложите, как проходит полет! - требовательно брякнул Сивочуб.
      - Полет проходит нормально, - послышалось из-под земли. - Самочувствие экипажа хорошее, настроение бодрое.
      - Так держать, - буркнул губернатор умиротворенно. - Докладывайте через каждые пять минут!
      - Слушаюсь! - откликнулся Иван Валерьянович.
      - А про что докладывать? - спросила шепотом Таня. - И рассказать-то не о чем! Темно.
      - Вот об этом и расскажем, - пожал плечами Иван Валерьянович. Он не отрывался от экрана, созерцая сырой полумрак, скупо освещенный прожектором батискафа.
      Машина качнулась.
      - Осторожнее там! - предостерегающе крикнул кому-то Александров.
      На земле тем временем не утихал разговор.
      - Та балда была еще та, - гнул свое неугомонный эксперт.
      До поры молчавший оппонент вдруг подал голос:
      - Вот сейчас она накроется, - произнес он убежденно и оскалил желтые зубы.
      ...Шахта вдруг, ни с того, ни с сего расширилась. Трос лопнул с противным щелчком.
      Батискаф, сорвавшись, камнем полетел в бездонные глубины. Пролетев сколько-то десятков метров, "Сивочуб" на страшной скорости влетел в узкую горловину, где и застрял. Экипажу, не сработай амортизаторы, пришел бы конец. Но они сработали на славу, и потому путешественники отделались мелкой ерундой: у Ивана Валерьяновича взлетели на лоб очки, Ваня прикусил язык, а Таня опозорилась, напустила маленькую лужу. Слава Богу, она оставалась в скафандре, и ее оплошность осталась незамеченной. Сверла восторженно заурчали: начиналась настоящая работа.
      Часть вторая. КЛЮЧИ ОТ БЕЗДНЫ
      Глава 1
      Пространство пронизывали бесплотные потоки; пространства не было, и течь в небывшем было нечему и некуда, так что потоки, разлитые повсюду и нигде, были не потоками и просто существовали, не существуя, наполняя все прочее, тоже не существовавшее, покоем и миром. Кое в каких, однако, участках себя - ибо там, где нет расстояний, есть только собственное чувство их отсутствия - ощущалось сравнительное неудобство, словно сильно тянуло откуда-то сырым ветерком. Эгве помыслил вопрос: "Что происходит?" И сам себе ответил, будучи, правда, уже не Эгве, а Ягве: "Червоточина".
      Тьма вокруг дышала неимоверным жаром, но он, зная о жаре все, не ведал о ней, как не ведал и о тьме. Тьма для него не отличалась от света, являясь ничем, напитанным блаженством.
      Егве молча прошелестел:
      "Демоны восходят?"
      Огве молча откликнулся:
      "Демоны спускаются".
      Вновь разлилось абсолютное безмолвие, наполненное обрывками триллионов диалогов. Единое сознание, вобравшее в себя бессчетное множество единичных, обратилось к зоне нестабильности - одной из тех, что во имя полноты бытия время от времени возникали в невозмутимом, самодостаточном океане. Правда, о времени тоже не приходилось говорить - в нем, как и в пространстве, не было нужды, оно относилось к лишним, бессмысленным категориям.
      "Что нужно демонам здесь, в Сердцевине?"
      "Ими движет..."
      Возникло секундное замешательство. Ответ был известен, однако выражения, в которых следовало определить мотивы демонов, были здесь не в ходу.
      "Мы поняли, не надо продолжать".
      "Им не терпится..."
      "Их послал Эммануил..."
      Между собеседниками образовалось и напряглось своеобразное поле благожелательной заинтересованности, сдобренной некоторым беспокойством. Ягве мягко взорвался потоками участия и заботы.
      "Да, Ягве", - согласился Эгве. Ему вторили Егве, Огве, Ягве, Сабаоф, Йевова, Йегова и многие прочие - все, короче говоря, остальные и никто в частности.
      "Мы не можем их допустить. Это немилосердно".
      "Мы можем все. Мы не можем не мочь".
      "Мы можем не мочь, потому что можем все".
      "Они не поймут. Они не вместят".
      "Не в этом беда. Поймут, вместят, но - частично".
      "Беда? Кто говорит о беде? Бед не бывает".
      "Бед не бывает. Воистину так".
      "Они существуют для демонов".
      "Они прозреют".
      "Когда придет время прозреть. Но до того..."
      "До того они обречены на страдания".
      "Беды есть".
      "Да, беды есть. Для демонов нет ничего, кроме бед".
      "Кроме бед и блага".
      "Разумеется".
      Зона нестабильности, не меняясь в размерах, медленно смещалась к центру. Поскольку она не увеличивалась, а лишь передвигалась, баланс сохранялся.
      "Черви пойдут им на пользу".
      "Черви - жизнь".
      "Черви - начало и конец праха".
      "Возможно, час червей еще не пробил. Возможно, их годы пока не исчислены".
      "Это верно. Их век скоротечен, но еще не окончен".
      "Мы можем послать их назад. Мы явим чудо".
      "Они придут снова".
      "Мы запретим им".
      "Они вернутся".
      "Запрет их разжигает".
      "Тогда - позволим".
      "Тогда - пусть увидят?"
      "Пусть увидят".
      "Наше сердце скорбит".
      "Наше сердце ликует и торжествует".
      "Мы в ярости".
      "Мы полны любви".
      "Нам все равно".
      Островок иного мира, чужеродное включение, прекратил двигаться и замер, окруженный черным огнем.
      "Слишком медленно".
      "Нас не волнует скорость. Скорость не существует".
      "Медленно для них".
      "Они достанутся червям прежде, чем будут исчислены годы".
      "Этого не будет. Мы явим чудо."
      "Мы доставим их туда, куда они стремятся".
      "В мгновение ока".
      "Мгновений нет. Ока не бывает".
      "Мгновений - триллионы. И наши очи пылают великим пламенем".
      "Нам придется умалить наш статус".
      "Наш статус не подвластен ни умалению, ни возрастанию".
      "И потому он будет умален. Наш язык недоступен демонам".
      "Мы не сможем говорить с ними на их языке. Иначе мы сами обратимся в демонов".
      "Мы демоны".
      "Мы будем говорить с ними на языке, близком к языку демонов".
      "Предельно близком".
      "Мы неспособны понести ущерб".
      "Мы несем ущерб непрерывно, так было, есть и будет".
      "Так просто есть. "Было" и "Будет" - тварные категории. Посему так не бывает".
      "Материя, которая их окружает, может испариться".
      "Но мы ее защитим".
      "Мы оградим их от огня".
      "Пока".
      "Да, пока не наступит время червей".
      "Для них не наступит время червей".
      "Никогда".
      "В Сердцевине".
      Глава 2
      Дерево Сефирот, не меняясь ни в одной из своих составляющих, пришло в волнение. Жар Сердцевины, что кротко бушевал вокруг внезапно объявившейся в ней прохладной косточки, начал ослабевать. Макропрософус, начало начал, приступил к понижению до уровня мира Ассиах, обиталища Малхут. Он остановился на грани тварного бытия, вплотную приблизившись к состоянию низких элементов. Дыхание Эгве коснулось заблудшей материи, а Огве лизнул ее горячим языком. Ягве осторожно принял низкий предмет в рот и сделал глотательное движение. Все эти действия совершали не сами носители означенных имен, но нераздельно с ними связанные одноименные эманации, перешедшие на низкую ступень бытия. Сказанное, разумеется, не имеет ничего общего с действительностью.
      "Мое настоящее несовершенство тягостно, - пожаловался Эгве. - Надеюсь, это не продлится слишком долго".
      Ягве, прислушиваясь к ощущениям внутри себя, согласился:
      "Сама по себе продолжительность невыносима для познавшего вечность. Что ж, посмотрим, с чем мы имеем дело. Попробуем управиться поскорее".
      Эгве влился в него через ноздри и свернулся, образовав вокруг поглощенного предмета туманное кольцо.
      "Они нас видят, - заметил он. - Я чувствую страх, исходящий от них. И дерзкое любопытство. И...о, до чего же неудобно это жалкое состояние! Мне не хватает проницательности. Ради того, чтобы быть хоть сколько-то понятным этим созданиям, я вынужден пожертвовать всезнанием и всепониманием. Я чувствую что-то еще... Тетраграмматон свидетель - я не могу разобрать, что именно".
      Огве пощелкал языком.
      "Что нам известно? Их трое. Различиями в возрасте, если пользоваться вселенскими мерками, можно пренебречь, однако им эта разница представляется весьма значительной. Я предлагаю начать с установления связи с тем, кто пользуется большим авторитетом".
      "Возражений не имею", - ответил ему Ягве.
      "Позвольте, я попытаюсь, - вызвался Эгве, толчкообразно сжимаясь и расширяясь. - Я буду осторожен".
      Он медленно расплылся, окутывая капсулу полупрозрачным коконом. Воцарилась мертвая тишина.
      "Не понимаю, - сказал, наконец, Эгве с досадой. - Старший хочет передать мне некие предметы".
      "Точнее?"
      "Я в затруднении. Назначение предметов мне непонятно".
      "Возможно, это средства самообороны?"
      Эгве помолчал.
      "Нет, не думаю, - возразил он после паузы. - В его сердце я прочел, что вижусь ему в образе дракона, сотканного из огня и дыма. Он рад бы защититься, но не представляет, как, а потому и не собирается. Вместо этого... опять то странное ощущение! Не могу его определить. Предметов два: продолговатый, который побольше, и округлый, который поменьше. Округлый передан ему его младшим спутником. Похоже, они считают, будто эти вещи могут быть для нас чрезвычайно ценными".
      "Что может быть ценно для нас?" - спросил Ягве озадаченно.
      "Вот именно - что? Продолговатый предмет является шестом, к которому привязано полотнище красного цвета спектра. Округлый напоминает яйцо, изготовленное из смеси неблагородных металлов, полое внутри... Полость содержит, если я не ошибаюсь, свиток..."
      Огве вздохнул:
      "Трудно проникнуть в мысли жителей преисподней".
      "Да, нелегко".
      Время тянулось.
      Содрогание, волной прокатившееся по телу Эгве, эхом отозвалось в остальных.
      "Ужасно, - пробормотал Эгве. - Я понял, какое это было чувство. Это даже не чувство, а качество: идиотизм."
      "Да-да, ты прав, - энергично поддержал его Ягве. - Теперь и мне это совершенно очевидно. Положение значительно осложняется. Бесовский менталитет и без того плохо поддается пониманию, когда же он сопровождается умственной недостаточностью, чрезмерной даже для бесов, то..."
      "Тем не менее, дело должно быть завершено", - заявил Огве категоричным тоном.
      "Ты прав".
      "Следует выбрать отправную точку, - продолжал Огве. - Поскольку нам все равно, с чего начинать, предлагаю остановиться на свитке. Похоже, он настолько важен для демонов, что разум их затуманился, и они даже рассчитывают осчастливить этим предметом мир Сердцевины. Стало быть, с самого важного и начнем. Мы потолкуем с ними о свитке".
      "Постой, - остановил его Эгве. - Не все так просто. Я не нахожу почтения к свитку в сознании предводителя".
      "Тогда обратись к его младшему спутнику. Коль скоро именно он владел полым предметом со свитком, естественно предположить почтение в нем".
      "В нем тоже нет почтения", - сообщил Эгве.
      "Он тоже идиот?"
      "Он юн. Но - да, сдается мне, ты угадал: он ничем не лучше".
      "С чего мы взяли, будто в них должно найтись какое-либо почтение? включился в беседу Ягве. - Мы имеем дело с демонами. Мы не в состоянии понизиться субстанциально настолько, чтобы говорить с ними на одном языке. Их действия выходят за рамки постижимого".
      "Мы ограничимся общими впечатлениями и ощущениями, - ответил Огве не без раздражения. - Этого достаточно. Стоит нам уловить общий дух и основные векторы намерений - миссия будет исполнена. Настроившись на соответствующую волну, мы предложим им урезанное, во многом искаженное, но в сути верное представление о Сердцевине".
      "Мне кажется, в твоих словах есть здравый смысл, - молвил Эгве. Насчет того, что начинать разговор следует с младшего спутника. Старший, по-моему, с некоторых пор не в состоянии адекватно отражать действительность. Он невменяем".
      "Я рад, что убедил тебя. Приступай. Исследуй глубины его души, надкуси яблоко".
      Эгве глубоко вздохнул, и вздох его расцвел, подобно бесшумному скорбному звону многих тысяч колоколов. Сердцевина отвечала сочувственной, осторожной пульсацией.
      "Ты жесток. Ты говоришь о яблоке - великий грех вонзать в него зубы! Познания, которые я приобрету, могут нанести мне непоправимый вред".
      "Мы будем рядом. Не нужно горевать без повода, помни - ты только эманация, производное, дериват. Твоя сущность пребудет неповрежденной. Может быть. Ведь мы - одно, и в мире нет ничего такого, что грозило бы нам гибелью. Может быть".
      "О Тетраграмматон! Сколь Ты велик и милостив! Отдаю себя в Твои руки," - и Эгве вздохнул вторично: глубоко, словно готовясь нырнуть на опасную глубину.
      "Вот это мудро. Когда один из нас, покорный и кроткий, унизился до немыслимой, граничащей с отрицательным числовым рядом величины и сошел в самое пекло, желая внушить неисправимым нечестивцам..."
      "Помню, помню, - проворчал Эгве. - Ведь это я ходил".
      "Да? Разве? Вот видишь! И ничего, не дался в лапы смерти! Напротив, был прославлен в веках и осыпан милостями."
      "Так-то оно так. Только воплощение было другое. Я тогда даже толком не понимал, во что ввязался. Когда припекло, так даже к Отцу воззвал - мне, вообрази, померещилось, будто Его нет вовсе. А сейчас я как-никак еще в рассудке, вот и боюсь".
      "Отойди от него, сатана!"- вдруг гаркнул молчавший до сих пор Ягве, хотя вокруг никого, кроме них и злополучных пришельцев, не было. Но все-таки что-то беззвучно лопнуло, исчезая, и Эгве почувствовал облегчение. Направив товарищам и Сердцевине - а, стало быть, и себе самому - мощный любовный импульс, он свернулся, сжался, съежился и без оглядки прыгнул в сердце того из демонов, что был помоложе.
      Глава 3
      Потянулось напряженное ожидание.
      Низкородный предмет висел неподвижно, успешно отражая многочисленные воздействия, способные обратить его в пар. Впрочем, в том не было его заслуги.
      Наконец Огве воскликнул:
      "Он там! Я слышу его!"
      "Эгве! - позвал Ягве негромко. - Ответь нам. Ты в порядке?"
      "Я в порядке, - донесся до них слабый голос Эгве. - Здесь... короче говоря, врагу не пожелаешь".
      "Что ты такое говоришь? У тебя не может быть врага. Опомнись!"
      "Я стараюсь. Юный демон пытается сопротивляться. Его спутники мне здорово мешают. Они суетятся вокруг, бьют его по лицу, дают понюхать что-то с кошмарным, нестерпимым запахом".
      "Погрузи его в транс".
      "Это нетрудно. Но я боюсь спровоцировать остальных на какие-нибудь безумства. Невозможно предугадать, что придет в их головы".
      "Отключи их тоже".
      "Возможно ли? Подобное насилие убьет в них остатки свободной воли".
      "Вот и замечательно. Делай, как тебе говорят".
      "Будь по-вашему".
      Ягве прислушался. Высочайшие пищеварительные соки деликатно омывали вместилище уснувших бесов.
      "Эгве! Отзовись".
      "Я здесь. Я пытаюсь установить взаимопонимание".
      "Он как-то неуверенно говорит, - заметил Огве.- Что-то его смущает".
      Эгве, слышавший эти слова, тут же сказал:
      "Мне никак не подобрать понятия, в которых я мог бы с ним объясниться. Он понятия не имеет о Подлинном Писании. И не знаком с Создателем."
      "Совсем?"
      "Совсем. Он знает о Его существовании, и это все".
      "Тогда зачем он здесь?"
      "Он считает, что путешествует в ад".
      "Это простительно, в конце концов, - Ягве попытался его успокоить. Это обычное дело у демонов - ставить все и вся с ног на голову".
      "Я знаю", - ответил Эгве уныло.
      "Что же он читает, если не Подлинное Писание?"
      Тот долго молчал. Потом нерешительно пробормотал:
      "Странно. Какие-то свитки, обновляющиеся однажды каждые семь заходов и восходов своего Пустотного Светила".
      "И что в этих свитках?"
      "Не понимаю. Текст, например, из последнего, что содержится в его сознании, озаглавлен так: "Как голубые поросята ремонтировали волка-натурала"".
      "И что это означает? Попробуй проникнуть!"
      Последовала пауза.
      "Не требуйте этого от меня! - взмолился вдруг Эгве. - Это... это... мой разум вопиет..."
      "Хорошо, хорошо, успокойся. Отступись. Узнай про другой свиток - тот, что с ними. Там то же самое?"
      "Нет. Если я не ошибаюсь, в нем содержится приветствие".
      "Приветствие - кому? Нам?"
      "Да нет. Некой несуществующей структуре, имеющей свой аналог в преисподней. Похоже, правило, согласно которому что вверху, то и внизу, им хоть и в искаженном виде, но известно. Постойте, тут не только приветствия. Тут еще указания и поручения".
      "Какого рода указания?"
      "Дьявольщина! - воскликнул далекий Эгве. - Им хочется, чтобы мы передрались".
      "Им? Ты хочешь сказать - вот этим?"
      "Нет. Этим безразлично. Они даже не знают, о чем говорится в письме. Им - это тем, кто их послал. Честно говоря, в искренности желаний там, наверху, я тоже сомневаюсь".