Алексей Смирнов
      Сердцевина
      научно-фантастическая повесть
      Часть первая. СИЛЬНЫЕ ДУХОМ
      Глава 1
      Шестиклассники Таня и Ваня, пионеры из новых, сидели на истоптанной скамейке, гнутые ножки которой вросли в россыпи отсыревших окурков. Ваня, откинувшись на спинку, широко расставил джинсовые ноги и откупорил "Кока-Колу". Желтая крышка отправилась в мокрую грязь, где, приземлившись среди горок собачьего дерьма, упокоилась в обществе сородичей: пробок-бескозырок, а также винтовых и пластмассовых крышечек и пробочек. На оборотной стороне крышки обещали приз: одноименную футболку, однако Ваня призом пренебрег. Он отлично знал, что всякий приз - морковка для лохов.
      - Туфту посмотрели, ага? - спросил он, прихлебывая из горлышка.
      Таня рылась в сумочке, занятая поиском жвачки. Она нашарила "Дирол" и лишь тогда кивнула, соглашаясь.
      - Кино дурацкое, - Ванечка сплюнул. - Если еще раз поведут, хрена им.
      - Не пойдешь - влетит, - равнодушно пожала плечами Танечка.
      - Ни фига не влетит, - храбро отозвался Ванечка. - Нашли фраеров. А ты, если ссышь, можешь оставаться. Смотреть всякую чешую. Подумаешь, удивили Луна!
      В голосе Ванечки слышалось глубочайшее презрение. Ему, выросшему на "Звездных войнах", лунная тема казалась смешной и несуразной.
      - Детский сад, - не унимался Ванечка. - Нет, ясли.
      ...Юные критики жили в провинциальном городе, который традиционно относился к "красному поясу". Коммунистический губернатор возродил в своей вотчине пионерскую организацию. Но не ему, конечно, человеку хитрому и неглупому, принадлежала идея показать соколятам древний, тридцатых годов кинофильм о путешествии на Луну. Это сделали подконтрольные губернатору недоумки из тех, каких во власти достаточно повсюду. А может быть, постарались вредители, но кино, так или иначе, подобрали отменное, добротное. В электрическое небо целились ракеты, одна из которых называлась "Иосиф Сталин", а вторая - "Клим Ворошилов". В опасное путешествие отправились (разумеется, на "Сталине") два пионера - мальчик и девочка - в компании с белобородым академиком, впадающим в детство и полным необузданной энергии. Молодежь с обожанием смотрела дедушке в беззубую пасть, напитываясь глупыми откровениями. Очутившись на Луне, ликующая троица дала волю разгулявшимся чувствам и стала прыгать по скалам и кратерам, благо позволяла гравитация. Дальше, естественно, появились враги народа, вынашивавшие жуткие планы, и друзья угодили в западню. Но гадина, чье время кончилось, радовалась единственно по недомыслию. Обошлись с перевертышами круто, в духе времени, после чего благополучно вернулись на родную планету и были представлены вождю.
      Ванечка чувствовал, что восторженные дебилы, скачущие по Луне, надолго засели в его памяти.
      - Знаешь, на кого похож академик? - спросила, чавкая, Танечка.
      - Ну?
      - На Александрова.
      Ванечка одобрительно ухмыльнулся:
      - Точно! Такой же старый козел.
      - Иван Валерьянович совсем не козел, - возразила Танечка строго. - И похож он только снаружи: борода там, шапочка, очки.
      - Ты просто с ним мало разговаривала, - не сдавался тот. - Он все время что-то изобретает, только его машины никому не нужны. А мне батон рассказывал, что есть такие психи, у которых мания изобретать.
      - Разве он у тебя врач? - Танечка передернула плечами. - Откуда он знает?
      - Он в патентном бюро работает, - объяснил Ванечка. - Поэтому знает лучше любого врача. К нему каждый день приходят сумасшедшие пенсионеры с рацпредложениями.
      - Что, Иван Валерьянович тоже приходил? - спросила Таня насмешливо.
      - Вроде, нет, - ответил Ваня нехотя.
      - А что же ты говоришь?
      - Я ничего не говорю! Я просто сказал, что он похож на старого козла из фильма.
      - А вот и нет! Это я сказала первая!
      - Про козла? - спросил Ваня ехидно.
      Таня насупилась.
      - Вечно ты все переврешь, - буркнула она с раздражением. - Знаешь, что? Давай к нему сходим и посмотрим, какой он из себя, если ты забыл.
      - Конфет тебе мало? - спросил Ваня издевательским тоном.
      - Почему - конфет?
      - Потому, что он тебя конфетами кормит. И ты к нему хочешь пойти не посмотреть, а конфет огрести.
      - Можно подумать, что ты сам не хочешь, - сказала Танечка смущенно, а потому - вызывающе.
      Ваня посмотрел на полупустую бутылку "Колы" и почмокал, пробуя, сладко ли во рту. Сладко было не очень, но конфет не хотелось. И вообще он был уже достаточно взрослым, чтобы не прельщаться конфетами. Достаточно большой, чтобы предпочесть им траву или пиво, которых от Александрова не дождешься.
      - Больно интересно, - проворчал он презрительно.
      - Интересно, интересно!
      - Да жри их сама! А мне, если попрошу, вечером косяк забьют.
      - По башке.
      Ванечка встал и пнул какую-то щепку. Бессмысленное препирательство ему надоело.
      - Давай, шагай к своему Санта-Клаусу.
      Таня поняла, что он сейчас плюнет на все и уйдет, оставив за собой последнее слово. Этого она не могла ему позволить.
      - Конечно, пойду. Он мне обещал кое-что показать... кое-что совершенно невероятное. А ты не увидишь.
      Это Таня выдумала на ходу, надеясь в дальнейшем как-нибудь выкрутиться. Она подмигнет Ивану Валерьяновичу, и тот сразу поймет, в чем дело. И подыграет. К чести Вани, в кое-что невероятное он не очень-то поверил.
      - Ничего у него нет, ребенку ясно.
      - А я говорю, есть!
      - Угу. Какой-нибудь радиоприемник... склеротический. Из консервных банок.
      Ваню занесло, и он сам это почувствовал. Ржавыми радиоприемниками Иван Валерьянович не грешил никогда. Но сдаваться не хотелось.
      - Спорим, там ничего не будет?
      - Спорим! На что?
      Ванечка задумался. Вдруг его осенило: он вспомнил о порнографических фотографиях, которые хранил в ящике секретера, не слишком, между прочим, таясь от родителей. В миру эти фотографии служили рубашками игральных карт.
      - Значит, так. Если я выиграю, то ты сделаешь одну штуку, которая на карточке. Если ты выиграешь, то я сделаю другую штуку, тоже оттуда. По рукам?
      - А что это за штуки? - спросила Танечка подозрительно.
      - Ха, чего захотела! Это мой секрет.
      Таня нахмурилась. Ладно, будь что будет. Это же мелкий Ванечка, а не Арсений из одиннадцатого класса - как-нибудь справится.
      - Согласна!
      Она протянула руку, Ванечка протянул свою.
      - А кто разобьет?
      Ваня огляделся в поисках подходящего разбивалы, но никого не нашел.
      - Давай об спинку скамейки.
      Танечка удовлетворенно кивнула, думая про себя, что если дело выйдет боком, то спор можно будет объявить недействительным. О том же подумал и Ванечка, не разбирая толком, рад ли он этой погрешности или нет. Его знакомство с некоторыми щекотливыми вопросами до сих пор ограничивалось фотографиями, и он не был уверен, что сумеет полноценно воспроизвести запечатленные сцены. Кроме того, он не без оснований опасался, что у Танечки есть куда больший опыт в этом престижном занятии.
      - Пойдем?
      За руки браться не стали, потому что не было такой привычки. Пионеры быстро зашагали по утопающему в липовой зелени проспекту, направляясь к городской окраине. По пути им встретились яркие рекламные щиты и тумбы с цирковыми афишами, причем последние были заклеены портретами террористов, находящихся в розыске. Город был маленький; свернули направо, свернули налево - и вот уже каменные постройки сменились южными хатами, на крышах которых восседали в гнездах то ли аисты, то ли грифы. В одном из таких домиков жил Ванечка, в другом - его подружка Танечка, а в третьем, по соседству, - Иван Валерьянович Александров, заслуженный деятель науки, культуры и техники.
      Глава 2
      Чем ближе подходила Танечка к нужному дому, тем большее испытывала беспокойство. Черт их знает, какие там штуки на карточках, а Ванечка мал-мал, да отморожен. Вот бы подать соседу знак, чтобы тот сразу понял, чего от него ждут! Ведь у него наверняка найдется в запасниках мудреное, отвергнутое бюрократами устройство. Очень хочется верить, что она не ошиблась.
      Однако, едва дошли они до цели, Танечкины страхи отступили. С ее догадками она попала точно в яблочко.
      Иван Валерьянович Александров сидел в саду под деревом с газетой в руках. Он и впрямь походил на киношного академика: седая бородка лубочного интеллигента, выпученные глаза, очки с мощными линзами, черная бархатная шапочка на голом, усыпанном родинками, черепе. Правда, Александров носил шорты, которые в сочетании с его преклонным возрастом наводили на мысли фильме другой эпохи: "Назад в будущее", детище Спилберга. При виде гостей он вскочил и, всем своим видом выказывая крайнее возбуждение, бросился навстречу.
      - Нет, вы только поглядите! - кричал он, тыча в передовицу еженедельника скрюченным пальцем.
      - Здравствуйте, Иван Валерьянович! - сказала Таня, слегка огорошенная волнением престарелого соседа.
      - Да-да, конечно, здравствуйте, - опомнился Александров, но тут же схватил Ванечку за рукав и потащил под дерево, на лавочку. - Вот, молодой человек, полюбуйтесь! - с этими словами Иван Валерьянович сунул растерянному Ване газету.
      - Вот здесь? - тот громко прочитал: - "Сенсация! Секс-миссия вглубь России: зоофилия".
      - Да нет же, рядом! - расстроился старик.
      Ваня, думая о неизвестном пилигриме, который присел на дорожку, потом со вздохом встал, перекрестился и пустился вглубь России с непростой и ответственной миссией, послушно прочел: "МЫ СЛЫШАЛИ АД!" Именно об этом оповещал читателей заголовок. Еженедельник являлся дайджестом, и передовая статья была украдена у солидного центрального издания, пользовавшегося беспрецедентной популярностью.
      - Дальше, дальше читайте! - настаивал Иван Валерьянович.
      Ваня присел на лавочку, Таня пристроилась рядом. Повинуясь мудрому старцу, они прочитали следующее.
      "Слухи о таинственной скважине в окрестностях поселка N полностью подтвердились. Такой вывод сделала специальная экспедиция, которую снарядила наша редакция с целью проверки полученных сведений. Поясним, что жители поселка неоднократно обращались к местным властям с жалобами на странные события, происходящие в окрестностях одной из заброшенных угольных шахт. По ночам из скважины, которая открылась сама по себе, без видимой причины и людского участия, доносились жуткие, душераздирающие крики, а кое-кому повезло заметить клубы дыма и языки пламени, вырывавшиеся из разверзшихся недр. Некоторые также утверждали, будто видели стаи диковинных черных птиц, похожих на стервятников, которые вылетали из-под земли и тут же растворялись в ночном небе. Наша редакция сочла своим долгом лично разобраться в происходящем и направила в поселок группу сотрудников для проведения журналистского расследования. Сразу скажем, что нашим корреспондентам не удалось получить подтверждения слухам о птицах и огне. Правда, вся земля вокруг скважины оказалась усыпанной пеплом, а из самого отверстия исходил сильный запах серы. После того, как руководитель экспедиции приложил к земле ухо и расслышал далекий невнятный гул, было принято решение спустить в шахту на длинном шнуре сверхчувствительный микрофон. В результате в наших руках оказались поистине сенсационные записи скрежета, напоминающего зубовный, невразумительных страдальческих воплей, металлического лязга и монотонных далеких песнопений на неизвестном наречии. Приходится признать, что в земных глубинах скрывается неизвестная доселе реальность, знакомство с которой способно полностью перевернуть наши привычные представления о мировом устройстве..."
      - Как вам это нравится? - осведомился Александров, пританцовывая от возбуждения.
      Растерянные пионеры не нашлись с ответом и только пожали плечами.
      - Я ждал чего-то в этом духе, - торжественно признался Иван Валерьянович. - Для начала мне приснилась радуга, а когда она мне снится, это верный знак важных изменений в самом близком будущем. Правда, она ни с того, ни с сего вдруг превратилась в полукольцо краковской колбасы. Не знаю, что и думать. Так или иначе, с самого утра я ждал судьбоносных перемен. И не ошибся - вот, вот она статья!
      И Александров с такой силой щелкнул по газетному листу, что пропорол на самом интересном месте рваную дыру.
      - А почему это так важно? - пискнула Танечка.
      Изобретатель хитро заулыбался, затряс головой, разбрызгивая капельки слюны.
      - Что, любопытство одолело? Еще бы! Пойдемте со мной, я покажу вам кое-что совершенно невероятное.
      Таня, не сдержавшись, пихнула спорщика локтем. Ваня ответил ей тем же, лихорадочно решая про себя, какую в изменившихся условиях предпочесть фотографию. Иван Валерьянович тем временем спешил к сараю, то и дело оборачиваясь и подманивая ребят энергичными жестами. Те послушно двинулись вслед за ним по плешивой тропинке, что медленно, но верно зарастала осмелевшей травой. Обогнули дом - старый, но чистый и аккуратный, за которым обнаружился сарай, в сравнении с домом выглядевший не лучшим образом: приземистое, дряхлое сооружение. Сразу было видно, что хозяина мало заботит внешний вид его творческой лаборатории. Замшелые стены, облупленная синяя краска, больше похожая на неизвестную науке грязь, проржавевшие шляпки гвоздей, немытые, перечеркнутые толстыми трещинами оконные стекла, почерневшее трухлявое крыльцо, изъеденное жуками. Не лучше оказалось и внутри: древесные опилки, смешанные с металлической стружкой, верстаки, заваленные ветошью и слесарным инструментом, причудливые вместительные сосуды неизвестного назначения, густо покрытые копотью, повидавшая виды центрифуга и многое другое. Затесавшиеся в общество этих предметов микросхемы, мониторы, подержанные процессоры и справочники по всем возможным областям знания окончательно запутывали посетителей. Случайный гость так и не смог бы дать ответ, в каком же именно направлении ведутся здесь круглосуточные работы. Танечка с Ванечкой даже и не пытались ответить - да и не особенно внимательно рассматривали они окружившие их машинные джунгли. Осторожно, стараясь не споткнуться и не пораниться, продвигались они к дальней стене постройки, возле которой покоилось что-то очень большое, скрытое от сглаза брезентом.
      Иван Валерьянович переминался с ноги на ногу, держась за шедший от края брезента шнур. Как только ребята к нему приблизились, Александров дернул, и покров слетел, открывая детскому взору огромный конус, отливавший мутной сталью. Конус лежал на боку, и днище его откровенно пялилось на гостей неплотно притворенной дверцей.
      - Это что - звездолет? - спросили пионеры в один голос, безотчетно находясь под воздействием недавнего фильма.
      Александров замахал руками.
      - Что вы, что вы! Как раз наоборот! Это специальный аппарат для путешествия в земные глубины. Вообразите, какое знаменательное совпадение: не успел я его достроить, как тут же мне снится вещая радуга, а дальше почтальон приносит газету с той самой заметкой! Стечение обстоятельств? Нет, друзья мои, - Иван Валерьянович погрозил им пальцем. - Рок! Провидение! Перст судьбы!
      - Неужели вы хотите спуститься в эту дырку? - догадался Ванечка.
      - Именно! - воскликнул старец. - Тут и обсуждать нечего! Причем как можно скорее, покуда лавры не достались ловкачам и халтурщикам.
      - Мы хотим поехать с вами! - вырвалось у Танечки.
      - Разумеется, юные храбрецы! - кивнул Иван Валерьянович. - Аппарат, правда, рассчитан на двоих, но - взрослых людей, так что я думаю, сложностей не возникнет.
      Ваня с жалостью взглянул на Танечку.
      - Ну что ты городишь? Кто нас отпустит, подумай?
      Та отреагировала столь же жалостливым взглядом:
      - Трус! Мы и не спросим никого, убежим - и все.
      Но Таня сказала это не так уверенно, как ей хотелось. Она понимала, что заходит слишком далеко, и вряд ли им удастся убежать всерьез при современных возможностях сыска. Она приуныла, однако Александров, видя ее огорчение, лукаво подмигнул.
      - Проблемы? - спросил он участливо. - Не бойтесь трудностей, друзья! Трудности нужно преодолевать! Для этого и рожден человек! Мне кажется, я уже придумал, как помочь делу.
      Глава 3
      С первых же шагов Иван Вальрьянович Александров столкнулся именно с трудностями, преодолеть которые было нелегко. Добиться аудиенции у губернатора оказалось делом ужасно трудным. Его отсылали и посылали, крутили ему пальцем у виска, предлагали отправляться на три буквы, а также в четыре и пять, вежливо отказывали, заставляли писать длинные заявления и ходатайства, проверяли на благонадежность, приходили к нему на дом и вынюхивали. Иван Вальрьянович оставался бодрым и целеустремленным. Он обвешался медалями и знаками почета, написал в газеты, после чего власть раздраженно капитулировала: ему назначили день и час.
      Изобретатель приоделся, расчесал бороду, взял под мышку футляр с чертежами и засеменил в начальственный особняк. Каменное трехэтажное здание, украшенное снопами и звездами, было построено в середине тридцатых годов, и размещался в нем обком партии. Теперь же особняк был занят губернатором, что ничуть не отразилось на доме ни снаружи, ни изнутри. И назначение особняка осталось, если разобраться, прежним.
      У входа Александрова проверили металлодетектором, изучили внутренности футляра, похлопали по карманам.
      Он долго сидел в приемной, глядя прямо перед собой и тихо напевая под нос песенку времен упорхнувшей молодости - про веселый ветер. Наконец, отворилась тяжелая дверь; на пороге обозначился высоченный, грузный мужчина лет пятидесяти, стоявший к просителю вполоборота и державшийся за кованую дверную ручку: губернатор.
      - Заходите, Иван Валерьянович, - пригласил единогласно избранный феодал, повернулся и потопал к столу, подавлявшему своими размерами. Усевшись в кресло, он указал на ближайший стул, обитый красным бархатом, и Александров скромно присел на краешек. Губернатор скользнул глазами по орденам и медалям, распорядился доставить чай. Иван Валерьянович осторожно осматривался. За спиной хозяина был развернут флаг с городской символикой, а на стене висел портрет. С портрета за ними внимательно следили пустые, но внимательные глаза молодого голема, похожего на хорька. За плечами зоркого кумира маячил второй портрет. На нем угадывались обутые в сапоги ноги императора Николая Второго. Или Первого.
      - Я слушаю вас, товарищ Александров, - губернатор изобразил предупредительное внимание.
      Иван Валерьянович полез во внутренний карман довоенного пиджака, извлек уже затертый дайджест, сложенный вчетверо. Развернул, разгладил, маскируя дырку.
      - Прошу вас обратить внимание на эту публикацию, - старик придвинул газету к губернатору. Тот нацепил очки, погрузился в чтение. Когда дочитал, то снял очки снова, что лишний раз доказывало формальность встречи и полное нежелание видеть и слышать собеседника.
      - Я прочитал, - сказал губернатор вежливо. - И что же от меня требуется?
      В ответ на это Александров раскупорил футляр, достал бумажную трубу и расстелил на столе. Хозяин кабинета с поджатыми губами наблюдал за его манипуляциями. При виде сложного чертежа он вздохнул и бросил взгляд на часы. Однако, к большому удовольствию губернатора, посетитель не стал обременять его техническими разъяснениями. Иван Вальрьянович в речах был краток и сразу перешел к изложению сути. По мере того, как он делился своими отчаянными планами, с лица губернатора окончательно сползло удовольствие, и губы исчезли, обернувшись тонкой неровной линией.
      - Уважаемый Иван Валерьянович, - молвил народный избранник, едва Александров замолчал. - Вы понимаете, о чем просите? Захерачить под землю двух несовершеннолетних... посадить их в сомнительный, не прошедший испытаний аппарат... к тому же, ваш почтенный возраст...нет, увольте, я не могу пойти на эту авантюру.
      Изобретатель не расстроился, другого он и не ждал.
      - Аппарат совершенно безопасен, можете поверить мне на слово, - изрек он беззаботным тоном. - Собственно говоря, речь идет не только о неизбежных сенсациях и открытиях. Обращаясь к вам с подобным предложением, я ни на секунду не выпускал из внимания вашу личную выгоду.
      - И в чем же она, выгода? - изумился губернатор.
      - Она лежит на поверхности, - Иван Валерьянович дерзко оскалился в ответ. - Надвигаются выборы, и я о них отлично помню.
      - А какое отношение имеют выборы к вашей безрассудной затее?
      - Скорее, наоборот: затея к выборам. Пропаганда и еще раз пропаганда!
      Губернатор повел плечами, думая про себя, что ошибся, отведя старикашке меньшую долю безумия, чем тот заслуживал. Он уже разинул рот, чтобы вспылить - по возможности деликатно, но Александров его опередил.
      - Не с вашей ли подачи пионерам показали старый кинофильм о первой лунной экспедиции?
      - Не с моей, - отозвался помрачневший губернатор. - Фильм действительно старый, и в придачу - весьма невысокой пробы.
      - Так-то оно так, - кивнул Иван Валерьянович, поглаживая ордена и медали. - Город у нас небольшой, и только ленивый не высказался по поводу этой акции. Причем - критически, а то и откровенно хамски. А вам известно, что и на какие темы пишут в сочинениях наши школьники? Вот, к примеру, мой юный сосед написал работу по "Судьбе человека". Кульминация, по его мнению выпивание главным героем трех стаканов водки. Дескать, в этом и заключается человеческая судьба в России. В общем, возрождение пионерской организации, помноженное на примитивную идеологию, не добавит вам очков. Другое дело, если вы, замышляя киносеанс, глядели в будущее, готовили, так сказать, эстафету поколений...
      Губернатор, играя очками, молча слушал.
      - Параллель налицо, - заявил Александров наставительно. - Ваши политические противники умоются, когда отважная тройка доставит городской флаг в самое сердце преисподней. А о том, что это получит самую широкую огласку в центральной прессе, и говорить не приходится.
      Властелин иронически фыркнул:
      - Какая, к лешему, преисподняя? Пощадите мои уши! Вы что, серьезно верите в эту галиматью? - Он с презрением оттолкнул от себя газету.
      Иван Валерьянович подался к нему через стол.
      - Вам-то какая разница, преисподняя или нет? Подумайте о рекламе! Кроме того, вы сможете выиграть в глазах недоверчивой интеллигенции - она, во всяком случае, воспримет вас как человека с чувством юмора, и этот ваш... как там у вас выражаются... рейтинг обязательно вырастет. А если под землей что-то, вопреки вашим ожиданиям, обнаружится... пусть не преисподняя, пусть некий необычный феномен, - тогда тем более!
      Губернатор, ни слова не говоря, взял себя за мочку уха и стал теребить. Александров, видя, что собеседник на распутье, приналег:
      - Созовите городской пионерский слет...или сбор, не знаю, вам виднее. С горнами, песнями, флагами. Выберите достойнейших... Поручите экспедиции доставить по назначению запаянную капсулу с приветом подземным пионерам от пионеров наземных...
      - А если вы не вернетесь? Что тогда? Если вас там завалит? Или взорвется метан? Как вы думаете, что со мной сделают?
      Изобретатель отмахнулся.
      - Моя машина выдержит любой взрыв, даже ядерный. Кроме того, она чрезвычайно маневренна, способна в случае нужды перевернуться и начать бурение в обратную сторону. Да вы напрасно беспокоитесь! Мы не очень глубоко спустимся. Прочтите еще разок: журналисты свесили в шахту микрофон. Ми-кро-фон! Всего-то! И - такие результаты. Если нам удастся подобраться чуть-чуть ближе и улучшить эти результаты, я буду считать свою задачу выполненной.
      Губернатор колебался. Иван Валерьянович с видимой неохотой уступил:
      - Хорошо. Я согласен на трос. Вы можете поставить возле скважины барабан с тросом и обеспечивать страховку. Хотя, если оставаться честным, я не вижу в этом большого смысла.
      Почему-то упоминание барабана с тросом сломило сопротивление губернатора.
      - Ладно, добро, - произнес он медленно, качая головой. - Учтите: это предварительное согласие! Я должен лично осмотреть ваш аппарат, привлечь специалистов, спасателей МЧС... Между прочим, как вы его именуете?
      - Именую - кого? - не понял Александров.
      - Ну, его. Батискаф ваш.
      Иван Валерьянович думал недолго.
      - Ах, батискаф! Ну, конечно же, он будет назван вашим именем.
      - Да? - Губернатор с сомнением пожевал губами.
      Фамилия губернатора была Сивочуб.
      Глава 4
      Ванечка валялся на диване и смотрел передачу из цикла "Криминальная Россия". Некий кинорежиссер-любитель, закованный в наручники, отчитывался перед телезрителями в своих деяниях. Он собирал подростков, ровесников Ванечки и младше, предлагал им поучаствовать в кинопробах на роль юных разведчиков и отводил в лес. Демонстрировались бездарно снятые, черно-белые кадры: вот парнишка, глупо улыбаясь, бредет неизвестно куда по холмам и оврагам. Голос за кадром комментировал: парнишке якобы дано задание вживаться в роль курьера, несущего важное донесение мимо шпионских постов и засад. В дальнейшем события получали новое, неожиданное развитие. Режиссер устанавливал кинокамеру на полянке и добросовестно фиксировал происходящее. Парнишка висел, растянутый за руки и за шею, меж двух березок, его глаза и рот были завязаны черной тряпкой. Сам кинолюбитель изо всех сил натягивал канат, которым были стянуты ноги разведчика. Следующий кадр: горящие детские ботиночки. Не сами по себе, а на ногах, а ноги - неподвижны, чинно прижатые друг к дружке. Видно, что парнишка сидит, тогда как костер под ним вовсю пылает. Парнишка не шевелится, и можно делать выводы. Рекламная пауза. Другой репортаж: в телевизоре - вампир. Резал и пил, поймали, затащили в следственный изолятор. Арестанту плохо, то и дело падает в обморок, берется за голову. Встревоженные оперативники трясут его за плечи: "Витя, Витя! Что с тобой? Тебе нехорошо? Что, крови хочешь, да? Крови налить?"
      - Вань! Ванька! - послышалось из-за окна. Голос был Танечкин.
      Ваня лениво потянулся, встал и выглянул на улицу.
      - Чего тебе? - спросил он с видом солидного мужчины, которого глупая женщина отвлекает от важных дел.
      - Бежим скорее! - захлебывалась Таня. - Ивану Валерьяновичу разрешили! Там губернатор, и с ним еще дядьки строгие, пять человек! И милиция!
      В голове у Ванечки все перемешалось. Он наспех оделся и вылетел за калитку. Не разбирая дороги, пионеры помчались к дому Александрова, возле которого настороженно отдыхали суровые лакированные иномарки.
      - Стоп! - окликнул их одетый в серое киборг в сером, сжимавший в левой руке рацию. - Туда нельзя!
      Запыхавшиеся Таня и Ваня остановились.
      - Мы - участники экспедиции! - строго заявила Танечка. - Нам можно!
      Охранник, не сводя с них глаз, поднес рацию к бледным губам и тихо закудахтал. Выслушал приказ, толкнул калитку, каменным голосом не позволил повелел:
      - Проходите!
      Теперь, надумай пионеры пойти на попятный, он не посчитался бы с их волей и силой увлек в охраняемый сад.
      Иван Валерьянович стоял возле распахнутой двери сарая и что-то возбужденно рассказывал угрюмой комиссии. При виде Танечки и Ванечки он радостно всплеснул руками и загулил. Громадный мужчина в дорогом костюме неспешно повернулся и смерил первопроходцев тяжелым взглядом.
      - Надо понимать, эти? - уточнил он сумрачным басом.
      Из-за спины губернатора Иван Валерьянович отчаянно делал какие-то знаки и таращил глаза. Танечка и Ванечка догадались одновременно.
      - Всегда готовы! - выпалила Танечка, замирая перед губернатором и вскидывая руку в салюте. То же самое - с секундной задержкой - повторил и Ваня.
      На роже самодержца выступила снисходительная улыбка.
      - Вольно, - сказал он ни к селу, ни к городу. - Молодцы!
      Иван Валерьянович, довольный, показал большой палец. Двое из комиссии заметили это, переглянулись и тяжело вздохнули, констатируя очевидный маразм.
      - Прошу в мастерскую! - пригласил Иван Валерьянович и, сутулясь, шмыгнул в сарай. Губернатор пригнул голову, шагнул внутрь и сразу чертыхнулся, на что-то наступив. Его окружение нервничало, опасаясь подвохов, терактов и аварий. С грехом пополам добрались до батискафа, теперь уже надраенного и отмытого. Конус был опоясан надписью, выполненной в стилизованной старославянской манере: "Сивочуб".
      - Вот этот гроб? - не сдержался один из придворных.
      - Остынь, - осадил его губернатор и подошел поближе. Постучал по корпусу, ковырнул пальцем букву. Благодушно хмыкнул, обернулся и спросил: И как же она работает, эта штуковина?
      - Вот так она и работает, - Иван Валерьянович пустился в объяснения. Из его слов следовало, что верхушка конуса являлась буром, посредством которого машина, встречая сопротивление почвы, строго вертикально продвигалась вниз. Впрочем, направление движения могло быть изменено с помощью набора буров более мелких, размещенных по окружности в основании. Эти же мелкие буры вгрызались в стены шахты, и, если впереди никаких препятствий не было, также - с малой скоростью - продвигали батискаф вниз. Угол наклона менялся в зависимости от геологической обстановки и целей находящихся внутри путешественников. Наружный обзор обеспечивался встроенными линзами, причем визуальная информация тут же записывалась на видеопленку. Точно так же обстояло дело со звуком.
      - А топливо? - спросили у Александрова. - Чем вы его заправляете?
      - Да соляркой, - пожал плечами Иван Валерьянович. - Не ураном же.
      - И на том спасибо, - усмехнулся губернатор.
      Свита солидарно разулыбалась, задвигалась.
      - Ну, а вы, герои? - обратился тот к Танечке и Ванечке. - Не передумали?
      - Конечно, нет! - ответили хором пионеры.
      - А что, если там на самом деле черти с рогами?
      - Мы им крест покажем! - нашелся Ванечка. - И чеснока наедимся.
      - А ведь это неплохая мысль, - оживился один из приближенных к особе. Пусть батюшка благословит. Пусть окропит батискаф.
      Эта мысль показалась губернатору удачной.
      - Соображаешь! Дормидонт окропит что угодно. Особенно на вчерашние дрожжи...
      Тут хозяин города покосился на ребят и замолчал, спохватившись.
      Иван Валерьянович сиял, счастливый тем, что все идет, как по маслу. Губернатор, видя его восторг, слегка насупился.
      - Обождите радоваться, товарищ Александров! Думаете, вопрос уже решен? Мы еще проведем полевые испытания. Чтоб, понимаете, без неприятных сюрпризов...
      Изобретатель развел руками, выказывая абсолютную покорность судьбе. Но ему было ясно, что дело в шляпе.
      Комиссия потянулась на выход. После холодной, пропахшей мазутом и реактивами мастерской летнее утро, полное бездумной жизни, растормошило даже самых мрачных. Губернатор сделал Ивану Валерьяновичу крепкое рукопожатие.
      - Точную дату отправки вам сообщат позднее, - объявил он, щурясь на солнце. - Будьте готовы выступить в любой момент.
      - Всегда готов! - гаркнул Александров, и было непонятно, что это ерничество или всерьез.
      Танечка и Ванечка, не помня себя от радости, в обнимку зашагали домой. В какой-то момент оба вспомнили о недавнем рискованном споре, но осмотрительно решили про себя, что поезд ушел и незачем испытывать дружбу на прочность. В конце концов, они были еще дети. И потому они предпочли затянуть веселую песенку Ванечкиного сочинения. Были там, среди прочих, такие слова:
      "Содвинем клитор и елдак,
      На них нанизаем кассету,
      И в их вращеньи песню эту
      Прокрутим мы и так, и сяк".
      Эти строки пришли Ванечке на ум после знакомства с "Фаустом" Гете в переводе Бориса Пастернака, которого им задали прочитать в качестве летнего домашнего чтения. Имелось там в прологе такое местечко - насчет "вращений и хора сфер".
      Глава 5
      Церемония торжественных проводов получилась какая-то не такая. Все, казалось, было учтено и предусмотрено: оркестр, пресса, трибуна для важных гостей, полевой буфет с напитками и бутербродами с сыром - тщетно! Акция вышла средненькой, скроенной кое-как, и даже не крепко сшитой. Не помогли ни матерые столичные диггеры, специально приглашенные для нагнетания жути, ни стратостат с портретом Сивочуба, который неожиданно заартачился и взмыл в поднебесье с получасовым опозданием. Пиво кончилось через десять минут после официального открытия праздника, и было много недовольных. Губернатор, из последних сил стараясь сохранить хорошую мину при посредственной игре, не жалел голосовых связок.
      - Соотечественники! - гремел Сивочуб, оглушая собравшихся, которых и трех сотен не насчитывалось. - Сегодня знаменательный день...
      Правда, не было недостатка в духовенстве. Местный православный храм явился в полном составе, и даже прибыло, никем не званое, какое-то Мулло-Абдулло - к неудовольствию почтенного Дормидонта, который насупился. Но вскоре подобрел и завыл задумчиво, вневременно:
      - Благословляется сия колесница...
      Он пошел с кропилом. Толпа молчала; кое-кто безгласно сомневался в принадлежности бурильного батискафа к отряду колесниц, но спорить не спешил. Батюшка, размеренно вышагивая вокруг батискафа, освящал равнодушный корпус. С букв, слагавшихся в фамилию "Сивочуб", стекала святая вода.
      Терранавты до поры до времени скрывались в "джипе" с пуленепробивыемыми, солнцезащитными, звукобрубающими стеклами. Все трое были одеты в сверкающие скафандры наподобие пожарных. На форме настояло губернаторское окружение; никто не знал, во что положено одеваться подземным путешественникам, предположительно имеющим целью сумрачный Аид. Поэтому остановились на скафандрах, так как у придворных советников не нашлось против них принципиальных возражений. Вдобавок подобное обмундирование устанавливало связь между недавним киносеансом и нынешней акцией, очевидную любому ослу. Скафандры, тихо матерясь, изготовили на секретном военном заводе. Там же сконструировали шлемы - для полноты картины, не заботясь о реальной в них надобности. В общем, Тане, Ване и Ивану Валерьяновичу было ужасно неуютно в жестких серебристых шкурах, тяжелых ботинках на толстенной подошве, в душных шлемах и с увесистыми кислороднами баллонами за спиной.
      - Мужайся, герой! - охранник, он же водитель "джипа" погрозил пальцем Ване, который попытался было шлем отвинтить.
      Александров испытывал сложную смесь возмущения и торжества. Оба чувства были понятны: он наконец-то получил высокое признание, а вместе с ним известную свободу действий. Но к чему этот дурацкий, унизительный карнавал?
      Церемония тем временем приближалась к апофеозу. Сивочуб простер руку, и новенький тягач потащил к шахте губернаторского однофамильца. Народ оживился, раздались жидкие, нестройные аплодисменты. Столичный оператор сделал стойку и направил на машину видеокамеру. Стоявший рядом с ним развязный паренек, одетый кое-как, затараторил в микрофон привычную бессмыслицу с ужимками, кривляниями, приветствиями. Потом он сделал невидимым зрителям ручкой и побежал к зиявшему в земле отверстию. Положив на землю микрофон, он округлил глаза, поднес к губам палец, прислушался. Но бездна, к его досаде, безмолвствовала. Ни стонов, ни воплей, ни заклинаний микрофон не уловил. Тут подоспели серьезные ребята и в нескольких словах объяснили разочарованному репортеру, что лучше ему будет убраться.
      Тягач приблизился. Дюжина молодчиков, стараясь держаться элегантно и непринужденно, сняла аппарат с платформы и утвердила в отверстии, нацелив конусом вниз. Прицепили трос, протянутый от здоровенного барабана, который, в свою очередь, был крепко-накрепко присобачен к тягачу. Толпа, не расставаясь с загодя припасенной выпивкой (щедрость губернатора была общеизвестна), потянулась к шахте, где и смялась, остановленная вежливым, но несгибаемым кордоном.
      - Внимание! - гаркнул Сивочуб, уже порядком надоевший собранию. Поэтому лишь кое-кто лениво обернулся поглядеть, чего там еще, а прочие, потеряв к вельможе интерес, обсуждали подземный корабль.
      - Здоровый, сука, - подметил местный старожил с глиняным лицом.
      - Большой, да, - сосредоточенно кивнул другой, такой же.
      Первый, щурясь, оценил из-под мозолистой ладони барабан.
      - Лопнет, не выдержит, - сказал он уверенно.
      С этим его сосед уже не мог согласиться.
      - Ты че, земеля? - хмыкнул он высокомерно. - Куда, на хрен, лопнет? У меня такой стоял... на севере. Мы к нему от такую балду прихерачили, рассказчик очертил руками в воздухе контуры балды. - Выдержит!
      Старожил, пробормотав что-то краткое, в сердцах махнул на знатока рукой.
      - Поприветствуем отважный экипаж! - надрывался губернатор и с силой забил в ладоши.
      Дверцы "джипа" распахнулись. Путешественники, измученные жарой, ступили на землю. Родители Тани и Вани, робко топтавшиеся на трибуне среди важных персон, разволновались. Оператор залихватски развернулся, и в кадр попали носовые платки, которыми промокали глаза.
      - Терпение, - ободрил Александров юных героев. - Когда мы заберемся в батискаф, то сразу снимем всю эту дрянь.
      Он забыл, что Танечка и Ванечка, упакованные в шлемы, не могли его услышать. Конструкторы, заботясь о бюджетных деньгах, сэкономили на средствах связи.
      Иван Валерьянович первым дошел до батискафа, остановился, положил на сверкающий корпус руку в космической перчатке: он позировал. Оркестр заиграл "Прощание славянки". Танечка и Ванечка встали справа и слева от изобретателя; кордон расступился, и к ним подбежали местные пионеры с цветами и капсулой, в которой лежало послание подземным ленинцам.
      - Будьте готовы! - звонко воскликнул звеньевой.
      Из-под шлемов послышалось невразумительное бухтенье. Сверкающие лапы вскинулись в салюте, а Иван Валерьянович отдал честь. Со стороны казалось, будто маленький, но уже всемогущий гомо сапиенс повелевает высокосознательными роботами.
      Губернатор принял из рук приближенных древко со знаменем, чинно спустился с трибуны и, чеканя зачем-то шаг, пошел к путешественникам. Иван Валерьянович, едва не лопаясь от гордых настроений, сграбастал знамя в охапку и отдал честь вторично.
      - Бубу бобизбе, - донеслось из-за стекла.
      Смекалистый Сивочуб догадался: Александров, перемещая во рту загубник, докладывает, что служит Отчизне.
      - Так держать, - ответил губернатор, поскольку не знал, что положено в таких случаях отвечать. Он отступил на несколько шагов, а Иван Валерьянович надавил на большую красную кнопку. Днище-дверца батискафа бесшумно откинулась.
      - Ура! Ура! - понеслось со всех сторон.
      - Вставьте им там по первое число! - кричали некоторые, нисколько не задумываясь о разумности своего предложения и даже не зная толком, кого они имеют в виду.
      Престарелый капитан перекинул ногу через борт.
      - Слушайтесь Ивана Валерьяновича! - вопили первопроходцам родители, утратившие всякую связь с реальностью.
      В это время к Сивочубу подбежал курьер, вручил правительственную телеграмму. Губернатор нацепил очки, прочел написанное и побагровел от ярости. "Немедленно прекратите идиотство", - гласила телеграмма. Сивочуб повернулся к батискафу.
      - В добрый путь! - пожелал он тоном, полным сарказма и ненависти в адрес вышестоящих кругов. - Пусть земля вам будет пухом!
      Губернатор, конечно, вложил в свои слова буквальный смысл, делавший его пожелание вполне уместным. Но неприятный осадок остался.
      Глава 6
      Устроившись поудобнее, Иван Валерьянович первым делом отвинтил проклятый шлем и плюнул загубником в подставленную ладонь. Он с облегчением вздохнул полной грудью, перекрыл кислородный вентиль и посмотрел на своих спутников. Те, освободившись от головных уборов, вертели их в руках, не зная, куда положить: места в батискафе было маловато.
      - Бросьте их назад, - распорядился Иван Валерьянович. - Только не разбейте!
      "Мало ли что", - подумал он вдруг. Впрочем, сказанного он мог и не говорить, шлемы были прочные.
      Александров прошелся пальцами по кнопкам и клавишам. Из днища "Сивочуба" выдвинулись и под углом сомкнулись стальные лепестки, над ними еще столько же, и в результате над батискафом образовалась полая камера, разделенная на два этажа.
      - Воздух! - важно поднял палец Иван Валерьянович. - Воздушный пузырь с надежной защитой от завалов. Продвигаясь вниз, мы обеспечим себе, таким образом, постоянный запас кислорода.
      - А подземные газы? - осторожно спросил присмиревший Ванечка. - Я слышал, что их там видимо-невидимо.
      Александров снисходительно потрепал его по затылку.
      - Нюхано-ненюхано, - поправил он. - Батискаф снабжен новейшей системой кондиционирования. Вы можете быть уверены, что я обо всем позаботился.
      Пионеры промолчали. Танечка - конечно, про себя - задумалась над вопросом, откуда могло взяться в сарае Ивана Валерьяновича вообще что бы то ни было современное. Ни для кого не секрет, что их капитан был завсегдатаем городской свалки.
      Иван Валерьянович взял в руку микрофон.
      - Давайте обратный отсчет! - крикнул он. - Мы готовы!
      Он включил систему видеообзора, звуковые датчики и прислушался. Возникла небольшая пауза, поскольку губернатора не предупредили о необходимости вести обратный отчет и процедуру не успели отрепетировать. На трибуне засуетились в поисках часов с секундной стрелкой. Наконец, нашли, вручили их разгневанному Сивочубу. Тот вгляделся в циферблат, поднес ко рту громкоговоритель.
      - Тэ-э-к...- зафиксировали датчики батискафа. Потом загремело: Пятьдесят девять! Пятьдесят восемь! Пятьдесят семь! ...
      Иван Валерьянович включил зажигание. Мотор спросонья взрыкнул и тут же загудел ровно, монотонно.
      - Пятьдесят один! Пятьдесят! Пять... тьфу, холера, сорок девять! трудился губернатор.- Сорок восемь!
      Батискаф плотно сидел в отверстии, готовый встретится с бездной. Окружность днища ощетинилась короткими агрессивными сверлышками, которые легко вошли в податливый грунт. Губернаторская свита держала наготове связки воздушных шаров, намереваясь отпустить их в момент погружения. Сивочуб настаивал поначалу на почтовых голубях, но его сумели отговорить. Возле тягача суетились вспомогательные богатыри, в последний раз проверявшие, надежно ли установлен барабан с тросом и не покатится ли он в ответственный момент куда не нужно, давя руководство и население. Алекссандров снова пощелкал клавишами, и главный бур оглушительно завыл.
      - Зачем вы его запустили, Иван Валерьянович? - спросила Танечка. - Под нами же пусто.
      - Это демонстрация технического торжества, - ответил капитан. - Иначе наблюдатели будут разочарованы. Мы должны показать, на что способна наша машина.
      "Странно, - подумала Танечка. - Им же ничего не видно. Что он демонстрирует?"
      - Десять! Девять! Восемь! Семь!
      - На "ноль" - опускайте! - прокричал в микрофон Иван Валерьянович
      - Что? - перестал считать охрипший Сивочуб: он не расслышал.
      - Опустите нас на "ноль"! - повторил Александров с досадой в голосе. На счет "ноль" мы должны быть опущены!
      - Хорошо! - отозвался Сивочуб с несвойственной ему покорностью и продолжил: - Семь! Было уже! Шесть! Пять! ...
      Терранавты пристегнули ремни.
      - Не страшно? - улыбнулся Иван Валерьянович.
      Пионеры дружно помотали головами.
      - Ни капельки! - выпалила Танечка и скосила на Ванечку глаза. Тот, отродясь не посещавший церкви, крепко сжимал большой православный крест. Таня ему позавидовала и украдкой поплевала через левое плечо: хоть что-то, на всякий случай.
      - Но-о-ль! - истошно, словно забитый мяч приветствуя, завопил губернатор. - Пошел!
      Стая воздушных шариков устремилась в поднебесье. Богатыри сомкнули плечи вокруг барабана. Батискаф дрогнул и начал медленно погружаться в шахту.
      - ...Говорю тебе: вот такая балда была! - не унимался мужик, разобиженный скепсисом собеседника.
      - Доложите, как проходит полет! - требовательно брякнул Сивочуб.
      - Полет проходит нормально, - послышалось из-под земли. - Самочувствие экипажа хорошее, настроение бодрое.
      - Так держать, - буркнул губернатор умиротворенно. - Докладывайте через каждые пять минут!
      - Слушаюсь! - откликнулся Иван Валерьянович.
      - А про что докладывать? - спросила шепотом Таня. - И рассказать-то не о чем! Темно.
      - Вот об этом и расскажем, - пожал плечами Иван Валерьянович. Он не отрывался от экрана, созерцая сырой полумрак, скупо освещенный прожектором батискафа.
      Машина качнулась.
      - Осторожнее там! - предостерегающе крикнул кому-то Александров.
      На земле тем временем не утихал разговор.
      - Та балда была еще та, - гнул свое неугомонный эксперт.
      До поры молчавший оппонент вдруг подал голос:
      - Вот сейчас она накроется, - произнес он убежденно и оскалил желтые зубы.
      ...Шахта вдруг, ни с того, ни с сего расширилась. Трос лопнул с противным щелчком.
      Батискаф, сорвавшись, камнем полетел в бездонные глубины. Пролетев сколько-то десятков метров, "Сивочуб" на страшной скорости влетел в узкую горловину, где и застрял. Экипажу, не сработай амортизаторы, пришел бы конец. Но они сработали на славу, и потому путешественники отделались мелкой ерундой: у Ивана Валерьяновича взлетели на лоб очки, Ваня прикусил язык, а Таня опозорилась, напустила маленькую лужу. Слава Богу, она оставалась в скафандре, и ее оплошность осталась незамеченной. Сверла восторженно заурчали: начиналась настоящая работа.
      Часть вторая. КЛЮЧИ ОТ БЕЗДНЫ
      Глава 1
      Пространство пронизывали бесплотные потоки; пространства не было, и течь в небывшем было нечему и некуда, так что потоки, разлитые повсюду и нигде, были не потоками и просто существовали, не существуя, наполняя все прочее, тоже не существовавшее, покоем и миром. Кое в каких, однако, участках себя - ибо там, где нет расстояний, есть только собственное чувство их отсутствия - ощущалось сравнительное неудобство, словно сильно тянуло откуда-то сырым ветерком. Эгве помыслил вопрос: "Что происходит?" И сам себе ответил, будучи, правда, уже не Эгве, а Ягве: "Червоточина".
      Тьма вокруг дышала неимоверным жаром, но он, зная о жаре все, не ведал о ней, как не ведал и о тьме. Тьма для него не отличалась от света, являясь ничем, напитанным блаженством.
      Егве молча прошелестел:
      "Демоны восходят?"
      Огве молча откликнулся:
      "Демоны спускаются".
      Вновь разлилось абсолютное безмолвие, наполненное обрывками триллионов диалогов. Единое сознание, вобравшее в себя бессчетное множество единичных, обратилось к зоне нестабильности - одной из тех, что во имя полноты бытия время от времени возникали в невозмутимом, самодостаточном океане. Правда, о времени тоже не приходилось говорить - в нем, как и в пространстве, не было нужды, оно относилось к лишним, бессмысленным категориям.
      "Что нужно демонам здесь, в Сердцевине?"
      "Ими движет..."
      Возникло секундное замешательство. Ответ был известен, однако выражения, в которых следовало определить мотивы демонов, были здесь не в ходу.
      "Мы поняли, не надо продолжать".
      "Им не терпится..."
      "Их послал Эммануил..."
      Между собеседниками образовалось и напряглось своеобразное поле благожелательной заинтересованности, сдобренной некоторым беспокойством. Ягве мягко взорвался потоками участия и заботы.
      "Да, Ягве", - согласился Эгве. Ему вторили Егве, Огве, Ягве, Сабаоф, Йевова, Йегова и многие прочие - все, короче говоря, остальные и никто в частности.
      "Мы не можем их допустить. Это немилосердно".
      "Мы можем все. Мы не можем не мочь".
      "Мы можем не мочь, потому что можем все".
      "Они не поймут. Они не вместят".
      "Не в этом беда. Поймут, вместят, но - частично".
      "Беда? Кто говорит о беде? Бед не бывает".
      "Бед не бывает. Воистину так".
      "Они существуют для демонов".
      "Они прозреют".
      "Когда придет время прозреть. Но до того..."
      "До того они обречены на страдания".
      "Беды есть".
      "Да, беды есть. Для демонов нет ничего, кроме бед".
      "Кроме бед и блага".
      "Разумеется".
      Зона нестабильности, не меняясь в размерах, медленно смещалась к центру. Поскольку она не увеличивалась, а лишь передвигалась, баланс сохранялся.
      "Черви пойдут им на пользу".
      "Черви - жизнь".
      "Черви - начало и конец праха".
      "Возможно, час червей еще не пробил. Возможно, их годы пока не исчислены".
      "Это верно. Их век скоротечен, но еще не окончен".
      "Мы можем послать их назад. Мы явим чудо".
      "Они придут снова".
      "Мы запретим им".
      "Они вернутся".
      "Запрет их разжигает".
      "Тогда - позволим".
      "Тогда - пусть увидят?"
      "Пусть увидят".
      "Наше сердце скорбит".
      "Наше сердце ликует и торжествует".
      "Мы в ярости".
      "Мы полны любви".
      "Нам все равно".
      Островок иного мира, чужеродное включение, прекратил двигаться и замер, окруженный черным огнем.
      "Слишком медленно".
      "Нас не волнует скорость. Скорость не существует".
      "Медленно для них".
      "Они достанутся червям прежде, чем будут исчислены годы".
      "Этого не будет. Мы явим чудо."
      "Мы доставим их туда, куда они стремятся".
      "В мгновение ока".
      "Мгновений нет. Ока не бывает".
      "Мгновений - триллионы. И наши очи пылают великим пламенем".
      "Нам придется умалить наш статус".
      "Наш статус не подвластен ни умалению, ни возрастанию".
      "И потому он будет умален. Наш язык недоступен демонам".
      "Мы не сможем говорить с ними на их языке. Иначе мы сами обратимся в демонов".
      "Мы демоны".
      "Мы будем говорить с ними на языке, близком к языку демонов".
      "Предельно близком".
      "Мы неспособны понести ущерб".
      "Мы несем ущерб непрерывно, так было, есть и будет".
      "Так просто есть. "Было" и "Будет" - тварные категории. Посему так не бывает".
      "Материя, которая их окружает, может испариться".
      "Но мы ее защитим".
      "Мы оградим их от огня".
      "Пока".
      "Да, пока не наступит время червей".
      "Для них не наступит время червей".
      "Никогда".
      "В Сердцевине".
      Глава 2
      Дерево Сефирот, не меняясь ни в одной из своих составляющих, пришло в волнение. Жар Сердцевины, что кротко бушевал вокруг внезапно объявившейся в ней прохладной косточки, начал ослабевать. Макропрософус, начало начал, приступил к понижению до уровня мира Ассиах, обиталища Малхут. Он остановился на грани тварного бытия, вплотную приблизившись к состоянию низких элементов. Дыхание Эгве коснулось заблудшей материи, а Огве лизнул ее горячим языком. Ягве осторожно принял низкий предмет в рот и сделал глотательное движение. Все эти действия совершали не сами носители означенных имен, но нераздельно с ними связанные одноименные эманации, перешедшие на низкую ступень бытия. Сказанное, разумеется, не имеет ничего общего с действительностью.
      "Мое настоящее несовершенство тягостно, - пожаловался Эгве. - Надеюсь, это не продлится слишком долго".
      Ягве, прислушиваясь к ощущениям внутри себя, согласился:
      "Сама по себе продолжительность невыносима для познавшего вечность. Что ж, посмотрим, с чем мы имеем дело. Попробуем управиться поскорее".
      Эгве влился в него через ноздри и свернулся, образовав вокруг поглощенного предмета туманное кольцо.
      "Они нас видят, - заметил он. - Я чувствую страх, исходящий от них. И дерзкое любопытство. И...о, до чего же неудобно это жалкое состояние! Мне не хватает проницательности. Ради того, чтобы быть хоть сколько-то понятным этим созданиям, я вынужден пожертвовать всезнанием и всепониманием. Я чувствую что-то еще... Тетраграмматон свидетель - я не могу разобрать, что именно".
      Огве пощелкал языком.
      "Что нам известно? Их трое. Различиями в возрасте, если пользоваться вселенскими мерками, можно пренебречь, однако им эта разница представляется весьма значительной. Я предлагаю начать с установления связи с тем, кто пользуется большим авторитетом".
      "Возражений не имею", - ответил ему Ягве.
      "Позвольте, я попытаюсь, - вызвался Эгве, толчкообразно сжимаясь и расширяясь. - Я буду осторожен".
      Он медленно расплылся, окутывая капсулу полупрозрачным коконом. Воцарилась мертвая тишина.
      "Не понимаю, - сказал, наконец, Эгве с досадой. - Старший хочет передать мне некие предметы".
      "Точнее?"
      "Я в затруднении. Назначение предметов мне непонятно".
      "Возможно, это средства самообороны?"
      Эгве помолчал.
      "Нет, не думаю, - возразил он после паузы. - В его сердце я прочел, что вижусь ему в образе дракона, сотканного из огня и дыма. Он рад бы защититься, но не представляет, как, а потому и не собирается. Вместо этого... опять то странное ощущение! Не могу его определить. Предметов два: продолговатый, который побольше, и округлый, который поменьше. Округлый передан ему его младшим спутником. Похоже, они считают, будто эти вещи могут быть для нас чрезвычайно ценными".
      "Что может быть ценно для нас?" - спросил Ягве озадаченно.
      "Вот именно - что? Продолговатый предмет является шестом, к которому привязано полотнище красного цвета спектра. Округлый напоминает яйцо, изготовленное из смеси неблагородных металлов, полое внутри... Полость содержит, если я не ошибаюсь, свиток..."
      Огве вздохнул:
      "Трудно проникнуть в мысли жителей преисподней".
      "Да, нелегко".
      Время тянулось.
      Содрогание, волной прокатившееся по телу Эгве, эхом отозвалось в остальных.
      "Ужасно, - пробормотал Эгве. - Я понял, какое это было чувство. Это даже не чувство, а качество: идиотизм."
      "Да-да, ты прав, - энергично поддержал его Ягве. - Теперь и мне это совершенно очевидно. Положение значительно осложняется. Бесовский менталитет и без того плохо поддается пониманию, когда же он сопровождается умственной недостаточностью, чрезмерной даже для бесов, то..."
      "Тем не менее, дело должно быть завершено", - заявил Огве категоричным тоном.
      "Ты прав".
      "Следует выбрать отправную точку, - продолжал Огве. - Поскольку нам все равно, с чего начинать, предлагаю остановиться на свитке. Похоже, он настолько важен для демонов, что разум их затуманился, и они даже рассчитывают осчастливить этим предметом мир Сердцевины. Стало быть, с самого важного и начнем. Мы потолкуем с ними о свитке".
      "Постой, - остановил его Эгве. - Не все так просто. Я не нахожу почтения к свитку в сознании предводителя".
      "Тогда обратись к его младшему спутнику. Коль скоро именно он владел полым предметом со свитком, естественно предположить почтение в нем".
      "В нем тоже нет почтения", - сообщил Эгве.
      "Он тоже идиот?"
      "Он юн. Но - да, сдается мне, ты угадал: он ничем не лучше".
      "С чего мы взяли, будто в них должно найтись какое-либо почтение? включился в беседу Ягве. - Мы имеем дело с демонами. Мы не в состоянии понизиться субстанциально настолько, чтобы говорить с ними на одном языке. Их действия выходят за рамки постижимого".
      "Мы ограничимся общими впечатлениями и ощущениями, - ответил Огве не без раздражения. - Этого достаточно. Стоит нам уловить общий дух и основные векторы намерений - миссия будет исполнена. Настроившись на соответствующую волну, мы предложим им урезанное, во многом искаженное, но в сути верное представление о Сердцевине".
      "Мне кажется, в твоих словах есть здравый смысл, - молвил Эгве. Насчет того, что начинать разговор следует с младшего спутника. Старший, по-моему, с некоторых пор не в состоянии адекватно отражать действительность. Он невменяем".
      "Я рад, что убедил тебя. Приступай. Исследуй глубины его души, надкуси яблоко".
      Эгве глубоко вздохнул, и вздох его расцвел, подобно бесшумному скорбному звону многих тысяч колоколов. Сердцевина отвечала сочувственной, осторожной пульсацией.
      "Ты жесток. Ты говоришь о яблоке - великий грех вонзать в него зубы! Познания, которые я приобрету, могут нанести мне непоправимый вред".
      "Мы будем рядом. Не нужно горевать без повода, помни - ты только эманация, производное, дериват. Твоя сущность пребудет неповрежденной. Может быть. Ведь мы - одно, и в мире нет ничего такого, что грозило бы нам гибелью. Может быть".
      "О Тетраграмматон! Сколь Ты велик и милостив! Отдаю себя в Твои руки," - и Эгве вздохнул вторично: глубоко, словно готовясь нырнуть на опасную глубину.
      "Вот это мудро. Когда один из нас, покорный и кроткий, унизился до немыслимой, граничащей с отрицательным числовым рядом величины и сошел в самое пекло, желая внушить неисправимым нечестивцам..."
      "Помню, помню, - проворчал Эгве. - Ведь это я ходил".
      "Да? Разве? Вот видишь! И ничего, не дался в лапы смерти! Напротив, был прославлен в веках и осыпан милостями."
      "Так-то оно так. Только воплощение было другое. Я тогда даже толком не понимал, во что ввязался. Когда припекло, так даже к Отцу воззвал - мне, вообрази, померещилось, будто Его нет вовсе. А сейчас я как-никак еще в рассудке, вот и боюсь".
      "Отойди от него, сатана!"- вдруг гаркнул молчавший до сих пор Ягве, хотя вокруг никого, кроме них и злополучных пришельцев, не было. Но все-таки что-то беззвучно лопнуло, исчезая, и Эгве почувствовал облегчение. Направив товарищам и Сердцевине - а, стало быть, и себе самому - мощный любовный импульс, он свернулся, сжался, съежился и без оглядки прыгнул в сердце того из демонов, что был помоложе.
      Глава 3
      Потянулось напряженное ожидание.
      Низкородный предмет висел неподвижно, успешно отражая многочисленные воздействия, способные обратить его в пар. Впрочем, в том не было его заслуги.
      Наконец Огве воскликнул:
      "Он там! Я слышу его!"
      "Эгве! - позвал Ягве негромко. - Ответь нам. Ты в порядке?"
      "Я в порядке, - донесся до них слабый голос Эгве. - Здесь... короче говоря, врагу не пожелаешь".
      "Что ты такое говоришь? У тебя не может быть врага. Опомнись!"
      "Я стараюсь. Юный демон пытается сопротивляться. Его спутники мне здорово мешают. Они суетятся вокруг, бьют его по лицу, дают понюхать что-то с кошмарным, нестерпимым запахом".
      "Погрузи его в транс".
      "Это нетрудно. Но я боюсь спровоцировать остальных на какие-нибудь безумства. Невозможно предугадать, что придет в их головы".
      "Отключи их тоже".
      "Возможно ли? Подобное насилие убьет в них остатки свободной воли".
      "Вот и замечательно. Делай, как тебе говорят".
      "Будь по-вашему".
      Ягве прислушался. Высочайшие пищеварительные соки деликатно омывали вместилище уснувших бесов.
      "Эгве! Отзовись".
      "Я здесь. Я пытаюсь установить взаимопонимание".
      "Он как-то неуверенно говорит, - заметил Огве.- Что-то его смущает".
      Эгве, слышавший эти слова, тут же сказал:
      "Мне никак не подобрать понятия, в которых я мог бы с ним объясниться. Он понятия не имеет о Подлинном Писании. И не знаком с Создателем."
      "Совсем?"
      "Совсем. Он знает о Его существовании, и это все".
      "Тогда зачем он здесь?"
      "Он считает, что путешествует в ад".
      "Это простительно, в конце концов, - Ягве попытался его успокоить. Это обычное дело у демонов - ставить все и вся с ног на голову".
      "Я знаю", - ответил Эгве уныло.
      "Что же он читает, если не Подлинное Писание?"
      Тот долго молчал. Потом нерешительно пробормотал:
      "Странно. Какие-то свитки, обновляющиеся однажды каждые семь заходов и восходов своего Пустотного Светила".
      "И что в этих свитках?"
      "Не понимаю. Текст, например, из последнего, что содержится в его сознании, озаглавлен так: "Как голубые поросята ремонтировали волка-натурала"".
      "И что это означает? Попробуй проникнуть!"
      Последовала пауза.
      "Не требуйте этого от меня! - взмолился вдруг Эгве. - Это... это... мой разум вопиет..."
      "Хорошо, хорошо, успокойся. Отступись. Узнай про другой свиток - тот, что с ними. Там то же самое?"
      "Нет. Если я не ошибаюсь, в нем содержится приветствие".
      "Приветствие - кому? Нам?"
      "Да нет. Некой несуществующей структуре, имеющей свой аналог в преисподней. Похоже, правило, согласно которому что вверху, то и внизу, им хоть и в искаженном виде, но известно. Постойте, тут не только приветствия. Тут еще указания и поручения".
      "Какого рода указания?"
      "Дьявольщина! - воскликнул далекий Эгве. - Им хочется, чтобы мы передрались".
      "Им? Ты хочешь сказать - вот этим?"
      "Нет. Этим безразлично. Они даже не знают, о чем говорится в письме. Им - это тем, кто их послал. Честно говоря, в искренности желаний там, наверху, я тоже сомневаюсь".
      "Тогда к чему такое послание?"
      "Трудный вопрос. Я не готов на него ответить".
      "Продолжай".
      "Здесь жутко, - пожаловался Эгве. - Мое могущество бесполезно. Я, вооруженный до зубов, готовый карать и миловать, растерянно стою в пустыне и не вижу, к чему приложить усилия. Проще всего было бы отдать его червям, но демон не оценит оказанной услуги".
      "По-моему, ему грозит падение, - молвил Огве озабоченно. - Не пора ли обратно?"
      "Еще чуть-чуть, - сказал Ягве после недолгого колебания. - Эгве! Ты цел? Не молчи, пожалуйста. О чем он думает еще?"
      "Он хочет размножиться".
      "Как? Прямо здесь, сейчас?"
      "Не то, чтобы сейчас, но он постоянно этого хочет. Это желание служит фоном для всех прочих его действий и мыслей. Способность к размножению обретена им относительно недавно и до сих пор не реализована".
      "Больше тебе добавить нечего?"
      "Ну разве что... Удивительное дело! Образы, которые я нахожу в его душе, с одной стороны, имеют отношение к размножению, а с другой - полностью его исключают".
      "Как это возможно?"
      "Не знаю. Он думает о чем-то вроде карт Таро, но вместо фигур на них изображены обычные демоны, занятые друг другом".
      "Что же они делают?"
      "Они... Ягве, мне придется еще немного понизиться в статусе. Дело такое, что по уму либо блистательному Тетраграмматону, знающему все наперед и назад, либо ничтожнейшему бесу из ничтожных".
      "Прошу тебя, возвращайся. Не надо новых понижений. Не стоит рисковать".
      "Как скажешь, - в ответе Эгве прозвучало несомненное облегчение. - Но я еще не явил ему картину яблока".
      "Брось. Побереги свои силы. Оставим это для Огве".
      "Тогда я возвращаюсь. Привести его в чувство?"
      "Не нужно, пусть лежит, как лежит. Мы еще не закончили".
      "И все же, Ягве, меня смущает свобода их воли..."
      "Брось, не бери в расчет. Что их свобода? Барахтанье в пучине зла, метание от скверного к чудовищному, и обратно. Предусмотрительный Тетраграмматон не дает им возвыситься даже до нашего нынешнего убогого существования. Познание ничтожной эманации Всевышнего спалит их на месте, заживо. Покинь его, Эгве, вернись".
      "Да будет по-твоему".
      И мигом позже Огве и Ягве с удовольствием приняли в объятия усталого, потрепанного, но ни в чем не поврежденного собрата.
      Глава 4
      Когда радость воссоединения несколько остыла, Огве спросил:
      "Между прочим, на ковчеге, в котором прибыли демоны, имеется надпись. Ты, Эгве, случаем не выяснил, что она означает?"
      "Мне было не до того, - повинился Эгве. - Мне никогда еще не приходилось стоять так близко к небытию. Я чудом избежал абсолютного отчаяния, и лишь общение с вами уберегло меня от лютой смерти. Представьте: пустота - равнодушная, самодостаточная. Хочется верить, что даже в ней сумел оставить свой след великий Тетраграмматон, но я, грешник, этого следа не разглядел".
      "Я думаю, что в надписи таится заклинание, - предположил Ягве. Наверно, это имя кого-то из высших демонов, обладающее известной силой".
      "Не исключено. Огве, если успеешь - выясни, чье это имя".
      "Я сделаю все возможное. Но прежде всего познакомлю их с яблочной сутью. Мне кажется, что правильнее будет обратиться к старшему бесу".
      "Нет, не к нему. Войди в их спутницу. Надеюсь, она поймет скорее: ведь яблоки, пусть адские, но яблоки - они по части тех, кто сотворен из ребер".
      "Воистину так. Я усыплю юного демона, и пробужу его подругу касанием языка".
      "Коснись и надписи. Возможно, тебе, как повелителю вкуса, откроется ее тайный смысл".
      "Надеюсь. Боюсь лишь, что соприкосновение с чем-то подобным охладит мой язык до запредельно низкой температуры и я не смогу им владеть".
      "Оставь, пустое. Мы поймем тебя. Мы примем тебя и излечим".
      Огве, обласканный, собрался с силами и прикоснулся языком к юному демону, находившемуся на грани помешательства - самым кончиком. Этого оказалось достаточно, незваный гость обмяк и смежил веки.
      "Сейчас меня стошнит", - предупредил своих спутников Огве.
      "Что ты сказал? Повтори. Что это значит - стошнит?"
      "Это значит, что я могу осквернить Эдем, извергнув содержимое моих внутренностей".
      "Опомнись, Огве! Твои внутренности содержат чистейший нектар. Как можно осквернить нектаром райские кущи?"
      Огве промолчал, не находя ответа. Будь у него плечи, он обязательно пожал бы ими в раздраженном непонимании. Наконец, он решил положиться на волю Неизреченного и быстро лизнул бездыханную отроковицу. Та вздрогнула и напряглась, впитывая слюну.
      "Контакт установлен, - прошепелявил Огве. - Страх этой несчастной, похоже, еще сильнее, чем у первого. Я не уверен, что созерцание яблочных истин пойдет ей на пользу".
      "Польза вездесуща, - напомнил ему Ягве. - Ты что, забыл?"
      "Нет, Ягве, я не забыл, но как-то уже не уверен".
      "Перестань рассуждать. Чем скорее ты возьмешься за дело, тем раньше все закончится".
      "Будь по-твоему".
      Огве так долго не подавал голоса, что Эгве и Ягве успели отметить, до чего же это омерзительная штука - время.
      В конце концов Огве заговорил:
      "Их женщины более понятливы. Она мигом признала во мне могущественную, многократно ее превосходящую силу. И просит от чего-то вылечить".
      "Это обнадеживает, - заметил Ягве с энтузиазмом. - Исполни ее желание. Вероятно, после этого она будет меньше нас бояться".
      "Я не знаю, что такое триппер", - возразил ему Огве.
      "Что с того? Я тоже не знаю. Приведи соки ее тела в согласие, и дело с концом".
      "Это нетрудно, однако в этом случае начнет развиваться двухмесячный плод, который к данному моменту уже некоторое время как мертв. В сердце пришелицы я прочитал, что это нежелательно".
      "Мы, конечно, в силах оживить умершее, но... - Ягве задумался. - Нет, оставь все, как есть. Объясни ей, что ее недуг есть высшее наказание за совершенный грех".
      "Я так и объяснил. Она говорит, что и без меня это знает".
      "Переходи к яблоку, - вмешался Эгве, потерявший терпение. - Не трать свои силы на убогий спор, не то он, неровен час, преобразуется в постыдный торг".
      "Хорошо, перехожу", - повиновался Огве и смолк.
      "Не могу понять, - заговорил Эгве, намереваясь скрасить ожидание беседой, - зачем мы все это делаем? Чего мы от них добиваемся?"
      "Они пришли за знанием, - объяснил ему Ягве. - А в правилах Неизреченного - всегда давать то, о чем Его просят".
      "Нет, - задумчиво молвил его собрат, - сдается мне, они пришли не за знанием. Насколько я успел понять, у них совсем другие задачи".
      Ягве не успел ему ответить: Огве снова вышел на связь.
      "Но это дико! - воскликнул он без предисловий. - Вообразите - они считают демонами нас!"
      "Мы знаем, - мягко откликнулся Ягве. - Ты тоже знаешь - отчего же так волнуешься?"
      "Одно дело понимать умом, и совсем другое - ощутить собственным сердцем, - пожаловался Огве. - Там, наверху, они считают себя Сердцевиной некой сферы с бесконечно удаленной поверхностью. Мы же... нет, я не в силах повторить! Вообразите: самый процесс избавления от адских мук, само возвращение в землю и встреча с червями, поглощающими бренную плоть, видятся им кошмарным наказанием. Они рассчитывают рано или поздно избавиться от этой скорбной, по их мнению, участи и жить на поверхности вечно".
      Ягве и Эгве переглянулись - вернее, осуществили акт, являвшийся в высших пределах аналогом переглядывания.
      "Им что же - не хочется в Эдем?" - осторожно осведомился Эгве.
      "Хотеть-то хочется, но только они полагают, что здесь, в Сердцевине, никакой не Эдем, а самая настоящая преисподняя".
      Новая пауза была неизбежной. Наконец, Ягве спросил:
      "Но как такое возможно? Великий Тетраграмматон, верни мне ясность ума! Любой, даже самой несовершенной эманации известно, что ад располагается на поверхности. Но ладно, оставим на миг это неслыханное заблуждение, вопрос в другом: зачем, о сферы, они спустились сюда, коль скоро предполагали свидание с Врагами?"
      "Тут я и сам не очень понял, - сознался Огве. - Все упирается в свиток. Создается впечатление, что они ждали встретить здесь какие-то сущности, объединенные в отряды наподобие тех, что орудуют на поверхности, заверить их в дружеских чувствах и склонить к деятельности, направленной на понижение уровня эманации. Или - в их представлении - на повышение. У них даже имеются конкретные предложения.".
      "Ты хочешь сказать, что они сознательно ищут в аду союзников?"
      "Можно выразиться и так. И вот еще что: они явились сюда, привлеченные Вратами Скорби. Их вниманием завладели души несчастных, которых Неизреченный отправляет назад, карая чередой воплощений. Им удалось подслушать горестные вопли и мрачные молитвы грешников, которых не может принять Сердцевина".
      "Нам следует быть осторожнее, - заметил Эгве. - Врата Скорби не должны быть доступны оку демона".
      "Надпись? - мрачно перебил его Ягве, показывая, что маскировка Врат дело, во-первых, пустяковое, а во-вторых, второстепенное. - Ты выяснил, что она означает?"
      "Это символ, - объяснил Огве. - Абракадабра, претендующая на статус имени. Знак внимания и почтения к пославшему их".
      "Эммануил!"- ахнул Эгве.
      "Да нет, не Эммануил. Мне показалось, что этот хуже Эммануила".
      "Во мне крепнет желание как можно скорее истребить ковчег", - заметил Ягве.
      "Крепись, - попросил его Эгве. - Мы не смеем".
      "Кстати, о символах, - продолжил Огве. - Сдается мне, в преисподней их очень любят. Во всяком случае, символ грешницы, которая по наущению Врага нарушает целостность яблока, стремясь добраться до сути, до Сердцевины, оказался ей понятен. Правда, она тут же одарила меня другим символом настолько гнусным, что мне приходится собрать все мои силы, чтобы донести его до вас".
      "Мы выдержим, не бойся за нас, - подбодрил его Ягве. - Что это за символ?"
      "Юная дьяволица, которая надкусывает яблоко и, обнаружив внутри червей, с отвращением швыряет его в грязь".
      Глава 5
      Концентрат истинного, неповрежденного бытия Сердцевины слегка содрогнулся - то ли подобно воде, покрывшейся рябью под действием ветра, то ли наподобие желе-недотроги, которого коснулись вилкой. Чудовищное оскорбление сути вещей кошмарным эхом разнеслось по всем этажам небес, сведенных в невидимую точку центра.
      "Мне все равно, понятлива она или нет, - заявил Ягве. - Даже если она превзойдет рассудком меня, я больше не желаю иметь с ней никаких дел. Огве, сослужи нам последнюю службу: лиши ее чувств".
      "О, мой язык!" - воскликнул Огве горестно, однако просьбу выполнил без промедления.
      "Так спокойнее", - умиротоворился Эгве.
      "Остался последний", - напомнил Огве, показательно шепелявя. Он вживался в образ.
      "Нет, Огве, с тебя довольно, - воспротивился Ягве. - За старшего возьмусь я. Но мне придется раствориться в нем уже всецело и благодатным воздействием склонить к благоразумию пополам с послушанием".
      "Подумай хорошенько, о светоч, - встревожился Эгве. - Сейчас ты слишком уязвим, чтобы рискнуть полностью слиться с начинкой, которую я не смею назвать духовной. Ты можешь не вернуться".
      Ягве снисходительно усмехнулся.
      "Буквенное сочетание, образующее мое имя, не позволит низкому восторжествовать. Не перечь мне, собрат, ибо я сильнее тебя".
      Вселенная, уплотненная до Ничто и тем разросшаяся в свое подобие, наполнилась озабоченными вздохами.
      "Присутствие Тетраграмматона оградит меня от скверны", - молвил Ягве решительно и в тот же вневременный миг растаял без следа.
      Старший демон открыл глаза и уставился прямо перед собой. Эгве и Огве следили за ним с опаской, полные беспокойства за его дальнейшее поведение. Если бесу вздумается буйствовать, то Ягве, растворившийся в его существе, станет недосягаем. Разумеется, Ягве силен. Но чем он сделается, сочетавшись химическим браком с нечистым?
      Тут, к величайшему их облегчению, послышался голос ушедшего Ягве. Он был очень слабым и доносился будто с самой греховной поверхности Великого Яблока, сердца Вселенной.
      "Он просветлился, - сообщил Сердцевине Ягве. - Вот только... не совсем так, как я рассчитывал".
      "Что ты хочешь этим сказать? - разволновался Огве. - Он не согласен с истиной яблочного ядра? Он враждебен червям, преобразующим падшую материю?"
      После паузы Ягве отозвался:
      "Да нет, пожалуй. Против истины Сердцевины он ничего не имеет. И он теперь любит червей, находя их деятельность полезной и необходимой. Он даже готов вознести эту истину на поверхность, в преисподнюю. И осознал всю нелепость подношения нам своих темных даров".
      "Но это замечательно! - взревел восторженно Эгве. - Воистину, ты сильнейший среди нас, Ягве! Чем же ты недоволен?"
      "Недоволен? Это мягко сказано, собрат. Признавая истину Сердцевины, он в то же время не признает Тетраграмматона. А заодно и меня".
      "Но как такое может быть? - Огве и Эгве пришли в крайнее замешательство. - Какие же могут быть истины без тебя и, тем более, Тетраграмматона?"
      "Загвоздка в том, - вздохнул издалека Ягве, - что он считает что я это он сам. И Тетраграмматон - это тоже он".
      "Что за безумные вещи ты говоришь? Что дает ему основания думать именно так?"
      "Я, по-моему, угодил в неподходящее место. Он, как я постиг, уже давно был готов к отождествлению своей личности с сущностью высшего порядка. Он ставит себе в заслугу создание каких-то странных... не знаю, о чем речь... механизмов... участие в малопонятных коллективных ритуалах... и почему-то преклонный возраст. Почва, понимаете ли, оказалась слишком благоприятной. Благодаря моему присутствию демон теперь видит себя равным нам. И еще - он продолжает угрожать".
      "Угрожать? Кому же?"
      "Всем подряд. Воображает, что способен покорить некие высоты... и в то же время наказать свое окружение, которое, по его мнению, не оценило великого вклада во что-то. Употребляет непереводимые выражения. Вспоминает ордена. Собирается порвать кого-то на куски, зашвырнуть на звезды, вывести на чистую воду, обратиться в Конституционный Суд".
      "Ягве, уходи оттуда! - завопил Эгве. - Немедленно, сию же секунду!"
      "Я не могу, - откликнулся Ягве. - Я увяз. Он меня не пускает".
      "Тогда потерпи! Сейчас мы тебя освободим!"
      "Нет! - взвыл Ягве в нескрываемом ужасе. - Не касайтесь меня! Вы, будучи мне родственны, тоже прилипнете и пропадете, а его силы удесятерятся!"
      На протяжении всего разговора демон-предводитель продолжал сидеть без движения. Глаза его искрились сказочными огнями.
      Эгве горестно вздохнул:
      "Придется истребить ковчег. Ничего другого нам не остается".
      "В этом нет смысла, - печально сказал ему Огве. - Ковчег испарится, тела достанутся червям, но Ягве, соединенный с бесовским началом, уже никак не сможет быть эманацией Высочайшего. Через Врата Скорби он отправится на поверхность, где вольется в новый дьявольский сосуд и предастся новым скитаниям - пускай и много более славным, чем скитания обычных демонов. Это не выход из положения".
      "Тогда выхода не существует вообще".
      "Мне кажется, выход один. Если уж ему так или иначе уготовано поверхностное существование, отправим его прямо сейчас. Демон стар, ему недолго осталось жить, а Ягве поэтому - недолго страдать. Когда же демон отправится к червям, Тетраграмматон, быть может, учтет его деяния наверху, которые он, несомненно, совершит под влиянием высокой эманации, и отделит зерна от плевел".
      "Что нам мешает спросить Тетраграмматона?"
      "Я уже спросил. Он нем - необъяснимо, как и всегда".
      Эгве взвинтился в гневном, беспомощном смерче. Огве подхватил его движение, вращаясь в обратном направлении, и оба сплелись, являя Сердцевине в пляске глубочайшую скорбь.
      "Я знаю, почему молчит Тетраграмматон, - прокричал Огве. - От Него ни убавить, ни прибавить. Он ничего не теряет. Ему не жаль Ягве".
      "Прекрати! - прикрикнул на него Эгве. - Ты сам вот-вот преступишь черту и отправишься на поверхность. Негодные, хульные слова!"
      И он сжал Огве в объятиях столь сильно, что тот едва не утратил идентичность.
      "Отпусти! - попросил виноватый собрат. - Я прострусь перед Тетраграмматоном ниц и Он, быть может, дарует мне прощение. Так, значит, наверх?"
      "Наверх, и еще раз наверх. Мы должны сократить Ягве черные дни".
      "Мы справимся вдвоем?"
      "Неизреченный с нами. Я чувствую это".
      "Тогда за дело".
      "За дело".
      ЭПИЛОГ
      Из дайджеста. Из солидной центральной газеты. Продолжение журналистского расследования.
      "Как и было обещано нашим читателям, мы внимательно следили за ходом отчаянной экспедиции в загадочные подземные глубины, которую предприняла тройка то ли безумцев, то ли отчаянных смельчаков. Батискаф, созданный техническим гением И. В. Александрова, два дня тому назад был возвращен на поверхность земли посредством мощного газового выброса. Надо ли говорить, что это событие повергло общественность в глубокое изумление - равно как и восторг, поскольку никто не чаял вновь увидеть участников экспедиции живыми. Однако все они оказались в добром здравии, если не считать мелких ушибов и ссадин, а также странных заявлений пресловутого изобретателя. Последний такое положение дел сохраняется, во всяком случае, по сегодняшний день - с неоправданной агрессивностью порывается открыть окружающим фундаментальные истины, но дальше деклараций дело пока не идет. Возможно, и даже вероятно, что для Александрова И. В., человека преклонных лет, все завершилось не столь безоблачно, как хотелось бы верить. В любом случае, на повестке дня реально стоит вопрос о медицинской экспертизе. Что касается его юных спутников, то они - несомненно, по причине глубокого шока - не помнят ровным счетом ничего из пережитого. Капсулу с посланием подземным жителям, а также знамя местного значения благополучно доставили назад по назначению. Внешний вид этих предметов свидетельствует о том, что не было предпринято никаких попыток переместить их за пределы батискафа. Знамя вернули его владельцам; здесь будет уместно отметить, что принимал его уже новый, временный, глава администрации, так как губернатор Сивочуб подал по причине разгоревшегося в прессе скандала в отставку. Редакция выражает надежду, что новое руководство будет более взвешенно подходить к проектам, которые ставят под угрозу жизнь и здоровье людей, тем более наших юных сограждан - мы верим и ждем, что им еще жить и побеждать..."
      январь-июнь 2000