Медики не без странностей.
      Вот мой приятель, собираясь на дежурство, готовит себе Декокт (Отвар).
      Еще правильнее, в согласии с русской литературой - декохт.
      Декокт - это 150 г зубровки, перелитые в банку.
      Уходит на скорую, дежурит, не пьет ничего. А как дежурство заканчивается, сразу выпивает Декокт из банки. Чтобы до дома добраться в радужных чувствах, а там уж есть и декокт, и прочее на всю оставшуюся для подвигов и славы жизнь.
      Между прочим, многие истории, рассказанные здесь и в других циклах, хотя и не все, я услышал от него. Так что не говорите потом, что я украл их с его личного сайта, который он подумывает создать, если не покончит с декохтом, но все никак не покончит...

      Редактируя статью о Берне, натолкнулся на мысль, что любимые в детстве сказки и книги определяют будущий жизненный сценарий. Так, 25-летняя особа бросила мужа и двоих детей, удрала с хахалем на яхте - все правильно, мужчина спас ее от жалкого существования Золушки.
      Может быть.
      Какие же сказки любил я?
      Не помню. Мне кажется, что те, которых у меня не было, непрочитанные.
      Ну, и Айболита, разумеется. Так и вышло по Берну: ездил за город, на поезде, от жены и ребенка, к зверям - одних лечить, с другими - сотрудничать. Там много людей томилось в плену. И солнце было проглочено крокодилом. И море бушевало.
      - Тяни! - орали санитары в приемнике. - Толкай!

      Однажды мой товарищ со Скорой Помощи вызвал на кое-что банальное психиатрическую бригаду.
      Ходил на четвереньках голый мужчина, ел травку.
      (А саму Скорую Помощь, первую, вызвали на "Бессознание").
      Приехали психиатры - чистые, отутюженные, один даже в галстуке. Этот господин в галстуке приблизился, потрогал больного. И тот выплюнул ему на костюм, в рожу и в галстук все, что наел на лужайке.
      Смешно? Смешно, да не это:
      Фельдшер ему:
      - Ну ты что, дурак совсем?

      Это был фильм с таким названием, но детский и застойный, там правду не показывали.
      Краткая история болезни: человек живет в большой коммуналке. Бегает без штанов, а с наступлением эрекции забегает в первую попавшуюся открытую комнату, дрочит, эякулирует в телевизор, в самое интересное, после чего на этот телевизор ставит антенну и убегает.
      Так что, куда ни кинь, а все ему клин, вышла ему дальняя дорога в казенный дом. Сдали его на лечение.
      Он объясняет:
      - Я общаюсь и осеменяю космос через антенны.
      Провел на принудительном лечении 2 года. И начал выписываться. Весь такой вроде бы ничего, с элементами самокритики. Доктор перед выпиской искренне интересуется:
      - Ну, вы больше не будете такого делать?
      Мстительная пауза.
      - Такого не буду. Надо искать другие пути общения с Космосом.

      Сие, конечно, только для специалистов. Они поймут, в чем дело.
      Звонит на телефон доверия престарелая бабушка. Доктору. Она обеспокоена надвигающейся монетаризацией льгот.
      - Нельзя ли мне будет увеличить дозу тизерцина?..

      Эти японские соображения по поводу восходящего солнца, отраженные в сомнительных романах, заканчиваются бедой. Наш человек не нуждается в их самурайских изощрениях, ему противопоказана японская литература, а Юкио Мисима - в особенности.
      Ведь как рассуждает Мисима? Когда человек - или вещь - достигают совершенства, их следует уничтожить: поджечь или вскрыть, ибо дальше будет только хуже.
      И сам совершил харакири, недовольный свалившимся с неба миротворчеством.
      Поэтому один такой наш человек прочел Мисиму и счел свое тело достаточно эстететически состоявшимся, чтобы вскрыться на японский манер.
      Правда, он напрочь позабыл о слуге или там секунданте-самурае, я не знаю. Короче говоря, обезглавить его было некому. А потому он просто выпустил себе кишки в своем доме-многоэтажке. И стало ему тут довольно больно, так что он выпрыгнул с шестнадцатого этажа. Сломал два бедра, и кишки рядом лежат.
      Тут приехали правильные люди, с понятием, собрали его, упеленали, отвезли. Не дали умереть Совершенству. И Солнце на его Совершенном брюхе взошло не полностью, а красным шрамом, самым краешком. Как раз над водами, что собираются в мочевом пузыре. Швы сняли - красотища!

      Бригаду вызвали на эпилептический статус. Это когда никак не вывести из судорог.
      Но бригада из статуса вывела - на свою беду.
      Молодая женщина в сумеречном после статуса состоянии ума, 19 лет, вес 110 кг, искусала доктора, прокусила ему куртку и свитер.
      Родного папу она выкинула с балкона, и папа радовался своему второму этажу.
      Бригада из трех мужиков летала по комнате вперемежку с луковицами и какими-то банками, и больная кричала надсадно: "баба ёба".
      Доктор добрался до телефона, позвонил психиатру.
      Тот ласково заурчал:
      - Я понимаю, это наше, но только послать некого. Может, как нибудь справитесь? Фиксируйте галоперидолом.
      - Нету его у нас.
      Взялись вязать: связали ремешками руки, плюс пропустили ремень через рот, и получилась она, как на дыбе. Чтобы не укусила вторично и третично.
      Штанов на нее, конечно, никто не надел, это был уже излишний гуманизм.
      И вот в таком виде доставили в обычный стационар, в приемный покой. А у нее еще одна нога была прикручена к рукам.
      В приемнике разразились хохотом: решили, что доставили ласточку, любительницу из ближайшего садомазоклуба.
      Но подкорка уже просыпалась, и больная начинала разборчиво говорить "еб твою мать".

      Рассказ писателя Клубкова про приемный покой.
      Крики из конца в конец:
      - Иваныч! Психиатрам нужен тонометр!
      - Да где же я тебе возьму тонометр?
      - А ты у терапевтов спроси, у них есть!
      - Откужа у терапевтов тонометр?
      - Я точно знаю, у Петровича есть!
      - У него - что, личный? Ну, дают!...

      У моего приятеля-медика есть знакомая японка. И эта надолго приезжая основательно запала на Россию. Живет здесь и, по словам приятеля, блядует. Короче говоря, отъявленная гейша. И вот ей очень захотелось русского экстрима. Фактор Страха организовали довольно условный: прокатиться на байдарке от Васильевского Острова и куда-то обратно, куда получится. Все участники экстрима перепились до младенческого слабоумия и вполне подготовились к мастер-классу, а какими тараканами и личинками закусывали - не помнят..
      Опрокинулись, утопили байдарку.
      Но девушке очень понравилось. "Руський экстрим", - говорила она.
      Японка, похоже, попала в точку, ибо все, что - насколько я знаю - происходит в головах ее спутников, все ближе и ближе к экстриму.
      Один мечтает продать квартиру жены и поехать вокруг света на яхте, которую построит Джек - он сам. Но все никак не получается что-то. Мейнстрим мешает. Так что покуда разъезжает на Скорой Помощи вокруг города.

      Вот фрагмент перевода, который я редактирую:
      "...В другом случае Джексон пытался проинтервьюировать некоего бородатого юношу, возомнившего себя Господом Богом, а потому полностью отстранился от других пациентов и персонала. Пациент намеренно оставался в противоположном от Джексона углу кабинета и игнорировал все вопросы и замечания. Тогда Джексон сказал пациенту следующее: "Ваша вера в то, что вы - Бог, может стать опасной, поскольку вы можете утратить всякую осторожность и не заметить, что происходит вокруг вас". Затем Джексон добавил: "Но, раз вам так хочется воспользоваться этим случаем, я как врач охотно пойду вам навстречу". Во время этого переструктурирования или терапевтической двойной связи пациент занервничал и одновременно проявил интерес к происходящему. Он задумался: стоит ли ему воспользоваться такой возможностью, когда к нему относятся как к Богу, или нет? Затем Джексон опустился на колени и смиренно протянул пациенту ключ от больницы: "Конечно, Господи, раз это и впрямь Ты, Тебе ключ ни к чему, но, с другой стороны, Ты всяко заслуживаешь владеть этим ключом больше, чем я, простой смертный".. Тут уж пациент утратил всякую невозмутимость, подошел к Джексону и заявил: "Знаешь, приятель, один из нас - псих".
      Примечание: он, конечно, косил. От армии или еще от чего. Вполне бездарно, да и доктор был не лучше. Надо было благословить доктора, принять ключи и понести их Святому Петру. По дороге поджечь больницу, объявив ее Москвой, себя - Бонапартом, а ключи - долгожданными ключами от города. А бороденке своей дать имя: Бородино. Это я понимаю.

      Уволят меня за разглашение издательских тайн. По миру пойду, проситься в уборщицы. Следить и записывать в книжечку между веником и совком. Еще одна цитата из не вполне доработанного текста (а стало быть, я и не воспользовался чужим полноценным продуктом).
      "Яркой иллюстрацией может служить классический пример из практики Эриксона (Милтона, как я понимаю) - случай с супружеской парой, страдавшей ночным недержанием мочи. Эриксон сказал этим супругам, что абсолютной предпосылкой успеха терапии будет безусловное и неукоснительное выполнение его инструкций. Затем Эриксон он велел супругам каждый вечером в течение двух недель сознательно мочиться в постель, перед тем как ложиться спать. В конце этого срока им будет дана одна ночь передышки: в воскресенье вечером они лягут спать в сухую постель. На следующее утро, в понедельник, они должны набросить на постель покрывало, если увидят ее мокрой; тогда, и только тогда, они поймут, что им придется в течение еще трех недель садиться на колени и мочиться в постель. И никаких обсуждений или споров, только молчание и и послушание.
      Итак, супруги каждый вечер, мочились в постель, испытывая, разумеется, немалый дистресс. Однако две недели спустя, проснувшись утром, они обнаружили, что постель сухай! Они заговорили, но вспомнили о приказе молчать. Тем вечером, не разговаривая, они "проскользнули" в сухую постель и делали то же самое в течение следующих трех недель."
      Личное примечание. Мне рассказывали о молодых супругах, которые жаловались на бездетность, тогда как вот уже год жили в прямой кишке. Я думаю, им следовало отдать приказ: продолжать в том же духе еще года три, пока кто-нибудь не родится!
      Хочется петь Макаревича без ансамбля:
"Будет День Радости - Дай мне Бог до старости Как-нибудь дождаться Встречи с ним..."       И еще, о писунах. Что же это они так синхронно мочились? Редкий случай родственных мочеизнуренных душ? Счастливое единение равных? Они обрели себя. Где-то шлялись две половинки. И слиплись. И умерли в один день от нового синхронного бедствия. Позавидовать впору, а не лечить.

      Из не попавшего в основную больничную хронику "Под крестом и полумесяцем".
      Вечерами дежурным врачом не раз замечено, что начмед-академик (ну, читавшие знают) выходит из больничного кинозала весь красный. Кино на халяву смотрит.
      Пьяный, небось?
      Нет. Просто разволновался, растрогался.
      Фильмы там показывают самые простые, блокбастеры для третьего мира, да новые рязановские комедии. Ну, изредка, "Пиратов ХХ века или Карибского моря"

      Еще кое-что из не попавшего в хронику. Не слишком веселое. Читавшие помнят про жаркую, южную, взбалмошную узбечку М., мою напарницу, с которой мы четыре года просидели в одной ординаторской.
      Она приехала из-под Ташкента в 1974 году, медсестрой, да так и осталась, выучилась на дохтура, вернулась - глупость, я говорил, так не делают - в родное отделение командовать недавними коллегами. Отделение стонало от их с заведующей дуэта.
      Она не умолкала, не отдыхала, ни в чем, кроме бытовой дури, замечена не была, и уходила с работы в полдевятого вечера, вместе с малолетним сыном-школьником, которого растила одна.
      И вот она увольняется. Этот мамонт, этот столп и утверждение больничной истины рухнул. Она заработала себе радикулит. Полечившись - без особого, естественно, успеха у нас, поехала оздоровиться в давно позабытый климат. В аул свой кишащий, кишлачный родней.
      Там ее брат, назвавшийся мануальным терапевтом, ее полечил.
      Вернулась на костылях.
      За документами. С последующим отъездом к единоутробному лекарю.
      Прощайте, доктор М.

      Здравствуйте, доктор М.
      Вернулась.
      Без перемен.

      Под этим официальным названием разумеется все дальнейшее.
      Вот положили бабулю в сумасшедший дом, а она пишет бумагу-отказ. И - не положить! Прав таких нет! Без бредового согласия! Эта гебистская практика сажать и освобождать диссидентов нам здорово испортила жизнь.
      Потому что вот же они, ходят и ездят в троллейбусе. Иные не отказываются, но их выписывают, потому что хватит лежать. Каши не хватает. И терпения. И оборота койки в году.
      На днях в такого рода троллейбусе катила бабуся, глядя в окно безадресно и приговаривая тоже безадресно:
      - Я-то этого парня хорошо знаю, а его никто не знает, а я хорошо знаю. Прямо нечистый как прилип, так и не отцепится. Лицевой счет за электроэнергию пусть лично мне в руки приносят, а не присылают откуда-то. Что за баба такая взялась? Откуда она? Она-то у меня тряпки и ворует, Димка глупый был, но теперь поумнел, надо бы ему этими тряпками всю рожу...
      Бесы скучнее, чем принято думать. Булгаков с ними переборщил, и даже Достоевский переборщил. Вот Сологуб знался лично.
      ...Вы полагаете, что это шизофрения с распадом личности. Вполне, вполне возможно. Но чьей и на чьи?
      И сколько же бесов ездит зайцами, без билета? Невидимками? Вселяясь в контролеров?
      Ответ: столько же, сколько ерзает ангелов на острие иглы.
      Ей бы, бабушке, хоть к Эскулапу назад: пожить там, покушать каши с булкой и чаем, да скареден и беден Эскулап. Или не пустил, или подержал и посадил на троллейбус, который у нас, между прочим, по кругу ходит.
      Все гебисты виноваты, наследили. А эти гебиста выбрали. И он вообще всех выпустил. Потому что каша кончилась. Вы почитайте газеты, посмотрите ящик.

      В Бурятии гепатитом А заболели, большей частью, те, кто пил речную воду.
      Стихия, что тут скажешь! Не надо катить бочкообразных поваров на истощенных медиков.
      Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их - наша задача. (с) Ильич, тоже не самый опрятный.

      Бывает иногда доктор.
      Доктор Шапкин любил крепко выразиться, но по делу.
      Устроил однажды разнос моей матушке, не поленился приехать в ее роддом: мол, ихний анестезиолог, из маменькиной больницы ушедший, оказывается, запоем пьет! И устроился к Шапкину! Пьянь такая!
      А маменька и не знала. Ушел анестезиолог, и ушел - куда, зачем, почему? Уволился - так и Господь с ним.
      Доктор Шапкин был хирург-нефролог.
      Переносил больных сам, на руках.
      Не доверял их никому.
      Если места в палате не было, нес к себе, в ординаторскую.
      Мою двоюродную бабку спас. Оставил ей рабочим кусочек почки, этого было достаточно. Хотя пророчил ей скорую гибель, бабушка пережила Шапкина на десять лет.
      Во время операции он вдруг закричал: "Ой, как болит голова" - и умер.

      Очень, очень некрасиво не помнить эту фамилию.
      Ее помнили все.
      Это была фамилия сухопарой женщины, которая заведовала кафедрой туберкулеза.
      Ее боялись. На ее лекции большей частью ходили. Ну малой, конечно, нет.
      Однажды малая часть в лице меня и группы товарищей пришла-таки, расселась.
      Лекторша рассказывала про симптомы туберкулеза. Особенно много она говорила о кашле.
      В этот момент кто-то на галерке негромко кашлянул: слегка, скорее - в озадаченной, нежели болезненной манере.
      - Вот так примерно, - мертвенно улыбнулась лекторша.
      Раздался новый симптом: подобострастный смех. Но это уже с первых рядов. Пригнувшись, там сидели готовые к мученичеству, раз уж оно мило оратору.

      Это Высоцкий так пел. Но по другому случаю.
      А тут приехала Скорая.Помощь на одно неприятное дело. Мой друг Поручик в роли Холмса и пара ватсонов с ватой.
      Дело образовалось следующее: женщина, подшитая, 55 лет, выпила. Что подшитая, узнали потом, сын подсказал уже после. Тут этот сын и пришел, сильно пьяный, и увидел, что мама ему ничего не оставила, хотя была пьяна.
      Он ее бросил с пятого этажа в лестничный пролет.
      Вообще, дом оказался дружный, все друг друга знают. Скорую вызвали соседи с первого этажа.
      Мама вмонтировалась в решетку, что перекрывала вход в подвал.
      На третьем этаже она потеряла ногу на уровне колена.
      Руку она потеряла на втором.
      Винтом вошла в решетку.
      Таз был разрезан на куски.
      Но осталась жива.
      Доктор, увидев живой еще обрубок, немедленно его вырубил лекарством.
      Кисть второй руки торчала из плеча. Доктор собрал в мешок, что попало, от мамы. Что лежало кругом. Надо.было отрезать вторую ногу, она болталась на лоскуте.
      Спустился сын и сказал:
      - Ой, только не при мне!
      - Ну, тогда неси еще пакет.
      Вдруг пострадавшая начала шарить по себе оставшейся рукой.
      Доктор - фершалу:
      - Давай еще реласьки кольни, чтобы ничего не было.
      Поручик говорит о подобных ситуациях так: "ищет Ключи от Рая".
      С неделю, как дело случилось, а все живет, хотя бы и на аппарате.
      В приемном покое доктор-азербайджанец лишь приговаривал:
      - Полный фарш! Полный фарш!
      А так он слабо говорил по-русски.
      ДокторА специально побросали на месте события много нужного, чтобы вернуться и прибрать к рукам, как израсходованное: дефицит же. Шину, шприцы, ампулы. Все так и лежало, только кровь запеклась, ибо люди, видимо, пошли куда-то пить.

      Я сломался на редактуре текста про интегративную терапию. Она объединяет непримиримых врагов: психоаналитиков и бихевиористов. Готовит на всех нас единый каток, чтобы плющить наверняка.
      Бихевиористы все измеряют, наблюдают за поведением, то есть - интересуются Действием.
      Психоаналитики копаются в душе, протискиваясь к истокам заразы - интересуются Предметом Фиксации.
      Первые ничего не в состоянии объяснить.
      Вторые ничего не в состоянии сделать.
      И вот оно во мне слилось воедино.
      Я шел по коридору универмага. Он идет по коридору, шептали Мюллеру. Но Мюллер не верил.
      Через плечо у меня была перекинута сумка. Из нее торчал хорошо зафиксированный, глубоко фаллический зонт, направленный острием вперед. Красный. Детский.
      Из этой Точки Фиксации фаллического зонта я вышел в Действие: ударил им и свалил, опрокинул навзничь женский манекен, оказавшийся на пути.
      Наступил Катарсис, возбуждение, прорыв. Я метался и раскаивался. Я исцелен.

      Не все, не все симптомы описаны в медицинской литературе. Пишу, потому что Знание - Сила.
      Например, бригадам Скорой Помощи известен симптом ботинок.
      Представим, что состоялся дорожно-транспортный наезд. Приезжает бригада и первым делом высматривает: не стоят ли где пустые ботинки?
      Ибо если пешеход, соединяясь с машиной, вылетел из ботинок, то это заведомый труп.
      Бывает, что те остаются стоять зашнурованными.
      Один, конечно, субъект ухитрился выжить, упав на лобовое стекло в своих беззащитных носках и отделавшись отрывом селезенки, но в том - исключение.
      Такое часто бывает на проспекте Науки, где по ту сторону Стикса торгуют пивом, с наукой отождествляясь.
      Тот счастливец, наверное, еще не купил, однако ужасно желал.
      Но вообразите Силу удара! Вот такое теперь у вас Знание. И даже не Знание, а целая Наука с проспекта.

      Такое, однако, разнообразится вариантами.
      Однажды писатель Клубков вышел из маленькой железной двери в стене в Максимиалиновской больнице и подумал: до чего же ему хорошо! Он может пойти к художнику Едомскому. Он может пойти еще черт-те куда. Он перемалывает вольный ветер.
      Клубков остановился между двумя припаркованными легковыми.машинми.
      В одной из них спал, оказывается, шофер, потому что тот ожил внезапно, потянулся с палаческим хрустом и дал задний ход, немного подвинув Клубкова бампером. Совсем чуть-чуть погнув не бампер.
      Подошвы новых ботинок остались там, где были, а Клубков отодвинулся назад.
      Последовали извинения и, конечно, отъезд машины. И стоялое остывание подметок. И молчание ягнят.

      Так поет Розенбаум. И напрасно, потому что уже не лечит, а большей частью поет в Кремлевском Дворце.
      А я вот там не пою, но меня еще погубила жадность фраера. Надо было его песни про фраеров слушать.
      Короче говоря, взял я у знакомого диск с новейшими антивирусными программами.
      Все у меня работало хорошо. Но мне ведь лечить надо, руки-то чешутся! Так тоскуют руки по штурвалу! Нет людей, зато компьютер есть.
      И поздно вечером, когда все легли спать, я спать не лег, а сел и с изуверским наслаждением доктора Менгеле занялся установкой новейших антивирусных программ, одной за другой. Я же даже не ламер, я хуже.
      В результате они передрались между собой на пятой или шестой, и я лег спать в шесть утра, когда надеялся встать. Вызвать спеца в воскресенье - дело нелегкое, и только сегодня с утра меня спасли и вылечили.
      Ведь я вдобавок забрался в Setup, где сказано что-то про "health", то есть про здоровье компьютера. Ну, это по самой нашей части, здоровье. Чем же мне еще заниматься. Я взялся за самое легкое: температуру: не то повысил ее, не то понизили, после чего корпус машины стал издавать пронзительные короткие звуки.
      Тут я понял, что приближается агония, и угомонился. Вот какая важная вещь - температура!
      Воскресный рабочий день пропал безвозвратно, в страданиях и мучениях. Сочинял от руки (странная фраза).
      Хотел почаще предохраняться, а ныне приходится почаще сохраняться. Так вот и овладею какой-нибудь женской психологией.

      - Короче говоря, - рассказывает мой доктор Поручик, - приехали мы по адресу, и там еще не полный гоблинарий, обои еще есть
      Довольно простые проживают граждане.
      Сидят за столом, отмечают девять дней со дня одного своего домашнего повешения. Закуска, скупая слеза, рюмка с хлебушком. И вдруг:
      "А чего это дедушка не приходит?"
      Действительно. Все сидят, а дедушки нет. Уже пора ему помянуть покойника!
      Квартира большая, у дедушки своя комната.
      Заходят к дедушке в комнату, пригласить к столу.
      Мол, как-то не по-людски, папаша или дедуля, кому как.
      А дедушка там уже и сам висит. Первый-то был его зять.
      Повесился очень грамотно - наверное, кто-нибудь научил.
      - Семейка не конченая, но... короче, обои есть, - сформулировал доктор после моих расспросов о семье, - и это уже положительный факт.

      Случались и такие события.
      Приезжает бригада с утра, помогать особо изощренному пьяному. Санитары грузят его и заносят в машину, но кладут там не поверх носилок, а снизу: переворачивают как-то систему, или просто его туда заталкивают, вниз, под носилки. Перебинтовав, разумеется, если есть показания..
      И быстренько рулят на следующий вызов.
      Там уже давно ждут Скорую Помощь. Там-то уже норма. Ну, почти норма - иногда тоже немного пьяный. Сердце, голова или живот. И вот его тоже закладывают в ту же карету, но теперь, как положено, на носилки. Сверху, как царя.
      А дальше едут в больницу. Везут.
      Норма, которая сверху, интересуется: кто это у вас там хрюкает внизу, да ворочается?
      - Да это, - говорят ему доктуры и фершалы с шоферами-санитарами, - бомж такой, вася, давно живет в машине, пригрелся, мы его подкармливаем всей подстанцией.
      Норма сочувствует, предлагает бутерброды, пирожки, яйки.
      - Извольте, сделайте одолжение. Давайте сюда.
      - А он от водочки не откажется?
      - Конечно, нет!

      Одна врачебная бригада часто возила бомжа Беспалова. Был он после Афгана, а может, и нет. Сильнейшим образом надирался и был одноногий.
      Звали часто, потому что падал с одной ноги.
      Заебал.
      Однажды, вот так загрузившись Беспаловым, дохтур велел водиле остановиться и выгрузить Беспалова на углу Гороховой улицы. Посадил его там, достал шапку-ушанку, положил между ногой и минус-ногой. Бросил для почину десять копеек. И уехал по своим делам.
      Через два часа вернулись, а там деньжищ!
      Пошли обедать.
      Бомжу принесли пива из ресторана. Все были счастливы.
      Он так и прижился к этому делу.

      Был эпизод - да и не один - о котором не сразу вспомнишь. Помнишь-то всегда, а вспоминать нежелательно.
      Я, вообще говоря, не обо всем рассказываю. Не все можно рассказывать.
      На пятом ли, четвертом курсе попался нам лютый доцент-хирург, который гнобил всех своими каверзными вопросами. Например, его интересовал состав микстуры Кватера - обычного успокаивающего средства, и хрен бы с ним. Или еще что-то, посерьезнее. В общем, приходилось почитывать.
      Поэтому наблюдать за операцией мы шли, как на праздник.
      И помню, была там молодая пациентка, женщина с узелком в груди. Наш доцент должен был сначала удалить узелок у нее, а потом допросить нас. Двузубая вилка, и один зуб отломан.
      Она, та женщина, еще переживала - не слишком ли заметным будет рубец. Да нет, улыбался тот.
      И вот мы стоим на операции; разрез сделан, кусочек узла выстрижен и отправлен под микроскоп. Посмотреть, что за узелок, не дурной ли.
      И через несколько минут затишья грянуло:
      - Срочно! Мыться! Расширенная операция!... Радикальная!
      То есть не рубчик, а удаление всей груди с ближайшими лимфоузлами, а заодно, если не путаю, и части легкого. Злокачественное дело образовалось и проросло. А женщина не знала ничего, она спала, ей снился рубчик. Она и не мыслила, какой проснется.
      Но мы не без ликования переглянулись. Это надолго! Вилка сломалась совсем. Не спросят про микстуру.
      Мы, конечно, посочувствовали, ликуя. Но недолго. Вообще ушли из корпуса, пошли в столовую, что ли.
      Я потом написал об этом рассказ, но вещь не получилась, я ее выбросил.

      Нынче нет ни преступления, ни наказания. Нынче есть приквел и сиквел. Иногда - желудочный гэг.
      Доктор, подключенный к телефону, которому доверяют, напился пьян: ходил везде, звонил, падал, склонял к сожительтву диспетчер (а?). Ответственный дежурный по городу, сидевший напротив, сделал доктору замечание: от вас пахнет.
      Был послан на хуй.
      За такое, как писал Достоевский, полагается пострадать!
      И доктора, сняв с телефона, сослали на одну подстанцию Скорой Помощи. Не зная, что он там уже отработал 10 лет. И встреча была очень торжественной, да еще и как раз накануне его юбилея.
      Наказание перетерпелось легко.
      Много вспоминали.
      Как молоды они были, как верили в себя, как все было хорошо, как коньки надевали пьяным людям, как намертво привязывали им к шеям какие-то самодельные талисманы.
      А уж сколько им выпало диспетчерских мармеладных Сонь! Не хватит пальцев (понимайте, как знаете).

      Бывает, что Скорая Помощь приезжает не очень скоро. Я ее однажды четыре с половиной часа прождал. У меня давление взвилось, и я ткнулся лбищем прямо в ЖЖ.
      Вот и еще был случай нерасторопности.
      Есть такая станция, отуда выезжают якобы наркозы делать. Очень крутые, навороченные ребята, все у них есть, полный боекомплект. Ну, заодно подбирают на улицах всякую пьянь, для отчетности. Пару вообще зарезанных нашли. Намертво. Что тут сделаешь? Ничего, конечно.
      А новая нерасторопность с их стороны случилась потому, что дело творилось в общаге завода имени товарища Свердлова.
      Там было устроено нечто вроде приюта-богадельни образца начала столетия, но не нашего, а позапрошлого, что ли. Такая ночлежка. Где одна хронь сдает койку другой хрони. Знает, что Андрей - и все.
      "А что? Приходит, платит - и все. Нормально. Вот Андрей, которому сдавал, только вышел в коридор - тут его и зарезали. Он прятался от кого-то".
      Пьяный хозяин так ничего и не понял толком.
      Сказал, что тот Андрей пошел покурить или купить пива. Зарезали очень грамотно. Вот где расторопность! Учиться надо было еще на оперативной хирургии, а не потом, в докторском рафике. Докторский рафик это тот еще жук.

      Sic! Transit gloria mudi.
      Copyright © 2004 Алексей Смирнов (Константинович).

      Вот история, которую я просто обязан был расказать, однако нигде не нашел в архивах. Неужели забыл?
      Приехали на вызов обычный доктор и молоденький фельдшер. Скорее, не просто молоденький, а немного дебил. Неотложная помощь.
      И нужно, естественно, сделать больному животворящий Укол.
      Тот, больной или больная, уже лежит, приготовившись: штаны спущены, Восточное и Западное полушария мирно сосуществуют. Слегка распавшись идеологически. Так себе, локальные конфликты. Прыщики, бородавочки. Родинки - малые родины, то есть.
      Доктор, не оборачиваясь от бумаг, командует: