Дети и взрослые хорошо помнят сказку "Приключения желтого чемоданчика". По ней даже сняли фильм году в 70-м. Мы, семилетние, впадали в легкую наркотическую зависимость, просматривая фильм в кино и дома по десять-двадцать раз. И после, разумеется, вышли "Приключения желтого чемоданчика-2", только без фильма. Вещь не моя, и чтобы как-то притормозить размножение, я напишу коротенькое заключение: как оно дальше происходило.
      Итак, имелся там доктор, у которого в желтом чемоданчике лежали под видом конфет и леденцов сильнодействующие психотропные средства: для храбрости, для веселости, для уверенности в себе, для ускоренного обучения. Безумно вкусные, конечно, их даже собаки жрали.
      И получилось так, что смелые захотели стать еще смелее, сильные - сильнее, а веселые - веселее. Мальчишки и девчонки, а также их родители атаковали доктора, выпрашивая все новые и новые таблетки.
      И доктор этот стал постоянно ошиваться у школ со своим чемоданчиком, торгуя таблетками оптом и в розницу. Когда поступали большие партии, он появлялся в виде переодетого доктора-куклы, который бродит по улицам и пугает людей, рекламируя одноименную аптеку. И набивал себе костюм снадобьями на любой вкус.
      Когда его валили, заламывали руки и надевали наручники, он пронзительно вопил:
      - Это был не мой чемоданчик!...
      Сам-то он сладкого не любил, как и большинство дилеров с пушерами.

      - Итак, они называют вас свиньями-шовинистами.
      - Да, доктор.
      - Вот вы, в очках, вас тоже называют свиньей-шовинистом?
      - Да почаще, чем остальных. Мы уже перетерли, пока вас ждали.
      - Но вы респектабельно выглядите, не раздуете слона, не обидите мухи...
      - И, тем не менее...
      - Виагра?
      - Что вы, доктор, мы уже забыли, для чего это...
      - Все забыли?
      - Ну, мы вот с товарищем немного вспоминаем. Но только когда они требуют от нас...
      - То есть - в моменты абьюза?
      - Да, доктор, да. Настоящий абьюз.
      - В извращенной форме?
      - В самой, что ни на есть. И в устной тоже.
      - Чем же вас запугивают?
      - Говорят, что австралийцы открыли, будто мужская хромосома вообзще разрушается. Скоро баба от бабы родит. В пробирке уже рожают.
      - Скажите хором, что вы - мужские свиньи-шовинисты.
      - Нет, мы не можем...
      - Группа! Встать на колени, в круг, взяться за руки и сказать: "Да, мы мужские свиньи-шовинисты".
      - Да, мы мужские свиньи-шовинисты!
      - Но ведь вы не свиньи-шовинисты? Взять хотя бы вас?
      - Нет! Какая я свинья!
      - Парадокс?
      - Парадокс!
      - Я даю вам директиву. Вы приходите и говорите, что Y-хромосома не исчезает. Она мутирует. У нее утолщается ножка.
      - - Да, мы записываем!....
      - Купите по ящику виски. Когда их нет. И вожжи.
      - Вожжи?
      - Да, вожжи. Это орудие социального научения.
      - Записали.
      - Перед их приходом собраться всей группой и опустошить ящик. Взять вожжи, явиться и устроить свинство. Жрать, ронять за собой, блевать. Терять кал. Опустите в сортире стульчак. Прибейте его гвоздями. Вожжи держать в руках. Говорят, что зарплата большая? Без вас обойдутся?
      - Говорят.
      - Купите боксерские перчатки. Смешанные браки есть?
      - Есть!
      - Напомните им, что есть ку-клукс-клан. Оденьтесь в белое. Проведите по дому и покажите свинство. Потом показательно разденьтесь и покажите утолщение ноги у Y-хромосомы.
      - Понятно!
      - Погоняйте вожжами. Поучите. Поажите шовинизм.
      - Поняли!
      - Давайте порепетируем. Ролевая игра. Ассистент! Ящик виски.
      ...
      - Все молодцы. Явитесь завтра. Вы, в очках... задержитесь.
      ...
      - Доброе утро. Как дела?
      - С толстой ногой не очень, доктор...
      - Ерунда. У меня ее вообще нет. Я транссексуал, я отрезал.
      - Почему???!!!
      - ОН велел.

      - Доктор, у меня твердый стул.
      - Ну что же. Это неплохо. Оформленный?
      - Да, очень качественно.
      - Поздравляю вас просто. Какой окраски?
      - Дерево темных сортов.
      - Консистенция?
      - Да такая же, доктор.
      - На что же вы жалуетесь?
      - Так в нем гвоздь. Стул остался от бабушки.
      - Я не понимаю. Вы проглотили гвоздь? Вы зачем-то храните бабушкин стул?
      - Нет. Это в стуле гвозь. Всю жопу исколол. Вот я вам продемонстрирую и вас проинформирую...
      - К хирургу! К хирургу! Мать твою, в следующий раз начинай сразу с шапки рассказывать! С зимней ушанки!
      - А вы ничего не посоветуете?
      - Отчего же. Посоветую.
      - ??
      - Экспресс-диагностику.
      - А это как.
      - Здесь рядом дорога, часто ходит экспресс. Лягте на шпалы и ждите.

      В переходе метро, в окружении ментуры, что со свинкой на лице, так и не вылеченной с детства, торгует своей убогой наружностью некая шушера. А еще торгует обычными вещами, привычный ассортимент у нее расширен: санитарная книжка, диплом и БОЛЬНИЧНЫЙ ЛИСТ. Рынок не дремлет, реагирует. Интересно - продаст пустой или выпишет и тут же закроет?
      Это была присказка, сам только что видал. А вот и сказка, гипотетическое продолжение.
      Подхожу я к этому несчастному существу, интересуюсь больничным.
      Та продает, рублей за пятьдесят.
      И тут же меня окружают свинки-милиционеры.
      - Пойдем! - говорят. - Больничный оформим! Болезнь!
      Заводят меня в чересчур для меня красный свой уголок.
      Первая свинка объявляет:
      - Предлагаю на выбор: либо свежий триппер от той вон мартышки, что чалится здесь уже третий час...
      - Начальник!...
      - Маааалллчать!....
      - Правда, там и еще что может расцвести, но это уж, как бог положит.
      Действительно: в клетке-обезьяннике сидит чудовище; дитя канализации, условно женского пола: мечется, ища закурить.
      - Либо - ушиб почек, головного мозга и прочих органов. Вы же, надеюсь, не думаете, что здесь разрешается торговать фальшивыми больняками? Что милиция это допустит?
      - Нет, - говорю, - здесь разрешается трудиться лишь настоящей милиции.
      И малодушно выбрал триппер.
      Мне дали больничный на три дня и полезные советы, которых у свинок была бездонная пропасть.
      - И забери ее с собой, - распорядились они. - Она нам надоела, а на тебя глаз положила.
      - Мало ли кто на что положил, - философски вздохнула вторая свинка.

      К одному доктору обратилась неприглядного вида и запаха женщина, которая сообщила, что ночью из нее вышло оснащенное иглами чудовище, похожее на ежа о трех ногах, а четвертая в зубах, растворилось в тумане, и что бы это значило.
      Доктор посоветовал ей прекратить пить настойку боярышника флаконами и устроиться на работу.
      Та послушалась, и перешла на настойку овса; это постоянно мешало ей выполнить второй совет доктора.
      По ночам в квартире женщины раздавался ежовый топот и распространялся на весь десятиэтажный дом хрущевской постройки.
      Соседи позвали милицию.
      Милиция с понятыми и автоматами увидела, как женщина поймала посреди комнаты колоссального увечного ежа и прижала его игольчатой шубой к выдоенной ежом груди, и еж вошел внутрь женщины, где и замер в сезонном анабиозе.
      - А вы, бесы, подите вон, - сказала женщина.
      И те, что были поименованы бесами, убрались восвояси, а один милиционер завел себе канарейку и подолгу разговаривал с ней после службы; далее он принял решение свести ее с помянутым ежом для дальнейших нравоучительных бесед.
      Канарейка вошла в женщину и соединилась с ежом, а милиционер вошел тоже, но скоро вышел привычным путем, и, видя невозможность слияния алхимических лун, задушил хозяйку кушаком.
      И ангелы, явившись, забрали канарейку и ежа в Рай как Божьих тварей, а их носительницу и подносителя отправили, предварительно умертвив крылами последнего, в Ад как преступивших Закон, где им - что явствует из полотен Босха - подселили много разных животных в самые разнообразные места и запретили вступать с ними в сношения.

      Жил да был один очень трусливый доктор, который ужасно боялся ответственности, особенно уголовной. А отвечать, по завету Германа, приходилось за все: расписывался за больничные и рецепты, заправлял диспансерным учетом, грамотными записями, диагнозами, да ключом от кабинета. И еще от письменного стола.
      Особенно обидно было, что доктор был очень глуп и в то же время - психиатр, которому ума, казалось бы, не занимать, каждый спешит чем-нибудь поделиться.
      А ему тоже следовало делиться - той самой Ответственностью, иначе на кой черт все это государственное здравоохранение, если человек отвечает за нечаянный промах или запах персонально. Раскидал на весь диспансер - вот тебе грехи и отпустили. Но доктор был настоящий параноик. Он все запирал ключом и сто раз проверял, не слямзил ли кто чего - бумагу, печать или приглашение на заседание психиатрического общество: билет.
      Больных он слушал так себе и выписывал валерьянку. Очень редко - корвалол.
      Однажды дверь распахнулась, и в кабинет вошел Фантомас. То есть это был человек, вообразивший себя Фантомасом. Он нацепил лысую маску и принес визитную карточку, с которой правда, не исчезали чернила.
      - Что беспокоит? - мрачно спросил доктор.
      Фантомас, в синем костюме, сел на стул и положил ногу на ногу.
      - Ха-ха-ха! - произнес он деревянным голосом.
      Доктор отложил ручку.
      - На что жалуетесь-то? Голоса? Видения? Вас преследуют?
      Фантомас закурил сигару и снова изрек полупрезрительно:
      - Ха-ха-ха!
      Доктор внимательно посмотрел на него, и тут его осенило. Он снял колпак, надел на Фантомаса; накинул тому на плечи халат, пересадил за стол, подсунул пачку готовых рецептов.
      - Вы тут посидите, а я сейчас приду, - улыбнулся доктор.
      - Ха-ха-ха, - послышалось из-за спины.
      Доктор швырнул ключ и побежал домой.
      "Решат, что выгнал меня, - думал он радостно на бегу. - Или убил".

      У одного больного в санатории, когда он поедал шашлык из пяти блюд, щелкало в ухе.
      - Треснешь, - прошептал ему местный доктор, проходивший мимо по делам, терпящим отлагательство.
      - Вах! Мимо ходи! Сациви мне, Саперави!....
      -... Я же говорил - треснешь, - улыбнулся доктор, занося секционный нож. Ответить ему "вахом" субъект, лежавший на железном столе, уже не мог. - Ну, правильно, коллега, - тут заворот кишок. Саперави не желаете? Здесь много! Нет?
      Ну, тогда давайте спиртику.

      Однажды заслуженный и народный доктор-хирург потерял перчатку. Он ехал вырезать из живота на работу одну редкую плюс-ткань - лишнее, снаружи невидимое, разрастание в брюшной полости. Дальше все разворачивалось, как в песне: "Же по Невскому марше, Же пердю перчатка" - и так далее, с нулевым успехом. Поэтому после пришлось ему воспользоваться чужой. И это была не совсем перчатка, а такая теплая шерстяная варежка, еще насквозь мокрая оттого, что побывала в полузимней луже, и ее не досушили на полумертвой батарее.
      Дело в том, что доктору, когда тот резал оторопелые животы, надевали на резиновые перчатки шерстяные - или, вот, варежки, а на халат и колпак набрасывали шубу и бобровую шапку; что же до марлевой повязки, то ее оборачивали толстым шарфом, перехватывали, так как в операционной не топили, и было очень холодно.
      А не топили потому, что больница безнадежно задолжала Энергонадзору, Ночному Дозору, Госнаркоконтролю, региональному уровню, федеральному уровню, а самое главное - тайному и мелкому педеральному уровню местного значения, где деньги застревали, словно клок волос в водостоке, и постепенно рассасывались под действием засланного органами хозяйственного средства Крот, преображаясь в предметы роскоши - ковры, например, вытканные лично туркменбаши.
      Ну, подождали, пока там все нагноится, локализовали очаг и нашли рукавичку. Дело житейское.
      Но в следующий раз, чтобы не зябнуть, доктор хлобыстнул граммов триста тридцать; отрезал плюс-ткань и упал головой прямо в брюхо, куда его, как в рассказе Аверченко, и зашили калачиком. А женщина, хоть и не видела из-за ширмы, но все слышала, будучи под местной, спинномозговой анестезией, но молчала. Думала про себя: приду домой, распорю бритвочкой, и будет мне справный мужчина со степенью (чего - она не задумывалась), а то я одинокая, а он мне обратно зашьет, а иголка и нитка у меня есть, и йод.

      Знаем, живут на свете среди прочего мира фигуры не лучшие. А Господь Бог, если только не отверзнет свои милости, постепенно отлучает таких личностей от Бытия. Нерадивых докторов это тоже касается. Зло, которое они несут людям, называемое ученым словом Ятрогения, блистательно претворяется во благо. Ибо благ Господь.
      Была-существовала одна такая вреднющая бабка, которая однажды, верите ли, нет, свела себе бородавку и сунула соседке под коврик у двери, а соседка упала, да так, что без ноги осталась, хотя и тут не без докторов, но это уже цепочка случайностей. Хотя за такое, конечно, положено приравнивать и причислять к безликам.
      И в этом Богу во многом способствуют те самые бессердечные доктора.
      Шапокляк, о которой идет речь, была настолько же безнадежно больна, насколько здорова.
      И вечно домогалась могущественных лекарств со скидкой, которую ей, естественно, не начислили за неумение прилично себя вести. Она требовала от него массы снадобий. А ведь любому мудрецу и даже не очень умному известно, что можно принимать сразу ну, 2; ну, 4; ну, 24 таблетки (автор и не такое видал - ничего! переживут автора), а эта хотела вообще всего сразу - "от" ног, головы, живота, промыслительно путаясь в предлоге. Бабка не верила доктору и считала, что все самые лучшие рецепты он, жидовская морда, приберегает для своих.
      Тут на радость доктору открылась аптека для пожилых, с половинной скидкой. Посидел он, послушал бабку, да и выписал ей сразу все, чего просила, прикинув пенсию. Ну, будет булки поменьше жрать. А то - милостив Бог - уже и вовсе не сможет придти.
      В аптеке добрый аптекарь, вылитый Айболит из рода Менгеле, очаровал покупательницу. Он проводил ее до крыльца, где было скользко, и счастливая, сияющая бабка несла перед собой огромную коробку, где были валокордин, корвалол, стугерон, сонапакс, грелка, туалетная бумага, новокаинамид, дигоксин, аймалин, мезатон, лечебные стельки, клизма и туалетное коричневое мыло - все за полцены, как обещано.
      Мимо шли два молодых человека в шарфах и беретах, с треногой и какой-то аппаратурой.
      - Стойте! - заорал бабке один и сам встал, как вкопанный.
      Его товарищ воткнул треногу и навел объектив.
      - Улыбайтесь! - заорал еще громче первый. - Это для рекламы! С такими же лицами, как только что!
      Бабка заулыбалась во весь рот, приулыбнулся и аптекарь, помогавший ей держать коробку.
      Второй фотограф отснял материал и показал первому большой палец.
      Потом по фотографии соорудили рисунок так, чтобы выглядело совсем по-домашнему, уютно, однако сходство осталось разительное. Сделали вывеску, повесили под крестом.
      А дальше и дворик преобразился: горку построили, качели, песочницу, огромные счеты для малышей, поставили скамейки, разбили газоны, извели окрестную нечисть.
      Мамы гуляли с детьми и постоянно показывали на рисунок веселой бабушки с коробкой лекарств. Хорошее дело: аптека, сынок!
      И бабушка посмотри, какая.
      Как живая.

      Незнакомец искал Незнакомку. О ней уже сложили стихи, и ее надежно заБлокировали, пустив на рекламу дешевых питейных заведений. Однако про Незнакомца никто таких стихов не написал, хотя он намного чаще бывал в трактирах и кабаках. Это казалось обиднее тем паче, что Незнакомец считался поэтом. Он был горд и не набивался в соавторы к Блоку, чтобы Незнакомка ходила меж пьяными не одна, а с Незнакомцем. А то, дескать, всегда без спутников. Что мешает? Поэт-Незнакомец решил отомстить за всех юнкеров по фамилии Шмидт и написал свое, персональное стихотворение, "Незнакомец". Прогулявшись по привычным кабакам в поисках Незнакомки, он угодил на некий бал, куда его вовсе не звали, но пропустили по причине болезненного, художественного вида - всего в лихорадке, с черными локонами: вероятно, просто перепутали с каким-то пианистом.
      Там, осушив немало бокалов, он вылетел на балкон.
      На балконе стояла какая-то дама. При виде взволнованного Незнакомца она стала ждать объяснений, но так и не дождалась.
      - Что же вы молчите? - спросила она капризно. - Мы представлены?
      Они стояли, овеваемые петербургскими ветрами разной ориентации и направленности.
      - Хотите, я прочту вам стихи? - Незнакомец тянуть не стал и говорил без обиняков.
      - Конечно, - дама поджалась, как птичка.
      Тот расправил длинный шарф, отвел руку с широкополой шляпой. И прочел:
Средь шума бала, женщин света, Он брел нехожеными тропами, Но свет не принимал Поэта, Тесня бессовестными жопами.       ...Его долго топтали; особенно постарался старичок-генерал, чего от него давненько не ожидали: выбил все зубы.
      Потом свезли в пролетке и сбросили с башни Вячеслава Иванова в тот самый миг, когда Бальмонт одолевал подъем, бормоча: "Я на башню всходил, и дрожали ступени..."

      - Мне скучно, бес, - протянул принц Флоризель.
      Я, более известный как полковник Джеральдин, уже видел это по ощипанному и чуть утомленному ласками попугаю, а также по чучелу Председателя, которое принц распотрошил заново и снабдил лепными гениталиями. Судя по выпавшему стеклянному глазу, приласкали и Председателя.
      - Едем? - осведомился я, берясь за цилиндр.
      - Едем, - вздохнул Флоризель. Но прежде он употребил кокаин, который давеча прикупил у мистера Холмса в дозе, достаточной для среднего наркозависимого слона
      Никем не узнанные, мы прогулялись по местам, где венерические болезни передавались уже не привычным, но даже воздушно-капельным путем.
      Внимание принца вдруг привлек весьма - и недавно - отмочаленный субъект, который, тем не менее, собирался поехать в какое-то собрание.
      - За ним! - прошептал воодушевившийся принц.
      Мы взяли кеб и помчались следом, причем по дороге принц норовил, высунувшись, ухватить кебмена за хлыст и как-нибудь подшутить над обоими. Вскоре мы подъехали к мрачному зданию с табличкой на двери: "Только для членов клуба". Флоризель, увидев, как за незнакомцем захлопнулась дверь, подскочил, взял дверной молоток и принялся колотить, что было сил.
      Нам открыл благообразный старец с бегающими глазами.
      - Вы члены клуба? - спросил он подозрительно.
      - Ах ты, старый козел! - я потянулся за шпагой.
      - Теперь я и сам вижу, что вы его члены, - мгновенно и блаженно согласился тот. - Проходите в залу.
      "Новый Маньяк-Председатель!" - потирая руки, шепнул мне принц Флоризель, но здесь он ошибся: председателем собрания человек из двадцати всякий раз назначался кто-нибудь новый. Сегодня им был плешивый старичок с полуоткушенным ухом.
      - Сдаем картишки, - прошамкал старичок.
      Нам с принцем было видно, как трясутся руки у тех, кто получал карту. По ходу дела выяснилось, что самым страшным считался туз пик: он означал ужасную болезнь, всякий раз - новую. Сегодня он достался, как назло, тому самому пострадавшему, которого мы выследили.
      - Туз пик... - произнес он одними разбитыми губами.
      Председатель торжественно распечатал конверт:
      - Эксгибиционизм! - прочел он неожиданно зычно.
      Побитый встал, как собака. Зато - бешеная. По правилам клуба, он должен был спроецировать недуг на окружающих.
      - Вы, все! - заорал он вдруг. - Вы лишены элементарных моральных устоев. Вы показываете свои омерзительные пиписьки грудным мамашам и престарелым матронам. Вы прячетесь по кустам, вы пользуетесь анонимными прозвищами... Вы называете эксгибиционистами порядочных, заслуженных людей- как в печати, так и прилюдно... Вы приспускаете уже заготовленные к спуску панталоны и караулите маленьких девочек и мальчиков с собачками и кошечками!...
      Тут началась свалка.
      Общество, обвиненное в доставшейся несчастному болезни, набросилось на него, его принялись бить тростями и едва не убили, когда бы мы с Флоризелем не разогнали, действуя по-дьявольски исподтишка, всю эту кучу мала.
      Флоризель пожал плечами.
      - Общество поклонников обычного трансфера по системе доктора Фройда, - шепнул он мне. - Свой собственный порок переносится на других, что выливается в садизм и мазохизм, приближающиеся к анальному.. Вы слышали о таком, Джеральдин? Особенно в печати. Всяк норовит нахамить соседу.
      Конечно, я слышал, ибо сам и внушил эту мысль доктору Фройду под видом сразу всех членов его кружка, особенно налегая на Карла Густава Юнга.
      - Поиграем еще? - скрежещущей голосинкой предложил председатель.
      Наше вмешательство не дало тяге к проекции до конца разрядиться.
      - Отчего бы и нет, - молвил я, подкручивая усы. - Сдавайте.
      Фокусам с картами я был обучен еще в зороастрийскую эпоху. Туз пик достался принцу Флоризелю.
      - Проказа полового члена, - прочел он громко.
      Собрание возбужденно загудело. Ну-ка, пусть попробуют обвинить их в этом ужасном заболевании, приобретенном, не иначе как, в колониальных борделях.
      Но, вопреки ожиданиям общества, принц, мужчина видный и отважный, да и со мной при своей особе, повел себя иначе:
      - Да, он у меня большой проказник, - согласился он, не обвиняя в болезни присутствующих. - И я сейчас покажу вам некоторые его проказы!
      Он прыгнул на зеленое сукно и скинул полосатые панталоны. Члены клуба в ужасе отшатнулись при виде открывшегося им зрелища, ибо принц был и в самом деле не вполне здоров.
      - А ну!... - заревел принц, хватая за бороду первого попавшегося господина. - Играем в очко! В двадцать одно!
      Меня всегда поражало количество энергии в принце: были ведь уже попугай и чучело, а сплин сохранялся....
      Через минуту воющее, полураздетое собрание повалило из особняка. Многие походили на павианов и гамадрилов.
      Застегиваясь, играя тростью, принц вышел последним.
      - А как же я, вашество? - встревоженно спросил привратник. - Ведь вы уже изволили называть меня козлом...
      - Да ты козел и есть, - ответил ему Флоризель. - Остановись, мгновенье!
      И мы с ним отправились искать другие клубы и комьюнити.

      Одной неимущей, мохнатой твари без имени и места в классификации видов, за бессовестные гроши, да и то - апельсинами, научные медики предложили стать волонтером в научном опыте. Ей, которую злые дети вечно дразнили за неизлечимый гермафродитизм; ушастой и генетически неполноценной со школьной скамьи, подселили крайне полезный и важный ген для постепенного формирования сверхчеловечества. А получился, при таком-то финансировании, не гиперборей, а злобная, озабоченная бабка-гора в заснеженном ослепительном шапокляке, мгновенно родившая мелкую мышь, едва доросшую до крысы. Сама же старуха уменьшилась до обычного пенсионного размера и моментально потребовала два льготных удостоверения, рассчитывать на которые вообще не имела оснований. Это было попросту смехотворно. В собесе, к великому сожалению его сотрудников, пятнадцать минут хохота в очереди продлили жизнь всем посетителям на пятнадцать минут. За этот бесполезный продукт и перерасход спирта институт оставили без премиальной канистры, и вообще поставили всем приличную клизму. А старуха извела и замучила участковых врачей, шляясь к ним и требуя вытащить из ее генов прокравшегося туда крокодила, ибо всякий ген при дефекте имеет свой специфический, всепожирающий эффект, за что старуха и назвала его этой подходящей рептилией. Вытащить, вырастить, приодеть и продать в зоопарк. А вместо него подшить ей крысу по ларисьему имени, да по причине большего сродства, и чтобы по ночам сексуально шебуршала под увядающей кожей.

      Был когда-то на свете, в доме одном, глубоко нездоровый и озабоченный человек, уже почти старичок. Больше всего на свете он боялся что-нибудь забыть: потушить свет, погасить газ, запереть дверь, отворить форточку, завинтить кран.
      А выходил он довольно-таки часто по разным делам.
      И вот - не выйти ему.
      В медицине для такого несчастья имеется даже особенное название, да зачем нам его помнить?
      Вот он все погасил, потушил, завинтил, поотворял и запер. Уже на улицу вышел, и вдруг - страшная мысль: а ну как не выключил?
      Он быстро бежал домой, отпирал, притворял, зажигал, для надежности включал, потом для уверенности с громким хохотом выключал, и - на всякий случай - проверял заново - потушил ли, завинтил, отворил.
      И выходил. И возвращался с троллейбусной остановки, нездоровым галопом. Потому что...
      Короче говоря, он отправился к доктору в дикой панике, решив, что совершенно рехнулся. Но доктор на такого рода фруктов насмотрелся досыта - так, что иной раз, бывало, себя самого подлавливал на какой-нибудь мелкой проверочке. "Тэ-э-э-к-с", - говорил себе доктор и немедленно уходил, куда глаза глядят: лишь бы подальше.
      - Ну и чепуха! - расхохотался доктор. - У вас тревога, невроз! Я вам выпишу успокоительные таблеточки! И вы быстро позабудете обо всей этой ерунде!
      Это был настоящий доктор. Он знал, что выписать. Кому. И когда. Одному, например, прописал слабительное, и пациенту приходилось сидеть дома. А этому назначил настоящие тормоза с побочным эффектом приподнятого настроения.
      Помогло в тот же день. После первой же таблетки наш герой мгновенно понял, что ему по сараю - погашено, заперто или выключено. Он взялся делать эксперименты: уходил на почту при горящей плите и в сберкассу - при включенном телевизоре.
      Пил эти таблетки неделю и совершенно поправился. Даже набрался какой-то спеси.
      Надумал принять ванну. Пустил воду, а сам пошел, сел в кресло, включил поле чудес. Рядом - бутылочка, стаканчик и баночка для окурков.
      Тут входят двое, снизу. Она - колоссальная, свинообразная, розовомясая. Он - как довесок в форме косточки. Они под ним жили.
      - Это у вас вода льется? - спросила Свинья, уже слыша журчание. - Дуб такой! Это ты нас залил?
      Наш герой встал, пошел посмотреть - действительно, он увлекся. Ванна давно переполнилась, и все текло на пол, просачиваясь к свинячьему обеденному столу.
      - Ничего, - беззаботно ответил жилец, пребывая под воздействием таблетки. - Пустяк! Бог не выдаст - свинья не съест.
      - Съем, - поклялась Свинья.
      А муж перекрестился.

      С переходом дочки из глупой школы в умную гимназию при музее репортажей поубавилось. Однако, на словах тяготея к слову, она пробралась в библиотеку и принесла домой, где мульон терзаний и книжек, произведение Алексея Югова "Отважное сердце" (не путать с фильмом, где Мэл Гибсон занимается чем-то похожим). Книгу она выбрала сама, и строгая обычно библиотекарша разрешила не возвращать ее сколь угодно долго, хоть никогда.
      Книга повествует о святом Александре Невском, Татарском Иге, ханах и баях; издана в 1984 году (может быть, ничего? - подумал я. - Уже близко, уже рассвет...)
      Как же.
      О тевтонах-гондонах, прославивших князя, там ни слова, все больше про каких-то татар, с которыми у нас нынче вполне приличные отношения. Ну, и о святом князе. Святость его вызывает во мне сомнение, но раз Конституционный суд решил - точка. И вот, наугад, открываем с женой и читаем, ближе к финалу (отрывки):
       Partisanen:
      "Гасило (положительный, социально близкий персонаж, из первых большевиков, лесной бандит) угрюмо слушал угрозы царевича и гневно щурился.
      - Так-так... Ну, што еще повелит нам кость царёва?"
      (Уносимся в будущее, прямо в Ипатьевский дом).
       О юном, пленненном докторе-интерне. Вещает собака, хан Берке:
      "Оставь князя Александра!... Он обречен... Своими познаниями в болезнях ты заслуживаешь лучшей участи. Моим лекарем стань! И рука моя будет для тебя седалищем сокола (???????? - перспектива нежелательная и малопонятная - АС). Я буду держать тебя возле моего сердца. Ты из одной чаши будешь со мной пить, из одного котла есть!..."
      (...)
      - А я брезгую, хан, из одной чаши с тобой пить, из одного котла есть! - воскликнул гордо Григорий Настасьин (догадывался, видно, о микроорганизмах! - АС). - Ты - кровопивец!...
      (...)
      - Знай же: тебе уже не увидеть, как взойдет солнце!
      Юноша (чем не Циолковский? - АС) вскинул голову:
      - Я не увижу - народ мой увидит! (Увидел! Здорово, что я уже сам написал, как оно взошло! - АС; см. "Лента Mru") А вы погибнете, глухое вы царство и кровавое!...
      ...Эта ночь была последней в жизни Настасьина".
      (Вот куда раньше распределяли выпускников-медиков. Иначе еще при ханстве был бы у нас и собственный Дженнер, и Пастер, и лекарство от СПИДа, и ножик от сифилиса... - АС).

      Жила да работала на входы и выходы станция некоего метро. Любому известно, что оно является местом повышенной опасности для людей. Но эта станция вдруг сделалась настолько опасной, что ее пришлось оцепить. Дело в том, что многие в нее входили, но никто не выходил... Утро-вечер, через день.
      Случилось, что на сей раз, засучив себе ум и взявшись за рукава, ответственные фигуры поработали оперативно и по-умному: послали первыми врачей - а ну, как людям там становится плохо?
      И правильно сделали, ибо на станции скопилась огромная толпа нездоровых людей - даже бабушки и тетушки приуныли в напоре, с которым влачили свои тележки с колесиками. Убавили штурм и дранг.