Это название мне подсказали. Я к сожалению забыл, кто. (Нет, напомнили: коллега по бывшей профессии, по прозвищу Сирин. Что же делать? Не раскрывается. Хорошо, если птица. Так еще ведь скажут, что я вижусь с Набоковым, свяжут, внушат: "Это тебе птица Гамаюн надежду подает...")
      И, спустя какое-то время, задумался: а почему же так мало сказок о врачах? Айболит - и все. Ну, раскопается где-нибудь и когда-нибудь какая-то проходная мелочь. Это же несправедливо. Надо исправить положение.

      Жил да был один доктор, участковый терапевт. Довольно заурядный, затравленный. Любил компьютерные игры и чтобы никто не висел над ним. Однако в душе у этого врача кипели такие страсти с талантами, о которых никто и догадаться не мог.
      Однажды ему поручили написать стихотворение в поликлиническую стенгазету. С медицинским уклоном, конечно. Предложили так, что он не смог отказаться, хотя ему не сделали никакого предложения.
      И он сочинил стихотворение:
Женщины, голову выше! Мало ли, что менопауза? Если у вас нет браузера - Тогда остается маузер!       Его сразу повысили и назначили заведующим отделением. Вот как здорово вышло, хотя он немедленно разложился морально и вообще сильно переменился к худшему.

      Орлов явился в роддом, где рожала его единственная Любовь.
      У Орлова случилась Любовь, и воспоследовали роды.
      Вполне арийскому Орлову предложили младенца: кулек, перепоясанный не розовой и не голубой, но черной ленточкой.
      Видя, как пятится и бледнеет Орлов, нянечка затянула:
      - Мало ли, что негритенок -
      Ты посмотри, какой ребенок!...
      "...В Орловские конюшни," - приговаривал взбешенный Орлов, улетая над городом в послеродовом состоянии и налетая на плавающие кепки и черные цилиндры с красными бантами передовиков.

       Сия вещь была начата с подачи одной такой г-жи Желновой, однако соавторство прервалось, но синдром сидел у меня в голове. Деинсталлирую.
      Наступил вечер, а в поликлинике было неожиданно пусто.
      Окулист сидел и скучал. Он думал, как закончится его смена, и он выглотает стакан.
      Распахнулась дверь, и вошла немолодая женщина, очень полная, а карточка у нее была намного толще. Без номерка.
      - Здравствуйте, - сказал окулист. - Что вам нужно?
      - Здравствуйте, - ответила та и равнодушно хрюкнула: немножко срыгнула. Абсолютно бесстрастно. - Вот. Меня прислал невропатолог. Между прочим, ему нужна помощь, вызовите скорую. Он лежит, и ему плохо.
      - С этим-то мы разберемся. А с вами - это еще вопрос.
      - У меня симптом Эди.
      "Что еще за симптом".
      Окулист взял карточку и увидел, что гостья, по поводу хронического похрюкивания и недополучения оргазма, лечилась во всех городах и тамошних центральных клиниках. Последняя выписка занимала восемь листов, исписанных мелким почерком. Диагноз занял полстраницы и говорил об отсутствии сифилиса, но зато о наличии множества других, редких, малоизвестных мозговых симптомов и синдромов. Неизвестного происхождения. Последним значился симптом Эди. Просто так и заканчивалось: "Симптом Эди". Точка. Общие санаторные рекомендации. Наблюдение.
      - Обождите.
      Проклиная неведомого профессора или там академика Эди, окулист не постеснялся заглянуть в справочник. Так и есть. Бывает при сифилисе и многом, многом другом, непонятном. Измененная зрачковая реакция. Может измениться форма зрачка. Жить не мешает.
      - Так чего же вы хотите?
      - Я хочу, чтобы вы лечили мне симптом Эди.
      - Вас не вылечили в Москве. Как же вас вылечат здесь?
      Молчание.
      Потом больная доверительно подалась к окулисту и шепнула:
      - Вы знаете, что у меня в глазу? Там Эди.
      - Хорошо, я посмотрю вам глазное дно, - тот вооружился лампой и заглянул. Действительно, зрачок деформирован. Прямо на глазном дне, рядом со "слепым пятном", стоял благообразный доктор Эди и грозил окулисту пальцем.
      Окулист решил не пить стакана.
      - Он постоянно дает мне издевательские советы, - пожаловалась больная, все чаще срыгивая. - Прямо из глаза.
      Окулист решил, что все-таки выпьет стакан. Потому что Эди займется другим специалистом. И потянулся за направлением.

      Вот однажды одному доктору, заведующему-расстриге, приснился волшебный сон. Будто бы дом у него полная чаша, а над домом - крутая крыша. А сам он - Фокусник. Стоит на эстраде и выбалтывает врачебные тайны, обещая показать аттракцион "Пестрая Лента".
      Полнейший аншлаг. Публика надрывает животы, чета Петросян-Степаненко дерется в очереди из-за мыла и веревки. А Фокусник прохаживается и самозабвенно рассказывает:
      - Была, значит, у одного, ФИО, здоровая гуля под ухом...
      Зал прямо валится.
      Тому не уняться, он ходит и гнет свое:
      - А вот у одного бомжа, ФИО, при вскрытии нашли поросячий хвост на заду, финский ножик и женскую грудь. Он из нее молоко доил и кашу себе варил, от каши и загнулся...
      Визг и судороги. Потолок дрожит, люстра подрагивает.
      - А еще к одной ФИО, у которой муж ФИО в командировке, явился этот... ну, вы его знаете, в первом ряду... мистер Мускул! с Проппером... и Триппером....
      Дрожательный паралич.
      - И теперь, под конец... знаменитый номер: "Пестрая Лента"!
      Выводит доктор бабушку, распиливает в ящике пилой и вынимает из нее кроликов, голубей, воздушные шары и розовые букеты. Под песню "Летите, голуби, летите". А потом подныривает рукой и с проктологической сноровкой тянет, тянет, тянет из бабки бесконечную пеструю ленту....
      Сон прервался, доктор явился на службу. Входит начальник и спрашивает:
      - Вам никогда не снятся вещие сны? Мне вот сегодня приснилось, как вы на сцене фокусничали... вскрывали престарелую женщину и вынимали из нее ленту...
      Доктор просто оторопел.
      - Вот! - начмед метнул в него лист. - Жалоба на вас! Вы оперировали пожилую особу, которая в годы войны проглотила знамя полка, чтобы оно не досталось врагу. И с тех пор оно так и лежало внутри для чувства объемного насыщения. Вы знамя вынули, и без реликвии она теперь жрет в три горла. Она пишет здесь, что отныне это уже - переходящее знамя, и она передает его вам... в пожизненное пользование тем же макаром... Извольте войти в коленно-локтевое положение!
      Начмед сунул руку в карман и начал разматывать бесконечную пеструю ленту, которая складывалась у его ног в кишечные петли.

      Здесь это слово употребляется не в обычном его значении.
      Был однажды один санитар, который умел делать пункцию. Один раз поприсутствовал в процедурной, глянул через плечо - и все ему стало ясно. Больше-то он ничего не знал.
      Это некоторым иным непонятно, зачем у них "берут функцию и спинной мозг на анализ", а санитар понимал, что просто выпускают водичку, ничего не затрагивая.
      И дело это ему страшно понравилось. Какое-то, видимо, существовало внутреннее сродство. Он даже на себе тренировался, без всяких зеркал. Стащил иглу, обмазался йодом, хлопнул стопочку - и вперед! Без всяких зеркал, на табуретке. Оно и лучше ему делалось, потому что санитар этот много кем был: и сапером, и хоккеистом, и милиционером, и охранником, и вообще ничего не делал, так что ему здорово по голове доставалось - особенно в последнем случае.
      Спаечки образовались в голове, болела часто. А тут присел, водичку выпустил - и хорошо! Иной раз еще надуется воздухом: спайки порвутся - оно еще лучше! Улучшается круговорот жидкости в индивиде. Начинает отличать клизму от градусника, а то бывали забавные прецеденты.
      И вечно наш санитар норовил кому-нибудь сделать пункцию, в приемном покое, но всякий раз его застигали не вовремя, не разрешали. Он уж и стопочку успевал хлопнуть, а все никак.
      Зато ему крупно повезло на открытии нового корпуса с приездом губернатора.
      - Ты уж не оплошай, - сказали ему. - Прибери тут говно всякое, бомжей...
      Потому что даже в новом корпусе всего перечисленного уже накопилось изрядно. Санитар козырнул и пошел разбираться. Поупражнялся, конечно, на бомжах, да на себе. Подмел, помыл, надраил. Натянул ленточку. А сразу над полом - маленькую растяжку.
      И вот приезжает торжественный губернатор. Под музыку режет ленточку, вдруг спотыкается, падает, ударяется головой. И санитар, как коршун, разбрасывая охрану, наваливается на губернатора с уже приготовленной иглой. Ррраз! - и пункция. И как же тому полегчало! Голова моментально прошла.
      - Это что же у вас за Авиценна? - спрашивает.
      А ему отвечают не в лад:
      - Через букву "О". Овца заблудшая.
      Губернатор от ярости затопал ногами и немедленно назначил санитара начальником горздрава. Мало ли, что диплома нет? Может, у всех остальных они купленные, в переходе метро?
      Так что санитар, пока его не уволили через месяц, когда он все-таки натворил дел, успел поработать. И губернатор с особенным удовольствием визировал его приказы об обязательной пункции при поступлении на работу, в институт, в армию, в милицию, при покупке квартиры, да и просто любому, у кого голова не на месте. Таких же полно. За неправильную парковку, например. За проезд по ученическому билету для второго класса. За неявку на выборы, где голосуют уже не сердцем, а спинным мозгом.

      Один доктор придумал остроумный выход из тяжелого положения, в которое он попадал очень часто. Приходит к нему, например, больная из палаты номер восемь, и доктор спрашивает:
      - Что случилось?
      Та, как обычно, отвечает:
      - Очень болит голова.
      - Ну, хорошо, - доктор даже рад. - Сейчас мы пригласим нейрохирургов, голову вашу вскроем и посмотрим...
      - Нет-нет, - пугалась больная, - она уже прошла.
      Так и вылечивалась.
      Но вот однажды явилась маленькая, пухленькая бабулька с такой же жалобой. Доктор сделал ей стандартное встречное предложение, от которого та, как ни странно, не смогла отказаться. Как же быть? Она так возжелала этой процедуры, что все забегали. Пришел нейрохирург, посмотрел на снимки и сказал, что да, вон там, под лобной костью, наверняка что-то есть. А потому желание бабушки можно удовлетворить.
      Голову вскрыли и вынули еще одну бабушку, точно такую же, с тем же недугом. В платке и пальтишке.
      Вскрыли башку и этой, достали третью. Стоит, маленькая, на операционном столе, топчется и гундосит: болит голова!
      Здесь уже обошлись без пилы, хватило скальпеля. О трех углах изба не строится: стоит четвертая старушка, что-то пищит и за висок держится одной рукой. А другой - придерживает сумку на колесиках.
      Пятую бабульку доставали с величайшими предосторожностями. Эта уже не говорила, а только подавала знаки, которые можно было истолковать и так, и сяк. Истолковали сяк: операция не показана.
      Вручили доктору его бабулек и велели идти с ними, куда ему будет приятно.
      Доктор выставил их возле Катькиного садика, на площади Островского. Нарядил матрешками и начал продавать иностранцам. Но ни одной не продал, потому что подошел милиционер и сказал, что посадит доктора за работорговлю.
      Тогда доктор свалил бабулек в коробку, как котят, и написал большими буквами: "На прокорм. Подайте, пожалуйста".
      Одна из бабулек нацепила очки и прочла.
      - Это мы и сами могем! - обматерила доктора и зашагала прочь.
      И остальные из коробки разбрелись в разные стороны, по станциям метро. Стоят там у схода с эскалатора, и просят пропитать. А самая крошечная попросту подворовывала.

      Жил да поживал на белом свете один доктор, без памяти влюбленный в собственную врачебную Печать.
      Он, когда ее выдали после института, едва не рехнулся и принялся ставить ее, где ни попадя. Дома, где только недавно сделали ремонт, покрыл своими оттисками все обои и потолки. На книжки ставил, сзади и спереди, но это еще простительно: ex libris.
      Везде носил с собой эту печать в футлярчике и еще - чернильную подушечку. На приеме, бывало, вскидывался и спохватывался: ах, плохо пропечаталось! надо заново! И тискал заново, точнехонько поверху.
      Но и другие документы не забывал скрепить печатью: паспорт, диплом и свидетельство о браке; квитанции в сберкассе и на почте, где вечно орали, ее же ставил. Из окошечка кричат: - Распишитесь!
      Ну, тут он сиял: двойная удача.
      Даже те части тела, что прикрыты одеждой - их тоже проштамповал, себе и жене, другие жена не позволила. В общем, сунь ему любую бумажку - припечатает обязательно.
      Однако явился к нему на прием патлатый, мерзкий, завшивленный хмырь в свитере до щиколоток. Беззубый и почти безносый, лет двадцати четырех. Протягивает некое подобие самодельного рецепта, а там коряво прописано: "Марфину мне нумером сто коробок, плюс эфедрону квантум сатис" (quantum satis - сколько нужно, сколько достаточно, то есть - до полного удовлетворения, латынь). Доктор, не читая, поставил печать, больной выбежал вон. А через полчаса приезжает из аптеки обратно, уже в милицейской машине.
      Милиционер тычет в рецепт:
      - Ваша печать?
      Ну, а чья же? Здсь доктор сообразил, что дело плохо. Сейчас у него печать отнимут. Схватил ее и проглотил.
      Но милиция, как ни странно, подвернулась не вполне бесноватая и даже с выдумкой. Послали за касторкой главного врача, лично, и сели ждать, а попутно составили протокол.
      Скоро печать и выпрыгнула. Милиционер протягивает доктору бумагу, протокол свой: подписывай! Ну, тот и шлепнул туда оттиск, какой получился на тот момент, без чернильной подушечки. Милиция махнула рукой; взяла печать двумя пальцами - и не такое приходилось брать, вымыла под краном в раковине.
      - Давайте, - говорят, - мы ее изуродуем, чтоб ему стало неинтересно.
      Долго решали, что исковеркать ножиком - "врач" или ФИО. Решили, что лучше ФИО. И все ФИО покалечили.
      Конечно, доктор сразу потерял интерес к печати. Подумаешь, "врач", а прочее, самое главное - неразборчиво. Поэтому он стал взамен носить значок о высшем образовании, пока не умаялся цеплять его туда-сюда и не продел себе в нос. На этом этапе он уволился по собственному желанию и пошел в косметологи. И там уже научился оставлять такие факсимиле, что всем сделалось не до смеха.

       Наполовину сказка, болезная
      Завелся в одной больнице новый доктор-хирург, который обожал играть в компьютерную игру "Цивилизация" - в ее самую первую версию. Там надо победить все сопредельные государства и улететь на Альфу Центавра.
      Сперва, пока доктор не разобрался в анамнезе, его ставили на колени даже варвары, и враг не единожды добивался, чтоб склонилась его голова. Но вот дело сдвинулось вместе с доктором, и хирург взял за правило запираться в кабинете, когда дежурил. Колотят ему в дверь - куда там! Явился ведь сам Чингисхан, предлагает вслепую меняться секретами науки. Черта с два, твое место возле параши! Хирург уже знает про Колесо, а басурман - только про Лошадь.
      По четыре часа - что там, ночами напролет просиживал.
      Его дожидались битые, колотые, рвано-резаные и обиженные. Но он упорно гноил и гнобил бесконечных врагов, а однажды завалил самого Сталина.
      Прихлебывая дареный коньячок.
      Наконец, взломали замок.
      Хирург сидит; раскраснелся. На мониторе - атомные вспышки и отметки мест, зараженных радиоактивными осадками. Авианосец плывет, переполненный бомбами.
      - Я, - объясняет хирург, дыша коньячком, - Наполеон, и только-только овладел ядерным оружием...
      Сняли его с дежурства, свезли к содружественным, но отнюдь не восторженным, специалистам, где он пролежал месяц.
      Вышел оттуда не очень-то.
      Будучи спрашиваем, не есть ли он, часом, Наполеон Бонапарт - расплывался в улыбке и качал головой: что за глупости, за кого вы меня принимаете - за психа?
      Зато наотрез отказался от ядерного разоружения. Даже не согласился на нулевой вариант.
      - Ноль - он и есть ноль, - приговаривал хитро.

      Этот медицинский случай произошел давно, еще в позапрошлом веке, когда жил на свете один купец. И голова у него была напрочь разобщена с телом.
      То есть внешне все выглядело пристойно: даже шарфик не требовался - ни шва, ни зазора. Но голова, когда работала, работала сама по себе, и заключала солидные сделки на радость людям, а тело, когда не работала голова - самостоятельно.
      То есть не было единства и совершенства.
      А голова не работала у купца достаточно часто, и тело имело абсолютную волю над окружающим миром.
      Купца показывали разным знаменитым докторам - Пирогову и Билльроту, например, да каким-то другим еще французам. Все пожимали пальцами и единодушно запрещали голове нажираться и отключаться. Возили его и к старцу, который вышел, прослезился, перекрестил приезжего и удалился в келью, так ничего и не сказав.
      Кончилось скверно.
      Купец не послушался великих докторов и в сотый раз устроил своей голове продолжительное прощание с телом. Тело находилось на тот момент в одном из богатых трактиров; неизвестно, что оно там о себе, безголовое, возомнило, но только сграбастало нож и зарезало пять человек, не считая прочих невинных душ..
      Всем стало ясно, что голове и телу, как ныне России и Украине, вместе не жить. Правда, что считать Россией, а что - Украиной? С одной стороны, Россия больше - значит, она - тело, но делать головой Украину... по-моему, этого даже сами украинцы не хотят. Короче говоря, купца, одетого в рубище, связали, да повезли в телеге на плаху.
      А повсюду зеваки: толпы, скопища.
      Какой-то господин с бородой, худой и с залысинами, все бормотал: "идиот, идиот", и быстро записывал себе в книжечку о возможных мыслях купеческой головы до и, если такое случается, после усекновения.
      А голова-то и думала о том, как любит свое тело, вплоть до самого последнего мизинчика. Так, через близкое разъединение, случилось долгожданное излечение-воссоединение. Диалектика!
      Когда голову отрубили, она сделала круглый рот. Но это было сделано не по ее желанию, так приказало тело шея купца, желая попрощаться доисторическим атавизмом.
      Писучий господин, возмущенный увиденным, написал потом про такую диалектику воссоединения головы и тела путем их разделения целый роман, ругаясь "идиотом" и "бесами". Но это не помогло.
      Лечебная диалектика скоро вошла в широкий обиход и хорошо известна нашим, теперь уже до конца сознательным, гражданам.
      Времени на размышление и воссоединение целиком, изнутри, без внешнего вмешательства, обычно не давали.

      На этом покудова свете существовал человек, который панически боялся всего неожиданно прыгающего, резко вскрикивающего и вообще неестественного, дикого, несуразного. При виде такого его просто охватывало отчаяние.
      Особенно его пугали самоходные игрушки, которых пускали гулять в переходах метро и прямо на улице. Утята, медвежата, ползающие бойцы, заводные лягушки - все это доводило его буквально до слез.
      Однажды, переходя со станции на станцию, он впал в настоящую истерику. И последняя длилась, пока Скорая Помощь не впорола ему молчаливого лекарства.
      Психиатр дал ему мудрый совет:
      - Станьте игрушкой сами. Нарядитесь рекламным хот-догом и гуляйте себе, дышите свежим воздухом. Плюс приработок. Плюс бесплатное кормление тем, что изображаете...
      По-научному это называлось экспозицией или последовательной аппроксимацией, медленным приближением к пугающему.
      Клиент всегда слушался докторов. Он связался с фирмой, переоделся резиновой сосиской в утепленной булке и стал уныло бродить по мосту Грибоедова.
      Но тут какой-то торгаш вмешался и выпустил на тротуар целую кучу самоходок: медвежат, все тех же утят, жаб, петухов, гномов, черепашек и омоновцев. Они ползли и прыгали, издавая гадкие звуки и разбредаясь в разные стороны, мешая проходу граждан. Так что хот-дог оказался в самом центре кружка, который они стихийно образовали.
      Сосиска повалилась в грязь и стала биться в корчах.
      На следующем приеме психиатр ничего не сказал. Он полез в стол и вынул из ящика игрушечные вставные зубы, для вампира. Вставил их; вытаращил глаза, снял колпак и взъерошил волосы. Потом расстегнул ремень и спустил до колен свои брюки вместе с трусами.
      Этим-то шоковая терапия и пробила клиента.
      - Ах, значит, можно? Можно? - взволнованно восклицал он, и тайники его души распахивались настежь.
      - Можно, можно, - повторял он по пути домой, оставаясь грязной сосиской. - Добре!
      И с тех пор вытворял такое, что повторить стыдно.

      Как-то вышло однажды боком, что один высокогорный человек, чабан в душе, но джигит - в наружной экспрессии, прибыл в нашу среднюю полосу и начал, на дальней станции сойдя, прохаживаться по деревенской улочке.
      Языком он владел плохо - своим, а другим и вовсе никак, и в разговоры не вступал, хотя подыскивал себе по привычке невесту. И сразу же приглядел: коза!
      Имея богатый опыт выгона, выпаса и прочих вещей, которые бывают с козами и начинаются с "вы", джигит пристроился так, чтобы осуществить давно задуманное намерение. Однако приезжий не учел мелкой, но решающей детали: там, на пастбищах, в его обыкновении было носить широкие валенки. Туда он совал свои ноги, и козьи тоже совал: укрощал строптивую проще, чем неверный Челентано, который по западной глупости рубил дрова и играл в баскетбол.
      Так наши более близкие к Востоку трактористы, согласно легенде, укрощают трактора: кирпич на газ и - спать, куда тому из колеи деваться.
      Перед отправкой в чужие края джигит заказал себе узкие сапоги в обтяжку, с высокими голенищами. А валенки оставил старейшинам для медитации.
      Козьи ноги, конечно, при известном усилии влезли, но вот извлечь их обратно уже не удавалось. Тем временем чабан, взявши верх над джигитом, решил пренебречь какой-то презренной обувью и довершить мужское дело. Коза побежала; джигит с непривычки упал и стал ругаться. На шум собралась толпа; к счастью, поблизости располагалась лечебница, ветеринарная по совместительству - короче, для всех.
      Молодой, неопытный доктор сразу подумал об остром приступе вагинизма, который случается, например, у всяких собак, так что этих животных не расцепить. И, надеясь расслабить половую мускулатуру восточного гостя, вкатил ему четыре куба реланиума. Но это только затянуло совокупление, поскольку дело было все-таки в сапогах, а не в шляпке.
      Старенький, уже на пенсии, доктор айболитовских лет, явился с ножницами и ловко разрезал приезжему голенища. Кавказский пленник возмутился и показал знаками, что сапоги были шиты на заказ и обошлись ему очень дорого. Козу он придерживал за усталые рожки, словно улитку. Тогда сам главный врач предложил джигиту просторные, личные бахилы показательно-голубого цвета; коза и джигит обулись заново, и дело было доведено до успешного конца.
      При калитке в это время плакала и убивалась старушка, ибо то был ее серенький козлик, а не коза, тогда как насильник служил знамени с изображением волка и прибыл с диверсией.
      Гордый кавказец заплатил за пятирублевые бахилы сотню фальшивых долларов, и это стало знаком временного примирения народов и животного мира.

      (1) - Это у меня уже было, не здесь и по другому случаю.
      Арнольд Шварценеггер и Шерон, что ли, Стоун, вылетели на самую поверхность Марса. К спасительному, прозрачному куполу прильнули, расплющились изнутри любопытные лица.
      Оба катились по насыпи, оба задыхались, у обоих выпучивались и вот уже начисто вылезали глаза. Но тут подоспело спасение, так что обоих вернули целыми и невредимыми, разве что чуть влюбленными.
      - Я вспомнил! - кричал Шварценеггер. - Я уже был на Марсе!... Аэлита! - метнулся он к спутнице.
      - Лось! - воскликнула Стоун, любуюсь поседевшими под марсианским солнцем волосами Лося. Они белели снежной белизной. В них напрашивались пальцы.
      - Нет, - призадумался тот. - Лось - губернатор русского Петербурга. До меня доходили слухи, что он Сохатый. Я... я губернатор штата Калифорния?
      Подбежал дохтур будущего и вколол Шварценеггеру в шею новейший препарат.
      - Вы болели, - радостно выдохнул дохтур. - Но вы поправитесь! У нас на Марсе - замечательные врачи!
      - Мой папа, - помрачнел Шварценеггер, - мой папа - фашист! Коммунистише Швайне!
      Глаз, пострадавший во время падения на марсианский грунт, вылетел окончательно. Внутри горела красная лампочка.
      - Я вспоминл Всё, - бесстрастно сказал Шварценеггер. - Я киборг из светлого коммунистического будущего. Бойцы сопротивления послали меня уничтожить основоположника советского коммунизма. Они недовольны сложившимся строем. Они говорили, что вождь скрывается под хрустальным куполом...
      Терминатор вскинул руки, превратившиеся в противотанковые орудия.
      - Я вернулся, Ленин, - сказал он (присутствующие ничего не слышали о Железном Феликсе).
      - Здесь нет вождя! - закричали все хором. - Вождь - на голубой планете!
      - Нет, он здесь, где купол! Wrong!
      Тут он приметил какого-то мелкого клерка и вправду с ленинским прищуром, да еще и с картавой бородкой клинышком, после чего пришел в нехарактерное для киборга исступление.
      Под грохотом выстрелов продолжительными очередями Купол рухнул и похоронил тех кто был живее всех мертвых.
      Вопрос о какой-либо жизни на Марсе надолго сошел с повестки дня.
      По поводу Хищника и Чужого, появившихся сразу же, словно из-под марса, Терминатор не получил никаких инструкций. Пославшие его земляне из Рая Ивана Ефремова считали, что страшнее кошки зверя нет.
      А Терминатор вспомнил самое последнее - боевую считалку, которую ему разрешалось читать по причине победы, потому что он раньше был культуртрегером, что равноценно культуристу. И он без выражения проскрежетал:
Шел по лесу Биоробот, Дергал длинный Биохобот, Вдруг защелкали реле, Стрелки прыгнули. Эге!       Он ткнул пальцем в Хищника: тебе водить! Тот поклонился, и Терминатора не стало через секунду.

      Рассказ абсолютно детский, для малышей ясельного возраста.
      Один мужчина, уже немолодой и недавно женившийся в третий раз привычным гражданским браком, вдруг поднялся в полшестого, чтобы идти на завод, и упал.
      Жена проснулась, смеется, а он лежит.
      Попробовал встать - снова падает. Да-с.
      И ни один ни в зуб ногой, что происходит.
      - Мишенька, - забеспокоилась жена, - как же ты на работу пойдешь?
      - Да уж теперь, - говорит Мишенька, - уже, наверно, никак не пойду. Вышел весь Мишенька, ноги не держат.
      - Так надо же доктора вызвать, - испугалась третичная супруга, наблюдая за мишенькиными попытками: неудачными - встать, и успешными - ебнуться.
      - А, зови, - Мише уже безразличны всякие доктора, он уж приготовился к ангелам, ибо был темен и сдуру на них рассчитывал.
      Доктор приезжает, времени уже почти заводской гудок. Говорит:
      - Ну-ка, сударь, встаньте!
      Миша покорно встает и обрушивается всей массой на пружинное ложе.
      - Понятно, - говорит доктор. - Давно женато сожительствуете? Так-с. У него же две ноги в одну просунуты брючину. Дайте-ка мне телефон начальника его цеха.
      Позвонил, а начальник, прослушав заводской гудок и гудя, по заводской традиции, ответно, сообщает:
      -Так это не в первый раз. Штаны натянуть не умеет. Он бы с бабами так. Объявляю ему опоздание и прогул.
      Миша слышит издалека, как начальник орет доктору, а гудка заводского давно не слыша, и говорит:
      - Пусть погодит, я сейчас правильно одену.
      Это он просто не знал, что "надену" правильно говорить.
      Оделся, как положено, и уже не упал. Пошел, как все граждане ходят. Шатает его конечно, маленько.
      - Да это со вчерашнего, - успокаивает доктора Миша.
      - Само собой, - кивает доктор. - Да еще у вас, вероятно, третичный сифилис с атаксией в ногах, раз вы хронически суете один орган сразу в два отверстия. Получите направление в КВД. - И жене протягивает, такое же, - Вы тоже сходите. Есть основание для беспокойства. Третично замужем, говорите? И в брюки не заглянули? Зайдите, голубушка, советую. Уже, конечно, поздно, но витаминчиками подлечат.
      И чемоданчик собирает, не раскрыв.
      - Вас, доктор, тоже пошатывает, - мстительно намекает Миша
      - А что же мне - в сутане с такими, как вы, работать? - парирует доктор. И удаляется со своим желтым чемоданчиком прямо в другую сказку.

      В стародавние времена мракобесия одной юной особе, если верить книге сексопатолога И. Кона, часто снилось, как ее настигает и насилует слон. Она сначала ломается для виду, а потом уступает.
      Девочка зачахла. Хотела яйцо вкрутую и всмятку, ей подавали, но она не кушала, а только думала о таких, желая из первых сделать вторые. Иссохла, изнемогла и перестала выходить на прогулки. И даже не ходила на каток резвиться со сверстниками.
      Тогда ее папа, известный в городе толстосум, договорился в зоопарке, и ночью девочке привели в комнату большого слона, устроив специальный настил. Этим доктор думал устранить причину симптома.
      Но слон был безучастен. Он съел морковь, попил, насрал кучу и задремал. Девочка пролежала всю ночь без сна. Утром она презрительно сказала:
      - Все вы, даже самые большие - такие!
      И поправилась за пару дней посредством мелких пиявок. А заодно приказала папаше уволить кучера и еще пару широкоплечих слуг.

      Дети и взрослые хорошо помнят сказку "Приключения желтого чемоданчика". По ней даже сняли фильм году в 70-м. Мы, семилетние, впадали в легкую наркотическую зависимость, просматривая фильм в кино и дома по десять-двадцать раз. И после, разумеется, вышли "Приключения желтого чемоданчика-2", только без фильма. Вещь не моя, и чтобы как-то притормозить размножение, я напишу коротенькое заключение: как оно дальше происходило.
      Итак, имелся там доктор, у которого в желтом чемоданчике лежали под видом конфет и леденцов сильнодействующие психотропные средства: для храбрости, для веселости, для уверенности в себе, для ускоренного обучения. Безумно вкусные, конечно, их даже собаки жрали.
      И получилось так, что смелые захотели стать еще смелее, сильные - сильнее, а веселые - веселее. Мальчишки и девчонки, а также их родители атаковали доктора, выпрашивая все новые и новые таблетки.
      И доктор этот стал постоянно ошиваться у школ со своим чемоданчиком, торгуя таблетками оптом и в розницу. Когда поступали большие партии, он появлялся в виде переодетого доктора-куклы, который бродит по улицам и пугает людей, рекламируя одноименную аптеку. И набивал себе костюм снадобьями на любой вкус.
      Когда его валили, заламывали руки и надевали наручники, он пронзительно вопил:
      - Это был не мой чемоданчик!...
      Сам-то он сладкого не любил, как и большинство дилеров с пушерами.

      - Итак, они называют вас свиньями-шовинистами.
      - Да, доктор.
      - Вот вы, в очках, вас тоже называют свиньей-шовинистом?
      - Да почаще, чем остальных. Мы уже перетерли, пока вас ждали.
      - Но вы респектабельно выглядите, не раздуете слона, не обидите мухи...
      - И, тем не менее...
      - Виагра?
      - Что вы, доктор, мы уже забыли, для чего это...
      - Все забыли?
      - Ну, мы вот с товарищем немного вспоминаем. Но только когда они требуют от нас...
      - То есть - в моменты абьюза?
      - Да, доктор, да. Настоящий абьюз.
      - В извращенной форме?
      - В самой, что ни на есть. И в устной тоже.
      - Чем же вас запугивают?
      - Говорят, что австралийцы открыли, будто мужская хромосома вообзще разрушается. Скоро баба от бабы родит. В пробирке уже рожают.
      - Скажите хором, что вы - мужские свиньи-шовинисты.
      - Нет, мы не можем...
      - Группа! Встать на колени, в круг, взяться за руки и сказать: "Да, мы мужские свиньи-шовинисты".
      - Да, мы мужские свиньи-шовинисты!
      - Но ведь вы не свиньи-шовинисты? Взять хотя бы вас?
      - Нет! Какая я свинья!
      - Парадокс?
      - Парадокс!
      - Я даю вам директиву. Вы приходите и говорите, что Y-хромосома не исчезает. Она мутирует. У нее утолщается ножка.
      - - Да, мы записываем!....
      - Купите по ящику виски. Когда их нет. И вожжи.
      - Вожжи?
      - Да, вожжи. Это орудие социального научения.
      - Записали.
      - Перед их приходом собраться всей группой и опустошить ящик. Взять вожжи, явиться и устроить свинство. Жрать, ронять за собой, блевать. Терять кал. Опустите в сортире стульчак. Прибейте его гвоздями. Вожжи держать в руках. Говорят, что зарплата большая? Без вас обойдутся?
      - Говорят.
      - Купите боксерские перчатки. Смешанные браки есть?
      - Есть!
      - Напомните им, что есть ку-клукс-клан. Оденьтесь в белое. Проведите по дому и покажите свинство. Потом показательно разденьтесь и покажите утолщение ноги у Y-хромосомы.
      - Понятно!
      - Погоняйте вожжами. Поучите. Поажите шовинизм.
      - Поняли!
      - Давайте порепетируем. Ролевая игра. Ассистент! Ящик виски.
      ...
      - Все молодцы. Явитесь завтра. Вы, в очках... задержитесь.
      ...
      - Доброе утро. Как дела?
      - С толстой ногой не очень, доктор...
      - Ерунда. У меня ее вообще нет. Я транссексуал, я отрезал.
      - Почему???!!!
      - ОН велел.

      - Доктор, у меня твердый стул.
      - Ну что же. Это неплохо. Оформленный?
      - Да, очень качественно.
      - Поздравляю вас просто. Какой окраски?
      - Дерево темных сортов.
      - Консистенция?
      - Да такая же, доктор.
      - На что же вы жалуетесь?
      - Так в нем гвоздь. Стул остался от бабушки.
      - Я не понимаю. Вы проглотили гвоздь? Вы зачем-то храните бабушкин стул?
      - Нет. Это в стуле гвозь. Всю жопу исколол. Вот я вам продемонстрирую и вас проинформирую...
      - К хирургу! К хирургу! Мать твою, в следующий раз начинай сразу с шапки рассказывать! С зимней ушанки!
      - А вы ничего не посоветуете?
      - Отчего же. Посоветую.
      - ??
      - Экспресс-диагностику.
      - А это как.
      - Здесь рядом дорога, часто ходит экспресс. Лягте на шпалы и ждите.

      В переходе метро, в окружении ментуры, что со свинкой на лице, так и не вылеченной с детства, торгует своей убогой наружностью некая шушера. А еще торгует обычными вещами, привычный ассортимент у нее расширен: санитарная книжка, диплом и БОЛЬНИЧНЫЙ ЛИСТ. Рынок не дремлет, реагирует. Интересно - продаст пустой или выпишет и тут же закроет?
      Это была присказка, сам только что видал. А вот и сказка, гипотетическое продолжение.
      Подхожу я к этому несчастному существу, интересуюсь больничным.
      Та продает, рублей за пятьдесят.
      И тут же меня окружают свинки-милиционеры.
      - Пойдем! - говорят. - Больничный оформим! Болезнь!
      Заводят меня в чересчур для меня красный свой уголок.
      Первая свинка объявляет:
      - Предлагаю на выбор: либо свежий триппер от той вон мартышки, что чалится здесь уже третий час...
      - Начальник!...
      - Маааалллчать!....
      - Правда, там и еще что может расцвести, но это уж, как бог положит.
      Действительно: в клетке-обезьяннике сидит чудовище; дитя канализации, условно женского пола: мечется, ища закурить.
      - Либо - ушиб почек, головного мозга и прочих органов. Вы же, надеюсь, не думаете, что здесь разрешается торговать фальшивыми больняками? Что милиция это допустит?
      - Нет, - говорю, - здесь разрешается трудиться лишь настоящей милиции.
      И малодушно выбрал триппер.
      Мне дали больничный на три дня и полезные советы, которых у свинок была бездонная пропасть.
      - И забери ее с собой, - распорядились они. - Она нам надоела, а на тебя глаз положила.
      - Мало ли кто на что положил, - философски вздохнула вторая свинка.

      К одному доктору обратилась неприглядного вида и запаха женщина, которая сообщила, что ночью из нее вышло оснащенное иглами чудовище, похожее на ежа о трех ногах, а четвертая в зубах, растворилось в тумане, и что бы это значило.
      Доктор посоветовал ей прекратить пить настойку боярышника флаконами и устроиться на работу.
      Та послушалась, и перешла на настойку овса; это постоянно мешало ей выполнить второй совет доктора.
      По ночам в квартире женщины раздавался ежовый топот и распространялся на весь десятиэтажный дом хрущевской постройки.
      Соседи позвали милицию.
      Милиция с понятыми и автоматами увидела, как женщина поймала посреди комнаты колоссального увечного ежа и прижала его игольчатой шубой к выдоенной ежом груди, и еж вошел внутрь женщины, где и замер в сезонном анабиозе.
      - А вы, бесы, подите вон, - сказала женщина.
      И те, что были поименованы бесами, убрались восвояси, а один милиционер завел себе канарейку и подолгу разговаривал с ней после службы; далее он принял решение свести ее с помянутым ежом для дальнейших нравоучительных бесед.
      Канарейка вошла в женщину и соединилась с ежом, а милиционер вошел тоже, но скоро вышел привычным путем, и, видя невозможность слияния алхимических лун, задушил хозяйку кушаком.
      И ангелы, явившись, забрали канарейку и ежа в Рай как Божьих тварей, а их носительницу и подносителя отправили, предварительно умертвив крылами последнего, в Ад как преступивших Закон, где им - что явствует из полотен Босха - подселили много разных животных в самые разнообразные места и запретили вступать с ними в сношения.

      Жил да был один очень трусливый доктор, который ужасно боялся ответственности, особенно уголовной. А отвечать, по завету Германа, приходилось за все: расписывался за больничные и рецепты, заправлял диспансерным учетом, грамотными записями, диагнозами, да ключом от кабинета. И еще от письменного стола.
      Особенно обидно было, что доктор был очень глуп и в то же время - психиатр, которому ума, казалось бы, не занимать, каждый спешит чем-нибудь поделиться.
      А ему тоже следовало делиться - той самой Ответственностью, иначе на кой черт все это государственное здравоохранение, если человек отвечает за нечаянный промах или запах персонально. Раскидал на весь диспансер - вот тебе грехи и отпустили. Но доктор был настоящий параноик. Он все запирал ключом и сто раз проверял, не слямзил ли кто чего - бумагу, печать или приглашение на заседание психиатрического общество: билет.
      Больных он слушал так себе и выписывал валерьянку. Очень редко - корвалол.
      Однажды дверь распахнулась, и в кабинет вошел Фантомас. То есть это был человек, вообразивший себя Фантомасом. Он нацепил лысую маску и принес визитную карточку, с которой правда, не исчезали чернила.
      - Что беспокоит? - мрачно спросил доктор.
      Фантомас, в синем костюме, сел на стул и положил ногу на ногу.
      - Ха-ха-ха! - произнес он деревянным голосом.
      Доктор отложил ручку.
      - На что жалуетесь-то? Голоса? Видения? Вас преследуют?
      Фантомас закурил сигару и снова изрек полупрезрительно:
      - Ха-ха-ха!
      Доктор внимательно посмотрел на него, и тут его осенило. Он снял колпак, надел на Фантомаса; накинул тому на плечи халат, пересадил за стол, подсунул пачку готовых рецептов.
      - Вы тут посидите, а я сейчас приду, - улыбнулся доктор.
      - Ха-ха-ха, - послышалось из-за спины.
      Доктор швырнул ключ и побежал домой.
      "Решат, что выгнал меня, - думал он радостно на бегу. - Или убил".

      У одного больного в санатории, когда он поедал шашлык из пяти блюд, щелкало в ухе.
      - Треснешь, - прошептал ему местный доктор, проходивший мимо по делам, терпящим отлагательство.
      - Вах! Мимо ходи! Сациви мне, Саперави!....
      -... Я же говорил - треснешь, - улыбнулся доктор, занося секционный нож. Ответить ему "вахом" субъект, лежавший на железном столе, уже не мог. - Ну, правильно, коллега, - тут заворот кишок. Саперави не желаете? Здесь много! Нет?
      Ну, тогда давайте спиртику.

      Однажды заслуженный и народный доктор-хирург потерял перчатку. Он ехал вырезать из живота на работу одну редкую плюс-ткань - лишнее, снаружи невидимое, разрастание в брюшной полости. Дальше все разворачивалось, как в песне: "Же по Невскому марше, Же пердю перчатка" - и так далее, с нулевым успехом. Поэтому после пришлось ему воспользоваться чужой. И это была не совсем перчатка, а такая теплая шерстяная варежка, еще насквозь мокрая оттого, что побывала в полузимней луже, и ее не досушили на полумертвой батарее.
      Дело в том, что доктору, когда тот резал оторопелые животы, надевали на резиновые перчатки шерстяные - или, вот, варежки, а на халат и колпак набрасывали шубу и бобровую шапку; что же до марлевой повязки, то ее оборачивали толстым шарфом, перехватывали, так как в операционной не топили, и было очень холодно.
      А не топили потому, что больница безнадежно задолжала Энергонадзору, Ночному Дозору, Госнаркоконтролю, региональному уровню, федеральному уровню, а самое главное - тайному и мелкому педеральному уровню местного значения, где деньги застревали, словно клок волос в водостоке, и постепенно рассасывались под действием засланного органами хозяйственного средства Крот, преображаясь в предметы роскоши - ковры, например, вытканные лично туркменбаши.
      Ну, подождали, пока там все нагноится, локализовали очаг и нашли рукавичку. Дело житейское.
      Но в следующий раз, чтобы не зябнуть, доктор хлобыстнул граммов триста тридцать; отрезал плюс-ткань и упал головой прямо в брюхо, куда его, как в рассказе Аверченко, и зашили калачиком. А женщина, хоть и не видела из-за ширмы, но все слышала, будучи под местной, спинномозговой анестезией, но молчала. Думала про себя: приду домой, распорю бритвочкой, и будет мне справный мужчина со степенью (чего - она не задумывалась), а то я одинокая, а он мне обратно зашьет, а иголка и нитка у меня есть, и йод.

      Знаем, живут на свете среди прочего мира фигуры не лучшие. А Господь Бог, если только не отверзнет свои милости, постепенно отлучает таких личностей от Бытия. Нерадивых докторов это тоже касается. Зло, которое они несут людям, называемое ученым словом Ятрогения, блистательно претворяется во благо. Ибо благ Господь.
      Была-существовала одна такая вреднющая бабка, которая однажды, верите ли, нет, свела себе бородавку и сунула соседке под коврик у двери, а соседка упала, да так, что без ноги осталась, хотя и тут не без докторов, но это уже цепочка случайностей. Хотя за такое, конечно, положено приравнивать и причислять к безликам.
      И в этом Богу во многом способствуют те самые бессердечные доктора.
      Шапокляк, о которой идет речь, была настолько же безнадежно больна, насколько здорова.
      И вечно домогалась могущественных лекарств со скидкой, которую ей, естественно, не начислили за неумение прилично себя вести. Она требовала от него массы снадобий. А ведь любому мудрецу и даже не очень умному известно, что можно принимать сразу ну, 2; ну, 4; ну, 24 таблетки (автор и не такое видал - ничего! переживут автора), а эта хотела вообще всего сразу - "от" ног, головы, живота, промыслительно путаясь в предлоге. Бабка не верила доктору и считала, что все самые лучшие рецепты он, жидовская морда, приберегает для своих.
      Тут на радость доктору открылась аптека для пожилых, с половинной скидкой. Посидел он, послушал бабку, да и выписал ей сразу все, чего просила, прикинув пенсию. Ну, будет булки поменьше жрать. А то - милостив Бог - уже и вовсе не сможет придти.
      В аптеке добрый аптекарь, вылитый Айболит из рода Менгеле, очаровал покупательницу. Он проводил ее до крыльца, где было скользко, и счастливая, сияющая бабка несла перед собой огромную коробку, где были валокордин, корвалол, стугерон, сонапакс, грелка, туалетная бумага, новокаинамид, дигоксин, аймалин, мезатон, лечебные стельки, клизма и туалетное коричневое мыло - все за полцены, как обещано.
      Мимо шли два молодых человека в шарфах и беретах, с треногой и какой-то аппаратурой.
      - Стойте! - заорал бабке один и сам встал, как вкопанный.
      Его товарищ воткнул треногу и навел объектив.
      - Улыбайтесь! - заорал еще громче первый. - Это для рекламы! С такими же лицами, как только что!
      Бабка заулыбалась во весь рот, приулыбнулся и аптекарь, помогавший ей держать коробку.
      Второй фотограф отснял материал и показал первому большой палец.
      Потом по фотографии соорудили рисунок так, чтобы выглядело совсем по-домашнему, уютно, однако сходство осталось разительное. Сделали вывеску, повесили под крестом.
      А дальше и дворик преобразился: горку построили, качели, песочницу, огромные счеты для малышей, поставили скамейки, разбили газоны, извели окрестную нечисть.
      Мамы гуляли с детьми и постоянно показывали на рисунок веселой бабушки с коробкой лекарств. Хорошее дело: аптека, сынок!
      И бабушка посмотри, какая.
      Как живая.

      Незнакомец искал Незнакомку. О ней уже сложили стихи, и ее надежно заБлокировали, пустив на рекламу дешевых питейных заведений. Однако про Незнакомца никто таких стихов не написал, хотя он намного чаще бывал в трактирах и кабаках. Это казалось обиднее тем паче, что Незнакомец считался поэтом. Он был горд и не набивался в соавторы к Блоку, чтобы Незнакомка ходила меж пьяными не одна, а с Незнакомцем. А то, дескать, всегда без спутников. Что мешает? Поэт-Незнакомец решил отомстить за всех юнкеров по фамилии Шмидт и написал свое, персональное стихотворение, "Незнакомец". Прогулявшись по привычным кабакам в поисках Незнакомки, он угодил на некий бал, куда его вовсе не звали, но пропустили по причине болезненного, художественного вида - всего в лихорадке, с черными локонами: вероятно, просто перепутали с каким-то пианистом.
      Там, осушив немало бокалов, он вылетел на балкон.
      На балконе стояла какая-то дама. При виде взволнованного Незнакомца она стала ждать объяснений, но так и не дождалась.
      - Что же вы молчите? - спросила она капризно. - Мы представлены?
      Они стояли, овеваемые петербургскими ветрами разной ориентации и направленности.
      - Хотите, я прочту вам стихи? - Незнакомец тянуть не стал и говорил без обиняков.
      - Конечно, - дама поджалась, как птичка.
      Тот расправил длинный шарф, отвел руку с широкополой шляпой. И прочел:
Средь шума бала, женщин света, Он брел нехожеными тропами, Но свет не принимал Поэта, Тесня бессовестными жопами.       ...Его долго топтали; особенно постарался старичок-генерал, чего от него давненько не ожидали: выбил все зубы.
      Потом свезли в пролетке и сбросили с башни Вячеслава Иванова в тот самый миг, когда Бальмонт одолевал подъем, бормоча: "Я на башню всходил, и дрожали ступени..."

      - Мне скучно, бес, - протянул принц Флоризель.
      Я, более известный как полковник Джеральдин, уже видел это по ощипанному и чуть утомленному ласками попугаю, а также по чучелу Председателя, которое принц распотрошил заново и снабдил лепными гениталиями. Судя по выпавшему стеклянному глазу, приласкали и Председателя.
      - Едем? - осведомился я, берясь за цилиндр.
      - Едем, - вздохнул Флоризель. Но прежде он употребил кокаин, который давеча прикупил у мистера Холмса в дозе, достаточной для среднего наркозависимого слона
      Никем не узнанные, мы прогулялись по местам, где венерические болезни передавались уже не привычным, но даже воздушно-капельным путем.
      Внимание принца вдруг привлек весьма - и недавно - отмочаленный субъект, который, тем не менее, собирался поехать в какое-то собрание.
      - За ним! - прошептал воодушевившийся принц.
      Мы взяли кеб и помчались следом, причем по дороге принц норовил, высунувшись, ухватить кебмена за хлыст и как-нибудь подшутить над обоими. Вскоре мы подъехали к мрачному зданию с табличкой на двери: "Только для членов клуба". Флоризель, увидев, как за незнакомцем захлопнулась дверь, подскочил, взял дверной молоток и принялся колотить, что было сил.
      Нам открыл благообразный старец с бегающими глазами.
      - Вы члены клуба? - спросил он подозрительно.
      - Ах ты, старый козел! - я потянулся за шпагой.
      - Теперь я и сам вижу, что вы его члены, - мгновенно и блаженно согласился тот. - Проходите в залу.
      "Новый Маньяк-Председатель!" - потирая руки, шепнул мне принц Флоризель, но здесь он ошибся: председателем собрания человек из двадцати всякий раз назначался кто-нибудь новый. Сегодня им был плешивый старичок с полуоткушенным ухом.
      - Сдаем картишки, - прошамкал старичок.
      Нам с принцем было видно, как трясутся руки у тех, кто получал карту. По ходу дела выяснилось, что самым страшным считался туз пик: он означал ужасную болезнь, всякий раз - новую. Сегодня он достался, как назло, тому самому пострадавшему, которого мы выследили.
      - Туз пик... - произнес он одними разбитыми губами.
      Председатель торжественно распечатал конверт:
      - Эксгибиционизм! - прочел он неожиданно зычно.
      Побитый встал, как собака. Зато - бешеная. По правилам клуба, он должен был спроецировать недуг на окружающих.
      - Вы, все! - заорал он вдруг. - Вы лишены элементарных моральных устоев. Вы показываете свои омерзительные пиписьки грудным мамашам и престарелым матронам. Вы прячетесь по кустам, вы пользуетесь анонимными прозвищами... Вы называете эксгибиционистами порядочных, заслуженных людей- как в печати, так и прилюдно... Вы приспускаете уже заготовленные к спуску панталоны и караулите маленьких девочек и мальчиков с собачками и кошечками!...
      Тут началась свалка.
      Общество, обвиненное в доставшейся несчастному болезни, набросилось на него, его принялись бить тростями и едва не убили, когда бы мы с Флоризелем не разогнали, действуя по-дьявольски исподтишка, всю эту кучу мала.
      Флоризель пожал плечами.
      - Общество поклонников обычного трансфера по системе доктора Фройда, - шепнул он мне. - Свой собственный порок переносится на других, что выливается в садизм и мазохизм, приближающиеся к анальному.. Вы слышали о таком, Джеральдин? Особенно в печати. Всяк норовит нахамить соседу.
      Конечно, я слышал, ибо сам и внушил эту мысль доктору Фройду под видом сразу всех членов его кружка, особенно налегая на Карла Густава Юнга.
      - Поиграем еще? - скрежещущей голосинкой предложил председатель.
      Наше вмешательство не дало тяге к проекции до конца разрядиться.
      - Отчего бы и нет, - молвил я, подкручивая усы. - Сдавайте.
      Фокусам с картами я был обучен еще в зороастрийскую эпоху. Туз пик достался принцу Флоризелю.
      - Проказа полового члена, - прочел он громко.
      Собрание возбужденно загудело. Ну-ка, пусть попробуют обвинить их в этом ужасном заболевании, приобретенном, не иначе как, в колониальных борделях.
      Но, вопреки ожиданиям общества, принц, мужчина видный и отважный, да и со мной при своей особе, повел себя иначе:
      - Да, он у меня большой проказник, - согласился он, не обвиняя в болезни присутствующих. - И я сейчас покажу вам некоторые его проказы!
      Он прыгнул на зеленое сукно и скинул полосатые панталоны. Члены клуба в ужасе отшатнулись при виде открывшегося им зрелища, ибо принц был и в самом деле не вполне здоров.
      - А ну!... - заревел принц, хватая за бороду первого попавшегося господина. - Играем в очко! В двадцать одно!
      Меня всегда поражало количество энергии в принце: были ведь уже попугай и чучело, а сплин сохранялся....
      Через минуту воющее, полураздетое собрание повалило из особняка. Многие походили на павианов и гамадрилов.
      Застегиваясь, играя тростью, принц вышел последним.
      - А как же я, вашество? - встревоженно спросил привратник. - Ведь вы уже изволили называть меня козлом...
      - Да ты козел и есть, - ответил ему Флоризель. - Остановись, мгновенье!
      И мы с ним отправились искать другие клубы и комьюнити.

      Одной неимущей, мохнатой твари без имени и места в классификации видов, за бессовестные гроши, да и то - апельсинами, научные медики предложили стать волонтером в научном опыте. Ей, которую злые дети вечно дразнили за неизлечимый гермафродитизм; ушастой и генетически неполноценной со школьной скамьи, подселили крайне полезный и важный ген для постепенного формирования сверхчеловечества. А получился, при таком-то финансировании, не гиперборей, а злобная, озабоченная бабка-гора в заснеженном ослепительном шапокляке, мгновенно родившая мелкую мышь, едва доросшую до крысы. Сама же старуха уменьшилась до обычного пенсионного размера и моментально потребовала два льготных удостоверения, рассчитывать на которые вообще не имела оснований. Это было попросту смехотворно. В собесе, к великому сожалению его сотрудников, пятнадцать минут хохота в очереди продлили жизнь всем посетителям на пятнадцать минут. За этот бесполезный продукт и перерасход спирта институт оставили без премиальной канистры, и вообще поставили всем приличную клизму. А старуха извела и замучила участковых врачей, шляясь к ним и требуя вытащить из ее генов прокравшегося туда крокодила, ибо всякий ген при дефекте имеет свой специфический, всепожирающий эффект, за что старуха и назвала его этой подходящей рептилией. Вытащить, вырастить, приодеть и продать в зоопарк. А вместо него подшить ей крысу по ларисьему имени, да по причине большего сродства, и чтобы по ночам сексуально шебуршала под увядающей кожей.

      Был когда-то на свете, в доме одном, глубоко нездоровый и озабоченный человек, уже почти старичок. Больше всего на свете он боялся что-нибудь забыть: потушить свет, погасить газ, запереть дверь, отворить форточку, завинтить кран.
      А выходил он довольно-таки часто по разным делам.
      И вот - не выйти ему.
      В медицине для такого несчастья имеется даже особенное название, да зачем нам его помнить?
      Вот он все погасил, потушил, завинтил, поотворял и запер. Уже на улицу вышел, и вдруг - страшная мысль: а ну как не выключил?
      Он быстро бежал домой, отпирал, притворял, зажигал, для надежности включал, потом для уверенности с громким хохотом выключал, и - на всякий случай - проверял заново - потушил ли, завинтил, отворил.
      И выходил. И возвращался с троллейбусной остановки, нездоровым галопом. Потому что...
      Короче говоря, он отправился к доктору в дикой панике, решив, что совершенно рехнулся. Но доктор на такого рода фруктов насмотрелся досыта - так, что иной раз, бывало, себя самого подлавливал на какой-нибудь мелкой проверочке. "Тэ-э-э-к-с", - говорил себе доктор и немедленно уходил, куда глаза глядят: лишь бы подальше.
      - Ну и чепуха! - расхохотался доктор. - У вас тревога, невроз! Я вам выпишу успокоительные таблеточки! И вы быстро позабудете обо всей этой ерунде!
      Это был настоящий доктор. Он знал, что выписать. Кому. И когда. Одному, например, прописал слабительное, и пациенту приходилось сидеть дома. А этому назначил настоящие тормоза с побочным эффектом приподнятого настроения.
      Помогло в тот же день. После первой же таблетки наш герой мгновенно понял, что ему по сараю - погашено, заперто или выключено. Он взялся делать эксперименты: уходил на почту при горящей плите и в сберкассу - при включенном телевизоре.
      Пил эти таблетки неделю и совершенно поправился. Даже набрался какой-то спеси.
      Надумал принять ванну. Пустил воду, а сам пошел, сел в кресло, включил поле чудес. Рядом - бутылочка, стаканчик и баночка для окурков.
      Тут входят двое, снизу. Она - колоссальная, свинообразная, розовомясая. Он - как довесок в форме косточки. Они под ним жили.
      - Это у вас вода льется? - спросила Свинья, уже слыша журчание. - Дуб такой! Это ты нас залил?
      Наш герой встал, пошел посмотреть - действительно, он увлекся. Ванна давно переполнилась, и все текло на пол, просачиваясь к свинячьему обеденному столу.
      - Ничего, - беззаботно ответил жилец, пребывая под воздействием таблетки. - Пустяк! Бог не выдаст - свинья не съест.
      - Съем, - поклялась Свинья.
      А муж перекрестился.

      С переходом дочки из глупой школы в умную гимназию при музее репортажей поубавилось. Однако, на словах тяготея к слову, она пробралась в библиотеку и принесла домой, где мульон терзаний и книжек, произведение Алексея Югова "Отважное сердце" (не путать с фильмом, где Мэл Гибсон занимается чем-то похожим). Книгу она выбрала сама, и строгая обычно библиотекарша разрешила не возвращать ее сколь угодно долго, хоть никогда.
      Книга повествует о святом Александре Невском, Татарском Иге, ханах и баях; издана в 1984 году (может быть, ничего? - подумал я. - Уже близко, уже рассвет...)
      Как же.
      О тевтонах-гондонах, прославивших князя, там ни слова, все больше про каких-то татар, с которыми у нас нынче вполне приличные отношения. Ну, и о святом князе. Святость его вызывает во мне сомнение, но раз Конституционный суд решил - точка. И вот, наугад, открываем с женой и читаем, ближе к финалу (отрывки):
       Partisanen:
      "Гасило (положительный, социально близкий персонаж, из первых большевиков, лесной бандит) угрюмо слушал угрозы царевича и гневно щурился.
      - Так-так... Ну, што еще повелит нам кость царёва?"
      (Уносимся в будущее, прямо в Ипатьевский дом).
       О юном, пленненном докторе-интерне. Вещает собака, хан Берке:
      "Оставь князя Александра!... Он обречен... Своими познаниями в болезнях ты заслуживаешь лучшей участи. Моим лекарем стань! И рука моя будет для тебя седалищем сокола (???????? - перспектива нежелательная и малопонятная - АС). Я буду держать тебя возле моего сердца. Ты из одной чаши будешь со мной пить, из одного котла есть!..."
      (...)
      - А я брезгую, хан, из одной чаши с тобой пить, из одного котла есть! - воскликнул гордо Григорий Настасьин (догадывался, видно, о микроорганизмах! - АС). - Ты - кровопивец!...
      (...)
      - Знай же: тебе уже не увидеть, как взойдет солнце!
      Юноша (чем не Циолковский? - АС) вскинул голову:
      - Я не увижу - народ мой увидит! (Увидел! Здорово, что я уже сам написал, как оно взошло! - АС; см. "Лента Mru") А вы погибнете, глухое вы царство и кровавое!...
      ...Эта ночь была последней в жизни Настасьина".
      (Вот куда раньше распределяли выпускников-медиков. Иначе еще при ханстве был бы у нас и собственный Дженнер, и Пастер, и лекарство от СПИДа, и ножик от сифилиса... - АС).

      Жила да работала на входы и выходы станция некоего метро. Любому известно, что оно является местом повышенной опасности для людей. Но эта станция вдруг сделалась настолько опасной, что ее пришлось оцепить. Дело в том, что многие в нее входили, но никто не выходил... Утро-вечер, через день.
      Случилось, что на сей раз, засучив себе ум и взявшись за рукава, ответственные фигуры поработали оперативно и по-умному: послали первыми врачей - а ну, как людям там становится плохо?
      И правильно сделали, ибо на станции скопилась огромная толпа нездоровых людей - даже бабушки и тетушки приуныли в напоре, с которым влачили свои тележки с колесиками. Убавили штурм и дранг.
      А дело было в том, что в ближайшей к метро поликлинике - то утром, то вечером, в разные смены - один доктор, сторонник систем древнейших и новейших, советовал каждому шить деревянное платьице и привыкать к земельке.
      Маскируя земельку грязями.
      И вот все люди, от него выходившие, занимали очереди к другим докторам и вели в коридорах беседы, после чего порешили, что лучше им сразу застолбить мавзолей. Ступили на эскалатор и постановили сделать, как надо, единым махом. Остаться.
      Этого доктора немедленно взяли работать в метро, фельдшером. В медпункт. И он очень прилично управлялся там с занедужившими - особенно с теми, что угодили под поезд или же, в зимнюю пору, лизнули из шалости контактный рельс. Замечательно оформлял документы.
      Вообще, у него был безупречный, каллиграфический почерк. Кроме того, он мечтал построить себе шинель - он ведь все-таки считался офицером запаса и обладал таким правом: носить, но райвоенком - тот лишь топорщил на доктора тараканьи, русско-прусские усы, да топотал ножищами. А старая шинель совсем поистерлась. Из нее клочьями лезла то ли вата, то ли пакля, а местами - мочало.

      Окровавленный травматолог в съехавшем колпаке ударил ногой и распахнул маленькую, железную, но чисто-чисто белую дверь в стене.
      Сидевший за дверью сексопатолог, скучая, рассматривал атлас.
      Вперед себя хирург протолкнул перебинтованного, всего в зеленке и шинах мужчину. В руке коллега держал еще мокрые снимки черепа.
      - Слушай, побеседуй ты с ним, - попросил он молитвенно и сурово. - Голова вроде цела. Кажный день... кажный божий день... то привезут, то сам притащится... То с фонарем, то за швами на губы - я бы так и зашил на фиг... с буркалами вместе. Поговори с ним. У товарища проблемы.
      Сытый сексопатолог захлопнул атлас и откинулся в кресле. Он был счастлив помочь такому авторитетному, настоящему доктору-работяге, каким был травматолог. Себя-то он таковым не считал, страдая неполноценностью.
      Трудяга вышел, грохнув дверью.
      Сексопатолог поиграл шелковистыми бровями.
      - Слушаю вас внимательно, - прошелестел он.
      - Видите ли, - клиент пытался улыбаться, и речь его, в силу опухлостей и размозжений ротовой полости, была не до конца внятной, - я фотограф. Свадебный. Я - мастер своего ремесла. Талантище. За это меня пока держат, и я нарасхват даже перебинтованный...
      - Вы страдаете вуайеризмом, - догадался доктор. - Вы подглядываете.
      - Почти угадали, - тот попытался улыбнуться. - Я снимаю сочетание брака, родню, свадебный поезд, банкет, разъезд и часто прохожу с молодыми прямо в их новобрачные ночные хоромы, чтобы сработать на совесть... Но у меня есть маленькое хобби... Я прячусь там...
      - И?...
      На вопрос же, в чем причина, он ответил, как мужчина:
      - Ууууууууууууууу!!!! Я всегда с собой беру ви-део-камеру!... Я всегда с собой беру ви-део-камеру!...
      И добавил:
      - Очень хочется приз. Уже послал, куда надо, сотню роликов....

      Резкая смена климата, часовых поясов и привычного социума - зооциума - отрицательно сказывается на некоторых известных персонажах.
      Например, у Бармалея, который уже проживал, как и было ему обещано, в городе Ленинграде; этот Иона, этот отечественный вариант капитана Крюка, испытывал сильные неудобства в связи с постоянной эрекцией. В Африке, на Лимпопо, он сам привык и всех приучил к зоофилии, от которой, кстати заметить, и заболели несчастные звери; Айболит, который тоже был не промах в этом деле, быстро смекнул, что к чему, и подобрал нужные средства - шоколадки, градусники...
      Но в Ленинграде подобное не поощрялось.
      Айболита - ищи-свищи, а потому Бармалей отправился к участковому доктору Нехайболиту.
      Тот лениво нацарапал рецепт на пустырник, выписал бром, назначил электросон и попросил у Бармалея - да-да, уже звучала такая сказка! чуть выше! - его факсимиле.
      Бармалей, не особенно грамотный, стал всячески пробовать это слово.
      "Факс. Милый. Факси, милый. Фак ми, милый. Фак семимильный. Неужели меня уважат?" - не поверил Бармалей, уже поверив заранее.
      - Что вы делаете? - отпрянул Нехайболит. - Застегнитесь немедленно! Подпись! Расписаться тут и тут!
      Бармалей начал медленно багроветь.
      - Значит, Ленинград? - тихо вымолвил он. - При уже семимильном факе?
      Очередь разбежалась, когда из-за двери Нехайболита понеслись вопли:
      - Вот тебе первая миля!... А вот вторая!... И все - морские!.... И все - зеленые!... И еще восемь футов под килем!... И девять кабельтовых!.... И восемь узлов!....
      Не ходите, дети, ни в Африку гулять, ни к доктору Нехайболиту. Его личное факсимиле раскололось пополам. И первая половина куда-то скрылась.
      Сталин вообще недолюбливал этот строптивый город.

      Хоттабыч варил пельмени и нечаянно сжег себе волшебную бороду.
      Теперь он был совершенно лыс и брит, ибо старческая борода занялась сразу и вся. Волька быстро намочил полотенце и обмотал Хоттабычу челюсть, но это стало всего-навсего заключительным и освежающим жестом парикмахера.
      Тело Хоттабыча было обделено волосами, но в паху они, тоже волшебные, были.
      И он угодил в приемное отделение больницы за оголтелый эксгибиционизм.
      Его скрутили после раздачи подарков в песочнице.
      Там, во дворике, куда вышел Хоттабыч, он сразу пошел порадовать малых деток и расстегнулся. В паху же Хоттабыча наблюдалось спутанное возрастное образование, где сам шайтан не разберет, что и к чему относится. Но благородные седины топорщились. Настолько, что один маленький мальчик даже подошел и ударил по ним совком. Хоттабыч заулыбался, выдернул волосок, издал приветливый мудозвон. Совок превратился в старинный кривой кинжал.
      - Вырастешь - брадобреем будешь, - пообещал дед. - Или великим шахидом, - добавил он, сокрушаясь о бороде.
      Тут подлетела машина, и деда заковали в наручники так, что он не смог дотянуться до магии меча и кинжала. Отчество деда добавило подозрений. Но в милиции сразу же убедились в полном умопомешательстве старика, его явном безумии и дезориентации в обстановке. А потому свезли в больницу. Там наручники, разумеется, сняли.
      - Ну-с? - обратился к побагровевшему от бешенства Хоттабычу дежурный доктор.
      - Я продам тебя в рабство, - прошипел старик, расстегнул брюки и дернул за все, что сумел захватить в горсть. Звон получился колокольный.
      Тут же вошел главный врач.
      - Вам повесточка, доктор, - сказал он доктору. - В военкомат. Поедете на сборы. Идемте со мной, уполномоченный уже вас дожидается.
      А Хоттабыч, так и не застегнувшись, вышел за дверь, заблудился и долго бродил по крылам больницы, совмещенной с амбулаторией, пока не вышел в детскую поликлинику.
      Там кашляли, чихали, пускали сопли.
      - Кому мороженого? - расплылся в улыбке дед.

      - У вас белка в колесе, - равнодушно сказала диспетчер.
      - Где, где? - заозиралась бригада Скорой Помощи: доктор с фельдшером. Оба рыла были в пуху, оба выспались отвратительным образом, созерцая кошмары, и решили теперь, что белку (белую горячку) относят к ним, и почему-то приплетают колесо - потому что они на колесах едут или сидят иногда, что ли? Они везли Фантомаса, которого наконец-то сняли с приема больных (тем, кто не читал уже рассказанной ранее сказки о Фантомасе, наверное, будет не интересно). Может быть, где-то выяснили, что пациент переоделся Фантомасом, и делятся с коллегами диагнозом? А на хрена?
      - В колесе обозрения, в культурном парке, - объяснила диспетчер. - Забрался в люльку и бесится там, охотится на черта, с топором. Всех распугал и разогнал. Езжайте и заберите, когда доедет донизу.
      У обоих быстренько отлегло: не про них.
      - А почему психиатрия должна? Пускай милиция нам его снимет и привезет! Пусть притормозят его повыше!
      - Милиция отказалась. Не ее профиль. Он же, говорит милиция, не всегда наверху. Не тормозить же его для пожарных. И пожарные отказались. А в МЧС занято. Да и они откажутся - не котенок, мол, скажут. Что мне, по телефону доверия звонить? - рассвирепела диспетчер. - Расплакаться?
      - Мы же уже везем Фантомаса, - возмутился доктор.
      - Ну и белку захватите по пути.
      Белка была коварной штучкой: припрятав топор, она спокойно продержалась всю очередь и купила билет, напевая: "Купила мама Филе отличные бахилы...Бухилы настоящие, не спиртосодержащие..." А потом было поздно.
      Слава богу, отправился в небеса без соседей.
      Когда бригада подъехала, в колесе обозрения, в люльке, скакал обезьян и с остервенением размахивал топором, вызывая на бой самого черта.
      - Как скажешь, - молвил фельдшер.
      Аттракцион стал бесплатным; его окружило раздавшееся кольцо сбежавших с колеса и других прогуливающихся.
      Связанного Фантомаса выпустили, когда захваченная люлька поравнялась с землей.
      При виде наконец-то внявшего и материализовавшегося сатаны, обезьян заревел ревуном-обезьяной и бросился на высокомерного Фантомаса, как безумец на Печорина из романа "Герой нашего времени". Живи Лермонтов и по сей день, он взял бы в герои кого угодно из этой сказочной компании, но только не Печорина. Печорин сидел бы и тихо заведовал кабинетом эндоскопии.
      - Ага! - крикнул герой-обезьян, и тут же был скручен.
      - Ха-ха-ха, - индифферентно произнес Фантомас.
      Ну и вот: тому доктору, что посадил на свое место Фантомаса, ничего не сделали.
      Во-первых, потому что и кстати пришлось.
      Во-вторых, Фантомас исправно принимал больных, и многих вылечил полностью, найдя к ним верный подход.
      В третьих, повинную голову не секут, а если бы и секли, то доктор, трусливо винясь, втянул ее в плечи настолько, что шея пропала, и некуда стукнуть, и некому руку пожать.

      Доктор Печорин заведовал кабинетом эндоскопии.
      Однажды к нему на прием явился пасмурный Онегин, который давно уж как опился бромной водой и, находясь под пристальным бромнадзором, до того не интересовался сестрицами Лариными, что те прямо-таки ходили по мукам из-за приличного человека, ставшего лишним. А он в упор не замечал, что бромная вода уже наделала вреда. Итак, он выпил эту воду давно, а живот как болел, так и не проходил.
      Доктор Печорин уложил его на бочок, опрыскал зев чем-то настолько горьким, что можно и на дуэль, но перчатки надел только сам доктор, а с Онегина предусмотрительно снял. Затем доктор засунул Онегину в русло, сливаясь с ним, колоссальный оптический шланг, от которого герой более раннего времени затеял бессвязно мычать десятую главу Энциклопедии Русской Жизни - вот почему столь многие полагают, будто она какая-то непонятная - не то зашифрованная, не то недописанная, но явно хульная и обличительная. В последней догадке герои грядущих времен не ошибаются; они лишь думали, что больной проклинает самодержавие, тогда как тот на самом деле материл Печорина.
      Вытянув шланг, доктор запретил Онегину пить, курить, распутничать и прочитал лекцию о здоровом образе жизни: "Вы довели свой желудок до катастрофы, ибо еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет. Вам, сударь, следует крайне бережно относиться к себе - поезжайте-ка на Кавказ!"
      - Всего наилучшего, - попрощался Печорин, уже забывая Онегина и глядя в журнал, где оставался последний больной для осмотра с другого конца. - Будьте любезны, как выйдете - пригласите ко мне господина Ленского, он ждет, - попросил доктор.
      После чего Онегин, повинуясь и скорбя душой, пищеводом и желудком, включая верхний отдел двенадцатиперстной кишки, вызвал Ленского.
      В коридоре он натолкнулся на каталку с человеком в очках, до самого подбородка укрытого простыней. На вопрос, что слетел с Онегина уже на бегу, санитары серьезно ответили хором:
      - Грибоеда везем.

      Жил да был один городской отдел охраны здоровья, где работали на износ и своего здоровья не щадили. Да и родись там почин, поименованный "За того доктора". Сразу после того, как отгремел такой тост, он и родился.
      Главный хранитель городского здоровья слизнул с последними каплями коньяка воспоминания о воинской службе, когда в казарме стояла вечно пустовавшая, аккуратная койка какого-то павшего воина, навеки за это зачисленного в данный региональный сегмент преисподней. И мигом мелькнула мысль: ведь были же павшие доктора? Они были.
      Через пару дней по улицам города начала разъезжать абсолютно пустая Скорая Помощь "За Того Доктора". Водитель исправно ловил и принимал информацию - поначалу; он даже ездил к больным: постоит у подъезда, не выключая мотор да шансон прослушивая, и колесит себе дальше.
      Одновременно, после того же банкета, произвели радикальную реформу в поликлиниках. Там оставили только по два кабинета: "Тот Доктор" и "Не Тот Доктор". Остальные помещения отдали под бухгалтерию и регистратуру. Первый кабинет был пуст, ибо за Того Доктора ездила Скорая Помощь, и возле его двери всегда лежали свежие цветы и продукты, а кто-то однажды попытался зажечь там даже Вечный Огонь (в преисподней - положено), но вот он-то и оказался единственным, кто после этого попал по назначению. Возле второго кабинета неизменно толпилась очередь с номерками и без - некоторые, якобы, "по направлению от Того Доктора". А в кабинете ежедневно, по засекреченному и постоянно менявшемуся расписанию, принимал какой-то один специалист: то глазной, то ушной, то зубной, а то и дамский, с предложением педикюра.
      Тем временем машина "За Того Доктора" перестала выходить на связь и заправляться бензином, но продолжала, по словам очевидцев, колесить и кружить по городу. И вот она однажды затормозила перед одним подъездом, и в квартире старушки, которая ежедневно вызывала Скорую Помощь, потому что любила так делать и еще из-за постоянно зудевшей ноги, разорвался звонок.
      - Кто там? - спросила старушка и услышала в ответ многослойный шепот:
      - За Того Доктора.
      А она действительно недавно опять вызвала доктора. Отворила дверь, и в прихожую повалили Те Доктора: ушные, глазные, зубные, дамские, эндокринологи, косметологи, ортопеды, нервные, психические, челюстные и просто хирургические, сердешные, легошные, жалудошные и кишечныя гомеопаты-проктологи. Быстро отформатировали её зацарапанный жесткий диск и укатили.
      Так вот и родилась городская легенда о призраке: кроваво-снежной машине, что прилетает по первому требованию, и после нее все проходит, и не болит, и ничего не хочется, и уплывает куда-то вдаль...
      Маленьких детей не пугают этим летучим голландцем; они боятся и не любят ходить к докторам, и уж тем более им названивать.

      Был Новый год.
      И Принц - кучерявый, светловолосый, румяный - явился.
      На лестничной клетке он поцеловал девушку и превратился в Медведя, заревел, встал на дыбы. Медведь захрустел девичьими грудями и костями, оглушительно сплюнул хребёт и потопал в сугроб у качелей, рыть берлогу и спать.
      Он был не из опасных шатунов, наш Медведь, недобравших себе еды, но цыплят и медведей считают по осени, да еще в новогоднюю ночь. Его разбудили деревянной, совершeнно детской лопатой, опередив милицию, которая давным-давно двигалась по ночному следу.
      - Ты не смотри, что пристегнули наручниками, - сказали ему доктора. - Все равно ты себе обморозил и руки, и ноги - мы их тебе нынче отрежем.
      - Тогда... я буду, я буду летать! - прохрипел вочеловечившийся и переполненный отчаянием кавалер.
      - Обязательно будешь. Ты вылетишь отсюда очень скоро. Только в камере никого не целуй.
       2004 - 2005