Абдулла Телль. Его возросшая популярность привела к тому, что Телль был вынужден добровольно эмигрировать в Каир в 1950 году. Затем он заочно был приговорен к смерти за свою роль в заговоре против короля, что он всегда отрицал. Только после войны 1967 года ему позволили вернуться в Амман, где он позднее и скончался. Возможности этого незаурядного офицера так и остались неиспользованными.
      Муфтий Амин Хуссейни. Остаток жизни он прожил в изгнании в Бейруте, взывая к милости Божьей, но Аллах так и не внял его молитвам и не поспособствовал его возвращению в Иерусалим.
      Хабес Маджелли. Подполковник, отстоявший Латрун в трех кровавых битвах, затем стал командующим иорданской армией и весьма влиятельной фигурой в ближневосточной политике.
      Фавзи Эль-Кутуб. Знаменитый бомбист долго служил экспертом и наставником по подрывному делу в организациях палестинских "федаинов".
      С еврейской стороны.
      Давид Шалтиель. На своем гражданском поприще долгое время служил дипломатом, представляя свою страну в Европе и Южной Америке. Скончался в 1969 году.
      Узи Наркисс. После Шестидневной войны, исполнив свой обет у Стены плача, вышел в отставку и длительное время работал в службе по приему новых иммигрантов.
      Мотке Газит. Будучи тяжело раненным в последние дни защиты Еврейского квартала, куда он привел своих "территориалов" на помощь Моше Русснаку, долго лечился, а затем вернулся к своей первой профессии дипломата и имел блестящую карьеру, представляя свою страну во Франции.
      Моше Русснак. Многие годы работал в благотворительной организации "Хадасса".
      Давид Элазар. Юный лейтенант, который пинками поднимал свой взвод у ворот Сиона, а перед этим отвоевывал монастырь Сент-Симон в Катамоне, в начале 70-х был начальником Генштаба израильской армии.
      Хаим Ласков. Командир, который организовывал первую бронетанковую атаку армии Израиля, позднее стал удачливым бизнесменом в Тель-Авиве.
      * * *
      Однако вернемся в 1972 год. Сменив безвременно скончавшегося в сентябре 1970 года президента Гамаля Абделя Насера, уже два года у власти находился президент Анвар Эс-Садат, который, кстати, был соратником последнего в подпольной патриотической организации "Свободные офицеры". В 1952 году вместе с другими они совершили Июльскую революцию. Монархический режим короля Фарука был свергнут, и Египет стал республикой. Таким образом, на лето 72-го намечались широкие празднества - 20-летний юбилей Июльской революции. Также, если считать с 1955 года, можно было отмечать где-то 17 лет самого тесного сотрудничества между СССР и Египтом, символом которого стала Саадаль-Аали - Высотная плотина Асуанской ГЭС на Ниле. Казалось, ничего не должно было омрачить нашей дружбы... Но случилось по-иному.
      Июль 72-го перевалил на вторую половину. После возвращения из очередной поездки на Красное море у меня была "фантазEея" - то есть отгулы, - и я находился в Каире.
      День был обыкновенный рабочий, и, как обычно, утром наши уехали на службу. Не успели они разложить на столах карты и документы и просмотреть последние планшеты "воздушной обстановки", как из канцелярии нашего посла Виноградова раздался звонок - "всем оставаться на рабочих местах, но к работе не приступать". Звонок был "интересный", но тревоги или какого-то беспокойства не вызвал.
      Народ затянулся сигаретками, заядлые шахматисты достали свои доски... Но внезапно прозвучал новый звонок-приказ: "По решению египетской стороны миссия советских военных специалистов прекращается... Собрать все документы, бумаги, имущество... к концу дня подготовить списки эвакуируемых" и т.д.
      Что тут началось!.. Больше всего запомнился рассказ коллеги Виктора, который заведовал "секретной комнатой". В самом конце дня к нему забежал взмыленный генерал. С одобрением кивнув в сторону уже опустошенных сейфов, он повернулся, чтобы бежать по коридору дальше, но вдруг резко развернулся, и глаза у него округлились. Виктор проследил за его взглядом... который остановился на портрете Л.И. Брежнева, висевшего там "со времен незапамятных". "Почему портрет до сих пор не снят?" - раздраженно зарычал генерал, нервы которого в конце дня были, видимо, на пределе. "Так указаний же не было, товарищ генерал...", - удачно нашелся Виктор. "Какие тебе, так и растак, нужны еще указания?.. Ты что, не понимаешь, что они надругаться могут!.. Чтоб через пять минут его здесь не было! Смотри, я лично проверю..." И генерал затопал по коридору дальше. Вздохнув, Виктор достал гвоздодер, ножик и полез на подставленный к стене стул...
      На тот момент это был действительно последний рабочий день для наших "мусташаров" и "хабиров" в АРЕ (так по-арабски назывались наши советники и специалисты). Через день-два стали прибывать наши суда и самолеты, чтобы везти военнослужащих на родину (как позднее мне рассказывали арабы, при виде наших "Антеев" у них фуражки "падали с затылков", когда они задирали головы, чтобы разглядеть, на какой высоте у них винты или пилотская кабина).
      Колония наших специалистов в "мадинат Наср", где мы тогда жили, - а каирцы знают, где это место, - стала заметно пустеть. На работу ходить уже было не нужно, деньги продолжали платить, и в принципе настроение было неплохим. Правда, чего уж там скрывать, начались некоторые проблемы, связанные с вынужденным бездельем и все с теми же напитками. Чтобы занять людей, командование распорядилось крутить фильмы каждый вечер, а не 2-3 раза в неделю, как раньше. "Хитом" считался фильм "Офицеры", который вообще-то был новинкой 72-го года. Показывали также "Начальника Чукотки", "Служили два товарища", "Щит и меч". Но особенно всем нравился фильм "Освобождение", это был действительно зрелищный батальный фильм, причем он не требовал особого перевода, и даже арабы из окрестных домов приходили посмотреть на широком экране, как майор Цветаев с товарищами гнали фашистскую нечисть за пределы нашей Отчизны.
      Больше всего нашим отъездом были огорчены владельцы многочисленных продуктовых и ширпотребных лавок, расположенных в "мадинат Наср". Они сразу теряли серьезный бизнес, связанный в первую очередь с продажей продуктов питания. Ведь наши мусташары, отсидев "на канале" по 15-20 дней на солдатском пайке, прибывая на фантазEею в Каир, на продуктах и напитках не экономили.
      Самый удачливый из этих коммерсантов, по имени Льюис, неплохо освоивший наш язык, впрямую заявлял своим русскоязычным покупателям: "Садат совершает большую ошибку, что отправляет советских домой..." Был ли он египетским диссидентом той поры, осмеливающимся открыто критиковать своего президента, или "агентом ЦРУ, приставленным для слежки за нашими специалистами" (как утверждали некоторые), так и осталось нам неизвестным.
      Так прошло дней десять. Неожиданно у нас в квартире появился наш старшой - майор Бугайков, которого за демократизм мы звали между собой просто Юра. Начал он не "впрямую": "Как настроение?" - "Да все нормально, товарищ майор". - "Домой не собираетесь?" - "Так команды не было, товарищ майор... да и вообще здесь неплохо". - "Ну хорошо, я вижу, настроение бодрое и "дембельских настроений" не наблюдается... Так вот, ребята, нашу группу пока не высылают... да тут еще арабы обратились помочь им. В общем, решили пока отправить вас по командировкам, а так как в том месяце вы с Михаилом были на Красном море, то сейчас поедете в Александрийский полк". "В Александрию?! С удовольствием". - "Ну, вот и езжайте".
      На следующий день, получив в арабском штабе необходимые дорожные документы, мы на "алюминиевом поезде" покатили в Искандерию (арабское название этого города). "Алюминиевым" мы его называли из-за внешней обшивки каким-то блестящим, светоотражающим металлом. "Эр-кондишен" внутри, самолетные кресла - наверное, даже сейчас этот поезд смотрелся бы неплохо, а по тем временам в Союзе мы таких поездов вообще не видели.
      Не успели расположиться в креслах, как появился опрятный официант, который подкатил свою тележечку и предложил нам напитки, орешки, сладости и тому подобное. Взяв по бутылочке своего любимого охлажденного пива "Stella", мы почувствовали себя вполне комфортно.
      С Александрийского вокзала проехали сразу в гостиницу "Гайд-парк", где всегда останавливались во время визитов в этот город. Там поднялись на седьмой этаж, который обычно резервировался за нами. Войдя в небольшой холл, мы с Михаилом сразу переглянулись: на стене неизменно, как и прежде, висел большой портрет В.И. Ленина. Под ним с газетой в руках сидел знакомый нам администратор. Это был крепкий накачанный парень, которому бы самое место быть "на фронте", но... место работы ему было определено здесь.
      Оторвавшись от газеты и увидев нас, он не мог скрыть своего изумления. Затараторив по-русски и по-английски, он стал интересоваться, как, собственно, мы здесь очутились. "На работу приехали" - таков был ответ. "Так русские же уезжают". - "Ну, а мы приехали..." Получив номера, мы стали размещаться, а тем временем из холла слышался возбужденный голос администратора, который по телефону явно сигнализировал о нашем приезде "куда следует".
      Забрав плавки и полотенца, мы направились на пляж. Но по пути зашли в еще одно знакомое место. В цокольном этаже гостиницы располагалось несколько продуктовых лавок, в одну из них мы и зашли. Увидев и узнав нас, хозяин лавки что-то радостно затараторил по-арабски. Попутно он стал интересоваться, как долго мы предполагаем остаться здесь. Решив, что это вообще-то военная тайна (хотя бы на ротно-батальонном уровне), мы ответили ему коротко: "This is a secret", а после этого поинтересовались по-русски: "А "хамасташар" есть?" - "Есть, есть... Пожалюста, товарич!" Хамасташар это всего лишь числительное "пятнадцать". Он, как правило, возникал там, где размещались наши хабиры. После этого владелец ближайшей лавки быстро "ориентировался" и затем за пятнадцать пиастров, то есть одну шестую часть тогдашнего египетского фунта, готов был предложить любому из наших стаканчик местного бренди. Этот напиток был приемлем нам по вкусу и градусам, но от него, наверное, вывернуло бы наизнанку любого правоверного мусульманина. Иными словами, хамасташар являлся своеобразным "ноу-хау" и неофициальным паролем и местом встречи для всех наших хабиров...
      Когда уже поздно вечером мы вернулись с пляжа, администратор на седьмом этаже был необычайно предупредителен, и уже настала наша очередь удивиться: он обратился к каждому из нас не "мистер" (обычная форма обращения египтянина к иностранному гостю), и даже не более дружелюбным "садык" (друг), а другим словом - "ядоффа". Этот термин весьма специфический и, как нам сказали, означает не что иное, как "однополчанин".
      После этого он поинтересовался у нас: "Как море, пляж?" "Нормально". - "А как хамасташар?" - "Тоже нормально".
      Ясно было одно: торговец снизу уже сообщил нашему "куратору" о визите к нему, и это в глазах администрации окончательно удостоверило наши личности - кто, кроме русских, мог заявиться на "явку" с паролем "15"?
      ...Все сказанное в принципе повторилось на следующий день, когда мы добрались до штаба полка. Диалог с дежурным офицером выглядел все так же: "Так русские уезжают..." - "Ну, а мы приехали..." Этому должностному лицу мы предъявили и свои "командировочные предписания", полученные нами в Каире и написанные затейливой арабской вязью. Он тщательно прочитал их с первой до последней буквы, затем сверил арабское написание наших фамилий в удостоверениях личности. "Ладно, подождите пока здесь, - сказал он и крикнул вестовому: Итнин шай" (Два чая).
      Пока мы пили чай, из соседней комнаты был слышен его голос: "Централь! Иддини Кахира, бисурра..." (Коммутатор! Дайте Каир, срочно.) Вернулся офицер заметно повеселевшим и на этот раз заказал "Талята шай" (Три чая). Было очевидно, что собеседники на другом конце провода все-таки убедили его, что перед ним не парочка израильских шпионов, а всего лишь два советских хабира, направленных на работу. Поговорив по внутренней связи, он сказал, что через десять минут нас примет командир полка...
      ...Полковник был любезен и деловит. Никак не комметируя недавнее решение своего верховного руководства выслать всех советских в Союз, он заявил, что рад вновь видеть советских специалистов у себя в части и уверен, что наш опыт и компетенция помогут решить все возникшие проблемы с поддержанием его техники в боеготовом состоянии. (От себя добавлю, что имевшаяся в его распоряжении техника была на все 100 процентов советского происхождения, кого же нужно было приглашать для ее обслуживания, не канадцев же?)
      Со следующего утра арабы исправно присылали за нами раздолбанный "козлик" модели ГАЗ-69, и мы ехали в часть. Там исправно проводили весь рабочий день и к вечеру возвращались обратно. Наша вечерняя культурная программа в принципе была не очень разнообразна. "Крестный отец" блокбастер 72-го года - был отснят, но еще только монтировался в Америке и до Александрии не дошел.
      Зато мы посмотрели "I killed Rasputin" (Я убил Распутина) псевдоисторическую поделку из Голливуда про деяния князя Юсупова, "Аэропорт" по роману Артура Хейли, а из "пустячков" франко-итальянский "Sin, Sun and Sex" (Грех, солнце и секс). Так что александрийский кинозритель той поры был в этих вопросах гораздо более продвинут, чем современный ему советский.
      Но гораздо более интересным был визит на проводившуюся тогда в городе национальную выставку Малайзии. Она давала представление о развитии и потенциале этой страны - одного из будущих "молодых тигров" или "драконов" Юго-Восточной Азии. Посетителей было немного, и два молодых человека явно неарабской внешности привлекли внимание ее менеджера - малайца (китайца?) средних лет, в костюме-тройке и бабочке, несмотря на жару. Приблизившись, он затеял с нами разговор на своем прекрасном английском, затем даже пригласил в свой офис, где стал угощать "пепси-колой". Вопросы его от общего - как понравилась выставка? - приобрели более специфический характер: что нас привело в Александрию и кто мы есть? Отвечать ему не хотелось, и не потому, что мы были такие "засекреченные", просто потребовалось бы слишком много ненужных объяснений. Мы сказали просто, что "выставка нам понравилась, в Александрию мы прибыли по делам, а сами мы бизнесмены, представляем строительную фирму, скажем... из Польши".
      "А-а, разумие польска..." - неожиданно ответил малаец и бойко затараторил на этом языке, из чего мы поняли, что он работал и в этой стране. Поддержать диалог по-польски мы, конечно, не смогли и поэтому, сказав, что у нас неотложные дела и мы ждем срочный телекс из Варшавы (а факсов тогда не существовало), поспешили ретироваться.
      Но еще более запомнилось наше посещение "Первого международного фестиваля песни" (организованного в рамках празднования юбилея Июльской революции). Уже несколько дней афишками об этом приближающемся событии были обклеены все фонарные столбы в Алексе (как они называют свой город). Дата и время проведения нам были понятны, но где находится этот теннисный клуб место проведения, - мы не знали. Пришлось обратиться все к тому же администратору. Слова "International Song Festival" были ему почему-то непонятны, тогда мы предъявили ему афишку, сорванную с улицы. "А, хафля оганейа! - тут же воскликнул наш "однополчанин" и добавил: - Если увидите Умм Каль-Сумм, передайте ей привет".
      Тут нужно пояснить следующее: слово "хафля" мы знали и раньше, оно означает "праздник", причем самый разнообразный - от рождения ребенка до официального банкета. "Оганейа" - это песня. Так и получилось. Что касается Умм Каль-Сумм, то в те годы это была ведущая певица арабского мира, которая имела почетное звание - пусть и неофициальное - "Голос Аравии". Когда на телеэкране появлялась эта осанистая матрона в арабском национальном одеянии, то ее звенящий многооктавный голос заставлял замолкать все пустые разговоры в многочисленных кофейнях, посетители которых начинали подпевать в самых патетических моментах ее патриотических песен. Есть данные, что ее уникальный голос сыграл свою роль в мобилизации арабских сил еще в 1948 году...
      До теннисного корта мы легко добрались на трамвае. Без проблем купили входные билеты и программу в виде буклета. Из нее мы узнали, что упомянутая певица выступать не будет, видимо, это был не ее уровень и не ее аудитория, зато были заявлены исполнители из Греции, Сирии, Ливана, Палестины, Турции, Румынии, конечно же Египта, и даже из страны, записанной как USRR. Там значилась песня "Never again" (Никогда снова), которую должен был исполнять некий
      А. Осман (явно с Кавказа), музыка Г. Михайлова на слова
      Б. Хенейна.
      Надо отдать должное - организация "хафли оганейи" была безукоризненной. Ясно, что оргкомитет под руководством Абдель Кадера Махмуда приложил много сил и стараний: прибыли почетные гости из Каира, жюри было международным, оркестр под руководством Хасана Наги весь в черных фраках и манишках. Радиотелепередачу обеспечивали тогдашние телезвезды Ахмед Фавзи и Нагва Ибрагим.
      После обязательных церемоний открытия конкурс начался, но мы с Михаилом были несколько разочарованы: все выступления конкурсантов были в каком-то едином усредненном стиле, во всяком случае, не поп, не рок и не диско. Правда, публика - а молодежью были заполнены все зрительские места воспринимала происходящее вполне благодушно. Только в одном случае, когда был объявлен выход представителя Ливана и он действительно появился (если судить по программке, то это должен был быть В. Фросина), окружавшая нас публика вдруг разразилась протестующими воплями и истошными криками: "Айзин Лебнани! Айзин Лебнани!" Оркестр начал было играть, но толпа бесновалась и продолжала скандировать: "Хотим ливанца! Хотим ливанца!", в конце концов появившийся было артист исчез и был объявлен следующий номер.
      Мы этот инцидент поняли так: вместо настоящего ливанца на сцену вышел какой-то самозванец из "дворовой самодеятельности", и толпа своими криками сорвала его выступление. В этом случае оргкомитет конкурса явно заработал себе большой минус, а подлинные любители современной песни из Александрии не позволили себя "провести за нос".
      Был объявлен перерыв, и мы им решили воспользоваться для следующего в ходе первого отделения наше внимание привлекла оживленная речь на русском языке (!), доносившаяся до нас с мест, расположенных чуть выше, причем звучала она явно из женских уст (!). Такой факт, да еще в условиях "прифронтовой" Александрии лета 72-го года, российские молодые люди никак не могли оставить без внимания. Поднявшись со своих мест, мы пошли по ступенькам вверх и сразу обнаружили трех женщин, безошибочной российской внешности. Появление молодых людей, куртуазно обратившихся к ним на русском, вызвало среди них легкое смятение.
      "А вы кто?" - естественно, был первый встречный вопрос с их стороны. Темнить тут было бесполезно, и мы сказали все как есть, в свою очередь поинтересовавшись: "А вы?" - "А мы - арабские жены", - ответила одна из них. Тут же были и их мужья - интеллигентного вида арабы, естественно, выпускники наших вузов, по виду инженеры или адвокаты. Затеялся какой-то общий малозначимый разговор, и вдруг по виду старший из них, рано располневший мужчина, задал совсем неожиданный вопрос: "А как вы оцениваете боеготовность египетской армии?" Такой вопрос, да еще заданный в обстановке "праздника песни", захватил нас совсем врасплох. Но что оставалось делать? Не желая ввязываться в ненужную для нас дискуссию, мы начали на нейтральной дипломатической ноте, "что боеготовность египетской армии хорошая и с каждым днем становится все выше и выше" и т.д.
      Наш собеседник усмехнулся, а дальше он заявил такое, что даже сейчас, тридцать лет спустя, мне не хочется это повторять.
      Продолжать беседу в таком ключе было бессмысленно. Кивнув на прощание русским женам и их арабским мужьям, мы вернулись на свои места.
      Второе отделение конкурса прошло в том же ключе, что и первое. Представителя СССР мы почему-то так и не услышали, но мы терпеливо досидели до конца. Первый приз завоевал англичанин Колин Рикардс со своей песней "Robin" (Малиновка), он же автор музыки и слов (до уровня Элтона Джона ему, конечно, было далеко, не говоря уж про тогдашнего кумира Тома Джонса). Затем на наших глазах провели лотерею по номерам программ, причем устроители обещали, что победителю тут же будут вручены билеты для двух лиц на недельный круиз по Средиземному морю.
      Наш номер 5902 ничего не выиграл. Видимо, даже в Египте - в стране чудес - выиграть такой приз постороннему лицу, не входящему в состав оргкомитета, невозможно.
      Вообще, за два года нахождения в Египте я насчитал всего два эпизода какого-то неприятия слов или действий египтян. Один - это упомянутый эпизод на фестивале песни в Александрии. Другой случился раньше, в декабре 1971 года, в местечке Эль-Кусейр, на дальнем юге АРЕ.
      Но сначала короткая справка: усыпальница первого президента Египта Г.А. Насера находится возле одной из центральных магистралей Каира. Мы ее называли Мавзолей, хотя на наш он совсем не похож. В принципе это мечеть, очень изящного исполнения, в центре которой находится большое надгробие из хорошо отполированного мрамора, под которым покоится президент. Вход туда свободный. Стоящие снаружи в парадной форме солдаты только символизируют охрану.
      Так вот, в далеком Кусейре, пока мы возились возле своей заглохшей машины, среди пыли, песка и мух, к нам подошла группа их солдат. Видно, они настолько одурели от каждодневной скучной действительности и "ничегонеделанья", что зрелище советских хабиров, суетившихся возле неподвижного автомобиля, представляло для них весьма занятное развлечение.
      Присев невдалеке, кто на песок, кто "на корточки", они разглядывали нас, моментами обмениваясь какими-то непонятными для нас фразами. Среди них находился и откровенно пожилой мужчина, можно сказать старик, но все в той же солдатской форме. По виду он был душой компании, непрерывно отпускал какие-то шуточки и вообще был среди них кем-то вроде Васи Теркина.
      Наша вынужденная остановка затягивалась - перегревшийся двигатель никак не хотел остывать, хотя декабрьское солнце не было таким жарким.
      Мы сели перекурить. Пожилой солдат приблизился к нам, его лицо было изрезано глубокими морщинами, кожа очень темной. Он попросил сигаретку, закурил, и мы из вежливости поинтересовались, сколько же он служит в армии? И вдруг на вполне приличном английском он сказал - с 1939 года (!). Начинал он, естественно, еще в английской армии, а в 1941 году был в составе тех британских войск, что освобождали Аддис-Абебу от итальянских оккупантов, посланных туда Муссолини еще в 36-м. Если все это было правдой, то такой послужной список мог вызвать только уважение.
      "Какое же у вас звание?" - поинтересовался один из наших. "Вот, до сержанта дослужился", - он с гордостью продемонстрировал нашивки на рукаве. "О-о, ветеран..." - кто-то из наших похлопал его по плечу.
      И вдруг, без каких-то предисловий, он спросил: "А знаете мое самое заветное желание?" - и сам себе ответил: "Захватить израильтянина, привести его в мечеть Насера и перерезать ему горло у надгробья президента..." Мы были буквально ошеломлены такой кровожадностью и скотством со стороны внешне безобидного "ветерана". Самый сильный аргумент, который я нашел и сказал ему: "Наверное, сам мистер Насер не одобрил бы такой cruelty (жестокости)..." Но старик стал настаивать на своей точке зрения. Разговаривать в таком тоне было с ним уже бесполезно, и мы жестами показали, что беседа закончена.
      В общем, неожиданная встреча с этим "ветераном" была тем самым исключением, которое подтверждает правило. Моя точка зрения может быть спорна, но редко я встречал в жизни в своей массе более обаятельных людей, чем рядовые египтяне. Они незлобивы. Как правило, не коварны. Почти всегда оптимистичны. Во многом полагаются на Аллаха, но и на свои силы тоже. Иногда стоически упрямы (но в хорошем смысле этого слова), могут "держать удар" и терпеливо переносить трудности. Элементы разгильдяйства и надежды на вечный "авось" у них чудесным образом соединяются с чисто практической сметкой и восточной мечтательностью. Словом, являются воплощением лучших черт и русской нации (да, наверное, и еврейской тоже). И если израильтяне называют себя первым самым болтливым народом на свете, то египтянам в этой номинации можно смело отдать почетное второе место.
      Конечно, эти люди совсем не заслужили тех испытаний, что выпали на их долю. Прав был их тогдашний премьер Нукраши-Паша, который еще пятьдесят с лишним лет назад заявил: "Мы ввязались в войну, которая нам совсем не нужна..." Ведь египтяне в целом не воинственны (если, конечно, не обращать внимания на похвальбу их официальной пропаганды, правда, это скорее относится к периоду 1948-1967 гг.). Как язвила западная печать после агрессии 1967 года, большинство граждан АРЕ предпочло вести "transistor war", то есть "транзисторную войну", следя за военными действиями по своим радиоприемникам.
      Да, это было так. Но... пока их "не припекло". А вот когда припекло, то и отношение к этим событиям стало другое, и результат получился совсем иной. Об этом ниже на страницах данной книги.
      * * *
      Но вернемся в Александрию августа 1972 года. Командировка наша шла к концу. Вдруг командир полка предложил нам поехать на пару дней в передовую роту в район Порт-Саида. Каких-то причин отказаться не было, и уже следующую ночь мы провели в здании несколько старомодной архитектуры, на фронтоне которого, видимо еще во времена англичан, было выложено кирпичами Port-Said air-port. Весь фасад здания, обращенный к морю, был посечен осколками израильских авиационных снарядов, тут же стояли пальмы, точнее их стволы, так как они не имели крон и тоже, видимо, пали жертвой агрессии 1967 года.
      В этом здании бывшего аэропорта размещался штаб роты, тут же солдатская казарма, узел связи, снаружи - самый главный объект (на наш взгляд) - кухня и дизель-генератор, питавший все это энергией.
      Стекол в окнах конечно не было, и все оконные проемы заложены кирпичом. По внешнему периметру территории были отрыты окопчики, обложенные мешками с песком на брустверах, а все бывшее летное поле уставлено ежами из сваренных рельсов. Как пояснил нам комроты, здесь уже не рискнет приземлиться никакой вражеский самолет или планер. У него же мы спросили, можно ли пойти искупаться - ведь море находилось через шоссе, буквально в 300-400 м от аэропорта. "Ни в коем случае, - категорически воспротивился капитан, - там же все заминировано". (Было очевидно, что все уроки, преподанные египтянам, пошли им на пользу, и на этот раз они не хотели давать противнику никаких шансов.)
      Прошли сутки. Настроение наше с Михаилом ухудшилось. На море ходить было запрещено, питание - все та же "фуля" (вареная фасоль в жирном соусе), в лучшем случае "уруза" (рис) или "батат" (картошка). Как только наступал отбой, дизель отключали, и наступала кромешная тьма. После второй ночи Михаил сказал определенно: "Ловить здесь нечего, надо скорей заканчивать работу и "сматывать удочки". Я согласился, и вот уже настал момент отъезда.
      Но получилось чуть-чуть по-другому.
      Нас пригласил капитан и объявил: "Я очень доволен вашей работой и в порядке поощрения могу предложить вам поездку в сам город Порт-Саид... если хотите, конечно. Транспорт я предоставлю".
      "Порт-Саид - город исторический. Конечно, надо ехать", - сказал я. После обеда нам подогнали транспорт - это был грузовик армейского образца, который у них назывался "Эль-Наср" (Победа). А сопровождающим поехал замкомроты накиб (капитан) Мухаммед. Он уселся в кабину рядом с шофером, мы забрались в кузов, и вот уже "Наср" покатил по шоссе на восток. Дорога была вполне приемлемой. Она шла наискосок через пойму Нила, разбившуюся перед впадением в море на десятки мелких речек и проток. Местность здесь была заболоченной, и в самых "мокрых" местах полотно шоссе было поднято на пилоны, самые труднопроходимые участки оставались внизу. И вдруг это полотно закрутилось буквально винтом и рухнуло в достаточно широкую протоку. Без объяснений было ясно, что здесь "поработали" израильские истребители-бомбардировщики, одним ракетным залпом надолго прервав все автомобильное сообщение по маршруту Порт-Саид - Алесандрия.
      Не мудрствуя лукаво, местные дорожники нашли самый простой выход из этой ситуации. В самом низком месте они отсыпали щебенки и обеспечили съезд с автострады. Затем машины вброд переезжали через широкую, но неглубокую протоку, и снова выбирались на трассу. Египтяне правильно рассудили, что нет смысла капитально восстанавливать мост, раз его можно разрушить с воздуха в любой момент.
      ...На горизонте уже показались городские строения, слева все чаще были видны пулеметные и пушечные гнезда со стволами, повернутыми к морю. Только в одном месте наше внимание привлекла группа молодежи, которая по пляжу гоняла большой разноцветный мячик. Кто они были - солдаты, свободные от службы, или, может, какие студенты, приехавшие на каникулы, - осталось непонятным.
      Наконец мы въехали в город. Он был цел, и каких-то особых разрушений мы не увидели. Ощущение, однако, было странное, и оно связано с тем, что все эти дома стояли пустые - все гражданское население было эвакуировано. Если кого и можно было увидеть - так это только солдат и лишь иногда каких-то лавочников, которые занимались торговлей и предлагали "служивым" лепешки, орешки и другую подобную снедь.
      Грузовик притормозил. Мухаммед высунулся из кабины и поинтересовался, а есть у нас желание посетить так называемый "Музей обороны Порт-Саида"? "Конечно есть", - ответили мы. Грузовик свернул в боковую улицу и вскоре остановился перед одноэтажным зданием современной архитектуры в исполнении "стекло - бетон". Перед ним находилась достаточно просторная и обустроенная площадка, где шеренгой стояли высокие флагштоки (в тот момент без флагов). Здесь, очевидно, в свое время проводились официальные церемонии.
      Спрыгнув с грузовика, мы подошли к входным дверям из толстого стекла. Было видно, как входные ручки изнутри обмотаны толстой проволокой. Мы стали стучать в эту дверь, но никакой реакции. Наконец, хорошо видимый сквозь стекло, из глубины здания показался солдат. Он был абсолютно заспанного вида и никак не мог сообразить, чего от него хотят. Терпение Мухаммеда лопнуло, и он обложил солдата сквозь дверь таким арабским матом, что тот сразу засуетился, кое-как открутил проволоку и растворил двери. При этом он согнулся в полупоклоне и непрерывно повторял: "Аглян ва-саглян, эффенди!