Я опять представил себя в новом костюме, белоснежной рубашке, с сигарой, хорошей сигарой, за рулем машины, хотя бы "Опеля", как у профессора. И промолчал. Да еще начал себя убеждать, что такие случайности, как с той белой мышью, бывают везде. Волков бояться - в лес не ходить! И все такое!
      Вот вам пример, что делают деньги с человеком!
      Только вчера я готов был раздавить этого мышиного профессора.
      А сегодня... Сегодня опять сам лезу под нож. Опять продаюсь. Вот тебе и ушел. И от бабушки ушел и от дедушки ушел...
      А лиса, то бишь господин профессор, меня - Ам! - и съела.
      6. АЛЬФА-РИТМЫ... АЛЬФА-РИТМЫ...
      (рассказывает, профессор Оттокар Шинджельм)
      Опыты мы начали через семь дней после выздоровления Никифорова. Неделю я дал ему отдохнуть и немного привыкнуть к своему положению. Он осваивался с лабораторией, наблюдал за опытами с белыми мышами и шимпанзе. Опыты с животными проходили блестяще, и Иван в конце концов успокоился. Для большего эффекта я сам сел в кресло и показал Никифорову, как снимают электроэнцефалограмму. Альфаритм великолепно выделялся на линии записи всплесками одинаковой амплитуды и имел классическую частоту 10 герц.
      Если говорить начистоту, то меня беспокоило одно обстоятельство: я знал, что рефлекс времени у человека и у животных различен. Итальянцы делали опыт с людьми и животными: поместили людей и петухов в абсолютно темную пещеру. Оказалось, что животные сохранили свой обычный жизненный ритм, а люди через неделю полностью потеряли чувство времени.
      Полетели дни, как говорят, "серой", будничной работы. Нельзя сказать, чтобы эти дни были уж такими беспросветно-серыми. Нет, все-таки чтото у нас получалось. Правда, это "что-то" было столь малым, что на первый взгляд казалось, будто мы топчемся на месте.
      Но вам нужно было набрать как- можно больше фактов. Ничего не поделаешь - статистика. Статистика - великая вещь! Все в мире подчиняется законам статистики, законам вероятности. Например, я могу сказать, что существует, хотя, правда, неизмеримо малая, вероятность того, что здесь у нас, в спокойном в сейсмическом отношении районе вдруг произойдет землетрясение, и мы с вами полетим в преисподнюю. Но это, конечно, шутка. Пугаться вам нечего. Да не вздумайте дать в вашем журнале статью с названием "Профессор Шиндхельм предсказывает землетрясение в центре Европы".
      Я говорил только о вероятности. Так вот, нам было необходимо накопить как можно больше наблюдений, чтобы на основании всей этой работы перейти к выработке "рефлекса времени". Мой Иван окончательно успокоился. Он приходил утром в лабораторию, садился в кресло на платформе, сам закрывал экранирующую сетку и надевал шлем с электродами. По вечерам мы подолгу сидели в моей домашней лаборатории.
      Я рассказывал Никифорову о всяких премудростях нашей работы.
      Мне казалось, что он усваивал все очень хорошо. Просто превосходно. Я не мог не радоваться, глядя на него. Временами на Ивана что-то нападало, он мрачнел и просил прекратить эксперименты. На время, конечно. Потом его настроение улучшалось, и мы возобновляли работу.-Правда, такие случаи были редкими, и я совсем не мог предполагать, к чему они приведут в дальнейшем. Но не буду забегать вперед. Вам ведь нужно все по порядку, с самого начала до самого конца. Не правда ли?
      Итак, наша работа, хотя и медленно, но подвигалась. Мы намеревались вскоре переходить к окон. чательной обработке данных и начать практически выработку рефлекса времени. Он наступил, тот злосчастный день, когда, собственно, и началось знаменитое "Дело Никифорова".
      В этот день меня пригласили к генеральному директору фирмы.
      Вы ведь знаете господина Цизе.
      Впрочем, кто теперь не знает господина Цизе!
      После этого скандала! Я вошел в его кабинет. На кирпичной штукатурки, по современной моде стене висела громадная картина. До сих пор я не могу сказать, что было нарисовано на этой картине; меня поразило огромное красное пятно в центре полотна. Взглянув на пятно, я почему-то забеспокоился.
      Господин Цизе предложил мне сесть. Я остался стоять. Ведь он с самого начала предупредил, что разговор будет коротким. Я стоял против большого, заставленного какими-то коробками стола генерального директора. Цизе снял очки, постучал ими по столу и довольно мягко сказал:
      - Господин профессор, должен вас огорчить. Фирма вынуждена закрыть вашу тему по этому "рефлексу времени" и прекратить ее финансирование. Поверьте, мне искренне жаль. Жаль ваши труды и наши затраченные деньги. Но... Я сделать ничего не могу.- Господин Цизе поднял палец кудато вверх.Они там решили, что ваша работа ничего не даст бундесверу. Военное министерство...
      - Простите,- прервал я его,- при чем здесь бундесвер и военное министерство? Ведь, "рефлекс времени" не имеет отношения ни к обороне, ни вообще к войне...
      - Именно поэтому они и закрыли тему.
      - Ведь "рефлекс времени" можно использовать для того, чтобы исключить механические часы из нашего обихода! Часы - это же такой ненадежный механизм!.. Часы - это...
      Господин Цизе остановил меня и сказал с какойто горькой усмешкой.
      - Вы забываете, профессор, что господин министр... Он... Совладелец двух основных компаний по производству часов. Надеюсь, теперь вам все ясно? Желаю вам успехов, профессор, в работе над другими темами.
      - Я буду работать над "рефлексом времени" самостоятельно.
      - Не рекомендую.
      - Разве вы не хотите бороться? Ведь осуществление проекта принесет вам и вашей фирме большой доход...
      - Но, прежде чем мы получим доход, нас разорят дотла. К сожалению, капитал нашей фирмы составляет лишь четверть капитала каждой из этих двух часовых компаний. Нас проглотят вместе с "рефлексом" и прочими потрохами.
      - И все же я буду сам...
      - Это ваше дело,- улыбнулся господин Цизе, - но я вам не советую. До свидания, господин профессор.
      - До свидания,- ответил я машинально и направился к выходу.
      Когда я закрывал дверь, мне снова бросилось в глаза это кровавое пятно на картине.
      - До свидания,- еще раз повторил я и захлопнул дверь.
      Я пошел к своей машине, ехал по улицам, поднимался в лабораторию, ходил по помещениям, а за мной неотступно следовало это красное пятно, и не проходило связанное с ним беспокойство.
      Только перед вечером я все понял. Эти господа из министерства... Им подавай гамма-лучи! Смертоносные гамма-лучи. А здесь какие-то альфаритмы. Совсем мирные альфа-ритмы. Мирные!
      И никак их не приспособишь на пользу бундесверу. Эти альфаритмы! Альфа-ритмы... Ими не убьешь.
      7. ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО
      (рассказывает, И. М. Никифоров)
      Вначале у профессора дело не ладилось. То ли я не поддавался, то ли он где-то там ошибся, но у него ничего не выходило.
      Мне работа нравилась. Сиди себе в кресле, посапывай, а профессор со своими лаборантами носятся, как угорелые. Восемь отсидел, свет - чик-чик выключил и домой. Дома, правда, тоже приходилось работать, но я не протестовал. Дело не трудное, работа не пыльная, денег платят кучу. Это вам не мешки в порту таскать. Если говорить откровенно, я и не хотел, чтобы быстрее выходило. Все закончится, и меня снова выставят на улицу. А тут солдат спит, служба идет, доллары капают. Подольше бы капали...
      Но однажды профессор пришел домой чернее тучи. Он заперся в кабинете и не пускал к себе никого, даже фрау Гросс. В этот день, вернее, в этот вечер, мы не работали. Я сидел с фрау Гросс в гостиной и болтал о разной всячине. Она говорила, что скоро будет рождество, я мечтал об автомашине, и все такое.
      Поздно вечером, почти в полночь, профессор вышел из кабинета и заявил, что завтра мне в институт ехать не нужно. Тему его закрыли, денег больше не дали. Поэтому он может предложить мне зарплату вчетверо меньшую, чем раньше, и работу только по вечерам.
      Если же я не согласен, то он, профессор, освобождает меня от всех обязательств и отпускает на все четыре стороны.
      Даже вчетверо меньшую зарплату мне было бы нелегко разыскать.
      Правда, мечты об "опеле" придется оставить. Не хватит даже на дешевый "фольксваген", но все-таки это лучше, чем ничего.
      Я спросил у профессора, кто же распорядился прикрыть нашу работу, чьи это там штучки.
      Профессор помотал головой и ничего не ответил.
      Случайно я услышал, как он кого-то ругал сквозь зубы самыми страшными немецкими ругательствами. А потом уловил, что нелестные выражения относятся к федеральному министру. И, конечно, поинтересовался, при чем тут министр. Он закричал на меня и ушел.
      Я никогда не видел его таким. Вообще-то, я не очень позволяю на себя орать. Из-за этого и не работал долго на одном месте. Но профессор казался чересчур расстроенным, и поэтому я молча снес его крик. Утром перед отъездом в институт он зашел ко мне в комнату и еще раз спросил, буду работать у него или нет. Я кивнул, соглашаясь. Профессор сразу подобрел, немного разговорился и как-то к слову ругнул этих скотов из военного министерства. Я опять поинтересовался, при чем тут военные, и он мне все рассказал. Действительно, как тут не взбелениться! После рассказа профессора мне захотелось утереть нос всем министрам и солдафонам, назло им сделать этот проклятый "рефлекс". Мы договорились, что вечером начнем, вернее, продолжим работу дома.
      Профессор куда-то уехал, а я отправился бродить по городу.
      Люди готовились к рождеству, покупали жирных гусей, носились за подарками своим фрау и киндерам. На площадях и в витринах стояли елки. Я тоже купил елочку и решил отнести ее фрау Гросс - пусть украсит, все-таки праздник. Притащил елку домой. Фрау Гросс захлопала руками, принесла откуда-то облезлые елочные шары, стала украшать елку. А я ушел к себе, лег на кровать и думал о том, о сем, но все мои мысли в конце концов сходились на одном: почему в нашу работу лезут военные? Вот жуки. Подавай им "рефлекс" для военных целей, а нет, так и катись подальше... Почему-то вспомнилась всша: эшелоны, эшелоны, сожженные деревни, убитые и все такое. А у фрау Гросс мужа убили под Таганрогом. Она и по сей день ходит в церковь, и там поминают всех их, павших за "Великую Германию"...
      К вечеру пришел профессор, принес нам рождественские подарки: какую-то чашку фрау Гросс, а мне, зная мою страсть к зажигалкам, новый экземпляр. Стало стыдно, что я ничего не купил профессору. Меня выручила фрау Гросс.
      -А господин Никифоров принес чудную елочку...- И пошла всякая сентиментальность. Профессор долго жал руку мне. Фрау Гросс жала руку профессору и все такое.
      Потом ели гуся, потом пили кофе со всякими пирожными, долго трепались, так просто, ни о чем.
      А потом я вдруг предложил пойти поработать в лаборатории. Профессор удивленно посмотрел на меня.
      Потрескивая, горели на елке свечки, светилась подвешенная под потолком картонная оранжевая звезда. Радио передавало рождественские псалмы.
      - Может быть, сегодня не будем? Праздник...сказал было профессор, но потом решительно махнул рукой.- Пойдемте!
      Мы прошли в темную холодную лабораторию.
      Она сразу приняла жилой вид - засветились огоньки, сигнальные лампочки приборов. Я уселся в свое кресло. Профессор засуетился.
      Прошел час или два. Он все время внимательно просматривал ленты, делал пометки, сравнивал записи кривых, потом собрал все ленты, скрутил в рулон и сказал, очень довольный.
      - Сегодня вы были в ударе. За два часа столько же материалов, сколько за предыдущую неделю. Пожалуй, подготовка закончена. Теперь можно переходить к "рефлексу". Начнем? Как вы думаете, Иван?
      - Давайте начнем.
      Профессор поставил излучатель, кварцевые часы, настроил и проверил всю аппаратуру. Наконец, все было готово. У Шиндхельма дрожали руки, а я ничуть не дрейфил, даже не волновался.
      Засветился , а затем замелькал зайчик излучателя.
      Прыгали зеленые цифры на часах. Я почувствовал неприятные толчки в голове, словно по черепу, по самой макушке, стучали маленьким молоточком. Стук усиливался, в глазах поплыли круги, замелькали зеленые звездочки. Затем все пропало.
      В лаборатории стояла тишина. Я отчетливо видел, как мелькали вспышки лампочек. Профессор ходил от прибора к прибору, поворачивал выключатели. Потом уронил на пол какую-то штуковину. А я ничего не слышал. Ну, точно ватой уши заложило. И даже еще хуже!
      Вдруг меня забрал страх. Ведь ничего не слышу! Оглох! И все такое...
      - Я оглох! Оглох! Я не слышу! - заорал я.
      И неожиданно услышал голос профессора:
      - Ну, что вы кричите? Все идет нормально. Зачем же кричать? Разбудите фрау Гросс...
      Значит, просто показалось. Я успокоился, а потом сказал.
      - Поздно, профессор. Уже четверть третьего...
      Профессор взглянул на меня.
      - Сколько? Что вы сказали?
      - Я говорю: поздно уже, четверть третьего...
      - А где вы это увидели?
      И тут я с удивлением отметил, что совершенно не смотрел на часы. Я спросил у профессора:
      - Скажите, а в самом деле который час?
      - Шестнадцать минут третьего. Но уже прошла минута...
      - Нет, прошло больше. Минута и двадцать секунд.
      - Иван! - закричал профессор.
      Я не ответил. Стало тихо-тихо. Так тихо, что было слышно, как бьется мое сердце. Только оно стучало странно. Не так, как у всех: тук-тук-тук.
      Нет! Оно стучало: тик-тик-тик, ну, точно, как ходики, которые висели на стенке в бабкиной избе. Ти"-тик!
      - Сколько времени? - раздалось где-то далеко-далеко, на другой планете.
      - Два часа, двадцать четыре минуты, сорок секунд...
      - Поздравляю вас, Иван! Теперь вы единственный человек в мире, который без часов безошибочно может определять время, человек-часы! Когда вы будете писать мемуары, вы так и назовете вашу книгу: - "Я - человек-Часы", или "Меня звали "Четверть Третьего". Это в честь того мгновения, когда вы впервые почувствовали время. Хотите, я вас тоже буду звать "Четверть Третьего"? Не возражаете?
      Я обалдело смотрел на профессора. Никаких изменений в моем организме вроде не произошло, чувствовал я себя просто замечательно. И совсем не старался угадывать время. Но, если нужно было, я сразу говорил, который час. Очень просто. Как попросить воды. Шлеп! - без двадцати три! Шлеп! без тринадцати три. Проще простого!
      Мы с профессором уходили из лаборатории в три.
      Равно в три часа ночи.
      - Вы все-таки не возражаете, если сменим вам имя? - приставал ко мне профессор.
      Я мотнул головой: мол, согласен!
      - Ну, и хорошо! - обрадовался профессор.- Теперь вас зовут "Четверть третьего".
      8. "АЛЛО! ЭТО ПОЛИЦИЯ?"
      (рассказывает экономка профессора Шинджелъма фрау Гросс)
      Просто не понимаю, что это вздумалось им работать в рождественскую ночь. Не буду говорить, что это грешно. Но не принесла им эта работа счастья. Ни господину Оттокару, ни этому русскому.
      Утром в первый день рождества они встали поздно. Глаза у обоих были красные, усталые. Я приготовила хороший праздничный завтрак. И кофе.
      Крепкий кофе. Они ели молча. Только господин Никифоров сказал:
      - Поздненько мы сегодня встали. Уже тридцать две минуты десятого...
      Я тогда еще ничего не знала и только подумала: "Странно. Он, кажется, и не смотрел на часы, а время назвал так точно".
      Господин Никифоров вел себя вполне нормально, спокойно.
      Хорошо позавтракал, выпил кофе, похвалил мой торт. А после завтрака они с господином профессором о чем-то тихо побеседовали и разошлись. Один в рабочий кабинет, другой - в свою комнату наверху. Я еще некоторое время возилась с посудой, а потом села вязать. Вы видели толстый джемпер из серой шерсти на господине профессоре? Это я вязала.
      Я сидела внизу, в гостиной. Господин Оттокар курил сигару за сигарой, а русский ходил в своей комнате - над головой все время слышались шаги.
      Вечером к господину профессору приехали его ассистенты, поздравили с рождеством, подарили новую палку с серебряным набалдашником. Он был очень тронут.
      Профессор сидел со своими ассистентами довольно долго, они пили кофе, разговаривали. Под конец господин профессор встал, гордо взглянул на своих гостей и сказал:
      - Сегодня, господа, можете меня поздравить и не только с рождеством. Я добился своего. Рефлекс времени - не фикция, не химера. Со вчерашнего вечера, вернее, с сегодняшней ночи, такой рефлекс - полная реальность.
      Потом профессор еще что-то говорил, употребляя всякие научные слова, которые я, конечно, не запомнила, и попросил меня позвать к нему господина Никифорова. Я сходила наверх за русским.
      Oн тотчас спустился в гостиную. Его пригласили за стол. Я села на свое место. И опять начался научный разговор. Господина Никифорова все время спрашивали о времени. Он отвечал.
      Ассистенты господина профессора проверяли его ответы по своим часам, щелкали секундомерами, потом все дружно восклицали: "О! Это превосходно!" А господин Зайлер сказал даже по-русски: "Карашо!" Он был в плену в России и не пропустил случая показать свои знания в русском языке.
      Господин Никифоров смеялся вместе со всеми, оживленно разговаривал. Потом, когда он услышал, как господин Зайлер опять сказал по-русски: "Карашо! Давай-давай!", резко повернулся к нему и спросил:
      - Что "давай-давай"? "Давай-давай, матка, яйки"? Или, может быть, "давай-давай, матка, сало"? Так?
      Он встал, отодвинул с грохотом стул и, сказав:
      - Простите, господа, уже поздно, двадцать одна минута одиннадцатого. Спокойной ночи! - ушел к себе наверх.
      Все почувствовали себя очень неловко. Я так и не знаю из-за кого. Наверное, некоторые из-за господина Зайлера, другие - из-за господина Никифорова. Но разговор больше не клеился. Тогда профессор поднялся.
      - Я считаю, господа, не нужно придавать значения этому факту. Благодарю вас всех за подарок и за внимание к моей персоне.
      Все тоже поднялись и потихоньку разошлись. Так и закончился первый день рождества.
      На следующий день, 26 декабря, господин профессор с самого утра поехал делать разные визиты. Русский не вышел к завтраку. Он заперся у себя в комнате и опять очень много ходил. Меня даже стало раздражать шарканье его ног по полу.
      Я постучала в дверь. Шаги прекратились. В замке повернулся ключ. Господин Никифоров выглянул в коридор.
      - Что вам, фрау Гросс? Что-нибудь случилось?
      Я спросила:
      - Почему вы не выходили к завтраку? Может быть, вам сюда чтолибо принести?
      - Да, пожалуйста, принесите. Я бы с удовольствием чегонибудь съел. И еще прошу, фрау Гросс, приготовьте мне бутерброды и. сделайте, пожалуйста, расчет, сколько причитается с меня за питание и квартиру по сегодняшний день включительно,
      - Господи! - удивилась я.- Неужели вы хотите уехать от нас, от господина профессора?
      - Да, фрау Гросс, я уезжаю.
      - Надолго ли?
      - Навсегда.
      - Почему же?
      - Это слишком сложно и долго нужно было бы объяснять, и все такое...
      Я никогда не видела его таким серьезным и сосредоточенным. Со мной он бывал веселым, обычно шутил. А тут вдруг такая серьезность. Меня это очень удивило. Я будто ненароком заглянула к нему в комнату. У шкафа стояли два небольших чемодана.
      - Куда же вы уезжаете?
      - В Москву, фрау Гросс...
      Я ожидала какого угодно ответа, только не этого. Ей-богу, я не удивилась бы, если бы он сказал: "В Африку" или "На Северный полюс". Но он сказал: "В Москву". Как он поедет в Москву?
      Как он может ехать в Москву? Ведь его там...
      У нас об этом много говорили. И сам господин Никифоров тоже не уехал сначала потому, что боялся очень. Ему кто-то сказал, что с ним и говорить бы не стали.
      Однако скоро вернулся господин профессор и привез с собой корреспондентов всяких газет и журналов. Эти господа сразу же завертели объективами фотоаппаратов. Снимали дом, снимали лабораторию, кабинет, самого господина профессора, сняли даже меня. А потом, когда появился горподин Никифоров, в комнате вообще наступил ад. Кто снимает сверху со стула, кто наоборот, снизу, протиснувшись между ногами своих коллег. Господин профессор дал натешиться им вволю. Потом обратился к корреспондентам: - Господа, позвольте представить вам единственного в мире человека, co способностью определять время без помощи часов.
      Он показал на мрачного, безмолвно стоящего Никифорова, а затем обратился к русскому.
      - Скажите, Иван, который сейчас час?
      - Двенадцать часов сорок восемь минут,- буркнул Никифоров.
      Все корреспонденты, как по команде, посмотрели на часы. Один из них сказал: - На моих уже двенадцать часов пятьдесят минут...
      - Проверьте свои часы,- любезно улыбнувшись, сказал господин профессор.
      Журналисты навалились на русского и на господина профессора с кучей вопросов и еле успевали строчить в своих блокнотах.
      Господин Никифоров еще несколько раз продемонстрировал свое чувство времени. Профессор сказал, что такое чувство можно выработать у любого человека. Людям не нужны будут часы...
      - Скажите, а какое применение мог бы найти рефлекс в военном деле? Кажется, такой вопрос задал кто-то профессору.
      - Мне очень трудно ответить...- сказал профессор.- Я не имею права отвечать вам, так как связан обязательством. Но могу намекнуть вам, что замена механических часов "живыми" в армии и на флоте принесла бы очень большую пользу. Всем известно, что господин федеральный министр... Вы ведь знаете, о ком я говорю?.. Так вот, вам известно, что он является одним из совладельцев нескольких фирм часов и хронометров.
      И этим фирмам военное министерство дало большие заказы...
      Хотя, конечно, не только в хронометрах дело. К сожалению, об остальном я уже говорить не могу.
      Журналисты быстро-быстро записали у себя в блокнотах. Я, конечно, не уверена, что господин профессор говорил именно этими словами, но смысл его ответа был таков.
      Пресс-конференция закончилась. Профессор куда-то уехал.
      Русский вызвал по телефону такси и отправился к себе в Москву. Так я тогда думала...
      Да, забыла сказать. На пороге он повернулся ко мне, пожелал счастья, попросил передать привет господину профессору, самые лучшие ему пожелания. И еще попросил извиниться за него перед профессором за такой неожиданный отъезд.
      Без господина Никифорова сразу стало как-то пусто в доме. Я ходила по комнатам, убирала валявшиеся здесь и там разные вещи.
      К вечеру приехал господин профессор. Он поставил машину в гараж и поднялся наверх. Сразу было видно, что у него хорошее настроение. Напевая какую-то мелодию, он подошел ко мне, спросил об ужине и поинтересовался, где Иван.
      Я ответила:
      - Он уехал.
      - А когда он вернется?
      - Он сказал, что никогда...
      - Что? - господин профессор прямо шлепнулся на стул.- Что? Никогда?!
      - Он именно так и сказал. И еще очень- просил извиниться перед вами. Он также просил передать...
      - Куда он уехал, черт его подери?! - в ярости закричал господин профессор.- Куда он поехал? Вы догадались у него спросить, фрау Гросс?
      - В Москву.
      Эффект был, наверное, точно такой же, как и со мной.
      - Как в Москву? - чуть слышно переспросил господин профессор и несколько минут сидел молча. Потом он встал и решительно пошел к телефону.
      - Это полиция? Алло! Это полиция?
      9. ".ВАМ, НАВЕРНЯКА, ИЗВЕСТНО БОЛЬШЕ!"
      (рассказывает профессор Оттокар Шинджелъм)
      Этого я не ожидал. После всего, что было сделано, после объединившей нас работы, после этакого успеха он вдруг задумал исчезнуть.
      Я так и не мог понять, для чего ему понадобилось шутить.
      Конечно, это шутка. Не надумал же он в самом деле вернуться в Россию! В Москву! Куда в таком случае он решил отправиться? Впрочем, это безразлично. Главное, Никифорова нужно немедленно найти и вернуть.
      Я позвонил в полицию. Меня спросили, кто этот человек. Я объяснил, что это мой сотрудник, что он взял расчет и уехал неизвестно куда без моего ведома. Мне ответили, что наше государство демократическое и любой может ехать куда ему вздумается и когда он захочет. Я просил, умолял помочь мне найти Ивана, но господа полицейские заявили, что у них много дела и без розысков уволившихся сотрудников. Вот если бы этот русский украл или чтонибудь вытворил предосудительное, тогда бы они, конечно, помогли.
      И здесь мне пришла в голову мысль. Сознаюсь, это был не особенно честный прием, но выбирать средства не было времени. Я сказал полицейским, что убежавший от меня человек украл изобретение.
      Очень важное изобретение, представляющее военную тайну. И он, этот человек, собирается уехать в Москву, то есть продать изобретение большевикам.
      Как я и ожидал, это произвело впечатление. Мне сказали, чтобы я немедленно приехал к ним и привез фотографию русского. Я сразу отправился в полицию. Они тут же позвонили на все вокзалы, аэродромы и полицейские управления Федеративной Республики.
      - Можете быть спокойны,- бросил мне полицейский комиссар.
      В общем, закрутился механизм. Я успокоился и вернулся домой.
      Кончился второй день рождественских праздников. Сколько событий произошло за эти два дня. Сначала радость победы, затем...
      Я был, конечно, очень расстроен и ругал своего Ивана и заодно всех русских вместе взятых. Разве можно было предвидеть такой оборот дела в тот вечер, когда мы впервые встретились с Иваном на мокрой от дождя платформе вокзала.
      Ночью мне снился Иван. Вместо носа у него были громадные, во все лицо, часовые стрелки. Он ходил по комнате, громко тикал и цеплялся за вещи своими стрелками. Я проснулся утром совершенно разбитый и в ужасном настроении отправился в институт. В лаборатории меня ждал какой-то господин.
      - Господин Шиндхельм? - на хорошем немецком языке, но все же с заметным акцентом спросил незнакомец.
      - Чем могу служить? - осведомился я.
      - Меня зовут Уиллоби. Джекоб Уиллоби. Фирма "Джонс и Уиллоби" Коннектикут. У меня к вам очень важный разговор. Неофициальный разговор.
      Он посмотрел, нет ли кого поблизости, и продолжал:
      - В сегодняшних газетах я прочел о ваших необыкновенных опытах с "рефлексом времени". Если это действительность, а не вымысел журналистов, мы можем с вами договориться о производстве серийной аппаратуры для выработки "рефлекса времени". Я мог бы предложить вам двадцать пять процентов доходов и единовременное вознаграждение за передачу документации.- Он наклонился ко мне и, уже отбросив всякую официальность, продолжал почти шепотом:-Мы с вам( профессор, побили бы все часовые компании мира. Швейцарцы и русские с их часовой промышленностью и всемирным экспортом часов окажутся банкротами. Время во всем мире будет в наших руках. Понимаете, время, вре-мя! Как, мистер профессор? По рукам?
      Я сидел растерянный и никак не мог сосредоточиться. Такое предложение, с одной стороны, соответствовало моим мечтам, с другой стороны, меня смущал этот сверхделовой подход к вопросу.
      - Покажите мне, мистер Шиндхельм, вашего русского.
      - Его нет. Он уехал.
      - Куда, черт возьми?
      - Он заявил, что уезжает в Москву.
      - Что?!
      - Я, конечно, не верю этому заявлению, но он действительно уехал в неизвестном направлении.
      - Когда? - спросил американец.
      - Вчера. Я уже обратился в полицию с просьбой разыскать ero.
      Внезапно затарахтел телефон. Нет, звонили не из полиции, это оказался директор нашей фирмы. Он сразу же стал кричать в трубку, что будто бы я разгласил тайну, устроив вчерашнюю прессконференцию, и совершил величайшую оплошность, упустив русского.
      Господин федеральный министр очень недоволен. Полицией предприняты все меры к розыску Никифорова, но пока ничего не известно. Военное министерство распорядилось, чтобы фирма не допускала в дальнейшем распространения сведений о "рефлексе времени".
      Я положил трубку и обратился к мистеру Уиллоби:
      - К сожалению, не могу сейчас принять вашего предложения. Я только что получил указание от руководства нашей фирмы.
      - Может быть, вы согласитесь на тридцать процентов?
      Я отрицательно покачал головой.
      - Тридцать пять! - воскликнул мистер Уиллоби.
      - Поймите меня... я не могу... Видите ли, наша фирма...
      - Если я правильно понял, фирма сначала отказалась от вашей работы. Почему же теперь она предъявляет права на нее?
      - Это зависит не только... Вернее, это совсем не зависит от нашей фирмы... Есть кое-кто повыше...- я отвечал совсем сбивчиво и растерянно, озадаченный телефонным разговором и бесцеремонным напором американца.
      Он засмеялся:
      - Я прекрасно понимаю, в чем дело. Я хорошо знаю, кто заинтересован в том, чтобы похоронить ваш "рефлекс времени". Но вы подумайте о себе, господин Шиндхельм. Что, если здесь, в Европе, вам так и не удастся воплотить в жизнь ваше изобретение?
      Я снова покачал головой. Мистер Уиллоби, вставая, вынул из кармана визитную карточку и сказал:
      - Возьмите на всякий случай. Я буду здесь до завтрашнего вечера. Если решите, позвоните в отель "Фремденгоф". Наши военные, возможно, окажутся дальновиднее ваших. А этого болвана русского нужно обязательно разыскать... Гуд бай, господин профессор!
      Я попрощался с гостем. Оставшись один, сел в кресло и задумался. Что же делать? Американец прав. Здесь, да, возможно, и во всей Европе мне вряд ли удастся реализовать свое изобретение.
      Господин федеральный министр не позволит шутить с собой и как с министром и как с совладельцем часовых фирм. И тридцать пять процентов доходов....
      Я стал прикидывать, сколько бы это могло быть в долларах и марках. Получалось: на эти проценты можно открыть собственный институт - не только что маленькую лабораторию. И можно заниматься любыми проблемами, ну, например, проблемой Аихологии времени...
      Собственный институт! Только идиот не будет мечтать о нем. А если стать совладельцем фирмы "Джонс и Уиллоби". Как бы это звучало? "Джонс, Уиллоби и Шиндхельм!" Можно было бы открыть и свою фирму...
      Постепенно я начал совсем реально подходить к мысли о том, что нужно принять предложение мистера Уиллоби. Вы видите, я говорю обо всем совершенно откровенно. И к вечеру, когда я вернулся домой, у меня выработалось окончательное решение: лучше пусть американцы, чем ничего.