— Балабан! Пойми, Гия, это глупо — врать! Там во дворе твои друзья, мать. Все знают, что он твой друг…

Джерри за столом соединял и разъединял пальцы рук. Ему было скучно.

— Вопрос Вике: что Гия сказал тебе, Вика, про Бориса, когда он уехал на курсы электросварщиков и не позвонил…

Она вздохнула.

— Как ты показала в протоколе допроса?

Вика молчала.

— Может, я сам прочту? — Переводчик достал протокол. — Тут правильно записано? «Гия сказал: „Если Борьку посадят, мне конец“»…

Напарник Гии по камере Илья вел себя беспокойно.

Ему требовалась травка.

Ночью не мог уснуть. Орал. Не переставая просил, чтобы вызвали врача. У него и в самом деле поднялась температура.

— Суки!.. Врача! Умираю!

В соседних камерах тоже начали кричать:

— Помоги! Видишь, человек умирает! — Почти в каждой камере были «русские».

Напротив запели популярную песню: «Черти окрестили меня вором…»

Кто-то из полицейских не выдержал:

— Завтра придет врач в соседнюю камеру. Я скажу ему…

— Дай хотя бы шампунь! Грязь смыть…

Полицейские знали все его приколы. Все же отсыпали у соседей — у кого сколько было — стакан порошка. Илья развел его водой — влил внутрь. Ночью его рвало. До утра не вставал с параши…

Все знали, что его ломает.

Утром караулили врача. Он не должен был пройти мимо их камеры, но Илья все равно боялся его пропустить.

К обеду он совсем отчаялся. Снова кричал не переставая.

Дежурный пообещал надеть на него браслеты, ручные и ножные, если он не прекратит.

Худой, в кипе, заросший рыжеватой щетиной, в мятых шортах до самых худых икр, Илья качался, как маятник, — от двери к кровати.

Врач наконец пришел — смешливый, неудачливый, в белом халате, в кипе. С любопытством взглянул на Гию.

— Рэцах!..

«Убийца…»

Потом занялся напарником. Состояние наркомана он определил сразу. Дал каких-то таблеток.

— На ночь тебе принесут еще…

Уходя, оглянулся на Гию:

— Шалом…

Серьезность совершенного преступления поднимала Гию над другими сидевшими в Русском подворье.

Илья, приняв таблетки, успокоился. Поднял с лежака газету с портретом Иосифа Кобзона.

Они еще не успели поговорить о нем.

— Земляк. Я эту «Совершенно секретно» везде с собой ношу… — Илья ткнул в заголовок. — «Кобзон: „Я знаю имя своего убийцы“

Под коллажем с портретом предполагаемого убийцы, заранее пригорюнившись, и, как оказалось, совершенно напрасно, страдал сам певец.

— Твой нищий мог тоже сказать: «Я знаю имена моих убийц — Гия и Борис». Так?

— Получается.

— И его ты убить бы мог? — Илья показал на портрет.

— Почему нет?

Он, Гия, был рэцах в глазах сидевших! Убийца, обвиненный в совершении одного из 72 убийств этого полугодия…

— Обрадовать тебя не могу, парень…

Напарник, уже побывавший в нескольких тюрьмах, в том числе в тюрьме Дамон, где сидели особо опасные, повидал многое.

— Если твой адвокат ничего не придумает, вам светит пожизненное… Я тут ехал с суда в машине с одним…

Он назвал имя. Гия слышал об этом деле.

Окружной суд Иерусалима приговорил к пожизненному заключению троих содержателей бюро по сопровождению, убивших свою служащую. Чтобы замести следы, они увезли труп проститутки в район Эйн-Хемед и засыпали там камнями…

— Ну, ты даешь, Илья… Во-первых, мы несовершеннолетние!

— Кто у вас следователь?

— Роберт Дов.

— Они тут все одинаково работают. Прокуратура предложит сделку: «Мы не будем просить вам пожизненное — только по 15, а вы признаете обвинение…»

— Следователь тоже так говорит.

— Пятнадцать лет. По половинке выскочите! Что ваши годы!

— А если так, чтобы хоть один выскочил!..

— Кто?

— Бросили бы жребий!

— Это с самого начала надо думать. Борька признался. Значит, его адвокат заключит соглашение с прокуратурой. Тебе как-то надо войти с ним в контакт… Может, когда повезут на суд. Для продления… Отношения у вас нормальные?

— Да вроде. А что?

— Обычно ломаются. Подельники никогда не воруют по новой вместе…

Тем временем пацаны в камерах начали обычный концерт. Завели все вместе нестройно:

«На крутом косогоре стоит крест деревянный…»

Срок содержания под стражей продлевали в Восточном Иерусалиме на улице Салах-эт-Дина в Окружном суде. Автозака для арестованных, как в России, тут не было, роль «воронка» выполнял микроавтобус с отгороженным решеткой отсеком для конвоя в «задке».

Гии надели браслеты еще в камере. У порога добавили еще ножные кандалы.

— Давай! — напутствовал Илья. — В суде железо сымут — тогда решай! Может, чего сможешь!

К этому времени они стали своими. С Ильей можно было сидеть, пока поступали колеса от врача. Иногда только на него находило: «Знаешь, блин, кто я? Кликуху слыхал Хатуль Закен? Старый Кот? Это я! Меня вся израильская мафия боялась!»

— Не бзди! — крикнул он Гии напоследок. Микроавтобус подали к самым дверям изолятора временного содержания.

Двое полицейских устроились за решеткой по обе стороны от входа. Жалюзи на окнах позволяли видеть двор. Ничего необычного внутри Русского подворья не происходило.

У главного здания автобус остановился. Полицейские вышли. У них были какие-то дела. Заперли за собой обе дверцы — в перегородке и в кузове. Железо с Гии не сняли…

Вернулись они скоро и не одни. Кто-то шел в середине. Гия не мог рассмотреть. Один из полицейских поднялся в кузов, открыл замок, снова подался назад…

— Борька, блин!

— Гия!

Заорали.

Ткнулись ладонями, насколько позволяли наручники.

— Японский бог! Чем тут пахнет? — Борька принюхался.

Красноглазый, веснушчатый, с бледным лицом. На нем была клетчатая рубашка, в которой его проводили на курсы электросварщиков.

— Мазут. Машина новая…

— Да нет. Это солидол. Вике звонил?

— Не разрешил Роберт Дов. Я в несознанке.

— Я подписал.

— Мне показали видеозапись.

— Я чего-нибудь не так сказал?!

— Сказал и сказал…

— А ты?

— Я говорю: «Его не знаю…»

— Все без пользы. Как у тебя? Я тут Ленке звонил. Что-то произошло. «Боря, я спешу. Нет базара…»

— Суки…

— Сижу ни за что! Из-за ее прикола! Следователь дал нам поцеловаться. Я вцепился, чуть ей губу не оторвал…

— Жвачки хочешь?

— Дай две штучки… С кем ты сидишь?

— Я со Старым Котом… Держи!

— Спасибо. Хатуль Закен? Ребята говорят: «Будь осторожнее с ним!» Он может стучать следователю!

— Я даже не верю, Борька, что мы с тобой вместе!

— Я тоже. Мы там в камере поем: «Ой, мама! Как прошла незаметно жизнь…» Знаешь?

— «Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»

Ехать было недалеко.

В арабском квартале исчезли вывески на иврите. У Шхемских ворот Старого города шумел восточный

базар.

— Давай, Гия, споем эту: «Их чекисты поймали, на расстрел повели…»

Песня была грустная. Гия подхватил:

— «И по трупам, как по тряпкам ненужным, шесть чекистов прошли…»

Машина остановилась у здания суда на жаркой улице. Полицейские открыли дверцу, парни выпрыгнули один за другим, стреноженные.

Внизу, в арестантской, не задержались. Мимо буфета с картой Израиля, сделанной со спутника, их повели наверх…

Судья сидел в зале заседаний на втором этаже на председательском месте за компьютером. Второй компьютер стоял перед секретарем. Судья на экране своего следил за тем, что набирает секретарь.

Процедура заняла не более трех минут.

Судье было достаточно пристального взгляда, брошенного на каждого. Срок содержания под стражей был немедленно продлен.

Потом они снова оказались в машине.

Борьке, как приехавшему из тюрьмы Беер-Шевы, принесли обед в фирменной пластмассовой упаковке.

— Как в самолете… Будешь?

— Нет, я не хочу. — Гию обед ждал на Русском подворье. — Сосиски соленые?

— Точно. Но есть можно. Макароны ничего…

На обратном пути ни о чем таком не говорили. Обсудили девку — секретаря суда:

— Видел, как у нее джинсы на ляжках?

— Сейчас лопнут!

Борька вспомнил:

— Если хочешь — могу дать телефон Зойки! Познакомились перед спектаклем Виктюка у «Жерар Бахар». Малолетка. А задница, все остальное…

— Напиши мне на руке…

Борька вывел ручкой.

— Она из Писгат Зеев. Сейчас переехала в Пат. Рядом!

— Рядом! В другом временном пространстве. Мы когда туда попадем? Поскольку нам тогда будет?!

— Ладно. Смотри! — Борька уткнулся в стекло. — Да не там! Все, проехали! Бюстгальтер как бронежилет…

— Девки тут что надо. Как тебе эта?

Пышногрудая молоденькая солдатка с толстым задом, к сваливающихся штанах, волокла на плечах огромный рюкзак и еще автомат.

— Хоть бы такси взяла…

— И тебя обратно в суд!

— Тебя следователь спрашивал про деньги нищего?

— Ну! Я говорю: «Не видел!» — «Может, Боря взял?» — «Не знаю!»

— Мне нужно что-нибудь на ноги. «Доктор Мартине»…

— Смотри, чтобы не облажали. У фирменного «Мартинса» желтый шов между подошвой и верхом…

— Подъезжаем, падло!

Впереди был Успенский собор. Семь крестов в голубом, без единого облачка небе. И дальше закрученная спиралью колючка на крыше тюрьмы…

— Так и не поговорили. Ты подпишешься на 15 лет?

— А что делать? Все у них в руках…

— Отпечатков пальцев наших нет!

— Они на это не смотрят…

— А я говорю, что не знаю. В доме у вас не был… Пашку с Арье никогда не видел…

— Думаешь, лучше?

— Не знаю…

— Гия, выходи! — крикнул полицейский.

Гию завезли на Русское подворье.

— Иду, Эли!

Полицейские, тюремщики, следователи, арестованные — всех называли только по именам на этой земле…

— Ничего не знаю! Может, тоже придется подписывать. Куда денешься! Не на пожизненное же идти! Верно?

— Пока, братан…

Они поцеловались.

Запели, не сговариваясь:

«Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»

Роберт Дов при прослушивании записи, сделанной в машине, не преминул отметить:

— «Как выйду — покупаю себе японскую тачку…» Да-а… «Мицубиси-лансер» машина дорогая…

Общение арестованных было устроено как раз с целью получения новых доказательств.

— К сожалению, сказано весьма неопределенно. Как тебе, Джерри?

— Согласен.

Джерри ждал распоряжений следователя. Теперь он был рад, что не остался с Юджином Кей-том и попал к настоящему профессионалу.

Убийство нищего было раскрыто в короткий срок.

— Что у нас на прослушивании телефонов? — спросил Дов.

— Разговор матери Гии с отцом. Он звонил из Москвы. Беседа довольно длинная, интересная. Я дал перенести.

— Ставь.

Пленка пошла. Переводчица, как могла, интонацией выделяла реплики говоривших. Разговор начал отец Гии:

« — Перхай-ка ему трубку! Я скажу ему пару слов как отец!

— Думаешь, он дома?!

— У вас в Иерусалиме уже час ночи! Ты хоть знаешь, где он ходит?!

— У парня сейчас трудный возраст! Я могу ему приказывать?!

— Я говорил: возвращайтесь! Что ты ответила?

— Куда? К разбитому корыту?! Или к стерве этой, к моей золовке — к проститутке?!

— Снова здорово! Как у него отметки?

— А ты спроси: он начинал учиться в этом году?!

— Бросил школу!

— Вся его компания…

— И что делают?..

— Днем в Старом городе или где-нибудь на стройке. Там, где берут на неделю, на две. Сшибут на сигареты, на качалку. На мороженое. Вечером бренчат на гитарах на аллее. С ними и девки такие же. Курят. Насчет наркотиков, правда, не знаю.

— Смотри, чтоб не натворили чего!

— Об этом поздно. Тут такое делается. Не приведи Господь…

— А что такое?

— Да так! Ничего! Не знаешь и легче живешь!

— Что еще?! Говори быстро!

— Все! Проехали. Помочь все равно ты не можешь!

— Не мотай душу! Что там?

— Помнишь нищего через два дома, маленький, головка яйцом…

— Нет.

— Увидел бы — вспомнил! Амран Коэн!

— И что с ним?

— Убили! Вот что! Сейчас их всех таскает полиция! Сегодня к нам тоже приходили, взяли его одежду. Обувь. Гмерта чемо! (Господи Боже!)

— И ты не знаешь, где он! Да я тебе отсюда скажу! Из Москвы! Посадили его! Вот что! Утром иди с передачей в полицию…

— Господи!

— Не видишь, в какое время живем? Что творится! В Москве сегодня тоже кого-то угрохали! Утром по радио передали…»

Похороны Марины прошли быстро, наспех.

Их организовали ее ближайшие друзья, сослуживцы. Среди них были и Яцен, и бывший зампред Госкино Воловец, первое лицо пирамиды «Пеликан»…

Марину похоронили на территории крематория у Донского монастыря, где покоилась ее мать.

От «Лайнса» на похоронах присутствовали только установщики — Валентин и Валентина. И те негласно.

Мы с Рэмбо помянули нашу клиентку у себя в фирме.

Я — рюмкой коньяку, президент «Лайнса» — колой.

По смыслу договора, заключенного нами с убитой, на нас с этого дня лежал розыск ее убийц. Он обещал быть трудным, хотя основные направления его мы уже знали.

— Команда, которая пасла тебя на Кутузовском и потом, на Пироговке…

— «Шведский квартал»? Это точно?

— Абсолютно.

Информация у Рэмбо была от кого-то из разведчиков, участвовавших в контрслежке.

Специалисты по наружному наблюдению — как правило, бывшие сотрудники спецслужб — вращались в устойчивом мире профессионалов, знали друг друга, переходили из одного агентства в другое.

«Кто-то из разведчиков кого-то узнал, а может, узнали друг друга. Созвонились…»

Я помнил «испанцев».

Мы еще только начинали в районе метро «Отрадное», где Рэмбо удалось выхлопотать под офис двухкомнатную квартиру в жилом доме, а детективное агентство «Шведский квартал» уже вовсю рекламировало свои услуги.

В дальнейшем обе фирмы двигались в двух разных направлениях. «Шведский квартал» плыл под бандитскую крышу, «Лайнс», напротив, занял место во главе лицензированных частных охранных структур, готовых оказывать посильную помощь коллегам из органов внутренних дел.

Итак, за подъездом Марины, а потом и за мной следили бандиты… Не МУР и не Региональное управление по борьбе с организованной преступностью…

От слежки я уходил тогда долго, боясь их насторожить.

Выйдя со двора магазина «Обувь», еще минут десять сидел в машине. Достал газету. Поглядывал на часы. Вроде кого-то ждал. И этот кто-то опаздывал…

Потом плюнул, включил зажигание.

Сначала поехал в сторону Лужников. Разогнался. Проскочил на красный. Слежка предпочла не повторять маневр.

Я сбавил скорость, не спешил.

Номера на моей машине стояли списанные. По регистрации действующих номеров не значились.

По-настоящему я ушел от них в районе Плющихи. Там был выезд в три стороны. На 1-й Неопалимовский переулок я выскочил совсем чистым. Поехал через двор старого здания из красного кирпича, многократно перестроенного, довоенного… И был таков.

Петр уже ждал меня на месте.

На стоянке у офиса Глеб-секьюрити сменил на «девятке» номера.

Стремная наша работа с Петром не нуждалась в визитной карточке. Слишком много недругов у фирм по возврату долгов. Так во всем мире…

— «Шведский квартал» обслуживает и казино, где работает Левон… — рассуждал Рэмбо. — Накануне я посылал установщиков к нему на квартиру. Помнишь? Мы познакомили с результатами установки Марину и Петра… Неужели установщики прокололись? С другой стороны, есть сведения о том, что «шведы» работали и на «Пеликан». То есть на Воловца.

Рэмбо передал мне пепельницу. Мы курили в ожидании установщиков. Они должны были явиться с минуты на минуту.

— Король тоже оттуда. И Яцен.

— Все повязаны!

Рэмбо прошелся по кабинету, остановился у полки с сувенирами. Повертел в руках клюшкой от гольфа, разбитую для него знаменитым Риком Стауном — чемпионом Тихоокеанского побережья США по каратэ — во время посещения «Лайнса»…

— Возможно и такое: мы щипнули главу «Босса Новы» Яцена. И на нас наехал «Пеликан» с Воловцом. Все они знают друг друга, и все коллеги по киностудии и по бизнесу. Будем проверять оба варианта…

Он остановился у глобуса, копии первых представлений о земном шаре.

— А вертит всем Воловец. В его руках и «Босса Нова», хотя там заправляет Яцен… Установщики уже позвонили. Сейчас будут. Между прочим, Воловец в спорте тоже работает. Недавно он вел переговоры в Израиле о покупке игрока команды «Бейтар»…

Я вспомнил. Марина все кого-то искала на «Динамо» под дождем во время игры сборных России и Израиля… Несомненно, Воловца!

Может, Воловец играет двойную игру за спиной Яцена?

Или Марина с Яценом за спиной Воловца.

Кто из них крутил полмиллиона баксов, на которые Яцен давал расписку Марине? Под чью гарантию были получены деньги?

Какая-то фантастика…

Мы не сговариваясь Думали об одном и том же.

«Пеликан» был настоящей бандитской пирамидой.

Никаких инвестиционных программ.

— Берут деньги и никуда не вкладывают. Поначалу дают большой процент. Потом внезапно прекращают выплату…

— Яцен крутит деньги в «Пеликане» у Воловца. Это факт. Но как должен относиться к этому Воловец?

— Яцен вносил деньги через охрану.

Рэмбо легко пронес свои сто с лишним килограммов через кабинет.

— Яцен не имеет права это делать! Свои обязаны играть только через президента! Через Воловца! Они там делят пирог между собой! А Яцен играет под человека с улицы… Поймают — ему голову оторвут…

— Можно представить, сколько он вытянул денег из «Пеликана», прокручивая полмиллиона баксов.

— Если только он не связан с кем-то за спиной Воловца!

— Тогда наоборот: Воловца кинут! И очень скоро.

Я спросил, поскольку это касалось меня:

— Наш заказ профинансирован полностью?

— Деньги пришли. Кроме того, ее отчим из Балтимора прислал факс. Вот он.

Факс был сформулирован очень корректно: «Не снимая ответственности за меры, принимаемые правоохранительными органами МВД России, а также учитывая полученные положительные рекомендации о „Лайнс“ со стороны Всемирной ассоциации детективов „WAD“ и Американской ассоциации промышленной безопасности „ASIS“…»

Девочка-секретарь позвонила из приемной:

— Валентина и Валентин…

— Пусть заходят.

Рэмбо поднялся навстречу.

— Сначала вопрос на засыпку. Что произошло в квартире у Левона? Вы ушли чисто?

Кагэбисты мгновенно стали серьезными.

— Абсолютно все в порядке…

— А что?

— Казино, где он трудится, наняло «Шведский квартал». За нашим человеком следили…

Валентин решительно помотал головой.

— Не наш след… Расстались спокойно…

— Ладно. Что нового?

Установщики ничего нового не сообщили, кроме мелких подробностей. После похорон часть прибывших вместе с ближайшей подругой Марины поехали в ресторан, там были заказаны столики.

Установщики с несколькими сотрудниками фирмы уехали в ведомство Воловца…

— Воловец выглядел весьма импозантно. Прямо идеал мужчины года по журналу «Плейбой»… Я обратила внимание на вырезку. Она упала со стола, я подняла совершенно машинально… — Валентина невинно захлопала ресницами. — Вот. Может, вам интересно. Все это на нем и при нем…

Рэмбо взглянул мельком: «Пиджак „Impasse“, жилет „J-L Scherre“, рубашка „Кот“, брюки „Georges Rech“, ремень „EL Сатрего“, туфли „TJ Collection“, очки „Ray-Ban“, портфель „Desley“, брелок из страусиной кожи, компьютер „Notebook Aser-950i“. А также изящные зажигалки „Ив Сен-Лоран“.

— Воловец тебя очаровал, — ревниво заметил Рэмбо.

— Работа есть работа… — улыбалась Валентина.

Ее партнер во время похорон успел побеседовать с несколькими сотрудниками «Пеликана». Ему удалось что-то узнать, но в принципе мы знали об этом от самой Марины.

Воловец крепко держал руль в своих руках.

Он приезжал на работу раньше всех и уезжал последним.

Слухи о состоянии его дел, ходившие среди посвященных, жестко пресекались.

Воловец не собирался выпускать из рук ничего, что в них плыло. Ради этого он готов был прикидываться наивным, непомнящим или непонимающим, хлопать неудачников по плечу, вздыхать, разводить руками, обещать…

Тем, кто особенно его доставал, он мог и напомнить:

— В расписке на деньги, что я у тебя взял… Там доллары, рубли?

— Доллары!

— Они что, вот так и допущены к хождению внутри страны? И ты уверен, что найдется суд, который примет твою сторону?

Клиент поднимал крик:

— Старика грабишь! Пенсионера!

— Ас твоей стороны все честно? Давать кредит под триста процентов?! Ты про Раскольникова слыхал? «Преступление и наказание»? Помнишь, сколько убитая процентщица брала?

Клиент не помнил.

— Ты хочешь за три месяца утроить сумму! Так? Да и я должен что-то себе заработать и им… — Он кивал на рыхлых крупных мальчиков за спиной. — Представляешь, на что ты меня толкаешь? Мне ведь остается только кого-то обмануть или убить… Это честно? Интеллигентно?

Но такие аргументы он использовал нечасто.

Предпочитал обещать, а не спорить. Обычно он оборачивался к календарю на стене.

— Знаешь… Позвони на следующей неделе… Где-то в середине. Только не в среду… — Почему «только не в среду», он и сам не мог бы объяснить. — Телефон у тебя есть? Запиши. Это прямой ко мне в кабинет…

Трубку Воловец приказал приклеить скотчем к аппарату, чтобы по ошибке не снять… Рэмбо внимательно слушал.

— А что его сотрудники?

— Партнеры, особенно из бывших коллег по студии, поклялись, что будут с ним до конца…

— Яцен тоже?

— Так, по крайней мере, я слышал.

— Как они вас приняли?

— Нормально. Журналисты, оперативная информация. Светская хроника. Вот только под самый занавес… Что-то у них произошло. С нами простились наскоро…

Глава службы безопасности фирмы, в прошлом капитан-комитетчик, попросил Воловца выйти вместе с ним. В кабинете было полно людей — брокеры, хакеры, сталкеры…

Крупные сырые мальчики из интеллигентных киносемей сидели на стульях, подоконниках и просто на корточках, как лагерники или дети.

— Надо два слова шепнуть…

— Давай!

На лестнице было стыло — старый московский дом, даже в жару не согреешься.

— Когда ты был на похоронах… Я посылал двух секьюрити к институту…

— Димка! Что с ним?!

Речь шла о брате Воловца, студенте Высшего технического училища имени Баумана. Служба безопасности «Пеликана» ежедневно сопровождала его в институт, а потом домой.

— Он должен был ждать у проходной. Как обычно. Они его не нашли. Вроде с кем-то уехал. Не звонил тебе?

— Нет.

— Я думающего увезли…

— Господи, только не это!

Через несколько минут на телефон Воловца позвонил неизвестный:

— Своего брата хочешь видеть?

— Кто это?

— Не важно. Готовь полмиллиона баксов. Я вечером позвоню.

Если Воловец еще кого-то любил в этой жизни, это были его близкие — мать, отчим, сводный брат…

Последнее, что осталось.

Воловец не был судим. Биография его была внешне проста.

На студии он считался крепким директором картины. У него было полно корешей. Умел пить. Почему и попал в Госкино СССР.

Был дважды женат. Оба раза неудачно. Последняя его жена — актриса — играла в театре в Киеве.

В Киеве же рос его сын, школьник, воспитанный тешей. Говоривший на украинской мове.

Время от времени Воловец бросал все, летел в Киев.

В сущности, сам он был прост, предсказуем.

Сводный брат ничем не напоминал его — крутого, огромного, необузданного, сильного.

Застенчивый, внезапно вытянувшийся, тонкошеий, брат вращался в другом мире. Они бренчали на гитарах в подъезде, спорили — существует ли дружба между мальчиками и девочками или все исчерпывается сексом. Брат сдал по-честному в МВТУ и прошел.

Ездил в институт на трамвае, пока старший брат не счел это рискованным. У родителей не было с ним хлопот…

После звонка похитителей Воловцу больше ничего не шло в голову. Он поглядывал на телефон. Аппарат молчал.

Неизвестный не звонил. Позвонила мать…

Мать — завуч лицея в Конькове — не плакала, не упрекнула ни словом. Говорили спокойно, по существу.

Всем, что в нем оставалось хорошего, он был обязан матери.

— Ты считаешь, в милицию не стоит обращаться?

В лицее училось много детей преподавателей бывшей Высшей школы милиции, переименованной в Юридический институт МВД. Институт находился поблизости — на улице Академика Волгина.

— Боюсь сделать хуже. Мне должны позвонить. Я жду звонка с минуты на минуту.

— Тогда я освобождаю линию.

Еще несколько близких друзей, включая Яцена, не уходили — ждали вместе с ним.

Воловец привел с киностудии свою команду.

Они работали вместе с ним на художественных лентах. В первую очередь Белова, Яцена, директоров картин и администраторов. Голых, нищих, ограбленных…

А сейчас иномарка у каждого…

Делали деньги, гуляли.

«Босса Нова», отданная под начало Яцену, строительством квартир и продажей недвижимости не занималась. Все это было липой.

Собранные деньги подпитывали основанного на принципе «пирамиды» «Пеликана», развернувшегося достаточно широко, чтобы правоохранительные органы и частные сыскные агентства не могли его тронуть.

Имидж «Пеликана» создавался на телевидении силами крепко сплоченной, умно подобранной команды, включавшей помимо представителей властной, судебной и законодательной структур также народных любимцев — талантливых артистов эстрады, цирка. Звонкими и чистыми российскими голосами…

Каждый регулярно получал свой суперпроцент.

Все раскручивалось.

Однако хозяева «Пеликана», стоявшие над Воловцом, не заблуждались: судьба фирмы была предсказуема: полное банкротство, крах, судебное разбирательство.

Хозяева умело и незаметно вели дело к концу.

Ждали только момент, чтобы прекратить платежи и возложить, как это было уже с «МММ» и «Властилиной», вину на интриги и противодействие властей…

Дальше все было тоже известно. Политики подадутся в Государственную Думу, исполнители, в том числе Воловец в первую очередь, паровозом пойдут в тюрьму…

Накопать компроматы ничего не стоило.

В «Пеликане» работали без установленного лимита остатка наличных денег в .кассе, норм использования выручки, не сдавая наличные деньги в банк, не утруждая себя составлением платежных ведомостей…

Сотрудники в получении заработной платы в бухгалтерских документах не расписывались, не было ни журналов регистрации приходных и расходных кассовых ордеров, ни кассовой книги, ни приказа о назначении кассира и о его материальной ответственности. В связи с отсутствием валютного счета выручка в иностранной валюте в банк не сдавалась…

Звонок в «Пеликан» раздался около полуночи.

Воловец был уже весь на нервах. Он знал, мать тоже не спит. Ни с кем, кроме него, она не может поделиться горем. Отчим лежал в больнице после инфаркта. Сообщение убило бы его!

— Игорек!

Звонил Шрам — новый глава группировки, дававшей крышу «Пеликану».

— Как жизнь?

— Да так…

Судьба Шрама была необычной.

Мастер спорта, он сел по обвинению в рэкете и попытке убийства. Бывший чемпион по вольной борьбе, Шрам был дружен с кавказцами, спецами единоборств.

Свое прозвище он получил за красный большой шрам, уходивший под волосы на шее сзади: наркоман с поехавшей крышей в зоне в лесу пытался отрезать ему голову бензопилой «Дружба»…

Освободившись, Шрам пришел к бандитам. Некоторое время входил в курс дела, пока не стал вторым лицом в группировке. Совсем недавно с помощью нескольких кентов произвел внутренний переворот, пользуясь тем, что прежняя головка банды успела испортить отношения со всеми авторитетами в округе. В том числе с кавказцами.

Шрам был образован, смел, жесток. В отличие от своих предшественников, не чурался любой самой грязной бандитской работы.

— Как настроение?

— Все нормально.

Поговорили о том о сем.

Неожиданно Шрам спросил:

— У тебя, я слышал, проблема с братом. А чего молчишь?

— Да тут, понимаешь…

— Для начала заплатишь штраф. Сто тысяч баксов. Слышал?

— Да.

— Потому что скрыл. Мне только что об этом доложили. Я сейчас этим займусь. Никому ничего не давай…

— Я понял.

Воловец положил трубку.

Шраму хорошо рассуждать. Если Димку похитила другая группировка и он не заплатит, брата ждет смерть…

Все в кабинете молчали.

Большая серая крыса вышла из угла, быстро двинулась по комнате. Они видели, как она вскарабкалась на стол, пробежала мимо компьютера. Яцен шевельнулся. Крыса спрыгнула со стола. Исчезла. На столе остались пыльные следы крупных лапок.

Прозвонил телефон.

Звонил Шрам. Воловец ожидал самого худшего.

— С тобой будут говорить…

Сразу раздался голос брата:

— Ты просил позвонить? — Похоже, он ничего не понял.

— Где ты?

— У твоих друзей. Они подъехали к училищу, сказали, что ты просил меня поехать к ним…

Трубку снова взял Шрам:

— Я отправляю его со своими ребятами, сейчас он будет у тебя…

— Я твой должник.

Воловец положил трубку. Его трясло как в лихорадке.

— Все! Пора сваливать.

Яцен удивленно взглянул на него.

— Из-за Димки?

— Больше нет сил…

Воловец его не боялся — Яцен был своим. Поднятый им, вскормленный, обласканный. Опасность приближалась.

— Убийство Марины. Иерусалим. Димка…

Выходя, он случайно увидел себя в зеркале.

Виски у него были совершенно седые.

Мы так и остались с фамилией Коэн и именем Ян.

Неожиданная гибель нашей клиентки лишила нас возможности все проверить, уточнить и вообще составить подробный портрет человека, которым нам предстояло заняться.