Девушка подала аудиокассету. Я проверил название.

«Она!»

—Спасибо.

Мы улыбнулись друг другу. Стало легче обоим.

Зима, по свидетельству синоптиков, в Иерусалиме выдалась необычной. Январь и февраль обещали быть теплыми, гораздо теплее обычных. Зато март — апрель виделись метеорологам холодными и дождливыми. В квартире была теплынь. Я включил магнитофон, поставил «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Довел звук до терпимого уровня. С первого раза я обычно ничего не мог сказать о достоинстве композиции…

Вечер я провел в читальном зале библиотеки Общинного дома. Я проглядел бесчисленное количество фотографий, реклам, объявлений об услугах, знакомствах, распродажах…

Самым коротким было: «Большие деньги». И номер телефона. Прямо как о новом острове сокровищ. Между тем речь шла наверняка о Гербалайфе или «кремлевской таблетке».

Внезапно я увидел то, что искал!

Сбоку вверху, в левом столбце. Фотография 10x13. Окунь — высокий, в костюме с бабочкой, крепко-телый, с маленькими ушами — придвинулся к своей пассии, стоявшей чуть впереди. Инна — такая же высокая, круглолицая — улыбалась. На ней был новый элегантный костюм. Окунь смотрел в объектив чистыми глазами шулера, за руками которого необходимо постоянно внимательно следить. Особенно если он убирает их со стола… Пленка припечатала его руку к передней части округлого даже на фотографии женского бедра.

Подпись гласила:

«НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…»

Ниже, под фотографией, стояло мелким шрифтом:

«Игорь Буран и Инна Снежневская после покупок, сделанных ими специально к празднику Ханука».

«Инна Снежневская…»

В Ташкенте в ее квартире милиция арестовала Окуня.

Команда была связана давнишними узами.

Фамилия фотографа отсутствовала.

Вместо нее стояла ссылка на газету «Едиот ахронот». Узнать имя и адрес корреспондента было несложно. Я осторожно вырвал страницу, взял ее с собой.

Фамилия фотокорреспондента, представившего снимок в редакцию «Едиот ахронот», оказалась Левит. Он жил в Иерусалиме. Мне дали номер его телефона. Я немедленно позвонил. Фотокорреспондент находился на службе. Рабочим местом его была все та же мощенная узорной плиткой пешая зона вокруг улицы Бен Иегуда. Точнее, ее часть от центральной Кинг-Джордж до площадки, где молодежь из военной полиции, парни и девчата в расстегнутых куртках на синтепоне, с автоматами на бедрах, часами болтает о своих делах… Тут же бродили туристы: французы, латиноамериканцы. Витрины блистали золотыми цепочками, колье, брелоками, сотнями сувенирных маек с гербами и видами Иерусалима, Израиля…

Левит назначил мне свидание в маленькой кофейне на улице Шамай рядом с офисом министерства внутренних дел, которое в Израиле выполняло не все, а только сугубо гражданские функции родного МВД РФ.

Как водится, я приехал раньше. Стоя на углу, я сразу вычислил Левита по фотокамере и взгляду, который он бросил в сторону кафе. Судя по всему, он был один. Догнав его в дверях, я назвал фамилию министра внутренних дел РФ:

—Куликов…

Но Левит не обратил на это внимания:

—Миша Левит.

Мы пожали друг другу руки. Свободный столик стоял в углу. Мы заговорили, словно знали друг друга сто лет.

Он был худой и смешливый. В традиционной безрукавке журналиста, обремененной десятками карманов и карманчиков. В фильме о Ходже Насреддине он мог бы сыграть роль мудреца и звездочета. Левита в кафе знали. Он успел поздороваться почти со всеми и заказать по чашке кофе афух. Разговор наш, точнее, та его часть, которая мне была важна, оказалась короткой.

— Помню… Двое. Он и она. Очень смешные. В магазине. Он купил ей наряд к празднику Ханука.

— Отличный получился снимок!

— А подпись?! Я поместил картинку в «Едиот», а потом «выдал замуж» еще дважды. Кстати, никто не заплатил, кроме «Едиота»…

— Там вилла?

— Трущоба богачей. К сожалению, второй снимок не пошел. Вилла прикрыта другими строениями…

— Любопытно взглянуть.

Он посмотрел испытующе:

— Хочешь прийти в гости?

«Уж не принял ли он меня за взломщика?» Я успокоил:

—Она моя школьная подруга… В каком это районе?

—Рамот.

О вилле в Рамоте говорила и Лена Милецкая, гид!

— Но смотри! Игорь Буран — мужик крутой! Чуть не разбил камеру, когда я сделал снимок. Но ей идея поправилась. «Подарок к Хануке…» Реклама лица на всю страну.

— Чем они занимаются?

— Она что-то тут продает. Или, наоборот, покупает.

— Вилла принадлежит ей?

— Не знаю. Но она там живет.

— Как ты узнал их имена?

— Он сам их назвал. — Левит проявил профессиональное любопытство. — А что в действительности? Это вымышленные имена?

Он, безусловно, заслуживал гонорара. Я честно с ним расплатился:

—Это Окунь. Российский бизнесмен. И по совместительству киллер.

—Да-а…

Он был озадачен.

— Тебе встречались они потом?

— Один раз. Инна…

— А в тот день?

— Я просто поехал за ними. Взял такси… Ты можешь легко найти дом. Каждый водитель знает. Район новых вилл. Там, на участке, российский контейнер! Его видно с дороги!

Утром служба безопасности банка обеспечивала доставление валюты. Во избежание нападения мы хранили дату инкассации в тайне до последней минуты.

Нападение на нас началось по классической схеме. На перекрестке Большой Спасской «Джип-Гранд-Чероки» неожиданно вклинился сбоку в строй… Одновременно ударили автоматные очереди. Казалось, стреляли со всех сторон. Водитель «Джипа» погиб в самом начале атаки. На крыше углового здания находилась одна из огненных снайперских точек, организованных вдоль трассы сопровождения инкассации…

Водителя опустили на дно кабины, к рулю сел один из бандитов.

Улица была забита транспортом.

Между тем инкассаторская машина, в которой сидел Виктор, мой зам, неожиданно, нарушая правила, погнала против движения, выскочила из зоны обстрела…

К нам уже мчались на помощь. Отъезжая от банка, я по рации передал дежурному, чтобы в пути было организовано усиление.

Свои девятьсот тысяч долларов, поступившие в тот день, мы доставили в целости.

Кстати, именно такая сумма была захвачена преступниками, расстрелявшими инкассаторов в Скорняжном переулке…

Вечером, перед уходом из банка, я прослушал запись вчерашних телефонных разговоров сотрудников, в том числе Наташи, помощницы Лукашовой. Изрядно обалдев от ее смешков и переливов лживого тоненького голоска, я неожиданно наткнулся на ее странный разговор с подружкой. Они болтали о том о сем, в общем, ни о чем. В приемной, видимо, в это время никого не было, никто не мешал. В конце помощница добавила без видимой связи:

—Завтра, Юля, с утра по магазинам…

Наступила пауза. Потом они снова заговорили о пустяках. Быстро свернули разговор.

«Завтра с утра по магазинам…»

Наташа работала и ни в какой магазин уйти не могла. Тем более с утра! Меня зацепила эта фраза. На утро была назначена инкассация! И помощница президента банка о ней знала!

Юля — имя супермодели.

—Есть интересные данные…

Мне неожиданно позвонил мой преемник из милиции Павелецкого.

— Можешь сейчас приехать?.. По-моему, тут интересная информация о вашем шефе.

— Салахетдинове?

— Да. У вас телефон защищен?

— Можешь говорить. Что там?

— Его убили. В Кельне.

В банке еще никто ничего не знал.

—Сейчас буду!

Я застал своих бывших коллег за прослушиванием магнитной записи. С начальником розыска сидело несколько оперативных уполномоченных. Все здесь, меня знали. Благодаря зигзагам своей биографии и отчасти благодаря журналистике я давно уже стал вокзальной знаменитостью. Мы обнялись.

— Вы одним мужиком интересовались… Фирма «Колеса» — «Экология»…

— Пастор!

—Ну! Я сейчас поставлю сначала!

Он включил запись на перемотку. Сидевший рядом младший инспектор, ныне начальник над пятью камерами для задержанных, вокзальным ИВС, стукнул меня коленкой под столом, мигнул:

— Как живешь?

— Все нормально.

Мы дружили.

Николаев предпослал короткое вступление:

—Пастор только прилетел из Кельна. Это они в бане. С девками. Те сейчас придут. Тут такое начнется… Ну, понеслась!

Разговаривали двое. Запись была довольно чистая. Говорившие выпивали, но стука ножей, вилок не было слышно.

—Закусывают солеными огурцами… — Начальник ИВС снова мигнул, отсылая к близким нам обоим воспоминаниям.

Речь шла о некоем заведении.

«— Недалеко от церкви…

— Собора, что ли?

— Ну, она их вот так держит… Сто пятьдесят долларов с носа…

— А стол?»

Спрашивавший был молодой, энергичный. Голос звучал напористо. Я был уверен, что слышал его. Ему отвечал Пастор:

«— Кормежка ее. Кормит, как на убой. Девчонки даже всего не съедают…»

—Это самое начало…

Николаев отмотал добрую часть кассеты:

—Пастор, по-видимому, инспектировал бордель. И дает отчет…

Запись пошла дальше.

Снова о том о сем. По-видимому, в помещение кто-то входил. Но вот они остались одни. Это сразу почувствовалось.

«— Ты говорил с ним?» — Тот же молодой голос. Я подумал вдруг, что он принадлежит кавказцу, который безукоризненно говорит по-русски.

Пастор задумался. Собеседник не торопил.

«—Да…

— А он?!

— У адвоката записан весь их разговор с О'Брайеном. На аудиокассету. Но он клянется, что ничего об этом не знал!»

Оба замолчали. На этот раз надолго.

Разговор о Камале Салахетдинове выглядел как продолжение темы об аудиокассете…

После выезда из России каждый шаг Камала за границей контролировался структурами «Алькада». Некоторое время он обитал в маленьком городке Клодт на берегу Женевского озера в провинции Во. Снимал стоявший особняком дом. Пастор несколько дней жил у него. Потом они оба уехали в Германию. В дороге Салахетдинов что-то заподозрил. Дважды поменяли машину, а затем и вовсе пересели в поезд.

«— …Совсем охренел. Думал, что опускает полку в купе. Дернул шнур. А это стоп-кран… Встали! А по поезду уже забегали… „Где? Кто?“ Камал сунул проводнику сотню…»

Пастор засмеялся.

«— Бир, шнелер! Пива! Показал: сдачи, мол, не надо… Короче, обошлось…»

Раздался легкий звон хрусталя.

— Вот это место… — шепнул Николаев.

«— А что в Кельне?»

Пастор продолжил отчет:

«— Отель маленький, тихий. Ни одного человека. Ни внизу, ни в коридорах. Хозяин — в другом здании… Тут Окунь прибыл. Без него какой разбор?!»

Ребятам с Павелецкого это все было до лампочки. Бойцов Николаева интересовала судьба похищенных контейнеров с сигаретами.

К убийству Камала Салахетдинова перешли внезапно:

«— …Я только ступил на тротуар — и сразу трата-та… Камала с ходу в решето… Лежу. Еще очередь над головой! Чувствую, водила меня сзади тянет…»

На пленке послышались голоса приближающихся девиц. Разговор прекратился…

Оперативники сразу обрели интерес.

—Сейчас… — сказал начальник ИВС, — самое интересное!

На фоне женских голосов был слышен вопрос:

«— Отари еще в Москве?

— Он отбыл сразу. Я не видел его. Думаю, он в Израиле.

— Он знает обо всем?»

Речь шла об аудиокассете, про которую мне рассказал Джамшит: разговор О'Брайена с киллером.

Ответ мы не услышали.

Пьяные голоса женщин прозвучали близко и громко:

«—Будто у нее мыши в руках трахаются!

—Все! Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу…»

Оперативники засмеялись.

Запись кончилась.

Мы продолжили разговор с Николаевым вдвоем.

— Мне нужен Пастор…

— У нас он проходит как Виннер. Немец. Впрочем, какой он немец! Наш российский мошенник. Дважды судим. Со связями. В основном сексуальными. Полный извращенец. Ну, вы слышали! Мы его прихватили в микроавтобусе, набитом крадеными сигаретами. Задокументировали…

— Будешь задерживать?

— Основания есть.

Мой преемник прошелся по кабинету. Юркий, невысокий мужик, таежный охотник. С началом охотничьего сезона он всеми правдами-неправдами отпрашивался на несколько дней. Уезжал на Алтай. Потом возвращался, пахал месяцами без выходных.

—Как соучастник, запросто может пойти по делу…

Я обдумал ситуацию, пока слушал запись разговора, сделанную в бане.

—Дай мне побыть с ним в камере!

Я предвидел его первую реакцию. Предвидя неизбежные возражения, поднял руку:

— Знаю: приказ! Голову оторвут! Во всем мире офицеров полиции используют как агентов! Ты меня знаешь. Я лишнего не позволю. Но поговорю как профессионал с полной выкладкой…

— Выгонят в двадцать четыре часа!

— Я сяду в пятницу вечером. В воскресенье уйду. Оформим туфту. Кормежку не выпишем. Об одежде не беспокойся: я приеду в ней. Никто не узнает…

Николаев посмотрел на меня с любопытством, как в те времена, когда был опером, а я — его наставником…

Когда я вернулся к себе, в банке уже было полно слухов о гибели Камала Салахетдинова. Обстоятельств никто точно не знал. Ссылались на анонимный звонок из-за рубежа…

На второй день хлынул обильный поток информации.

О разборке русской мафии в Кельне сообщили все крупные немецкие газеты, а в «Кельнише рундшау» были помещены даже вполне различимые снимки убитого.

Камал не был увезен, похищен.

С ним вместе покинул город Клодт российский гражданин К.М. Виннер, известный в кругах, близких к российско-немецкой мафии, под кличкой Пастор. Все было так, как на магнитной записи Пастор поведал своему собеседнику.

По данным, полученным детективами «Лайнса», Пастор был представлен Камалу в качестве посредника братвы в Кельне… Может, Пастор убедил Камала в том, что именно в тихой Швейцарии его поджидает опасность… В Кельне следы обоих пассажиров прослеживались частными детективами не очень четко. В тот злополучный вечер они втроем приехали в небольшой ресторан, который полиция давно уже держала под наблюдением. Всю группу к месту действия доставил джип. По предположению корреспондента газеты, у Салахетдинова возникли споры со стороной, получившей в последнее время большой валютный кредит в банке «Независимость». Представителям сторон была назначена в ресторане встреча с проживающим в ФРГ известным в ор о м в з а к о н е, разбиравшим споры российской мафии. Однако у входа в ресторан Камала Салахетдинова уже ждали двое киллеров, которые без предупреждения открыли огонь из автоматического оружия. Человек, ждавший Камала и его спутников внутри ресторана, исчез с первыми звуками выстрелов. Немецкая полиция полагала, что именно его обезглавленный труп она обнаружила через неделю в чемодане, оставленном недалеко от обочины скоростной четырехполосной магистрали… В полуста километрах от этого места был оставлен и джип. Машина оказалась украденной в Бельгии. Труп Камала Салахетдинова прибыл на родину через день.

Среди присутствующих, подметавших пол длинными, до земли, кожаными пальто, были и те, кто организовал убийство.

Я видел Окуня, Ваху, Ургина. Пастор, по счастью, не появился…

О'Брайен приехал в окружении профессиональных боевиков-наемников, воевавших всегда на стороне тех, кто мог платить.

Многих бизнесменов сопровождали боевики из личной охраны, откровенные преступники, по которым плакала зона…

Очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми, с грохотом взмыла в небо. Валил снег.

Расслабляться было нельзя…

Я поймал на себе мимолетный взгляд одного из обернувшихся кавказцев. Это был телохранитель, периодически появлявшийся то в обществе О'Брайена, то Ламма, заказывавший как-то в «Бизнес-клубе» за соседним столиком бугламу с ткемали.

Мулла, склонившись, что-то шепнул ему на ухо.

Боевик меланхолично жевал…

В пятницу вечером я был на Павелецком. Мы еще раз обговорили все детали задуманной мной комбинации.

«А что делать?..»

Лукашова, Джамшит, даже криминальный Камал Салахетдинов при жизни действовали в соответствии с условиями, сложившимися на нашем рынке бизнеса. Мы не стреляли, не рекламировали акции, разорившие пол-России. Не обокрали людей, доверивших нам свои сбережения. Банк «Независимость» был обороняющейся стороной. Агрессивной была сторона О'Брайена.

Закон не мог нам помочь.

Российское правосудие шевелилось, когда к нему в клетку бросали хищника обессиленного, в железе, с перебитым хребтом… Юстиции тогда оставалось только поднять лапу и в соответствии с буквой закона, убедившись, что самой ей ничего не грозит, благословить мучение.

Мы не могли ждать, когда О'Брайена, Окуня, Ваху и Пастора, а заодно и Ламма — всю их бригаду — добрые смелые дяди из РУОПа на носилках внесут в зал суда.

Борьбу за свое выживание приходилось вести самостоятельно и иногда при рискованных обстоятельствах…

Мы спустились на два лестничных марша вниз, открыли дверь «Посторонним вход запрещен». Я был в черной тройке и белой сорочке и чувствовал себя статистом на маскараде. Меня тщательно обыскали. Карманы вывернули, проверили все швы. Помощник дежурного, крутобедрая деваха в сержантских погонах с сардельками вместо ног, придержала наружную дверь, когда меня проводили в И ВС. Вторую дверь прикрыл маленький милиционер в бронежилете с автоматом и детективом за поясом. Это была та же смена, которую я видел, когда, уходя от слежки, приехал на вокзал. Оба — деваха и милиционер — делали вид, что видят меня впервые.

«Эти языки не развяжут!»

Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного.

—В пустую… — распорядился начальник ИВС.

Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось.

Меня разбудил поворот ключа в замке.

—Здоров…

Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку.

—Привет.

Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор.

—Давно здесь?

Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно.

— А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен.

— Как тут теперь порядки?

— Меня только сегодня привезли. Из Каширы.

— Сам каширский?

— Москвич.

— А откуда?

— Ты сам-то откуда?

Он назвался настоящим именем.

—Занимаюсь мелкой оптовой торговлей…

Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить.

— Я находился в Каширском следственном изоляторе.

— Долго?

Постепенно разговорились.

— Из Каширы меня доставили для следственных действий.

— А где работаешь?

— Частная охрана.

— А при чем железнодорожная милиция?

— Какое-то хищение. Обнаружила, когда вагон был на главных путях… Подозревают, что кража была, когда он находился на подъездных. Рядом с охраняемым объектом… А ты?

— Я тут с утра. Тоже какая-то глупость: хищение импортных сигарет! Чушь! Я готов им купить эти три контейнера, чтобы отвязались. Как у тебя с перспективами?..

— Вроде есть шанс.

Я объяснил про подвешенные на вагонах пломбы, которые профессионалы снимают весьма тонко и так же тонко подвешивают.

—Иногда вагон может пройти тысячи километров, прежде чем обнаружат! От Владивостока до Москвы… — Бывший начальник уголовного розыска железки, я мог рассказать Пастору тысячи историй об этом.

— И что?

— А тут, на наше счастье, пломба вскрывалась. И даже дважды… Им в жизни ничего не доказать!

Пастор заговорил о себе. Я убедился в том, что он тоже боится быть искренним. Первый предложил:

—Может, поспим? Это лучшее, что нам остается…

Утром, во время и после оправки, мы почти не разговаривали. Дежурный наряд сменился. Мы получили по эмалированной кружке чаю, по краюхе хлеба с двумя кусками сахара.

Перед тем как дверь в камеру закрылась, я обратился к одному из ментов, показавшемуся мне более сообразительным:

—Следователь вчера при мне звонил жене насчет передачи. В Каширу ей далеко ездить. Поэтому я без сигарет, без сменки. Она должна была сегодня утром привезти…

Дежурный молча посмотрел на меня. Ничего не сказал. Утро провели молча. Была суббота. Никого из ИВС не вызывали. Неожиданно в камере загремел замок. Тот же дежурный молча взглянул на меня, на пакет, который держал в руках. На пакете была выведена взятая мною фамилия.

—Держите…

Я сел спиной к глазку. Стал перебирать полученное. Несколько парниковых помидоров, огурцы. Головка свежего чеснока. Пирожки. Блок «Кэмел». Все, что я загодя приготовил сам и оставил в кабинете Николаева. Все было намеренно вскрыто, проверено. Каждый пирожок переломан. Я не спешил есть. Первым делом принялся тщательно все проверять. Пастор возвышался надо мной, с любопытством следил за моими манипуляциями. Я был неистощим в поисках весточки с воли, и наконец настойчивость моя увенчалась успехом. В одном из переломанных пирожков с рисом, в самом уголке, лежала записка — скомканный шариком кусочек папиросной бумаги. Крохотными печатными буковками там было рассыпано:

«Следователь сказал, что завтра пойдешь домой, свидетеля твоего никто не видит уже с месяц, еще звонили из страны, надеются, ты сразу приедешь…»

Я продемонстрировал к с и в у Пастору. Он прочитал ее очень внимательно. Все у меня внутри замерло. Пастор возвратил мне записку. Он молчал. Чувствовалось, что колеблется. Я лег. Смотрел в потолок. Принесли баланду. Пастор от своей порции отказался. Я последовал его примеру. Обед для ИВС брали в столовой на Москве-Товарной. Готовили там совсем неплохо. Внезапно он решился:

— Если не секрет, о какой стране речь?

— Израиль.

— Я так и подумал. А где именно?

— Маалей Адумим. Под Иерусалимом. У меня даже виза на руках. Приходилось бывать? — Я взглянул на его.

— В Иерусалиме. В Тель-Авиве. В Кейсарии…

Милицию Павелецкого вокзала не могли интересовать зарубежные связи Пастора. Сфера ее интересов простиралась до станции Павелец и еще по Окружной железной дороге…

— Отличные места…

— Думаешь, тебе дадут выехать?

— Я бы не хотел сейчас обсуждать этот вопрос:

Пастор принял решение в ночь на воскресенье. Сразу и бесповоротно. Он не сомневался в том, что само Провидение послало ему меня в камеру.

— Мне надо передать привет моему партнеру…

— В Москве?

— В Иерусалиме.

Я пожал плечами.

— Труд оплачивается.

— Пока я ничего не могу сказать…

— На нет и суда нет. Но если выпустят…

—Я сделаю что смогу. Милиция не будет об этом знать. Это могу гарантировать.

Я и в самом деле не собирался впутывать Николаева в историю противоборства О'Брайена и Камала Салахетдинова. Бумагу мы взяли в туалете, грифель у него был. Мы сели рядом.

—Имя придется запомнить. Отари.

Он говорил об Отари О'Брайене…

— Вот контактный телефон. Говорить только с ним. Тебе дадут его координаты.

— Я понял.

— Надо передать О'Брайену всего несколько слов. «Кассета на вилле у адвоката, в Иерусалиме…» Все!

— Он знает, что за кассета, какой адвокат?

— Да. Второе имя — Джамшит…

Я едва не выдал себя:

— Понял.

— Джамшит подсылает своего человека в Иерусалим за этой кассетой…

«Здорово!..»

Разговор с Джамшитом состоялся на днях. Наедине. В «помещении для деловых переговоров», абсолютно чистом… И вот передо мной человек, который знает о задании, которое мне предлагалось.

После разговора с фотокорреспондентом Мишей Левитом я нашел виллу Инны Снежневской, о которой он говорил. Вилла стояла действительно у дороги. В Рамоте. В районе новых вилл. Еще из автобуса я увидел контейнер с надписью «Союзхимэкспорт», стоявший рядом. Вокруг шло строительство. Я задал пару вопросов рабочему у контейнера, но ответа не получил. Это был араб, знавший английский язык. Он работал на стройке. Я прошел вдоль улицы. Мне встретился еще работяга, на этот раз местный…

Всегда поражает, когда живущие поблизости аборигены не знают кратчайшей дороги, или проходного двора, или, как в моем случае, того, кто живет в соседнем доме…

Трехэтажная белая вилла обращала на себя внимание.

Я оглядел ее глазами секьюрити. Парадный вход был в глубине тупичка, образованного боковыми стенами. Сбоку от двери виднелось небольшое окно служебного помещения. Вилла была построена недавно. Всюду виднелись следы стройки. Лампочка над входом не была защищена, на цоколе — брызги белил. Закрытый гараж располагался на уровне второго этажа. Заезд в него был выше по склону и соответствовал уровню дороги. С горы, рядом с контейнером, на котором выведены русские буквы, был виден пустой внутренний двор.

Это уже вторая вилла, принадлежавшая людям из команды, обслуживавшей О'Брайена.

Первая была на Байт ва-Ган, я нашел ее по телефонному справочнику, используя контактный телефон, полученный в ИВС на Павелецком…

Металлические шторы на окнах всех трех этажей были опущены. На многочисленных балконах не было ни одной вещи. В данный момент вилла пустовала. Это было мне на руку.

«Арлекино неспроста начал именно со Снежневской!..»

Я решил, что в ночь на субботу одним махом — чик-чик! — с помощью людей Хэдли осмотрю виллу изнутри…

Влад, сосед по подъезду, в неизменном спортивном костюме, дымчатых очках, садился в «тойоту». Его друга с ним не было.

—Привет, командир…

Мы поздоровались. Жена его уже сидела за рулем. Она дружески кивнула мне. У нее была скупая улыбка ухоженной женщины, никогда не приоткрывающей ни перед кем мир своих истинных непростых проблем. Рукопожатие Влада было крепким. Он чуть пережимал во всем, что подчеркивало его крутость.

— Слыхал, что они опять сделали, козлы? — Он отпустил ручку дверцы.

— Нет…

— Подняли цену на бензин! Совсем оборзели!

Это была его обычная песня.

— А вообще?

—Тамарка на этой неделе возьмет билеты в Киев. Съездит, осмотрится. Там, глядишь, и я свалю… Пошло оно все на х… А как тебе зима эта! Ведь уже декабрь кончается!

Он закурил:

—В Сибири, бывало… Градусов тридцать. А спичка горит! Безветрие… Идешь на лыжах. Рюкзак двадцать килограмм. Нас посылали на вечную охоту. Ружье, два патрона… И — «гуляй, Вася!».

Жена с улыбкой поглядывала на нас. Они куда-то опаздывали, но Влад не собирался комкать разговор. Жену он, похоже, вышколил.

—Раз иду. Третий день. Тайга. Вижу: собаки треплют оленя, а он не бежит. Взял на мушку. Вдруг чую — как дымком потянуло. Гляжу: а сбоку костер! Якут меня самого на мушке держит… «Дагор, — говорю. — Стой, друг!»

Вслед за Хемингуэем я не очень доверяю рассказам о себе, особенно если они выглядят правдоподобно.

Жена снова взглянула.

—Да счас! Успеем! Ну вот…

Он продолжил, но уже не в охотку:

—Попили с ним чайку. Олень, он не дикий был… Якут, помню, подарил мне два патрона МСК. Он был с карабином.

Влад снова подал дверцу на себя:

—Интересуешься грибами? Мы едем на гору, за Хадасой. Дождь был. Грибки должны пойти…

По утрам каждый день они куда-то уезжали. Люди они были темные. Непонятно, как попали сюда Я отказался. Из окна на третьем этаже высунулась рука с салфеткой. То ли встряхнула, то ли подала знак. Влад достал сигареты. Крохотный белый листок выпал у него из кармана. Позади крякнула чья-то машина, стоявшая на сигнале. Тотчас местные дикие кошки — пугливые, с уплощенными мордами и грязными пятнами под переносьями — спрыгнули с мусорного бака. Отбежали. Влад спросил еще:

— Чего-то ты последние дни как потерянный…

— Рецензии замучили.

—Пошли всё на х… Ну, давай!

Они уехали. Я подобрал упавший клочок. Развернул. Бумага была на русском: «Спецсредство СС 536/43 для выведения надписей, сделанных шариковой ручкой, чернила для заполнения паспортных граф…»

Под боком у меня, должно быть, подделывали документы. Впрочем, за Владом и его молчаливым корешем числилось не только это. Иногда я готов был подумать, не ходят ли они по карманке. При посадке в автобус в центре, у Машбира, тут часто возникали подозрительные сутолоки…

Я подкрутил бинокль. Мне не померещилось! Поздно вечером на вилле на Байт ва-Ган появились обитатели. Вовсю шла хозяйственная жизнь. На первом этаже кто-то открыл окно, потянул натянутый под окном тросик, на котором сушили белье. Я услышал долгий режущий ухо звук. Женщина, развешивавшая белье, появилась на крыльце. Выскочившая из дома собака с ходу погналась за летавшими на небольшой высоте пичужками. Приземистый сильный пес сделал несколько прыжков подряд, выбрасывая одновременно вперед передние и задние лапы. Это был молодой злобный пит-бультерьер. Вслед за собакой появился охранник. Несмотря на расстояние, я узнал его.

«Лишенный шеи, руки-крюки…»

Это был телохранитель адвоката Ургин. С ним была его подруга, которая по совместительству вела хозяйство Ламма.

Все больше темнело. Бинокль уже не мог мне помочь.

Вилла спала. Светильники продолжали гореть. Несколько легких кресел в центре площадки перед входом показывали место будущих трапез…