Отчасти было жаль его. Он мотался по побережью в ночь-заполночь, договаривался с браконьерами, рисковал, организовывал. Большие люди пользовались его услугами, не скупились на благодарности, смотрели сквозь пальцы на то, что он не забывает и себя, и никогда не оставляли улик.
      "Довиденко легко отрубит концы, как оговоры уважаемых в городе лиц..."
      Мне оставался круг вопросов, связанных непосредственно с браконьерским промыслом, и я не собирался и его тоже отдавать "территории".
      - У кого вы брали рыбу? У разных рыбаков или у одного?
      - У меня был свой постоянный шеф лодок...
      - Как его зовут?
      - Я называл его просто Шеф.
      - Опознаете, если показать фотографию?
      - Конечно! Небольшого роста. С усиками...
      - Работает где-нибудь?
      - Вряд ли! Обычно он на берегу. С ездоками... Лодки ведь могут прийти в любое время!
      - Ездоков его знаете?
      - Сейчас все больше новые. Часто меняются... Прежних я знал - по многу лет ходили.
      - Сейчас совсем не ходят?
      - Ветлугин Сашка погиб. Умара Кулиева приговорили к расстрелу... Еще был Мазут. Его, говорят, посадили...
      - Ветлугин, Умар Кулиев, Мазут... Не ошибаетесь?
      - Что вы! Сколько рыбы закуплено было!
      - А не боялись, что задержат? Ведь есть рыбнадзор, милиция...
      - Милиция сама брала рыбу. Участковые, дежурные...
      - А этот дежурный, который сегодня...
      - И он тоже. Шеф ежемесячно платил и милиции, и рыбнадзору...
      Я завез Балу на квартиру.
      - Отоспись. Придешь после обеда.
      - Не могу. У меня вызваны люди.
      - Я сам с ними поговорю. Спи. Магнитофон я оставлю с собой.
      От Балы я ехал вдвоем с Вахидовым.
      Город просыпался.
      Окрестные скалы четко вырисовывались по обеим сторонам бухты: Какая-то женщина снимала замок с двери аэрокасс - пудовый, им можно было запирать ангар с боевыми самолетами. С базара на автостанцию несли сумки с овощами, цветы.
      Вахидов жил рядом с парком, в доме, где обитали многие уважаемые в городе люди. Рядом находился хлебный магазин, в котором хлеб всегда был свежим; "Гастроном", где хоть что-то можно было купить, кроме рыбных консервов, верблюжьего мяса и супных концентратов. Здесь же поблизости располагалась срочная химчистка, прачечная и спецполиклиника.
      - Кто будет вести мое дело? - спросил Вахидов. - Вы?
      - Нет. Областная прокуратура.
      - Эти будут вести дело так, будто я действовал в одиночку и никто ничего не знал! Я промолчал.
      - Все всё знали! Из той же прокуратуры постоянно звонили: "Две-три рыбы, пожалуйста... Или с килограмм икры! У нас гость из прокуратуры Союза!" А то записки присылали. Надо бы сохранять! - Вахидов совсем раскис. - Жену ждет удар, не знаю, как ей и сказать...
      У парка он попросил остановить:
      - Не надо к дому.
      Он тяжело дышал. Как писал царь Соломон: "Есть время собирать камни и время их разбрасывать. Время жить и время умирать..."
      Под деревьями я увидел двоих в кожаных пальто, это были те же следователи, что ждали Вахидова во дворе прокуратуры. Не дождавшись, они поняли, что их обманули, и переместились сюда.
      - Хотите, я отвезу вас куда-нибудь, где вы сможете выспаться? поколебавшись, спросил я. - Это единственное, что я могу еще для вас сделать.
      Он вопросительно взглянул на меня.
      - Видите, те, в черном? Это за вами.
      - Спасибо, - он покачал головой. - Я пойду. Голова у меня, слава богу, работает. Я еще не такое расскажу! Сейчас надо кричать во весь голос. Если свиньям этим ничего не напоминать, они и вовсе от меня откажутся...
      Я проехал мимо областной больницы. Напротив находилась станция "Скорой помощи". Несколько "рафиков" стояло прямо на улице.
      "Где оставить кассеты с показаниями Вахидова?"
      Только после этого можно было ехать домой или в прокуратуру. В которой раз проезжая мимо железнодорожного вокзала, я вспомнил, что с вечера ничего не ел, остановил "Ниву" на стоянке, вышел на площадь.
      Утро выдалось пасмурным, но дорога была оживлена. Шли в школу дети. На перекрестке молодая дама в туркменском национальном макси смотрела, как два ее малыша с портфелями перебегают дорогу. Видимо, дальше она их уже не провожала.
      Я вошел в вокзал. Буфетов внутри не оказалось. В высоком, как собор, пустом зале под потолком свиристела цикада. Я вернулся на площадь. Ни один поезд в этот час не прибывал, не убывал. Сбоку, рядом ср входом, продавали пирожки. Я купил и, отойдя в сторону, начал есть.
      Ничего толкового не приходило на ум. Я вернулся в машину, положил магнитофон на колени, включил запись.
      Чужой голос, совсем не мой, только напоминавший его, задавал вопросы, Вахидов на них отвечал.
      " - И сколько одна лодка доставляла в сутки?
      - До ста осетровых каждый раз.
      - А по весу?
      - Примерно по пятьсот - семьсот килограммов в день круглый год. Иной раз привозили и до тонны..."
      Я вырубил магнитофон.
      "Размер нанесенного ущерба - миллионы рублей с одной лодки!"
      Внезапно я вспомнил человека, которому смело мог оставить на сохранение кассеты.
      Я снова сел в "Ниву", проехал с километр в сторону набережной, вышел и направился к молу.
      Темная, тяжелая бирюза тянулась за горизонт, сквозь облака пробивалась узкая щелочка света. Я подошел ближе, "Александр Пушкин" чуть покачивался на зыбкой воде. Сквозь стекло рубки я увидел черную курточку капитана Миши Русакова. Миша словно отбивал поклоны - фуражка его то появлялась в стекле, то вновь исчезала. Он драил необычного вида лодку, пришвартованную к борту "Пушкина".
      - Миша, - позвал я. Он не слышал.
      - Миша Русаков! Капитан!
      "Капитан" он сразу услышал - это было уже от профессии.
      - Прошу вас, Игорь Николаевич! - смешные, как у моржа, усы затопорщились.
      - Что это за агрегат у тебя там? - Я показал на лодку.
      - Бесхозная. Хозяин так и не нашелся... Хотите, покажу ее в действии?
      Русаков отвязал цепь, движения его были быстры и четки.
      Один за другим он завел спущенные за корму лодочные моторы. Взревев и почти вертикально задрав нос, лодка выскочила в залив, оставляя за собой пенистый след. Вдоль бортов лодки тянулись длинные серебристые "сигары". Сделав круг, Русаков выключил двигатели - опустив нос, лодка вернулась на место.
      - Игрушка, - сказал Миша Русаков. - Ни один милицейский катер не догонит. А это дополнительные баки с горючим, - он ткнул в "сигары". Используются в военной авиации.
      Я показал Мише на причал - Русаков накрыл лодку маскировочной сеткой, поднялся ко мне.
      - На судне полный порядок, - он полушутливо бросил руку к фуражке.
      мы подошли к "Ниве". Я достал завернутые в "Водный транспорт" пленки.
      - Это кассеты, Миша, - сказал я. - Очень важные для нас. Положи их подальше. И помни: о них никто не должен знать. Вернешь их только мне...
      Миша улыбнулся:
      - Хорошо, Игорь Николаевич!
      Пленки, жегшие мне руки всю вторую половину ночи и утро, были теперь в надежном месте, я мог не бояться, что у меня их выкрадут из кабинета, из дома, из машины.
      Облака начинали рассеиваться. С моря приближалось небольшое судно, похожее по классу на "Александра Пушкина". Белые буруны сопровождали его с обеих сторон. Оно передвигалось словно в кипящей воде...
      - Это "Спутник" рыбнадзора. - Миша подал мне руку. Он все хорошо понял. - Не беспокойтесь. Все будет в полной сохранности... Вы домой?
      - Нет, надо проехать еще в одно место...
      При свете дня Второй тупик Чапаева выглядел грязным рядовым мостком в клоаке гигантского, безбрежно раскинувшегося вокруг Нахалстроя. Грубо окрашенные заборы. Мусор вокруг единственного контейнера. Узкий цементированный тротуарчик с навечно оставленными при его создании вмятинами чьих-то сапог. Гнилостный запах напоминал, что Каспий, как ни говори, находится все-таки во впадине, где все разлагается быстрее, чем наверху.
      Дважды прошел я из конца в конец, пытаясь решить, попала ли машина, которую я преследовал накануне, сюда, в тупик. Или в тупик попал я сам, а машина свернула на другую улицу.
      Обе версий имели одинаковые права. Водитель мог и свернуть, и поставить машину во двор, тем более что сначала я проехал мимо ВторогоЧапаевского и лишь потом, не обнаружив ее впереди, вернулся.
      - Помощь не требуется?
      Я увидел мужчину в теплом рыбацком ватнике. Он стоял рядом с дощатым туалетом, напротив забора, - я не сразу заметил его.
      Должно быть, он довольно долго наблюдая замоими передвижениями.
      - Чапаевских - два тупика? - поинтересовался я.
      - Целых четыре. - Он подошел ближе, лицо его показалось мне знакомым. - Смотрю и думаю, что водному прокурору понадобилось в нашем тупике?
      Я узнал его.
      "Баларгимов... Напарник Ветлугина по последней его охоте на качкалдаков..."
      - Материал о самовольной застройке... - Я сам удивился собственной находчивости. - А вы? Ваш дом тут? Он открыл калитку.
      - Заходите, посмотрите, как мы живем. Я взглянул вдоль улочки, показавшейся мне вымершей, - вокруг не было ни единой души, не доносился ни один звук.
      - Ну что ж. - Я не заставил просить себя дважды.
      Маленький двор под стать был каркасно-засыпному ящику, типовому жилищу самстроя. Никакой машины нигде я не обнаружил. Во дворе я увидел песок, несколько крафтпакетов с цементом - хозяин что-то строил. Еще дальше виднелся сарай.
      - Сюда. - Дверь открывалась прямо в комнату, прихожей не было.
      Вдоль узкого пенала стояли подряд буфет, газовая плита, две узкие, с металлическими спинками, кровати.
      На полу с самодельными половиками играли два ясельного возраста малыша. В конце пенала висела занавеска, там была вторая комната.
      - Знакомься, - сказал Баларгимов женщине, показавшейся из-за занавески. - Это новый водный прокурор.
      - Добро пожаловать. - Жена Баларгимова была русская - с открытым, приятным лицом, пышной грудью, с русым тугим пучком на затылке. На голом предплечье я увидел синюю татуировку - "Нина". - Как вам наши хоромы?
      - Уютно, хотя и тесновато, - признал я. - А зимой? Не холодно?
      - Газ обогревает... Жара, хоть двери настежь! А выключишь - тепло сразу выдувает.
      - Другое жилье не обещают?
      - Кому мы нужны? Если сами не позаботимся, о нас кто подумает?
      Она взяла с буфета маленькие, послевоенные еще часы "Звездочка", подкрутила, положила на место.
      Буфет был старый - с семейными фотографиями между стекол. Фотоснимки чередовались со старыми поздравительными телеграммами. Была тут и завоевавшая мир неизвестная японская девушка, интимно мигающая с фотографии.
      Разговор не получался - позади себя я постоянно ощущал присутствие настороженно-притихшего Баларгимова.
      - Что же вы, пешком от самой прокуратуры? - подал он голос. - Или на автобусе ехали?
      - Служебной машиной.
      - Вроде я не видел ее...
      - Она у парикмахерской Гарегина. Я спрашивал, где Чапаевские тупики. На всякий случай я дал понять, что меня будут искать здесь.
      - Да вы садитесь, - предложила хозяйка. - Какая правда в ногах...
      - Надо ехать: дела... - сказал я.
      - У всех дела. - Малыши потянулись к ней. - Да вы не спешите! Может, чайку?
      - Прокурор так не придет, чтоб чай тут с тобой пить, - подал голос Баларгимов. - Наверное, соседи что-нибудь наговорили... - Он все стоял у порога. - Богатства наши кому-то спать не дают...
      Женщина подняла с пола наперсток и положила на буфет рядом с фарфоровыми рыбками и пачкой молочной смеси. Японская девушка интимно мигнула мне, не меняя выражения лица.
      Рядом я увидел фотографию молодой пары - парень в белой сорочке, при галстуке, в шапке рассыпавшихся волос, прижимал к себе улыбающуюся счастливую невесту в белой фате.
      - Сын? - Я кивнул на снимок.
      - Нет. - Она отстранила малышей. - Это племянник мужа...
      Баларгимов за моей спиной нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Я простился. Хозяйка пригласила:
      - Заходите, если окажетесь в наших краях...
      - А я уж решил, что вы стрижетесь в Доме быта... - Согомоныч повторил тезис: - У каждого человека парикмахер должен быть, как домашний врач, свой! И я хочу сделать вам предложение. Вы будете каждый день бриться у меня, и я буду следить за вашей прической...
      Я не ответил, и Гарегин, видимо, воспринял мою заминку как раздумье о совместимости моего высокого должностного статуса с возможностью пользоваться услугами наемника капитала. Он быстро сказал:
      - Впредь я это буду делать бесплатно. Я поинтересовался:
      - А из чего же вы будете извлекать свою капиталистическую прибыль?
      - Такой клиент, как вы, создает репутацию заведению. Всякое капиталистическое производство тратит значительную часть средств на рекламу. Вы будете моей рекламой...
      - Боюсь, что меня обвинят во взяточничестве. Или, в лучшем случае, в злоупотреблении служебным положением... Он замахал руками:
      - О чем вы говорите! Вы же на суше! Не в акватории. А кроме того, у нас священная традиция оказывать уважение людям, это называется "хэрмет" подарок бескорыстия...
      - Если вы хотите, чтобы я поддерживал вашу рекламу, давайте оставим разговоры про хэрмет.
      - Будет лучше, если вас станут подвозить ко мне на персональной машине...
      Под ровное вибрирование воздуха у моего уха я вернулся к открытию, сделанному мною во Втором Чапаевском тупике.
      "Свадебная фотография!"
      Жениха - смуглого, с длинными волосами и выдававшимися вперед скулами, в белой, с галстуком, сорочке - я видел впервые... А вот невесту я узнал. Я ее видел вместе с рыбинс-пектором Пуховым вечером, накануне его гибели.
      "Вера - жена Умара Кулиева! Выходит: Умар Кулиев - племянник Баларгимова!"
      Наемник капитала снял с меня пеньюар, провел щеточкой по затылку, отошел, любуясь своей работой.
      - Мое призвание - стричь! А вы, спасибо вам, первый человек, который называет меня правильно. Все остальные дикари зовут меня Георгин Самогоныч... Именно поэтому я предлагаю вам бриться и стричься у меня бесплатно.
      Из автомата на углу я позвонил Орезову:
      - Достань фотографию Баларгимова и любым способом предъяви ее Вахидову. Только срочно...
      6
      В прокуроре, надзирающем за местами заключения, я узнал своего сверстника - уроженца того берега. Когда-то нас даже знакомили. Он поднялся мне навстречу - тяжелый красавец с традиционными усиками, как две. капли воды похожий на Эдика Агаева.
      - Игорь, - напомнил я.
      - Фурман. Это имя. Не фамилия.
      - Как имя оно даже симпатичнее.
      Мы посмеялись. Я сел и перешел к делу.
      - Меня интересуют осужденные по делам, отнесенным к подследственное(tm) водной прокуратуры. Не все, конечно. А только по неисполненным приговорам. Есть такие?
      - Одно. - Фурман нагнулся, вынул из тумбочки заварной чайник, налил в него из графина воды и достал кипятильник. На столе появились пиалы, сахарница. - Приговор вошел в законную силу, но еще не приведен в исполнение. УмарКули-ев. Высшая мера наказания.
      - Его не помиловали?
      - Нет, Учли просьбы трудящихся. Да вот, если хочешь... - Фурман достал из сейфа несколько бумаг, одну протянул мне.
      Я прочитал:
      "Президиум Верховного Совета... Учитывая степень тяжести совершенного преступления и то, что личность Кулиева представляет исключительную опасность для общества, Президиум постановил ходатайство о помиловании отклонить".
      - И когда? - спросил я, возвращая бумагу. Он понял вопрос, хотя я и не договорил.
      - Этого не знает никто. Обычно Президиум через Прокуратуру возвращает уголовное дело назад в суд, а суд уведомляет органы исполнения приговора, что уголовное дело пришло... На этом переписка заканчивается.
      - А дело Кулиева? - спросил я.
      - Пока не возвратилось.
      Напротив прокуратуры размещался пневматический тир, тускло выбеленный, с казенными лозунгами ДОСААФ, которые вывешивают обычно только в тирах. С угла, рядом со старой, с выбитыми стеклами, телефонной кабиной пожилой, в пыльном халате казах торговал дынями. Я позвонил Гезель.
      - Игорь Николаевич! Это вы? Я вас очень плохо слышу... - ласково, как ребенку, сказала Гезель. Она боялась испугать малыша, который все это время, очевидно, проводил в полудреме, набираясь тепла и нежности на всю свою грядущую жизнь, которая, судя по всему, не обещала измениться к лучшему.
      Внезапно мне стало тепло и спокойно.
      - Что там, Гезель? Кто-нибудь есть?
      - Бала здесь.
      - Я же разрешил ему отдохнуть!
      - Он тут. Они с Гусейном допрашивают брата Ветлугина.
      - Гезель! Скажи, чтобы его не отпускали, я тоже хочу поговорить... А что у Сувалдина?
      - В заповеднике спокойно. Бала заказал для вас справку в Институте экологии моря. По поводу икры, изготовляемой браконьерами...
      - Отлично. Хаджинур не появился?
      - Нет. Звонили от прокурора области Довиденко. Вы скоро будете?
      - Сейчас еду.
      Звонки начались, едва я появился у себя.
      - Прокурор области... - Гезель открыла дверь. - Возьмите трубочку...
      - Поздно приходишь, дорогой! - необычайно сердечно пропел Довиденко. Не икается? Весь день тебя вспоминаем... - Первый человек Восточнокаспийской прокуратуры готов был видеть во мне соратника, если я во всем буду следовать его желаниям. - Вот какое дело. Прохвост этот Вахидов - одумался! А может, кто-то его надоумил... Короче: от всего отказался!
      - Хорош гусь, - поддакнул я.
      - Надо ехать в обком - исключать из партии, а он одно твердит: "Я наболтал лишнего водному прокурору, чтоб отпустили!.." А у него, знаешь, шестеро детей...
      - Что ты предлагаешь? Довиденко солидно прокашлялся.
      - Есть выход... Ты записал его показания на пленку... Дай мне свозить эту запись в обком!
      Я ни в чем не подозревал своих коллег. Но, если я, новый человек, всего за несколько недель вышел на сбытчика осетровых, легко вообразить, как быстро - если б хотели! - задержали его здешние Шерлоки Холмсы. Верхушка, организовавшая массовый браконьерский промысел, плотно прикрывала его сверху.
      "Теперь кто-то из них хочет заполучить магнитофонную запись, чтобы ее уничтожить! Нет-нет!.."
      - Мы бы его быстро приперли, прохвоста. Представляешь? - лебезил передо мной прокурор области.
      - Представляю. Беда в том только, что ничего не записалось... Магнитофон импортный - в левом углу панель с кнопкой. Надо их вместе нажимать. А я - только на панель.
      - И ничего-ничего не записалось? - недоверчиво спросил Довиденко. Хоть что-нибудь-то получилось? Мы тут в лаборатории доведем до ума!
      - Он вообще не работал на запись! Только Вахидову говорить об этом не надо, - предупредил я. - Пусть думает, что пленка эта существует!
      - Конечно. Я ему ничего не скажу... - Довиденко сделал вид, что верит мне, но простился довольно холодно. - Ладно. Поговорим еще...
      Он не допускал мысли, что пленку с показаниями наиболее опасного свидетеля заполучить не удастся.
      - Это вы обнаружили в море труп своего брата?.. - спросил я. - Как это произошло?
      Бесцветный высокий блондин прокашлялся, подробно рассказал о своих сборах на поиск, все последующее уместилось в одном предложении:
      - ...На малой скорости стал объезжать залив, смотрю, плавает что-то! Сашка!..
      Он замолчал и в последующем отвечал только на мои вопросы.
      - Далеко от берега?
      - Плыл-то? Метрах в двадцати пяти.
      - Это уже на третий день?
      - Ну да. Случай был двадцать пятого...
      - До этого вы часто виделись?
      - Раза два в неделю.
      - Он к вам приходил? Или вы к нему?
      - Чаще я.
      - Почему?
      Он задумался, пожал плечами.
      Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Ветлугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.
      "Между тем их нашли в платяном шкафу..."
      - У вас много братьев?
      - Мы двое.
      - Брату приходилось жить у вас?
      - Нет.
      - А вам у него?
      - Пришлось. Однажды все лето прожили.
      - Давно?
      - Перед тем, как этому случиться... Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали - деньги были нужны.
      - Помните, что у них находилось в платяном шкафу? - неожиданно спросил я.
      Он вспоминал: костюмы, платья, обувь... Часы, фигурные ножницы, фотоальбом...
      Забыл только об охотничьих боеприпасах - гильзах, пыжах. Я зашел с другой стороны:
      - Помните, что он купил в то лето?
      - Вы имеете в виду сервант?
      Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провел это дело, будь оно в моем производстве с самого начала!
      - Мотоцикл?
      - А ружье?
      - Ружья не помню.
      - Сможете узнать, если я покажу его?
      - Нет, - он покачал головой.
      - Брат говорил с вами об охоте? Ветлугин замялся.
      - Честно говоря, про охоту не слышал.
      - Но если бы он ходил, вы бы знали?
      - Думаю, знал.
      - А почему вы не сказали об этом следователю?
      - Он не спросил.
      Я пробежал глазами первый протокол допроса. Ветлугина допрашивал следователь прокуратуры района Алиханов. Фамилия ни о чем мне не говорила. Вопросы о ружье, о том, бывал ли погибший на охоте, действительно заданы не были.
      "Ясно! Отрицательные ответы торчали бы, как шило из мешка!"
      - Ваш брат нигде не работал, а между тем имеет машину, мотоцикл...
      - Он сторожил лодку...
      - Ну, сколько это могло дать?
      - Немного...
      - Вот видите! - навалился я. - С его смертью ни о каком уголовном разбирательстве, конечно, не может быть и речи... Дело прошлое! Но, наверное, он и за красной рыбкой хаживал? Был ездоком! Ведь так?
      Бесцветное лицо его впервые стало живым и даже приятным - таково обычное воздействие правды, отказа от лжи.
      - Был! Но с кем ходил, на чьей лодке, брат никогда не говорил. Мы, Ветлугины, молчуны... - Он покраснел. Передо мной была очередная жертва омерты - заговора всеобщего молчания, полностью смирившаяся с происходящим. Он скрыл убийцу, имя которого, должно быть, вслух называли все, жившие жизнью Берега.
      Ветлугин ушел, а я позвонил в прокуратуру области, новому своему знакомцу:
      - Следователь Алиханов... Знаешь такого?
      - Знаю, - сказал Фурман, - молодой следователь.
      - Когда он пришел?
      - Года три назад.
      Выходит, когда Алиханов вел дело о гибели Ветлугина, он был вообще новичком.
      - А что? - спросил Фурман.
      - Читаю одно прекращенное им дело - не перестаю удивляться...
      - Слабый мальчик. Он сейчас только еще соображать начинает...
      - Ну ладно, - я дал отбой.
      "Материал о криминальном трупе поручили начинающему следователю, вчерашнему стажеру!" Кто-то, имеющий власть, заранее определил линию следствия, а молодой следователь только выполнил указание.
      Я листал дело. Формальные запросы в водную милицию. Формальные ответы за подписями Буракова и Агаева.
      "...Обнаружить лодку, на которой Баларгимов с Ветлуги-ным ходили 25 сентября на охоту, не представилось возможным..."
      "...Дробовое ружье, принадлежащее Ветлугину, за № 141917 16-го калибра марки ТОЗ на учете в Восточнокаспийском городском обществе охотников не значится..."
      "...Баларгимов является членом общества охотников, и за ним зарегистрировано охотничье ружье за № 0637 12-го калибра иностранной марки..."
      Первые показания Баларгимова изложены были крайне противоречиво. В собственноручном письменном объяснении на четвертый день после случившегося было сказано, что лодка едва не перевернулась вместе с выпавшим из нее Ветлу-гиным, и ему, Баларгимову, с большим трудом удалось подплыть к берегу. В протоколе допроса от того же числа говорилось, что после выстрела и падения Ветлугина лодка перевернулась... Баларгимова допрашивали несколько раз, и каждый раз он показывал чуть иначе.
      Следователь Алиханов этого вроде бы не замечал.
      "После того как Ветлугин упал в воду, я тоже свалился в море. С трудом достиг берега, а лодку унесла вода..."
      "Я упал в море, ухватился за край лодки и в это время увидел, что Ветлугина нет. Я начал кричать и звать его, но он не ответил. Вода унесла весла, и я, держась за край лодки, толкал ее до тех пор, пока ноги мои не почувствовали землю..."
      Как видно было из показаний капитана "Спутника", который присутствовал при выезде на место, ружье, выпавшее из рук Ветлугина, было поднято со дна не в ста - ста пятидесяти метрах от берега, как показывал Баларгимов, а только в двадцати пяти. Вода доходила здесь Баларгимову до плеч... Других подводных камней, где лодку могло перевернуть, в этой части залива вообще не оказалось... Позвонил Хаджинур:
      - Ваше указание я выполнил.
      - Вахидов опознал его? - Я еще боялся в это поверить.
      - Да.
      - Твердо?
      - Без всяких колебаний. Баларгимов продавал ему рыбу и икру все эти годы.
      - Ты где сейчас, Хаджинур?
      - В следственном изоляторе. Вахидов уже в камере. Будут еще указания?
      - Я подошлю сейчас Балу и Гусейна. Втроем вы арестуете Баларгимова и перевезете его на пристань.
      - Понял.
      - Бала и Гусейн останутся там, а ты заедешь в Союз охотников. Я хочу знать, кому в действительности принадлежала двустволка... - Я продиктовал номер. - До того, как ее подняли со дна в заливе...
      - Разве это не Ветлугина ружье?
      - У меня есть все основания в этом усомниться, Хаджинур...
      Гезель сделала чай, и время мое надолго остановилось, пока из этого, состояния меня не выудил звонок Балы.
      - Мы на пристани, Игорь Николаевич...
      - А Баларгимов?
      - Тут. Хаджинур уехал по вашему заданию.
      - Я сейчас подъеду, Бала...
      Я сложил документы в сейф, запер его, вышел в приемную.
      - Гезель! Меня ни для кого нет! Но ты Сможешь найти по этому телефону... - Я записал на перекидном календаре номер. Одновременно зазвонила междугородная.
      - Ответьте Астрахани...
      - Игорь Николаевич! - Я узнал голос Луизы - секретаря прокурора бассейна. И сразу, заполнив поле слышимого, знакомый голос протянул басовито:
      - Тебя поймать невозможно! Третий день охочусь. То связи нет, то тебя...
      Прокурор - как и я - был человек новый, и отношения его с подчиненными были тоже в стадии становления.
      - Ты принципиально против телефона? - спросил он.
      - Вы убедились, как работает связь... - Его "тыканье" меня почему-то не задевало. Наверное, и он не был бы шокирован, обратись я к нему на "ты". - Насчет Вахидова вам передали? Что мы направили дело в областную прокуратуру?
      - Мне звонил Довиденко... Он вот почему-то дозванивается!
      - Ему легче. Он пользуется правительственным каналом. Помощник сказал, что вы поддержали наш запрет на эксплуатацию установки...
      - На Сажевом? Ты действовал абсолютно правильно.
      - Рад слышать. Не собираетесь к нам?
      - Собираюсь. Но покая хочу, чтобы ты приехал сюда. Есть срочное дело. Это разговор не для телефона...
      - У меня тоже дело к вам... И тоже не для телефона.
      - Значит, берете меня? - спросил Баларгимов. Он не показался мне расстроенным. - За эту пьянь Ветлугина?
      Балу и Ниязова я отпустил на обед, а Баларгимову захватил по дороге несколько чебуреков и бутылку воды.
      - ...Только ничего у вас не выйдет! - заверил он. - Справедливость пока существует...
      Мы остались вдвоем в маленьком - на два кабинета - помещении, выделенном нам водной милицией.
      Он продолжил:
      - Живем с женой тихо. Никому не мешаем. Дети уже выросли. Дочь - в институте. Старший сын женился, двое детей. Я работаю. Нам хватает... Только б люд и нас не трогали, не завидовали бы! Вы были у меня, видели мою жену. Так?
      Я кивнул.
      - Все время я дома, никуда не хожу... Бывает, выпьешь с соседом - и снова домой! А тут Сашка Монтер! Надрался в сиську: поедем да поедем на качкалдаков!..
      Я записал его показания. Это была грубо состряпанная, лживая от начала до конца небылица. Приходилось удивляться тому, что она оказалась принятой кем-то на веру. "Охотники" - Ветлулщ и Баларгимов - стреляли качкалдаков на мелководье в кромешной тьме, не видя не только птицы, но и друг друга... Вода в том месте, где обнаружили ружье, доходила Баларгимову до плеч...
      Вскоре вернулся Бала.
      - А Гусейн? - спросил я.
      - Сейчас придет. В ларьке на пристани - детская обувь. И народу почти никого... Посмотрите. - Бала протянул бумагу. - Хаджинур передал.
      Бумага была подписана председателем Восточнокаспийского городского общества охотников.
      - Ружье, с которым будто бы охотился Ветлугин, поднятое со дна, по справке в уголовном деле значилось не состоящим на учете в городском обществе охотников...
      - Так.
      - А это новая справка. - Мой мягкий, с расплывчатыми очертаниями, молодой помощник был доволен. - Одно время оно значилось за охотником Изутиным. Проживает: улица Бакинская, шестнадцать... Хаджинур уже уехал туда...
      Бала заскочил по дороге в прокуратуру и привез еще документ. Он был из института, который для краткости в Восточнокаспийске именовали просто Институтом экологии моря.
      Это был ответ на запрос: "На приготовление 250 кг паюсной икры кустарным способом пошло 369,42 кг икры-сырца, из которых в промышленных условиях изготавливается 27,78 кг зернистой икры высшего сорта. Что касается рыбного стада, то для этого было выловлено не менее 100 икряных рыб осетровых пород, что предполагает уничтожение примерно 600 рыб..."
      Я показал справку Баларгимову.
      - А я здесь при чем? - спросил шеф лодок.
      - Вся эта икра оприходована Вахидовым как заготовленная вами...
      Может, он и не поверил. Во всяком случае, не спросил, кто такой Вахидов.
      Я продолжил:
      - Вахидов подробно рассказал об организации браконьерского промысла и системе взяток, которые шли в морскую инспекцию рыбоохраны и в милицию. Имеются магнитофонные записи, подтверждающие показания...