- Вообще-то нет, но... - В чем его обязанности?
      - Он должен обходить или объезжать участок магистрального телефонного кабеля... - Рахимов снова был не уверен. - Проверять трассу. Предупреждать, чтобы не производились земляные работы, где проходит кабель...
      - Вы видели его на работе? Он помялся:
      - Трасса большая!..
      - Видели или нет?
      - Не видел.
      - Чем можно это объяснить?
      - Не знаю. Может, это лучше Сабиров знает.
      - В конторе вы Баларгимова видели?
      - Несколько раз. Он приходил к Сабирову.
      - Зачем?
      - Этого я не знаю. Может, зарплату получал.
      - Вы сами выдаете зарплату?
      - Да.
      - Вам приходилось платить Баларгимову?
      - Сабиров сказал, что сам ему отдаст. Взял себе платежку и деньги.
      Мы подошли к выяснению весьма щепетильного для Рахимова обстоятельства.
      - Две недели, как вы исполняете обязанности... В табеле Баларгимову ставите рабочие дни?
      На моих глазах он почернел еще сильнее, а в щелочках глаз появились красноватые прожилки.
      - Да. - Рахимов колебался. - Сабиров приказал ставить ему рабочие дни. Я ставлю...
      В приемную кто-то вошел, о чем-то спросил моего секретаря. Рахимов обрадовался:
      - Вот и Сабиров! Он знает...
      Начальник связи - седой узкоплечий человек с тонкими губами и землистым лицом - оказался крайне неудобным свидетелем.
      Вялым голосом Сабиров поведал мне, что вынужден был ввести должность обходчика магистрального кабеля, чтобы быстрее узнавать, где на трассе могло произойти повреждение.
      Сабиров был медлителен. Я перегорал во время долгих его пауз, обдумываний, отступлений, экскурсов в производственную деятельность "Восточнокаспийскнефтегаза". Наконец я принужден был ограничить маневренность моего собеседника.
      - Прошу вас точно ответить на мои вопросы. Все другие объяснения вы сможете внести в протокол собственноручно. Итак... Как оплачивался труд Баларгимова?
      - По часовой тарифной ставке - сорок и четыре десятых копейки...
      - Что это составляло в месяц?
      - По-разному, - он заговорил чуть быстрее. - Шестьдесят и восемьдесят рублей...
      - Плюс компенсация за неиспользованный отпуск?..
      - Обязательно.
      - Сколько за три года Баларгимов обнаружил повреждений кабеля на трассе?
      Сабиров не мог припомнить.
      - Сколько продолжался рабочий день Баларгимова?
      - Он работал полный день, как все.
      - Должен он был ежедневно являться в контору?
      - Нет.
      - Вы все равно ставили ему рабочий день...
      - Да.
      - И приказали Рахимову, чтобы тот тоже ежедневно ставил Баларгимову рабочие дни... Почему?
      Сабиров не ответил. Разговор был, по существу, закончен.
      Я составил протокол, из которого явствовало, что шеф браконьерской лодки семь-восемь часов ежедневно находился на трассе, выявляя и устраняя механические повреждения магистрального кабеля.
      Сабиров подписал, не читая. В отношении к происходящему у него произошел неожиданный перелом, я ощутил его, заметив, что, подписав объяснение, он не делает попытки подняться и продолжает сидеть.
      - Могут меня исключить из партии? - спросил он неожиданно. - И даже отдать под суд?
      - Получение денег за работу, которая в действительности не выполнялась, - это хищение.
      - А если меня к этому принудили?
      - Кто? Назовите!
      - Я не настаивал бы на вашем месте. Не хотите же вы ссориться со здешними властями! - Он смотрел зло. - Человек достаточно авторитетный. Вам тоже придется с ним считаться". Давайте так! Положим, что Баларгимов уже уволен. Вчерашним числом... А деньги я возмещу. За все годы. Займу и возмещу!
      - Так не пойдет. Кто этот человек? Из милиции?
      - Бураков тоже знал. А приказал не он. "Баларгимова Оформи к себе. Он будет числиться, а работать не будет. Все! Иди". - Тонкий голосок Сабирова словно набирал высоту и в конце сорвался. - Больше я ничего не скажу. Он член обкома. Депутат. Довольны?
      На этом мы поставили точку. Точнее, многоточие. Я отпустил его.
      Прозвенел телефон.
      - Простите, у вас нет Эдуарда Гусейновича? - Женщина поочему-то искала Эдика Агаева по моему номеру.
      Вежливый голос, знакомая интонация. Так разговаривали наши девочки, потом жены, с того берега, живущие за мужьями. Так могла спрашивать обо мне моя жена - стараясь не обременить своим обращением. Доверчиво, чуть стеснительно. Я не звонил ей уже несколько дней. Лена тоже мне не звонила. Ей передали, видимо, что я был и не заехал, сопровождая Баларгимова в Астрахань.
      Особый кодекс семейных отношений позволял мужчинам того берега быть людьми относительно свободными - встречаться с друзьями, проводить время в мужских компаниях, бывать в ресторанах; с другой стороны, он обязывал относиться к женам строго по-рыцарски и, как самую малость, не только ежедневно возвращаться домой с цветами, но и отправляться по воскресеньям с огромными сумками на базар, делать закупки - то, чего я теперь был лишен. Женщины на том берегу на базар не ходили и даже не знали, что чего стоит.
      - Эдуарда Гусейновича в прокуратуре нет, - сказал я.
      - А кто со мной говорит? - спросила Агаева. Я назвал себя.
      - Очень приятно, Игорь Николаевич. Это жена Эдуарда Гусейновича, Лора. Вы должны меня знать. Ваша Лена училась вместе с моей сестрой на улице Самеда Вургуна...
      Я знал эту школу:
      - И моя сестра там училась.
      - Я ее тоже знаю. Она дружила с Милей Карахан из нашего дома...
      При желании мы могли найти еще не менее десятка общих знакомых.
      - Почему вы никогда к нам не зайдете? - спросила жена Агаева. Посмотрим видео. Посидим. Пленки, правда, не новые, но иногда кое-что попадается. Приходите.
      Я положил трубку, весьма озадаченный. Звонок был неспроста. Похоже, Эдик Агаев вел со мной двойную игру.
      Раздумывая, я вышел в приемную.
      - Гезель! Я еду к соседке Баларгимовых, к Римме Хал иловой. Скоро буду.
      На лестнице я обогнал обоих руководителей участка связи
      - они еле двигались, медленно-тяжело, под грузом невеселых дум. Внизу, у дежурки, стоял озабоченный и, как мне показалось, расстроенный чем-то Бураков. Было непривычно видеть его стоящим одиноко, без дела.
      - Идете? - Я показал во двор.
      Он покачал головой. Я сел в "Ниву".
      За воротами на другой стороне улицы стояло такси. Вторая машина, на которую я тоже обратил внимание, находилась ближе к перекрестку.
      Их появление здесь показалось мне не случайным - между людьми в обеих машинах, скорее всего, существовала связь. И в той, и в другой сидело несколько молодых людей.
      Я свернул за угол, подождал и резко дал задний ход - транспорт продолжал стоять. Люди в машинах интересовались не мной.
      Я подумал: "Похоже, следственно-оперативная группа из Астрахани уже здесь!"
      - Вы Римма Халилова? - Я представился.
      Ее первое желание было - удостовериться, что никто нас не слышит.
      Саманно-глиняный жилой массив вокруг был пуст, но это ее не успокоило. В домиках, сдвинутых вместе самым нелепым образом, не могло быть тайн. Все становилось известным - приобретения, супружеские измены, аборты. Обо всем говорилось открыто. Закон всеобщего молчания под страхом смерти распространялся лишь на органы правопорядка.
      - Проходите.
      В маленьком деревянном ящике был необходимый набор всего, что требуется вдоме. Стол, стулья, шкаф, даже кресла - все миниатюрное, сделанное умельцами Нахалстроя, работавшими на списанном и украденном. Вдоль стен на полу стояли куклы. У меня возникло чувство, будто я попал в страну лилипутов.
      - Садитесь, - предложила Халилова, молодая блондинка с простым, приятным лицом.
      - Спасибо. - Я с осторожностью уместился на игрушечном стуле. - В свое время вы жили на даче Баларгимова...
      - Ах, это... - Она не испытала смущения.
      - Долго вы жили там?
      - Всю осень. С мужем я разошлась. Он жил здесь, а я с дочкой у Баларгимовых. Потом он уехал на родину, к родителям, а я сюда перебралась.
      - Вы давно знаете Баларгимова?
      - Я с его сыном - Миришем - вместе училась. Потом, в классе шестом, их посадили. Пятерых. Все из нашего класса. Они дочку завуча изнасиловали, а она пожаловалась...
      - Баларгимов часто приезжал на дачу?
      - Да нет. Раз или два в неделю...
      - Вы помните, когда сожгли рыбнадзор? Вы в тот день были здесь иди на даче?
      - Днем на даче. С дочкой. А к вечеру Садык нас домой привез.
      - Баларгимов в тот день выпивал?
      - Он всегда поддатый...
      - А еще кто с ним выпивал? Помните?
      - Адыл. Еще кто-то... Дурачок этот - Бокасса. Все - с поселка. У них в тот день неприятность случилась - лодки сожгли! - Халилова засмеялась, подтвердив мою догадку о ее характере - бесхитростном и отходчивом. Рыбнадзор - с моря, милиция - с суши. Привезли канистры с бензином. Они и заполыхали.
      - Много лодок?
      - Три или четыре.
      - А как Баларгимов об этом узнал?
      - Мы как раз ехали мимо метеостанции, а тут мужики эти...
      - Баларгимов ездил к лодкам?
      - Нет, послал дурачка на велосипеде.
      - Бокассу? - Я вспомнил следы велосипедных покрышек на берегу недалеко от места убийства Пухова.
      - Ну да. Он вернулся, подтвердил. Садык ему не поверил, договорился с Адылом, что тот сходит... Пообещал бутылку. Показания обрастали подробностями.
      - Адыл пошел?
      - Да. А Садык послал кого-то за водкой. Потом Адыл вернулся. Сказал: там одни угли. И компас привез.
      - А Баларгимов?
      - Он не показал сначала, что расстроился. Тут водку принесли, выпили... Садык сказал - за эту лодку надо бы сжечь и милицию, и рыбнадзор. "Платишь-платишь - и никак не выплатишь... Все мало!"
      - До этого Баларгимов говорил, что дает взятки милиции и рыбнадзору?
      - Все и так знали! - Халилова вздернула плечи, грудь ее поднялась. Почему же они к нему приезжали? Пьянствовали! Машины ставили у магазина, Мириш их охранял.
      - Вы получали какие-нибудь подарки от Баларгимова? Она задумалась.
      - Да нет. Как-то дал на платье. Еще - икру, конфеты. Пару раз съездили в кафе "Сахиль"...
      Взгляд ее прошел по кукольному ряду. Игрушечные модницы из картонных коробок - в шляпках, в черном кружевном белье, в боа - смотрели на нас. Я опять почувствовал себя Гулливером, боящимся неосторожным движением причинить боль крохотным созданиям.
      - ...Можно сказать, подарков не было.
      - Баларгимова там знали, в "Сахиле"?
      - Он пользовался их холодильником. Там молоденький официант - Уктем... Баларгимов оставлял у него рыбу для начальства...
      Мир тесен. А восточнокаспийский - ну просто сжат. До размеров малогабаритной квартиры.
      - У вас в доме нет вещей Баларгимова?
      - Есть. - Не вставая, Халилова нащупала под креслом что-то тяжелое. Перегнулась, держа в обеих руках, поставила на стол.
      - Адыл привез с места, где сожгли лодку...
      Я увидел компас, которым пользуются рыбаки, - ориентированную по странам света плавающую, как домашний гриб в банке, большую черную шайбу. Колыхнувшись, она почти мгновенно заняла снова горизонтальное положение.
      - Откуда он у вас?
      Халилова объяснила:
      - Я положила в хозяйственную сумку, он так и остался.
      - После того вы сразу уехали из поселка?
      - Нет! Купили еще водки. Потом еще. Еле угомонились! Всю дорогу гнал, как сумасшедший. Я просила: "Высади нас! Ну, мы погибнем, а ребенок-то за что?!"
      - Баларгимов заезжал куда-нибудь?
      - Только в водную милицию.
      - В милицию? - Я подумал, что ослышался.
      - Ну да! Кричал там на весь двор: "Убью Буракова!"
      - А потом?
      - Мы с дочкой остались в машине, а он побежал наверх, на второй этаж. Стал бить ногами в дверь и орать: "Где Бураков? Где Цаххан Алиев? Сейчас они у меня узнают, как брать деньги и сжигать лодки!.." Его еле оттуда выкинули.
      - Кто? Помните?
      - Дежурный...
      - И что Баларгимов?
      - Метался, как бешеный! Готов был любого разорвать, уничтожить.
      - Кому-нибудь еще грозил?
      - Мазуту. "Это его работа! Его и Цаххана!"
      - А дальше?
      - У детского сада, на углу, остановил - мы вышли. Он всегда обычно высаживал меня раньше, чтобы соседи языки не чесали...
      - Что-нибудь говорил, когда уезжал?
      - Да. Мне, говорит, надо еще сказать кое-кому пару слов...
      - У него было что-нибудь с собой в машине? Ружье, нож?
      - Ракетница. Он всегда ее с собой возит. И канистра с бензином... Она словно задним часом ощутила предвестие недалекого уже преступления. Что-то меня всю трясет!
      - Много времени прошло после того, как вы вышли из машины и начался пожар?
      - Минут двадцать.
      - Вас допрашивали на следствии?
      - Нет.
      - А вы связывали поджог с угрозами Баларгимова? Она взглянула мне в глаза.
      - Связывала. Но старалась не думать. У меня дочь!
      - Гусейн не звонил? - в первую очередь спросил я Гезель. Мне крайне необходим был следователь: один я ничего не успевал.
      - Я сама ему позвонила. Отвечала соседка. Гусейн на больничном, поехал на три дня к отцу, в деревню, "нервы лечить"... Не связался ни с вами, ни со мной.
      - Очень странно.
      - Слышали, Митрохина отозвали из отпуска. Готовится будто партактив по социалистической законности.
      - Я ничего об этом не знаю.
      - Жена Кулиева здесь. С отцом Умара. Они вас ждут.
      - Кулиевы знают, что мы послали телеграммы об отсрочке исполнения приговора?
      - Знают! Для них это - такая радость, Игорь Николаевич! Такое счастье! - Она выглянула в окно. - Вон они, кстати...
      - Ваша фамилия - Кулиев, а его - Баларгимов. Вы не родные братья? спросил я.
      Человек, сидевший передо мной, был отнюдь не старый, но успевший махнуть на все рукой, - с шелушащейся старческой кожей, пучками седых волос в ушах, в мятом, изношенном донельзя, пыльном костюме.
      - Родные. Просто ему дали фамилию по имени нашего отца Баларгима-Кули-оглы, а мне досталось имя деда...
      - Какие у вас взаимоотношения с Баларгимовым?
      - Фактически он давно уже отобрал у меня сына. Но мы - братья! Этим все сказано. У нас общие родственники. От этого никуда не денешься. Вера знает... - Он кивнул на несовершеннолетнюю сноху.
      Сидящая рядом жена Умара Кулиева громко хрустнула пальцами. У нее было странное представление об этикете официальных визитов. В прокуратуру она надела самое короткое платье и максимально оголила верх.
      - Вы общались с сыном до его ареста? - спросил я. Он поднял водянистые глаза, развел руками.
      - Почти нет. Садык поссорил меня с Умаром, потому что я оставил его мать. Взял другую женщину. У нас такое не прощают. Любовниц - это пожалуйста! Сколько хочешь! Да вы сами знаете!
      - Давно живете отдельно?
      - Я ушел, когда Умару было четырнадцать.
      - У вас еще дети?
      - Четверо. Младшим было: одиннадцать, девять и пять... Я помогал, как мог. Но в чем-то, конечно, они были ущемлены. Садык этим воспользовался. Как только я ушел из семьи, брат сразу начал настраивать сына против меня. Он стал брать его в море, готовить к браконьерским делам...
      - Вы предостерегали брата?
      - Когда я потребовал, чтобы он оставил парня в покое, его сыновья избили меня. Я месяц провалялся в больнице. Вера знает.
      Он снова показал на сноху, которая опять сделала вид, словно ничего не слышит.
      "Затрудненность общения - первый симптом отсутствия воспитания..." Я не решался обращаться к ней с вопросами, чтобы не смутить.
      - Садык полностью вытеснил меня из семьи. Он давал деньги моей бывшей жене. Я не мог им особенно помочь. Я работаю в вечерней школе. В Красноводске. Преподаю химию. Из моих братьев я один получил образование, и никто из них мне этого не простил.
      - Кто ваша нынешняя жена?
      - Она тоже учительница. Из Молдавии. Из Бельцы... Она хотела, чтоб Умар чаще бывал у нас, но он так ни разу и не приехал. Он ходил в море с моими племянниками.
      - Как вы узнали об этом?
      - Я приезжал из Красноводска. Мы встречались. Он рассказывал обо всем. Умар еще пацаном получал от дяди от пятисот до тысячи рублей в месяц. Он гордился этим! Пацан, а у него уже две машины! "Жигули" записаны были на двоюродного брата, "Москвич" - на тетку! Я уже старик - но у меня ни одной машины... Добром, конечно, это не могло кончиться! Потом Садык назначил его рулевым. Фактически сделал заместителем.
      - Когда вы узнали о поджоге рыбинспекции?
      - На другой день. Вера приехала ко мне, сказала, что брат спьяна сжег контору рыбнадзора и обрабатывает Умара, чтобы он взял все на себя...
      - Вы говорили с сыном?
      - В тот же день. Я приехал к нему вместе с Верой. Я просил его не делать этого. Не верить никому!
      - Что он?
      - Сказал, чтобы я не вмешивался, потому что могу все испортить.
      - А почему Баларгимов сам не решился пойти с повинной? Как ваш сын это объяснил?
      - Садык много раз судим. Ему могли дать суровое наказание. Наш старший брат - Сулеиман - тоже просил Умара взять все на себя. И еще один человек. Когда я приехал, они втроем как раз сидели в ресторане.
      - В "Сахиле"?
      - Да. На берегу.
      - Умар, Баларгимов... А кто третий? Он помялся.
      - Агаев, начальник милиции...
      Сила, стоящая за браконьерской мафией, не могла отправить на скамью подсудимых шефа лодок, который знал всю ее подноготную.
      - Агаев сказал, что сделает все, чтобы Умару дали три года как за неосторожное убийство... л поверил.
      Он вздохнул. Сноха его неожиданно всхлипнула и тут же неимоверным усилием воли вернула лицу прежнее сосредоточенно-спокойное выражение. Она выглядела нелепо - в своем мини, с высоко открытыми голыми коленями, с криком, который буквально сотрясал ее. Я не понимал, как ей удается со всем этим справляться.
      - Вас допросили?
      - Я сказал, что ничего не знаю.
      - Следователь спрашивал - занимался ли Умар браконьерством?
      - Нет. Умар ведь показал, что хотел отомстить Цаххану Алиеву за то, что тот не разрешил ему ловить частиковую рыбу. Меня и спрашивали только о частиковой...
      - А сети?
      - Перед обыском Садык бросил их к Умару в сарай...
      - А где он в действительности находился, когда Баларги-мов поджег рыбинспекцию?
      - Смотрел футбол. Есть свидетели.
      - Этих людей допросили?
      - Одного. Остальные было тоже пошли, в свидетели, но Садык сбил всех с толку: "Молчите!" Я тоже сказал: "Не вмешивайтесь, не ваше дело..." - Он вздохнул.
      - А тот, которого допросили? Что с ним?
      - Его нашли в заливе. Будто погиб на охоте. От несчастного случая...
      - Ветлугин?! - Да, Сашка. - А кто вел вначале дело на вашего сына?
      - Алиханов. Мы на него не обижаемся - он вел в нашу пользу...
      - Ну, естественно.
      Дело Умара Кулиева было сфальсифицировано полностью.
      - Поначалу все получалось, как Садык обещал. Алиханов следствие закончил быстро. За месяц. Умара судили как за неосторожное убийство. Дали четыре года. Но тут Аббасов-старик, отец сгоревшего инспектора Саттара, поднял шум. Стал давать телеграммы. Пошли письма, митинги. "Расстрелять убийцу! Никакой пощады!" Дело принял областной суд. Вы не можете себе представить, что мы чувствовали... - Он разрыдался. - Мы ведь знали, что Умар невиновный...
      Я не перебивал его.
      - ...Когда судья объявил: "Расстрел!" - мы все закричали... А люди хлопали: "Правильно!.."
      Плач душил его. Надо было иметь каменное сердце, чтобы все это слушать. Жена Умара сидела с вытаращенными глазами, чтобы не разреветься.
      - ...Я попросил судью, чтоб дали свидание. Нам разрешили. Умар стал успокаивать: "Так надо! Садык все устроит! Он ехал со мной в автозаке. Все нормально!"
      - А потом?
      - Все от него отказались; Садык - первый. Ждут, чтобы его поскорее расстреляли - пока не начал рассказывать...
      Кулиева снова всхлипнула - звучно-глубоко, маскируясь нелепой гримасой, уродовавшей ее грубоватое, простое лицо. Она держалась изо всех сил, но мне дано было слышать ее беззвучный отчаянный крик
      - ...Люди передали нам письмо.
      - Из тюрьмы?
      - Да. Через рыбинспектора, Сережу Пухова. У него друг... Мы заплатили... - Кулиев говорил несвязно. - Сергей искал доказательства против Цаххана Алиева. Из-за этой истории Цаххаи стал чуть ли не национальным героем... А мой мальчик каждую секунду смотрит на дверь... Боится, что сейчас войдут... Только теперь, когда вы вмешались и послали телеграммы, я впервые ночью заснул... - Неудачник-старик откровенно рыдал. - Это счастье... Вот записка. Мы получили ее перед отъездом в Москву... Умар Кулиев писал:
      "...Почемуя должен быть этой третьей жертвой? Как он будет смотреть Вам в глаза, посчитав свою жизнь дороже моей? Смотрите, какой он человек и что мне пожелал. Если не могуладить это дело, то почему он причинилмнетакую боль? Сам сделал, сам бы и расхлебывал. Какой жестокий человек. Отец, если бы вы могли распутать это дело, я бы все доказал. Отец, сейчас моя судьба в ваших руках, смотрите, как я сглупил, поверя этому человеку, пожалел его. Надо было сначала все рассказать" *.
      *Текст записки подлинный, заимствован из уголовного дела (Примеч. автора.)
      Они ушли.
      - Хотите чаю? - спросила Гезель, открывая дверь.
      - Хочу.
      - С конфетой? - Гезель почувствовала, что мне грустно.
      - С конфетой. - Я сто лет не пил чай вприкуску. Она подала карамель. Шоколадных конфет в магазинах давно уже не было.
      - Спасибо, Гезель. Мне и в самом деле было грустно. "Продажное правосудие, продажное следствие..." Раздался звонок - звонила Анна, я по голосу понял, что у нее неприятности.
      - Что-нибудь случилось? С Мишей Русаковым? Говори быстрее!
      - Нет, нет! Я видела его...
      - С тобой?
      - С моим дядей... Он самый близкий мой родственник...
      - Он заболел?
      - Его арестовали! Потом скажу. Я сейчас еду туда.
      - Когда мы увидимся?
      - Я приду к тебе. Поздно...
      - Буду ждать.
      Я положил трубку.
      "Махнуть на все! Уехать. Жениться на Анне. Подать заявление в мореходку, где учат морскому ремеслу и немногословному счастью сорокалетних балбесов, попробовавших себя на прокурорской стезе".
      По закону парных случаев немедленно раздался второй звонок
      - Игорь, ты? - Звонила Лена. - Игорь. - Голос жены раздавался, словно в огромной трубе, и как бы отдавался от стен. - Я к тебе приеду. Я решила. У меня есть три дня. Я заказала каюту...
      - Не приезжай! - крикнул я. - Потом! Сейчас не надо!
      - Почему? Мне звонил Бала! Я хочу быть рядом с тобой. - Каждое слово ее я слышал дважды, повторенное гулким эхом трубы. - И потом, я никогда не была в Восточнокаспийске...
      - Ни в коем случае! Тем более на этой неделе... У меня не будет ни минуты свободного времени. - С большим трудом мне удалось убедить ее. Обещаю: через три-четыре дня я приеду сам...
      - Это правда? - Она немного успокоилась.
      - Правда.
      Но я не приехал ни через три дня, ни через пять...
      Уходя, я снова увидел такси, стоящее на том же месте. На значительном отдалении виднелась и вторая машина.
      В человеке, сидевшем рядом с таксистом, я узнал знакомого следователя бассейновой прокуратуры. Он показал мне на заднее сиденье. Водитель включил зажигание.
      - С приездом... - Я сел, и мы быстро отъехали.
      - Спасибо. Тихонов просил, чтобы я тебя привез. Завтра мы начинаем...
      Бригаду возглавил начальник следственного отдела бассейновой прокуратуры Тихонов. Я его тоже знал.
      - Где ваша резиденция? - спросил я.
      - За городом. В Доме рыбака...
      - Мой помощник с вами?
      - Бала? Он дома. Тихонов приказал ему не показываться. Можно все испортить...
      Мы выбрались на окраину и ехали теперь мимо маленьких магазинчиков с убогим выбором товаров и по-провинциальному громкой рекламой. Так, крохотный киоск носил название "Обувь к любому сезону", а вывеска над квадратным оконцем в саманном заборе гласила: "Войсковой магазин".
      - А какая роль отводится мне? - спросил я. - Тихонов говорил?
      Он удивился:
      - Ты разве не в курсе?
      - Ничего не знаю...
      Мы ехали вслед заходящему солнцу, которое медленно скрывалось за горы военного Топографа и Первооткрывателя края.
      - Прокуратура Союза предлагает тебе самостоятельный большой участок. Так что заранее поздравляю...
      9
      Ночью я услышал шум подъехавшей машины, выскочил на крыльцо. Это была Анна.
      - Такси то и дело ломалось. - Она совсем замерзла. Я поставил чай.
      - Как твой дядя?
      - Он в камере. Мне дали свидание.
      - Что с ним?
      Она только печально положила мне руку на плечо. Тепло и нежность вместе с ощущением покоя вернулись ко мне.
      - Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Сам знаешь: все бывает. И в долг дают. И недостача, и пересортица. Эминов приказал произвести внезапную ревизию. Короче, возбудили дело. Уже исключили из партии. Я в полной растерянности...
      - Ничего! Скоро они сами загремят!
      - Ты недооцениваешь Эминова, милый! Анна понемногу согрелась. Мы поднялись. Я убирал со стола, когда вдруг услышал ее захлебнувшийся громкий всхлип:
      - Откуда у тебя эта мерзость?
      Я подошел к кровати. Анна показала на маленького, щуплого паучка, высунувшегося из-под подушки, на которой я спал полчаса назад. Вид у паучка был абсолютно безобидный.
      - Ты знаешь, что это? - Она вся дрожала.
      - Откуда мне знать - скорпион или фаланга? Может, букашка спряталась от бесхвостой крысы? Сейчас я удалю ее...
      - Не смей брать в руки! Это каракурт! Черный ядовитый паук...
      Паук сдвинулся в сторону, работая длинными, переломанными в суставах членистыми лапками. Его действия напоминали работу крохотного экскаватора с программным устройством.
      - Он опасен? - спросил я.
      - Очень. Тяжелое отравление, гангренозный распад ткани в месте укуса. - Анна не двигалась. - Судороги, парезы, коматозное состояние. Иногда смерть.
      Я взялся за угол подушки, смахнул паука на пол. Это сразу придало ему активности. Членистые лапки каракурта задвигались, тонкая, как комариная, передняя часть конечности быстро, словно палка слепого, исследовала место для следующего шага.
      Я раздавил его и смел ядовитые останки в ведро. Потом вместе с Анной мы внимательно осмотрели постель, все вещи и книги, перетряхнули мою одежду. У нее испортилось настроение.
      - Хочешь - поставим кофе? - предложил я.
      - Давай... В детстве из-за них мы спали на кошме. Отец и мать говорили, что каракурт по кошме не может передвигаться. А мать еще говорила, что, если спишь во дворе, нужно положить вокруг аркан из бараньей шерсти. Каракурт не переносит запах барана...
      - Я обязательно куплю бараний тулуп, и мы будем на нем спать. - Я привлек ее к себе. Моя рука попала в вырез ее тяжелого платья и ощутила пружинистую упругость груди, шелковистую нежность кожи - я словно коснулся холки молоденького пугливого жеребенка. - Тогда паук больше не приползет.
      - Он и так не приползет...
      - Почему?
      Она грустно посмотрела на меня.
      - Каракурты в Восточнокаспийске не водятся, милый.
      - Ты считаешь, что он не мог сам попасть в комнату?
      - Ты не представляешь, чего ты сегодня избежал... Я молча смотрел на нее.
      - Я знаю моего бывшего супруга. Если я останусь с тобой, он уничтожит нас. Сгноит моего дядю в тюрьме.
      - Какой же выход?
      - Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Утром меня вызывали в облвоенкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям.
      - Что им нужно от тебя?
      - Мне предложили работу.
      - Не здесь?
      - Нет.
      - Афганистан? Она помолчала.
      - Я дала согласие.
      Реальность настигла меня. Мы жили в суровом мире, который нам долго представляли идиллически-безмятежным, лучшим из миров... Жили так долго, что и сами в конце концов чуть не поверили в это.
      Наша областная мафия боролась против меня так, словно я был не прокурором, а преступником, объявленным вне закона. Мне готовили нечаянную смерть; ближайший родственник моей подруги, а теперь и она взяты были в качестве заложников. Командно-бюрократический аппарат на всех уровнях всегда точно копировал методы и приемы вышестоящих.
      - Когда ты едешь? - спросил я.
      - Завтра. Вернее, сегодня. Дневным паромом.
      - Ничего не понимаю. Ты шутишь!
      - Я не шучу. Умоляю: не приезжай меня провожать. Иначе я не выдержу. Я спешила, чтобы проститься... Я выключил чайник, он так и не успел закипеть. Анна с жалостью взглянула на меня.
      - Ляжем под одеяло... - Она потянула меня за руку. - Каракурт больше не приползет. Ничего не страшно, когда под одним одеялом...
      В областную больницу, к капитану Мише Русакову, меня не пустили - было еще рано.
      Тенистый, с цветами, двор по другую сторону решетки показался мне райским уголком рядом с пыльной, побитой машинами дорогой и хилыми саженцами вдоль тротуара. Я не удивился бы, различив под деревьями гуляющих фламинго или павлинов.
      "Недавно еще я мог увидеть здесь Анну..." - подумал я.
      Вместо нее я заметил двух девочек-подростков.
      - Девочки, - позвал я. - Пожалуйста, узнайте, как здоровье капитана Русакова. Чистая хирургия, вторая палата...
      - Миши? - Одна из девочек погремела спичечным коробком. - Он в порядке.
      - Точно?
      - Мы заходили - ему тоже не спится... А у вас нет сигарет? Не беспокойтесь: мы совершеннолетние. У меня были сомнения на этот счет.
      - Не курю.
      - А вы захватите, когда еще раз поедете! - предложила вторая подружка. - Мы будем ждать.
      Я сел за руль, помахал им, и они тоже подняли худые девчоночьи руки, на треть высовывавшиеся из коротких больничных халатов.
      Капитан "Александра Пушкина" поправлялся - это согрело мне душу.
      У меня больше не было причин оставаться в Восточнокаспийске. Кто-то верно рассчитал - пока Анна была здесь, я не принял бы новое назначение. Мне нанесли удар со стороны, откуда я меньше всего ожидал.