Цапля ловит рыбу

— Да. Кстати, почему «Восьмой раунд»?

— В этом раунде он переломил судьбу… Чушь! Вы видели Терезу?

— Нет.

— Интересная женщина. Но не для Сабира. Он простоват, однолинеен. Тереза — женщина другого уклада, привычек. Когда она с мужем жила в Африке, им полагался бой. К ним наезжали журналисты и дипломаты, и не только наши. Сабир сам мне рассказывал. Теперь он превратился в боя, но ему это доставляет одну лишь радость.

— Друзья у него есть?

— Раньше было так: с кем общается — тот и друг. Мог привести домой, оставить ночевать. «Ты накорми его, Малыш!» — сам мог уехать. У него не было ни тайн, ни зависти, ни ревности. Сейчас все эти люди считаются его друзьями только по инерции.

— А враги?

— Врагов практически тоже нет. Но он их легко заводит. Как друзей.

— Женщины?

Много приятельниц, но от них, по-моему, стал уставать. С Терезой он больше думает об успехе. О больших ролях в кино. Самбисты, десантники… Это в прошлом. Тереза ввела его в свой круг. Сейчас он делает свою жизненную карьеру.

Рисунок взаимоотношений внутри пресловутого треугольника прояснился.

Овчинникова поспешила дополнить:

— Не подумайте. У него своя жизнь. Я ему никогда не мешала, я ему друг. Их любовь начиналась у меня на глазах.

— Он звонит вам?

— Иногда в день по нескольку раз. Телефонистки удивляются. Бывает, из-за границы. Из Ханоя, из Кельна!

— О чем говорите?

— Ни о чем. «Как ты? Как девочка? Дай ей трубку…»

— По-вашему, его сейчас нет в Ухте?

— Я бы вам сказала.

— Вы виделись в Москве?

— В этом году? Нет. С утра до позднего вечера заседали… На второй день перед работой заехала на станцию, где у них съемки, Сабира не было. Так и уехала.

— Где, по-вашему, он может быть сейчас?

— С Терезой его нет? Даже не представляю.

— Он снял деньги со счета. Может, речь идет о какой-то покупке? Машины, например. Не говорил вам?

— Сабир не водит машину. Мне он вообще ничего не говорил.

— Переписываетесь?

— Нет. Только дочь. С его матерью. Иногда Сабир ей отвечает.

— Помогает материально?

— У нас всего хватает. На алименты я не подавала.

— Расскажите о его последнем приезде в Сосногорск.

Своей просьбой Денисов словно подвел итог. Она подняла глаза. Лицо было приятным, хотя и невыразительным. Внешнее словно постаралось перечеркнуть чистое и глубокое внутреннее.

— В феврале, седьмого. Мы с дочерью встречали его в Ухте, в аэропорту. Две недели перед этим я была на больничке. Похудела. Врачи не знали, что делать. Прилетел не один. Привез старика знахаря. В халате, с колокольчиком на шее. Хотел, чтобы он меня посмотрел.

— Знахарь?

— Сабир называл его «табибом». Можно истолковать как лекарь или ученый. Я отказалась. Сразу и наотрез. Сабир расстроился, но старик сказал: «Если человек не верит, лучше не надо». Из аэропорта поехали на такси к нам, в Сосногорск.

— Все четверо?

— Впятером. С табибом была его мать — старуха лет восьмидесяти. Слепая. Он нигде ее не оставляет.

— Потом?

— Сабир привез и лекарство. Ампулы для инъекций. Они мне всегда помогали. Вечером начала курс лечения, назавтра мне уже было лучше. Сабир тоже влияет на меня благотворно, вообще мы друг на друга… — она не закончила.

— Какое впечатление он произвел на вас в этот приезд?

— Тяжелое. Я даже сказала: «Ты — как пес, побитый, безудачный…» Он засмеялся, попросил, чтобы я записала ему. Он нуждался в поддержке не меньше, чем я.

— Вы пишете стихи?

— Так, иногда.

Денисов достал блокнот, нашел переписанное в купе у Жанзакова четверостишье: «Забудь судьбу мою, забудь, и, если встретишь ты другую, ей не дари любовь такую, какую я должна вернуть…»

— Ваши?

— Да. Мы раньше часто писали друг другу, выписывали из книг.

— У вас есть что-нибудь?

— Из того, что записал Сабир?

— Да. За последнее время.

Она поискала в сумке, потом подала сложенный вчетверо листок.

Денисов прочитал:

«Физическая близость, наверное, большое испытание. Если мы можем его выдержать, относясь к тому, кого любим, с милосердием, а к тем, кому изменяем, с нежностью, нам не надо мучиться, хорошо или плохо мы поступаем. Но ревность, недоверие, жестокость, мстительность и взаимные попреки губят все. А гибель отношений — это грех, даже если ты жертва, а не палач. И добродетель тут не оправдание». Грэм Грин. «Комедианты».

Денисов подумал: «Как у многих, недостатки Жанзакова — продолжение его достоинств: нежелания причинить боль близким, доброта…»

Пока он не видел ни объяснений причин исчезновения актера, ни путей его розыска.

За окном остановилась машина, Барчук и Шахов заехали за ним, чтобы отправить в Ухту.

— Запишите мой телефон, — сказала Овчинникова, — вдруг что-нибудь прояснится…

Денисов смотрел в лобовое стекло.

Когда казалось, что Сосногорск уже позади, лес внезапно снова прерывался: снова возникали подъемные краны, кирпичные жилые дома, микрорайоны. На заснеженных балконах колом стояло продубевшее на морозе стираное белье.

Сосногорск застраивали по частям — застройка чередовалась с невырубленными делянками.

Барчук объянил:

— Сабира в Сосногорске нет… — Начальник розыска сел впереди, рядом с шофером. — В последний раз он был в феврале, как я сказал. Приезжал вместе с пожилым человеком, азиатом, и старой слепой женщиной. Были всего один день, в тот же вечер улетели в Москву. Зинаида Андреевна с девочкой проводили их в Ухту, в аэропорт… Вот все, чем могли помочь.

Ехали быстро. Денисов успел незаметно вздремнуть, проснулся, ткнувшись подбородком в овчину.

— Граница Сосногорского района, — негромко объявил Шахов. — Дальше Ухта… Пока не отделились, ухтинские гостиницы, кинотеатры тоже считались нашими… — Денисову показалось, что сосногорцы болезненно переживают соперничество с Ухтой.

Барчук наклонился к шоферу:

— Покажешь гостю проспект…

— Я и сам хотел, товарищ капитан… «Выходит, лететь надо было не в Сосногорск, — подумал Денисов, — куда-то совсем в другую сторону. Правда, тогда бы я вряд ли так ясно представил себе человека, которого ищу!»

— Я захватил кое-что из своего архива, — Барчук передал на заднее сиденье конверте фотографиями, свернутый трубкой плакат. — Интересно?

— Конечно!

Денисов открыл конверт. Большинство снимков были любительские, сделанные в Сосногорске в разные годы. Актер на сцене клуба. Актер в телогрейке с молотком у бревенчатого дома. Он же с женой и дочерью. За партой на традиционном сборе выпускников школы.

Одна из фотографий — групповая — была сделана в спортивном зале во время занятий. Жанзаков — в белом кимоно — был запечатлен чуть сбоку, в глубине. На переднем плане изображен был один из спортсменов — высокий молодой парень. Его мускулистая нога лежала на плече партнера, туловище наклонено вниз, к опорной ноге.

— Парня не знаешь этого? — Денисов придержал фотографию.

— Нет. Снимок не сосногорский. Это Сабир на занятиях в Москве.

— Можешь дать? На время, конечно.

— Бери. Упражнение называется «Цапля ловит рыбу».

Они уже следовали городскими улицами.

Вдоль широченных даже для крупного города магистралей тянулись далеко отстоявшие друг от друга, цвета топленого молока, жилые дома. Высота зданий и ширина проспекта удивительно гармонировали.

Было темно. Искры снега вспыхивали под фарами. Сосногорцы в машине молчали. За домами впереди виднелась тайга и вовсе отсутствовала окраина — обычный для Москвы частный одно-двухэтажный сектор.

Шахов заметил без связи:

— По проекту застройки центр Сосногорска планируют в пятом микрорайоне. Дом Советов, кинотеатр, клуб… Приедешь — не узнаешь: рядом спортивный комплекс, бассейн. А на Ленинградской, где ты шел, торговое училище, ателье…

Денисов снова подумал о своем: «Из Ухтинского горотдела надо срочно позвонить в Москву, Бахметьеву…»

— Может, остановить у «Ухтатрансгаза»? — спросил шофер.

— Подумаешь, здание, выкрашенное в яркий густой цвет… Вот и все!

Денисов развернул свернутый трубкой плакат — рекламу «Совэкспортфильма».

Жанзаков был изображен на нем в полный рост, во время выполнения боевого приема: пальцы босой, вскинутой на уровень лица ноги растопырены, сбоку — занесенный для удара кулак. Похожие на косточки миндаля темные глаза прищурены, словно от солнца.

— Сабир в последнем фильме, — пояснил Барчук. — Сейчас, перед тем как ехать в аэропорт, заскочим в горотдел. Позвонишь…

Столицу дали без затруднений. Быстро. Бахметьев был у себя.

— Это Денисов. Я в Ухте, только что вернулся из Сосногорска. Жанзакова здесь нет и не было… — Он коротко пересказал разговор с бывшей женой актера.

— У нас новость. Перед тем, как исчезнуть, он действительно получил деньги… — Бахметьев словно пропустил рапорт Денисова мимо ушей.

— Много?

— Большие деньги! — Отчего-то он не назвал сумму. — Сберкасса подтвердила. Что там у вас? Весело?

С верхнего этажа донеслась музыка — горотдел отмечал принятие присяги молодыми милиционерами. Виновникам торжества вручали памятные, на лентах, медали — Денисову показали их в дежурке.

— Вроде этого…

— Только деньги эти, — уточнил Бахметьев, — прислала не студия, он их сам снял в Душанбе со своего счета. Какая-то была у него цель. Подал заявление в сберкассу, и их перевели ему в Москву!

— Когда он их запросил? В этом месяце?

— В середине марта… — Бахметьев замолчал. Денисов понял: Бахметьев достал платок, поднес к искалеченному на фронте глазу: — У нас непогода. Шереметьево закрыли. Хорошо, что ты летел из Быкова… Хотя что хорошего? Плюс со знаком минус. — Он еще помолчал. — Успеешь к прилету Жанзаковой? Во сколько ее рейс?

— В два ночи. Успею. Если не подведет погода.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Местный розыск

Сбой в графике отлетов и прибытий, наступивший по причине метеоусловий в Москве, еще давал о себе знать, но когда Денисов прибыл в аэропорт, Шереметьево было уже открыто для полетов.

— Выполняются рейсы за двадцать девятое марта… — голос дикторши звучал в полную силу. — Москва — Сыктывкар, Москва — Вильнюс, Москва — Ленинград…

Мурманский рейс погода в Москве не затронула, жена актера должна была прибыть вовремя.

«Наверняка у нее есть свои соображения!..» — позвонил в отдел: ничего нового по розыску Жанзакова там не было.

Звонить домой он не решился, хотя Лина, возможно, еще не спала, ждала его звонка.

В залах аэропорта было душно.

Денисов поднялся на второй этаж к стеклянной, примыкавшей к взлетному полю стене, здесь казалось прохладнее, бетонные взлетно-посадочные полосы внизу были немилосердно высвечены мощными прожекторами.

— …Пассажиров рейса номер… за двадцать девятое, прошедших регистрацию, просят пройти на посадку…

Радио теперь, казалось, уже не умолкало ни на минуту; аэропорт быстро освобождался ото всех, кто не смог улететь накануне. Из круглого здания, на отшибе, какими художники изображают обычно корабли пришельцев — несколько расположенных друг над другом разнокалиберных тарелочек, — то и дело отправлялась очередная партия пассажиров, ведомая стюардессой.

«Жанзакова за это время могла получить известие от мужа. Прошло больше двух суток. Тогда все, о чем я узнал в эти дни, — тайны чужой семьи, боль покинутой жены, неверное счастье избранницы, раздвоенность Жанзакова, характеристики, воспоминания — суть лишь ненужные отходы процесса розыска…»

Через несколько минут все должно было выясниться.

Проходя зал, Денисов увидел внизу Сухарева; режиссер был не один, в стоявших вместе с ним женщине и мужчине угадывались люди, причастные к искусству, по крайней мере, внешне.

Провожали они кого-то или встречали — было трудно сказать.

Коренастый лысый мужчина был в широких, в крупную клетку брюках, темных очках, в спускавшейся с плеч яркой куртке; мощная комплекция, плоский живот заставляли проходивших мимо держать дистанцию. Женщина в горжетке рядом с ним издалека выглядела много моложе спутников, вблизи — много старше.

Сухарев, как и на съемках, был в дубленке, в белых туфлях; жокейская шапочка с козырьком, казалось, стала еще меньше, держалась на самой макушке.

Узнав Денисова, Сухарев послал ему ничего не значащую улыбку. Денисов кивнул в ответ; он заметил, что режиссер и его спутники приехали без цветов.

«И все-таки они встречают! И именно жену Жанзакова».

Он уже не сомневался, хотя не смог бы привести ни одного убедительного довода — они оставались в подсознании.

«Тайное всегда становилось явным». Для Денисова загадочное действие этого закона проявлялось чаще всего в удивительных внезапных озарениях сыщика. «Сухареву известно о чем-то очень серьезном. Поэтому и его незамедлительное — уже через несколько часов после исчезновения актера — обращение в милицию, этот ночной приезд в аэропорт…»

Сквозь стеклянную перегородку Денисов увидел вспышки сигнальных огней, машина с колпаком на крыше двинулась невидимыми сверху, но, вероятно, точно обозначенными полосами навстречу приземлившемуся лайнеру, и в ту же минуту голос дикторши объявил:

— Произвел посадку самолет… рейс… совершивший полет по маршруту Мурманск — Москва…

Денисов, узнал актрису прежде, чем Сухарев и те двое, что приехали вместе с ним, подошли: на Жанзаковой был меховой жакет, шляпа, длинная, почти до земли, юбка, сумка через плечо. Войдя в зал, где были встречающие, она помахала им рукой.

Тереза выглядела моложе, чем Денисов представлял, и уж, конечно, моложе Овчинниковой.

Денисов остановился чуть в стороне от актрисы, ему было хорошо слышно, как она спросила у Сухарева:

— Не появился? — Голос ее дрогнул, выражение лица стало на мгновение похожим на растерянную гримасу ребенка.

Денисов понял: до последней минуты она верила в возможность простого благополучного исхода, в который он, Денисов, больше не верил.

— Я так надеялась…

— Не надо отчаиваться, Тереза!

— Отчаиваться? Ты меня плохо знаешь… Придется искать самой, поставить все на ноги… — у нее было чуточку злое лицо, удлиненные, в красивых, с тонкой металлической оправой, очках глаза. — К утру мы должны его разыскать.

— Ты без вещей?

— Чемодан в багаже. Подожди, я позвоню, — она сунула Сухареву багажный талон.

Толстяку в яркой куртке Жанзакова ничего не сказала, он виновато вздохнул; женщину, приехавшую с ним, молча тронула рукой.

— Ты скоро? — спросила та.

— Сейчас.

— Пойти с тобой?

— Я одна. Узнаю, как с помещением.

Денисов подошел, когда Жанзакова стояла у автомата, — на другом конце провода трубку никто не снимал, слышались протяжные громкие гудки.

— Денисов, старший оперуполномоченный уголовного розыска, — он представился. — Управление транспортной милиции…

Она молча посмотрела сквозь него, однако все слышала.

— Мне поручили розыск вашего мужа, актера Сабира Жанзакова. Можете на меня рассчитывать.

— Транспортная милиция? — Из всего, что Денисов сказал, она, похоже, обратила внимание на это кажущееся несоответствие. — Почему?

— Съемки и временная прописка киногруппы в Москве на участке нашего обслуживания… — Он объяснил. — Мы проводим первые неотложные действия. Местный розыск…

— А здесь, в Шереметьеве?

— Я приехал, чтобы с вами встретиться.

— Очень хорошо… — У нее поднялось настроение. Видно было, что происшествие представлялось ей до этого делом сугубо личным. — Как вы назвались?

— Денисов.

— Старший оперуполномоченный? По-моему, это как раз то, что сейчас требуется?

— Где мы сможем поговорить? — Денисов посторонился — мимо шли иностранцы, на лацканах меховых курток сверкали цветные блестящие изображения их национального лидера.

— Вы спешите?

— У меня нет других неотложных дел.

— Тогда вам лучше поехать с нами. Подруга оставила мне и Сабиру ключи. — Злое выражение, которое до этого заметил Денисов, исчезло — перед ним стояла стройная, с тонким, умным лицом, модно одетая женщина. Некоторые из проходивших оборачивались, чтобы взглянуть на нее. — Я сейчас звонила: квартира пуста, подруга не вернулась. Там есть телефон, справочник Союза кинематографистов. У нас будет время поговорить.

— Согласен.

Она взглянула на часы.

— Пока приедем, добрые люди в Душанбе, в Ташкенте начнут вставать. Всех обзвоним, все узнаем.

Денисов кивнул.

— Там, в зале, мои друзья. Режиссер, у которого снимается Сабир, — Сухарев Гена.

— Мы знакомы. Второй — в яркой куртке, в клетчатых брюках?..

— Это Аркадий. Не обращайте внимания. Ему нравится шокировать окружающих. Создает ситуации, потом их же описывает. — Она держалась и говорила свободно, не испытывая ни малейших затруднений. — Между прочим, известный драматург. Я вас с ним познакомлю, может, вы даже друг другу понравитесь. — Они двинулись в обратный путь. — Аркадий — человек напористый, за его спиной до определенной поры чувствуешь себя как в танке. Он автор сценария этого детектива, про поезд, в котором Сабир снимается. Мила — его жена, работает в АПН, моя подруга. — Энергичный настрой уже покидал ее. — Постараемся найти Сабира. Вы на машине?

— Да.

— Тогда мы уедем первыми. Аркадий все равно с «Жигулем»… — Жанзакова открыла сумочку. — Ключи здесь. А ребята получат вещи, приедут следом. Больше никого нам не надо, — она положила руку Денисову на локоть. — Есть какие-то частности, не нужно, чтобы и друзья их знали. Согласны, Денисов?

— Через Химки, потом по Кольцевой, — актриса не колеблясь села впереди, к шоферу. — И дальше через Кунцево. — Она что-то поискала в кабине рядом с дверцей, рассмеялась. — Показалось, что еду с «леваком» и надо накинуть предохранительный ремень. Девушка совсем потеряла голову…

Пожилой водитель-милиционер, соскучившись по разговору, спросил:

— Думали, двадцать второй таксопарк? — «Двадцать вторым» обозначали любителей заработать на «подвозе», в Москве официально значился двадцать один таксомоторный парк. — Отчаянные ребята! Особенно у аэропортов. Пользоваться не рекомендую…

Отъехали быстро, так же быстро гнали по шоссе.Город спал. Впереди тянулись к горизонту красные, словно фишки в детской игре, огни. Водителя охватил гоночный азарт, он весь подобрался: по правилам ночной игры надо было оставить все идущие впереди машины позади себя.

— Люблю профессиональную езду, — актриса вынула сигареты. Денисов достал спички. — Особенно по Кольцевой.

— Вы москвичка?

— Родилась в Душанбе. Но с шестнадцати лет, как закончила школу, в Москве. Дядю пригласили преподавать в университете. У меня была золотая медаль, я уехала с ним. Поступать во ВГИК…

— Потом?

— Вышла замуж. Муж был ленинградец, журналист. Почти пять лет прожили в Африке: Нджамена, Бамако, Дакар. В основном, во франкоязычных странах.

— Как там? — водитель ненадолго снизил скорость. — Интересно?

— В то время было много удивительного, я долго не могла привыкнуть. В Бамако, например, белой женщине не дадут на улице нести сумку. Кто-нибудь, совершенно незнакомый человек, обязательно поможет…

Денисов отвлек ее:

— Потом?

— Когда муж первый раз заболел, мы уехали в Ленинград. Московскую прописку я к тому времени потеряла. После его смерти вернулась в Душанбе. Воспитывала сына. Потом познакомилась с Сабиром. С первого дня знакомства мы вместе.

— Взаимоотношения?

— Подруга удивляется: «Сабир влюблен в тебя, как мальчишка!» Это точно. — Жанзакова затянулась, дым сигареты оказался легким, ароматизированным. — Учил французский язык, чтобы писать мне письма! Я как-то сказала, что Митя, мой муж, долгое время переписывался со мной только на французском. Сабир возит с собой на гастроли серебряный прибор — вилку, ложку. Вдруг я заеду! Крахмальные салфетки.

— А ваше отношение?

Она выпустила дым.

— Прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить. Все другое. От брака у меня сын, он сейчас с родителями. В этом году заканчивает школу. Он и Сабир, больше у меня никого нет. И ни к кому я не отношусь лучше…

Казалось, она снова повторит в конце: «И все же — прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить…»

Денисов больше не касался этой темы. Жанзакова время от времени сама возвращалась к ней.

— Сабир принимал меня как есть. С моими проблемами. Но и сколько я с ним повозилась! Вы бы видели, каким он был! Как себя вел, одевался, разговаривал… Что читал! А какие анекдоты рассказывал…

— Когда вы виделись в последний раз?

— В феврале я была в Москве, а через неделю он прилетел в Мурманск.

— Съемки в самом Мурманске?

— Там недалеко. Он прилетел выступать по линии пропаганды киноискусства. Режиссер дал машину, я его встречала.

— Долго пробыл?

— Три дня. У него было несколько выступлений. «Жанзаков, выходит, совершил в феврале довольно большое турне, — подумал Денисов. — Москва — Ухта — Мурманск. Снова Москва!»

— Кроме того, мы почти через день разговаривали по телефону. Дьявол!..

Встречная машина пронеслась у самого крыла.

— Как люди ездят!

Они выехали на Юбилейный проспект, после Ленинградского шоссе он казался безлюдным унылым проселком.

— Как он звонил вам? Заказывал или набирал по автомату?

— По автомату. Из центра…

«Пока я ни в чем особенно не ошибся. Вот и междугородная-автомат засветилась».

— Сабир избаловал меня звонками. Говорили по полчаса… Вообще в чем-то мне повезло в жизни… Наши отношения с Сабиром чисты, как слеза. Он принес мне счастье, когда уже ни на что не надеялась.

— Когда Жанзаков в последний раз звонил?

— Позавчера, в четверг. После восьми вечера. Быстрые звонки междугородной. Думаю, это он. Я была в ванной. Выбежала — уже поздно.

— И больше звонков не было?

— Он все равно бы не дозвонился. Я уже сдала номер в гостинице. Вчера и сегодня мы снимались в районе, ночевали в финских домиках. Там не было телефона. А разговаривали мы с ним накануне. В среду. Ничего такого, что могло бы насторожить.

— Он не говорил, что собирается оставить съемки?

— Ни разу.

— Может, предложили участие в каком-то фильме?

— Сабир бы сказал.

— У вас есть какое-нибудь объяснение случившемуся? Ссора, ревность…

— Нет. О ревности вообще не может быть речи… Мне все кажется, что он вот-вот даст знать о себе и все объяснит. И все окажется простым — только нам почему-то это не приходит в голову. Я привыкла: за ним как за каменной стеной.

— Не думаете, что с ним могло что-то произойти…

— Страшное? Нет. Физически Сабир очень сильный. Феноменально. В свое время занимался каратэ, кун-фу. Потом тхеквондо — корейской борьбой. Бывший председатель федерации считал, что он наиболее способный из учеников… За это я не боюсь.

— Нам прямо в Крылатское? — Водитель оторвал взгляд от дороги.

— До Рублевского шоссе. Там на улицу академика Павлова.

— Вам уже приходилось жить здесь?

— Куда мы сейчас едем? Конечно! По нескольку недель. Хозяйка — моя лучшая подруга. Сейчас она с мужем за границей. Ее и мужа я тоже знаю по Мали.

— Жанзаков тут жил?

— У него даже есть ключи. Он мог пользоваться квартирой: все равно стоит пустая. Правда, далеко ездить на съемки.

— В ваш приезд в Москву, в феврале, вы приезжали сюда?

— Я жила здесь вместе с Сабиром.

— А может, сейчас вы увидите его? — спросил вдруг шофер, которому по правилам водительской этики следовало делать вид, что он нем и глух.

— Все может быть, отступать некуда! — тон у нее внезапно стал неприязненным, жестким. Денисов понял: мысль о том, что актер по какой-то причине мог эти дни, пока его искали, находиться в Крылатском, приходила и к Жанзаковой, но актриса спешила от нее избавиться.

— Поворот, — она показала рукой.

Шофер понял свою ошибку — ничего не сказал.

— Этот длинный дом. Второй подъезд от угла. Спасибо.

Еще не выйдя из машины, актриса вскинула голову — было поздно, ни в одном из окон не горел свет.

— Ждать? — спросил водитель у Денисова.

— Пока да.

Они прошли в подъезд.

— Код? — поинтересовался Денисов.

— Кода нет. Лифтерша. Наверное, спит. Девятый этаж… — Жанзакова уже волновалась.

— Он знал, что вы прилетаете сегодня?

— Сабир ждет через неделю.

Останавливаясь на девятом, лифт громко щелкнул — мог разбудить весь дом. Тереза подошла к двери напротив, быстро вставила ключ, повернула.

Дверь не открылась.

— Внутренняя задвижка… — актриса побледнела.

Изнутри не доносился ни один звук.

— Лучше вы, — она уступила место Денисову. — Вдруг что-то случилось. Не могу. Выключатель справа — дерните шнур.

Дверь поддалась неожиданно легко. Еще входя, Денисов на весу поймал шнур выключателя, мягко потянул — в прихожей вспыхнул неяркий свет. Впереди была незакрытая дверь кухни, задернутое шторой окно.

Актриса уже взяла себя в руки, шумно ступая, прошла вперед, зажгла везде свет.

— Никого нет.

Квартира была двухкомнатная, улучшенной планировки, как и в большинстве здешних зданий. Мебель, показалось Денисову, куплена недавно, расставлена впопыхах, как попало. Повсюду на стенах висели африканские маски, довольно живописные, искусно вырезанные.

— Смотрите, — позвала Жанзакова из дальней комнаты, — Сабир приезжал сюда!

Денисов прошел в большую комнату. Прямо против двери стояла тахта, которую, уходя, забыли прибрать, подушки в изголовье были смяты, в ногах лежало ватное одеяло. Свежий пододеяльник был тоже измят.

— Я приберу, не против? — актриса, не снимая жакета, взялась за подушки. — И что-нибудь сготовим. В Мурманске мне подарили югославскую ветчину в банках. Вы голодны?

— Нет. Спасибо.

— Сейчас ребята подъедут. Аркадий, тот в любой момент хочет лопать, Милка готовить не любит… — Не переставая объяснять, она сбросила постель в тумбочку. — Кофе должен быть — я оставила две банки. Подкрепимся и начнем искать беглеца. Но сначала переоденусь.

— Я могу позвонить?

— Сколько угодно. Параллельный аппарат в той комнате.

Во второй комнате стояла еще оттоманка, секция с книгами, среди которых, похоже, не было ни одной читаной, все новые — только из издательства. Ни один клочок бумаги не валялся на глазах, нигде не было ни одной старой вещи, из тех, с которыми переезжают в новую квартиру без надежды расстаться.

Хозяева, безусловно, были людьми, лишенными сентиментальных предрассудков, — тем более удивил Денисова предмет, валявшийся рядом с оттоманкой. Денисов поднял его, осмотрел, сунул назад за тахту.

«Огрызок старого деревянного гребня!..»

Гребень был ручной работы, частый, расколовшийся от долгого употребления. Как он здесь оказался?

Телефон в дежурной части был свободен. Трубку взял оперуполномоченный Кравцов. Он подстраховывал Денисова.

— Проверь, заказывали ли отсюда переговоры по межгороду. — Денисов назвал номер, с которого звонил. — С кем? Когда? Кто?

— Вас понял, шеф. — Кравцов был моложе, работал недавно и сохранил манеры и жаргон выпускника Спортивной школы Олимпийского резерва, кем, в сущности, и оставался все это время. — Ждать вас к завтраку?

— Непременно.

Денисов осмотрелся.

Пыли — свидетельство того, что в квартире долгое время никого не было, — Денисов не увидел. В хлебнице на кухне лежал кусочек батона, не успевший до конца зачерстветь. На пустом пакете из-под молока стояла дата: «24».

— Вот и я! — Жанзакова была в вельветовых брюках, в безрукавке, надетой поверх кофточки. Лицо ее выглядело усталым. Денисов подумал, что она никак не моложе сорока. — Сейчас все сделаем…

Из кухонного серванта появилось блюдо, актриса принялась быстро заполнять его крохотными квадратными бутербродами с ветчиной, не забывая проткнуть каждый маленькой, словно игрушечной, шпажкой.

— Подкрепимся и будем звонить. Если бы кто-нибудь знал, как мне противопоказана нервотрепка и как часто именно со мной она происходит!

— У вашего мужа есть деньги?

— Конечно!

— На счете?

— В сберкассе. Одно время он не был в штате, зарплата не шла. Поэтому создавал сбережения. И жил на них, когда бывал в простое.

— У него одна сберкнижка?

— Несколько. Сабир не любит получать наличные. Или истратит, или выпросят — отказать не может.

— Суммы большие?

— Никогда не заглядывала. Во всяком случае, не бедствуем. И у меня тоже есть деньги.

— Предстояли ли ему какие-нибудь траты в ближайшее время?

— Крупные?

— Довольно крупные!

— Нет.

— Может, кто-нибудь попросил?

— Он мог взять деньги для первой жены. Я никогда не препятствовала. Это его дело — там ребенок, тем более девочка. Нужно то и другое. Сабир к ней очень привязан. — Тереза явно не знала о снятых со счета деньгах.

— Не собирались, например, покупать машину?

У меня есть «Жигули». В Душанбе. Правда, никак не приведем их в порядок. Одной машины нам хватит. — Она не придала значения вопросам, мысли ее заняты были другим: — Может, связаться со съемочной группой? Вдруг Сабир появился?

— Я проверю.

Для себя Денисов не делал ставку на звонки в съемочную группу.

«Все равно как человек, который потерял деньги. То и дело он заглядывает в пустой бумажник… Искать надо не там!»

Сухарев, кинодраматург Аркадий и его жена ввалились около трех ночи — голодные, усталые. Под самым Крылатским на Рублевском шоссе у них сломалась машина, около часа простояли на дороге.

— Сплошные напасти… — экзотически одетый кинодраматург снял очки-консервы, сразу же набросился на бутерброды. — От Сабира ничего?

— Нет пока.

— Аркадий, Милочка, — Тереза представила Денисову драматурга, его жену.

— Денисов, оперуполномоченный розыска.

— С Геннадием вы знакомы.

Сухарев церемонно, как перед тем в аэропорту, кивнул, отошел к окну.

— Никуда не звонили? — Аркадий хватал с блюда сразу по нескольку бутербродов.