Капитан Кира Колыхалова отпустила машину в начале улицы и пешком подошла к палатке. Денисов ждал ее.
      — Чем могу быть полезной? — ККК откинула прядь выбившихся из-под шапки иссиня-черных волос, — Что произошло? — Капитан Колыхалова держала себя немного примадонной, оттого что была единственной женщиной, старшим инспектором уголовного розыска в управлении…
      Рассказав суть своих предположений, Денисов ненадолго вновь почувствовал себя свободно. Он и не стал уточнять, какой ценой он нашел дом, в который приходил неизвестный моряк.
      — Пойдем на место, — распорядилась Кира.
      — Как дела на вокзале?
      — Ждут, когда ты привезешь моряка, — Кирз, была в ударе, — конвой готовят.
      Денисов промолчал.
      — Я не шучу. Как зовут ее соседа? Александр Иванович?
      Заместителя начальника милиции дома не оказалось — Кира решительно позвонила в дверь пенсионерки.
      — Добрый вечер. Пришли к вашему соседу, а он опаздывает…
      — Двери этой квартиры открыты для друзей Александра Ивановича в любое время суток, — церемонно приветствовала их хозяйка, приглашая в квартиру, — добро пожаловать!
      — Как у вас мило! Мы не помешали?
      — О чем вы говорите?! Даже неудобно. Если бы вы знали, как надоедает одиночество! Прошу!
      Денисов знал за ККК эту особенность — она нравилась другим женщинам и быстро сходилась с людьми. Благодаря Кире им тут же предложили раздеться и пройти в комнату, к столу, покрытому красным торжественным плюшем. К неудовольствию Денисова, из серванта был извлечен кофейный сервиз, мельхиоровые ложечки, лопатка для кекса, какая-то особенная вилка с двумя зубцами.
      Посещение затягивалось. Хозяйка — с жесткими волосами и маленькими черными усиками — предложила выпить кофе, перекурить. Своего соседа — Александра Ивановича она безгранично уважала.
      «Где я видел это лицо, распадающиеся на две стороны прямые волосы, усики? — вспоминал Денисов, отпивая маленькими глотками кофе. — Может, в старом муровском альбоме, когда показывал его Порываеву?»
      Кира нашла в сумочке распечатанную пачку «Мальборо», щелкнула зажигалкой.
      Денисов мог быть спокоен: она ничего не упустит. Сквозь наплывавшую дрему до него долетали обрывки разговора:
      — …И перемолвиться не с кем. А приведись заболеть?
      — ..Моя мама всегда держала квартирантов… Сколько себя помню!
      — …Учитель он из Юрюзани. Хочет постоянно прописаться. Если придет, я вас познакомлю.
      — Если? Если придет ночевать?
      — Вы меня не так поняли… Илья Александрович — мужчина самостоятельный. Без баловства — ни знакомств, ни выпивок. Сессия у них! Засиживается допоздна, а то и ночует в общежитии. Как сейчас трудно стало учиться!
      «Где я видел ее?» — думал Денисов, задремать ему так и не удалось.
      — …Мы с мамой жили тогда в Севастополе. — Необычной, понятной ему одному интонацией голоса Кира настойчиво пригласила участвовать в разговоре. — Лучших квартирантов, чем моряки, пожалуй, не придумаешь. Любопытный народ, и никаких с ними хлопот — по нескольку месяцев в плавании…
      — Люди бывалые, — промямлил Денисов.
      — …Последний, помню, капитан дальнего плавания — красавец, весельчак. Как у нас говорили, жовиальный… Настоящий морской волк. Вам приходилось встречаться с такими?
      Против потока Кириной доброжелательности было трудно устоять.
      — Представьте: как раз сегодня раз говаривала!
      — Что вы говорите?!
      — Чего он только не знает! В каких морях-океанах не побывал!
      «…Выходит, квартирант ни при чем?»
      Кира снова вооружилась зажигалкой, пододвинула собеседнице сигареты. В эту минуту она напоминала хирурга в ответственнейший момент операции. Легкая испарина показалась у нее на висках.
      Денисов не вмешивался: малейшая психологическая неточность могла все испортить. Найти верный тон для следующего вопроса!
      — Кто же он? Капитан? Штурман?
      У Денисова отлегло от сердца: так мог спросить только очень вежливый собеседник. Из любопытства. И только!
      — У него одна звездочка на погоне. Маленькая.
      — Наверное, штурман…
      — Возможно. Позвольте еще чашечку…
      — И мне, пожалуйста, — сказал Денисов.
      Хозяйка поправила волосы.
      Денисов вдруг вспомнил, где видел эту прическу, маленькие черные усики — фотоальбом здесь был совсем ни при чем! Кольбер! Министр финансов одного из Людовиков. Учебник по истории государства и права. Курсовая работа.
      — Ему, вероятно, сказали, что здесь так мило — он решил снять комнату…
      — Совсем не так.
      — Какая-нибудь романтическая история.
      Женщина с усиками а-ля Кольбер оживилась.
      — Он привез Илье Александровичу его пальто. Ничего романтического…
      «…И все-таки квартирант!»
      — У вашего квартиранта блестящие связи.
      — Оказывается, они вчера где-то встретились, и Илья Александрович предложил ему свое пальто. Понимаете, моряк! Все время в форме! В отпуске…
      — Не думала, что южане проводят отпуска в Москве!
      — Сегодня он уезжает.
      — Жаль, что мы не встретились. Правда, Денисов?
      — Правда, — с трудом выжал из себя Денисов. — Я только не пойму, как же ваш квартирант? Без пальто, в такой мороз…
      — Видимо, взял куртку в общежитии. Моряк ждал его, чтобы поблагодарить, — Илья Александрович так и не приехал.
      Кира завела длинный разговор о детстве, о Севастополе, о своем маленьком сыне, — когда они с Денисовым уйдут, только этот последний разговор и останется в памяти хозяйки, если она вздумает пересказать его Илье Александровичу.
      В открытую дверь второй комнаты Денисову была видна кинокамера, лежавшая на софе.
      — Я могу на нее взглянуть? — спросил Денисов.
      Хозяйка, словно впервые заметила его — полную противоположность светской, жизнерадостной Колыхаловой.
      — Только осторожно.
      Денисов вошел во вторую комнату. На софе, застеленной спальным мешком, кроме кинокамеры, валялись исписанные четвертушки бумаги, запонки, пустая коробочка «Ювелирторга», шахматный учебник. Кинокамера оказалась не новой, с девятизначным номером. Денисову пришлось разделить его на две половины. Семизначный он запоминал целиком.
      Когда Денисов вернулся в комнату, Кира даже не взглянула в его сторону. В такие минуты они без слов отлично понимали друг друга и как по нотам разыгрывали каждый свою партию.
      Женщины успели обсудить достоинства газовых зажигалок, королевского мохера.
      — …Илья Александрович как-то привез отрез чудесного фиолетового кримплена. В провинции все легче достать: и кримплен, и хрусталь.
      «Мы эту провинцию давно знаем: там была еще фата, обручальные кольца, капроновый тюль…»
      Денисов участия в разговоре не принимал.
      Неожиданно ему открылась причина, по которой «моряк» оказался в его блокноте. Офицер флота после окончания училища получает не одну, а сразу две звездочки. Какое-то количество младших лейтенантов, может быть, и несет службу, но Денисов их никогда не встречал — ни в Москве, ни в Лиинахамари. Вечером тридцать первого декабря на платформе сознание непроизвольно это зафиксировало.
      Наконец Кира решила, что пора прощаться.
      — Придется приходить в другой раз: я думаю, Александр Иванович раньше полуночи не появится.
      — Всегда заходите.
      На улице, когда они вышли, было совсем пустынно. На неяркий зеленоватый свет фонарей слетали снежинки. За магазином, на бугре, жгли ящики. Там полыхало пламя.
      Денисов ждал приговора ККК.
      — Совсем забыла, — Кира вынула из сумочки конверт, — тебе у дежурного лежал.
      Денисов не глядя сунул конверт в карман — сейчас было не до новогодних поздравлений.
      — Где здесь телефонная будка?
      Из автомата Кира позвонила начальнику розыска — не застала его на месте, набрала номер Холодилина. Операцией «Магистраль» он руководил лично.
      — Докладывает капитан Колыхалова… — Кира чуть повернула трубку, чтобы Денисов мог тоже слышать.
      Холодилин долго молчал, не прерывая и не поддакивая, и Денисову стало казаться вскоре, что на том конце провода никого нет. Наконец заместитель начальника управления взял разговор на себя.
      — Пожалуй, это они… Повторите номер кинокамеры… Записал… Как его фамилия?
      — Маевский Илья Александрович. Юрюзань, улица…
      — Неясны пока обстоятельства обмена одеждой…
      Телефонная трубка не была предназначена для переговоров втроем: голос Холодилина то пропадал, то появлялся снова. Денисов понял только, что он вместе с Кирой останется в засаде у дома. К ним присоединится опергруппа. После задержания Маевского опергруппа произведет обыск в его комнате.
      — …Запрос в Юрюзань мы сейчас отправим, кроме того, вышлем самолетом оперативную группу. К утру придут первые ответы, — услышал еще Денисов. — Все ясно?
      — Ясно, товарищ полковник. — Колыхалова обращалась к начальнику как-то особенно звонко и даже здесь, в темноте будки, словно чуть перегибалась в сторону воображаемого Холодилина.
      Денисову это не нравилось: говорить надо со всеми одним тоном.

      Лучший момент для того, чтобы завязать, исчезнуть, вернуться к тому, от чего ушел, было трудно придумать.
      Илья понял это не сразу — лишь отшагав добрых километров пять по шоссе. Впереди, будто огромные зонтики, по линейке выстроились мачты светильников. Они вели в Москву. Мороз то усиливался, то отпускал снова — менялось направление ветра.
      С Капитаном было покончено навсегда, все произошло само собой. Уверенный в том, что Илью арестовали, он наверняка бежал к себе в Одессу. Капитал у него был. Ничего не осталось после их недолгого сотрудничества. Только стихотворение: «…и порою в ночном дозоре глянешь за борт, и под тобою то ли небо, а то ли море…»
      Для самого Ильи путь на вокзалы закрыт — ищут! Может, и к лучшему все? Хватило бы у него самого силы завязать ?
      «Но почему я решил, что меня будут искать только на вокзалах? Из чего это следует?»
      Таким образом, все сходилось на одном — срочно, сейчас же, надо переехать на дачу, исчезнуть, залечь, никому не давать знать о себе. Не выходить даже в магазин… Тогда… Тогда по истечении некоторого времени можно будет вернуться в Юрюзань таким же честным, свободным человеком, каким уехал на экзамены. И не только честным.
      Переезд на дачу он перенес на ночь — больше такси, меньше людей. Оставалось как-то убить время — ходить по улицам было рискованно.
      Вечер Илья провел в библиотеке. Копался в журнальных подшивках, перелистывал словари. Несколько книг попросил оставить за собой — «Оксфордский учебник» Хорнби, Джесперсена и одну историческую «Война с Ганнибалом» — о битве при Каннах.
      Илья ушел из библиотеки перед самым закрытием. Милиционер у выхода проверил его контрольный листок, Илья оделся, пешком через пустой Большой Каменный мост подался в сторону метро «Новокузнецкая».
      Особенная послепраздничная тишина стояла на набережной. Транспорт почти полностью отсутствовал. На Пятницкой, у магазина «Меха», Илья неожиданно наткнулся на группу женщин.
      — Что-нибудь случилось?
      Одна, побойчее, со свернутой в трубку школьной тетрадкой, в черном жакете, засмеялась, махнула рукой на витрину.
      — Шубы стережем! Для вашей жены не требуются?
      Илья поколебался.
      — Записывайтесь, пока желающих мало.
      Жене, безусловно, понадобится шуба: на Рижском теперь показываться рискованно. Но ведь он хотел исчезнуть уже сегодня ночью?
      — Это ведь вас ни к чему не обязывает! Хотите — приходите, хотите — нет! — Она угадала его сомнения.
      — Пишите: Маевский.
      — Между прочим, мужские шапки тоже будут.
      — У меня есть.
      Он не покупал себе ничего, кроме самого необходимого, презирал мужчин, придававших значение своим туалетам — «внизу с разрезом, здесь две пуговицы…» Не это, считал, главное.
      Главное… Всегда вперед и было главное!
      Так и шло: «Сначала перейди в следующий класс!», «Поступишь в техникум, будешь получать стипендию — делай как знаешь!», «Вот сдашь сессию…», «Сначала получи распределение!», «Женишься…»
      Наверное, были и другие наставления. Даже определенно — о чести, о порядочности. Но ведь дети усваивают от родителей не то, о чем им чаще приходится слышать, а прежде всего то главное, порою даже незаметное, что родители часто и не предполагают в себе, только догадываются и бывают страшно удивлены, обнаруживая много лет спустя в своих детях.
      «…Живут люди. Фибиков хапнул десять тысяч… Сейчас кум королю, сват министру… Машина. Дача».
      «Хабибулина помните? Уже в Москве живет! Вызвал мать, будет записывать дачу на нее — восемь комнат, ванная, гараж. Газ подведен, вторую половину записали на золовку…»
      Собственно, жизнь с ее будничными радостями отодвигалась все время на неопределенный срок. Не хватало всегда какого-то существенного компонента, чтобы начать дышать полной грудью, по-настоящему.
      За седьмым классом грозно вставал восьмой с его четырьмя сложными экзаменами, за одним днем рождения — другой, казалось, еще более значимый, а там уже самостоятельная жизнь со своими вехами — рубежами… На выпускной вечер в десятом классе не пошел: если уж отмечать, то поступление в институт!
      На приемных экзаменах в институт — сразу после школы — срезался…
      Сегодняшний день не имел веса, потому что был как бы только ступенькой к завтрашнему, праздничному. А завтрашний никак не приходил: чего-то не хватало. Много раз думал об этом: «Сколько же можно ждать?»
      Заочный педагогический институт, работа в школе — все было лишь временным… Институт иностранных языков обещал впереди вполне определенные реальные перспективы.
      Постоянное ожидание давалось нелегко. Илья срывался на мелочах, не мог заставить себя садиться за учебники. У него вошло в привычку приезжать на сессии в Москву без подготовки, на авось, слоняться вечерами у витрин магазинов, ресторанов. В институте его несколько раз предупреждали, он давал последнее слово — жена ни о чем не знала. И вдруг как снег на голову два заваленных экзамена, приказ по институту, список отчисленных.
      «Если Илья Маевский только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный — пусть пробивается сам!» В тот самый день судьба послала ему Капитана.
      Неожиданно Илья подумал о жене. Эмоционально она была раскованнее его. Когда Илья улыбался, она уже смеялась, когда ему было только смешно — хохотала. Она плакала, когда Илья бывал лишь расстроен. Она не умела лгать.
      «Что же с ней будет, если она все узнает?!» — впервые вдруг с особой отчетливостью подумал Илья.
      Странный одинокий прохожий прошел мимо по направлению к собору, держа в каждой руке по бумажному пакету с картофелинами. Откуда он шел ночью? Почему с картофелем? Неожиданно один из пакетов прорвался — картофелины, как шарики для пинг-понга, запрыгали по тротуару.
      «Что же с ней будет? Как она посмотрит на меня: ведь красть-то действительно низко… Никуда от этого не денешься!»
      — Товарищ! Никак вас не догоню!
      Илья обернулся. Женщина, записывавшая в очередь за шубами, махнула ему тетрадкой.
      — Забыла сказать: перекличка перед открытием магазина! В десять сорок пять!
      — Спасибо!
      Женщина повернула обратно. Ее шаги гулко слышались за углом, у огромного собора, занимавшего с половину квартала.

       Начальникам отделов транспортной милиции
       (согласно перечню).
       Срочная. ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».
 
      Произведенным дактилоскопическим исследованием установлено, что отпечатки пальцев, изъятые на внутренней поверхности чемодана, оставленного преступником на Астраханском вокзале, принадлежат вору-рецидивисту Филину Константину Федоровичу, уголовная кличка Камбала. Фотография и описание примет направляются фототелеграфом. Прошу срочно ориентировать на розыск преступника весь личный состав.
       Начальник Управления транспортной милиции МВД СССР.
 
       Дополнение.
      За ряд краж, совершенных в автоматических камерах хранения в гг. Москве, Киеве, Баку, совместно с Филиным К. Ф. разыскивается Маевский Илья Александрович, работавший преподавателем физики в школе в г. Юрюзани, приметы…
      Примите срочные меры розыска преступников.
 
       Начальнику городского отдела милиции г. Юрюзани.
 
      Прошу ускорить выполнение нашей телеграммы, выделите сотрудников в помощь оперативной группе, направленной для проведения обыска и других следственных мероприятий.
       Холодилин.

      Ночь нельзя было назвать ни глухой, ни длинной — обычная ночь города, какой каждый день видят ее водители такси, милиция, представители десятка служб, работающих по ночам.
      Подъезд, в который должен был вернуться Маевский, находился против детской площадки. По другую сторону, за небольшой оградой, виднелись освещенные витрины новой парикмахерской. Денисов и Колыхалова ходили по двору, сквозь стекла рассматривали интерьер.
      За магазином тлели остатки костра. Где-то на верхних этажах блочного здания повизгивала собака.
      — Что за порода собак эрдельтерьеры? — спросил Денисов. — Не знаешь?
      — Как тебе сказать? — Кира знала решительно все. — Предположим, нужно встретить твоего хорошего знакомого, а ты, как назло, занят. Овчарку не пошлешь, если она этому не обучена. А эрделя… Берешь двумя руками его милую морду, смотришь в глаза и объясняешь: «Старик, автобус сто шестьдесят четвертый, на остановке, под часами, в двадцать сорок…»
      Денисов засмеялся.
      — Четыре эрдельтерьера берут льва. Это уже серьезно.
      Еще до полуночи появилась группа захвата, поставила свои машины наискосок, у булочной № 567 — одну и рядом другую. Старший оперативной группы подошел к Колыхаловой прикурить. Они успели обо всем договориться.
      Время шло — Маевского не было. В половине второго Денисов с Кирой ушли в подъезд, к окну над батареей — излюбленному месту свиданий ночных пар: дольше оставаться во дворе становилось рискованным.
      Денисов быстро задремал в тепле, уткнувшись в воротник куртки.
      Его разбудили тихие шаги на лестнице. Кира стояла, молча глядя в окно. Денисов решил, что это один из группы захвата, которым строжайше было запрещено до сигнала входить в подъезд.
      — Кажется, нас меняют…
      — Может, не нас, а только тебя? — усмехнулась Колыхалова.
      — Я третью ночь на ногах. — Оглянувшись, он вдруг увидел, что человек на лестнице — вовсе не работник оперативной группы — стоит у перил и растерянно смотрит на них. — Что скажете? — спросил его Денисов.
      Он сразу узнал Маевского — по описанию Порываева и женщины с усиками а-ля министр Кольбер.
      Естественность Денисова подействовала на Маевского успокаивающе.
      — Пора иметь свой дом, а не стоять в подъездах. — Он ничего не заподозрил. — Спички у вас хотя бы найдутся?
      Кира щелкнула зажигалкой, подала сигнал опергруппе.
      — Весьма признателен.
      — Ничего не стоит.
      Маевский поднялся на пятый этаж, открыл ключом дверь.
      Денисов показал Колыхаловой на окно: внизу Маевского ждало такси.
      Быстро потекли минуты.
      Машины группы захвата маневрировали по дорожкам, проложенным между домами. Наконец первая оперативная машина подошла к подъезду. Кто-то из инспекторов пересел в такси, и оно отъехало за угол. Оперативная машина заняла его место напротив двери. Инспектора из второй машины поднялись на крыльцо.
      На пятом этаже снова щелкнул замок. Послышались приглушенные голоса, звуки передвигаемых чемоданов.
      — Он сказал, что друг вашей семьи! Кроме того, я узнала пальто. — Хозяйка квартиры старалась говорить тише, но голос ее разносился по этажам. — И зачем ему ваша записная книжка?! Мне и в голову не пришло!
      — Теперь это неважно.
      — Всего на несколько минут оставила в комнате: он попросил воды…
      — Я приеду через месяц.
      Маевский появился с двумя неудобными большими чемоданами, они то задевали перила, то ударяли его по ногам.
      — Пойдем и мы? — пропустив Маевского вперед, спросила Кира негромко. — Когда спать будешь?
      С этой минуты их роль в операции менялась. В случае, если Маевскому удалось бы выскочить из устроенной на крыльце засады, Денисов и Колыхалова должны были отрезать путь назад, в дом.
      Внизу хлопнула дверь. Оставив Денисова, Колыхалова устремилась вниз. Ее всегда влекло в самое пекло. Денисов едва успел схватить Киру за руку.
      — Нельзя!
      Киру била дрожь, невозможно было чувствовать себя спокойно: из-под лестницы доносились негромкие восклицания. Дверь хлопнула вторично.
      — Руки! — послышалось внизу.
      Раздался лязг наручников. Кира как-то сразу обмякла. Стараясь не шуметь, они быстро спустились по лестнице.
      Внизу Денисов снова увидел Маевского. Илья тяжело дышал, рукав нового пальто был испачкан белым, на запястье виднелся металлический браслет. Второй наручник старший группы захвата замкнул у себя на руке. Схватка была короткой и стремительной.
      Еще через секунду задержанный и задержавший вместе сели в машину. Кира заняла место рядом с шофером, Денисов — на втором сиденье, по другую сторону от Маевского.
      Разом хлопнули дверцы. Следователь, который оставался, чтобы принять участие в обыске, махнул рукой. Денисов с сочувствием посмотрел в его сторону: с поимкой Маевского дело для следователя еще только начиналось, для Денисова же и других инспекторов уголовного розыска самое главное было теперь позади.

       Начальникам отделов транспортной милиции
       (согласно перечню).
       ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».
 
      На территории обслуживания аэропорта Внуково обнаружена бывшая в употреблении шинель военнослужащего ВМФ, размер 58, рост 5, без существующих знаков различия. Предполагается, что шинель оставлена вором-рецидивистом Филиным, объявленным в розыск вместе с подозреваемым Маевским. Филина видели в последний раз 2 января сего года около шести часов утра на улице Веерной, у дома, где он проживал без прописки с декабря прошлого года. Филин был одет в форму младшего лейтенанта ВМФ. О возможных изменениях в одежде разыскиваемого срочно ориентируйте личный состав.
       Заместитель начальника
       Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.

       Всем.
       Срочная.
       ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».
 
      Розыск подозреваемого в совершении краж Маевского И. А. прекратить в связи с задержанием последнего в г. Москве.
       Заместитель начальника
       Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.

      На Астраханском вокзале в комнате для доставленных, куда Илью ввели вначале, несмотря на поздний час, былошумно. Много людей разговаривало одновременно: спрашивали, отвечали на вопросы, куда-то звонили со всех расставленных по столам телефонов. Дежурный и его помощники оформляли документы, актировали ценности. В шуме было трудно что-то понять.
      — …Не нарядно нарядилась, не бело умылася… — умильно тянул сидевший на скамье у входа пьяный, — знала, что милого нет, нисколь не торопилася…
      Руки его в смирительной рубашке были связаны, но он не замечал этого, присутствуя мысленно на большом семейном празднике, окруженный близкими и родными.
      — Маевский Илья Александрович, — представил Илью инспектор, отстегивая наручник.
      Крепко сбитый, моложавый сержант протопал к дверям, закрыл на ключ. Илья успел заметить, что сержант ладен и спор; когда Илья поздоровался, он спросил:
      — Что, елки пушистые, приехали?
      Все вокруг отдавало непробиваемой прочностью — и конвоир, и засов, и сами «елки пушистые».
      Пока ехали, пока его водили по кабинетам, задавали анкетные вопросы, фотографировали, заполняли многочисленные протоколы, карточки, Илья мучительно старался вспомнить название маленьких животных, о которых рассказывал тесть:
      — Упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, словно кто их гонит! Стая за стаей, все — в воду, в воду! Пока не перетонут… И ведь видят задние, что впереди тонут и им то же будет, все равно прут! Не остановишь!
      Возбуждение, в котором Илья находился, выдавало себя приступом необычайной говорливости, он глушил мысли словами и понимал это: «Говорю, значит, существую!»
      — Не помните? — спросил Илья у доставившего его инспектора. — Кажется, это Платон недоумевал, почему люди знают, что хорошо, а делают то, что плохо?
      Инспектор не ответил. Ладно скроенный сержант взял Илью за руку.
      — Ну, елки пушистые, ладно, — сказал он грубовато, — мы не курить остановились. Показывайте карманы.

      В зале для транзитных пассажиров в Киеве до глубокой ночи толпились люди, слышалась громкая, непривычная уху речь.
      Капитану мало приходилось бывать здесь. Он нашел в лабиринте камеры хранения ячейку Ильи, но не подошел, занял для себя ячейку поблизости. Потом вышел в зал, совсем рядом со входом оказалось свободное место. Когда он не знал, как лучше поступить, он ждал. И мог ждать сколько угодно: час, полдня, сутки. Игра стоила свеч. В случае ошибки, понимал, рискует всем.
      Многолетний опыт подсказывал Капитану, что сотрудники милиции скорее всего здесь же, среди пассажиров. Капитан одного за другим отводил пассажиров, которые не участвовали в игре: кто-то неудобно сидел — не мог видеть вход в зал, кто-то только что позавтракал прямо на скамье, несколько человек в разных концах зала Капитан отвел из-за их бород — ношение бород в милиции не допускалось. Возраст, комплекция, выражение лица — все подвергалось тщательной оценке, изучалось, отсеивалось.
      Время шло. Капитан ни на минуту не упускал милиционеров в форме, на его глазах пришла третья смена постовых. Капитан все еще ждал, следил, с кем заговорят постовые, кто обратится к ним вдали от глаз, где-нибудь за колоннами, с кем из пассажиров неожиданно поздоровается носильщик или по привычке кивнет дежурный администратор. Капитану удалось выявить одного такого, но он с восемнадцати часов больше не появлялся, видимо, успел смениться.
      Одного за другим прощупывал Капитан каждого, кто входил в автоматическую камеру хранения.
      Рядом с Капитаном на скамье сидели двое — женщина в длинном, спускающемся чуть не до пола платке, и мужчина в шубе, похожей на дамскую. Они везли четыре чемодана и круглую картонку, затянутую ремнем: в другое время Капитан поинтересовался бы картонкой — она стояла сбоку, и за ней не смотрели.
      — Вы еще будете с полчаса? — спросил он у странной пары. — Я оставлю портфель. Думаю перекусить.
      — Мы будем всю ночь, — ответила женщина. — Идите.
      У черного входа ресторана Капитан приобрел бутылку водки, в буфете нашелся жареный судак, полтавская колбаса и курица. Стакан ему вначале не дали, он выпил из бумажного фунтика, сделанного из газеты. Потом уборщица принесла стакан. Выпив, Капитан поставил бутылку сбоку, у прилавка. С Маевским было покончено, Капитану не надо было прикидываться овцой, отказывать себе в привычном.
      Из уличного телефона-автомата набрал 02.
      — Милиция? Вокзал! В зале, где автоматическая камера хранения, вещи украли! Скорее, жду! Напротив колонны!
      Быстрым шагом Капитан вернулся в зал, засек время: два часа тридцать шесть минут. Странная пара продолжала разговаривать, картонка по-прежнему стояла сбоку вне внимания.
      «Воров нет, что ли?» — подумал Капитан.
      В два тридцать девять к буфету за колонной подошел гражданский в каракулевой шапке. Он не встал в очередь, о чем-то спросил буфетчицу, несколько раз окинул глазами зал. Постовые незаметно следили за ним.
      «За три минуты сработали…»
      Продолжая наблюдать за действиями инспектора уголовного розыска, Капитан не оставлял без внимания выходные двери. Несколько человек покуривали там на сквознячке. Капитан оглядел и запомнил каждого: кто-то из них определенно прикрывал выход из зала.
      Пройдя вдоль диванов с пассажирами, инспектор в каракулевой шапке снова подошел к буфету. Туда же подтянулся вскоре и один из курильщиков — маленького роста, сутуловатый. Теперь Капитан смотрел за этими двумя. Они никак не могли понять, куда делся человек, обратившийся в милицию.
      Наконец, решив, что искать дольше не имеет смысла, они разошлись. Через сутуловатого, в гражданском, Капитан вскоре установил его коллегу — он сидел в самой глубине зала, у окна.
      «Вот, пожалуй, все…» — подумал Капитан, оглядываясь.
      Странная пара на скамье вызывала у Капитана чувство недоумения: кто такие? Зачем живут? Зачем ездят?! Как и под Новый год, хотелось поговорить о жизни, отвести душу. Зачем ездите, дорогие? Кто попадает под трамваи, под электрички? Такие, как вы, растеряхи, очкарики… Воруют у кого? Опять же у вас. Электрички, жулики улучшают человеческую породу! А как же? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! Специальная наука, писали в журнале, вас изучает — виктимология, что ли? Смотрите, как надо жить, болезные, учитесь!